ВОЗНИКНОВЕНИЕ И РАЗВИТИЕ ПОЛИТИЧЕСКИХ ИДЕОЛОГИЙ НА ВОСТОКЕ (ВТОРАЯ ПОЛОВИНА XIX-XX В.).
Синтез традиционного и современного на Востоке: эволюция и полюса развития общественной мысли.
Исследователи общественно-политической мысли на Востоке обращают внимание на то обстоятельство, что до последней трети XIX века на Востоке не было условий для распространения современного образа мыслей: Восток не испытывал нужды в формационной перестройке. Это было следствием «исторического недочета», предопределившего отставание Востока от Запада в социально-экономическом развитии. Средневековый Восток опережал средневековый Запад по уровню материальной культуры, развитию городской жизни, товарно-денежных отношений, величине накоплений и оборотов ссудного и купеческого капитала, в области производственно-технических знаний и пр. Однако именно в Европе к концу Средневековья сложился наиболее благоприятный климат для технического прогресса, формационной перестройки и переходу от потребительской экономики к производящей. Главную особенность Нового времени составляла экспансия капиталистического Запада на Востоке и вступление восточных обществ на путь модернизации через колониальное закабаление или включение в мировое капиталистическое хозяйство в качестве зависимого компонента. В результате застойная социально-экономическая система восточных обществ была разрушена (в колониях) или подорвана (в полуколониях). На ее обломках возникла новая – колониальная, как функциональный блок мировой капиталистической системы.
|
|
|
Страны Востока в разное время и с разной интенсивностью вовлекались в орбиту мирового капиталистического хозяйства. Одни стали объектом колониальной экспансии уже в XVI в., другие превратились в колонии только в XX столетии. Многие, сохраняя формальную независимость и традиционную структуру власти, оказались тесно привязанными к мировому хозяйству системой неравноправных договоров и финансовых обязательств, в то время как Япония, например, быстро превратилась в равного партнера для Европы и колониальную державу. Различие судеб восточных народов проявлялось в относительном своеобразии их путей развития, сказывалось в темпах модернизации.
К концу XIX в. социально-экономическое развитие на Востоке вступило в новую фазу формирования собственных буржуазных отношений. В одних странах быстрее, в других медленнее происходило разложение старых и вызревание новых общественных групп и классов. Становились более многочисленными и экономически более сильными национальные предпринимательские слои, росла мелкая городская буржуазия, появлялся современный рабочий класс. Одна из особенностей восточного общества состояла в том, что промышленное и посредническое предпринимательство вырастало преимущественно на почве торгово-ростовщического, феодально-ростовщического и торгово-помещичьего капитала. Формирование буржуазии из среды ремесленников и превращение низших форм промышленности в высшие было крайне затруднено. Вместе с тем тенденции капиталистического развития усиливались. Крупную земельную аристократию в наиболее развитых странах вытеснил обуржуазившийся помещик, который вел хозяйство на капиталистической основе. Мировые войны сильно стимулировали развитие национального предпринимательства в промышленности, повышение товарности сельского хозяйства. Это было обусловлено военной конъюнктурой, изменением рыночных связей, необходимостью удовлетворения внутреннего рынка стран Востока за счет собственного производства, не говоря уже о необходимости обеспечения военных потребностей воюющих держав продовольствием, услугами и пр. Происходил относительно быстрый рост социальных слоев, связанных с современным промышленным производством, услугами и сферой обращения.
|
|
|
Формирование современного мировоззрения стимулировалось процессом урбанизации, начавшимся в середине прошлого столетия и принявшим значительное ускорение в 20-30-х годах XX в. Город лепил гражданскую личность вчерашнего крестьянина, воздействуя на него внерелигиозными нетрадиционными факторами: техникой, уровнем потребностей и потребления, высокой мобильностью и множественностью контактов (при том, что городские «низы» надолго сохраняют приверженность традиционному укладу жизни). Трудно переоценить и значение современного школьного образования. Школа не только вводила человека в круг естественнонаучного знания, она знакомила его с новыми ценностями, пробуждала мысль, закладывала основу критического отношения к общественным явлениям. Для истории общественно-политической мысли крайне важной была активность ее главных генераторов – новых средних слоев городского общества. К ним принадлежали преимущественно национальные кадры колониальной администрации, учителя и инженеры, клерки, врачи и юристы, посредники, литераторы и журналисты, армейские офицеры, студенчество. Новые средние слои обладали наивысшим потенциалом политической активности. Они были наиболее восприимчивы к новым идеям, и не столько в силу относительно высокого уровня образованности, сколько в силу интересов и самого их места в общественной структуре (119, с. 136).
|
|
|
Сложившаяся в начале XX столетия взрывоопасная ситуация социальной и политической напряженности породила кульминацию эпохи пробуждения Азии. Произошли революции в Иране (1905—1911), Турции (1908—1909) и Китае (1911—1913). Революционная волна захватила Индию (1906—1909). Историческое значение этих событий состояло в том, что они показали неизбежность приведения политических надстроек в соответствие с новым состоянием социально-экономических структур на Востоке. После Первой мировой войны Восток был захвачен новой волной подъема национально-освободительного движения. Колониальные державы вынуждены были уступить новым общественным силам в колониях. Они пошли на некоторую либерализацию управления за счет расширения представительства местного населения, введения различных форм туземного самоуправления, поощрения деятельности отдельных национальных организаций. Многие страны добились ослабления пут колониальной зависимости, в том числе Филиппины, Сирия, Египет и Ирак. В межвоенный период и в годы Второй мировой войны сложились предпосылки краха колониальной системы и перехода человечества на постколониальный этап мировой истории. Закономерности развития восточных обществ в их многоликом своеобразии формировали и своеобразие восточной общественной мысли (19, с. 63).
|
|
|
Движение общественной мысли отражает динамику взаимодействия групповых интересов и ценностей. И поскольку интересы многочисленных социальных и политических групп, как правило, расходятся, что составляет главный источник идейной борьбы, постольку в любом обществе всегда существуют то открытое, то затаенное недовольство, брожение умов, протест против существующего порядка вещей, социальной иерархии и пр. Так что история общественной мысли – это и история конфликтующих интересов, сформулированных в понятиях различных, часто противоречивых, ценностных систем.
