Как жить рядом с наркоманом ? 7 страница

Новая школа меня тоже раздражала — не понравились ни учи­теля, ни ученики. Я оказалась в некоторой изоляции. В основном в то время я занималась музыкой, продолжала петь в хоре, учи­лась в музыкальной школе. Свободное время проводила у сосе­дей наверху, где подружилась с девочкой, прикованной поли­омиелитом к постели. Там была дружная, хорошая семья, мне было у них комфортно.

К 7-му классу я уже могла прогулять музыкальную школу, мне стало нравиться вместо уроков ходить кататься на горку, тем более что я влюбилась в одноклассника, который уделял этому занятию много времени. Я даже надеялась, что меня отчислят за прогулы. Но когда все открылось, мать меня побила, а учителя в музыкальной школе, зная о моих способностях, разрешили сдать экзамены экстерном. Я уже не очень хотела профессионально связывать свою жизнь с музыкой, но дома встретила яростное со­противление. Мать настаивала на музыкальном училище.

После 8-го класса я туда и поступила и испытала первое силь­ное потрясение, увидев, что среди моих сокурсниц есть девочки, которые играют не только не хуже, но даже лучше меня. Это меня и обидело, и разочаровало. С детства я привыкла быть луч­шей. К концу первого курса появился новый предмет — дирижи­рование, я им страстно увлеклась, подавала большие надежды. Мой педагог водил меня на все концерты в консерваторию, я на­чала посещать выставки художников, увлеклась поэзией.

Дома ситуация ухудшалась — родители стали совсем друг другу чужими, мать уже давно была вынуждена работать пова­ром, потому что отец пропивал много денег; летом она брала нас в пионерский лагерь, где работала.

В 17 лет я поехала в стройотряд с институтом, где учился мой брат. Там случилось ужасное событие — меня изнасиловали. Я была очень наивной в этих вопросах, во всех мужчинах видела старшего брата, а дома эта тема никогда не обсуждалась. Мать об этом узнала, были скандалы, оскорбления. Меня это очень обижало, вызывало негодование.

После очередного скандала, когда я обратилась к матери за помощью и сочувствием, а она стала меня опять оскорблять, я не выдержала и ушла. Мне было 18 лет.

С этого времени начались "мои университеты". Я не знала, куда идти, что делать, и пошла в училище. Там встретила сокурс­ницу, которая была знакома и с богемой, и с криминальным ми­ром, в том числе и с наркоманами. Она пристроила меня жить у одного из знакомых музыкантов.

Я тогда мало что знала о наркотиках. Алкоголь мне не нра­вился. Несколько раз я пробовала выпивать, но с маленьких доз меня начинало тошнить, становилось плохо. Однажды этот му­зыкант взял меня с собой на игру, и там я впервые попробовала наркотики — кодеин с ноксироном. От передозировки сильно рвало. Но когда рвота прошла, осталось ощущение тепла, исчез дискомфорт, появилось чувство любви к окружающим. Через небольшой промежуток времени эти же люди предложили уколоться морфием. Мне очень понравилось, передозировки не было. Эти первые опыты были интересны, я не думала ни о ка­ких последствиях. Люди, у которых я жила и с которыми я обща­лась, курили анашу, кололись; это был стиль жизни. Прием нар­котиков постепенно стал входить в привычку.

Домашние меня не особенно искали. Однажды я сделала по­пытку пообщаться с братом. Когда я пришла к нему, дома была мать. Опять начался скандал, я убежала, желание общаться про­пало. В музыкальное училище я ходила все реже и реже.

Потом я познакомилась с человеком, который был хиппи, ху­дожником, писал стихи и, как водится, употреблял наркотики, и перешла жить к нему. В это время я уже испытывала потреб­ность в опиатах, чаще стала вводить их внутривенно, пробовала другие наркотики, в том числе и галлюциногены. Однажды к этому художнику приехал приятель                                                                                       из другого города, тоже хиппи, но наркотиков он не употреблял. Он увез меня с собой с благими намерениями — отучить от наркотиков. Там, вместе со своими друзьями, он меня опекал, пытался помочь, но зависи­мость была уже сильна — я несколько раз сбегала, быстро нашла место, где можно было достать опиаты. Они меня ловили, пыта­лись запирать. Однажды мы пошли на свадьбу, и там среди гос­тей я безошибочно вычислила наркомана. Он дал мне каких-то таблеток, я даже не поинтересовалась каких. Ночью у меня раз­вился психоз с галлюцинациями... В конце концов я оттуда сбе­жала и вернулась обратно к художнику.

