Вместо заключения: вызовы и угрозы
Поскольку среди недемократических режимов однопартийные обладают наибольшей продолжительностью существования по сравнению с персоналистскими и военными, то стратегию формирования монополии "партии власти" в России следует признать весьма успешной для ее создателей. Хотя создание монополии "партии власти" (в отличие от персоналистского господства) требует значительных инвестиций и приводит к не слишком быстрой окупаемости этих вложений, оно может принести правящим группам долгосрочную и весьма высокую прибыль. Напротив, создание персоналистских режимов на постсоветском пространстве почти не требовало инвестиций от правящих групп, однако эти режимы не всегда приносили их лидерам долгосрочную прибыль, и в ряде случаев они терпели убытки, если не становились банкротами, о чем свидетельствует опыт "цветных революций" в Грузии, на Украине и в Киргизии. Но сможет ли избежать этих угроз режим, опирающийся на монополию "партии власти"?
Американская исследовательница Р. Смит, анализировавшая стратегии "партий власти" в сравнительной перспективе, выделяет две возможные стратегии удержания их монополии на электоральном рынке с помощью государственных ресурсов. Одна из них сводится к распределению "партией власти" благ среди избирателей в целях укрепления электоральной поддержки; она присуща правительственным партиям и в условиях ряда демократических режимов (Христианско-демократическая партия (ХДП) в Италии, шведские социал-демократы). Такая стратегия предполагает сохранение доминирующего положения "партии власти" средствами политического маркетинга в условиях конкурентной среды. Другая стратегия основана на подавлении "партией власти" оппозиции и поддержании монополии за счет механизмов недобросовестной конкуренции, как в случае Институционально-революционной партии (ИРП) в Мексике (если не полной ликвидации конкуренции, как в случае КПСС в Советском Союзе). Смит демонстрирует, что при создании российской "партии власти" выбор Кремлем исключительно второго пути был обусловлен потребностью правящей группы в быстром (в течение одного электорального цикла) извлечении прибыли при условии сравнительно низких инвестиций в партийное строительство [Smyth, 2004].
|
|
|
Хотя эта стратегия и принесла успех ЕР, выбор ее в качестве доминирующей (то есть не меняющейся в зависимости от воздействия экзогенных факторов) может оказаться весьма дорогостоящим для правящей группы. Прежде всего проведение правящей группой курса, направленного на снижение доли государственных расходов в ВВП (посредством реформ образования, здравоохранения, ЖКХ), подрывает лояльность избирателей партии власти, о чем косвенно свидетельствовала и реакция на монетизацию льгот в начале 2005 г. Продолжение этого курса может привести к тому, что "партия власти" рискует стать жертвой непопулярных мер правительства; напротив, институционализация "партии власти" в Мексике в 1930-е гг. заметно упрочилась благодаря популистской политике Л. Карденаса. В этом смысле куда логичнее ожидать от Кремля сочетания данных стратегий на разных стадиях электорального цикла: подавления оппозиции в ходе выборов и при подготовке к кампаниям наряду с подкупом избирателей в их преддверии, в духе известной модели "политического бизнес-цикла" [Нуреев, 2005].
|
|
|
В противном случае "партия власти" рискует столкнуться с кризисом электорального рынка как такового - либо в варианте ухода избирателей с рынка и снижения явки на неконкурентные выборы, либо, в худшем случае, с вариантами протестного голосования в различных формах. Хотя последняя угроза и может быть минимизирована посредством поддержки правящей группой управляемой квазиоппозиции, подобной ЛДПР или Родине на думских выборах 2003 г., однако риски подобного подхода достаточно велики. Во-первых, он влечет за собой для правящей группы высокие издержки контроля, в том числе и на поддержание лояльности своих сателлитов (не всегда оправданные, как в случае Родины после 2004 г.). Во-вторых, снижение уровня массовой поддержки грозит расколом внутри правящей группы и подрывом организационного единства "партии власти". В-третьих, наконец, расширяется структура политических возможностей для реальной оппозиции, что повышает ее шансы на электоральном рынке (в том числе и за счет объединения по принципу "негативного консенсуса").
