Янус определяет сознание Будды 60 страница
Толпа закричала и от неожиданности и от удивления перед таким подвигом. Царь приказал отпустить побежденного и окончить зрелище; он ушел, опечаленный поражением македонца. Диоксипп отпустил поверженного и ушел, одержав громкую победу; земляки украсили его лентами, словно он прославил всех эллинов. Судьба, однако, не позволила ему долго хвастать своей победой. Царь становился к нему все холоднее; друзья же Александра и все придворные македонцы, завидуя его доблести, уговорили его слугу подбросить ему под подушку золотой кубок; на очередной пирушке его обвинили в воровстве, ссылаясь на то, что у него нашли кубок: Диоксипп был опозорен и обесславлен. Видя, что македонцы устремляются на него, он ушел с пирушки. Вскоре после этого, прибыв уже к себе домой, он написал Александру о подстроенной ему ловушке, поручил близким передать это письмо царю, а сам покончил с собой. Безрассудно согласился он на поединок и еще бессмысленнее оборвал свою жизнь. Поэтому многие корили его и осуждали за глупость, говоря, что худо иметь большое тело и малый ум. Царь, прочтя письмо, опечалился смертью и Диоксиппа и часто вспоминал о его доблести. Пренебрегая живым и тоскуя об умершем, который уже ничем не мог послужить ему, он раскрыл низость клеветников и понял высокие качества этого человека».[2211]
Македонцы не были греками, эллинами. Они были сильно огреченными фракийцами. Что за народ назывался фракийцами, Θρᾳκός, Thraci, ясности нет.[2212] О языке фракийцев мы знаем лишь то, что он не был греческим. Ксенофан описывает их так:[2213]
|
|
|
Черными мыслят богов и курносыми все эфиопы,
Голубоокими их же и русыми мыслят фракийцы…[2214]
О пьяных выходках и междоусобицах фракийцев, препятствующих объединению этого огромного племени, пишет Ксенофонт в седьмой книге Анабасиса.[2215] По мнению Полибия,[2216] Отступление Ксенофонта вдохновило Александра Македонского на покорение Азии.[2217] С этой книгой Ксенофонта рос Юлий Цезарь.[2218]
Фракийцем был разбитый Крассом и отцом малолетка Гая Фурина гладиатор Спартак. Фракийцы, без всякого сомнения, были в войске Красса.[2219] Уходить от Гражданской резни в Риме из нынешней Румынии на Восток через северное Причерноморье им было ближе, чем, например, галлам из нынешней Франции.
В Риме мальчишек тоже учили драться с малых лет. Даже тех, кто читал по-гречески Диодора. Более того, их учили вести бой плечом к плечу, отрядом,[2220] это намного сложнее, чем научить биться, драться, в одиночку. Римляне растили особый вид бойцов. Сражения при Киноскефалах[2221] и Пидне[2222] показали преимущество римских орд перед фалангой в бою.
Конечно, римляне обожали зрелища драк и боев тоже. Но драка не столь захватывающа как бой, даже если смотреть на него со стороны.
|
|
|
«Ремесло гладиатора было презренным. Свободный человек, добровольно поступивший в гладиаторы, оказывался в положении почти раба. Цицерон называет их потерянными людьми; Ювенал считает гладиаторскую школу последней ступенью человеческого падения. Но об этих отверженцах говорят с восхищением в скромных мастерских ремесленников и в богатых особняках сенаторов; Гораций и Меценат обсуждают достоинства двух противников. В Риме помнят, что у фракийца Спудия из школы Цезаря правая рука была длиннее левой, а из гладиаторов Калигулы только двое могли ни на секунду не зажмурить глаз перед блеском внезапно выхваченного меча. Поэты пишут о гладиаторах стихи; художники и ремесленники увековечивают в своих работах эпизоды из их жизни; женщины аристократического круга в них влюбляются. Сыновья знатных отцов берут у них уроки фехтования; императоры спускаются на арену.
