Почти что век не ведая свободы
Почти что век не ведая свободы,
В потоке мощном бесконечных бед,
Талантом подневольного народа
Мы жили, удивляя целый свет.
Свобода! Как же грезили тобой.
Сжигали души от тоски и боли.
Всё грезили желанною мечтой
На кухне, в подворотне, в чистом поле.
Свершилось! Наша светлая мечта
Шагнула в наши серые пределы.
Раздета, безобразна и худа.
И все загоревали: «Что с ней делать?»
Во времена
Во времена, когда ты слишком мало
Вниманья мне по жизни уделяла,
Когда могла исчезнуть, не простясь,
Иль мимоходом упорхнуть, восторженно смеясь,
Меня это ужасно раздражало.
И я от всяких дум ужасно горевал.
И уставал…
Когда же без остатка всё вниманье
Ты уделяла мне и обожанье
Ко мне сияло ярче всех светил,
И блеск твоих очей восторженных слепил,
Когда поступок мой, иль, скажем, жест какой,
Воспринимался с горестью тобой,
И я не мог уйти от пристального взора –
Надоедало это очень скоро.
И от вниманья я ужасно уставал.
И горевал…
Как ты жива, Россия, до сих пор?
Как ты жива, Россия, до сих пор?
Патриотизм, как хлам, лежит в чулане.
В кого ни ткни – пройдоха, хлюст и вор,
С заботой лишь о собственном кармане.
Мы как скоты – безмозглою толпой,
Без понужденья, добровольно, сами,
Бредём, бредём послушно на убой
За избранными нами вожаками.
|
|
|
А палачи, чтоб избранными стать,
Сперва елей вливают в наши уши,
Чтоб через миг смеяться и плевать
В растерянно-доверчивые души.
Видать и впрямь, достойны мы того,
Чтоб нас вот так цинично убивали.
Просвета нет, не видно берегов,
К которым мы намерены причалить.
Горобцов Федор Андреевич – автор книги «Встреча с Фемидой» и более 200 авторских песен. Закончил юридический институт.
Член Союза писателей России.
НАШЕ НАСЛЕДИЕ
Александр
СУМАРОКОВ
СТАНС ГРАДУ СИНБИРСКУ
 НА ПУГАЧЕВА 
|
Александр Петрович Сумароков (1717 – 1777) происходил из старинного дворянского рода. Всю жизнь работал в литературе с исключительной ин-тенсивностью и создал образцы всех жанров классицизма. «Станс граду Синбирску» написан поэтом под впечатлением ареста Пугачева и является первым стихотворением, посвященным Синбирску- Симбирску - Ульяновску.
Прогнал ты Разина стоявшим войском твердо,
Синбирск, и удалил ты древнего врага,
Хоть он и наступал с огнем немилосердно
На Волгины брега!
А Разин нынешний в твои падет оковы,
|
|
|
И во стенах твоих окованный сидит.
Пристойные ему возмездия готовы,
Суд злобы не щадит.
Москва и град Петров и все российски грады,
Российско воинство, и олтари, и трон
Стремятся, чтоб он был караем без пожады,
Гнушается им Дон.
Сей варвар не щадил ни возраста, ни пола,
Пес тако бешеный что встретит, то грызет.
Подобно так на луг из блатистого дола
Дракон, шипя, ползет.
Но казни нет ему довольныя на свете,
Воображенье он тиранством превзошел,
И все он мерзости, и в силе быв и цвете,
Во естестве нашел.
Рожденная тварь сия на свет бессильной выдрой,
Но, ядом напоясь, который рыжеет Нил,
Сравняться он хотел со баснословной гидрой, -
Явился крокодил.
Сей дерзостный Икар ко солнцу возлетает
И тщится повредить блаженный жребий росск.
Под солнце подлетев, жжет крылья он и тает,
И растопился воск.
Осетил Пугачев себе людей безумных,
Не знающих никак нимало божества.
Прибавил к ним во сеть людей, пиянством
|
|
|
шумных,
Извергов естества.
Такой разбойничьей толпою он воюет,
Он шайки ратников составил из зверей,
И, как поветрием, во все страны он дует
Во наглости своей.
Противен род дворян ушам его и взору.
Сей враг отечества ликует, их губив,
Дабы повергнути престола сим подпору,
Дворянство истребив.
Они мучения, стеня, претерпевали,
Но он от верности возмог ли их оттерть?
Младенцев Ироду терзати предавали,
Чад видя злую смерть.
