VIII (Дальнейшие исправления С. З. по второму продолжению)

 

По мысли законодателя 1833 года, промежуток времени между изданием Свода законов и введением его в действие имел быть использован, кроме ознакомления с ним, для внесения в него тех исправлений, которые оказались бы необходимыми на основании поверки при производстве дел*(247). Таким образом, 1 января 1835 года, день вступления Свода "в полную и исключительную силу", являлся, в сущности, предельным сроком, до истечения которого допускалось исправление Свода в порядке правил о негласной его поверке. Следует, однако, заметить, что ни поручение, возложенное по выработке этих правил на министра юстиции, ни самые правила, Высочайше утвержденные 16 марта 1833 г., не содержали прямого указания на срок такой поверки. Этот случайный пробел не остался, по-видимому, без влияния на пространство действия - во времени - вышеуказанных правил.

Из сведений по составлению первого продолжения к Своду, приведенных в предыдущей главе, мы помним, что в этом продолжении были осуществлены те только исправления, которые явились следствием замечаний на Свод, поступивших во Второе Отделение ранее 1 апреля 1834 г. Разрешение вопросов, требовавших дальнейших объяснений между ведомствами, равно как исправление по замечаниям, которые поступили после 1 апреля, было отложено, как это прямо указано во всеподданнейшем докладе по поводу первого продолжения, до продолжения следующего года, т.е. вместе с узаконениями за 1834 год. Такое заключение Сперанского в докладе 29 августа 1834 г. вполне соответствовало тому, что предвиделось Балугьянским в докладе его от 10 января того же года "о сроке исправлений к Своду", где значилось следующее: "Если бы по производству дел вступили от департаментов или губернских прокуроров примечания после 1 апреля, то они могут быть приняты в уважение, и порядок их рассмотрения до 1 января 1835 года останется тот же; но исправления, кои по оным могут быть признаны нужными, отложатся уже до последующаго года и поместятся в продолжении Свода за 1834 год". Приведенный отрывок удостоверяет, с не оставляющей сомнений ясностью, что Второе Отделение, если и находило возможным обнародовать исправления к Своду после вступления его в силу, то, во всяком случае, предполагало самый процесс поверки оканчивающимся 1 января 1835 года. Взгляд этот разделялся, по-видимому, и в Министерстве юстиции, где проходила главнейшая часть негласной ревизии и которому эта записка Балугьянского в свое время была сообщена*(248). Так, в марте 1834 г. министр юстиции писал Сперанскому, по поводу деятельности комитета для ревизии, что занятия его "будут продолжаемы в течение срочнаго времени по мере поступления замечаний, разсмотрению его подлежащих"*(249). Засим, к концу 1834 г. занятия комитета велись с таким расчетом, чтобы быть завершенными ранее наступления нового года. И, действительно, 31 декабря из министерства отосланы были во Второе Отделение последние замечания на тома X и XV, заслушанные в комитете и признанные им уважительными*(250), вслед за чем комитет в начале 1835 года перестал иметь свои заседания для рассмотрения новых замечаний, хотя таковые и продолжали еще поступать. Весьма скоро, однако, возобладала другая точка зрения и чуть ли не под влиянием, хотя и невольным, самого Второго Отделения.

