Общие замечания о механизмах, вызывающих терапевтический прогресс в психоанализе 9 страница

Большинство суждений по поводу реакций и контрпе­реносов аналитика, связанных с идеализирующим перено­сом, относятся и к зеркальному переносу, а многие предыду­щие выводы применимы и к данной ситуации. В частности, мы снова вспомним изречение Фрейда, что аналитик, осо­знавая потребности пациента и свои собственные реакции, должен уметь контролировать, сколько он дает пациенту, «иногда даже в очень большой степени»². На пути к интегра­ции инфантильной грандиозности и эксгибиционизма пациента аналитик должен в течение долгого времени демонстрировать свое сочувственное понимание требо­ваний пациента служить отражением его осторожных попыток реактивировать ранние формы любви к себе.

² Это утверждение было цитиронапо выше (с. 288).

Но, кроме того, он и в самом деле должен стать таким «увеличительным» зеркалом, отражающим эти потреб­ности через неотвергающие интерпретации зачастую едва заметных проявлений реактивированного инфантильного нарциссизма пациента. Однако аналитик сможет справить­ся с этой задачей только в том случае, если без чувства оби­ды и с терпением отнесется к тому, что, в сущности, ему от-ведено более чем скромное место и что пациент требует от него исполнения весьма ограниченного набора функций.

Проблемы аналитика и, соответственно, потенциаль­ные помехи аналитической реактивации грандиозной самости являются совершенно иными, когда он сталки­вается с такими разновидностями терапевтической реак­тивации грандиозной самости, как слияние и близне­цовый перенос (перенос по типу второго «я»). Будучи объектом зеркального переноса, аналитик может ока­заться неспособным понять нарциссические потребности пациента и ответить на них соответствующими интер­претациями. Самыми распространенными опасностями, которым подвергается аналитик при близнецовом перено­ге и слиянии, являются скука, отсутствие эмоциональной вовлеченности в отношения с пациентом и недостаточная концентрация внимания (включая такие вторичные реак­ции, как открытое проявление недовольства, увещевания, постоянное стремление интерпретировать сопротивле­ния и другие формы рационализируемого отыгрывания напряжения и нетерпимости).

В большинстве случаев склонность аналитика испы­тывать скуку и трудности сосредоточения внимания на па­циенте в случае переноса по типу второго «я» (близне­цового переноса) и слияния объясняются относительно простым набором причинных факторов. Краткий мета-психологический анализ процессов внимания поможет нам понять возникновение специфической тенденции аналитика к невнимательности, когда он сталкивается с переносом-слиянием или близнецовым переносом.

Настоящая бдительность и концентрация внимания в период продолжительного наблюдения может сохра­няться только тогда, когда наблюдатель глубоко вовлечен в этот процесс. Направленные на объект стремления.

как правило, вызывают эмоциональную реакцию у того, на кого они направлены. Таким образом, даже если анали­тик по-прежнему пребывает в полной растерянности отно­сительно значения того, о чем говорит пациент, наблю­дение за (объектно-инстинктивными) проявлениями переноса обычно не вызывает}' него скуки.

Разумеется, иначе обстоит дело, если скука аналитика является защитной. Хотя в этих случаях аналитик вполне понимает траисферентное значение того, о чем говорит пациент, но не желает этого делать. Он может, например, бессознательно стимулироваться либидинозными транс-ферентными проявлениями пациента и поэтому защи­щаться, демонстрируя отсутствие интереса, от попыток пациента его соблазнить. Во всех этих случаях мы имеем дело не с настоящей скукой, а с отвержением эмоцио­нальной вовлеченности (включая предсознательное вни­мание), которая на самом деле присутствует под поверх­ностным слоем личности аналитика.

Таким образом, в случаях защитной скуки глубинные слои психического аппарата становятся недоступными из-за защитной активности поверхностного слоя. Однако когда внимание аналитика является равномерно парящим, то есть когда базисная установка аналитика на наблюдение не нарушена, глубинные слои его психики открыты для стимулов, порождаемых сообщениями пациента, тогда как интеллектуальная деятельность высших когнитивных уровней временно в значительной мере — но вместе с тем избирательно! — приостанавливается. Пока неразрешен­ные конфликты аналитика, связанные с его собственными бессознательными либидинозными и агрессивными реак­циями, не нарушают его восприимчивость к (объектно-ин­стинктивным) трансферентным сообщениям пациента, аналитик будет способен в течение долгого времени оста­ваться внимательным слушателем и не будет спасаться бегством ни с помощью установки незаинтересованности и эмоционального отстранения, ни с помощью преждевре­менной интерпретации поведения пациента с (пред)со-знательной целью прекращения дискуссии.