Гладиаторы отнюдь не стесняются своей профессии; наоборот, они гордятся ею. Достаточно просмотреть тома надписей из одних Помпей, чтобы убедиться, какой живейший интерес вызывают к себе эти люди: знают их имена, их карьеру, на стенах рисуют гладиаторов, обсуждают подробности их поединков».[2223]
|
|
|
Переворот в устройстве римских кровавых зрелищ происходит при Октавиане. А начался при Юлии Цезаре.
Юлий Цезарь любил гладиаторов и бойцов. Знаменитых гладиаторов, в какой-нибудь схватке навлекших немилость зрителей, он велел отбивать силой и сохранять для себя. Молодых бойцов он отдавал в обучение не в школы и не к ланистам, а в дома римских всадников и даже сенаторов, которые хорошо владели оружием; по письмам видно, как настойчиво просил он их следить за обучением каждого и лично руководить их занятиями. Бойцы состязались на стадионе нарочно сооруженном близ Марсова поля.[2224] На скачках, для которых цирк был расширен в обе стороны, и окружен рвом с водой, знатнейшие юноши правили колесницами четверней и парой и показывали прыжки на лошадях.[2225]
Даже битва при Акции выглядит как огромный спектакль для скопившихся на берегу сухопутных сил противников. Римлянам полюбились исторические реконструкции с более высокой степенью достоверности, чем современные.
«Но если Цезарь устраивает некую битву кораблей «тирийского и египетского образцов», то при Августе проводится «реконструкция» морской битвы между афинянами и персами, в которой участвовали более 3000 человек.[2226]
|
|
|
Клавдий устроил битву между «сицилийцами» и «родосцами», в которой приняли участие 19000 осужденных преступников, а кроме того, представление, имитирующее его британский поход.[2227]
Нерон устраивает битву между «персами» и «афинянами».[2228] Тит, вспомнив о Пелопоннесской войне, между «коркирянами» и «коринфянами» и «афинянами» и «сицилийцами».[2229]
Это одна, «массовая» тенденция «театрализации» казней, но была и вторая, «индивидуальная» которая также берет свое начало в правление Августа. Страбон сообщает, что «Еще недавно, в наше время, был отослан в Рим некто Селур, по прозванию “Сын Этны”, который долгое время во главе вооруженной шайки опустошал частыми набегами окрестности Этны. Я видел, как его растерзали дикие звери во время устроенного на форуме гладиаторского боя. Разбойника поместили на высокий помост, как бы на Этну; помост внезапно распался и обрушился, а он упал в клетку с дикими зверями под помостом, которая легко сломалась, так как была нарочно для этого приспособлена». От этих казней один шаг до разрешения использовать преступников в мимах — ведь это тоже развлечение плебса.
Со временем свое место на арене заняли христиане. Впервые это происходит при Нероне, обвинившим их поджоге Рима. О первых христиан ходила масса порочащих слухов. Это и эдиповы смешения, и фиестовы трапезы, и человеконенавистничество, и безбожие. Последнее особенно важно. Христиан начинают насильно принуждать к поклонению богам; иногда это делается для того, чтобы спасти им жизнь, но иногда тюремщики воспринимают эти пытки как богоугодное дело. Так, трибун, начальник тюрьмы, куда была помещена Перпетуя со своими товарищами, начал более жестоко обращаться с ними, узнав, что они христиане.[2230] Лукиан в диалоге «Токсарид, или О дружбе» рассказывает о похожем случае, правда, связанном с язычниками. Юноша Антифил был обвинен в краже из храма и арестован. Тюремщик-египтянин, человек богобоязненный, думал угодить божеству и отомстить за него, жестоко обращаясь с Антифилом. Когда же он начинал оправдываться, это казалось полным бесстыдством, и с ним начинали обращаться еще хуже. Вполне вероятно, что такое отношение простиралось и дальше, и часть магистратов полагала, что христиане хотя бы обстоятельствами своей смерти искупят часть гнева богов, вызванного их безбожием». [2231]
Байки христианских проповедников, греков и евреев, очевидно долго вызывали ответный троллинг о них со стороны тех римлян, которым они насолили. Христианами пугали детей, разжигая в тех любопытство. На Востоке поклонникам Будды удавалось разжигать детское любопытство к себе без вызова страха.