Приступив, вслед за выпуском продолжения с узаконениями 1832 и 1833 годов, к составлению продолжения за 1834 год, которое, в целях удобства пользования, должно было заключать в себе и весь материал, вошедший в первое продолжение, Второе Отделение в феврале 1835 г. известило о предстоящем издании министра юстиции*(251), "на тот конец, что, если департамент Министерства Юстиции имеет в виду по производству дел какия либо замечания на Свод, коих не успел он прежде сообщить, то не угодно ли будет приказать доставить их ныне, дабы Второе Отделение могло воспользоваться ими при издании Продолжения". Ведавший делами комитета для ревизии Свода директор департамента Дегай составил по этому поводу докладную записку министру юстиции*(252), в которой, указав на последовавшую в 4 срока отсылку рассмотренных комитетом замечаний во Второе Отделение и отметив, что засим никаких не рассмотренных в комитете по последнее его заседание в прошлом году замечаний не остается (хотя после того и поступили некоторые рапорты), высказал следующее заключение: "так как вопрос о порядке разсмотрения замечаний на Свод с 1 января настоящаго 1835 г. положительно еще не разрешен, то я нахожу, что нет повода г. Сперанскому на его отношение упоминать о замечаниях, с того времени поступивших; а полагаю: уведомить только, что все замечания, сделанныя по Министерству Юстиции до истечения прошлаго 1834 г., кои состоящий при сем Министерстве комитет признал уважительными, переданы в том же году при отношении ... и что затем департамент сего Министерства по производству дел того времени не имеет более в виду замечаний, коих бы тогда сообщить не успел..." Такой ответ вполне соответствовал бы юридической стороне вопроса и даже не расходился бы с ожиданием Второго Отделения, запрос которого относился, вероятнее всего, к остатку материалов за 1834 год. Предположения Дегая не встретили, однако, сочувствия в его начальнике, который по этому случаю даже упрекнул своего подчиненного в забывчивости. Резолюция, положенная Дашковым на представленной ему записке, довольно резко гласит: "Вы забыли, что я именно объяснил вам мою мысль совершенно в противном виде. Я решительно не хочу останавливаться в столь важном деле на неясности некоторых выражений и буду продолжать посылать свои замечания на Свод, пока Государь не изволит сказать: довольно. Пожалуйста, действуйте в сем направлении и представьте мне как можно скорее, сколько есть готовых примечаний для отсылки г. Сперанскому; а в комитете продолжайте разсматривать". В каком акте и в чем именно министр юстиции усмотрел "неясность некоторых выражений", из этой резолюции не видно. Если и была какая неопределенность, то она заключалась не в том или ином выражении, а скорее в том обстоятельстве, что в законе о ревизии не сделано было указания на предельный срок полномочий по исправлению Свода. А между тем истинный автор этого закона - тот же Дашков - еще в 1832 году, когда впервые намечал двухгодичный срок для замечаний на Свод со стороны губернских мест, делал это в том расчете, чтобы "по истечении срока*(253) правительство могло воспользоваться оными для его усовершенствования"*(254).

Помня, может быть, что двухгодичный срок замечаний им назначался только для местных, а не для центрального учреждений, и, предвидя, что полномочия комитета неминуемо должны быть продлены, Дашков считал себя вправе воспользоваться случайным отсутствием в тексте закона указания на срок полномочий комитета для того, чтобы не прерывать считавшиеся им необходимыми занятия по поверке Свода*(255). Гораздо ближе все-таки к формальной истине было указание Дегая, что "вопрос о порядке разсмотрения замечаний на Свод с 1 января 1835 года положительно еще не разрешен*(256), - ибо вопрос этот к тому времени уже был официально возбужден.

Представляя 29 августа 1834 г. Государю отпечатанное первое продолжение к Своду, Сперанский испросил тем же докладом Высочайшее разрешение на внесение в Государственный Совет, с одновременной рассылкой ведомствам для доставления отзывов, следующих трех записок: 1) о порядке составления продолжений на будущее время, 2) подробное наставление о приложении и употреблении статей Свода в производстве дел и 3) о порядке изъяснений и дополнения законов при действии Свода. Записки эти подлежали рассмотрению в Совете совокупно с теми замечаниями на них, которые имели поступить туда от министров юстиции, финансов и внутренних дел. Прежде чем дать свой отзыв, Дашков поручил рассмотреть эти записки комитету о поверке Свода законов. Занявшись ими в заседаниях 5 и 12 ноября, комитет, при рассмотрении третьей записки, обратил внимание на то, что записка эта, как и манифест при издании Свода, относится "к тем только случаям, когда усмотрена будет неясность в законе или необходимость в издании новаго дополнительнаго к оному узаконения". Между тем, "применение Свода к делопроизводству влечет за собою особое затруднение, свойственное исключительно переходному состоянию, в которое поставлено российское законодательство", а именно по вопросу о том отношении, которое будет иметь Свод к источнику, из коего он извлечен*(257). Исправления, уже внесенные в Свод первым к нему продолжением, дают комитету повод предполагать, что и впредь могут встретиться как случаи, что в Своде нет постановления, тогда как законы, в него не внесенные, разрешают таковые случаи, так и статьи Свода, не со всею точностью извлеченные из узаконений, в основание их принятых. Рассуждая, что подобные затруднения не подходят под правила Учреждения о губерниях касательно пояснения законов и что "главный медленный ход" пояснения законов имел бы в данном случае вредные последствия, комитет нашел удобнейшим средством к устранению сего употребить "тот же способ, какой принят и к негласной поверке Свода", т.е. "предписать всем губернским прокурорам, чтобы во всех тех случаях, когда по соображению присутственных мест будут открываемы такия постановления, кои не внесены в Свод или внесены, но не в надлежащей полноте, представляли они о том без малейшаго замедления Министру Юстиции для разсмотрения встретившагося сомнения в комитете сем и принятия надлежащих мер к сношению со Вторым Отделением... на том же основании, как ныне производится поверка Свода".

