Искушение скромной отшельницы 13 страница
Но, как ни жалко было прерывать торжество, обстоятельства того требовали: пора было начинать действовать. И Демидова, поднявшись в кузов полуторки, попросила тишины.
– Товарищи! Вам уже известно, какая угроза нависла над вами, жителями города и над всеми, кто через него пройдет. Фашисты совершили преступле-ние против человечности: сделали сыпнотифозные прививки пленным. Нуж-но начать немедленную войну с эпидемией. Слушайте внимательней! Вы, собравшиеся здесь, по всей видимости, счастливо избежали заражения. Все же мы вас обследуем немедленно, здесь же, на площади. И если подтвердит-ся, что вы здоровы – к вам у нас будет немалая просьба… Впрочем, я ее сразу выскажу, как мне ни трудно просить вас об этом. Относится она, конечно, только ко взрослым… – Надежда Михайловна на минуту замолчала, не в си-лах сдержать волнения. – Найдутся ли среди вас добровольцы, которые вмес-те с нами рискнут обследовать дом за домом, чтобы выявить всех больных? Кто согласен – прошу сделать шаг вперед.
Шаг вперед сделали даже мальчишки – ни минуты трусливого замеша-тельства не было среди пришедших на площадь.
– Спасибо, товарищи! Тогда у меня к вам еще одна просьба. Нужно со-брать как можно больше мыла, белья и посуды для больницы. Кроме того, до организации регулярных поставок продовольствия…
По толпе прокатился ропот.
– В чем дело, товарищи?
– Так ведь больницу-то фашист взорвал перед убегом! – прокричала Де-мидовой сухонькая старушка, ближе всех стоявшая к машине.
|
|
|
– Что-о-о?!
И снова болью засаднило сердце. Какая гнуснейшая расчетливость! Все предусмотрено: не только заразить людей, но и не дать возможности их вылечить…
– А еще двух докторов там, в больнице, убили, – досказала старушка.
И только теперь Надежда Михайловна до конца поняла, что это за неопре-деленная мысль, как заноза, мучала ее. То была мысль о врачах и медсестрах, которые вдвоем - втроем, но непременно оставались же в городе на время оккупации. Как они могли не оповестить об эпидемии входящие в город войска? Даже если допустить, что они – люди без чувства Родины – разве не должна была заставить их ринуться на спасение людей от заразы честь гуманнейшего сословия, к которому они принадлежали, клятва Гиппократа, наконец? И вот еще раз подтверждается, что в жизни все сложнее: они не смогли выполнить своего долга по самой уважительнейшей из причин. Надежда Михайловна склонила голову.
III
Разделив добровольцев и медицинский взвод на три бригады, Демидова разослала их в разные концы города.
На следующий день свободное здание неподалеку от площади было запол-нено больными. Из всех соседних деревень и райцентров были вызваны мед-сестры, фельдшеры. В Наркомздрав полетела шифровка Надежды Михайлов-ны о положении в городе с перечнем необходимых медикаментов и продук-тов. Ну, а пока приходилось обходиться «местными средствами». Кроме бань, превращенных в санпропускники, из всех домов катили в сторону но-вой больницы бочки и кадушки. На задворках и в коридорах этой больницы-самоделки кипела работа: бочки заливали горячей водой, в коридорах, бла-годаря оттепели, велась обработка больных. Со стороны это походило, воз-можно, на ад в миниатюре. На самом деле это было грандиозное чистилище. Работа наладилась. Но она могла оказаться напрасной: несмотря на помощь военных, хронически не хватало продуктов. Местные власти еще только соз-давались и пока не имели власти. В городе остались все больше старые да малые – полуголодный, еще не уверенный в завтрашнем дне народ. Трудно было требовать от стариков и матерей остатки сбереженных на черный день продуктов, сбереженных не для себя – для детей и внуков. Можно было толь-ко просить, убеждать. Но как? Снова делать обход – из дома в дом? Для этого нужно много умелых, способных агитаторов, где их взять? Да и время не ждет…
|
|
|
Демидова еще раз пошла к полковнику Шигину.
|
|
|
– Горком обещает через два дня хлеб. Наш наркомат обратился за помо-щью к Красному кресту. Продукты вот-вот прибудут. Помогите продержать-ся больным. Знаю, что голодный солдат – не солдат. Но я думаю, они добро-вольно согласятся день-два побыть на половинном пайке – пусть политруки обратятся к ним: ведь наши люди в беде…
Надежда Михайловна увидела, как упрямо выдвинулась вперед глубоко врезанная челюсть Шигина, и закончила почти умоляюще:
– Это будет всего-навсего временный заем. Это необходимо сделать хотя бы для самых тяжелых больных.