Придумывая римлянам прошлое, Вергилий описывает картину кулачного боя в оказавшемся на чужбине отряде-орде (ordo[2232]) Энея:
Не за награду, поверь, не тельцом прекрасным прельщенный,
Вышел бы я: мне дары не нужны!" С такими словами
На поле пару ремней небывалого веса он бросил:
Прежде, на бой выходя, надевал их Эрике отважный,
Мощный кулак обвязав и запястье твёрдою кожей.
Все в изумленье глядят на ремни из семи необъятных
Бычьих шкур, с нашитым на них свинцом и железом.[2233]
Больше всех изумлен, Дарет назад отступает.
Великодушный Эней непомерному весу дивится,
Пут огромный клубок и так и этак он вертит.
Тут престарелый Энтелл слова промолвил такие;
"Что, если б видели вы ремни самого Геркулеса,
Пагубный видели бой на песчаном этом прибрежье?
Некогда Эрике, твой брат, сражался этим оружьем,-
Видишь — доселе ремни забрызганы кровью и мозгом!
Против Алкида он в них стоял; а после носил их
Я, покуда мне кровь разливала силы по жилам
И на обоих висках не белела завистница старость.
Если троянец Дарет перед нашим робеет оружьем,
Если на этом стоят и Эней и Акест, побудивший
Выйти на бой, — уравняем борьбу: не надену я этих
Кож, — не бойся! — а ты ремни троянские снимешь!"
Молвил он так и с плеч одеянье сбросил двойное,
Мышцы мощные рук и костистое мощное тело
Статный старик обнажил и встал на поле песчаном.
Вынес две пары ремней одинаковых отпрыск Анхиза,
Чтобы обоим обвить кулаки оружием равным.
Встали тотчас на носки и высоко подняли руки
Чуждые страха бойцы; чтоб лицо защитить от ударов,
Голову оба назад откинули, руки скрестили,-
И началось на лугу между юным и старым сраженье.
Первый проворством силен и крепостью ног молодою,
Весом и мощью рук превосходит второй, но в коленях
Слабые ноги дрожат, сотрясает тело одышка.
Много ударов мужи нанесли понапрасну друг другу,
Много раз кулаки опускались на ребра, рождая
Гулкий отзвук в груди. У висков то и дело мелькают
Руки, и скулы трещат под градом частых ударов.
Твердо стоит Энтелл, ни на шаг не двигаясь с места,
Зорко следит за врагом, кулаков его избегая.
Словно воин, что взять неприступный город стремится
Или с оружьем в руках осаждает горную крепость,
Рыщет Дарет, то отсюда к нему, то оттуда пытаясь
Подступ найти, и уловки свои в нетерпении множит.
Встав на носки, размахнулся Энтелл и правой ударил
Сверху вниз; но Дарет ожидал удара недаром:
Вправо проворно скользнув, увернулся он ловким движеньем.
В воздух ударил Энтелл, понапрасну силы истратив, —
И тяжело на песок тяжелое рухнуло тело;
Рушатся так иногда дуплистые старые сосны,
Вырваны с корнем, со скал Эриманфа иль Иды лесистой.
Тевкры с мест поднялись, тринакрийцы вскочили в тревоге.
Крик полетел к небесам. Подбежал к ровеснику первым
Старый Акест и друга с земли заботливо поднял.
Но от паденья герой не утратил отваги и пыла:
Снова рвется он в бой, возрастают силы от гнева,
Силы и стыд придает, и вера в прежнюю доблесть.
Вот, на Дарета напав, по всему его гонит он полю,
Правой рукой наносит удар и тотчас же левой,
Не отпускает врага ни на миг. Как частый на кровли
С грохотом рушится град — так удары справа и слева
Сыплет и сыплет Энтелл, оглушает и гонит Дарета.
Но допустить родитель Эней не мог, чтобы ярость
В сердце старца росла и свирепый гнев разрастался;
Бой неравный прервав, изнемогшего вырвал Дарета
Он у врага, укротив спесивца такими словами:
"Что за безумье тобой овладело, несчастный? Не видишь, —
Сломлены силы твои. Божество от тебя отвернулось!
