Шесть правил, которым я собираюсь следовать весь выпускной год и которые, я надеюсь, хоть немного смягчат маразм моего пребывания здесь, хотя ручаться в этом я бы не стала. 18 страница
Вы можете решить, что меня это обидело. Нет. Завуалированные комплименты – верный путь к моему сердцу. Тот факт, что он был честен со мной, заставлял поверить в его письмо по‑настоящему. Он прав. Я поверхностная, но потенциально талантливая. Я ли это? Или Мак написал это специально, как будто Колумбия сделает из меня человека, которым я должна быть? Как Джейн Свит? Есть ли смысл искать «жизненную силу» там, где по телевизору меня могут показать, только если убьют? Или я просто излишне мелодраматична? Я имею в виду, действительно ли следующие четыре года моей жизни заслуживают такого уж пристального внимания? Почему, если я выберу не тот университет, это пустит под откос всю мою жизнь? Особенно, если ставки 1600 к 1, что я выберу не тот университет.
А что, если Колумбия – это то, что нужно? 1 шанс из 1600?
Что бы сделала Джейн? Я чертовски хорошо знаю, что бы она сделала. Но – как радостно указали мне все, кто читал «Тупоголовых девиц», – она – это не я. Я не знаю, кто я, черт побери. Но определенно не Джессика Дарлинг, как раньше. Какая же я Джессика Дарлинг, если я больше не занимаюсь бегом и не пишу для школьной газеты? Может быть, это и были мои отличительные черты? А кто я теперь без них?
Хоуп считает, что я слишком сильно на себя давлю, потому что очень тщательно подхожу к тому, что делаю. Она совершенно не учитывает социальные параметры, но это не ее вина. Неважно, куда она поступит – в Парсонс или Род‑Айлендскую школу дизайна, потому что она найдет способ быть счастливой везде. В этом плане она очень похожа на Глэдди.
|
|
|
Со всей этой кашей в голове я проконсультировалась с Леном. Вы знаете, с моим парнем, с человеком, с которым мы регулярно целуемся взасос, с человеком, который подвернулся мне во время личного кризиса.
С ним был Маркус, я рассказала им, как съездила в кампус Колумбийского университета прошлым летом и почувствовала, что мне там самое место, но почему – я не смогла объяснить. Как после 11‑го сентября я струхнула и решила не ехать в самую мишень террористов, и как мои родители ненавидят большие города еще до того, как рухнули башни‑близнецы и дали им основание для ненависти, и возможно, они не позволят мне поехать в Колумбийский университет, даже если я туда поступлю.
– Однако несмотря на все это, я думаю, что любой другой университет будет ошибкой.
– Гм. Да. Конечно. – Нет, он все равно продолжал зажиматься, даже несмотря на наши отношения. Лен кашлянул, затем прочистил горло. – Конечно, другой университет – это ошибка, потому что у Колумбийского самые высокие рейтинги в таких уважаемых изданиях, как «Ю. Эс. Ньюз», «Уорлд Рипорт», «Принстон Ревью». И попасть в «Лигу плюща» или, в моем случае, в Корнуэлл – это бесценный вклад в будущее, когда придет время работать, поскольку рекрутеры всегда обращают внимание на…
|
|
|
То же самое он говорил, когда я советовалась с ним в первый раз.
– Я не знаю, Лен, – прервала я его. – Я боюсь Нью‑Йорка.
Маркус похлопал меня по плечу. Я думала, он снова начнет изводить меня насчет Глэдди, однако он не стал.
– Если ты не поедешь в Нью‑Йорк, это все равно не защитит тебя, – сказал он. – Ты в любое время можешь умереть.
– Это, гм, отвратительно.
– Не совсем, – ответил Маркус. – Как я это понимаю, если ты хочешь умереть, то хотя бы умри счастливой.
– Так бы сказала Глэдди? – спросила я. Это ее философия выбора.
– Возможно, – кивнул он.
Вот так. Аргумент, который убедил меня подать документы в Колумбийский университет. Еще один пример того, почему из меня никудышная девушка.
Тридцатое декабря
Я ЭТО СДЕЛАЛА! Я ПОДАЛ А ДОКУМЕНТЫ!
Подача документов требовала определенных усилий, но я с честью вышла из данного испытания. Панически боясь не успеть, я отправила документы и по электронной, и по обычной почте заказным письмом.
