Шесть правил, которым я собираюсь следовать весь выпускной год и которые, я надеюсь, хоть немного смягчат маразм моего пребывания здесь, хотя ручаться в этом я бы не стала. 9 страница
– В общем, Лен, я просто хотела сказать, что ты выглядишь… – смогу ли я заставить себя сказать это Лену Леви, с которого стартовала череда моих безответных влюбленностей в начальной школе, когда в третьем классе он не ответил на мое любовное послание в День святого Валентина? Лену Леви, который все эти годы был моим главным соперником в учебе. Лену Леви, чьи угри были настолько ужасны, что на его лицо невыносимо было глядеть.
Маркус смотрел на меня, продолжая посмеиваться. Это придало мне решимости.
– Классно, – сказала я, – ты выглядишь просто классно.
Лен открыл рот, но не смог ничего сказать. Даже свое неизменное «э‑э‑э».
Маркус не сводил с меня своих кошачьих глаз. Я уверена в этом, потому что сама смотрела на него. Все время.
Седьмое сентября
Лен и я были избраны старшеклассниками месяца. Теперь моя и его фотка будет украшать школьный холл в течение девяти с половиной месяцев, что означает, что она будет разрисована в большей степени, чем изображение любой другой парочки, удостоившейся этой чести.
Я воспользовалась этой возможностью для того, чтобы пообщаться с Леном наедине. Мне было интересно узнать, как ему удалось так преобразиться. Как он провел лето и с кем.
Хорошо. Частично мое желание поговорить с Леном было связано с его теперешней миловидностью. Лен выглядел отлично, это точно. Но он все равно оставался старым Леном – зажатым, заикающимся, порющим чушь, желавшим стать врачом и мечтавшим о славе в мире рок‑н‑ролла, поворотным пунктом юной жизни которого было самоубийство Курта Кобэйна.
|
|
|
Гораздо более веской причиной моего желания пообщаться с Леном было то, что я хотела узнать, что теперь происходит с Маркусом. Лен – единственный близкий друг Маркуса, и наоборот. Насколько низко опустился он в социальном плане? Или ему удалось успешно пережить первое лето без секса и наркотиков? Да, и еще одна маленькая деталь. ГОВОРИЛ ЛИ ОН ЧТО‑НИБУДЬ ПРО МЕНЯ?
Поскольку преображение Лена отвлекало внимание от того, как сильно изменилась Сара, то я была уверена, что она приложит все усилия, чтобы разузнать, как ему удалось превратиться из прыщавого юнца в сексапильного молодого человека, а также о его дружбе с Маркусом. Можно было бы положиться на ее шпионские способности, но я решила не делать этого. Я не желаю снова получать все сплетни от Сары, по крайней мере не сейчас. Нет. Если я хочу разузнать что‑нибудь о Маркусе, я должна сделать это сама, например, через Лена. Учитывая манеру Лена выражать свои мысли, я поняла, что спрашивать его напрямую о том, что меня интересует, было бы ошибочной стратегией. И я оказалась права. Пока мы ждали фотографа, Лен рассказал мне многое из того, что я хотела знать, а также многое из того, что меня не интересовало. Все это было заключено в одно бесконечное предложение, которое было на самом деле ответом на самый простой вопрос.
|
|
|
Что я спросила: «Как ты провел лето, Лен?»
Что ответил Лен : «Мой дерматолог прописал мне „Аккутан“, самое мощное лекарство против прыщавости: 1), но не без сильных побочных эффектов, которые включают в себя резкие перемены настроения, сильные боли в желудке, понос, кишечные кровотечения, головные боли, тошноту, рвоту, пожелтение кожи и белков глаз, потемнение мочи; 2) а также повышенную светочувствительность, из‑за которой я не мог много времени проводить на улице, так что когда я не работал с „хитами и гомерами“ 3), я проводил время в подвале с Флю 4) и с музыкальной группой, которая раньше называлась „Четверка Лена Леви“, поскольку, когда Флю вступил в группу 5), название стало некорректным 6), хотя его можно было воспринимать как шутку, но остальным музыкантам старое название все равно не нравилось 7), поэтому теперь мы называемся „Хаотическое Мироздание“, это строчка из одного из стихов Флю 8), и он много пишет сейчас, потому что говорит, что это конструктивный способ избавиться от избытка энергии, которую он раньше тратил на женщин и вино 9), как мне нравится называть это 10), но я выражаюсь фигурально, поскольку большинство его пассий были младше восемнадцати лет и технически женщинами не являлись 11), да и вообще он больше увлекался наркотой, чем алкоголем, но и это в прошлом 12), что есть хорошо, поскольку мы не хотим закончить, как все команды из „За музыкой“, еще до того, как отыграем свой первый концерт 13), так что, в общем и целом, я должен сказать, что лето у меня получилось на редкость продуктивным, а как у тебя дела?»