Богу, Дарет, уступи!" Так сказал он, бойцов разнимая.
Тотчас друзьями Дарет (у него подгибались колени,
Кровь лилась по лицу, голова болталась бессильно,
Вместе с кровавой слюной изо рта он выплевывал зубы)
Был отведен к кораблям; и друзья по зову Энея
Шлем получили и меч, быка оставив Энтеллу.
Гордый наградой такой и победной пальмой, сказал он:
"Сын богини, узнай и вы узнайте, дарданцы,
Как я могуч и силен был в юные давние годы
И от какой вы сейчас избавили смерти Дарета".
Молвил он так и лицом к быку повернулся, который
Дан был в награду ему; и вот, широко размахнувшись,
Правой рукой он ударил быка меж рогов, проломивши
Череп ремнями и в мозг загоняя кости осколки.
Вздрогнул бык и упал, наповал убитый ударом.
Голосом звучным Энтелл над простертым телом промолвил:
"Лучшую жертву тебе взамен Дарета принес я,
Эрике! Теперь, победив, со своим я расстанусь искусством".[2234]
Задолго до рождения Вергилия греки особо выдающихся драчунов изображали, описывали их достижения, а в колониях даже обожествляли.[2235]
Вот эпиграмма к кумиру знаменитого Милона из Кротона, где учил Пифагор:
Милона бравого бравая статуя это, когда-то
Семь в Писе раз побеждал, и не стоял на коленях.[2236]
Эпиграмма приписывается Симониду и входит в состав Палатинской Антологии.[2237] Имя сына Диотима Милона из Кротон давно стало нарицательным для обозначения силача.[2238]
Павсаний рассказывает о том, чем прославился этот боец:
«Статую Милона, сына Диотима из Кротона, изваял Дамей, тоже родом кротонец. У Милона было в Олимпии шесть побед в борьбе, из них одна в состязании мальчиков. Он пришел в Олимпию, чтобы состязаться в борьбе в седьмой раз. Но не был в состоянии победить своего согражданина Тимасифея, который был и возрастом моложе его, и, кроме того, не желал вплотную схватиться с ним. Говорят, будто Милон сам принес в Альтис свою статую. Рассказывают также о его ловкости с гранатовым яблоком и диском. Он так крепко держал яблоко, что другие, как ни старались изо всех сил отнять его, не могли этого сделать, и в то же время он держал его так нежно, что сам он отнюдь не сдавливал это яблоко и его не повредил. А затем стоя на диске, намазанном маслом, он смеялся над теми, кто нападал на него и хотел его столкнуть с диска. Он показывал и другие подобные же примеры силы. Он обвязывал себе лоб веревкой наподобие того, как одевают повязку или венок. Удержав дыхание и дав жилам на голове налиться кровью, он разрывал эту веревку силою напрягшихся жил. Говорят, что он прижимал к боку часть правой руки от плеча до локтя, а от локтя вытягивал ее прямо вперед, так что большой палец был наверху и поднят кверху, а остальные прижаты друг к другу. И вот в таком положении мизинец, находившийся внизу всех пальцев, никто при всем старании не мог отделить от других. Говорят, что он погиб от диких зверей следующим образом: он встретил в Кротонской области засохшее дерево; вбитые в него клинья расщепили его ствол. Переоценивая свою силу, Милон всунул руки в расщеп дерева. И действительно, клинья выпали, но руки Милона были зажаты деревом, и он сам стал добычей волков: это животное водится в Кротонской области в бесчисленном количестве. Такой-то конец постиг Милона».[2239]
Среди олимпийских победителей кротонцев было немало. Однако с 548 по 532 гг. до н. э. их не было, что является косвенным отражением упадка этого города после неудачной войны с Локрами. В 532 году Милон одержал свою первую победу, и кротонские граждане снова появляются в списках олимпиоников. Большинство авторов связывают такой подьем духа у кротонцев с воздействием этико-политического учения Пифагора. Кротонским войском, разрушившим в 510 г. до н. э. роскошествующий Сибарис, командовал некий пифагореец Милон.[2240]
В эпиграмме Милону сказано ἐς γόνατὀ ὀυκ ἔπεσεν. Действительно, упасть на колени, по правилам греческой борьбы, означало проиграть. Не падать на колени, но при любых обстоятельствах оказываться на ногах это умение, подвластное не каждому. В кино его изобразили Тосиро Мифуне в ленте Sugata Sanshiro[2241] и Брюс Ли в фильме Enter the Dragon.[2242]
Позже подобные рассказки начнут сопровождать выдающихся атлетов и на Востоке. Вот одна из переделок XVII века Пу Сунлином китайской новеллы VIII–IX вв. в стиле сяошо:
«Мусульманин Ша изучил искусство силача «Железной рубахи». Сложит пальцы, хватит — обрубает быку голову. А то воткнет в быка палец и пропорет ему брюхо.
