ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ 3 28 страница
- Вот, Катенька, расписались, - пьяненько и делано бодро произнёс отец, - поздравь меня и свою новую маму.
- Поздравляю… папа, - скороговоркой выпалила Катя и шмыгнула к себе…
…Она так и не простила отца за «новую маму», которая быстро прописалась в их квартиру и «уже на законных основаниях» навела свой порядок. Возвращаясь вечером, Катя обнаруживала в своей комнате совершенно незнакомых ей новых родственников, которым тоже не с руки было ехать ночевать в далёкий пригород. Она перестала делиться с отцом сокровенными мыслями, так как обо всём сказанном узнавала мачеха, а, узнав, начинала судить и рядить на свой лад. И не стало у Кати дома: места, куда можно прийти и почувствовать себя родной. А винить в этом, кроме отца, было некого. Во всяком случае, ей тогда казалось именно так.
Потом отец тоже умер. И даже не поговорил с дочкой перед смертью. Он, похоже, и не пытался. Просто целыми днями лежал и смотрел в окно, куря сигарету за сигаретой. Да и ей всё было как-то не до откровений: начались занятия в институте, появились новые знакомые, и Катя возвращалась домой как можно позже, чтоб, пробравшись в потёмках в свою комнату, «перекантоваться» до утра в ставшей ей чужой квартире. Утром так же быстро умывалась и, не заходя на кухню, хлопала дверью, чтоб укрыться в, может, и не очень нравившемся, но всё же не столь тягостном окружении.
Это походило на затянувшийся дурной сон, в котором «всё плохо», поэтому очень хочется проснуться и с облегчением обнаружить, что на самом деле иначе. И пробуждение у Кати наступило. Правда, совсем другое. На похоронах. Она стояла около заколачиваемого гроба и вдруг совершенно ясно осознала, что отца она больше никогда не увидит. Никакого: ни живого, ни мёртвого. Как и мать. И вообще она теперь совсем одна. А так складно причитающая на краю могилы толстая баба в чёрной юбке с люрексом ей никто, и она даже не помнит её отчества.
|
|
|
Эта вновь проявленная тогда реальность, навалившаяся со всей неумолимостью и безысходностью, сжала Катино сердце, да так и оставила его до сегодняшнего дня съёженным трепещущим комочком. Лучше бы этого пробуждения тогда и не было, лучше бы оставалась она в том дурном сне, где хоть и было плохо, но не так, как сейчас…
…Сигарета кончилась, Катя щелчком послала окурок в сторону леса, достала телефон и начала искать в списке абонентов номер Толика – пора звонить, а то совсем замёрзнешь.
Вдруг сквозь деревья со стороны уходящей в лес присыпанной снежком грунтовки показался свет фар и послышалось надрывное урчание легковушки. Кто это рискнул «перемещаться на местности» в такое время? С боковой дороги на трассу выруливал старый «Москвич» жёлтого цвета. Возраст автомобиля и отсутствие шипов на покрышках явно не способствовали быстрому продвижению, однако, оглушительно взревев двигателем, заслуженный транспорт с разбега взял приличный уклон, выбрался на обочину, где и заглох.
|
|
|
Попытки вновь завестись ни к чему не привели. Водительская дверь распахнулась, и из машины выбрался невысокий мужичок в смешном подростковом пальтишке советских времён и войлочных сапогах на молнии, которые обычно носят пожилые женщины. Мужичок кивнул Кате как старой знакомой и полез под капот.
Пришлось сделать вид, что приветствие не замечено, и неторопливо направиться по обочине подальше от автомобиля, на ходу вызванивая Толика. Монотонные гудки вызова завершились сообщением о том, что надо «попробовать позже», а пока абонент говорить не желает. Стало ясно: добираться до города придется самой. Вдруг кто-то тронул Катю за плечо, и она от неожиданности вздрогнула.
- Чтоть, милая, замёрзла? – перед ней стоял водитель «Москвича» и приветливо улыбался.
- Да вроде как… - не зная, что ответить, автоматически произнесла Катя.
- Тебеть куда ехать надобно? – заинтересованно спросил мужичок.