Падут родители и сами, им губимы,
Предшествующую терпев в домах боязнь,
Но, в верности своей они неколебимы,
Вкушают люту казнь.
Покрыты сединой главы со плеч валятся.
Он тигра превзошел и аспида, ярясь.
Не тако фурии во преисподней злятся,
Во исступленьи зрясь.
Убийца сей, разив, тираня благородных,
Колико погубил отцов и матерей!
В замужество дает за ратников негодных
Почтенных дочерей.
|
|
|
Грабеж, насилье жен, пожары там и муки,
Где гнусный ты себя, разбойник, ни яви!
И обагряются мучительные руки
В невиннейшей крови.
Но сколько всем сердцам ты, новый Разин,
мерзок,
Колико духом подл и мужеством ты мал
И сколько страшен был, нежалостлив и дерзок,
Толь сильно свержен стал.
Тебе ль укрыться льзя от глаз того героя,
Который взять возмог и неприступный град?
Трепещешь ты теперь, лице во мраке кроя,
Готовяся во ад.
Граф Панин никогда пред войском не
воздремлет,
И сбросил он тебя, взлетевша, с высоты.
И силой и умом мучителя он емлет.
Страдай теперь и ты!
Уже геенна вся на варвара зияет,
И тартар на тебя разверз уже уста.
А Панин на горах вод Волгиных сияет,
Очистив те места.
Ликует под венцом Российская Астрея,
Скончав несчастье чад державы своея
И злое пиршество свирепого Атрея
В местах страны тоя.
Восходит веселей из моря солнце красно
По днях жестокости на Волгин оризонт.
Взыграли Дон, Яик со Волгою согласно,
И с ней Каспийский понт.
Народы тамошни гласят Екатерине:
«О матерь подданных, спасла от зол ты нас!»
Она рекла: «Всегда готова я, как ныне,
Спасати, чада, вас!»
(1774)
ГОСТЬ «ЛУ»
А. Г. КАЦНЕЛЬБОГЕН
(Волгоград)
 
А. С. ПУШКИН И МЕДИЦИНА
Миниэссе
|
Как известно, среди знакомых Александра Сергеевича Пушкина были та-кие крупные представители отечественной медицины, как М.Я. Мудров, П.А. Загорский, М.А. Максимович, К.Ф. Фукс, И.Ф. Мойер, В.И. Даль. В детские годы лечащим врачом поэта был друг семьи Пушкиных М.Я. Мудров. Известно также, что в 1827 году он лечился по поводу растяжения связок ноги у Н.Ф. Арендта.
Среди ранних произведений А.С. Пушкина известны два шуточных посвящения медикам. В начале 1819 года поэт лечился от «горячки» у лейб-медика англичанина Я.И. Лейтона, члена Петербургской медико-хирургической академии, хорошего знакомого В.А. Жуковского. В мае того же года А.С. Пушкин писал в послании В.В. Энгельгардту:
Я ускользнул от Эскулапа
Худой, обритый – но живой;
Его мучительная лапа
Не тяготеет надо мной…1.
В одесский период ссылки на юг А.С. Пушкин познакомился с домашним врачом Воронцовых, англичанином Вильямом Гутчинсоном, известным у себя на родине автором ряда работ по хирургии и физиологии. В 1924 году Пушкин, по его словам, брал у врача «уроки безбожья». Он писал П.А. Вяземскому: «Здесь англичанин, глухой философ, единственный ученый арфей (атеист – А.К.), которого я еще встретил. Он написал листов тысячу, чтобы доказать, что не может быть существа разумного, творца и правителя, мимоходом уничтожая слабые доказательства бессмертия души. Система не столь утешительная, как обыкновенно думают, но, к несчастью, более всего правдоподобная»2. Это письмо было перехвачено царской охранкой и послужило официальным поводом для перевода поэта в село Михайловское.
В первые десятилетия XIX века под влиянием идей просвещения резко возрос интерес русской интеллигенции к вопросам естествознания, медицины и особенно анатомии. Это увлечение имело глубокую социальную основу, определенную стремлением передовых людей общества познать человека, его место в природе, разобраться в человеческих страданиях, найти пути к их устранению. Философская проблема человеческого бытия будоражила умы пушкинских друзей-декабристов. Глубоко изучали вопросы естествознания близкие поэту деятели отечественной культуры: П.Я. Чаадаев, А.И. Тургенев, А.А. Бестужев-Марлинский, И.Д. Якушкин, Д.В. Веневитинов, М.П. Поголин, В.П. Зубков и др. Они посещали лекции по анатомии Х.И. Лодера и по ботанике И.Е. Дядьковского. «Любомудры» во главе с В.Ф. Одоевским «крошили трупы» в анатомическом театре Московского университета. Получению анатомических познаний во многом способствовал выход в свет в 1801 году общедоступного руководства П.А. Загорского «Сокращенная анатомия, или руководство к познанию человеческого тела», ставшего настольной книгой многих декабристов.