Пути назад нет. Я это сделала. Теперь дело за приемной комиссией. Забавно получится, если после всей этой свистопляски с университетом моей мечты, я туда не поступлю. А вдруг они уже заполнили квоту на зачисление белыми англосаксонскими католиками из Нью‑Джерси, поверхностными, но… потенциально талантливыми?
|
|
|
Я отослала письма моим голубым наставникам с Манхэттена, в которых благодарила их за то, что они помогли мне прозреть. Никто не ответил, и меня это удивило. Хотя… может быть, Пол Парлипиано и Мак уже знают что‑то, чего не знаю я?! Может, у них там связи? Может быть, интуитивно они понимают, кто годится для «Лиги плюща», а кто – нет.
О боже. Я так и буду болтаться, нервная и перепуганная, пока не поступлю. Дерьмо. Примем это как данность. Результаты теста у меня просто отличные, а я переживаю так, будто у меня ноль баллов, а мне во что бы то ни стало надо поступить в рыбный институт. Когда я действительно чего‑то хочу по‑настоящему, я просто не могу поверить, что рано или поздно у меня это будет. Наверное, потому, что редко по‑настоящему чего‑то хочу. Я стараюсь не афишировать свои желания. Если же я отрицаю их, то нет причин бояться разочарования, если желаемое не сбудется, так?
Я не знаю, как я до такого дошла. И сильно сомневаюсь, что Джейн Свит поступила бы так же.
|
|
|
В отличие от Джейн, я решила сказать родителям о своем решении. Возможно, причиной этому стало позитивное влияние Лена. На следующий день, когда я смотрела телевизор, мне был знак от MTV, чтобы я молчала как рыба: мама вошла в комнату, когда я смотрела «Реальный мир».
Как вы знаете, в десятом сезоне этого шоу показан Нью‑Йорк. Когда мы с мамой смотрели, ребята из «Реального мира» как раз пили в баре, который называется «Уэст‑Энд» и находится на пересечении сто четырнадцатой стрит и Бродвея – практически рядом с кампусом Колумбийского университета! Я не могла в это поверить. Дыхание перехватило, я молча ждала реакции мамы.
– Не могу поверить, что их родители позволяют им вытворять такое, – сказала она.
Слишком неопределенно. Она могла иметь в виду что угодно: жизнь в Нью‑Йорке, участие в шоу, распитие спиртного и все вместе взятое.
– Вытворять что? – невинно спросила я.
– Покинуть дом, чтобы жить в самом опасном городе на свете!
Опа, у нас есть победитель!
– Мам, шоу записано до одиннадцатого сентября.
– И все равно, – упрямо сказала она. – Я не хочу, чтобы мои дети жили там. Ни за что.
По‑моему, яснее не скажешь.
Оттого, что я сотворила нечто такое, что лишит покоя родителей на десяток лет, я совершенно не ощущала праздника. Сказать тут нечего. Единственная разница между Рождеством 2001 года и Рождеством‑2000 состояла в том, что Хоуп не приехала ко мне. А Бетани готовилась осчастливить мир потомством. И Глэдди не задает бесконечные вопросы насчет моего парня, поскольку уже получила всю информацию – от кого, вы сами знаете.
– Тутти‑Флюти говорит, что у вас с этим Леном все серьезно!
– Он так говорит?
– Тутти‑Флюти говорит, что при виде вас двоих ему тоже хочется быть с той, кого он любит.
– Правда? Он так говорит?
– Конечно! – Затем она повернулась к Мо, который сидел рядом с ней, как всегда. – Насколько я слышала, Тутти‑Флюти сражает девушек наповал, как и ты в свои золотые деньки! – и они оба зашлись хохотом, хлопая себя по артритным коленкам.
– А потом что?
– А потом меня приручила тигрица! – прокричал Mo. Глэдди мурлыкнула. О боже.
– Нет, я имею в виду Тутти‑Флюти, – сказала я.
– Он тебе не скажет, – отрезала Глэдди. – Если спросишь, отвечу, что одна глупая девица разбила ему сердце.
Я не могу поверить в то, что сказала эта девяностолетняя жертва двух сердечных приступов.
– Лен такой умный, симпатичный и вежливый мальчик, – пробормотала мама, потягивая «Шардонне» и особенно не вникая в разговор.
Мама права. Лен именно такой. Он подарил мне музыкальные диски и коврик для йоги как знаки внимания и признаки того, что ему самому нравится. ОТЛИЧНО. Я купила ему – о ужас! – галстук. Очень красивый, матовый, синий шелковый галстук из банановой республики – он говорил, что на следующей неделе ему понадобится такой для интервью в Корнуэлл. Но господи, это просто галстук. Я не подхожу на роль девушки, это точно.