Он был почти на голову ниже и значительно старше её - лет пятьдесят пять – шестьдесят на вид. Голубые глаза и русая борода делали его похожим на старичка–лесовичка, который внезапно появился перед растерянной девочкой, пошедшей в незнакомый лес за грибами. Вроде и старенький, но кожа на лице чистая и гладкая, только возле глаз тонкие такие лучики-морщинки. Катя видела похожего сказочного персонажа в старых советских рисованных мультфильмах, но уж точно не ожидала встретить его здесь. Ну совсем не похож ни на кого из её теперешних знакомых и клиентов. Или тоже клиент? Новенький, так сказать. А что? Сидел-сидел у себя в избушке, смотрел по телику репортажи о придорожных проститутках да и рванул от своей бабки на ночь глядя, чтоб развлечься с молодухой. Чего только на свете не бывает!
|
|
|
- Тебе, дед, чего надо? – Катя решила расставить точки над «ё».
- Кудать ехать-то, спрашиваю, - всё так же участливо пояснил «лесовичок».
- Тебе зачем? – грубо отсекла Катя.
- Как зачем? – изумился мужичок. - Можеть, нам и по пути, дак подвезу! Чтойть зря мёрзнуть?
Голос звучал искренне, а голубые глаза глядели доверчиво. Было не похоже, что «лесовичок» подошёл к Кате «по профессиональной теме». Она ещё раз рассмотрела его. Одет словно с чужого плеча – всё не по размеру, говор явно не городской – мягкий и какой-то «округлый». И ещё что-то необычное было в этом невысоком полусказочном собеседнике, но вот что? Точно, запах! Сладковатый душистый аромат!
|
|
|
- А чем это от вас пахнет? – поскольку Катя глубоко внутри себя решила, что вопрошающий – человек неопасный и, скорее всего, приличный, она незаметно для себя обратилась к нему «на Вы».
- Дух-то? - улыбнулся «лесовичок». - Дух пчелий, медовый. Пасечник я. Ты-то туть как оказалась, под ночь? Потерялась?
- Почти… не забрали, забыли.
- Как можно живую душу забыйть? – снова изумился «лесовичок».
Господи, неужели он действительно не понимает, кто она такая? Катя пристально посмотрела в распахнутые голубые глаза с лучиками-морщинками. Это как же надо не знать современную жизнь, чтоб не догадаться? Но, похоже, мужичок действительно пребывает в неведении. Ну и пусть себе пребывает, коли так. Остались же ещё в этой стране чудаки неинформированные!
- А Вы куда едете? – решившись воспользоваться внезапным попутчиком, спросила Катя.
- Так до городу, до городу, - закивал пасечник, - поедемть?
- Машина-то заведётся?
- А как жа? Я всё устроил! Там эта, кобуратор…- мужичок развернулся и смешно засеменил к «Москвичу», на ходу оборачиваясь и поясняя, что там он наладил в карбюраторе.
В машине тоже пахло мёдом, а также скошенной травой, струганным деревом и ещё чем-то деревенским и приятным. «Лесовичок» начал перекладывать не встречавшиеся до этого Кате деревянные приспособления с переднего пассажирского места назад, туда, где, по логике, должно быть сиденье заднее. Однако вместо него стояли какие-то ящики.
- Что это? – спросила Катя.
- Как что? Ульи! - ответил пасечник, заводя автомобиль.
Он произнёс это так, будто очень удивился и одновременно сильно огорчился из-за незнания пассажиркой такой «очевидности». Что же ещё может находиться в старом «Москвиче» на месте заднего сиденья? Катя решила, что в такой ситуации интересоваться, зачем в машине ульи, не стоит, и перевела разговор на другую тему:
- А Вам в городе куда?
- Так к рынку, к рынку, который в центре, – пояснил «лесовичок», аккуратно выруливая на трассу. - Завтрать день торговый, товар надо доставить. Обычноть купец сам берёть, а сёдня, вишь, не прибыл. Значить, самому надо. Уговор такой!
- Так Вы мёд на продажу оптовику везёте?
- Ну, по-вашему, оно так, - кивнул пасечник, подумал и добавил: - Меня Николаем звать!
- А по отчеству как?
- А по отчеству лучше не надоть. Сложное оно у меня, отчество-то, для городского уха напряжное. Лучше Николай. Или дедя Коля.
- А дедя - это как? Дядя или дед? – не поняла Катя.
- Кому как сподручней. Кому дядя, а кому дед. Одно слово - дедя. А тебя как звайть-величать?