|
|
|
Что я думала все это время:
1. Жаль, что «Аккутан» не подлечил ему мозги. Зачем человеку напоминать кому‑либо, что его теперешнее милое личико когда‑то находилось в состоянии эпидемиологической катастрофы? Как можно быть таким сексапильным и таким тормозом одновременно?
2. Господи, да он совсем больной. А я‑то думала, что парня с таким широким спектром заболеваний можно найти только в «Серебряных лугах»!
3. Судя по всему, это снова медицинский жаргон.
4. Кто?
5. Лен называет Маркуса Флю. Наподобие инфлюэнцы, вирусной инфекции, с которой ничего невозможно поделать, пока она не сделает свое дело и не уйдет сама. Флю. Ха‑ха!
|
|
|
6. Так Маркус вступил в их группу? Ничего себе.
7. Естественно.
8. Что? Это же прямо из стихотворения, которое Маркус написал после инцидента с Даноном! Оно называлось «Падение», в нем он применил всю эту символику, связанную с Адамом и Евой, Садом Эдемским и Сотворением мира, чтобы склонить меня к греху. То есть к сексу! Маркус продолжает играть с моими чувствами и мыслями, даже когда меня нет рядом.
9. Женщины и вино? Неужели Маркус и вправду так сказам? Я, конечно, не сомневаюсь, что его эти вещи очень интересуют, но мог ли он облечь свои интересы именно в такие слова?
10. Ага! Так я и знала. Маркус никогда бы не сказал «женщины и вино». Скорее, бухло и девки. Или нимфы и иглы. Но не «женщины и вино». Это для него слишком просто.
11. Если они и были девочками до того, как до них добрался Маркус, то после они точно стали женщинами.
12. Говоря «все в прошлом», имеет ли он в виду, что Маркус совсем перестал интересоваться девушками? Или он имеет в виду, что Маркус просто перестал таскаться по шлюхам, но интереса к женскому полу все же не потерял?
13. Кому какое дело до твоей группы, отвечай на мой вопрос, блин!
Что я ответила : «Все хорошо».
Кстати, вчера на Маркусе была футболка с надписью «Thursday», а сегодня «Friday». Без сомнения, это его новая школьная форма. Стало быть, мне предстоит наблюдать весь учебный год, день за днем, написанным на груди у Маркуса Флюти. Как будто он и без того не бесконечный.
Тринадцатое сентября
Когда это случилось, то есть 11‑го, когда трагедию с башнями‑близнецами Всемирного торгового центра показывали все телеканалы, я была в шоке, я просто онемела от ужаса и вообще ничего не могла писать. Теперь уже прошла пара дней, и я думаю, что мне нужно хотя бы постараться разобраться с моими чувствами по поводу всего этого.
Но все, о чем бы я ни думала, неправильно.