Семейное празднество у Лена дома представляло собой уникальное сочетание Рождества и Хануки с обязательным вручением подарков. Папа Лена был евреем. Он работал кардиохирургом и умер от сердечного приступа в возрасте сорока трех лет. Если это не ирония судьбы, тогда, я не знаю, что. Он умер за несколько месяцев до Курта Кобейна, и я думаю, одержимость Лена этой музыкой как‑то связана с отцом. Лен не рассказывал мне о смерти отца, как и моя семья молчала о смерти моего маленького братишки Мэтью, а семья Хоуп никогда не упоминала о Хизе. Вот так поколение наших родителей справляется с горем – они его отрицают, отрицают, отрицают! Я знаю, потому что спрашивала Лена, а он очень неохотно мне отвечал.
В любом случае мама Лена, Сандра – католичка. Я еще не была знакома с миссис Леви – слишком много времени возилась с подачей документов, – но я познакомлюсь с ней завтра утром, прежде чем мы отправимся на новогоднюю вечеринку Сары. Группа «Хаотическое Мироздание» наделала столько шуму на антитанцах, что она снова их пригласила. Мне повезло – я девушка гитарного бога. Так мне говорили молоденькие девочки. Кроме того, Лен сказал, что его мама очень хочет знать, с кем встречается ее сын. Елки. Меня это пугает, потому что становится слишком реальным.
Проглядывая записи за прошлый месяц, я вижу, что про Лена я тогда так много не писала, у меня не хватало слов, чтобы описать нашу цветочно‑конфетно‑романтическую идиллию. Хотя нет, это неправда. В том, что я не стремилась документировать отношения с Леном, была другая причина: я неспособна писать не только о счастливых моментах, но и вообще обо всех моментах, которые попадают под категорию волнующих меня. Все нормально. Мы встречаемся и занимаемся…
Физический аспект наших отношений мало‑помалу прогрессировал. Глубокие поцелуи стоя. Глубокие поцелуи лежа. Руки на бюстгальтере. Руки и губы – под бюстгальтером. Руки на моих трусиках. Под… Все.
Я испытываю облегчение, что дело дошло только до этого, потому что у меня нет никаких идей, как документально подтвердить мою дефлорацию. Я не могу углубляться в детали такого рода, когда дело касается меня. Звучит более грязно, чем на самом деле. Плюс, когда я описываю это в обычных терминах, это показывает, насколько я скована в вопросах секса. Я позволяю Лену делать все за меня. Ему и в голову не приходит, что в этом – мое преимущество над ним. Разве не гордилась бы мною Мэнда?
Кстати, о моей безумной однокласснице: она уверена в том, что мы с Леном так и топчемся на месте и никуда не продвинулись. В последний школьный день перед каникулами, после того как мы с Леном нежно поцеловались на прощание перед уроком французского (у меня) и финансовой отчетности (у него), Мэнда подлетела ко мне и спросила:
– Вы еще не трахались?
– Это не твое чертово дело, – огрызнулась я.
– Они еще не трахались, – удовлетворенно произнесла она невидимой аудитории тоном Сары, которая маячила позади нее. Затем Мэнда снова повернулась ко мне.
– Вам лучше заняться этим поскорее. Чем дольше вы тянете резину, тем сложнее будет потом. Ты можешь пожалеть об этом. – Отвернувшись, Мэнда пошла по коридору, виляя бедрами.
Как бы ни противно мне было осознавать это, я не могла не думать о словах Мэнды. Позже я рассказала об этом Бриджит.
– Может быть, она права, – подытожила я. – Может быть, мы слишком долго решаемся.
Бриджит нежно погладила меня по плечу.
– Когда человек – тот, что нужно, можно и подождать.
– Откуда ты знаешь? С Бэрком ты долго не церемонилась, да и он был явно не тот, что нужно.
Вместо ответа Бриджит пожевала кончик своего хвоста. На ее лице отражалось все, что она думала о сексе в этот момент.
– Ты считаешь, что Лен – тот, кто нужен? А он тоже этого хочет? – спросила я. – Как ты говорила, мы оба умные, симпатичные, озабоченные девственники.
– Ладно, Джесс. Только ты можешь дать ответ на свой вопрос.
Она права. Но, как свидетельствует история, все мое понятие о любви летит псу под хвост. Я не знаю. Он мне нравится. Очень нравится, даже если не принимать во внимание оригинальный способ вербально выражать свои мысли. Мои отношения с ним надежны, легки, верны. Лен не причиняет мне беспокойства, вот я и не могу писать о нем. С ним мне не нужно подкармливать своих демонов свежей писаниной. Но я не порву ни одного дневника, посвященного моей тошнотворной одержимости им, в этом я уверена.