- Катя.
- Екатерина, значить. Это правильно. Это звучно. Так тебеть куда в городе?
- Да можно и к рынку, там уж я сама доберусь.
- Нет уж, - пасечник критически осмотрел Катино одеяние, - больно ты не в погоду одета. Довезу до дому!
Это было произнесено без всякого осуждения, но настолько твёрдо, что Катя поняла – возражать бесполезно. Дедя Николай хотел сказать ещё что-то, но тут заверещал сотовый, высветив в графе «Абонент» емкую характеристику звонившего – «Толик-чмо-и-алкоголик».
- Чего тебе? – вместо приветствия произнесла Катя.
- От работы отвлекаю? – захихикал в трубке неприятный голос.
- Нет. Говори.
- А зря, - в трубке опять захихикало, - больше работаешь – больше получаешь! Точно не под клиентом?
И вдруг Кате стало неудобно перед рулившим Николаем, который мог услышать этот разговор. Очень уж не вязался он и атмосфера в машине с осточертевшим Толиком и её повседневной жизнью. Чтоб ускорить беседу, она грубо произнесла:
- Или по делу давай, или вешаю трубку!
- Забрать тебя? – напряжённо спросил сутенёр.
- Да ты же пьяный, куда тебе ехать? – по голосу Толика было слышно, что он выпил. - Сама доберусь.
- Ну, тебе виднее, - с явным облегчением произнесли на том конце, и разговор прервался.
Засунув сотовый в розовый чехол со стразиками, Катя опустила его в карман блестящего плаща. И зачем трубку взяла? Всё равно Толик второй раз перезванивать бы не стал. Сидит, поди, в каком-нибудь кабаке с такими же никчёмными «бизнесменами» и бухает. И не поехал бы он никуда, не нужны ему эти мотания по заснеженным разбитым дорогам за единственной проституткой – «экономически нецелесообразно», как он любит говорить. Как деньги забирать – целесообразно, а как обеспечить этот заработок – нет. Надо уходить от него… хотя где лучше?
Катя уставилась в боковое окно, за которым в ранних сумерках начали проглядывать окраины города, серые и неуютные. Такие же, как последние два года её жизни. После смерти отца всё вокруг сделалось вот таким серым и неуютным, даже её комната, которая теперь напоминает скорее угол в коммуналке. Точно, иначе квартиру и не назовёшь - коммуналка: место, где сосуществуют совершенно чужие друг другу люди. И ничего этих людей не объединяет кроме мест общего пользования и оплаты коммунальных счетов.
Пока отец был жив, Катя почти не замечала его, не ценила их отношений, а как не стало, поняла, что любила, ощутила, что даже его молчаливое присутствие было надёжной жизненной опорой. Может, и мачеха по-своему отца любила? И зря говорят, что вышла за него для статуса: мол, несолидно в её годы ни разу замужем не побывать. А так – благородная вдова, которая сейчас честно «отрабатывает»: поставила памятник на могиле, ходит на кладбище, прибирается там.
И церковь с такими же вдовыми тётушками навещает: вместе ставят свечки за упокой душ мужей усопших. Под влиянием этой своей новой компании мачеха даже достала с кухонных антресолей облупленную икону и водрузила её на сколоченный отцом стеллаж между мешков и коробок. Новую икону покупать не захотела - зачем тратиться, если эта «ещё хорошая»? По церковным праздникам приносит из храма свечки и ставит перед иконой в миску с крупой, так как на подсвечник денег тоже жалко.
После смерти отца мачеха сразу свою прижимистость показала - сообщила, что никакой финансовой помощи с её стороны Катя не дождётся. Денег на книжке у отца почему-то не оказалось, но новоиспечённая вдова на все расспросы отвечала одно и то же: «Вот как есть, так и было. Не знаю ни про какие деньги». Тогда и встал вопрос о заработке, тогда и появился Толик со своим «ну что, заработаем на красивую жизнь?». И куда деваться, если нигде студентку на работу не берут, а существовать на что-то надо? И что делать в такой жизненной ситуации? Мама с папой не научили, в школе про такое не рассказывали. Противно, но согласилась.
А потом привыкла. Денег, и правда, хватало; на красивую жизнь – нет, а на существование - хватало. Мачеха это быстро заметила и однажды потребовала с Кати оплаты всех коммунальных платежей.