И конечно, А.С. Пушкин не мог не отразить этого прогрессивного общественного явления в своем творчестве. В 1927 году в одном из посланий А.А. Дельвигу он писал:
Но в наши беспокойные годы
Покойникам покоя нет.
Косматый баловень природы,
И математик и поэт,
Буян задумчивый и важный,
Хирург, юрист, физиолог,
…Заметил важный недостаток
В своем быту: ему предмет
Необходимый был … скелет,
Предмет философам любезный,
Предмет приятный и полезный3.
Ф. Шиллер, получивший в студенческие годы первую премию по анатомии, писал в диссертации: «Человек мужественно берет в руки нож и открывает величайшее создание природы – человека». Мы не знаем, посещал ли А.С. Пушкин анатомический театр знаменитого Х.И. Лодера, однако в «Моцарте и Сальери» он говорит устами последнего:
…ремесло
Поставил я подножием искусству;
Я сделался ремесленник: перстам
Придал послушную, сухую беглость
И верность уху. Звуки умертвив,
Музыку я разъял, как труп4.
О серьезном интересе поэта к вопросам естествознания свидетельствуют сохранившиеся книги из его библиотеки: собрание сочинений Ж. Бюффона, работы выдающихся отечественных естествоиспытателей И.И. Лепехина, Н.Я. Озерецковского, С.П. Крашенинникова, П.С. Палласа, профессоров-медиков М.Г. Павлова, М.А. Максимовича, известных клиницистов Х. Пекена, Х. Бихеота, Ф. Сентимера и др.
А.С. Пушкин был свидетелем тяжелой эпидемии холеры в 1829-1831 гг. В этот период эпидемия охватила 48 губерний, в которых по официальным данным заболели 466 457 человек и умерли 197 069 человек. О развитии эпидемии холеры сообщал «Журнал Министерства внутренних дел», постоянным читателем которого был поэт. Страна жила под страхом этого непонятного заболевания. Впервые весьма смутное представление о нем А.С. Пушкин получил от А.Н. Вульфа, бывшего студента Дерптского университета.
Семейные обстоятельства, связанные с женитьбой, заставили поэта в период эпидемии отправиться в Болдино. «Я поехал с равнодушием, - писал он, - коим был обязан пребыванию моему между азиатцами. Они не боятся чумы, полагаюсь на судьбу и на известные предосторожности, а в моем воображении холера относилась к чуме как элегия к дифирамбу»5. Поэт описал панический ужас, который охватывал население страны при вести о холере. «На дороге встретил я Макарьевскую ярманку, прогнанную холерой, – вспоминал А.С. Пушкин. – Бедная ярмарка! Она бежала как пойманная воровка, разбросав половину своих товаров, не успев пересчитать свои барыши!»6. Из Болдино он сообщал П.А. Плетневу: «Около меня холера морбус. Знаешь ли, что это за зверь? Того и гляди, что забежит… да всех нас перекусает – того и гляди, что к дяде Василью отправлюсь, а ты пиши мою биографию»7. Этот иронический тон был определен весьма четкими представлениями поэта о холере. И когда в селе скончался мальчик, он зашел в избу, расспрашивал о характере болезни и успокаивал жителей деревни, заявляя, что это не холера.
Интересны его письма в плане необходимости соблюдения мер предосторожности. 11/Х 1830 г. поэт наставлял свою невесту Н.Н. Гон-чарову: «…Добровольно подвергать себя опасности заразы было бы непростительно… порядочные люди тоже должны принимать предосторожности, так как именно это спасает их, а не их изящество и хороший тон»8. Как остроумная шутка звучит его письмо к А.Н. Верстовскому, отражая в то же время осведомленность автора в вопросах медицины. «Скажи Нащокину, – пишет А.С. Пушкин, – чтоб он непременно был жив, во-первых, потому что он мне должен; 2) потому, что я надеюсь быть ему должен; 3) что если он умрет, не с кем мне будет в Москве молвить слова живого, т.е. умного и дружеского. Итак, пускай он купается в хлоровой воде, пьет мяту – и, по приказанию графа Закревского, не предается унынию»9. Интересно отметить, что хлорную известь в качестве дезинфицирующего средства впервые в России применили оренбургские врачи в 1830 году, и поэт уже знал об этом.