Однако вербальное и невербальное поведение анали-зандов, страдающих нарциссическими нарушениями лич-

ности, не затрагивает бессознательной настроенности и внимания аналитика так, как ассоциативный материал при неврозах переноса, который состоит из направлен­ных на объект инстинктивных стремлений. Правда, при идеализирующем переносе пациент может распоря­жаться аналитиком как переходным объектом несколько более высокого уровня, и, таким образом, как отмечалось выше, собственный нарциссизм аналитика вызывает либо стимуляцию, либо разочарование, а потому его внимание легко оказывается поглощенным.

Все это относится и к зеркальному переносу в узком значении термина, хотя и по несколько иным причинам. Несмотря на то, что аналитик важен здесь пациенту лишь в качестве зеркала и эха для его реактивированной гран­диозной самости, к нему по-прежнему обращаются или от него защищаются, или от него отгораживаются в связи с активированными нарциссическими потребностями пациента. Таким образом, у аналитика стимулируется разнообразные эмоциональные реакции в ответ на эти

обращения, и они привлекают к себе и поддерживают его
внимание.

Однако когда активация грандиозной самости проис­ходит в форме ее слияния с психическими репрезентанта­ми аналитика (отчасти это относится и к переносу по типу второго «я»), то никакого объектного катексиса не су­ществует, и привязанность пациента к аналитику имеет

специфический архаичный характер. Таким образом, хотя
внимание аналитика активируется когнитивной задачей
понимания загадочных проявлений архаичных нарцис-

сических отношений — и несмотря на то, что он может
чувствовать себя угнетенным очевидными, хотя и не выска-
чанными требованиями пациента, которые с точки зрения
цели переноса-слияния равносильны полному порабоще­
нию, — отсутствие объектно-инстинктивных катексисов
часто не позволяет ему оставаться по-настоящему внима-
тельным в течение долгого времени.

Хотя данные рассуждения относятся к естественным и универсальным особенностям человеческих реакций, обученный психоаналитик должен уметь справляться со склонностью к отводу своего внимания от пациента.

который не стимулирует его распространением объект­ного катексиса. Другими словами, аналитик должен быть способен мобилизовать и сохранять эмпатию и когни­тивную вовлеченность в терапевтически активированные нарциссические конфигурации своих нарциссических анализандов. Если судить по частоте, с которой встре­чаются неудачи подобного рода, едва ли можно говорить, что они обусловлены специфическими бессознательными конфликтами и фиксациями аналитика, а потому их нель­зя квалифицировать как контрпереносы. Эта точка зрения подтверждается также тем, что подобные трудности ана­литика, как правило, существенно нивелируются, когда он достигает более глубокого и всестороннего понимания этой области психопатологии и когда он начинает более ясно осознавать сущность специфических психологи­ческих задач, с которыми сталкивается.

Однако бывают случаи, когда объяснения (даваемого, например, учителем, супервизором или консультантом или полученного каким-то другим путем) и последующего более глубокого (пред)сознательного понимания аналитиком особого рода психологических проблем, возникающих при лечении нарциссических нарушений личности, оказыва­ется недостаточно и когда склонность аналитика к невнима­тельности, скуке и защитным действиям сохраняется без изменений, несмотря на все разъяснения консультанта или супервизора и даже вопреки собственным добросовестным и настойчивым попыткам аналитика себя исследовать. В таких случаях, когда хроническая неспособность ана­литика мобилизовать и поддерживать свое внимание, эмпа­тию и понимание, по-видимому, обусловлена его бессозна­тельными фиксациями (в основном в сфере его собственно го нарциссизма), использование термина «контрперенос» действительно будет оправданным. Потребность аналитика избегать напряжения, вызываемого постоянным вовлече­нием в сложные интерперсональные отношения, лишен­ные важных объектно-инстинктивных катексисов, здесь, по-видимому, обусловлена вызывающим тревогу чувством того, что его пытаются оплести нарциссической паутиной психологической организации другого человека, где он бу­дет вести анонимное существование.

