Как жить рядом с наркоманом ? 6 страница

Через некоторое время мне сняли 62-ю статью и я мог уже работать за пределами зоны, в поселке. В обязанности входило проверять работу водонапорной башни и еще нескольких объек­тов четыре-пять раз в день. Я приходил в зону только ночевать. Однажды на водонапорной башне произошла авария и я сам выз­вался сходить туда в 4 часа утра для проверки. Сделал это только потому, что надеялся, что летом, в маковый сезон, после этого случая мне будет легче выходить ночью из зоны за маками, так как прецедент был уже создан. Была зима, холодно; в 4 часа утра я шел по глухому, замершему поселку, и меня грела мысль, что я делаю это не напрасно — летом здесь зацветут маки.

В зоне можно было достать алкоголь и стимуляторы, но я это­го не делал. Я относился к ним с опаской, боялся потерять конт­роль, а от стимуляторов еще и крыша могла съехать.

До лета меня освободили. Опять помогла изворотливость. Когда подошел срок суда на условно-досрочное освобождение, нужно было попасть в списки; меня не подали (еще оставалось сидеть полгода). Но так получилось, что я починил радиоприем­ник зам. по режиму, и он все-таки внес меня в списки.

Примерно в это же время я получил письмо от мамы, в котором она написала, что один из моих друзей — в розыске. Он за неко­торое время до меня сидел в этой же зоне. Освободившись, писал мне письма, что у него все хорошо, съездил на юг и пр. А тут та­кая информация. Я подумал: "Что же это за жизнь?" И понял, что это — моя жизнь. Я смирился с тем, что тюрьма — это надолго, надо только исхитриться, чтобы сроки были поменьше, а проме­жутки побольше. Другой жизни я не представлял.

Вышел я в апреле. Приехал домой, мака в городе мало, боль­шинство знакомых на стимуляторах, поэтому возможность при­нять опиаты появилась не сразу. Когда наконец-то предложили уколоться, меня сразу заломало; не мог дождаться, когда сдела­ют, всех торопил. Но когда укололся, был сильно разочарован. Я очень долго мечтал об этом моменте, ждал сказки, а получил просто одурманенное состояние. Подсел довольно быстро, через некоторое время уже ломало. Я понял: кайф в том, когда отпус­кают ломки.

Этот период своей жизни почти не помню. Мама устроила меня на работу, я даже переломался на алкоголе, но ненадолго. Через некоторое время меня попросили уйти по-хорошему, пото­му что начал варить уже прямо на работе. Все время были про­блемы с деньгами. Устал, зимой лег в больницу, там шустрил, ел таблетки. Вышел из больницы, пытался пить. А дело уже шло

к сезону. Пока был сезон, ездил туда-сюда за маками, опять ле­чился в больнице, но даже плохо помню, как это было.

Несколько раз потом пытался переламываться самостоятель­но. Один раз, когда пытался ломаться, съел столько снотворного, что в результате попал в больницу. А оттуда с такими вещами одна дорога — в дурдом. Но мне и здесь удалось отмазаться: я сказал, что у меня ревнивая сожительница, из-за нее расстроил­ся, попросил соседа дать мне успокоительных таблеток, а он пе­репутал. Мне поверили и отпустили домой.

Дальше события разворачивались все стремительней — шуст­рить уже не мог, стал выносить и протарчивать вещи из дома; вен не было, кололся в мышцу, абсцессы возникали один за другим. Мама, видя такое дело, договорилась насчет больницы, купила лекарства. Меня приняли, уже привели в палату, но, увидев мои абсцессы, отказали, сказав, чтобы я приходил, когда их вылечу. Я ощутил бессилие; все болело, высокая температура, ломало; денег не было. Я не знал, что делать. Мама вызывала хирурга на дом, он вскрывал абсцессы. Но я даже в таком состоянии дос­тавал кайф, кололся; появлялись новые абсцессы.

Я впал в состояние безысходности. Я и раньше считал, что наркомания неизлечима, видел, как вокруг меня один за одним умирают мои знакомые, но у меня была детская наивная вера, что со мной этого не случится. Я говорил себе: "Этот умер пото­му, что у него больная печень, этот от передозировки" и т. д.