В Болдине А.С. Пушкин принял участие в распространении медицинских знаний среди местных крестьян. Ему хорошо были известны безграмотные «рекомендации» местных властей. Он сообщал П.А. Плетневу: «… я бы хотел переслать тебе проповедь мою здешним мужикам о холере; ты бы со смеху умер»10. К сожалению, эта «пушкинская проповедь» не известна работникам музея поэта в Болдине.
А.С. Пушкин ярко описал существовавшую в ту пору карантинную систему, всю ее бестолковость, наносившую необоснованный ущерб крестьянам. Несмотря на то, что он находился в селе, где не было ни одного случая холеры, ему везде был запрещен проезд. «Несколько мужиков с дубинками, – писал поэт, – охраняли переправу через какую-то речку. Я стал расспрашивать их. Ни они, ни я хорошенько не понимали, зачем они стояли тут с дубинками и с повелением никого не пускать. Я доказывал им, что вероятно где-нибудь да учрежден карантин, что я не сегодня, так завтра на него наеду, и в доказательство предложил им серебряный рубль. Мужики со мной согласились, перевезли меня и пожелали многие лета»11. В такой «карантинной системе» А.С. Пушкин увидел «средство к притеснению и причины к общему недовольствию», приводившему к холерным бунтам. Позднее он сообщал П.В. Нащокину: «Здесь холера, т.е. в Петербурге, а Царское село оцеплено – так, как при королевских дворах, бывало, за шалости принца секли его пажа»12.
Если, как считают литературоведы, в сюжетную основу пушкинского сти-хотворения «Герой» положен факт посещения Наполеоном в Александрии солдат, болевших чумой, то смысловая основа его, думается, более широкая. Нельзя согласиться с А. Македоновым, что поэт в этот период «не видит в истории других героев, кроме героев власти». Во-первых, в эти годы, как уже отмечалось, он думает о декабристах, а во-вторых, в той конкретной обста-новке такими героями, бесспорно, были русские врачи, жертвовавшие своей жизнью в борьбе с эпидемиями. А.С. Пушкин знал о гибели от холеры М.Я. Мудрова: об этом писала брату Н.Н. Гончарова. Вероятно, поэт был осведо-млен и о гибели оренбургских врачей Гаврилова, Боброва и Утробина, так как об этом сообщалось в «Журнале Министерства внутренних дел». Знал он и о деятельности Ф.А. Гильтебрандта, К.Ф. Фукса, И.А. Соколова. Трудно допустить, что А.С. Пушкину было неизвестно имя выдающегося русского ученого Д.С. Самойловича, участвовавшего в ликвидации 9 эпидемий чумы и ставшего почетным членом ряда академий и научных обществ Франции, Гер-мании и Италии. В послании А.С. Пушкина к П.А. Вяземскому «Надо помя-нуть», адресованном В.А. Жуковскому, отмечается и «доктор Шулер, умер-ший в чуме». Думается, есть основания считать, что героизму русских вра-чей, проявленному в борьбе с инфекциями, посвящены пушкинские строки:
Клянусь: кто жизнию своей
Играл пред сумрачным недугом,
Чтоб ободрить угасший взор,
Клянусь, тот будет небу другом,
Каков бы ни был приговор
Земли слепой…
О широком общественно-медицинском кругозоре А.С. Пушкина свидетельствует то, что при работе над «Евгением Онегиным», определяя круг интересов главного героя, он останавливается и на вопросе «магнетизма», столь волновавшего умы не только медиков, но и представителей передовой интеллигенции, не имевших отношения в медицине. При медицинских факультетах создавались специальные комитеты для изучения загадочных явлений гипноза. В Казани этой проблемой занимался известный поэту К.Ф. Фукс, в Киеве «животным магнетизмом» увлекались члены масонской ложи «Соединенные славяне», в которую входили М.Ф. Орлов, Н.Н. Раевский-старший и другие лица, близко знакомые А.С. Пушкину.
