Последнее слово подсудимого Шрёдера
Очень сложно для подсудимого найти правильные последние слова здесь. В методичной, подробной работе последних месяцев, защита пыталась опровергнуть обвинения.
Когда теперь обвинение заявляет в своей заключительной речи о том, что детали не значат многого, но, что следует рассматривать весь комплекс вопросов, что следует смотреть на вопросы как на кипу бумаг, а не как на отдельные разделы и листы. Если, далее обвинение ссылается на приговор объявленный на Дальнем Востоке американским военным судом на котором японский генерал и военный командующий был приговорён лишь за то, что он, как командующий, несёт ответственность за все действия его войск, независимо от того приказывал ли он, знали ли о них, одобрял ли их или даже не знал них – если господа трибунала, эти принципы являются рещающими для слушаний, тогда я должен спросить, зачем вообще начинать слушания такого рода, готовить их и проводить? Такие решения можно принять и быстрее.
Что могу я, как подсудимый, донести против этих аргументов? Можно сказать несколько слов: я сам, моя работа, мои действия как доктора и солдата за 35 лет службы. Не стремление к славе и чести являлось целью работы моей жизни, а твёрдое намерение предоставить все свои качества, все знания, на службу моему любимому отечеству; для помощи солдату, как врач, для лечения ран военной и мирной службы, как врач отдельного человека, также как и медицинский офицер для массы войск за которые я заботился.
|
|
|
Это было целью и задачей моей работы. Мне не кажется, что я отошёл от этого пути. Мои глаза всегда были устремлены к окончательной цели: помогать и лечить.
Последнее слово подсудимого Генцкена
Во время дачи своих показаний я заявил трибуналу о том, что я не принимал участия в таком типе экспериментов в которых меня обвинили. Мне нечего добавить к тому, что сказал мой защитник доктор Меркель. Я стремился к достойной жизни врача и солдата. Под моей опекой находилось 2500 докторов и здесь в зале суда упоминались 30000 человек медицинской службы Ваффен-СС, несмотря на это моим долгом здесь является говорить здесь от имени этих людей, которые в большинстве, были достойными и храбрыми докторами и медицинскими сотрудниками. Я горжусь быть их руководителем, руководителем тех кто жертвовал своими жизнями и кровью с неизбывным пылом помогая мне строить организацию медицинской службы Ваффен-СС, и преодолевая огромные потери в рядах наших товарищей на фронте.
Солдаты Ваффен-СС подтвердили для истории – в решающие моменты бесчисленных битв невиданной борьбы – что они могут стоят среди лучших войск на земле, что касалось подготовки, эффективности, готовности к жертвам, солдатской доблести и готовности умереть. Действие современной войны представляет с обеих сторон картину убийства и ужаса. Кто поднимет свою голову к богу и откажется от этого?
|
|
|
Люди Ваффен-СС попали как побеждённые в плен, при невообразимых физических и душевных страданиях. Этот плен не был лишён кровопролития, плохого обращения и деградации разного вида. Для людей Ваффен-СС добавлялась тяжесть такого плена ужасным осознанием того, факта, что их верховный главнокомандующий, Гиммлер, злоупотреблял клятвой их верности и предал их, что их обманули и бросили. Эти достойные люди фронта Ваффен-СС точно не заслуживают такой судьбы, судьбы быть заклеймёнными как члены преступной организации.
Моя просьба и моё пожелание заключается в том, чтобы наши бывшие противники по справедливости осознали честный идеализм этих жертв, и вернули им веру в справедливость.
Последнее слово подсудимого Гебхардта
Я желаю поблагодарить высокий трибунал за предоставление мне возможности, во время дачи показаний, столь подробно описать своё личное положение в 1942.
Историческая ситуация тогда привела меня в тоталитарное государство, которое, поставило себя между личностью и вселенной. Добродетель службы государству являлась высшей добродетелью. Кроме того мне не известно где интеллект не был бы принижен до орудия войны. Повсеместно, некоторым образом, ценности и решения ставились на службу войны. И здесь снова, в интеллектуальной сфере, первый шаг является решающим. Я позволю напомнить, что в войне нервов, существовала пропаганда за «медицинские препараты», которая вызвала первый шаг, для того, чтобы изучить вопрос сульфаниламидов.
|
|
|
Сегодня в своём последнем слове, я позволю описать своё отношение в целом. Сделав так, возможно я смогу воспользоваться наиболее важной из четырёх американских свобод, то есть свободой слова, до самого конца, таким образом, что я воздержусь от всякого разоблачения или от инкриминирования других.
Не преувеличивая важность своей собственной персоны, врача можно оценить только рассмотрев его концепцию в медицинской науке. В целом, я не являлся ни холодным техническим специалистом ни чистым учёным. Мне кажется, что я всегда пытался, например, проводя хирургические эксперименты, понимать любое заболевание как состояние страдания человека. Я не смотрел на свою задачу как на нечто служащее мне лично, или как на дешёвый жест теоретической жалости, а как на личную активную поддержку трепетного существования страдающего пациента. Моей целью как врача была не столько чисто техническая терапия для отдельного пациента, сколько терапевтический уход за особо непривелигерованной группой бедных, детей, инвалидов, невротиков.
|
|
|
Меня не беспокоит то, чтобы не поверили в то, что из-за моральной низости и личного высокомерия учёного я оказался связан с экспериментами на людях. Напротив, во время всего спорного периода у меня были эксперименты в своей сфере исследований проводимые на животных. Это было лишь, потому, что я являлся компетентным отвественным хирургическим экспертом, что меня проинформировали о грядущих экспериментах на людях в моей сфере хирургии, которые были приказаны государственной властью. После отдачи приказа, больше не стояло вопроса остановки этих экспериментов, но проблемой был способ их проведения.