- Почему я одна платить-то буду? – возразила тогда Катя. – Живём вместе.
- Квартира твоя по закону, ты собственница, а я только прописанная, - начала аргументировать мачеха, и стало понятно, что к разговору она готовилась давно.
- Сейчас живёте? Вот и платите свою долю!
- Живу, да ещё и тебя, проститутку, кормлю да обслуживаю! Думаешь, не знаю, откуда у тебя деньги?..
Сошлись на том, что квартплата пополам, у каждой свой холодильник, никаких ночующих мачехиных родственников в Катиной комнате, и никто друг другу не указывает, как жить. Последнее, правда, мачехе не удавалось: всё, что думала о падчерице, её знакомых и образе жизни, она тут же излагала без обиняков, поэтому и скандалы никогда не прекращались, лишь немного затухая в периоды общих мероприятий по уборке. Так что точно - коммуналка, и никак иначе.
Невесёлые воспоминания прервал Николай:
- Твой звонил?
- Какой мой? – не поняла пребывающая в грустных размышлениях Катя.
- Ну, молодой человек, жаних, - пояснил пасечник и с улыбкой заговорщически подмигнул, от чего стал ещё больше похож на лукавого лесовичка.
- А-а, нет. Так, козёл один.
- С козлом-то, знамо дело, разговор неважный, - охотно согласился Николай. - Учится с тобой?
- Кто?
- Козёл-то?
- А-а, вроде того… - соврала Катя.
- Понятна, тожа студент, – кивнул Николай, закрыв для себя эту тему.
Но поговорить ему явно хотелось ещё. Катя тоже была не прочь отвлечься от невесёлых мыслей. Да и когда ещё выпадет случай пообщаться с нормальным человеком? А этот мужичок, хоть и простецкий, а в душу особо не лезет и проблемами не грузит. Но всё же жизнь учит о себе ничего не рассказывать, лучше спросить о чём-нибудь собеседника.
- А Вы почему сами за рулём? Больше некому?
- Кому жа ещё? Я уговаривался – мне и исполнять.
- Ну, дети могли бы помочь.
- Занятые они у меня, дети-то. Некогдать им. Сын в начальниках, в городе живёть, а дочерям тожа не с руки - с внуками сидять.
- С Вашими внуками?
- Зачем с моими? Мои уже большенькие, со своими.
Катя недоверчиво посмотрела на Николая. Нет, не может быть, чтоб у него уже правнуки были. Молод ещё, путает что-то. Сейчас выясним.
- Извиняюсь, конечно, а сколько Вам лет?
- Так восемьдесять шешть, Катенька, скоро восемьдесять семь справится.
Да уж, а по виду никак не скажешь. Катя, как и любая женщина, знала, что возраст человека выдают руки, поэтому искоса взглянула на руль, крепко сжимаемый водителем. Кисти рук со скрюченными грубыми пальцами и набухшими узловатыми венами были покрыты темной задубевшей кожей. Но движения этих кистей при управлении автомобилем были не по-стариковски легки и точны. Николай почувствовал недоверчивый взгляд пассажирки и улыбнулся.
- Нихто не верить. Когда чего вручають как ветерану войны, обязательно документ требують. Молодо, говорять, выглядишь больна.
- Так Вы воевали?
- А как жа! Я тода ещё в силу не вошёл, не мужик ещё поначалу был, но тожа воевал. Как немец к городу подпёр, так нас всех, кто винтовку мог осилить, под ружьё и поставили.
- К какому городу?
- К нашему, к какому ещё? Вот тут жа и воевали, - Николай мотнул головой, как бы указывая русой бородой на места боёв.
- Так немцы же наш город оккупировали вроде?
- Не навроде, а так и было – занимали. Очень я тода за семью переживал… - Николай замолчал, словно что-то припоминая, затем добавил: - А потом мы его, город-то, обратно брали… Много народу легло. Вона, вдоль дороги, что ни ямка – воронка, что ни бугорок – огневая позиция. Тута и ползали…
Водитель замолчал, молчала и Катя. Последнего «правильного» ветерана она ещё в школе видела, на уроке мужества: приходил высокий седой дед в красивой офицерской форме с орденами, рассказывал хорошо поставленным голосом о героизме советских воинов; она с другими девчонками ему цветы вручала. Но тогда это как-то официально было, типа «так положено». А тут – живой человек, в смешном пальтишке, едет рядом, показывает на кочки за окном, говорит, что ползал среди них, с врагом сражался…
…Так молча в город и въехали: ветеран–лесовичок, похоже, думал о чём-то своём, а Катя не решалась прервать это его состояние. Да, если честно, и не знала, что сказать.