|
|
|
Однако наиболее серьезные проблемы, связанные с монополией ЕР, вызваны не столько состоянием спроса на российском электоральном рынке, сколько ролью партии в политической стратегии правящей группы с точки зрения обеспечения организационной преемственности элит и режима в целом. Пока уровень институционализации "партии власти" не слишком высок, что делает ее далеко не самым значимым каналом политического рекрутирования и не позволяет говорить о ЕР как о главном инструменте господства правящей группы. Но если "партия власти" станет окончательно неустранима по мере вытеснения во взаимоотношениях внутри правящей группы персоналистских стратегий партийными, возникает проблема "принципал-агент", отмеченная в России и применительно к взаимодействиям президента и правительства [Sokolowski, 2001]. Иначе говоря, "партия власти" получает стимулы для злоупотреблений государственными ресурсами в своих целях, а издержки контроля за действиями "партии власти" со стороны правящей группы резко возрастают. Эти проблемы характерны и для доминирующих партий других стран, где они решались путем конкуренции агентов благодаря созданию организованных фракций внутри "партии власти" (ХДП, Либерально-демократическая партия Японии) или путем неформального согласования интересов внутри "партии власти" и/или между ней и государственным аппаратом (КПСС, ИРП). Последнее решение влечет за собой угрозу политизации государства, аппарат которого может быть поставлен на службу монополии "партии власти" в ущерб эффективности управления. В этом случае "захват государства" со стороны российской "партии власти" может стать не менее опасным, чем аналогичные действия со стороны крупного бизнеса в 1990-е гг. В посткоммунистических странах Восточной Европы барьер на пути попыток такого рода был создан благодаря неустранимой политической конкуренции на электоральном рынке. В России же становление неконкурентной политической среды заметно увеличивает вероятность данного сценария.
|
|
|
Таким образом, трансформация российской партийной системы от "бесформенного плюрализма" к "доминирующей власти" создала новые политические вызовы, которые, предельно огрубляя, можно охарактеризовать фразой "из огня да в полымя". В 1990-е гг. фрагментация и неустойчивость партийной системы вели к тому, что обилие мелких партий препятствовало формированию эффективного политического рынка. Российские партии не могли претендовать ни на обеспечение устойчивой связи масс и элит, ни на выполнение функций политического представительства, ни на обеспечение политической подотчетности правительства. Эти тенденции, встречавшие повсеместную критику, все же не закрывали дорогу для преобразования "бесформенного плюрализма" в конкурентную партийную систему (о чем говорят тенденции развития партийной системы после 2004 г. на Украине). Но поворот к режиму "доминирующей власти" в варианте монополии "партии власти" куда губительнее для развития партийной системы. Помимо прочего, эта монополия ведет к ослаблению, если не к вымиранию политической оппозиции, подрывает стимулы к массовому политическому участию и грозит политизацией государства. В отличие от "бесформенного плюрализма", который можно рассматривать как острую и затянувшуюся, но в принципе излечимую "болезнь роста" новых партийных систем, монополия "партии власти" несет в себе угрозы хронической болезни. Один раз возникнув, эта монополия воспроизводит себя по крайней мере до тех пор, пока влияющие на политический рынок экзогенные факторы остаются неизменными, а элитам удается сохранить организационное единство. Опыт господства КПСС и ИРП говорит о том, что партийные монополиты могут сохраняться десятилетиями, хотя и они, в конечном итоге, не вечны. Будущее покажет, насколько оправданны как ожидания "второго издания КПСС" со стороны сторонников российской "партии власти", так и опасения со стороны ее политических противников.
Политика. ПАРТИИ И ВЛАСТЬ
Автор: Оксана ГАМАН-ГОЛУТВИНА
Эволюция системы партийно-политического представительства в России
Ход прошлогодней парламентской избирательной кампании и результаты выборов в Государственную думу, равно как и работа ее весенней сессии дают основание для вывода о серьезном кризисе сложившейся системы парламентского и партийно-политического представительства. Важным проявлением этого кризиса стало значительное снижение роли идеологической идентификации: "идеологические партии" (как левые, так и правые) потерпели поражение перед напором нарочито деидеологизированных образований, совершавших активную экспансию по всем направлениям и действовавших по принципу "catch all" ("хватай всех подряд"). И в этом отношении значительное число участников выборов выглядели как клоны "catch all"- партий.