Трудно определить, как часто встречаются эти специ­фические точки фиксации в структуре личности аналити­ков, в частности из-за того, что даже если они и имеются, то могут не создавать помех профессиональной деятель­ности в областях, не имеющих отношения к анализу нар­циссических нарушений личности. Таким образом, они могут оставаться невыявленными, поскольку аналитик будет отказываться от лечения таких пациентов. Вместе с тем я считаю, что некоторая нарциссическая уязвимость не­редко встречается среди аналитиков, поскольку специфи­ческое развитие эмпатической чувствительности часто способствует появлению мотивации стать аналитиком, и она остается действительно ценным профессиональным качеством, пока находится под контролем Эго. Хотя необ­ходимо признать, что сознательное Эго не играет актив­ной роли в психологической деятельности, ведущей к эм-патическому восприятию, тем не менее оно контролирует ее разными способами: оно решает, инициировать или нет шпатический модус восприятия, контролирует глубину регрессии в состоянии свободно парящего внимания и заменяет эмпатическую установку соответствующими вторично-процессуальными действиями, чтобы оценить эмпатически воспринятые психологические данные, кото­рые нужно ввести в реалистический и логический кон­текст и на которые нужно найти надлежащий ответ — молчание, интерпретацию или широкие аналитические построения.

Однако особый дар эмпатического восприятия, а так­же склонность получать удовольствие от осуществления .пой психологической функции в основном приобрета­ются в детском возрасте. И потенциальный талант, и удо­вольствие от осуществления функции возникают в тех же самых ситуациях, которые формируют ядро обсуждаемой здесь уязвимости к страху архаичного вовлечения. Если, например, нарциссический родитель — в большинстве случаев, но не всегда им является мать, влияние которой в этом смысле доминирующее — относится к ребенку как продолжению себя самого в период, когда такая установка уже не является соответствующей, или такая установка будет чересчур интенсивной, или селективность его

реакций будет нарушена, то незрелая психическая орга­низация ребенка окажется излишне ориентированной на психологическую организацию матери (или отца). Последствия такого психологического влияния могут быть самыми разными. Оно может привести к развитию чувствительной психологической надструктуры с необы­чайно выраженной способностью к восприятию и понима­нию психологических процессов у других людей. Или на­оборот, чрезмерная психологическая близость в детском возрасте может привести к защитному отвердению или притуплению перцептивных структур, позволяющему защитить психику от травматизации провоцирующими тревогу патогенными реакциями родителей.

В оптимальных условиях взрослый, находящийся вэмпатическом слиянии с маленьким ребенком, будет воспринимать его тревогу и соответствующим образом реагировать на его напряжение. Например, интенсивное тревожное напряжение ребенка моментально будет вызы­вать эмпатическую сигнальную тревогу у взрослого. Одна­ко после оценки реальной ситуации взрослый может уви­деть, что опасности не существует, и избавится от тревоги. Затем он приобщит ребенка к своему собственному спо­койствию с помощью соответствующих фазе развития ребенка действий, в которых делается акцент на слиянии и эмпатической передаче эмоционального состояния, например, взяв ребенка на руки, прижав его к себе, и т.д/ Такое взаимодействие стимулирует развитие полезной и сбалансированной эмиатической способности ребенка. Но если мать, вместо того чтобы выполнять функцию буфера для переживаний напряжения у ребенка, склонна отвечать — диффузно или избирательно — на возника­ющую умеренную тревогу ребенка ипохондрическим уси­лением и усложнением болезненной эмоции и угрожает заразить ребенка своей паникой, то ребенок попытается

¹ Подобия таких благоприятных ситуаций слияния встречаются, конечно, и среди взрослых. Когда человек кладет руку на плечо другу, который пребывает в расстроенных чувствах, он не толь­ко выражает заботу, но и позволяет ему посредством доброволь­ной регрессии временно слиться с его спокойствием.

защитить себя от развития травматического состояния, проявляя стремление от нее отстраниться и преждевре­менную автономию, или — что здесь является особенно важным — попытается защититься с помощью несоответ­ствующего фазе развития (то есть преждевременного) замещения эмпатического восприятия другими способами оценки реальности.