Пробуждение Востока повсеместно начиналось с осмысления отношения к Западу и собственного бытия: Запад стал все больше восприниматься как образец развития, а в национальном бытии обнаруживались непреходящие ценности. При этом вырабатывалось понимание того, что Европа обязана могуществом не столько силе своего оружия, сколько активности общественной и экономической жизни, в то же время национальная культура принималась за основу национальной самоидентификации.
В зависимых странах общественная мысль под давлением внешнего вызова сосредоточивалась прежде всего на проблемах функционирования политической надстройки, призванной поддерживать государственную интеграцию, социальную стабильность и обеспечивать процесс модернизации – адаптации к изменившимся условиям существования. Развивались, с одной стороны, сильные охранительные тенденции как реакция на внешнюю угрозу, на разрушительное вторжение современности в жизнь традиционного общества, с другой – тенденции, отражающие потребность в модернизации. На этой основе развертывалась в одних странах более, в других – менее активная культурно-просветительная и реформаторская деятельность.
Просветители и реформаторы пропагандировали идеи просвещенного абсолютизма или конституционной монархии, парламентаризма, административных реформ, доказывали необходимость ликвидации социально-экономической отсталости. Турецкий просветитель и патриот Намык Кемаль (1840—1888) так характеризовал круг интересов прогрессивной турецкой общественности: «Это суверенитет народа, разделение властей, ответственность официальных лиц, личная свобода, равенство, свобода мысли, печати и ассоциаций, безопасность имущества, святость домашнего очага» (115, с. 140).
С последней трети XIX в. в колониальных и зависимых странах в рамках культурно-просветительной работы и религиозно-философского реформаторства началась разработка идеологии конституционного и национально-освободительного движения, получили распространение концепции модернизации общества. В первой половине XX в., особенно после Первой мировой войны, ускоряется двуединый процесс, для которого характерны, с одной стороны, интернационализация производства и потребления, идей, с другой – развитие наций, их экономики и культуры. На Востоке этот процесс получил отражение в национально-освободительном движении, острой борьбе между старым и новым: изменения, наметившиеся в жизни восточных обществ в прошлом веке, стали определяющим фактором их действительности в нынешнем.
Нерешенность коренных проблем национальной жизни, унаследованных от прошлого, предопределила особенность общественной мысли – ее главной чертой было не столько появление новых течений, сколько развитие взглядов и теорий, сложившихся в предшествовавший период. Политическая атмосфера послевоенного мира, в которой демократизм стал духом времени, сильно способствовала небывалому росту стремления народов к независимости и национальному возрождению. Господствующей тенденцией в общественно-политической мысли стали национализм и осмысление проблем модернизации восточных обществ.
Формы общественно-политической мысли складывались в процессе идейной борьбы между силами старого общества и нового вокруг кардинальных проблем: как обрести подлинную независимость и экономическую стабильность на путях общественного прогресса, оставаясь собою? Как догнать индустриальный Запад? Что для этого нужно? Что следует и чего не следует заимствовать у Запада, да и нужно ли что-то заимствовать вообще?
Таким образом, для восточных обществ стали характерны «западники», выступавшие за европейский прогресс в духе рационалистического просветительства, «традиционалисты», которые считали возможным национальное возрождение на основе традиционных ценностей, и сторонники сочетания достижений западноевропейской и национальной культур. Идейная борьба между ними, отражавшая столкновение интересов различных социальных и политических сил в эпоху трансформации традиционного общества в современное, свидетельствовала о рождении новой общественно-политической мысли.
С конца XIX столетия в большинстве стран эта борьба проходила при преимуществе национально-либеральных тенденций. В некоторых странах – в Китае, в Бирме, в Индонезии – авангардную роль порою играли революционные демократы. Национально-либеральные, революционно-демократические и промежуточные течения в общественной мысли сосуществовали друг с другом, то действуя в одном направлении, то противоборствуя, ради одной конечной цели – политической свободы. С ней ассоциировалось представление о всеобщем благоденствии и прогрессе, хотя каждое течение руководствовалось своим пониманием благоденствия и прогресса. Идейная борьба питала культурный подъем – бурное развитие прессы, литературное возрождение и политическую активность.
В первой половине XX столетия фаза национального пробуждения сменилась фазой национального освобождения. Поменялись и приоритеты в общественно-политической мысли. Если раньше на первый план выдвигались вопросы модернизации общества, а в этой связи – выяснение отношений с Западом, то после Первой мировой войны и вплоть до краха колониальной системы приоритетными стали проблемы национально-освободительного движения для колониальных народов, упрочение суверенитета для независимых и полузависимых государств.
Носителем и пропагандистом новых идей стала преимущественно молодежь, получившая европейское образование на родине или за рубежом. Она составляла ядро оппозиционных движений «младоосманов» и «младотурок», «младотунисцев» и «младоафганцев», «младоперсов» и «младоалжирцев». Из их среды вышли либералы и радикалы, западники и востокофилы. Они создавали националистические организации, просветительские общества, выдвигали реформаторские программы. Они готовили общественное мнение к осознанию необходимости перемен, и в первую очередь политических.
Восточная интеллигенция формировалась под воздействием как традиционного начала, так и современного в его западноевропейских разновидностях. Она «переболела» Западом. Само ее существование было связано с Западом, с обслуживанием потребностей, порожденных развитием мирового капиталистического хозяйства. Национальная интеллигенция в колониальной администрации обучалась современным методам ведения дел. Она читала Смита, Риккардо, Милля, Руссо, Вольтера, Конта, Канта и т. п. За редким исключением, новая интеллигенция получала образование в учебных заведениях, где современные науки преподавали европейские профессора по западным учебникам, имела достаточный доступ к западной культуре, западной науке и западным политическим теориям. В ее рядах были и те, кто прежде прошел курс наук традиционного цикла в традиционной жизненной обстановке. Такие, как египтянин Таха Хусейн (1889—1973), ливанец Амин ар-Рейхани (1876—1940), вьетнамец Нгуен Чыонг То (1828-1871).