Взгляд у Шигина был явно безучастный:
– Насколько я понимаю, самые тяжелые больные – не горожане, а плен-ные из концлагеря. Среди них большинство – военнопленные. Разве наш особый отдел не проявляет о них своей заботы?
– Вам не надо пытаться острить. Смею уверить – вам это не удаётся… Итак, давайте говорить как мужчина с мужчиной, черт побери! Вы отказываетесь нам помочь?
– Все, что могли, мы уже отдали городу.
– Спасибо, но далеко не все, что могли. И, кроме того, цель вашей помощи, надо думать, была – спасение людей. Сейчас эти люди могут погибнуть. Половинчатая помощь в таких случаях не имеет смысла.
|
|
|
– Обратитесь к горожанам.
– Радиоузел немцы взорвали, а продукты нужны срочно и нужно их много.
– Этот мой совет – последнее, чем я могу помочь.
И тогда… тогда врач Демидова решилась.
х х х
– Здравствуйте, батюшка.
Ее отговаривали, и она сама долго колебалась, прежде чем прийти в храм. Но, видя, сколько людей спешило каждый раз на призывный звон городской церкви (беда и равнодушных к богу заставляла искать его возможного покровительства), видя каждый раз это многолюдное шествие, Надежда Михайловна убедила себя пойти, как она сказала военврачу, - «не к попу на поклон, а к народу через его посредство…». Священник – старик с печальными, все понимающими глазами – встретил ее на паперти:
– Здравствуй, дочь моя. Я тебя знаю и потому догадываюсь, с чем при-шла…
Демидова улыбнулась:
– Тем лучше. Я, батюшка, вспомнила слова Христа: «Страждущие и об-ремененные, придите ко мне, и я успокою вас». Так, кажется…
– Не совсем так по форме, но по сути – да, именно с такими словами обращался Он ко всем, кому трудно. Однако, я полагаю, вы не к богу шли, а к скромному его служителю. И за вполне конкретной, матерьяльной помощью.
– Точно, батюшка. Значит, обговорим детали?..
Выслушав Надежду Михайловну, старик задумался: видимо, ему впервые предстояло обратиться к своим прихожанам с проповедью на такую земную тему.
Демидова заволновалась:
– Вы, наверное, понимаете, что будь другие варианты, я бы к вам не пришла.
– Да, я постараюсь… Постараюсь дойти до сердца. Только и вы должны мне помочь. После моей проповеди скажите людям свое слово,: в каком положении находятся больные, как скоро будет налажено снабжение. Только, пожалуйста, не с амвона. Вы согласны?
– Конечно. Спасибо, товарищ батюшка.
– Божье дело, - какое же за это может быть спасибо? Тем более мне, слуге господнему…
Утром, одевшись потеплее, Демидова у главного подъезда больницы принимала скудные, но бесценные дары «прихожан». На столе, стоящем прямо в снегу, росла горка свертков.
За свою жизнь Надежда Михайловна тысячи раз убеждалась в доброте и сердоболии русских людей, и все-таки вновь удивлялась этой беспредельной отзывчивости. Ведь всего месяц назад, как рассказали ей больные, толпа жен-щин, увидя, что хозяин единственной в городе лошади зашел в какой-то двор, в мгновенье ока разодрала кобылу на куски, оставив только повозку с оглоб-лями да лоскуты окровавленной шкуры. До этого их довело каждодневное недоедание. Все до крошки было рассчитано в семьях от сего дня до нового огородного урожая, и ни в одной семье не позволяли себе съесть двухднев-ную норму за сутки: ведь иначе безволие привело бы к голодной смерти.