Жизнь ухудшалась. В училище на очередном педсовете было решено меня отчислить без права восстановления. В квартире, где мы жили, был бардак, закопченные стены и потолок. Време­нами сидели без денег и голодали. У меня стали появляться вся­кие страхи, я боялась оставаться одна, просила приятеля, чтобы он со мной сидел. Однажды в таком состоянии вышла из дома, и ноги привели меня в психоневрологический диспансер. Врач принял довольно быстро и предложил лечь в психиатрическую больницу.

Я с ужасом вспоминаю все, что за этим последовало: санита­ров в "скорой", приемный покой, где меня обрили наголо, надзор­ную палату. Я не сказала врачам о том, что употребляю наркоти­ки, жаловалась на страхи, депрессию. Но как-то мой приятель пришел меня навестить с целой толпой хиппи; они скандировали под окнами, просидели целый день на снегу. После этого на обхо­де мне сказали: "Ты наркоманка, и друзья у тебя наркоманы". Я отпиралась, разыгрывала спектакль, говорила, что пробовала один или два раза, но мне страшно не понравилось.

В больницу стала приходить мать; она приносила еду, вещи, хотя первое наше свидание кончилось скандалом, так как она мне сказала: "Чего хотела, то и получила". У меня это вызвало бурю не­годования, истерику; в результате из выписной палаты я опять попа­ла в надзорную. В больнице пришлось задержаться. Сначала воз­никали мысли о самоубийстве, однажды я даже украла бритву, но потом жизнь как-то наладилась. Появился круг общения, который мне был интересен, я почувствовала себя кому-то нужной. По ве­черам играла на пианино, пела, приспособилась к тамошней жиз­ни. Когда выписывалась одна из больных, я попросила ее позво­нить моему педагогу по дирижированию, и он пришел. Долго беседовал с врачом; после этого ко мне даже стали по-другому отно­ситься. Он предложил мне вернуться в училище, обещал помочь.

Через 2,5 месяца меня выписали. На комиссии пообещала ве­сти себя хорошо, наркотиков не употреблять, с наркоманами не общаться. Пока находилась в больнице, тяги к опиатам не было. Наоборот, у меня была мысль, что надо от них отходить. Я не придавала тогда большого значения тому, что употребляю наркотики, и даже удивлялась, почему медперсонал перетряхи­вает мои передачи и никуда не выпускает.

После выписки я вернулась жить к матери. В первый же день был скандал. Я обнаружила, что мои вещи были обысканы, про­пали кое-какие адреса, и тут же поехала в гости к знакомому нар­коману. Стала опять употреблять наркотики. В училище меня восстановили, начала ходить на занятия.

Через некоторое время вышла замуж. Мой муж работал, учился, но тоже употреблял наркотики. Я довольно быстро за­беременела. Будучи беременной, продолжала курить анашу, вре­мя от времени употребляла опиаты. Отношения с матерью по­степенно наладились. Жили мы в доме у свекрови, матери очень нравился мой муж, она нам помогала, старалась сделать быт бо­лее комфортным. Этот год был более или менее светлым в моей жизни — была семья, я ждала ребенка, училась в училище, где успешно сдала выпускные экзамены. Роды были тяжелые, с ос­ложнениями. Родилась девочка, с нормальным весом, но вскоре умерла от непроходимости кишечника.

Началась черная полоса в моей жизни. Я не могла видеть детей. После училища, в связи с беременностью, меня распределили в детский садик, поближе к дому, но я не смогла там работать и уво­лилась. Я испытывала сильную вину, чувствовала себя не такой, как все, каким-то изгоем. У меня мелькали мысли, что, может быть, наркотики вызвали заболевание и смерть малышки, но я гнала эти мысли, предпочитая обвинять всех и вся, в том числе и медицину.