Результатом использования такой тактики стали провал на выборах реально действующих партий и победа политических фантомов. Начавшая участие в избирательном марафоне с наибольшим рейтингом КПРФ потерпела сокрушительное поражение, отмеченное троекратным отставанием от "Единой России" (ЕР); имевшие обоснованные надежды на преодоление 5-процентного барьера СПС и "Яблоко" остались вне стен парламента, а наскоро сформированный за три месяца до выборов блок "Родина" (подобно виртуальному "Единству" на парламентских выборах 1999 года) добился оглушительного успеха. То, что для классических партий считалось уязвимыми местами (слабость организационной и региональной инфраструктур, членской базы и партийного актива), стало конкурентным преимуществом в условиях виртуализации политического пространства.
Таким образом, избирательный цикл 2003 - 2004 годов дает основание для еще одного вывода: налицо рост виртуализации российской политики, в том числе в области партийного строительства. Заметным проявлением этого процесса стало усиление тенденции, неоднократно отмечавшейся российскими политологами (А. Соловьев, С. Пшизова, М. Афанасьев): на смену программам в качестве предметной основы коммуникации партий и избирателей приходят имиджи партийных лидеров как наиболее экономный и электорально эффективный инструмент информации и коммуникации. При этом особенностью российской версии глобальной тенденции виртуализации политики становится заметный разрыв между содержанием политической коммуникации и его инструментальным воплощением: в структуре имиджей добившихся электорального успеха политиков и партий преобладают виртуальные, а не реальные достоинства.
Это обстоятельство имеет смысл рассматривать в контексте дискуссий относительно совместимости использования имиджа политиков и партий с идеями и институтами представительной демократии. Как известно, водораздел в этих спорах пролегает между теми, кто считает имидж преимущественно инструментом манипуляции (что чревато выхолащиванием смысла демократического института выборов), и теми, кто рассматривает его в
ГАМАН-ГОЛУТВИНА Оксана Викторовна - профессор Российской академии государственной службы при Президенте РФ, доктор политических наук.
Статья подготовлена в рамках проекта Российского гуманитарного научного фонда N03 - 03 - 00621а.
стр. 77
качестве инструмента демократического контроля электората над своими избранниками. К сожалению, прошедшие выборы могут усилить позиции сторонников первой точки зрения. Еще одним проявлением партийно-политического кризиса стали кризис лидерства и снижение значимости личностных качеств как фактора политического продвижения. Новые лица на политической сцене не появились, а те, кто считались таковыми (Д. Рогозин, С. Глазьев), в действительности давно и хорошо известны как экспертному сообществу, так и избирателям.
НА НАШ ВЗГЛЯД, в контексте предшествовавшей эволюции российских политических партий сегодняшний кризис выглядит вполне закономерным. Процессы партийно-политического структурирования в современной России, несмотря на значительную пестроту партийно-политического спектра, заставляют вспомнить фразу одного известного деятеля: какую партию у нас ни создавай, все равно получается КПСС. К сожалению, многообразие партийного спектра и сегодня тяготеет к моноцентричной модели партийной организации, а новые политические институты на российской почве формируются под влиянием традиционной политической культуры. Один из аккредитованных в Москве в 1930-х годах иностранных журналистов в свое время писал: "Режим, укомплектованный бывшими узниками и ссыльными, знает только одну форму правления и никогда не слышал о другом месте для оппозиции, кроме Сибири". М. Томскому приписывают суждение: в СССР может быть сколько угодно партий при условии, что одна у власти, остальные - в тюрьме...
Однако тезис о существовании в СССР однопартийной системы при всей своей безусловной правдивости неточен: хотя многопартийности в непосредственном смысле не было, но существовала многоподъездность. Так, Международный и Организационно-партийный отделы ЦК КПСС не только располагались в разных подъездах комплекса зданий на Старой площади, но и нередко противостояли друг другу с такой яростью, что на этом фоне меркла даже межпартийная борьба в западных демократиях. В эпоху "перестройки" плюрализм расцвел и в рамках одного подъезда: кабинеты Е. Лигачева и А. Яковлева располагались на одном этаже первого подъезда ЦК КПСС, но это не мешало им и стоявшим за ними силам быть непримиримыми противниками. Иначе говоря, в рамках однопартийной системы конкурировали различные "партии власти".