Найдя, таким образом, необходимым продолжать негласную поверку Свода на прежних основаниях и после вступления его в силу, комитет не мог не остановиться на том влиянии, какое должно оказать на течение судебного дела возбуждение вопроса об ошибке в Своде. В этой собственно стороне предмета, не имевшей значения, пока Свод был только руководством (т.е. до 1 января 1835 г.), заключалась главная трудность разрешения вновь возродившегося вопроса об отношении Свода к его источникам. Неудивительно, что мнения по этому предмету разделились. - Должно ли возбуждение вопроса об ошибке в Своде останавливать окончательное решение дела? Три члена находили, что предоставление присутственным местам останавливать производство дел означало бы умаление достоинства Свода при самом его появлении, возродило бы общее сомнение в согласности Свода с самими законами и дало бы повод к произвольным толкованиям и к изысканию случаев останавливать производство дел. Поэтому, хотя бы статья Свода и оказалась несогласной с узаконениями, дело должно быть разрешаемо на точном основании сей статьи. Если же, паче чаяния, откроется пропуск закона, то в сем случае надлежит поступать, как при недостатке закона, т.е. входить с представлением в Правительствующий Сенат. Прочие же члены комитета*(258) признавали более удобным, чтобы судебное место, встретивши статью, не соответствующую ее источникам, останавливало решительное окончание дела впредь до получения разрешения сего затруднения в порядке, предположенном комитетом (т.е. в порядке разбора вопроса в комитете и во Втором Отделении); остановка в этом случае, по мнению этих членов, не могла быть продолжительной.

Из приведенного видно, что, хотя комитет и не расходился в основном взгляде на Свод как на закон, часть его признавала, тем не менее, допустимым для присутственных мест, в случаях сомнения в правильности статей Свода, откладывать решение дела впредь до разрешения этого сомнения в порядке ревизии Свода; другая же часть настаивала на применении до конца текста Свода, с исходатайствованием, в установленном порядке через Сенат (Осн. зак. 1832 г., ст. 52; Общ. учр. губ. 1832 г., ст. 257), дополнения закона в том случае, если в Своде не оказывалось приличного делу закона. Эта вторая точка зрения была, несомненно, более логичной и последовательной, ибо исходила из признания случаев несоответствия Свода источникам случаями неясности или пробелов самого закона. Но она представляла неудобство в том отношении, что как бы требовала возбуждения законодательного вопроса для дополнения Свода таким постановлением, которое в действительности уже существовало и только по ошибке редакторов не вошло в Свод, и, следовательно, так как Сводом предшествующие ему указы отменены не были, - погрешала против старого правила: не испрашивать указа на указ.