В семье начались проблемы, в конце концов я ушла от мужа, о чем потом жалела. От работы получила комнату в коммунальной квартире, мама помогла ее обустроить. Она переживала за меня, пы­талась что-то предпринимать, но со мной бесполезно было о чем-то говорить. Наркотики я употребляла ежедневно, появились ломки.

Через какое-то время снова вышла замуж. Второй муж был наркоманом, жил на Украине. Занимался тем, что привозил нар­котики в Ленинград на продажу. Тогда я думала, что это — любовь, но теперь понимаю, что наркотики были определяющими. Сначала я ездила туда-сюда, из Ленинграда — на Украину и об­ратно, втянулась в его бизнес. Мне понравилось, что можно са­мой определять дозу, ни от кого не зависеть. И доза сильно вы­росла. Из школы, куда я устроилась работать, меня уволили по статье за прогулы. Некоторое время я жила у мужа, но в конце концов мы развелись; я вернулась в Ленинград. Опять устрои­лась работать в школу, жила в своей комнате.

Вскоре познакомилась с музыкантом, который заканчивал институт. Он настаивал на том, что я должна продолжить музы­кальное образование. Мне казалось, что из этого ничего не полу­чится — длительное время я не подходила к инструменту, к тому же чувствовала, что деградировала из-за наркотиков. Но он все­лил в меня уверенность, что все получится, водил за ручку на кон­сультации и экзамены, и я поступила на дирижерско-хоровое от­деление. Попала в хороший класс к прекрасному педагогу, но все уже было круто замешано на наркотиках — ела кодеин, кололась, курила анашу.

В общей сложности я училась в институте 10 лет были академки, переход на заочное отделение. Трудно совмещать упо­требление наркотиков с чем-нибудь еще. Правда, я никогда в тот период не считала себя наркоманкой, думала, что по первому же­ланию смогу бросить, считала себя случайным человеком в нар­команской среде. Я продолжала строить планы самореализации и успехов на музыкальном поприще и не замечала, что они пре­вратились в иллюзию. Вся моя жизнь была уже направлена со­всем в другую сторону — в сторону наркотиков. Я не отдавала себе отчета в том, что они владеют мною целиком.

События развивались стремительно. Моего брата посадили, через какое-то время выпустили на химию. Он сбежал. Стал ски­таться. Понимал, что надо сдаваться, но тянул. Через какое-то время его арестовали, а ко мне нагрянули с обыском. В милиции уже знали, что я наркоманка. У меня нашли наркотики и тоже арестовали. В КПЗ я задумалась, наверное впервые, что именно наркотики привели меня сюда. Через три дня меня отпустили. Я считала, что все равно посадят, так лучше еще покайфовать на свободе и продолжала вовсю употреблять. Брата посадили, меня нет. Я переехала жить к матери.

Через некоторое время в компании я познакомилась с нарко­маном, который только что освободился после третьей судимости, и сильно влюбилась. Мы с ним решили, что я буду слезать с наркотиков, а он пробовать не подсесть. В то время я продол­жала учиться в институте, пела в хоре. Стала приглашать его на концерты. Все было красиво и замечательно. Мы покуривали вместе анашу, думали о новой жизни. Однажды после концерта шли по Невскому, в хорошем настроении, и мой приятель пред­ложил зайти к друзьям. Мы зашли и надолго задержались в этой квартире. До этого я старалась употреблять только чистые нар котики — кодеин, омнопон, морфий. Там нас укололи "черным'. Мы с моим другом договорились, что это будет носить эпизоди­ческий характер, но на следующий день были опять там. Нас до­вольно долго угощали бесплатно. В конце концов подсели плот­но, и, если долго не кололись, уже сильно ломало.

Из хора мне пришлось уйти; надоело врать, изворачиваться: то у меня понос, то золотуха. Работала я еще и в одном Доме куль­туры, но часто прогуливала, потому что не могла без наркотиков выйти на работу. Если с утра у меня наркотика не было, на работу не выходила. Потом я туда вообще перестала приходить. Через два года, сгорая от стыда, пришла за трудовой книжкой, нагово­рила страстей и ужасов про свою жизнь и получила книжку.