Тридцать первое декабря
Дорогая Хоуп!
Я жду, когда Лен заедет за мной и мы отправимся на новогоднюю вечеринку Сары. Пока я жду, я занимаюсь фигней, которая поможет мне чувствовать себя чуточку лучше.
Шесть целей на выпускной год, которые хоть немного скрасят мое существование (издание 2002 года):
Теперь, когда я подала документы в Колумбийский университет, я не поддамся всеобщей истерии по поводу выбора колледжа. Я точно знаю, что мне нужно. Больше никакой паранойи. Ни за что.
Я попытаюсь писать если не счастливые, то хотя бы менее несчастные заметки. Если мне повезет и я не избавлюсь от них в моменты помутнения рассудка, я, может быть, даже сохраню их для потомства.
Я буду вести себя помягче с Бриджит, а также с другими несчастными личностями, которые по непонятным мне причинам дружат со мной, невзирая на нашу, казалось бы, полную несовместимость.
Я буду игнорировать Бестолковую Парочку. Это требует героических усилий, поскольку их приключения вечно появляются на первых страницах выпуска «Дна Пайнвилля».
Теперь, когда я прочла так называемый роман поколений мисс Хайацинт Анастасии Вэллис «Тупоголовые девицы и сборище дураков», я попытаюсь стать более… храброй, что ли. Подача документов в Колумбийский университет – хорошее начало, но мне нужно большее.
Я попытаюсь оценить по достоинству своего парня, если только он а) не гей и б) не Тот, Чье Имя Должно Остаться Неизвестным.
Твоя бестолковая,
Дж.
Январь
Первое января
Ой.
Ой. Ой. Ой. Ой. Ой.
Как же болит лицо.
ОООООООЙ.
Сейчас 4.32 утра. Отсвет часов тяжело пульсирует в моей голове.
ООООООООООООООООЙ.
Я лежу на своей кровати. Как я сюда попала, я не знаю. На мне все еще надета та одежда, в которой я была прошлой ночью.
Прошлой ночью?..
О боже, я потеряла лифчик. Ого.
Слишком рано звонить Лену. Может быть, эсэмэску послать?
ОООООООООООООООООООООЙ.
Ох, тошнит… во рту вкус такой, словно вся школа промаршировала по моему языку в грязных носках.
Я просто попыталась встать. И кое‑что уяснила насчет сложившейся ситуации.
Я все еще здорово косая.
ОООООООООООООООООООООООООЙ.
Вместе с литром колы я влила в себя мультивитамин и ибупрофен. Полегчало.
В ванной воняло блевотиной. А я говорила, что у меня лифчик исчез?
О боже. Что я делала ночью?
ООООООООООООООООООООООООООООООООООООООООООООООООООООООООООЙ.
Что бы это ни было, я разберусь позже. Ой.
Что случилось со мной прошлой ночью
Нижеизложенное расписание с трудом восстановлено в памяти из случайных флэшбеков, очевидных доказательств и прочих форм проявления случившегося, таких как, допустим, потерянное нижнее белье.
19.30. Приезжает Лен и разговаривает с моими родителями. Слово «Корнуэлл» вылетает из уст моей матери примерно дюжину раз. Папа улыбается и ласково щиплет Лена за руку. Подтекст этого аллегорического дружелюбного жеста таков: никаких сексуальных развлечений с моей дочерью сегодня.
19.45. Лен везет меня к нему домой. Мы разговариваем о тесте по физике, который проходили перед каникулами. На это способны только адские ботаники.
20.00. Мы встречаемся с мамой Лена. Я замечаю, что у миссис Леви плохая фигура – сверху мало, снизу больше, чем нужно. Я едва не делаю ошибку, упомянув Колумбийский университет, потому что побаиваюсь слухов, которые могут поползти среди родителей. Но и без этого я завоевала ее расположение своим нечеловеческим очарованием (тут самоирония, конечно же).
20.15. Мы едем к дому Сары. По дороге я тихо радуюсь, как мне удалось завоевать расположение матери Лена.
20.45. Мы приезжаем к Саре. Огромная сцена, только нет Пепе и Бриджит (Бриджит в Лос‑Анджелесе с отцом, Пепе пропал куда‑то). Неудивительно, ведь это эксклюзивная вечеринка. Тэрин и Пола тоже нет.