И вот эти люди несли больным, чуть ли не по недельной норме съестного. И помогла здесь не вера в то, что за это воздастся, а сострадание к ближнему, призывное, проникновенное людское слово, неважно кем произнесенное – богослужителем или доктором.
На «эмке» подъехали Николай и военврач. Улыбаясь, Демидова кивнула на стол, заваленный продуктами:
– Вы только посмотрите, что делается! Эдак-то мы быстро на поправку пойдем. А завтра – получила сообщение – медикаменты подоспеют. Глядишь, через месяц заживем нормальной жизнью.
Военврач покачал головой:
– Неоправданный оптимизм, Надежда Михайловна. Дело в том, что завт-ра число больных возрасте вдвое или втрое.
– О чем это вы?
– Да, приготовьтесь к худшему. Вам как официальному представителю Наркомздрава я могу раскрыть карты. Получен приказ срочно перебросить дивизию на … сколько-то километров к западу. Кратчайший путь – через город. Шигин уже распорядился приготовиться к маршу.
Демидова схватила военврача за лацканы шинели:
– Так вы-то, какого черта смотрели!
И брезгливо махнула рукой, услышав шепот майора: «Нельзя же так при Николае, при солдатах…»
– Извините. Но все-таки – какого черта?! Где вы были?!
И снова забывая про военные условности, распорядилась:
– Николай! Передаю продукты под твою ответственность.
Майор не возражал.
– Организуй с медвзводом охрану этих продуктов и прием новых. Если я скоро не вернусь, четверть собранного отвезешь в детский сад. Не забыл, где разместились? Пойдемте, товарищ военный врач.
Майор вздрогнул: обращение прозвучало ехидно, зло.
Надежда Михайловна удивилась сама себе: ведь ее корректность вошла в поговорку, друзья даже пари заключали однажды, в тайне, конечно, - кто сумеет вывести из себя ее, всегда ровную, спокойную в обращении хоть с занудами, хоть с растяпами.
Военврач дорогой пытался остудить пыл Надежды Михайловны разными логическими умозаключениями. Он был убежден, что идти к комдиву не стоит, потому как не в их силах остановить ход событий. Приказ есть приказ. Кроме того, у полковника в данной ситуации есть реальная возможность стать генерал-майором и закрепить себя в должности командира дивизии. Для этого ему надо всего лишь хорошо исполнять приказы. И он их будет исполнять хорошо, исправно, как бы ни кипятились доктора, и как бы ни свирепствовала эпидемия. Ничто сейчас не может помешать его усердию.
В какой-то степени военврач, видимо, был прав: вот уже полчаса разговор с полковником не сходил с мертвой точки. «Пора открыть забрала», – решила Надежда Михайловна.
– Не отмахивайтесь от меня, как от мухи! Все равно вы должны будете сделать все, что я требую. Иначе – потеряете свои погоны!
– Ну, зачем же так сразу, пощадите! – издевательски, будто бы с испугом сказал Шигин. – Да и за что, позвольте полюбопытствовать?
– За то, что вы хотите погубить дивизию. На ваши погоны плевать, а вот рисковать жизнью людей вам никто не позволит!
Хотя Надежда Михайловна пыталась сохранять спокойствие, шрам на ее левой щеке побагровел, красивое лицо стало резким, утратив свою обычную мягкость. Седая прядь – тоже слева – прибавляла суровости ее лицу.
Шигин, видимо, заметил, как изменилась женщина и, поняв, что это в какой-то мере подтверждает серьезность ситуации, решил объяснить настырной докторше те соображения «высшего порядка», которые разом способны перекрыть все ее доводы:
– Я должен выполнить данный мне приказ. Поэтому все ваши обидные, горячие слова результата не возымеют!
В голосе Шигина чувствовалась непреклонность.
– В таком случае соедините меня с командармом. Я имею на это право – вот документ!
Шигин внимательно просмотрел бумагу.
– Но тут сказано: в экстренных случаях.