Мы, как я уже говорила, плотно сидели на "черном", стали сами варить. Мама догадывалась, но разговаривать со мной было невозможно. Я сочетала опиаты со снотворным, курила анашу, но мне все было мало. Остальные занятия, кроме приготовления наркотиков, ушли сами собой. Когда возникали перебои с "чер­ным", мы, по совету знакомых, пытались переламываться на эфедроне, но от него быстро ехала крыша, а потом вообще начались проблемы с почками. Появились сильные отеки, не налезала никакая обувь. Я привязывала галоши веревками к ногам и ехала за соломой. Помню, температура была высокой, и я обратилась в поликлинику. Меня долго уговаривали лечь в больницу. Я очень боялась остаться без наркотиков, но в конце концов согласилась. Меня прооперировали. Оказалось, что в почке был гнойник, ко­торый вот-вот должен был лопнуть. Мне повезло. Первые три дня после операции кололи промедол, но инъекции хватало только на час, потом начинало ломать. Я лежала в реанимации, была прикована дренажами к постели, сильно мучилась. На пя­тый день я попросила своего приятеля принести раствор, и он колол меня прямо в палате, на соседей мне было уже наплевать. На шестой день я встала. Врачи говорили: "Какое стремление к выздоровлению!" Но это здесь было ни при чем, просто на пер­вом этаже меня ждал знакомый с наркотиками. Через неделю я сбежала и прямо из больницы поехала колоться.

Вскоре нас накрыли в притоне, приятеля посадили. В пись­мах из тюрьмы он настаивал на том, чтобы я все взяла на себя, мол, мне ничего не будет, кроме административного взыскания. Я не знала, что делать. Весь мой тамошний круг общения состоял из старых наркоманов, доверия к ним не было, посоветоваться не с кем. Отношения в этой среде очень жесткие, я не сомнева­лась: чуть что — сдадут, кинут. Я боялась и милиции, и наркома­нов. Перестала варить, стала есть сено, но кайфа не ощущала, хо­дила как сомнамбула. В конце концов пошла к следователю и сказала, что все, что обнаружили у приятеля,— мое. Не знаю, зачем я это сделала. И ему хотелось помочь, и, наверно, подспуд­но хотелось куда-нибудь спрятаться, хоть в тюрьму. Все точки опоры рухнули, я совершенно потерялась. Женщина-следова­тель сказала мне, что лучше бы я думала о своей жизни. Если я буду настаивать на своем заявлении, меня посадят, но и при­ятеля не отпустят. На этом я успокоилась. Наркотики у меня бы­стро кончились; я то пила, то кололась.

Мне было уже 33 года. В какой-то момент поняла, что так продолжаться больше не может. Решила лечиться. Мне посове­товали хорошего врача, мать была согласна оплатить его услуги, участвовать в лечении. Врач приходил ко мне в течение двух ме­сяцев. Первое время я не спала, меня ломало, но держалась, пото­му что доверяла врачу, знала, что он придет. Через полтора меся­ца я смогла выходить из квартиры. При общении с внешним миром чувствовала большое напряжение.

Через какое-то время, когда я окончательно оклемалась, встал вопрос о трудоустройстве. Я устроилась работать освобожден­ным председателем профкома в одно заведение. Вскоре начала попивать, наркотиков боялась. Там, где я работала, нередко быва­ли всякие сабантуи, коллеги были любителями выпить. Я стала часто и много пить, могла опоздать на работу, брала деньги из профсоюзной кассы, приходилось все время возвращать. Че­рез год ушла по собственному желанию. Мне предложили более интересную и ответственную работу. Я несколько воспряла: по­лучалось, что я не такая уж несостоятельная. Новая работа ув­лекла, но редкий вечер обходился без выпивки. У меня развилась сильная тяга к спиртному. В те времена уже была талонная систе-

ма, в магазине выстраивались огромные очереди. Но желание было таким, что меня это не смущало,— пробила бы и каменную стену. Купив алкоголь, вбегала в квартиру, выпивала стакан-другой и только после этого могла раздеться. Появился круг собутыль ников. Тогда я себя успокаивала тем, что алкоголь — это все-таки не наркотики, хотя и в то время эпизодически употребляла опиаты.