Полностью воспользовавшись в своем отзыве (от 16 ноября 1834 г. N 13359) на проекты Сперанского замечаниями комитета, министр юстиции счел долгом возбудить перед Государственным Советом и тот дополнительный вопрос, который выставлен был комитетом, о порядке дальнейшего исправления Свода, причем, во избежание гласной поверки Свода, как не соответствующей "тому общему доверию, которое должно внушать благотворительное издание Свода", предложил указанный комитетом способ негласной, через его посредство, ревизии. Не умолчал Дашков и о разногласии, происшедшем в среде комитета по вопросу о приостановлении окончательного решения дела в случае открывшейся в Своде ошибки. Не примкнувши прямо ни к тому, ни к другому мнению, но, безусловно, отрицательно относясь к возможности остановки течения дел под предлогом затруднений, "ибо (она) представляла бы явное доказательство неуспешности мер, принятых к применению Свода", Дашков предложил установить следующие, по его мнению, точные и определительные правила, как должны в подобных случаях действовать присутственные места: "1) Когда по производству дела откроется такой предмет, на который нет разрешения в Своде, но о котором есть постановление в узаконениях, состоявшихся до издания оного, разрешать дело в отношении сего предмета на точном основании того постановления. 2) Когда усмотрено будет, что статья Свода не во всей точности выражает узаконения, из коих извлечена, то решать дела по Своду. 3) В обоих сих случаях через губернских прокуроров должно быть доводимо до сведения Министра Юстиции для принятия со стороны его выше сего показанных мер негласной поверки, а, как с установлением оной могут измениться некоторые статьи Свода, служившие между тем основанием решения дел, и из числа оных некоторые, по цене иска, остались бы без апелляции и тем отнято было бы средство к исправлению таковых решений в высших инстанциях, то дозволить в подобном случае перевершать дело тому же самому месту, не стесняясь прежде данным решением; для чего при каждом пояснении Свода, изменяющем какую-либо статью оного, когда откроется подобное дело в какой-либо инстанции, окончательное решенное на основании отмененной или поясненной прежними постановлениями статьи, давать таковое разрешение особыми объявляемыми именными указами*(259)".

Из приведенного проекта Дашкова видно, что он продолжал неуклонно держаться тех же двух принципов, как и прежде: 1) что Свод имеет силу исключительного закона и потому, несмотря на несоответствие статьи ее источнику, решение должно состояться по тексту этой статьи, и 2) что, гласно признавая эту силу за Сводом, возможно, в негласном порядке ревизии Свода, вносить в него надлежащие исправления. Этим на будущее, по крайней мере, время восстановится правильное применение закона, а чтобы исправить, по возможности, ущерб частного интереса, происшедший от ошибки в Своде, следует предоставить суду, с особого в каждом отдельном случае разрешения, перевершать дело, давая, таким образом, состоявшемуся пояснению обратное действие*(260). Предложение Дашкова относительно ссылок на подлинные узаконения, в тех случаях, когда они оказывались пропущенными в Своде, было, конечно, некоторым отступлением от взгляда на Свод, как на единственный, в пределах его системы, источник права, но оно не шло все-таки вразрез с самым манифестом 31 января, потому что в последнем, по букве его, не содержалось безусловно связывающих определений по этому вопросу. В сем отношении Дашков, сам того не замечая, приблизился к основному мнению Сперанского, выраженному им во втором из предложений, которые формулированы были в записке о силе и действии Свода.

Сравнивая эти предположения, внесенные Дашковым в Государственный Совет в виде замечаний на третью записку Сперанского, с заключением комитета, нельзя не прийти к выводу, что, отдавая в одном случае предпочтение тексту Свода перед текстом источника, а в другом - в случае пропуска закона - предписывая решение дела по подлинному узаконению, министр юстиции был, по существу вопроса, весьма близок к мнению трех членов комитета, также установлявших разницу в порядке разрешения случаев несоответствия источнику и полного невключения в Свод. Государственный же Совет, в конечном разрешении сего вопроса, оказался, хотя и разделял все основные положения Дашкова, на стороне другой части членов комитета, ибо установил одинаковый порядок разрешения для обоих, существенно различных между собой, случаев. Но случилось это не сразу, а после более чем годичного размышления*(261).