Я уже выделялся даже среди опустившихся наркоманов, был в полной изоляции. Наркоман и так всегда изолирован, но я был в изоляции вдвойне. Мне нужно было только одно — уколоть­ся, лечь и ждать, пока подействует. Я раньше верил в удачу, в судьбу, верил, что смогу обеспечить себя наркотиками. Вся вера ушла, остались тоска, безысходность, озлобленность. Все врачи, а меня смотрели разные специалисты, говорили: "Ты скоро ум­решь", называли примерно один срок. Я ничего не мог с собой поделать.

С трудом вспоминаю, как очутился в больнице. В первый же день стал есть циклодол — считал, что на нем легче ломаться. Был момент, когда хотел симулировать припадок, упал, а дальше ничего не помню. Когда очнулся, первая мысль: "Сегодня свида­ние, принесут чай". Но выяснилось, что я пробыл в бессознатель­ном состоянии несколько дней. Я был удивлен, со мной никогда такого не было. На этот раз задержался в больнице надолго, уже по собственному желанию. Во мне, очевидно, начал пробуждать­ся давно задавленный инстинкт самосохранения. Я понимал, что если буду продолжать, то умру, но выхода не видел. Много раз­мышлял, думал найти более легкую зависимость, а в том, что она необходима, не сомневался. Перебрал в уме все - алкоголь, сти­муляторы, транквилизаторы; ничего не подходило. Я впервые серьезно задумался на эту тему. Я слышал, что кому-то помогла бросить наркотики вера в Бога, но я был очень далек от этого. Что делать, я так и не решил.

Через месяц выписался, в этот же день выпил, потом несколь­ко раз укололся. Все возвращалось к старому, но умирать я не хо­тел. Направление в ту больницу, в которую не приняли, было на руках, и через неделю после выписки лег туда. Я не мог боль­ше торчать, но и без наркотиков жить не мог. В этой больнице персонал был более наивный, чем в психиатрической; я этим не­замедлительно воспользовался, развил бурную деятельность, шустрил таблетки, варил чифирь и т. д. Естественно, долго я там не задержался,— выписали. В больнице познакомился с нарко­маном, у которого были деньга. После выписки начал употреб­лять с ним, быстро подсел, стало ломать. Когда наркотиков не было, выпивал, ел снотворные.

В один из тех дней я крестился. Я не могу это даже объяснить. Я был в запое, плохо соображал, мне это было ни с какой стороны не нужно, но, наверное, пытался схватиться за последнюю соло­минку. Через несколько дней после этого я, пьяный, разбил вит­рину, попал в милицию, там разыграл сердечный приступ, меня отпустили. Через некоторое время опять попал в милицию; меня чуть не посадили. Шел по улице с малолетками, был конфликт и драка с милиционером, но я в ней участия принять не мог про­сто даже физически. Но поскольку уже был ранее судим, опять пришлось выкручиваться. В конце концов все-таки отпустили. Но этот случай меня напугал, я опять был загнан в угол. На сле­дующий день решил, что надо притормозить. Лежал дома, пил снотворные, потом уехал на дачу, отлеживался там.

Вернувшись, переехал жить к будущей жене и ее родственни­кам. Обязательства и чувство вины перед этими людьми, с кото­рыми я был давно знаком, помогли мне удерживаться от приема наркотиков. Удавалось даже ограничиваться приемом таблеток, в основном снотворных. Я уже давно не был трезвым (за исклю­чением тюрьмы), у меня началась путаница в голове. Я не знал, как жить, было очень трудно. В это время из московского реаби­литационного центра вернулся брат моей будущей жены, нарко­ман, которого я знал много лет. Он с большим энтузиазмом рас­сказывал о программе Анонимных Алкоголиков, его было интересно слушать.

На первое свое собрание я пошел скорее за компанию с этим приятелем, потому что жил у него дома. Первый человек, которо­го я там встретил, оказался алкоголиком и наркоманом. Мы с ним еще до собрания разговорились, он отнесся ко мне с большим по­ниманием, у него были те же проблемы. То собрание мне очень помогло. Исчезло чувство изоляции. Меня не интересовало тог­да то, что интересует большинство людей,— семья, работа. Я ду­мал: "А как же я буду жить без наркотиков? Чем?" Здесь я понял, что я не один такой, и стало легче. Люди вокруг были откровен­ны, слушали то, что я никому не смог бы рассказать, и не осужда­ли. Я стал часто ходить на собрания.