В специфических, отчасти благоприятных условиях даже такая ранняя травматизация не исключает последу­ющего проявления талантов в психологической области, и хотя это в общем-то редкость, действительно есть некото­рые выдающиеся аналитики, чьи умения и научный вклад в психоанализ, по-видимому, являются следствием недоста­точной эмпатической способности, вместо которой в ран­нем возрасте развилась способность к оценке психологи­ческой реальности на основе вторичного процесса. Если большинство аналитиков собирают свои данные благодаря эмпатическому восприятию многочисленных сложных конфигураций у других людей (это напоминает распознава­ние человеческого лица посредством единичного когни­тивного акта), то психологи, относящиеся к этой группе, не пытаются определить комплексное психологическое состояние одним когнитивным усилием, а собирают и со­поставляют отдельные психологические факты, пока не смогут подобным образом достичь понимания сложных психологических конфигураций других людей. В этом процессе они приходят к осознанию многих нюансов, которые ускользают от эмпатического наблюдателя; по с другой стороны, они часто теряют массу времени, воспринимая то, что и гак сразу видно. Иногда они стано­вятся жертвами нелепых недоразумений и нередко явля­ются скучными собеседниками, поскольку имеют обыкнове­ние втолковывать очевидное.

Приведенная классификация типов личности психо­аналитиков, полученная на основе исследования их уста­новок и реакций в сфере эмпатической чувствительности, разумеется, является чересчур упрощенной. На самом деле эти чистые формы встречаются гораздо реже, чем смешан­ные, и поэтому едва ли можно создать простую типологию личностной организации глубинных психологов. Однако

опыт учит нас, что многие из тех, кто выбирает карьеру, в которой эмпатическая озабоченность другими людьми составляет ядро профессиональной деятельности, пере­жили травму (в допустимых пределах) в ранних фазах развития эмпатии и стали затем отвечать на чувство тре­воги, связанное с угрозой новой травматизации, двумя взаимодополняющими реакциями: (а) у них развилась гииерчувствительность перцептивных структур, и (б) они ответили на необходимость справляться с угрожающим наплывом стимулов необычайным усилением вторичных процессов, нацеленных на понимание психологических данных и упорядочение психологического материала.

Исследование разных особых дарований и специфи­ческих нарушений в сфере эмпатии не входит в задачи настоящей работы. В контексте специфических контрпе­реносов, возникающих в процессе анализа нарцисси-ческих нарушений личности, достаточно будет повторить, что аналитики, обладающие прекрасной и даже выда­ющейся способностью к эмпатическому восприятию структурных конфликтов при неврозах переноса, тем не менее могут оказаться избирательно и специфиче­ски неспособными к эмпатическому восприятию струк­турных дефектов, травматических состояний и нарцис-сических фиксаций, которые встречаются при анализе нарциссических нарушений личности. Архаичный страх оказаться беззащитным под напором тревожных реакций матери (или иных иррациональных или чрезмерных эмо­циональных реакций) может привести некоторых анали­тиков к сдерживанию своей эмпатии, потому что они боятся того, что не смогут устоять перед потребностью в слиянии своих анализандов, и потому что они должны защищаться от образа вторжения архаичной матери, подавляющей ребенка своей тревогой. Поэтому аналити­ки с подобной организацией личности часто оказываются неспособными эмпатически относиться к пациентам, от которых исходит угроза впутать их в свои нарцис-сические архаичные связи. Скрывая эту свою неспособ­ность за рационализирующими утверждениями, которые выражают общий терапевтический пессимизм в отно­шении таких пациентов, они будут, защищаясь, избегать

специфической задачи, связанной с пониманием моби­лизации грандиозной самости пациента при близнецовом переносе и особенно при переносе-слиянии.

Я не знаю, как часто такие глубинные страхи слияния мешают работе, которую должен проделать аналитик при лечении нарциссических личностей, но, на мой взгляд, возникновение стойких тревог, негативно сказывающихся на переносе-слиянии, не представляет собой повсемест­ного явления. Тем не менее если отсутствие понимания, скука, эмоциональный уход аналитика или его защитная терапевтическая активность не поддаются сознательному осмыслению, если объяснения и сознательная рефлексия не вызывают никаких изменений и если причина затруд­нений связана со старыми страхами травматической ги­перстимуляции из-за потери границ и неконтролируемого наплыва чувств, порождавшихся матерью, то тогда такие реакции следует квалифицировать как контрперенос в ши­роком клиническом значении этого термина.

---

Дата добавления: 2019-07-17; просмотров: 80; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!