Вышеназванные три свои записки Сперанский внес в Государственный Совет 20 октября 1834 г. Ведомственные отзывы (Министерства финансов, внутренних дел и юстиции) стали поступать со 2 ноября, и к 16 ноября, после соответствующего напоминания, доставлено было, последним из всех, заключение Дашкова. Уже на следующий день Департамент Законов имел первое свое заседание по этому делу. Очень быстро обсудив замечания министров на первую и вторую записки и согласовав с ними проекты Сперанского, постановления которых, в общей совокупности, по мнению Департамента, должны быть разделены на две части, а именно на общие правила, подлежащие к сведению и исполнению всех присутственных мест, и на особенные правила, принадлежащие к исполнению в министерствах, Департамент Законов дольше, по-видимому, останавливался на тех возбужденных самим Сперанским или в отзыве Дашкова вопросах, которые отнесены им были к числу "особенных" и, в частности, стояли в связи с силой и действием Свода законов. Таких вопросов было два: о включении в продолжения предписаний, исходящих от министров, а также сенатских указов, и о допустимости для частных лиц изъятия из общего для присутственных мест правила: приводить статьи Свода вместо указов.

Свод 1832 года заключал в себе, под влиянием различных причин, значительную долю министерских предписаний, восполнявших закон и получивших, благодаря манифесту 31 января 1833 года, силу закона. Такие предписания вводимы были и в первое продолжение. Этим, однако, не разрешался еще вопрос, следовало ли и впредь вводить предписания в продолжения к Своду. Некоторые ведомства на этом настаивали; так, Министерство финансов полагало полезным помещение в Своде циркулярных его предписаний по гильдейской части, подобно тому, как это было сделано с постановлениями таможенными*(262). "Дабы постановить на сие общее и твердое на будущее время правило", Сперанский, разделяя предписания на две категории: пояснительные и распорядительные, полагал: 1) не вносить в Свод предписаний пояснительных (под коими разумеются предписания, циркулярно разрешающие возникшие или предупреждающие могущие возникнуть сомнения в смысле закона), без Высочайшего утверждения и 2) вносить в Свод предписания распорядительные, к постоянному и всегдашнему исполнению законов принадлежащие, когда они, во-первых, не противны закону и когда, во-вторых, вместе с тем, меры исполнения закона или вовсе не означены в законе, или означены не вполне, и, следовательно, дополнение или замена закона распоряжением представляется необходимым; сюда не относятся меры временные, на какой-либо случай отдельно принимаемые. Проводя подобное же деление (на пояснительные и распорядительные) указов, исходящих непосредственно из Правительствующего Сената, Сперанский в отношении включения их в Свод выразил следующее заключение: 1) пояснительные указы вводить в Свод, во-первых, когда они не противоречат действующему закону и притом, во-вторых, разрешают или предупреждают какое-либо сомнение в смысле закона, не постановляя ничего вновь, но единым только соображением буквального смысла законов; 2) распорядительные указы Правительствующего Сената вводить в Свод на том же основании, как выше означено о предписаниях министров; 3) если бы в каком-либо указе Правительствующего Сената встретилось сомнение о пределах пояснения и дополнения, т.е. если бы найдено было, что пояснением или дополнением существенно изменяется смысл действующего закона: тогда Второе Отделение входит о сем в сношение с Министерством юстиции, и в потребном случае обстоятельство таковое представляет на Высочайшее разрешение.

Не встретив, вместе с министрами, дававшими заключение на проект, никаких сомнений в отношении узаконения предположений Сперанского касательно сенатских указов (хотя пункт 3 присваивал Второму Отделению особую, новую, как бы контролирующую роль в отношении пределов сенатского пояснения)*(263), Департамент Законов видоизменил, по соображении замечаний министров финансов и юстиции, выше приведенные предположения относительно министерских предписаний в том отношении, что: а) из правила о невключении пояснительных предписаний (без Высочайшего утверждения) установил изъятие в пользу предписаний по таможенной части, так как последние исходят от министра финансов по особенной, данной ему на сие власти, и б) для внесения предписаний распорядительных (к постоянному и всегдашнему исполнению закона принадлежащих) установил условие утверждения их, по представлению министров, указами Правительствующего Сената (что было равносильно выставленному Дашковым условию предварительного, ранее внесения в продолжение Свода, отпечатания таких предписаний в виде циркуляров и опубликования их ко всеобщему сведению).