Интерес поэта к вопросам медицины и здравоохранения, которым столь большое внимание уделяли его друзья-декабристы, нашел свое отражение в историческом исследовании «История Петра», созданном в результате нескольких лет работы в архивах Петербурга и Москвы, с использованием многочисленных изданий на французском, английском и итальянском языках.
В медицинской литературе нет исследования, посвященного болезни и причинам гибели Петра 1. По сей день существуют различные версии по поводу причин смерти выдающегося государственного деятеля России; глав-ные из них – насильственная смерть в результате хронического отравления сулемой и «дурная почечная болезнь». Доктор исторических наук В. Волков пишет в предисловии к повести Ю. Семенова «Версия», ссылаясь на неопуб-ликованные данные некоего «военного врача» (фамилия его не называется): «Он исследовал все симптомы его недугов (Петра 1. – А.К.), проанализиро-вал все встречающиеся в литературе утверждения о причинах смерти и все их последовательно и со знанием дела отверг. Его собственное мнение сводится к тому, что аналогичные симптомы могли появиться у Петра, если бы ему регулярно давали в небольших дозах сулему… Но это уже сознательное от-равление, техника которого была в те времена изощренной»13. Исходя из этой версии, Ю. Семенов и строит сюжет своей повести. В эпилоге в качестве подтверждения ее он ссылается на сохранившуюся историю болезни Петра 1, написанную в 1716 году его врачом Блументростом, в которой не говорится ни о каком серьезном заболевании императора. Ссылка эта в медицинском плане не убедительна: скончался Петр 1 в 1725 году, т.е. через 9 лет после написания указанной истории болезни; за этот срок можно было приобрести хроническое заболевание. Утверждение же о весьма частных случаях на-сильственной смерти при царских дворах не есть доказательство отравления сулемой Петра 1.
Мы не знаем, какими сведениями пользовался неназванный «военный врач», а поэтому сошлемся на документальные данные Пушкина, исключительно серьезного исследователя-историка.
1715 г. «Петр во все время был болен, и вознамеревался отправиться в Пирмонт» (с. 354).
1716г. 26 января «отправился Петр к водам… На пути… два раза занемогал» (с. 356-357). На кислых водах в Пирмонте Петр пробыл с 26 мая по 14 июня 1716 г.
1717 г. «Петр, осматривая Амстердамскую верфь, простудился 27-го (декабря. – А.К.) и лихорадкою болен был до 10 февраля» (с. 371).
1722 г. «4 октября прибыл в Астрахань… Занемог и несколько дней не выходил из своей комнаты» (с. 432).
1723 г. «15 ноября указ о короновании императрицы. Он намеревался ехать для того в Москву, но занемог тою болезнью, от которой и умер: запором урины» (с. 448).
1724 г. «Запор возобновился. Петр поехал на воды, получил облегчение и возвратился в Москву (период с 7 по 22 мая. – А.К.)… Болезнь Петра усиливалась. Английский оператор Горн делал операцию. Петр почувствовал облегчение и поехал осмотреть ладожские работы. Лейб-медик Блументрост испугался, но не мог его уговорить… 5 ноября Петр на яхте своей прибыл в Петербург и, не приставая к берегу, поехал на Лахту… Погода была бурная, смеркалось. Вдруг в версте от Лахты увидел он идущий от Кронштадта бот, наполненный солдатами и матросами. Он был в крайней опасности и скоро его бросило на мель. Петр послал на помощь шлюпку, но люди на могли стащить судна. Петр гневался, не вытерпел и поехал сам. Шлюпка за отмелью не могла на несколько шагов приблизиться к боту. Петр выскочил и шел по пояс в воде, своими руками помогая тащить судно. Потом, распорядясь, возвратился на Лахту, где думал переночевать и ехать далее. Но болезнь его возобновилась. Он не спал целую ночь и возвратился в Петербург и слег в постель» (с. 457).
1725 г. В начале января «Петр (по свидетельству Катифора) на Иордане простудился и занемог горячкою… 16 января Петр начал чувствовать предсмертные муки. Он кричал от рези… 22-го исповедался и причастился… Он уже не имел силы кричать и только стонал, испуская мочу. 27-го… Петр потребовал бумаги и перо и начертал несколько слов неявственных… Перо выпало из рук его… 15 часов мучался он, стонал, беспрестанно дергая правую свою руку, левая была уже в параличе… Петр казался в памяти дл четвертого часа ночи. Тогда начал он охладевать и не показывал уже признаков жизни… Петр перестал стонать, дыхание остановилось – в 6 часов утра 28 января… умер на руках Екатерины… Труп государя вскрыли и бальзамировали» (с. 460-463)14.