Эта особенность формирования новой интеллигенции кажется настолько для нее органичной, что за точку отсчета ее истории нередко берется год введения в колониях современной системы образования: 1863 г. – на Филиппинах, 1835 г. – в Индии, 1895 г. – в Индонезии, после 1880 г. – в Алжире.
Выступавший на Востоке как господин и угнетатель Запад обладал секретом прогрессивного развития и силы, богатством современного знания. А новая интеллектуальная элита чаяла прогресса и знаний. Поэтому ориентация на Запад, особенно в ту пору, когда на Востоке еще не пробудилось национальное самосознание, стала важнейшей чертой общественной мысли. Путь к прогрессу она видела в заимствовании у Запада достижений современной цивилизации прежде всего в области науки, техники, технологии, принципов государственного устройства и социально-экономического развития.
Персидский просветитель Мальком-хан (1833-1908) считал, что от степени заимствования и претворения в жизнь заимствованного зависит будущее нации. «Мы были, есть и будем сторонниками постепенного преобразования иранской действительности путем заимствования опыта и развития собственных талантов» (76, с. 73).
Первый индийский религиозный реформатор и просветитель Раммохан Рой (1772-1879) ратовал за европеизацию индийского интеллекта, за англизированную, процветающую как «политически независимая нация» родину. Уповая на цивилизующую миссию Великобритании, он писал: «По здравом рассуждении я думал, что могу с уверенностью рекомендовать, чтобы люди образованные, с сильным характером и капиталами (англичане) могли селиться в Индии без всяких ограничений» (131, с. 86).
В Китае после неудачной для него войны с Японией (1894) даже самые консервативные люди, убежденные в превосходстве китайской культуры над всякой иной, готовы были ввести в страну «троянского коня» — призвать на помощь «китайской нации ужасное чудовище материалистической цивилизации Запада» (32, с. 161).
В своем неподдельном восхищении Европой первые западники в колониях оказались жертвой ложных иллюзий о безвозмездной просветительской помощи со стороны Запада. Притом эти иллюзии поддерживались колониальными властями. Об отношении, например, англичан к местной интеллигенции и к возможности массового распространения современного образования вообще можно судить по высказыванию генерального консула в Египте лорда Кромера, относящемуся к началу XX в.: «Этим термином – класс образованных людей – я называю немногочисленную группу туземцев, достаточно обученных, чтобы правильно читать, писать и считать, и могущих занять какую-нибудь маленькую должность в администрации» (80, с. 60).
В принципе суть такой «культуртрегерской» помощи довольно скоро становилась понятна лучшим представителям интеллигенции восточных стран. Филиппинский националист К. Ректо (1896-1960) заявлял, что система обучения на Филиппинах культивировала у населения «неуместное восхищение вещами, импортируемыми с Запада» (Цит. По – 29, с. 258). Классик новоарабской литературы ливанец Амин ар-Рейхани считал, что экономические и внешнеполитические акции западных держав имеют одну цель – охранять интересы последних: «Нас учат быть у них в услужении». Рабиндранат Тагор (1861-1941) с горечью писал: «Англичане воспитали в нашей молодежи неверие во все, что унаследовано ею от прошлого» (136, с. 2). Но в целом система сработала: в колониальных странах укоренилось «колониальное сознание», основанное на гиперболизации цивилизаторской роли Запада на Востоке. Появилась прослойка людей, ставших сторонниками абсолютной ассимиляции, что означало для них усвоение культуры колонизатора, его языка и вообще желание стать европейцем – французом, англичанином, испанцем. Позиция сторонников полной ассимиляции была ясно изложена алжирским общественным деятелем Р. Зенати в 1938 г.: «Цель, к которой необходимо стремиться в первую очередь, — это офранцузиться, т. е. обрести французскую душу и западное мышление; это значит дать нам возможность пойти навстречу нашей судьбе и безоговорочно влиться во французскую нацию» (Цит. по 38, с. 146).
К счастью для восточных обществ колониального периода, прослойка сторонников полной ассимиляции среди западников была не столь уж многочисленной; ее активисты получили со временем название «крайних западников». Большая часть западников была движима подлинным патриотизмом. Но в противоположность радикальным националистам, чье ущемленное национальное достоинство заставляло отвергать все западное и возвеличивать свое национальное, западники всех оттенков преклонялись перед метрополией как носительницей блага и прогресса.
Запад вызывал на Востоке двойственное чувство – любви и ненависти. Восточная интеллигенция, которая научилась сравнивать жизнь своего народа с жизнью европейца, прошла путь от идеализации западноевропейской общественно-политической культуры и европейского прогресса во всех областях жизни к критике европейского общества и антиколониализму. Но и сегодня в интеллигентской среде в большой мере сохраняется европоцентристский образ мыслей, хотя окрашенный подчас в националистические тона.
Когда новые социальные группы заняли устойчивое положение в экономике и общественной структуре колониальных стран и убедились, что туземцу не стать вровень с колонизатором, когда в полуколониях чужеземное засилье стало мешать развитию новых сил, тогда стали зарождаться сомнения в безусловности благих намерений Запада. Необходимость перемен вызвала национальное пробуждение.
Поборники европеизации восточного общества стояли у истоков буржуазного культурно-просветительского движения. Они добивались рационализации и модернизации общественного сознания, формировали общественное мнение и мечтали о гражданском обществе. Они обращались к идеям либерализма, гражданских свобод, национального освобождения и экономического роста. Стремление народов Востока к национальному бытию в рамках суверенной государственности усиливало их противостояние колониализму. В глазах жителя Востока Запад все больше отождествлялся с империалистической политикой как воплощением всякого неравенства и несправедливости.
В морализаторской критике Запада западники и консерваторы-традиционалисты («почвенники») объединялись. И те и другие осуждали крайности культа материального прогресса, утрату Западом духовной целостности, пренебрежение нравственными критериями, колониализм, буржуазную мораль, отсутствие социальной стабильности, господство духа стяжательства. Даже западническая интеллигенция по большей части отвергала слепое подражание западным образцам политического устройства, хотя его принципы редко становились объектом критики.