Таким образом, в отношении пополнения Свода постановлениями, не получившими Высочайшего утверждения, Государственный Совет пошел скорее по пути сокращения такого материала, в согласии с направлением, которого держалось Министерство юстиции*(264), ибо в отношении министерских предписаний нашел возможным дальнейшее включение в Свод только постановлений по таможенной части*(265). Допущением, однако, этого последнего изъятия безотносительно к вопросу, явятся ли такие вновь включаемые предписания только дополнением заключающегося в Таможенном уставе материала, или же ими будут изменяться и отменяться получившие силу закона статьи издания 1832 года, Государственный Совет в известной мере поколебал значение Таможенного устава в ряду прочих частей Свода в смысле "закона".

Решение другого вопроса, предположениями Сперанского прямо не намеченного, но внесенного министром юстиции на основании рассмотренного выше заключения комитета по негласной поверке Свода, оказалось гораздо затруднительнее. Посвятив этому вопросу несколько заседаний (ибо соответствующий журнал носит дату 17, 20, 24 и 30 ноября) и не имея возможности, вследствие приближавшегося срока вступления Свода в силу, еще долее медлить разрешением представления Второго Отделения, Департамент Законов решил ограничиться рамками самого представления, а возникший дополнительный вопрос пока отложить. Как министр юстиции в своем отзыве (следуя постановке в комитете), так и Государственный Совет приурочил свои суждения по этому предмету к той статье проекта*(266), в которой Сперанский пытался развить статью 4 манифеста 31 января и, между прочим, писал: "посему в приложении статей Свода к производству дел, когда встретится в них какое-либо важное недоумение или не найдено в них будет на предлежащий случай закона, тогда порядком, для сего установленным, представлять о сем по начальству". Изложив известное нам замечание министра юстиции, вместе с его тремя предположениями к разрешению вопроса, как поступать в делах, где встретятся случаи невоспроизведения или неполного воспроизведения закона в Своде, журнал Департамента*(267) отмечает единство точки зрения его и министра юстиции на главную цель настоящих правил: установить к разрешению могущих возникнуть при употреблении Свода затруднений "способы удобнейшие и скорейшие, нежели каковые в общем порядке дел представлять могут". По рассуждению Департамента, сила вопроса состоит в следующем: 1) должно ли и до какой степени должно допустить для частных лиц изъятие из общего правила, для присутственных мест установляемого: приводить статьи Свода вместо указов; 2) если допущено будет сие изъятие, то каким образом судебные места должны поступать в том случае, когда проситель, в защиту своего права, приводить будет такой указ, коему не найдено будет статьи соответствующей в Своде; или, наконец, 3) когда соответствующая статья не вполне выражает силу указа. Признав возможным, чтобы в качестве меры временной, переходной, допустить, отнюдь, однако, не колебля силы общего правила, производство дел и по таким прошениям частных лиц, где вместо статей Свода оказались бы ссылки на указы, Департамент заменил этого рода правилом*(268) статью 8 проекта Сперанского. Относительно же второй и третьей части вопроса Департамент "нашел разрешение их весьма трудным". "Испытывая разныя о сем предположения, в одних встречал он важныя отступления от общаго судебнаго порядка, в других поводы к ябеде, во всех же вообще опасение, чтоб, упреждая предполагаемыя затруднения, не впасть в затруднения действительныя и не окружить Свод, при самом начале его действия, недоверием и нареканием. Среди сих сомнений и опасений, Департамент Законов нашел себя в необходимости дать более пространства и более времени своим о сем предмете разсуждениям, нежели сколько, по наступающему близкому сроку и по количеству других дел, в производстве его состоящих, теперь иметь можно. И вследствие того положил: ограничась на сей раз разрешением прочих статей проекта, коих издание не терпит отлагательства, 8-ю статью отложить к особому отдельному разсмотрению. Сим разсмотрением Департамент Законов, по совещанию с Министром Юстиции, займется неукоснительно и, составив по одному окончательное свое заключение, внесет его в общее Государственного Совета собрание. Сим отделением одной статьи из проекта, состав его ничего существенно не потерпит; статья же 8-я, по утверждении ея, без всякаго неудобства, может выйти в виде дополнительнаго постановления: ибо предвидеть должно, что, по мере возникающих по местам сомнений о ходе Свода, нужно будет и впоследствии от времени до времени к настоящим правилам, на первый раз достаточным, издавать некоторыя прибавления, впрочем, при всяком новом установлении или устройстве какой либо части неизбежныя".

