I. Еврейское судопроизводство 14 страница

пит поля и будет продано поле другому человеку, то уже нельзя вы­купить" (ст. 20). И далее: “Поле то, когда оно в юбилей отойдет, будет святынею Господу, как бы поле заклятое; священнику доста­нется оно во владение" (ст. 21). По первому определению посвятив­ший лишается права выкупа поля, если оно будет “продано другому человеку". Здесь не ясно, кем будет продано. По синодальному, при­веденному нами, переводу продажа, по-видимому, предполагается со стороны не посвятившего, а кого-то другого, так как в первом предложении стоит активная форма, а во втором страдательная. По­добную же форму имеет Вульгата: “Si autem nolucrit rcdimcrc, sed alteri cuilibet fuerit venumdatus”. Такого же чтения держится Заль- шюц, который па основании этого чтения прямо высказывает мне­ние, что продажа производилась со стороны священнической хозяй­ственно-распорядительной власти¹. Но такое чтение и понимание его нс объясняет тех важных последствий, которые ведет за собой для посвятившего такая продажа, именно лишения права выкупа и юби­лейного права — безвозмездного возвращения своего владения. Кро­ме того, так понимаемый, этот закон мог подать повод к важным злоупотреблениям со стороны священнической хозяйственно-распо­рядительной власти, которая ввиду того, что проданное ею посвя­щенное поле в юбилейный год “священнику достанется во владе­ние", всегда в интересах сословия старалась бы как можно скорее продать посвященное поле и таким образом лишала бы посвятив­шего и его наследников их родовой, по закону неотчуждаемой позе­мельной собственности. Другой смысл имеет текст LXX: ’Eav бе Р-Л AvTpwrai tov aypov, xai dxodwrai rdv ayp^v avOpwro етерщ, ovxeti pf) ZuTpwoqTai aurov. По этому чтению продажа предполагается со стороны посвятившего^{[299] [300] [301] [302]}, на что ясно указывает активная форма двух глаголов с одним подлежащим^[303]. Такое чтение

и понимание с удобством объясняет важные последствия продажи без выкупа. Если продавцом здесь является сам посвятивший, т. е. отказавшийся на время от всех прав на посвященное, и если он про­дает посвященное как свою собственность, не имея на то. без выку­па. никакого права, то продажа в данном случае составляет преступ­ление, похищение у святыни принадлежащего ей. святотатство. С этой точки зрения понятно и лишение посвятившего права выкупа и юбилейного права возвращения владения. Только тяжестью преступ­ления можно объяснить тяжелое лишение посвятившего тех прав, которые составляют сущность Моисеева законодательства относи­тельно недвижимой собственности. А насколько закон, допустив­ший в рассмотренном случае исключение, ценит принцип неотчуж­даемости недвижимого владения, показывает следующее узаконе­ние, которым определяется образ посвящения святынь нс своей ро­довой, а купленной собственности. "Если кто посвятит Господу поле купленное, которое не из полей его владения; то священник должен рассчитать ему количество оценки до юбилейного года, и должен он отдать по расчету в тот же день, как святыню Господню. Поле же в юбилейный год перейдет опять к тому, у кого куплено, кому при­надлежит владение той земли”¹. По этому узаконению, желавший посвятить поле, купленное им у “обедневшего брата”, не имел пра­ва передать святыне самое поле, а только ценность его по священ­нической оценке; самое же поле должно было оставаться у него, что­бы в юбилейный год перейти к прежнему владельцу. Сумма, прихо­дившаяся по оценке, передавалась “в тот же день”, т. е. в день по­священия.

Рассмотренными постановлениями исчерпывается содержание Моисеевых законов о недвижимой собственности^{[304] [305]}, составляющей главный источник экономического благосостояния в жизни народа. Характеристические черты этих законов представляются в следую­щем виде.

Земля принадлежит в собственном смысле Иегове, но она отда­на Им во владение Израилю и в этом смысле составляет общее вла­дение всех членов народа. Как общее владение всего народа, она распределяется между коленами, поколениями и семействами, смотря