Критика европейских порядков сопровождалась поворотом части европеизированной интеллигенции к собственному культурному наследию. Теперь идеальная цель для многих западников преимущественно либерально-буржуазной ориентации состояла в том, чтобы догнать Западную Европу, но не потерять национальную самобытность: вестернизация была важна не сама по себе, а как существенное условие формирования национального бытия в современном мире. Так, например, выдающийся политический деятель Китая Сунь Ятсен (1866-1925) писал в проекте первой китайской конституции: «То, что мы должны взять у Европы, — это наука, а не политическая философия. Что же касается подлинных принципов политической философии, то именно Европе надлежит заимствовать их у Китая» (94, с. 197). Известному индийскому просветителю Дабендранатху Тагору (1817-1905; отец Рабиндраната Тагора) принадлежат слова, выражающие чувства многих восточных интеллигентов: «Мы стараемся понять и оценить все, что делает Европа, но не ждите, что мы будем презирать свое» (23, с. 170).
В целом, длительный контакт с Западом выполнял исторически крайне важную роль катализатора формационных процессов в восточных обществах и соответственно образования элементов нового в общественном сознании.
Ориентация прогрессивной интеллигенции менялась от веры в прогресс через просвещение с опорой на Запад к болезненному осознанию собственной неполноценности и маргинализации личности, к национально-либеральному и национально-демократическому видению мира. Современныйдля интеллигенции прогресс, хотя все еще и определявшийся в большой мере успехами западного индустриального общества, уже утратил характер исключительного атрибута западного общества и воспринимается как органический элемент, сущностное ядро мира вообще, в котором сосуществуют народы со своими национальными традициями, чающие прогресса, открытые ему, но противостоящие агрессивности Запада, его претензиям на мировое господство.
В колониальный период столкнулись две тенденции в западнической мысли: либеральная — с отношением к Западу как источнику идей демократизма, либерализма, научно-технического прогресса, организационного опыта, даже самой идеи прогресса и либерально- и радикально-националистическая, для которой в целом характерно стремление заимствовать (в преломлении сквозь призму собственного, в частности религиозного опыта и традиций) на Западе лишь то, что может содействовать прогрессивному развитию Востока.
Огромное значение для дальнейшего развития общественной мысли имела просветительская деятельность в первой половине XX в. Как правило, просветительство воспринимается как целостное явление в общественной мысли, имеющее антифеодальную направленность, когда бы оно ни возникло. Большинство специалистов относят восточное просветительство ко второй половине XIX в., но в полном объеме его деятельность разворачивается в начале XX века. На колониальном Востоке просветительство предшествовало формированию политических идеологий.
Оно возникло под воздействием таких изменений в обществе, которые вызвали необходимость в новых структурах, способных обеспечить его нормальное функционирование. Но как общественное явление просветительство очень своеобразно. В качестве идейного течения оно выступает антагонистом абсолютного подчинения человеческого разума религиозной вере и воли человека – предписаниям религиозных институтов, а не прозрения одиночек. Поэтому появиться оно могло только тогда, когда потребности общественного развития уже предопределили будущее верховенство научного рационализма, свободы личности и индивидуального творчества, но когда все еще господствовали религиозная схоластика в ее застойном виде и религиозные институты, выступавшие в качестве гаранта существующего строя (82, с. 361).
На Востоке в отличие от Западной Европы до середины XIX в. не было условий для возникновения просветительства в качестве идеологии буржуазной трансформации общества, не было, в частности, потребности в соответствующей умственной атмосфере, в преодолении инерции застойного традиционного мировоззрения, мешавшей свободному развитию человеческого разума.
Первые восточные просветители были убеждены, что успехи Запада обусловлены прежде всего развитием научного знания. Поэтому для них наиважнейшим делом были пропаганда современных знаний и идеи ведущей роли человеческого разума, оценка с точки зрения разумности всех понятий, норм и институтов, вера в прогресс и убежденность, что он движется современным знанием и европеизацией. Они стремились превратить безликую массу подданных в сообщество личностей, живущих своим умом, а не предписаниями древних или средневековых авторитетов. Это было характерно для светских и для религиозных реформаторов и модернизаторов. Ниже приводятся мнения известных представителей восточного просветительства второй половины XIX – начала XX веков.
Китайский реформатор Лян Цичао (1873—1929) считал важнейшим фактором прогресса западных стран «разум, и только, науку, и только» (9, с. 120). Лидер японского просветительства Фукудзава Юкити одним из необходимых условий перехода на новую ступень цивилизации считал овладение полезными знаниями, направленными на практику, индустриальное развитие Японии. Знаменитый мусульманский реформатор Аль-Афгани говорил: «Запад возвысился через знания и труд, Восток же повергнут невежеством и ленью» (150, с. 433); иранский просветитель Мараган (1838—1910): «Наука и просвещение – вот истинная причина величия и гордости народов Запада, а все унижения и бедствия народов Востока – из-за неграмотности и темноты» (45, с. 101). Ливанцы Фарах Антун (1861-1922) и Шибли Шумейл (1860-1917) считали, что разум в состоянии дать человеку все, что потребно для его существования. Индийский просветитель Л.Г.Десмук (1823-1892) говорил: «Человеческий разум – это величайшая шастра, которой подчинены все прочие. Чувства и разум суть единственные источники знаний и одухотворенности» (124, с. 51).
При всем том даже радикальные вольнодумцы сохраняли веру в божественное происхождение мира. Восточная интеллигенция не могла принять суждения разума в качестве единственного критерия добра и зла.
В отличие от Западной Европы, где немало средневековых вольнодумцев и просветителей XVIII в. рассматривали религию как изобретение шарлатанов, на Востоке передовые мыслители не выступали против религиозного мировоззрения. В попытках утвердить права научного познания, определяющую роль рационализма в жизни человека, в стремлении освободить его от гнета суеверий они обычно не касались основ религиозной веры.
Освобождение человека от пут невежества и суеверий было для просветителей началом и основой работы по воспитанию гражданина нового общества. Философия Просвещения учила, что хорошее общество создается хорошими людьми. Она открыла восточным интеллектуалам, которые до того знали лишь порядок кастового, сословного общества, где мера социальной справедливости определялась местом человека в социальной иерархии, что такое права и обязанности гражданина.