21.30. Лен целует меня, затем уходит настраивать гитару. Я оглядываюсь в поисках потенциального собеседника и не вижу никого достойного. Я чувствую себя ужасно одиноко и удивляюсь про себя, как это я умудрилась доучиться до выпускного класса и иметь всего пару‑тройку людей, с кем могла бы поговорить.
21.35. Подваливает поддатый Скотти и начинает изливаться на тему того, что «ему наплевать, что там говорит Мэнда» и что он хочет «выбить все дерьмо из этого гребаного подонка Маркуса» за то, что он только думает о его «горячей сочной девочке». Думаю, до конца вечеринки разразится скандал.
22.00. «Хаотическое Мироздание» начинают играть. Лен смотрится чертовски привлекательно. В этот момент меня заводит то, что я его девушка. На футболке Маркуса написано «КИСЛОРОД». Пару минут я напряженно размышляю, потом понимаю шутку. 2002 = ’02 = О2 = химическое обозначение кислорода. Очень умно. Ничего в нем не напоминает мне о прошлом Новом годе. И я обнаруживаю, что думаю о своем личном путешествии к пяти чудесам Пайнвилля: к бутылке из‑под шампанского с пропаном, к динозавру из лилового стеклопластика, к Дер Вундер Винер, к белому «жучку», посаженному на крышу магазина запчастей Оги и наконец, в Парк, Который Не Тронуло Время…. А я не могу не трогать. Такая вот ирония.
22.30. Вижу Скотти, который исполняет гетеросексуальную версию дикой пляски, то есть машет руками, шаркает ногами и хлопает невпопад. Он бездумно улыбается и зверски потеет. Должно быть, сегодня он принял «Е».
23.00. Шоу закончилось. Я иду поцеловать и поздравить Лена в очень «девушкиной» манере, но он и остальные члены группы пакуют инструменты. Их во все стороны дергают поклонницы. Среди них Мэнда, и мне хочется уйти. Я не могу видеть, как она размахивает своими сиськами перед лицом Маркуса. Напряжение не отпускает меня.
23.03. Я смотрю на часы и внезапно вспоминаю нечто очень важное: Хоуп переехала в Теннесси ровно два года назад. Семьсот тридцать дней прошло, а я все еще чувствую себя так же хреново, как тогда, когда ее машина выезжала на дорогу. Где бы она ни справляла Новый год, я думаю, она веселится больше, чем я.
23.04. Я абсолютно и бесповоротно одна.
23.05. Я брожу по дому, набитому людьми, липкими от пива, пота и сексуального желания, – и снова натыкаюсь на Скотти, который полностью игнорирует прелести своей подружки.
23.15. Я спрашиваю Скотти, как у него дела, а вместо ответа он крепко обхватывает меня за талию и говорит, что любит меня, и что он всех любит, даже Маркуса и остальных членов группы, которых он прощает, хотя сам любит «Гориллас», особенно ту их песню, которая сейчас гремит из колонок и вселяет счастье. Но что он больше всего любит, так это то, что я прямо сейчас буду с ним танцевать. Я спрашиваю, что с ним, хотя знаю ответ. Только экстази за полчаса может превратить Скотти в такого маньяка. Я смотрю на сцену и вижу, как Мэнда прижимается к Маркусу, а Лен на все это смотрит. Глаза Скотти закрываются, рот приоткрывается, словно он говорит «ааааах», я бы тоже хотела чувствовать себя так же расслабленно, как он. Я никогда раньше не пробовала наркотики. А что бы сделала Джейн? Разок попробовать – я ж не стану после этого Хизом, или Маркусом, или Робертом Дауни‑младшим. Это не сделает меня плохой девочкой. Я не стану слабоумной и не поддамся ничьему давлению. Я поддамся лишь собственному давлению – я могу стиснуть свой мозг как теннисный мячик, и оставить внутри кашу из мозгов. Что бы сделала Джейн? «Е» убивает воспоминания, я надеюсь, он поможет мне забыть прошлый Новый год, хотя я знаю, что потеря памяти – это долговременное событие, а не раз – и все. Что бы сделала Джейн? Я спросила Скотти, есть ли у него еще, и он кивнул. Я спросила, не желает ли он разделить со мной любовь, и его рот раздвинулся в белозубой улыбке удовольствия. Он ни слова не сказал, хотя это же я, Джессика Дарлинг, книжная крыса и ботаник, прошу его сделать что‑то мне не свойственное. Он протягивает мне таблетку, шепча слоган «Найк»: просто сделай это. И я делаю то, что сделала бы Дженн. Я запиваю таблетку пивом. Я жду. Будущее надвигается на меня…
Дата добавления: 2021-01-21; просмотров: 37; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!