по количеству входящих в них членов, так, чтобы при дальнейшем делении на каждое хозяйство пришлось по равному наделу, и после этого в своих частях становится неотчуждаемою собственностью как указанных общественных единиц колен, поколений и семейств, так и отдельных личностей. Неотчуждаемость владения этих общих единиц гарантируется законами о наследстве, не допускающими пе­рехода его в другое колено, поколение или даже семейство, а неот­чуждаемость владения личности гарантируется ограничением прав ее в распоряжении своею собственностью. Ограничение выражает­ся в законах о продаже недвижимого владения. Но это ограничение прав личности в распоряжении своею собственностью, по мысли за­конов Моисея, не есть бесцельное, слепо логическое следствие об­щинного (на основании принадлежности земли Иегове и никому еще в частности) характера землевладения, жертвующего выгодами лич­ности отвлеченной выгоде общего, как это было по преимуществу в государствах древнего мира; здесь оно, напротив, служит к выгоде личности, поставляя ее в нормальное отношение к общему, так как этим ограничением достигалось то, что каждый частный член по­стоянно имел самостоятельный источник экономического благосос­тояния и в силу этого постоянно сохранял свою личную самостоя­тельность, не поступая в экономическую зависимость от общества. Правильное отношение личности к обществу устанавливает правиль­ное же отношение одной личности к другой. Такое отношение меж­ду личностями ио Моисееву законодательству обусловливалось воз­можным экономическим равенством между собою, каковое поддер­живалось узаконениями, устранявшими возможность чрезмерного возвышения или обогащения одной личности за счет другой или ра­дикально восстановлявшими нарушенное равенство.

Таковы законы Моисея относительно земельной и недвижимой собственности. Относительно другого рода собственности, именно движимой. Моисеево законодательство не представляет никаких осо­бенностей. Ее, как полное произведение самого человека, закон не стесняет никакими особенными определениями и распоряжение ею предоставляет в полную волю собственников, действующих в этом случае по указанию обыкновенного опыта, обычая и расчетов лич­ной выгоды. Интересные особенности представляются только в за­конах о долгах. Но прежде обратимся к рассмотрению законов о на­следстве, как тесно связанных с законами о земельном владении.

Законы о наследстве

v

Законы о праве наследства, как известной форме перехода соб­ственности из одних рук в другие, тесно связаны с законами о соб­ственности вообще, составляют, в сущности, часть их. Так как глав­ный предмет наследования состоял в земельном уделе, как главной основе экономического благосостояния, то и законы о наследстве составляют юридический вывод из законов о земельном владении.

Недвижимое имущество считалось неотъемлемою собственнос­тью всего колена, а в своих частях — собственностью племен или семейств в колене. Отсюда право наследства естественно ограничи­валось этими общественными единицами, за пределы которых оно не могло переходить. Так как земельные наделы при разделе земли по жребию были розданы “по числу имен” лиц мужского пола¹ и получили их имена, чтобы под этими именами переходить из рода в род, то естественными наследниками этих наделов, по смерти вла­детеля, являются его сыновья как носители его имени и хранители его рода.

Закон ясно утверждает такое право сыновей на наследство отца: “если кто умрет, нс имея сына, то передавайте удел его дочери его”^{[306] [307]}. Закон нс говорит положительно о праве сына на наследство, но са­мая форма закона, обусловливающая право наследства дочери от­сутствием сына, предполагает право сына на наследство прочным, нс требующим особого определения. Такое право сына, кроме его логического вывода из законов о земельном владении, привязанном к имени мужского лица в роде, имеет глубокое историческое осно­вание, делающее это право бесспорным. Так, Авраам отдаст своему сыну все свое имущество'. Раздел имения между сыновьями, по-ви­димому. был равный, кроме первого сына, который издавна пользо­вался особыми привилегиями в праве на наследство. Это так назы­ваемое право первородства — favor primogeniturae. Это древнее право настолько соответствовало новым узаконениям о собственности.

имевшим главною задачею сохранять в большей или меньшей цело­сти родовое земельное владение с постоянным личным представи­телем рода во главе, что Моисей вполне признал это право, придав ему большую юридическую прочность более точным определением его.

“Если у кого будет две жены, одна любимая, а другая нелюби­мая, и как любимая, так и нелюбимая родят ему сыновей, и первен­цем будет сын нелюбимой, то при разделе сыновьям своим имения своего он не может сыну жены любимой дать первенство пред пер­вородным сыном нелюбимой; но первенцем должен признать сына нелюбимой, ибо он есть начаток силы его, ему принадлежит право первородства”¹. Этим точным определением права первородства за­кон даст юридическую форму древнему обычаю, который в своей прежней, неопределенной форме давал повод к различным семей­ным ссорам, интригам, неудовольствиям, которым теперь положен конец. Право первородства давало привилегию на двойную часть в наследстве. Первенцу, говорит закон, должно “дать двойную часть из всего, что найдется” у оставившего наследство. Закон утвержда­ет это древнее право потому, говорит Зальшюц, что оно имеет близ­кую связь “с определениями закона о земельном владении и с осо­бенностями начал, положенных в основу семейной жизни”. В соот­ветствии с ними “тот, кто призван был после смерти отца быть гла­вою его дома, получал большую часть в наследстве для того, чтобы мог поддерживать родовое достоинство дома (нечто подобное со­ставляют новейшие майораты). Право на двойную часть в наслед­стве простиралось, как видно из ст. 17, не только на недвижимое, земельное владение, но на все, что только было, следовательно, и на движимое имущество”^{[308] [309]}. Получали ли часть в наследстве и сыновья наложниц и какую именно, закон нс определяет, предоставляя дело давнему обычаю и установившейся практике. А по обычаю и они наследовали часть из имения наравне с другими сыновьями, кроме первородного. Так, Иаков в благословении своем не делает разли­чия между сыновьями своих жен и служанок (наложниц)³. Обыкно­венно приводимый против этого случай — лишение Измаила наслед­ства в пользу Исаака — доказывает скорее равномерность раздела наследства, так как Сарра из боязни, что Авраам разделит свое иму­щество и сыновьям наложниц и, таким образом, лишит сс собствен­ного любимца — сына значительной части богатства, настояла на