Наступающая на Востоке индустриальная эпоха вытесняла докапиталистические общественные формы: власть денег и индивидуализм вытесняли общинную, сословную и феодальную иерархию. В индустриальную эпоху восточной интеллигенции представляется идеальной новая, раскрепощенная личность (активная, обладающая свободной волей и свободой выбора деятельности), человек-гражданин, пекущийся об интересах своей страны, реализующий собственные интересы и возможности в русле общественного прогресса. Восточные демократы стремились воспитать в людях чувство индивидуальной ответственности за собственную судьбу и судьбу общества. Восточные просветители и реформаторы мечтали о свободном обществе всеобщего равенства перед законом как реализации естественного права человека.
При этом в колониях на первый план выходило требование равенства в правах коренного населения и жителей метрополии. По мере развития национального самосознания общественностью овладевала идея свободы и братства как основы политического бытия национального государства и его социальности.
В формально суверенных, но зависимых государствах (Османской империи, Китае, Иране, Афганистане, Таиланде) политическая свобода отождествлялась прежде всего с ограничением или ликвидацией тирании правителей, созданием подлинно гражданского общества и упрочением национального суверенитета.
Просветительство, несущее, как правило, реформаторский и модернизаторский заряд, как самостоятельное явление особенно активно проявляло себя в точках наиболее тесного соприкосновения Востока и Запада — в столичных и приморских городах (хотя местная специфика создавала исключения из правила). Именно здесь с середины XIX века появлялись культурно-просветительные общества.
У истоков просветительского движения стояли преимущественно деятели, получившие европейское образование. Многие были связаны с христианскими миссионерами. Осуществляя работу по вербовке прозелитов и объективно способствуя проведению колониальной политики, миссионеры служили одним из каналов проникновения на Восток современного научного знания и прогрессивных общественных идей. Так, первыми председателями Сирийского общества наук и искусств, созданного в Бейруте в 1847 г., были протестантские миссионеры Э. Смит и В. Томсон. Миссионеры стояли у истоков просветительского движения на Цейлоне. Тесный контакт поддерживал с миссионерами предтеча индийских просветителей Раммохан Рой. Дебендранатх Тагор высоко ценил их роль в пробуждении в народе интереса к социальным и религиозным проблемам. Они руководили редакциями многих издававшихся в то время в Индии газет. Выдающийся китайский политический деятель Сунь Ятсен (1866-1925), обучавшийся в миссионерском колледже, признавал, что «общение с миссионерами было для него одним из источников, через которые в те годы шла информация о западном мире» (Цит. по 9, с. 76).
Ядро культурно-просветительных обществ в колониях составляли чиновники колониальной администрации, преимущественно низших рангов, из местного населения, нередко из аристократических семей, пришедших в упадок, а также учителя, врачи и адвокаты, в полуколониях — выходцы из феодально-бюрократических кругов, обычно прямо или косвенно связанные с торговлей и предпринимательством, местная интеллигенция. Так было, например, в ливанском и индонезийском просветительских обществах, в религиозно-просветительском обществе Арья Самадж в Индии и др. По большей части они имели открытый характер, объединяли представителей разных каст и верований (Индия), разной национальной и вероисповедной принадлежности (арабские страны, Индонезия).
Главная цель просветителей состояла в пропаганде утилитарных знаний, представлений о западных образе жизни и культуре, в обличении религиозного фанатизма и суеверий, в пробуждении патриотических чувств и интереса к национальной истории и культуре в просвещенных кругах. Просветительские общества были очагом пропаганды реформаторских идей, из их среды нередко выходили руководители национально-освободительных движений.
Просветительство на Востоке оставалось общественно значимым явлением и в первой половине XX столетия. Для поздних просветителей – модернистов, сторонников обновления и приспособления религии и идеологии к новым условиям существования, совершенствование человека и общества в демократическом духе составляли стержень жизненной программы. Как правило, поздние просветители были поборниками европеизации общества при сохранении национального своеобразия и носителями национально-либеральных взглядов. В отличие от своих предшественников, которые выступали в эпоху разложения традиционных структур в условиях формирования мирового капиталистического хозяйства, они действовали в период развитой мирохозяйственной системы капитализма, мощного подъема национально-освободительного движения. Они были либеральными демократами и поборниками реформ, пеклись о свободе и прогрессе вообще, о справедливости и народном благе вообще. Но они добивались не коренного изменения социального порядка, а менее тяжелых условий существования для народа.
Типичны рассуждения Амина ар-Рейхани (1828-1871) о великом городе знаний, свободы, братства и верности, где духовные силы и разум одерживают верх над материальными интересами, о городе, жители которого перековали мечи на орала (153, с. 105).
Египтянин Таха Хусейн (1889-1973) считал невежество главным пороком, мешающим человеку понять, в чем состоит его благо. Он хотел прежде всего разрушить стену традиционализма и способствовать выработке в народе современного мышления через просвещение умов, усвоение достижений западной культуры и ценностей национального культурного наследия. Он писал: «Народ нужно всемерно просвещать. Только в этом заключена для него возможность понять причину гнета и потребовать ответа у тех, кто унижает его, возможность стать хозяином плодов своего труда. Только это одно обратит народ лицом к справедливости и заставит его поверить, что равенство возможно» (159, с. 118).
После революции 1911 —1913 гг. в Китае развернулось движение «за новую культуру» на волне чрезвычайного интереса молодежи и интеллигенции как к западной культуре, так и к национальным культурным ценностям. Властителями умов стали Руссо, Монтескье, Спенсер, Дж. Ст. Милль. Китайским просветителям было присуще преклонение перед силой разума. Они боролись с суевериями и всепроникающим догматизмом. Один из лидеров просветительского движения Ли Дачжао, придерживался атеистических взглядов. Демократ Чэнь Дусю (1878—1942) писал: «Наша вера должна быть основана на началах реализма и разума, все фантазии, доставшиеся нам от прошлого, — религиозные, политические, этические и другие догмы — носят иррациональный, фальшивый характер» (154, с. 7).