Речь о недавнем прошлом зашла неслучайно: о многоподъездности заставили вспомнить выборы в Государственную думу 2003 года. Многопартийность сегодня вновь расцветает в рамках одного учреждения (кстати, находящегося в тех же зданиях на Старой площади, что и некогда ЦК КПСС), а конкуренция различных отрядов федеральной бюрократии обретает формат конкуренции политических партий. Как здесь не вспомнить В. Ключевского: в России не было борьбы партий, а была лишь борьба учреждений. Суждение историка точно характеризует и нынешнее состояние российской многопартийности: за борьбой партий скрывается противостояние различных фракций кремлевской бюрократии, в ходе которой одно крыло курирует "Единую Россию", второе - Народную партию, а все вместе поддерживают блок "Родина". Другие проявления внутривидовой борьбы центральной бюрократии являют губернаторские выборы, в ходе которых конкуренция бюрократических фракций обретает формат соперничества различных кандидатов, как это было, например, в ходе выборов президента Калмыкии в 2002 году и президента Башкортостана в декабре 2003-го.
стр. 78
Как российский партогенез выглядит в контексте мировых тенденций? Известно, что период утверждения отечественных политических партий в качестве активных участников парламентского представительства пришелся на время, которое в исследовательской литературе на Западе и в России характеризуется как период упадка партий. Однако на самом деле мы наблюдаем не столько упадок партии как политического института, сколько серьезный кризис сложившейся в индустриальном обществе модели массовой идеологической партии. В условиях постиндустриального индивидуализированного общества функциональные и организационные характеристики классических партий претерпели существенные изменения, что, однако, не дает оснований для прогнозирования ухода института партий из политического процесса вообще.
Как известно, кризис традиционных партий нашел отражение в формировании нового поколения партий - так называемых постмодернистских. Семейство этих партий разнообразно и чрезвычайно пестро (картельные партии, всеохватные, электорально-профессиональные, медиа-партии, минимальные, харизматические, клиентеллистские, партии-предприятия и т. д.). Сверхзадача всех этих образований - обретение нового дыхания в условиях маркетизации и виртуализации политического пространства. Сказанное относится и к российским политическим партиям, несмотря на чрезвычайную краткость их партогенеза, охватывающего лишь одно десятилетие. Однако скорость политических процессов в России чрезвычайно высока. Не удивительно поэтому, что политико-коммерческое предприятие ЗАО "ЛДПР" было создано даже ранее движения "Вперед, Италия" С. Берлускони, считающегося классикой жанра.
Отличительной чертой партий нового поколения считается изменение соотношения различных партийных функций. Как известно, традиционно партии выполняли такие функции, как социальное представительство, политическая социализация, коммуникация, мобилизация, рекрутирование политической элиты и, конечно, обретение политической власти. Сегодня часть этих функций взяли на себя другие институты. Так, например, средства массовой информации выступают важнейшими агентами политической социализации и коммуникации, что дает ряду исследователей основание для вывода о том, что в российских условиях СМИ де-факто действуют в качестве политических партий. Это положение не вполне адекватно отражает ситуацию, ибо и партии, и СМИ не являются самостоятельными политическими игроками, а выступают "ответвлениями" реальных центров политической власти. Властная вертикаль современного российского общества подобна трехуровневой пирамиде, на вершине которой - элитные группы, принимающие стратегические решения, а в основании - массовые группы, являющиеся реципиентами принятых наверху решений. Срединный уровень занимают группы, призванные транслировать на массовый уровень принятые элитой решения. На наш взгляд, к этой категории можно отнести не только многочисленную когорту политтехнологов, но также представителей СМИ и политических партий.
Что касается такой традиционной партийной функции, как социально-политическое представительство, то в России ее выполняют находящиеся на флангах политического спектра левые (КПРФ) и правые (СПС, "Яблоко") партии. Это обусловлено особенностью социальной структуры российского общества, напоминающей двугорбого верблюда с полюсами бедности и богатства при слабости срединного начала.
Функцию рекрутирования элиты российские партии не выполняют в принципе. Напротив, это субъекты реальной власти, обладающие ресурса-
стр. 79
ми (прежде всего исполнительная власть регионального и федерального уровней и крупный бизнес), используют институт партий в качестве электоральной машины как в ходе внутриэлитной конкуренции (как это было на парламентских выборах 1999 года, когда соперничали "Отечество" и "Единство"), так и в целях удержания власти перед лицом протестного электората. Именно эта функция - обретение и удержание политической власти - является главной и для нового поколения партий.