удалении и наложниц и их сыновей. “И показалось это Аврааму весь­ма неприятным”, т. е. как бы противным обычаю¹. Сыновья блуд­ниц. по-видимому, не наследовали вовсе, как показывает лишение Иеффая, который был плодом незаконной связи, братьями отца его части в наследстве^{[310] [311] [312]}. Но самый протест Иеффая. то, что он считал такое лишение ненавистью и жестокостью, показывает, как справед­ливо говорит Михаэлис, что этот случай нс был обыкновенным’. Об­щая мысль Моисеева законодательства в данном случае та. чтобы каждый член рода мужского пола, носящий родовое имя, пользо­вался и родовым владением, связанным с этим именем.

Ближайшим наследником после сына являлась дочь. “Если кто умрет, не имея у себя сына, то передавайте удел его дочери его”^[313]. Закон признает за дочерью право на наследство, но, по ясному вы­ражению его, это право он обусловливает отсутствием сына, т. е. дочь наследует только тогда, когда нет сына, при сыне же. следова­тельно, она не наследует. В библейской практике представляется несколько случаев наследования дочерью имущества отца при сыне (рассмотрение их представлено в главе ‘"о семейных отношениях”). Рассматриваемое узаконение относительно права наследства доче­ри вызвано обстоятельством, показавшим возможность нарушения первоначального разделения земли по именам. У Салпаада, вошед­шего в исчисление дня получения наследственного удела, не было сыновей, а было пять дочерей. Его дочери “предстали пред Моисея и пред Елеазара священника, и пред князей, и пред все общество, и сказали: отец наш умер в пустыне, и сыновей у него не было. За что исчезать имени отца нашего из племени его, потому что нет у него сына? Дай нам удел среди братьев отца нашего”^[314]. Эта просьба доче­рей Салпаада — дать им во владение отцовский удел, по-видимому, указывает на древнее обычное право, по которому дочери абсолют­но не наследовали, даже когда не было сыновей — иначе просьба их была бы бесцельна и излишня. Так понимают этот факт Михаэ­лис и Зальшюц^[315]. Но такое понимание едва ли основательно, так как в обычном праве были даже случаи наследования дочерей при сы­новьях^[316]. Болес основательным представляется предположение, что

просьба их вызвана была нс древним правом, абсолютно лишавшим их наследства, а особенными обстоятельствами, при которых им при­шлось быть наследницами: они являлись наследницами такого иму­щества своего отца, которым он еще фактически не владел, так как умер еще “в пустыне”. Следовательно, их просьба вызывалась опа­сением, как бы их нс обошли при фактическом действительном рас­пределении земли. Они, в некотором смысле, просили себе самосто­ятельного надела, а не просто наследства: “дай нам удел среди бра­тьев отца нашего” — говорят они. Закон утверждает их в праве отца, которое он получил еще ante rem и которым фактически имели вос­пользоваться уже только дочери. По поводу этого обстоятельства закон, для точного определения градации наследования, излагает сущность законодательства о правах на наследство, в числе кото­рых констатируется и рассматриваемое нами право дочерей на на­следство отца, нс оставившего сыновей.

Итак, за неимением сына надел передается дочери, она является представительницею угаснувшего в мужской линии рода и носитель­ницею его имени. Но предоставление дочери права на отцовский на­дел могло повлечь за собою нарушение правильного распределения земельных владений вообще по коленам, так как дочь, выйдя замуж в другое колено (что было возможно), и свой надел присоединила бы к колену своего мужа, отняв его у колена своего отца. Такой факт был бы противоречием с общими законами Моисея о землевладе­нии. по которым земельные участки в их распределении по коленам были неотъемлемою собственностью колен. Ввиду возможности та­кого факта, опасение которого высказали главы семейств того пле­мени. в котором были дочери Салпаада. был установлен закон, по которому “всякая дочь, наследующая удел в коленах сынов Израи­левых, должна быть женою кого-нибудь из племени колена отца сво­его. чтобы сыны израилсвы наследовали каждый удел отцов своих, и чтобы нс переходил удел из колена в другое колено; ибо каждое из колен сынов израилевых должно быть привязано к своему уде­лу”¹. Этим законом устранена возможность нарушения прав колена на подведомственные ему отдельные участки.