Миновав пост ДПС, Николай заговорил сам:
- Ты, Катенька, кажи, дорогу-то. Задумался я, про всё забыл.
- Да где Вам удобно, там и остановите, я доберусь, – неожиданно для себя засмущалась Катя.
- Нет уж. Уговорились – значить довезу! – мягко, но безоговорочно подытожил Николай.
Подъехали к длинному панельному Катиному дому, вдоль которого, как в аэродинамической трубе, сквозил холодный ветер, вынимавший бумагу и рваные пакеты из мусорных контейнеров. Плотные ряды припаркованных автомобилей полностью закрыли выпавший накануне снег, лишь одинокие колючие снежинки бились в их лобовые стёкла, пытаясь зацепиться и найти покой под дворниками. Бледно-жёлтый отсвет от ламп над подъездами только подчёркивал неуютность и промозглость обстановки.
- К какому подъезду-то? – начал уточнять Николай.
- Всё-всё, приехали, мне - в крайний, – соврала Катя.
Зачем соврала? Почему не хотела, чтоб Николай знал, где она живёт? Так нашкодившие подростки врут застукавшему их участковому, называя вымышленный адрес проживания и номер чужой школы. Может, просто не хотела больше пользоваться добротой ветерана, доставлять ему неудобства?
- Сколько я Вам должна? – Катя знала, что в кармане блестящего плаща лежит пачка тысячных – заработок всей «бригады» за несколько дней; любая сумма её не пугала.
- Да что ты, Катенька, - улыбнулся Николай, - какие деньги? Погоди, я тебе сейчас медку отложу!
- Не надо, не надо, - вконец засмущалась Катя и зачем-то снова соврала: - Аллергия у меня на него.
- Вот незадача-то, - засокрушался пасечник, - но ты у меня без гостинца не уйдёшь, не уйдёшь.
Он порылся в кармане своего подросткового пальтеца и вынул две мятые пятисотрублёвые купюры.
- Так, одну – мне на бензин, а это – он протянул Кате вторую купюру - тебе. Я гляжу, ты барышня небогатая, вот и гостинец тебе, значить.
Видя, что пассажирка собралась отнекиваться, Николай сунул деньги Кате в карман.
- Всё, вылазь! - наигранно сурово произнёс он и, дождавшись, когда Катя выберется из машины, добавил: - А одёжку-то зимнюю справь. Рано студиться, рожать тебе ещё!
Николай захлопнул пассажирскую дверку изнутри и махнул рукой, указывая на подъезд. Катя поняла, что ветеран не тронется, пока не убедится, что она зашла домой. Быстро юркнув в чужое парадное, она поднялась на пол-этажа и долго смотрела сквозь пыльное треснутое стекло на аккуратно выруливающий из двора «Москвич». Рука в кармане нащупала мятую пятисотрублёвку.
- Спасибо, дедя, - зачем-то вслух произнесла Катя.
Потом она спустилась, вышла на улицу и быстро перебежала через два подъезда в свой. Между вторым этажом и третьим, на котором она жила, стоял выпивший Толик и курил.
- Заждался, заждался, - слащаво заулыбался сутенёр, - давай выручку!
- До завтра подождать не мог?
- Значит, не мог, - Толик взял протянутую пачку, пересчитал купюры и сделал недовольное лицо. - Это всё?
- Всё, что тебе полагается! – отрезала Катя.
- А здесь и за того лоха?
- Какого лоха?
- Который привёз тебя на жёлтой развалюхе. И как ты только в таких условиях работаешь?
Катя медленно поднялась на пару ступенек, чтоб встать выше Толика, и резко с разворота залепила ему пощёчину. Потом спокойно дошла до своей квартиры, открыла, перешагнула порог и, не оборачиваясь на ошарашенного сутенёра, с силой захлопнула дверь.
Дата добавления: 2019-07-17; просмотров: 116; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!