Корейский политический мыслитель Тосан (1878-1938) считал, что национальная независимость, социальная реформа и модернизация возможны только через просвещение и моральное совершенствование личности как основы нации и через слияние народа во всеобщей и взаимной любви. Его программа реформ предусматривала преобразования в области религии и образования, развитие сельского хозяйства и промышленности, модернизацию всей жизни.
Несмотря на то, что восточное просветительство «в чистом виде» было кратковременным явлением в разных странах в разное время, оно выполняло чрезвычайно важную для формирования общественно-политической мысли на Востоке миссию, перенося на восточную почву многие идеи западно-европейских просветителей, подготавливая умы к усвоению представлений о прогрессе, понятий свободы, социальной справедливости, к борьбе за национальную независимость, свободу и прогрессивное развитие. Просветительство, повторюсь, было как бы несущей волной реформаторской мысли, перестройки религиозного сознания, национально-освободительных идеологий всю первую половину XX столетия.
А вот вторая половина XX века была уже отмечена ярко выраженными тенденциями постколониальной модернизации. Восток второй половины XX века постепенно превратился из зависимого объекта колониальной и неоколониальной политики Запада в самостоятельную силу на международной арене. Тем не менее, западные державы стремились и в новых условиях сохранить и даже расширить свои позиции в странах Востока, привязать их к себе экономическими, политическими, финансовыми и прочими узами, опутав сетью соглашений о техническом, военном, культурном и прочем сотрудничестве. Если же это не помогало или не получалось, то западные державы, особенно США, не колеблясь, прибегали к насилию, вооруженной интервенции, экономической блокаде и прочим средствам давления в духе традиционного колониализма.
Вторая половина столетия была отмечена ускорением социального и идеологического развития восточных обществ (мощным катализатором этого стала Вторая мировая война). Происходило не только зарождение новых социальных слоев, классов, прослоек и категорий, но и изменение качества самого общества. Печать модернизации и даже «вестернизации» все более отчетливо определяла социальный, политический и идеологический облик Востока, тем не менее оставшийся пестрым и многообразным.
Оставаясь многоукладным, пестрым и многообразным в социальном отношении восточное общество качественно менялось. В его составе увеличивалась доля современных, модернизированных структур: пролетариата, национальной буржуазии, новых групп средних слоев городского общества, в которые вошли новая бюрократия, офицерство, а главное интеллигенция, включая студенчество. Соответственно уменьшалась доля структур традиционных, архаичных. Модернизация любого восточного социума (сельской общины, города или отдельного квартала) шла либо через «капитализацию», т. е. развитие частного предпринимательства и рынка, либо через насаждение государством «сверху» более современных методов хозяйствования, политической и производственной культуры, новейшей технологии и организации труда (управляемая модернизация). Обычно сочетались оба канала модернизации. Но первый преобладал там, где инициатива принадлежала иностранному капиталу (почти во всех колониях или бывших колониях) или где успел заявить о себе национальный капитал (например, в Индии, Турции, Египте до 1952 г. или после 1970 г.). Второй канал имел преимущество в странах с военными или революционными режимами, в частности, в Бирме, Индонезии, Сирии, Египте с 1952 до 1970 гг. Но и во втором случае огосударствление экономики всегда было неполным и объективно преследовало цель защищать слабую национальную экономику от внешних конкурентов, дав крышу и помощь местному предпринимательству, находящемуся в трудной стадии становления. На фоне именно таких социальных процессов, испытывая их непосредственное и формирующее влияние, происходило дальнейшее, постколониальное развитие общественной мысли и политических идеологий на Востоке.
От модернизации экономической, политической и социальной зависела последующая идеологическая модернизация. В новом общественном спектре главным генератором идей и новых политических идеологий выступила интеллигенция. В нее входили группы, различающиеся по имущественному положению (интеллигенция буржуазная или мелкобуржуазная), по политическим пристрастиям (умеренная или радикальная), но именно для нее (особенно для ее мыслящей элиты) идеи стали главным объектом деятельности. Образовавшийся в постколониальный период относительно многочисленный слой интеллигенции по своей структуре, по характеру своей деятельности призван был более или менее адекватно отражать умонастроения всех классов и социальных групп и формировать их отношение к миру.
Творческая интеллигенция современной формации готовила демократический и социальный переворот, закладывала теоретическую основу национально-освободительного движения. Еще в первой половине XX в. писатели и публицисты стали властителями дум молодежи, несли факел свободы и прогресса. При всех расхождениях во взглядах, они были едины в стремлении защищать национальные интересы и идеалы.
Правда, со временем духовный и интеллектуальный подъем в период завоевания и утверждения независимости сменился падением социальной активности. Афро-азиатская интеллигенция не успевает, а возможно и не стремится успеть за переменами. Интеллектуальную элиту и массы разделяет стена. Для масс важной оказывается не общественная полезность знаний, не идейная убежденность интеллигента, не глубина и значимость его взглядов, а принадлежность к слою образованных людей, которая открывает путь к власти, привилегиям, личному благополучию.
Сингапурский социолог Х. С. Алатас в связи с этим писал в 1970-х гг.: «Во многих развивающихся странах отсутствуют условия для формирования интеллектуальной элиты; нет общественного признания, нет спроса на интеллектуала. Средства массовой информации находятся в руках правительства или тех, кто не может по достоинству оценить интеллектуальный труд. В университетах отсутствует атмосфера, которая способствовала бы активной умственной деятельности. Писатели и издатели не помогают выращивать элиту» (85, с. 115).
Трудно просчитать все причины кризисного состояния значительной части творческой интеллигенции на Востоке. Во всяком случае, одна из причин состоит в смене задач национально-освободительной революции, к чему интеллектуалы не были готовы. После обретения политической независимости центр тяжести национальных усилий переместился на экономическое развитие и социальные отношения. Общественных деятелей, которые возглавляли освободительную борьбу, сменили политики и бюрократы. Интеллектуальная элита была оттеснена от центров принятия решений и надолго смирилась со своей участью. Казалось, ее роль выразителя национального недовольства была исчерпана.
Однако события очень скоро показали, что прямой связи между независимостью и благосостоянием народа нет. И опять интеллигенция обратилась к идее национального возрождения в сообществе равноправных народов, стала мечтать об экономическом росте и социальной стабильности, уповая на цивилизаторскую миссию Запада. Но в ответ столкнулась с неоколониалистской угрозой, с опасностью утраты самобытности в процессе «вестернизации», с неспособностью национальной власти разрешить многочисленные проблемы общества.