Порядок наследования по боковым — восходящим и нисходя­щим линиям, коротко определяется в следующем узаконении: “Если же нет у умершего дочери, передавайте удел его братьям его. Если же нет у него братьев, отдайте удел его братьям отца его. Если же нет братьев отца его, отдайте удел его близкому его родственнику

из поколения его, чтоб он наследовал его; и да будет сие для сынов израилевых поставлено в закон”¹. Этим кратким определением Мо­исей заключает законы о порядке наследования, предоставляя под­робную, детальную разработку их обычаю и истории. В более под­робную регламентацию входит законодатель в области законов о долгах, составляющих также часть законов о собственности вообще.

Законы о долгах

VI

Законы о долгах, представляющих собой одну из форм распоря­жения имуществом, в Моисеевом законодательстве тесно связаны с общим законодательством о собственности и проникнуты тем же воз­вышенно-теократическим духом, каким отличается и все Моисеево законодательство о собственности. Этот теократический дух здесь выражается в учреждении если и нс тождественном по названию, то тождественном по сущности с учреждением субботнего года. Это учреждение гак называемого “года прощения”. “В седьмый год де­лай прощение”^{[317] [318]} — гласит закон. Закон нс определяет, какой это седь­мой год: совпадал ли он с седьмым субботним годом или составлял особую седмичную систему. Но ввиду того, что характер этого го­да вполне соответствует характеру субботнего года и что закон нс определяет момента, с которого должно начинать счет седьмых го­дов прощения, что было бы необходимо, если бы он представлял собою новую, независимую от субботней, систему, — можно с дос­таточным основанием отождествить год прощения с субботним го­дом. Так смотрит на дело большинство исследователей\ В таком случае год прощения теряет свое самостоятельное значение и явля­ется лишь одною стороною субботнего года, но от этого он не теря­ет своего великого значения: напротив, субботний год придает ему

еще больше силы, вводя его в грандиозную, обнимающую весь круг социально-гражданской жизни народа, субботнюю систему. Но преж­де чем указывать значение субботнего года в области законов о дол­гах, рассмотрим предварительно характеристические особенности долговых отношений между членами Моисеева государства.

Члены Моисеева государства, основанного исключительно на земледелии и отчасти на скотоводстве, были чужды духа спекуля­ции. поддерживаемого и развиваемого в народе торговлею и други­ми подобными промыслами. Поэтому им неизвестен был и тот кре­дит — источник долговых обязательств людей между собою, — ко­торый составляет необходимую принадлежность нашего спекулятив­но-промышленного времени, когда громадное количество людей живет нс непосредственным извлечением произведений из земли, а искусственным возвышением ценности этих произведений, для чего требуются грандиозные комбинации и предприятия, требующие больших затрат, которые и возможны только при широком разви­тии кредита. В Моисеевом государстве долговые обязательства вы­зывались только необходимостью, когда благодаря развивавшемуся неравенству одни — обедневшие — вынуждались для поправления своих материальных обстоятельств обращаться к другим разбо­гатевшим — с просьбою о займе. ‘’Если будет у тебя нищий кто- либо из братьев твоих на земле твоей, то нс ожесточи сердца твоего и не сожми руки твоей пред нищим братом твоим, но открой ему руку свою и дай ему взаймы, смотря по его нужде, в чем он нужда­ется”¹. Долговые обязательства в таком случае, как служащие нс сред­ством для спекуляции, а средством облегчения неизбежного соци­ального зла — неравенства по состоянию, средством для выхода из нужды, должны были получить законодательную регламентацию сообразно с их назначением. Сами по себе долговые обязательства, служащие выражением экономического неравенства, имеют тенден­цию еще больше закреплять это неравенство, так как поставляют должника, надеющегося посредством займа поправить свои тяже­лые обстоятельства, в зависимое положение от кредитора, получаю­щего в силу долгового обязательства известное право на действие и имущество должника, в известном смысле на его личность. Эта за­висимость увеличивается от тех условий, которые сопровождают дол­говое обязательство и которые притом назначаются в большинстве случаев со стороны кредитора. Еще более почувствуется тяжесть дол­гового обязательства, когда заем нс произведет ожидавшегося об-

лсгчсния житейских обстоятельств, а благодаря какому-либо несча­стью ляжет лишь новым бременем на голову несчастного бедняка. Тогда долговые обязательства, имеющие целью облегчить тяжесть социального зла, сами становятся этим злом, и отыскание способа устранить его из общественной жизни составляет такую же вели­кую социальную проблему, какою представляется и самый вопрос об устранении социального неравенства вообще. Моисеево законо­дательство представляет следующий способ решения этой проблемы.

---

Дата добавления: 2019-07-17; просмотров: 142; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!