Как-то во дворе знатного дома Чоу Пэнсаня подвесили бревно и послали двух дюжих слуг откачнуть его изо всех сил назад, а потом сразу отпустить.
Ша обнажил живот и принял на себя удар. Раздалось — хряп! — бревно отскочило далеко.
А то еще, бывало, вытащит свою, так сказать, силу и положит на камень. Затем возьмет деревянный пест и изо всех сил колотит. Ни малейшего вреда.
Ножа, однако, боится».[2243]
Ставшие известными знатоки внутренних стилей нередко становятся легендарными, от них остается шлейф захватывающик баек.[2244]
Некоторые из фокусов Милона можно увидеть и сейчас в исполнении мастеров цигун и синь-и. Нет никаких свидетельств о существовании на Востоке ничего подобного до Средневековья.
С приходом в конце VII–го века в Китай индийского кшатрия Бодхидхармы (Да Мо) о нем вспоминают как об основателе чань-буддизма. Но не только. Именно он, «научив монахов превращать обыкновенный посох в меч», остался в истории создателем смертоносной школы ведения боя. [2245]
Монахи-бойцы посвяшали Да Мо стихи, в одном говорилось, что патриарх целостно воплощал в себе мастерство сердца и воли (синьи).[2246] Бодхидхарма-Да Мо, патриарх секты Чань-Дзен оставил стиль, «который опирается на теорию энергетического баланса человека, равновесия активного (ян) и пассивного (инь) начал в природе человека. При этом, напрягая и расслабляя соответствующие группы мышц при выполнении упражнений, добиваются разностороннего развития тела без специальных отягощений. Упражнения носят изометрический и пластический характер, в высшей фазе освоения переходящие в скоростно-динамические. Характерной особенностью является приоритет нижнего, то есть брюшного дыхания с концентрацией внимания на точке даньтянь, расположенной на переднесрединном меридиане, примерно на 2 см ниже пупка».[2247]
«Ученый-академик, магнат, царедворец, юродствующий бродяга»,[2248] да вдобавок алкоголик, курильщик и поэт, — таким остался в истории философ Ли Бо, живший в Китае в эпоху Тан. Он же: создатель стиля пьяницы — непредсказуемого искусства побеждать в драке.
Боевые искусства и философская полемика приходят в Китай с Запада, вместе умением освобождения из оков, выемки суставов, жонглирования мечами и шарами. Комментатор Истории Ранней династии Хань Янь Ши-гу прямо пишет, что искусство жонглеров-иллюзионистов пришло в Китай с западных земель. Восторженные описания таких номеров, как глотание ножей, изрыгание пламени, жонглирование мечами и шарами или дисками, мы находим у нескольких китайских авторов I–II вв., например у Чжан Хэна (около 78 г. — 139 г.), Ли Ю (около 56 г. — 139 г.) и других; Настенные изображения I–II вв., обнаруженные в Китае, показывают выступления жонглеров, манипулирующих шарами, причем совершенно очевидно, что некоторые рисунки изображают жонглеров-иноземцев:
Дата добавления: 2019-09-02; просмотров: 166; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!