– Ваше преступное упрямство и есть тот самый экстренный случай…
Здесь Надежда Михайловна снова заметила за собой, что так резко вряд ли когда разговаривала с людьми, но чувствовала, что будет говорить еще резче. И еще она заметила, как военврач при слове «преступное» вобрал голову в плечи. Ей приходилось слышать о нем как о смелом человеке, не боящемся ни пули, ни заразного больного – в последнем она и сама убедилась. Мель-ком подумала: «Почему-то страх перед начальством сильнее всех других страхов».
А Шигин, красный, с играющими желваками, кричал, что никто и ничто не помешает ему выполнить приказ. Остыв слегка, хлопнул ладонью по столу:
– Все. Вы свободны.
Военврач поднялся, щелкнул каблуками:
– Разрешите идти?
– Идите.
Майор вышел.
Демидова тоже поднялась.
– На такой должности, как ваша, мало быть исполнителем приказов. Мы не сумеем оградить войска от контактов с населением, вы это отлично знаете. Вы не только дивизию можете загубить – всю армию. А там попробуй, оста-нови. Эпидемия – как пожар на нефтебазе. Не приходилось видеть? Мне при-ходилось. Усердие не по разуму в данном случае сорвет более масштабные задания, которые вам придется выполнять в скором будущем. Неужели так трудно понять?
– Я вас давно уже выслушал и все вам сказал. Вы свободны.
– Надеюсь, вы не запретите мне еще раз воспользоваться вашей рацией.
– Я выполняю все предписания военных и правительственных органов. У вас есть разрешение – значит, можете не волноваться…
– Не все предписания вы выполняете. Вот, к примеру, отказались соеди-нить с командармом.
– Просто, я не вижу нужды в таком звонке. Нет, как говорится в вашем документе, экстренного случая…
– Нет, вы не командир! – Демидова не сдержалась, хлопнула дверью.
На улице ее поджила военврач.
– Я же говорил вам, что Шигин из тех солдат, которые очень хотели бы стать генералами. А теперь хотят еще больше, поскольку цель реальнее.
– Положение, товарищ военврач, очень тяжелое, можно сказать, аховое. Вы специалист, но, как я вижу, не вполне осознаете, до какой степени оно критическое. Немцы, задумав свою гнусную операцию, видимо, здорово на-деялись на стремительность нашего наступления. И на головотяпство неко-торых из нас надеялись, между прочим. Не исключено, что они и каким-то действенным способом будут еще помогать эпидемии. От нас с вами, това-рищ майор, сейчас многое зависит. Поэтому, на мой взгляд, на какое-то вре-мя неплохо бы забыть даже и о субординации. До свидания. Я иду к радисту.
Составляя очередной шифрованный отчет Наркомату о положении в городе, Демидова прописала о безответственности Шигина, которая «грозит тем, что тысячи ныне боеспособных солдат будут поставлены на карантин». «Считаю, что об этой граничащей с самодурством безответственности, необходимо немедленно сообщить командованию».
Переводя эту фразу в строгий столбик хладнокровных цифр, тяжело вздохнула: «Без злости зла не одолеть».
IV
Ночью на город налетели юнкерсы. Накануне Шигин приказал вернуться в строй, в свою саперную роту, «медицинскому» взводу. Надежде Михайловне предстояли трудные минуты. Она собрала всех медсестер и нянь, дежуривших и живших в больнице, посоветовалась с ними – как быть? – и пошла по палатам.
Взрывы бомб раздавались далеко, но Демидова знала по себе, что каждому сейчас кажется, будто эти взрывы неумолимо приближаются. После московс-кой бомбежки и ее последствий они ни разу не могла побороть в себе инстин-ктивного страха перед воем самолета и взрывами бомб, пусть совсем далеки-ми. Сейчас она боялась этого страха. Сегодня ей нельзя было поддаваться страху, сегодня это было противопоказано, преступно. И Надежда Михайлов-на почти с радостью замечала, что ее поддерживает, подбадривает какая-то наивная вера в свою неуязвимость: она должна заботиться о сотнях людей, она не должна допустить паники, которая приведет к страшной беде и будет высшей несправедливостью, если она вдруг погибнет.