Несоответствие между мечтой и действительностью создавало предпосылки для появления новой интеллигентской оппозиции. Но оппозиция не сложилась, критическая мысль не стала действенным инструментом преобразований. Изменился и социальный статус мыслящей элиты, произошла ее «пролетаризация». Еще в первой половине XX в. она была в основном независима в экономическом отношении, поскольку ее представители были выходцами из состоятельной купеческой, аристократической, военной или бюрократической среды. Теперь же интеллигенция живет главным образом на жалованье, заработную плату, гонорары в условиях хронического дефицита занятости в большинстве стран Востока. Интеллигенция быстро превращается преимущественно в служилую, нередко политически ангажированную силу. Это лишает ее свободы выбора, ограничивает ее возможности добиваться заветной цели – эмансипации личности, свободы общества.
Одна часть творческой интеллигенции эмигрирует, другая замыкается на собственных переживаниях, третья предпочитает писать о давно минувших днях и т.д. Мыслящая элита ощущает собственную отстраненность, неустойчивость, которая вызвана несоответствием между традиционным укладом жизни и чувством этнической принадлежности, с одной стороны, и приверженностью западной культуре – с другой. В то же время она начинает осознавать зыбкость положения между своей и чужой культурой, невозможность полностью принять ту или иную. Она наполовину принадлежит Востоку, наполовину – евро-американскому миру, не будучи до конца своей ни здесь, ни там.
Запад как главный источник ценностей для интеллектуалов и модернизаторов оказался и самым безжалостным разрушителем традиционного мира, в котором они выросли, которому принадлежат и в котором черпают силу национального самоутверждения. Они находятся между желанием овладеть арсеналом западной культуры и бунтом против восточной косности, слепой приверженности своим «корням» и протестом против засилья Запада и западного образа жизни.
В то же время кризис интеллектуальной элиты не следует абсолютизировать. Пусть большая ее часть политически пассивна, но в ней есть и социально, и политически активная часть, остающаяся творцом и носителем новых идеологий. Особую общественную значимость придает интеллигенции тот ее мятежный компонент, который не прекращает борьбу за гармонизацию социальных отношений и справедливый общественный порядок.
В целом, развитие общественной мысли и политических идеологий определяют конфликты разной глубины на разных уровнях и в различных сегментах социально-экономической, социально-политической и социально-культурной системы. Переходному состоянию общественных структур на Востоке соответствует переходное состояние психологии, идеологий, ценностной шкалы, общественного сознания вообще.
Переходное состояние – результат современной модернизации, изменившей нормы, установки, роль, ориентиры. Появление множества новых социальных групп и связей, индивидуализация потребностей и соответственно новое осмысление и новые подходы к жизненным проблемам сопровождается ростом конфликтности. Общественная мысль отражает взаимодействие идеалов различных социальных групп. Идеалы фиксируются в соответствующих концепциях и программах. Сформулированные в общем виде эти идеалы часто оказываются в чем-то сходными, что позволяет говорить об общечеловеческих ценностях. Однако конкретные черты и пути достижения целей обычно существенно расходятся, и взаимодействие идеалов происходит по большей части в форме столкновений и конфликтов на поле отношений между государством и обществом, индивидуальным и коллективным началом, традициями и современностью, религиозным и светским, мистическим и научным и пр.
Вторая половина XX в. отмечена тремя событиями, которые определили основные направления движения общественной мысли на Востоке. Во-первых, это крах колониальной системы, в результате чего бывшие колониальные и зависимые страны стали субъектами истории, поднялась мощная волна самоопределения народов и наций. Во-вторых, появление интегрированных схем, знаменующих начало перехода человечества в качественно новую фазу социально-экономического развития – в постиндустриальную эпоху, что уже повлияло на характер международного разделения труда. Наконец, в-третьих, кризис мирового социализма после распада СССР.
Масштабность этих событий очевидна, хотя для ее осмысления необходима историческая дистанция. Уже два-три поколения на Востоке выросли в информационном пространстве, насыщенном такими словами и понятиями как нация, народ, партия, право, закон и справедливость, историческое наследие, традиции, колониализм, империализм, слаборазвитость, социализм, демократия и т.п. Но эти слова и понятия воспринимаются людьми по-разному, и мировоззрение отдельных людей и социальных групп, духовная атмосфера общества, его представление о себе и о других складываются в условиях противоборства и компромисса между конфликтующими интересами и взглядами.
Полюсами общественно-политической мысли на Востоке являются, с одной стороны, официальные идеологии и программы (официальная интерпретация государственного интереса), а с другой — взгляды экстремистской оппозиции. Между этими полюсами находятся идейные конструкции интеллектуальной элиты, неформальных лидеров, программы оппозиционных организаций и партий. Они составляют палитру сходных или несходных, созвучных или несозвучных официальной идеологии или прямо противостоящих ей концепций и взглядов.
Господствующей идеологией на Востоке явно или завуалировано становится национализм, который накладывает свою печать на все проявления общественной мысли. В центре идеологической борьбы повсеместно находится проблема власти, степень ее способности обеспечить государственную интеграцию, стабильность и экономическое процветание. Именно проблема власти, прежде всего политической, остается стержнем современных социальных конфликтов, этнических и религиозных противоречий.
Для восточной мысли конца XX в. все еще остается актуальной тематика, со времени пробуждения Востока составлявшая ось общественного сознания и связанная с выявлением последствий столкновения национального и интернационального начал. Следует еще раз подчеркнуть, что наряду с уверенно набирающей силу тенденцией в пользу культурного синтеза, несмотря на временные откаты, компромиссы, все более настойчиво звучат голоса «почвенников», выступающих за отказ от свойственных западному обществу ориентации на интерес, рациональный выбор цели, радикальный индивидуализм, в пользу моральных и духовных ценностей как основы восточной общественной организации, коллективизма и т. п. В условиях нарастания социальной, экономической, религиозно-политической нестабильности в «низах» повышается волна экстремизма, а в официальных кругах формируется так называемое «третьемирское сознание» (теперь, может быть, вернее сказать — самосознание «второго мира») как результат осознания развивающимися странами общности интересов в борьбе за более справедливый мировой порядок.