Таким образом, несмотря на радикальное изменение облика новых партий - организационной структуры, методов управления, продвижения и т. д., их функциональное предназначение не претерпело радикальных изменений: партии и сегодня функционируют в качестве инструмента завоевания политической власти в условиях избирательного формата рекрутирования властного истеблишмента. На рубеже 1980 - 1990-х годов монопольным субъектом партстроительства выступало государство (пример тому - история создания ЛДПР). В течение последнего десятилетия к государству присоединились новые субъекты партстроительства, каковыми стали образовавшиеся в течение 1990-х олигополии, или политико-экономические кланы. Политический плюрализм обрел формат жесткой внутриэлитной конференции этих новых субъектов политического поля. Последние, как известно, приобрели характер многофункциональных самодостаточных образований замкнутого контура наподобие квазифеодальных образований. Они стали обладателями собственного промышленного и банковского потенциала, масс-медиа империй, информационно-аналитических служб, служб безопасности и, в том числе, обзавелись политическими партиями. Таким образом, в 1990-х годах изменился характер монополии, но не исчез сам монопольный принцип разделения политического рынка: в качестве монополистов во второй половине 1990-х выступали исполнительная власть и новые олигополии.
В контексте российской многопартийности так называемые партии власти не являются исключением. По своей природе, задачам и характеру они выражают интересы не государства, а той группировки, которая в конкретный момент находится у власти. Отсюда и недолговечность всех "партий власти". Причины этой недолговечности не в том, что они создавались нелюбимым народом "начальством", а в том, что "начальство" периодически менялось и вместе с ним сходила со сцены его клиентура в лице партийного аппарата. При этом последний плавно перетекал из ДВР в НДР, из НДР в "Единство" и т. д. Тесная связь "партий власти", на которые исполнительная власть сделала основную ставку при формировании пропрезидентского большинства в новой Госдуме, с госаппаратом дает основание для вывода о близости этих партий к модели картельных партий, описанных Р. Кацем и П. Маиром (см. R. Katz, P. Mair. Changing Models of Party Organization and Democracy: The Emergence of the Cartel Party. - "Party Politics", 1995, N 1). Последние парламентские выборы в полной мере высветили новую тенденцию: монополизацию партийно-политического поля партийной клиентурой федеральной бюрократии и достижение ею приоритета по отношению к партиям, спонсируемым крупным бизнесом. Эта тенденция стала одним из проявлений общего усиления влияния федеральной вертикали по отношению к крупному бизнесу: прессингу подверглись не только олигархи, но и их партийная клиентура.
До парламентских выборов 2003 года говорили о двух наиболее вероятных альтернативах эволюции российской партийной системы. Первая-формирование полуторапартийной системы как многопартийной системы с доминирующей партией. Вторая - становление двухпартийной системы, в рамках
стр. 80
которой конкурируют "партия власти" и КПРФ. Сегодня очевидно, что первая альтернатива превратилась в реальность. Поэтому описанные тенденции правомерно рассматривать в качестве проявления более общей тенденции монополизации политического пространства федеральной исполнительной властью в рамках формирования моноцентрического политического режима президента В. Путина.
НА НАШ ВЗГЛЯД, ПРЕДСТАВЛЯЕТ ИНТЕРЕС ВОПРОС о том, как отмеченные выше тенденции проявляются на региональном уровне.
Богатый материал в этом плане дают результаты исследования "Самые влиятельные люди России-2003. Политические и экономические элиты российских регионов", проведенного Институтом ситуационного анализа и новых технологий (ИСАНТ) при участии большого числа независимых ученых и компетентных экспертов. Задачей проекта было изучение процессов формирования региональных политических и экономических элит (в рамках данного исследования термин "элита" использовался в сугубо функциональном аспекте - в качестве определения сообщества лиц, принимающих ключевые стратегические политические и экономические решения). Автору настоящей статьи довелось быть научным руководителем проекта и научным редактором опубликованного по итогам исследования 700-страничного издания (см. "Самые влиятельные люди-2003. Политические и экономические элиты российских регионов" М., 2004). Целью проекта было определение основных механизмов и каналов рекрутирования региональных элит и важнейших характеристик их персонального и качественного состава.