Из указанных А.С. Пушкиным фактов видно, что Петр 1 страдал хроническим заболеванием в течение, по крайней мере, 10 лет. Обострение наступило при физической нагрузке (езда в карете) и при переохлаждении. Оно сопровождалось нарушением мочеиспускания и длительной лихорадкой. «Светлые промежутки», во время которых император сохранял большую работоспособность, могли быть длительными. По-видимому, Петр 1 страдал почечнокаменной болезнью, осложнившейся хроническим пиелонефритом. Непосредственной причиной смерти явилась уремия.
1 П у ш к и н А.С. Полн. собр. соч., т.1. М., 1962, с. 353.
2 Т а м ж е, т. 10, с. 87.
3 Т а м ж е, т. 3, с. 26.
4 Т а м ж е, т. 5, с. 357.
5 Т а м ж е, т. 8, с. 72.
6 Т а м ж е, с. 72.
7 Т а м ж е, т. 10, с. 306.
8 Т а м ж е, т. 10, с. 309.
9 Т а м ж е, т. 10, с. 320.
10 Т а м ж е, с. 308.
11 Т а м ж е, т. 8, с. 73.
12 Т а м ж е, т. 10, с. 356.
13 Студенческий меридиан, 1983, № 6-8.
14 П у ш к и н А.С. Полн. собр. соч., т.9.
ЛИТЕРАТУРНЫЙ КАЛЕНДАРЬ
Каримов Р.И. Поезд из Душанбе. Повести. Симбирская книга. 2004.
В самом начале распутно-демократических 90-х годов в нашу писательскую организацию был принят беженец, проживавший в солнечном Душанбе несколько десятков лет, Р.И. Каримов. При первой же встрече с ним ульяновским писателям стало ясно, что Рахимджан Ибрагимович, несмотря на перенесенные им бедствия, не утратил жизнелюбия и готовности трудиться на писательском поприще. Прошло несколько лет, он закончил работу над повестью «Поезд из Душанбе», которая увидела свет, опять же через длительное время. Автор ведет повествование от первого лица, это спокойный рассказ о том, что пришлось пережить пассажирам поезда из Душанбе, который шел в Россию не один десяток дней. За это время перед читателем проходит целый калейдоскоп лиц: убийцы на улицах города, всякая нечисть, наживающаяся на чужом горе: «На каждой мало-мальской остановке, станции, полустанке или разъезде кидается к вагону вся та же алчная стая: «Давай! Давай!» Что день, что ночь – громыхающие удары в железный корпус вагона: «Давай!» А то налетчики гремят на крыше вагона, пытаются открыть верхний люк… А то приходят открыто другие, суют под нос красные книжечки и опять: «Давай! Давай!» Переехали беженцы за реку Урал и вздохнули свободно – Россия! Да не тут-то было: опять поборы, опять унижения. Родная земля встретила беженцев неласково, они оказались людьми без гражданства и средств к существованию. Р. Каримов пишет об этом спокойно, «без гнева и печали», но во всем им рассказанном ясно ощущается боль человека, у которого украли Родину, за которую он воевал в Отечественную войну. Победным майским дням 1945 года посвящена вторая повесть «Эпитафия майору». Прочитанные подряд повести вызывают у читателя скорбное сравнение: такими мы, россияне были тогда, когда гибли «за други свои» и такими стали, захлебнувшись «свободой». «До чего мы дошли? Осталось ли в нас человеческое?» - на эти вопросы автор предлагает ответить читателю.
Шепелев В. Розовый журавль. Повести. Поэзия. Вектор – С. 2005.
Виктор Шепелев - человек интересной и беспокойной судьбы. Он многие годы работал строителем на Чукотке и, вернувшись на родину в Ульяновск, пришел в отделение Союза писателей со своими стихами и рассказами, которые обличали в нем человека талантливого. Но Шепелева в тот момент не занимало признание, у него на уме была мечта совершить кругосветку.
Узнав об этом, тогдашний ответственный секретарь С. Матлина снабдила его «справкой на гениальность» – бойко отпечатала, что «податель сего является кандидатом в члены Союза писателей России». С этой справкой отважный путешественник отправился в путь. Он пересек Европу, Латинскую Америку (где в одной стране его арестовали, но выручила справка), Новую Зеландию, словом, объехал весь земной шар. Все впечатления от этих путешествий вошли в его короткие повести и весьма занимательные стихи, от которых, почти по-гумелевски, веет ароматом тропической экзотики. Думаю, читателей не оставят равнодушными знойные строки поэта:
Буду долго, долго вспоминать
Ту улыбку, как зори над полями
И Боливию, тепло и благодать,
Девушку со жгучими очами.