Я не сразу обрел трезвость, сначала даже не осознавал, что это такое. У меня не было ярко выраженного желания бросить нар­котики, я, скорее, думал о другой зависимости. На собрания сперва ходил только потому что там становилось легче. Я про­должал экспериментировать с пивом, иногда с наркотиками. Со временем заметил, что после каждого эксперимента утром просыпался и думал: "Вчера случилось что-то ужасное, я сорвал­ся". Это производило на меня гнетущее впечатление, появлялось чувство вины. И это при том, что я много лет употреблял нарко­тики. Для меня понятия срыва раньше просто не существовало, а тут единичные случаи вызывали возвращение чувства безыс­ходности. Когда где-нибудь в притоне я говорил окружающим, что сорвался, они просто меня не понимали, считали, что это же хорошо — быть без дозы. Но я начинал себя мерить уже новыми мерками.

Еще до последнего своего срыва я мог в транспорте украсть кошелек, хотя уже тогда прекрасно понимал: если нечестно зара­ботаю деньги, то обязательно потрачу их на наркотики. Сначала перестал воровать даже не потому, что это плохо (я тогда, наобо­рот, считал, что глупо упускать возможность), а потому, что ста­ло крепнуть желание стать трезвым.

Думаю, основное, что все-таки заставило меня прийти к этому желанию, было то, что я причинял огромную боль своим близ­ким. Вспоминаю такие сцены, когда я, полуголый, весь в крови, после многочисленных безуспешных попыток попасть в вену про­сил мать прогнать мне раствор. Она плакала, пыталась отказы­ваться, но я ее умолял, и она, отвернувшись, все-таки это делала. С нами жила еще и моя сестра с маленьким сыном, а я варил пря­мо дома, просил ее сидеть в комнате. Она плакала, но молчала. Я превратил дом в ад для своих близких и жил с постоянным чувством вины. Я думаю, и из-за этого тоже я не хотел быть трез­вым, не хотел ощущать безысходность и вину от своих поступков.

Период срывов продолжался недолго. Я хорошо помню по­следний срыв. Был конец лета, мы с приятелем (он тоже ходил на собрания АА) поехали на дачу и там укололись. Именно после этого я серьезно задумался. Срыв был довольно легкий, но он стал последней каплей, которая переполнила чашу и окончательно сформировала желание стать трезвым. Было очень стыдно после этого срыва, я даже просил приятеля не говорить о нем на собра­нии, а сам признался лишь через несколько дней. Ровно через не­делю я оказался в схожей ситуации. Поехал на дачу, шел по доро­ге, а кругом росли маки. Тяга нарвать их, желание уколоться были огромными, но я вдруг подумал: "Я не хочу этого делать". Я шел и пытался применить те принципы, которые узнал в АА. И стал усиленно думать о том ущербе, который мне принесли наркотики. И постепенно, по мере того как приходили воспоми­нания, я погрузился в состояние безысходности, тоски и изоля­ции. Потом я посмотрел вокруг — светило солнце, жизнь продол­жалась, я еще ничего не сделал! Я понял, что только от меня зависит, впаду я в это состояние или нет. И у меня пропала тяга. Я осознал, что такое первый шаг — отказаться от наркотиков без борьбы. Этот момент стал переломным в моей жизни.

Так началась моя трезвость. Я чувствовал себя внутри уже по-другому. Хотя и в дальнейшем появлялись приступы тяги, но я всегда это хорошо осознавал и даже в мыслях никогда не был близок к срыву.