Например, я испытываю ностальгию по периоду закручивания гаек, который последовал за инцидентом с пальбой в Колумбийской школе в 1999 году. Тогда главную опасность для нас представляла гипотетическая месть прыщавых подражателей Хэрриса/Клебольда. Это было время, известное как «Эра политики жесткого реагирования». Тогда вышел школьный указ, запретивший брючные ремни, поскольку ими можно задушить одноклассника, а вместе с этим и моду носить брюки приспущенными, потому что это якобы воспевает культуру уличных банд (из‑за чего мы были вынуждены застегивать брюки на бедрах). Когда мы были в девятом классе, Пайнвилль занял последнее место по успеваемости, но первое – по количеству временных и окончательных исключений из школы. Тогда целых 35 процентов от всего количества учеников были подвергнуты наказаниям за те или иные нарушения. Нас постоянно как стадо выгоняли из здания, поскольку некий мизантроп, не желавший сдавать экзамен, звонил и говорил, что школа заминирована. Эти звонки поступали, как правило, с мобильного, номер которого несложно было определить, но полиция все равно требовала эвакуировать всех на футбольное поле, а сами с собаками упорно искали в школе взрывное устройство, сделанное из керосина, скрепок и жевательного табака, засунутых в бочонок на 10 галлонов, или как там еще делают бомбы захолустные психопаты. Тогда моей самой большой заботой было не только найти хоть кого‑нибудь, с кем можно было бы посидеть за ланчем, но и того, кто сидел бы вместе со мной на трибуне и боялся так же, как и я.
Я знаю, все это звучит бессердечно, жестоко и черство. Но ведь правда, здравый смысл подсказывает, что ни один из учеников Пайнвилльской школы не стал бы рисковать своими деньгами, внесенными в качестве задатка в магазин спиртных напитков, и делать из взятого там напрокат бочонка бомбу.
Не могу поверить, что я шучу в такое время. Да и по поводу расстрела в Колумбийской школе тоже. Что же со мной такое? Почему я испытываю необходимость иронизировать сейчас, когда ничего смешного нет и в помине? Почему я издеваюсь над теми, кто пытается пережить трагедию с помощью сентиментальности, возведенной до уровня сенсации, когда мои собственные методы еще хуже? Неужели мой разум настолько испорчен нашей культурой, построенной на иронии, что я уже неспособна испытывать нормальные человеческие эмоции? Неужели это мой способ справиться с ужасом произошедшего?
Или я просто окончательно рехнулась?
Двадцать первое сентября
Вот еще некоторые факты, подтверждающие, что я душевнобольная:
1. Всем ученикам предложили одеваться в синее, белое и красное, чтобы продемонстрировать всеобщую солидарность. В первый день я так и сделала, однако в четверг перестала следовать правилу, потому что сочетание джинсовки с цветами американского флага делало нас всех похожих на артистов бродвейского мюзикла.
2. Когда очередное спортивное мероприятие было заменено поминовением со свечами, я подумала, что там будет интереснее. Так и оказалось.
3. Я не отрываясь смотрю Си‑эн‑эн, но не потому что хочу увидеть еще больше чужого несчастья. Просто я втюрилась в одного из телеведущих. Прошлой ночью он мне приснился в костюме супермена.
4. Меня бесит то, что мне придется менять планы по поводу колледжа. Если бы все это случилось на две недели позже, то я бы уже отправила свою заявку, и пути назад не было бы. Мое сердце осталось в Колумбийском университете, но теперь, очевидно, про Нью‑Йорк мне придется забыть, а я не имею понятия, куда еще я хочу поступать, если вообще хочу, поскольку иногда мне кажется, что будущего просто не будет. Все это так мелко и эгоистично, что вызывает только отвращение.
5. Лишь одна вещь дает мне некое подобие надежды, и это не увещевания президента, и не звездно‑полосатый ура‑патриотизм, и не религиозный фанатизм, то есть не то, что, похоже, помогает всем остальным. Это что‑то, чего, возможно, на самом деле и не происходит вовсе. Но в течение последних двух недель я клянусь, что видела, как Маркус смотрит на меня. И этот взгляд говорил мне: «Не будет ли у тебя запасной ручки?» Этот взгляд говорил: «Давай поговорим?» Так он не смотрел на меня с 31 декабря 2000 года. Вот так я умудрилась превратить национальную трагедию в двигатель своих эротических мечтаний. Я просто больна.