Приведенная выписка позволяет заключить, что побуждением для отсрочки разрешения вопроса о несоответствии Свода источникам было не столько затруднение найти способ его разрешения, сколько сомнение или недостаточная уверенность в действительной необходимости такого разрешения, ибо подобные случаи, после произведенных уже в продолжении 1834 г. исправлений и тех, кои еще имеют воспоследовать в ближайшем продолжении (а это уже было предрешено на основании всеподданнейшего доклада Сперанского), могли казаться совершенно исключительными, почему и не стоило бы, из-за одной их возможности устанавливать правила, которыми, как-никак, колеблется в глазах населения значение Свода законов, провозглашенного в исключительной силе закона.

Таким образом, ко времени вступления Свода в действие, т.е. к 1 января 1835 г., постановления об этом Своде, заключавшиеся в манифесте 31 января 1833 г., остались вообще неослабленными и, по занимающему нас вопросу о силе этого сборника, обогатились, в составе обнародованных ко всеобщему сведению и исполнению правил 12 декабря 1834 г (П.С.З. N 7654)*(269), нижеследующими пояснительными постановлениями, намечавшимися Сперанским еще при составлении записки о силе и действии Свода и соответствующих ей проектов закона*(270).

Статья VII. Сверх сего*(271), поелику Свод заключает в себе одни токмо ныне действующие законы, в производстве же дел встречаются иногда случаи, кои, обращаясь на прошедшее, должны быть судимы и разрешаемы не по законам настоящим, но и по тем, кои действовали во время, когда случаи сии возникли, то во всех делах сего рода приводить те самые указы и постановления, кои им приличны.

Статья VIII. Как Свод не постановляет законов вновь, но есть только состав законов существующих, то по наступлении срока его действию не только присутственные места, но и частные лица, по делам их, в правительственных и судебных местах производящимся, обязаны следовать общему правилу, то есть: вместо указов приводить статьи Свода. Из сего общего правила для частных лиц допускается, на время, то только изъятие, что, если бы в прошениях их оказались, вместо статей Свода, ссылки на указы, то таковых прошений, по сей единственно причине, с надписью не возвращать, но, принимая их к делу, чинить по оным законное производство, основывая впрочем, решения суда на статьях Свода. Сие изъявление допускается только впредь до усмотрения и единственно на тот конец, чтобы дать частным лицам время приобыкнуть к употреблению Свода.

Статья IX. Предписания, исходящие от высшего начальства к лицам, ему подчиненным, в руководство при исполнении, в разрешение или в предупреждение сомнений, в охранение смысла закона от неправильного толкования и разнообразных понятий, сохраняют свою силу, оставаясь в тех же самых пределах, какие законом для них доселе были постановлены.

Что же касается выделенных Государственным Советом в особую группу и отдельно представленных к Высочайшему утверждению правил о порядке продолжения Свода и о порядке изъяснений и дополнений законов при действии Свода, то, получив утверждение под датой 15 декабря 1834 г., они были сообщены, без обнародования во всеобщее сведение, только к надлежащему исполнению всем министрам и главноуправляющим. В числе этих правил содержались (ст. 2-4) рассмотренные выше постановления о включении в продолжения на будущее время, из числа пояснительных предписаний, исходящих от министерств, только предписаний по таможенной части и об условиях включения распорядительных предписаний министров и указов Правительствующего Сената*(272).