Но в своих тропических скитаниях В. Шепелев не забывал о родной его сердцу Чукотке, которая расцвела под щедрым правлением губернатора Р. Абрамовича. Ему поэт посвятил песню, которая так и называется «Губернатору Чукотки». Владелец «Челси», видимо, распевает каждый день, спозаранку:
Анадырь – город маленький красивый.
Столица – над Чукоткой алый свет.
Хочу я видеть мой народ счастливым,
И для меня иного счастья нет…
Думаю, мало кого книга В. Шепелева оставит безучастным, и автору стоит поаплодировать.
Орлов В.С. Островок неповторимый. Москва, Вече. 2006.
Уходя на заслуженный отдых, человек подчас обнаруживает в душе нечто удивительное для себя и окружающих. Вот и генерал КГБ заговорил стихами. Представил его поэзию маститый лауреат Госпремии А. Парпара.
Валентин Сергеевич Орлов, бывалый и тороватый человек, пришел к серьезной поэзии трудным, тележным путем. История русской культуры знает немало самоучек, имевших специальное образование, но сумевших добиться выдающихся результатов в иных областях: писатель Н.М. Карамзин – в истории; медик В.И. Даль, юрист И.И. Срезневский и художник А.Х. Востоков – в филологии; ученый-химик Бородин – в музыке, дипломат Ф.И. Тютчев – в поэзии, агроном М.М. Пришвин – в прозе…
Большую часть своей жизни В.С. Орлов посвятил самоотверженному служению государству и достойно служил, ибо достиг больших чинов. Но сердце его все же принадлежало поэзии и редко, когда было невмочь, откликалось выстраданными строками на происходящее с его душой и родной страной. Вот пример: когда он трудился, ликвидируя последствия аварии на Чернобыльской АЭС, не мог не написать собственной кровью такие строки: «Запомнил он бойцов упрямый шаг– // Был враг жесток, был враг неуловим! – // Как погибали, строя саркофаг, //Как лил стеной бетон сквозь черный дым, // Как проникал невидимый рентген // В людскую жизнь, беря ее в полон…».
Естественно, что не сразу в нем, человеке нравственном, поэт сформировался как самостоятельная личность. На осмысление происходящего понадобилось немалое личное время, которого тогда у него катастрофически не хватало.
Детство и юность В.С. Орлова были невыносимо тяжелы, впрочем, такими же, как мое и многих других детей «горьких лет России», ибо война, как написал Валентин Сергеевич, «…оставила в наследство // Лишь кресты да имена». Кресты – память об умерших от непосильной страды фронтового тыла, а имена – в память о тех, кто не вернулся с ратной страды. Это о них горестно извещали похоронки, да писали боевые товарищи: «Своим отцом вы можете гордиться…».
Но никому не поведал мальчонка о трагедии своей, ни с кем не стал делиться своим горем, как не стал рассказывать о «нечаянном прозрении своем», но каждый раз, когда «беда стучится», он обращался сердцем за советом, словно к отцу, к истертому фронтовому треугольнику и ощущал прилив плодотворных сил.
Пока погибшие с нами – мы живы. Пока погибшие с нами – они бессмертны. А бессмертие их – Победа, выстраданная всеми. Значит, мы не только «дети войны», но, в первую очередь, дети Победы. Вот – созидательная и радостная мысль, согревающая нас и дающая нам право продолжать самоотверженно творить «русский смысл на поле бранном». Обращаясь к тем, кому никогда не понять наших устремлений, поэт утверждает долговечное:
Не постичь исток корней
Русской доблести и славы:
Защищали мы друзей –
В этом суть и мощь Державы!
Для поэта образ Державы – это родной Дом. А образ родного Дома философски вырастает в надежный символ Семьи, Рода и – выше – самого Народа. Таким, каким он был изначально в общеславянской, а потом и в русской истории, т.е. Домом Калиты: объединением, сохранением многих племен под одним духовным и государственным управлением.
Тот островок неповторимый
Хранится в памяти соей,
Где отчий дом, судьбой хранимый,
Ничем в душе не заменимый,
Стоит, и нет его родней.