Хэвиленд хочет, чтобы я написала статью для «Крика чайки» о том, как события 11 сентября повлияли на американское общество. Она считает, что это станет неким катарсисом для меня и других учеников. Я знаю, что мне следует хотя бы попробовать разобраться со своими чувствами с помощью пера, но я не уверена, что смогу писать. Сомневаюсь, что мне удастся выдавить из своего болезненного эго социально приемлемую реакцию. И сказала ей, что пока я не буду уверена в том, что смогу выдать что‑либо нормальное, мне лучше вообще ничего не писать. Ведь это не статья на тему моих мелких обид на Пайнвилль. Это, похоже, Третья мировая война.
А она сказала: «Именно поэтому тебе и нужно писать, Джессика. Пойми меня правильно. Твои прошлогодние статьи были чрезвычайно выразительными, но все они, как бы это сказать, были сфокусированы на школе. Неужели ты не хочешь расширить свой кругозор и перейти к рассмотрению мировых проблем? Неужели ты не понимаешь, сколько пользы получат твои одноклассники от возможности получать информацию о событиях глобального значения, обработанных сознанием их товарища?»
Меня страшно бесит, когда обо мне говорят в связи с моими «товарищами».
– Неужели ты не видишь, что это будет вызов, приняв который, ты не дашь скуке и самодовольству испортить твой выпускной класс?
Хэвиленд, как и Мак, хочет, чтобы я вырвалась из своего стеклянного шара со снегопадом. Я и сама думаю, что это неплохая идея. Но я опасаюсь, как бы я вместо прорыва на свободу не ударилась сильно лбом о стекло.
Двадцать девятое сентября
Я жила без особой надежды на лучшее даже в то время, пока Америка находилась на самом безопасном и богатом этапе своей истории. Так что можете себе представить, что я чувствую сейчас, после 11‑го сентября.
На меня это воздействует на физиологическом уровне. Я бодрствую двадцать три с половиной часа в сутки, но не в полной мере. Я хожу как лунатик и совершенно ничем не могу заниматься.
Получила тройку за контрольную по физике. Никогда еще в жизни не получала троек.
А бег? Сейчас я бегаю с такой скоростью, что это скорее похоже на ходьбу. За весь сезон я ни разу не показала приличных результатов.
Моего отца это очень расстраивает, да и мать забеспокоилась, когда поняла, что я ничего не ем. Раньше я никогда не отказывалась от еды.
– Эти трагические события повлияли на всех, – сказала она, глядя в мою практически нетронутую миску с хлопьями. – Тебе стоит проконсультироваться с психотерапевтом, в этом нет ничего стыдного.
Да уж! Наш школьный психолог сама находилась в не лучшем состоянии! Все мы видели Брэнди на стоянке за школой, она нервно курила одну сигарету за другой, пытаясь справиться со стрессом от огромного количества учеников, штурмовавших ее кабинет в надежде на то, что ее бесконечная мудрость им поможет.
– Не думаю, мам.
Мама испугалась, ее брови нахмурились. В последний раз я видела ее настолько озабоченной в прошлом году, когда сообщила ей, что у меня пропали менструации.
Мы обе несколько минут сидели за столом молча. Все это время мама смотрела на меня, а я разглядывала удивительную зеленую нитку от ковра. Говорю вам, мозг совершенно не работает.
В конце концов, мать сказала: «Тогда сходи к Глэдди».
Она решила, что если я пойлу в «Серебряные луга» и поговорю с Глэдди и другими ветеранами Второй мировой о Гитлере, Хиросиме и холокосте, то я смогу – угадайте что? – более мудро смотреть на вещи. Если честно, то сил спорить у меня не было, и я согласилась. Ненавижу признавать правоту своей матери, но на сей раз она была права.
В «Серебряных лугах» меня приняли как настоящую знаменитость.
– Посмотрите, кто к нам пришел! – воскликнула секретарь на рецепшене – круглолицая дама лет сорока по имени Линда. – Это же Джей Ди!
– Э‑э‑э, здравствуйте, – сказала я, – а откуда вы меня знаете?
– О! Глэдди всем рассказала о своей умненькой внучке, которая как магнитом притягивает парней!
Я вяло рассмеялась. Как магнитом. Ха‑ха‑ха.
– Ступай наверх и иди на шум, – сказала Линда. – Найдешь ее в комнате отдыха.