Мои проблемы как эксперта включали следующее: во-первых, эксперименты которые были приказаны должны были иметь практическую ценность, для цели тестирования иммунизации для защиты тысяч раненых и больных. С другой стороны, я считал меры безопасности для подопытных наиболее важными. Основной мыслью для меня никогда не были цель и задача экспериментов, а способ их проведения. Осознавая, что гуманным путём я не останусь в стороне и не ограничу себя теоретическим инструктированием в сфере хирургии, я сам принял участие, со своей клиникой и со всеми мерами предосторожности.
Я надеюсь, это показывает, что при проведении экспериментов из лучших намерений я пытался действовать в основном в интересах подопытных. Мы не пользовались преимуществом неограниченных возможностей предоставленным Гиммлером, то есть, хирургические эксперменты не повторялись. Мне кажется, что насколько было возможно при том хаосе, я выполнил свой долг как эксперт, потому что эти эксперименты не увеличили сферу хирургии, несмотря на бурный темп катастрофической политики. Моим желанием было помогать, а не давать плохой пример.
Глядя на ответственность таким образом, я, конечно, принял для себя решение. Я надеюсь, что за это я всегда столкнусь с критикой, даже в зарубежных странах, без какой-либо секретности, но также и без какого-либо чувства вины за свою деятельность в качестве эксперта.
Однако, посредством моей деятельности, как военного врача, не по своей инициативе, я оказался в контакте с концентрационными лагерями, я мог понять насколько тяжелая, почти смертельная тень должна лечь на любого, кто, когда-либо действовал там. В призрачном феномене этой сферы, который тогда настолько был неизвестен мне, осозноваемый нами сейчас ретроспективно, ужасе отрицательной идеологии уничтожения ставшем секретно соединённым с отрицательным отбором охранников. Только из документов международного процесса мы смогли чётко понять, что из 35000 войск охраны, только 6000 являлись эсэсовцам непригодными к войне. Остальные были сбродом, призывниками, иностранцами и т.д., которые с величайшей несправедливостью и к нашему горькому стыду получали такую же форму, которую Ваффен-СС носили на фронте. В качестве главы известной клиники, известной своими мерами безопасности в интересах подопытных, в рамках своих обязанностей эксперта как я понимал их, я связался с докторами концентрационных лагерей. Насколько было возможно я пытался исключить такую атмосферу из своей сферы работы. То, что моё противодействие выходило за чисто клинические меры безопасности для подопытных, я думаю, видно из следующего факта: из нескольких тысяч иностранных заключенных концентрационного лагеря – среди которых, как нам здесь говорили, были по крайней мере семьсот польских женщин – только 200 были переданы Красному кресту в конце войны. Однако из этих, двух сотен, шестьдесят были моими подопытными, что подтверждается.
Пока я пытался разъяснить свои действия как доктора и объяснить свои хорошие намерения и возможности для влияния, поэтому моя заключительная мысль должна быть посвящена самокритике, прежде всего в отношении моих моральных обязательств.
Как пародию на слова Генриха Гейне[307] мы видим сегодня, что: «СС это судьба». Хотя мне кажется и я надеюсь, что в этом ужасном сплетении между достойными Ваффен-СС и исполнительными организациями, я выполнял свой долг как специалист, офицер и человек. Я всё ещё обязан внести любую форму компенсации за эту путаницу. Мои возможности сделать это, конечно, ограничены.
Не ища сенсации, я предложил провести эксперимент на себе без каких-либо хирургических мер предосторожности в качестве подтверждения, как только возникнет первая возможность. Моя ответственность за проведение экспериментов содержала хорошие намерения, в особенности за тех, кто являлся моими подчинёнными. Я подчеркиваю. У меня есть ещё критика и ответственность, о которых я говорил не только сейчас в свете собственной защиты, но уже в мае 1945 в тот день, когда Гиммлер освободил нас от присяги и от своих приказов, и сам оставил свой пост. Моим стремлением среди прочих было предотвращение любого незаконного продолжения концепции СС, и для этой цели сбрасывания бремени с плеч нашей доверчивой молодёжи на ответственных генералов СС.
Сегодня как частное лицо я могу лишь повторить, то, что я готов сделать то, что как минимум, касается моего бывшего профессионального положения.
Там, где несмотря на мои честные стремления, упрёк и вина, кажется, сгущают краски в сфере за которую я был ответственным, могут впоследствии повлиять на меня таким образом, что я могу упростить путь для молодых людей, которые веря в меня, также вступали в СС в качестве хирургов. Мне кажется, что эта груда камней, Германия, с её ослабленным биологическим материалом, не позволяет, чтобы эти хорошие молодые доктора исчезли в лагерях и в другом бездействии. Также я знаю о каждой мере, которая упростит работу для старых германских университетов и их уважаемых учителей.
Я подытоживаю свою точку зрения для того, чтобы помочь избежать возможных ошибок. Из вредных социальных условий это патологическое и обманчивое спасение, тогда, также как и сегодня – здесь и везде, объединение и соединение духовного с экономической и политическими концепциями. Это разрушительная ошибка, смешивать организованное единогласие голосов с гармонией. Разрушительная критика приводит лишь к нетерпимой нехватке сотрудничества, что прерывает всю сплочённость. Частная также как и общественная совесть не может подчиняться никакой официальной добродетели и никаким временным моральным принципам. Она может найти своё место в рамках божественного порядка.
В духе «почвеннического пессимистического конструктивизма», как я писал до войны, только при таком рассмотрении болезненной реальности кажется находится эта социальная катастрофа.
Моё последнее предложение выражает нашу личную благодарность доктору Зейдлю, который выступал на стороне моих коллег и меня настолько сознательно и с таким человеческим участием.
Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 120; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!