Я далеко не сразу понял, что у меня есть алкогольные пробле­мы, считал себя наркоманом, но уж никак не алкоголиком. Хотя знал, что те немногие опийные наркоманы, которым благодаря природному здоровью удалось дожить до поздних стадий болез­ни, употребляли все, что можно, и то, что проще достать,— алко­голь, таблетки. Но признать это было нелегко. Однажды, при­мерно через месяц после срыва, мне приснился сон: я сидел у своего приятеля, захотел пить, взял стакан, в котором случайно оказалась пена от шампанского. Я выпил, в меня попал глоток алкоголя. Я в ужасе проснулся и подумал: "Слава Богу, это сон". После этого, размышляя, пришел к выводу, что наркоман и алко­голик в одном лице — это ужасно.

Шло время. Я не работал, занимался обыденными делами. Иногда смотрел на себя со стороны и думал: "Неужели это я? Неужели трезвый?" И испытывал облегчение, что никого не нуж­но обманывать, ничего не нужно доставать на завтра. Я стал больше интересоваться литературой АА, читать, изучать. Много размышлял о Высшей Силе. Первоначально для меня этой Си­лой была группа. Я вспоминал, как крестился. Я до сих пор так и не знаю, почему я так поступил, особенно в той, не особо подхо­дящей ситуации. Но, наверное, именно этот шаг привел меня в конце концов к трезвости.

Каждый день я ходил на собрания. У меня просто больше ни­чего не было, кроме АА. Многие годы наркотики заполняли все, теперь образовалась пустота. Чтобы ее заполнить, я составлял план на день. Я писал туда простые вещи — сходить на собрание, вымыть посуду, сходить в магазин, почитать литературу АА, по­заниматься. Обычно вставал утром, что-нибудь читал, потом де­лал дела по дому, потом опять читал, занимался. Я очень много в тот период читал литературы АА, переписывал страницы из книг, размышлял. Наверное, даже неважно, что я делал, важно — для чего. Я точно даже не знал, что именно надо делать, но понимал, что главное — не прекращать усилий.

Я руководствовался девизом: "Живи одним днем", но в боль­шей степени не в плане наркотиков, а в плане своего эмоциональ­ного состояния. Даже незначительные события выбивали меня из колеи, было множество всяких страхов. Я реагировал на все как человек, с которого сняли кожу. Я забыл, как чувствовать, забыл, как переживать радости и неприятности без наркотиков. После каждого посещения группы восстанавливалось равновесие, а этот девиз помогал дожить до собрания. В тот период я жил от собра­ния до собрания, группа заменила мне все. Иногда чувствовал себя ущербным и думал: "Неужели мой удел — это только этот подвал?" Правда, эти мысли быстро проходили. Более опытные люди говорили, что рано или поздно хождение на собрание даст свои плоды, да я и сам понимал: буду ходить — будут изменения.

Я не работал, на этой почве возникли конфликты с матерью. Но на работу я устраиваться не хотел — боялся, что не смогу. На втором году моей трезвости скорость жизни возросла. Че­рез некоторое время появилась еще одна работа. Знакомым тре­бовался помощник для более квалифицированной работы, я сам предложил свою кандидатуру. Работал ежедневно и еще сутки через трое на старой работе. Раньше для меня иметь две работы было чем-то сверхъестественным, теперь я с этим справлялся. Так прошел еще год — работа, собрания. Налаживалась нормаль­ная жизнь.

К концу второго года я женился. Это был очень ответствен­ный шаг. Я боялся брать на себя ответственность, нелегко было решиться делить с кем-то свою жизнь и лишиться свободы сек­суального выбора. Но мы поженились и обвенчались в церкви.

Через какое-то время я ушел с суточной работы, начал учить­ся. Так получилось, что фирма, где я работал, распалась, а я как раз завершил учебу. Это был тревожный момент. Мне, конечно, не хотелось возвращаться на неквалифицированную работу. Я стал предпринимать попытки устроиться, но боялся ударов по самолюбию - у меня было незаконченное высшее образова­ние, да еще и не по этой специальности. В конце концов подвер­нулась работа, не очень денежная, но я пошел туда, чтобы приоб­рести практический навык, опыт. Постепенно стало получаться, появилось чувство удовлетворения. Эта работа была еще одной ступенью в моей жизни, она требовала общения с разными людь­ми, в том числе и с чиновниками, нужно было уметь себя подать, быть уверенным. Так прошел еще год.