Другая особенность — частая смена официальных идеологий как показатель нестабильности восточных обществ. Политический либерализм, который утвердился было в первые десятилетия после Второй мировой войны, в 1960-1970-е гг. был вытеснен мелкобуржуазной идеологией в виде концепций национального или религиозного социализма. В 1980-1990-е гг. эти концепции, как и марксистский социализм, в свою очередь уступают напору реформистских национально-либеральных течений. Например, государственный национализм в Индии испытывает постоянное давление со стороны экстерриториального и лингвоэтнического национализма, религиозно-политических движений. В СССР интернационалистская идеология не смогла устоять против всплеска национализма. После сепаратного мира, заключенного между Египтом и Израилем в 1978 г., в упадке находится наднациональная идеология арабского национализма. И так далее.
Кажется бесспорным, что страны Востока двигаются по общемировому пути развития. Но процесс универсализации в восточных обществах имеет своеобразие, поскольку они вступили в постколониальную эпоху в неравных стартовых условиях. Они занимают разное место в международном разделении труда, оказались включенными в разные геополитические конструкции: одни — в сферу мирового капиталистического хозяйства, другие — в орбиту мировой социалистической системы. Отличаются они и по природным условиям, по уровню экономического развития и принадлежности к тем или иным культурным ареалам. Каждая страна Востока ищет свой путь к стабильности и процветанию, сообразуясь со своими возможностями. Но не только. Законы общественного развития преломляются через особенности местных культур и мировосприятия. Народы по-разному реагируют на внешний вызов, даже когда он один для всех, например угроза мировой войны. В одних странах идеология формируется под влиянием преимущественно государственных интересов и общенациональных целей, определяющих общественную потребность в адаптации к меняющейся обстановке, в других — государственная идеология деформировала и государственный интерес, и государственную политику в угоду утопической цели.
О специфике стран Востока вообще и каждой в отдельности написано много. Здесь представляется необходимым лишь подчеркнуть важность цивилизационного своеобразия, во многом определяющего характер и проявление общих закономерностей эволюции общественной мысли.
Временные вехи развития общественной мысли на Востоке в постколониальную эпоху как никогда определяются событиями мирового значения. Первые два послевоенных десятилетия — это период становления национальных государств, интенсивных интеграционных процессов, формирования государственного национализма. Главным для бывших колониальных и зависимых стран была замена колониальной администрации национальными структурами, преодоление регионализма, этноцентризма, трайбализма и конфессионализма через достижение определенного уровня общественного согласия. То было время высокой активности общественных сил. Интеллектуальная элита была захвачена идеей служения обществу. Для нее такие просветительские установки, как свобода, гуманность, социальная справедливость, преодоление отсталости, были моральным императивом. Стержнем же официальной идеологии становится государственный национализм, высшей целью которого является защита интересов государства в международных отношениях. Усиливается тенденция к национальному самоутверждению и соответственно — интерес к культурному наследию, традициям. С 1990-х гг. этот путь повторяют страны СНГ.
Стремление большинства молодых суверенных государств освободиться от неоколониальной зависимости во многом определило их выбор стратегии развития. Еще в 1950-х гг. экономические проблемы в целом решались в прагматическом ключе по канонам капиталистического рынка — опыту Запада придавалось универсальное значение. Впрочем, успехи бывшего СССР, Китая, стран Восточной Европы в решении ряда экономических и социальных проблем побуждали политический авангард многих афро-азиатских государств к поиску некапиталистического пути развития. Благодатную почву там находил социализм как теория экономического роста и обеспечения социальной справедливости. Общественная мысль оказалась под сильнейшим воздействием социалистических идей, причем леворадикальные течения отталкивались от марксизма как целостной научной теории и идеологии.
Социализм на платформе догматизированного марксизма в своих крайних формах — советской и близкой к ней модели — отличался идеологизацией всей общественной жизни, направляющей ролью одной партии, гипертрофированно планируемой и контролируемой государством сферой производства и распределения. Влияние социализма было так велико, что до середины 1980-х гг. положительная или отрицательная реакция на него была характерной чертой общественной мысли. С социализмом соотносились концепции развития, даже мало имеющие с ним общего. Но уже в 1960-1970-х гг. во многих развивающихся странах назревает кризис доверия как к капиталистической модернизации, так и к советскому и ему подобным моделям развития, которые оказались неэффективными на Востоке, возрастал разрыв между развивающимися и развитыми государствами в экономическом отношении и по уровню жизни населения.
Системная несовместимость заимствованных моделей развития с возможностями полутрадиционного общества привела к появлению альтернативных концепций. Одни отвергают и капитализм, и социализм, другие предлагают рецепты оздоровления, составленные из элементов социализма и капитализма. Историческому опыту Запада уже не придается универсальное значение. К осознанию собственной отсталости по сравнению с индустриальным миром во многих отношениях добавляется сознательное стремление доказать преимущество Востока перед Западом. С альтернативными концепциями связываются чаяния о процветании и обретении достойного места в мировом сообществе при сохранении национальной самобытности. 1970-е гг. во многих афро-азиатских странах отмечены «исправлением ошибок» — пересмотром стратегии развития в связи с качественным изменением неоколониальной системы в результате достижений НТР и структурного кризиса начала 1970-х гг., а также переменой роли стран Востока в мировой экономике.
В 1970-1980-х гг. выдвигаются реформистские концепции в социал-демократическом духе и растет популярность либеральных идей при падении влияния леворадикальных взглядов, обострился начавшийся в 1960-x гг. кризис революционных движений. Вместе с тем набирают силу крайние консервативные течения, проникнутые духом коммунализма, религиозного фундаментализма охранительного толка, возрастает влияние религии и традиций на общественное сознание. С окончанием «холодной войны» как для либеральных, так и для крайне радикальных правых взглядов сложилась благоприятная обстановка, левые силы, напротив, утрачивают свои позиции.
Дата добавления: 2019-09-13; просмотров: 837; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!