Естественно, скрипучий голосок Глэдди, перекрывавший все остальные голоса, был слышен уже на полпути.
– И вот я говорю этому пареньку: «Из этого свиного уха кошелек не сошьешь!»
Бунтарский смех сотряс сразу несколько электрокардиостимуляторов. Казалось, старички вовсе не были расстроены событиями 11 сентября.
Глэдди сидела за карточным столом, тесно окруженная своей престарелой братией. Были ли это те же самые люди, которых я видела в прошлый раз, трудно сказать. Я не сторонница возрастной дискриминации, но для меня все пожилые люди выглядят почти одинаково. Тем не менее я заметила, что Mo, «котеночек», сидел к Глэдди ближе всех. Колода карт лежала на столике нетронутая. Игру отложили на неопределенное время.
Глэдди проревела, увидев меня:
– Джей Ди!
Затем вся тусовка по очереди произнесла:
– Это Джей Ди! – они были так рады видеть меня, как если бы я была Бобом Хоупом, Мильтоном Бэрлом или каким другим шоуменом прошлых лет.
– Э‑э‑э, здравствуйте.
После нескольких минут совершенно неправдоподобного бахвальства о своей внучке Глэдди попросила Mo подать ей ходунки.
– Ну, девочки и мальчики, я пошаркала в мою комнату, мне надо поболтать с внучкой о нашем, о девичьем.
Раздались разочарованные вздохи.
– Не волнуйтесь, я вернусь как раз к декоративно‑прикладному искусству, – затем она похлопала Mo по руке и подмигнула ему: – А с тобой мы тоже еще увидимся.
Mo галантно поцеловал ее руку.
Это что?.. Они что?.. Они что… ФЛИРТУЮТ? Я никак не могла дождаться, когда же мы окажемся в ее комнате и я смогу начать допрос о том, что я только что увидела.
– Бабуля, ты что, закадрила его?
Она кокетливо посмотрела на меня.
– Боже правый! У тебя! У тебя… Теперь…
– Бойфренд, Джей Ди, – сказала она. – У меня теперь есть бойфренд.
Глэдди рассказала мне, как он за ней ухаживает. Загадочные взгляды и долгие разговоры в столовой за тарелочкой гуляша, держания за руки во время воскресного просмотра «Абботта и Костелло». Все это было очень‑очень мило, но и чрезвычайно обидно. Ну, сами посудите, как еще я могла себя чувствовать, когда поняла, что моя девяностолетняя бабуля пользуется успехом у противоположного пола гораздо большим, чем я?
– Так! До меня дошли слухи, что ты расстроилась из‑за этих лунатиков с полотенцами на головах, – сказала Глэдди в той политически некорректной манере, которую могут себе позволить только старики.
– Да.
Она вздохнула и села рядом со мной на пыльный диван, обтянутый коричневым бархатом, от которого я начинаю чихать.
– Послушай, детка. Нам всем было чертовски страшно во время Второй мировой войны. Но я все равно верила, что наша страна, да и русские покажут этим подонкам, где раки зимуют.
– Но сейчас начинается война совсем другого типа, Глэдди.
Она не слушала меня, она продолжала рассказывать о том, какой вклад она сама внесла в войну, о том, как она продавала военные облигации и работала в Федеральном управлении по регулированию цен, чем бы оно там ни занималось, и распространяла купоны на нейлоновые чулки и вырезку из свинины.
– Я привыкла во всем себе отказывать, потому что понимала: так нужно. Мы все чем‑то жертвовали, хоть и не столь многим, как те парни, которые отдали свои жизни. Трагедия стала частью повседневной жизни. Но, несмотря на все это, я просто не понимала, зачем грустить, если можно веселиться. Ведь я была так молода тогда…
Я уверена, что из всего непрекращающегося потока слов, который извергался из уст моей бабушки за последние девяносто лет, эти были самыми возвышенными и одухотворенными.
– Не прекращай заниматься тем, что тебе нравится. – Она нежно дотронулась до моего колена. – Нельзя, чтобы твое будущее было разрушено кучкой безумных песчаных мартышек.
Дата добавления: 2021-01-21; просмотров: 34; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!