Моя жена забеременела. Я и обрадовался, и задумался. Раз­мышлял о воспитании, было много всяких страхов - за ребенка, материальное благополучие. Но я уже знал, что в моей голове все обычно представляется страшнее, чем будет на самом деле. В жиз­ни все проще. Непосредственно перед родами жены я боялся, что ее увезут в больницу, я не смогу ее защитить, весь изнервничал­ся. Когда жену увезли в роддом, мне стало страшно; по дороге из больницы я зашел в церковь. Побыв там, я ощутил защиту, потому что искренне просил помощи. У меня появились спокой­ствие и уверенность, что все будет хорошо. Родилась дочь.

Сегодня в моей жизни есть все — семья, хорошая работа. Я иногда забываю свою прошлую жизнь, мне кажется, что я все­гда жил как сегодня. Но на собраниях АА продолжаю делиться своим опытом, это заставляет меня помнить ту жизнь, и я ощу­щаю огромную разницу. Когда я вникаю в произошедшее со мной, то испытываю удивление, радость и благодарность. Ни разу с того времени, как я перестал принимать наркотики, я не сомневался в том, что именно группа помогла мне стать и оставаться трезвым. Я и сейчас нуждаюсь в собраниях, эта программа помогает решать сегодняшние проблемы. Мне до сих пор не ясно, как это работает, но я не очень над этим задумываюсь; наверное, это и не столь важ­но. Ценности, относительно которых я сегодня себя оцениваю, сильно отличаются не только от тех, которые были в нетрезвой жизни, но иногда даже и от тех, которые у меня были в юности. Я живу в соответствии с принципами этой программы — делать шаги. Самое главное для меня — помнить, что я трезвый благода­ря программе "12 шагов", и оставаться честным перед самим собой, чтобы не впадать в иллюзии на свой счет. Я знаю, что если прекра­тить прикладывать усилия, все может быстро вернуться назад".

 

 

История третья

Благодаря программе "12 шагов" сегодня я живу в состоянии

душевного комфорта, которого раньше просто не знала

Мужчине, чтобы рассказать свою историю, необходимо муже­ство, женщине — мужество вдвойне. Ниже я привожу рассказ женщины, которая не употребляет наркотики более трех лет!

"Родилась я в 1954 году в семье военного. Отец был морским летчиком, изобретателем, мать — педагогом. В семье было трое детей, поэтому отец настоял, чтобы мать не работала. У меня еще два старших брата, самый старший — от первого брака матери. Семья была внешне очень благополучная. Но, сколько я себя по­мню, ее раздирали конфликты и противоречия. Проблема заклю­чалась в том, что родня отца (родители и сестра) была против его брака с матерью и все время это давала понять. Меня все любили, но теткина семья постоянно настраивала против матери. Мама изо всех сил старалась, чтобы мы были лучше других, соответ­ствовали представлениям о хороших детях; она прекрасно гото­вила, шила. В целом она была человеком жестким. Конфликт с родственниками отнимал у нее много сил, поэтому моим воспи­танием часто занимались посторонние люди. Но, несмотря на это, я ее любила.

В 6 лет меня отдали в хор, я стала солисткой; начались поезд­ки, гастроли. В том же году я пошла в школу, где учились мои братья. Помню, очень старалась, была отличницей. Я понимала, чего ждут от меня родители, и изо всех сил стремилась оправдать их ожидания.

В 1961 году отец попал под увольнение, это было для него ударом. Он и раньше выпивал, но после отставки стал пить мно­го и часто, постепенно опускался. Когда мне было 9 лет, семья переехала из коммуналки в новую квартиру. Мы этого долго ждали, но, когда переехали, жизнь стала рушиться: отец сильно пил, в пьяном виде становился агрессивным. Иногда мне прихо­дилось в одной ночной рубашке убегать через окно к соседям. А тут еще приехали родители отца, и старый конфликт вспыхнул с новой силой. Они во всех бедах обвиняли мать, оскорбляли ее, даже выгоняли из-за стола, говорили, что если бы отец женился на другой женщине, все было бы по-другому. Мне становилось в семье все более неуютно, я тогда смотрела на нее как на источ­ник опасности, старалась приходить домой только ночевать.

---

Дата добавления: 2019-07-17; просмотров: 97; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!