Отчий дом – Отечество, которое «живет историей своей», в котором «…гостят в бескрайней горнице // Флаги разных кораблей. // В дивных поймах щедро кормятся // Стаи диких журавлей». Человек наблюдательный и потому объективный, объездивший многие земли, видевший иные красоты, оценивший значимое за границей, Валентин Орлов, вернувшись на родину, не может не воскликнуть:
Как легко и вольно дышится
В этой русской стороне…
Песня дальняя чуть слышится,
Согревая душу мне.
Для своей любви, застенчивой, но щедрой, поэт находит дивные определения: «Я не забуду город вечный, // Где пахнет юной стариной…», для неё же он готов «сердце выпустить на волю». Это о ней, родине своего детства, от мечтает, поседевший, но беспокойно-счастливый:
Кабы мне да ногу в стремя,
Сбросив лет седое бремя,
Унестись на миг туда,
Где под батин сказ не спится,
Где ребят лучатся лица
И журчит в ночи вода.
Многое бы отдал поэт за возможность заглянуть сегодняшним оком в страну мальчишеских дней. Хотя действительность диктует иное виденье:
Покосились предков избы,
Загнивают на корню,
Как «триумф либерализма»
Доживают жизнь свою.
«Не могу смотреть без боли // На родимое село…», – горюет поэт, видя трагедию русской деревни. И, разумом всё понимая, восклицает: «Так по чьей же злобной воле // В эту бездну завело?»
Не дело поэзии отвечать на такие вопросы – дело поэта ставить их перед совестью своей и перед людьми, чтобы отвечали на них конкретными поступками. Насущная обязанность поэта заключается в том, чтобы напомнить своим соплеменникам о любви к ближнему, к отчему дому, к материнскому языку, к соблюдению заветов своих предков. Пестуй святыни, и воздастся тебе равной мерой!
Этому учит нас книга Валентина Орлова, написанная ясным слогом и с доверительной интонацией.
Когда-то любимый мной Михаил Михайлович Пришвин заметил, что в ли-тературу ведут два пути: один – лермонтовский, завершившийся в неполные двадцать семь лет, а другой – пришвинский, начавшийся в тридцать три года. Валентин Орлов определился как поэт после сорока лет. У него есть ещё время для полного созревания таланта. Залог тому – «Островок неповторимый», книга, честная и светлая, которая говорит нам не только о лирических способностях поэта, но и о философских возможностях его.
В книге присутствует цветными иллюстрациями ещё один автор – наш великий художник А.А. Пластов. И пусть читатель не ломает себе голову зачем это сделано. Можно сказать лишь одно: «Умри, Денис, лучше не выдумаешь!»
Яценко Н.И. Родом из Уяра. Эссе. Ульяновск. 2005 .
Известный во всем мире библиограф писателя Антуана де Сент- Экзюпери Николай Ильич Яценко написал немало интереснейших книг и создал уникальный музей писателя. Сегодня мы можем поздравить его с ещё одним творческим достижением. Вышел в свет двухтомник эссе «Родом из Уяра»: о времени, о себе, о людях, о дружбе, которой его научила судьба и книги французского лётчика-героя. Дневниковая скупость изложения сочетается в ней с огромным фактическим материалом, массой фотографий известных людей прошлого столетия, что делает книгу, несомненно, заслуживающей внимания.
К слову сказать, в Международном клубе друзей Антуана де Сент- Экзюпери Николай Ильич Яценко не просто почётный член, а непререкаемый авторитет.
Не так давно в офисе Международного союза библиофилов в Москве Н.И. Яценко была вручена памятная медаль «Иван Федоров». Как известно, таких знаков отличия удостаиваются только самые выдающиеся деятели просвещения.
К личности Николая Ильича Яценко нельзя относиться равнодушно, ибо его самоотверженная подвижническая и просветительская деятельность вызывает восхищение.
Все мы с нетерпением ждём открытия в Ульяновске Культурного центра «Планета Сент-Экзюпери». Огромное количество экспонатов для него собрал и передал в дар Государственному историко-мемориальному заповеднику «Родина В.И. Ленина» неутомимый Н.И. Яценко – заслуженный работник культуры РФ, преподаватель (в свои 70 лет) Ульяновского Высшего авиационного училища гражданской авиации.
Поистине, как сказал Антуант де Сент- Экзюпери, «счастье – в служении желанному».
Н. Алексеев
Дата добавления: 2020-12-22; просмотров: 44; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!