Палаты представляли из себя жалкое зрелище. В больших комнатах стоя-ли старые диваны, ржавые металлические и деревянные кровати, раскладуш-ки. Многие больные спали на полу, на жестких тюфяках. Одно радовало: на всех этих лежанках белье было свежее.
Болезнь протекала относительно легко: многих трепала лихорадка, но почти не было случаев умопомрачения, частых при тифе.
Никаких признаков паники в палатах пока не чувствовалось. Проходя мимо постелей, надежда Михайловна громко говорила:
– Мы не можем, товарищи, пойти в убежище. Там здоровые. Я уверена, что эта бомбежка для нас, говорю вам правду. Это продолжение все той же бесчеловечной игры, начатой в концлагере. Фашисты хотят посеять среди нас панику, смешать нас со здоровыми горожанами и с военными. Будем мужест-венными, товарищи. Наш долг – переждать бомбежку на своих местах. Согласны?
Выворачивающий душу вой самолетов теперь уже действительно приближался.
– Согласны, если и вы, и сестры с нами останетесь, – полушутя-полувсерьез сказал самый молодой из больных, безрукий безунывный парень, известный здесь тем, что один из всех аккуратно брился каждое утро.
Надежда Михайловна ждала такого поворота, потому и переговорила сначала с нянями и медсестрами.
– Я, к сожалению, должна уйти… – По палате побежал шумок. – Вы знае-те, что мы организовали детский сад, где у нас здоровые дети тех горожан, которых мы лечим на дому. Три подсменных воспитательницы, одна медсестра и десятки детей. Бомбоубежище от детсада очень далеко. Я должна обязательно пойти к детям…
И тут из дальнего угла донеслось:
– Ладно крутить-то. Скажи прямо, что в укрытие торопишься.
Больные зацикали на говорившего, а безрукий парень ловко зажав к кровати правой ногой левую, стянул с нее сапог и запустил им в угол. Оттуда кто-то плоховидимый все-таки продолжал стоять на своем:
– А что, не может так быть? Докторша сама сказала: немцам выгоднее всего нас из больницы выгнать. Значит, они разведали, где наш домик.
Безрукий крепыш, которого и тиф, как видно, не в силах был скрутить, пробасил спокойно, но веско:
– Ты сволочь и паникер! Не закроешь поддувало – я тебя прибью. И это будет даже законно.
Демидова вмешалась:
– Все обойдется, товарищи. Слышите наши зенитки? Еще раз проверьте затемнение. Так разрешаете вы мне идти к детям?
В коридоре ее поджидал Николай.
– Ты как здесь?
– По распоряжению военврача.
– По распоряжению, которое выклянчил? Сознавался.
– Это уже детали. Вы, кажется, куда-то собираетесь? Я пока с машиной.
Все эти дни во время коротких встреч с Николаем Надежда Михайловна внимательно наблюдала за пареньком. То полуоцепенение, в котором он находился, постепенно проходило. Земные заботы и тревоги брали свое. Память об ушедших от нас любимых людях все-таки не может быть сильнее безостановочной текущей жизни. И однажды Надежда Михайловна увидела на лице Николая даже улыбку. Его друзья рассказали, что до беды он был балагуром и весельчаком. «Значит, природный оптимизм должен взять свое, тоска его не сгложет», - с надеждой думала Демидова.
Еще издали они заметили в детсадовском пятистенке светящееся окно.
– Тьфу, черт возьми! – выругалась Надежда Михайловна. Чего я больше всего и боялась!
Подъехали. Уже с улицы услышали надсадный детский плач.
– И успокоить не может!
Вбежали в дом. Плач, гвалт – хоть зажимай уши. Но не слух резануло – защемило сердце: в глазах детей застыл страх. Воспитательницы нигде не было. В первой комнате – старшие. Они сгрудились в углах – почему-то углы казались им спасительными – шепотом переговаривались и нет-нет всхлипывали. Во второй – младшие. Эти залезли под кровати и, выглядывая из-под них, надрывно и уже хрипло ревели.
Надежда Михайловна сдавила ладонями виски:
– Заплачет ребенок – и все, я уже себя не помню. На нож пойду, на медведя пойду с голыми руками – только бы мальца защитить…
Дата добавления: 2020-12-22; просмотров: 44; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!