Алкоголь скрутил меня достаточно быстро. Начались непри­ятности на работе. Однажды мне надо было выступать с докла­дом. Это было очень ответственное мероприятие, за мной даже прислали машину. По дороге я попросила шофера остановиться возле дома, в котором обычно пила. Думала, что зайду на минут­ку, а пробыла там до утра. Выступление сорвалось.

Через некоторое время я попала под волну сокращений и официально стала безработной. Потом устроилась работать к брату, который к этому времени освободился и работал в магази­не. Стала заведующей отделом. Я надеялась, что работа позволит удержаться на плаву, отойти от алкоголя. Работа была тяжелой, я отвечала за продавцов, за кассу, на мне была материальная от­ветственность. Поскольку я стала неплохо зарабатывать, посте­пенно начали объявляться бывшие друзья-наркоманы. Все чаще употребляла опиаты, чередуя их с алкоголем. Как только у меня появились деньги, предпочтение я стала отдавать наркотикам. Сначала удалось все организовать так, что мне их привозили прямо на работу; потом начались перебои. Приходилось бросать дела, заниматься поисками. Я жила в постоянном напряжении, что в конце концов дало о себе знать. Однажды на замечание ди­ректора я взорвалась, ушла с работы и больше не возвращалась.

В 1991 году опять начались сильные запои, все было как в ту­мане. Примерно в то время я впервые побывала на собрании Анонимных Алкоголиков. У меня давно был телефон одного из членов АА, и однажды, будучи в похмелье, я ему позвонила. Он предложил приехать на собрание, дал адрес. Мне было очень плохо, по дороге даже хотела выйти из троллейбуса около винно­го магазина, но что-то удержало. На собрании я стеснялась, была напряжена, забилась в угол. Когда все стали представляться, удивилась — люди спокойно называли себя алкоголиками. Мне понравилось собрание, напряжение исчезло. На собрания груп­пы я ходила около недели.

Потом я перестала ходить к АА, от матери переехала жить к одному человеку, он был алкоголиком, но не пил: был подшит.

Звонили люди из группы, но я посылала их подальше, говорила, что у меня своя жизнь и что я без них разберусь, что мне делать. Стала попивать, сперва понемногу, но скоро опять начались страшные запои. С утра, чтобы прийти в нормальное состояние, мне нужно было выпить бутылку водки. Когда вечером мой при­ятель возвращался с работы домой, меня или уже не было, или я успевала до этого что-нибудь выпить. Это продолжалось доволь­но долго. Я физически ослабела, неделями не выходила из дома, опустилась, даже иногда по несколько дней не умывалась.

Через какое-то время ему удалось привести меня в наркологи­ческое отделение. Я плохо понимала, что происходит. Сообрази­ла, где нахожусь, только когда за мной захлопнулась дверь отде­ления. Пробыла там около месяца. Я абсолютно не считала себя больной и была оскорблена, когда при выписке в больничном лис­те увидела диагноз: "алкоголизм"; я даже устроила скандал по это­му поводу. Но тем не менее сама попросила, чтобы мне дали кап­сулу на три месяца,— все-таки хотела оградить себя от алкоголя.

Две недели после выписки я была трезвой, устроилась снова на работу к брату; в мои обязанности входило проверять работу ларьков. Туда же пристроила одного своего знакомого, наркома­на. Однажды, когда я приехала проверять ларек, его не оказалось на месте. Это был хороший повод поехать его искать, тем более, что я прекрасно знала где. Там меня "тепло" встретили; через десять минут я уже укололась, потом еще и еще. Все началось по новой.

Человек, с которым я жила, стал догадываться, что я употреб­ляю наркотики. Я его "пожалела" и однажды уколола и его. Он быстро оценил преимущества: опьянение есть, запаха нет, на работе никто ничего не замечает — и вошел во вкус. Так мы про­жили пару лет — с разборками и скандалами. Денег на наркотики всегда не хватает. Когда умерла его бабушка, продали ее комнату и большую часть денег проторчали. Денег было много, никто их не считал; они таяли, таяли — и растаяли.

---

Дата добавления: 2019-07-17; просмотров: 137; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!