Упомянутое исследование по общесоциологическим меркам весьма масштабно, а в области изучения элит уникально. Оно как в количественном, так и в качественном отношении является логическим продолжением и развитием исследования, проведенного в 2000 году (результаты этого исследования были опубликованы в журнале "Эксперт", 2000, N 38, 9 октября). Тогда экспертным опросом было охвачено 54 региона, в исследовании 2003 года - уже 66. В 2000-м в каждом регионе было опрошено по 20 - 25 экспертов, а в общей сложности - 1263 человека; в 2003-м - по 25 - 50 в каждом регионе, общее число респондентов-экспертов составило 1702 человека. Работ, аналогичных по числу одновременно включенных в исследование регионов, по числу одновременно опрошенных компетентных и осведомленных, а часто и весьма влиятельных, представителей органов государственного управления, бизнеса и общественности, а также по количеству выявленных и проанализированных влиятельных лиц, в настоящее время не существует.
В то же время экспертный опрос 2003 года - это не просто расширенное повторное исследование 2000-го, но качественно новый его этап. Новизна его заключается в концептуальном осмыслении самих механизмов влияния на региональном уровне властных групп.
Исследование показало, что с точки зрения институционализации влияния властные группы как в центре, так и в регионах, распадаются на две категории: представители властных структур, занимающие постоянные оплачиваемые должности в государственных органах ("бюрократы"), и "свободные художники", "вольные стрелки", которые не занимают формальных позиций в структурах власти, однако оказывают влияние на процесс принятия важнейших политических решений. Первая группа, безусловно доминирующая, включает глав исполнительной, законодательной и, реже, судебной ветвей региональной и муниципальной власти, руководите-
стр. 81
лей региональных силовых и специальных структур, территориальных органов федеральных ведомств, федеральных округов и т. д. Во многих субъектах Федерации рейтинг "бюрократов" - это персонифицированный рейтинг влияния властных структур. Удельный вес "бюрократов" в общей численности политического класса колеблется в пределах 70 - 90 процентов. Вторая группа - представители политических партий и общественных движений, лидеры общественного мнения, руководители негосударственных СМИ и важнейших учреждений науки, культуры, образования, представители духовенства.
Региональная политическая элита - это прежде всего "действующий контингент" исполнительной и, в меньшей степени, законодательной власти (депутаты Государственной думы и Совета Федерации Федерального собрания РФ, региональных легислатур). Рассмотрение партийно-политического сегмента региональных элит показало, что политические партии и общественные организации в качестве каналов рекрутирования элит в масштабе всей страны значительной роли не играют. Однако сопоставление итогов опроса 2003 года с данными трехлетней давности выявляет неожиданную тенденцию - существенное возрастание партийно-политического сегмента в составе политико-экономических элит.
Суммарное число влиятельных в политике представителей партий по сравнению с 2000 годом возросло почти в 6 раз; в экономике - почти в 8 раз. Структурный анализ партийного сегмента показывает, что его рост обеспечен прежде всего за счет количественного и качественного роста представительства "Единой России"(ЕР), СПС и в меньшей степени - КПРФ. Число членов ЕР выросло в политике в 10 раз; в экономике - в 8,7 раза. Соответствующие показатели для СПС составляют 9,3 и 13,6, а для КПРФ - 4,6 и 7 раз, соответственно (см.таблицу 1).
Таблица 1Число представителей партий, названных влиятельными в политике или экономике
В числителе - результаты исследования 2000 года, в знаменателе - результаты исследования 2003 года. Основной рост "партийного влияния" достигнут за счет "Единой России" и СПС. Как видно из таблицы 2, за три года удельный вес "единороссов" в корпусе влиятельных политиков из партий увеличился почти в 2 раза, составив 40 процентов; удельный вес СПС поднялся с 10 до 16 процентов, тогда как удельный вес коммунистов снизился с 42 до 33 процентов. Упал и удельный вес партийных политиков из "Яблока" и ЛДПР. Динамика изменения влияния партийных представителей в экономике аналогична: рост абсолютного и удельного веса представителей "Единой России", СПС происходил на фоне ослабления позиций КПРФ, ЛДПР и "Яблока". Таблица 2
 Мы поможем в написании ваших работ! |