Изданием этих правил для составления будущих продолжений Сперанский рассчитывал избегнуть тех "трудностей другого рода (в противоположность "особенным трудностям", которые представляло составление первого продолжения), кои и впредь встретиться могут". Твердо установив, что подлежит и что не подлежит внесению в Свод, и преподавши некоторые внешние правила для изложения законопроектов, с указанием отношения их к статьям Свода, правила 12 и 15 декабря 1834 г. не могли не облегчить согласования Свода с новыми узаконениями в дальнейших продолжениях. Первое их применение должно было наступить в продолжении за тот же 1834 год, т.е. в том втором по счету продолжении, которое предстояло выпустить в течение 1835 года для включения в Свод узаконений, последовавших на протяжении 1834 года. Но не они одни должны были составить содержание нового продолжения. Прежде всего, удобства ради, оно имело обнять собой и все то, что уже вошло в первое продолжение. Засим оставалась еще невыполненной часть исправлений на основании поступивших замечаний ведомств. Хотя, как писал Сперанский в своем представлении в Государственный Совет в октябре 1834 года, доставленные замечания "обращены в дело, кроме небольшого числа отложенных до разрешения Государственного Совета*(273) и тех, кои в последние четыре месяца последовать могут", тем не менее общее их количество не могло быть исчисляемо только единицами. Установить хотя бы приблизительно это количество в настоящее время затруднительно, потому что при выпуске продолжения за 1834 год не было составлено или, по крайней мере, до нас не дошло подробного всеподданнейшего доклада, содержащего отчет по составлению этого продолжения. Равным образом и в составе самого продолжения не произведено того подсчета и того деления измененных статей, которые были показаны в передовых таблицах первого продолжения и поясняли происхождение изменений вследствие новых постановлений и вследствие поверки Свода. Таким образом, только путем постатейного сравнения первого и второго продолжений возможно установить относительное влияние этой поверки на труд первой половины 1835 года. Произведенная проба по законам гражданским дала нам 25-30 новых по этой части X тома исправлений, которых не имелось в первом продолжении*(274). Но и без подобного опыта, вдвое увеличившийся объем продолжения (вместо одного тома с узаконениями за 2 года - два тома за те же 1832 и 1833 и за новый 1834 год, в среднем по 1000 страниц в каждом), значительно возросшее в табели опечаток количество исправлений и некоторые другие данные (напр., упомянутое в докладе по первому продолжению число "отложенных" исправлений, равнявшееся числу осуществленных в нем поправок) заставляют предполагать, что элемент новых поправок по производству дел во втором продолжении не был совершенно незначительным. Известным показателем в эту сторону может служить указание меморий о занятиях чиновников Второго Отделения. Из них, напр., видно, что часть января и февраль 1835 года отведены были исследованию и объяснениям замечаний Министерства юстиции, очевидно, тех, которые поступили во второй половине 1834 г.*(275) Засим, 5 апреля 1835 г. Министерство юстиции препроводило во Второе Отделение новую серию замечаний на тома I, X, XI и XV. По всей видимости, редакторы успели использовать и эти замечания, явившиеся ответом на февральское приглашение Сперанского прислать имеющийся материал*(276), ибо проект продолжения и объяснения редакторов на замечания комитета докладывались Сперанскому, как это видно из меморий, лишь в мае месяце, и только в самом конце его началась отправка продолжения в набор.

Какова юридическая сила этих исправлений, включенных во второе продолжение на основании узаконений прежнего времени, т.е. состоявшихся ранее 1 января 1832 года? Ни одно из этих исправлений не относилось к числу тех, по которым пришлось бы высказаться, на основании статьи 5 правил о негласной поверке Свода, Государственному Совету, ибо первое подобное представление было внесено Министерством юстиции 31 мая 1835 г. и, получив свое завершение лишь через год, не могло ни в коей мере отразиться на продолжении, вышедшем в конце июля того же года. Ни одно, таким образом, исправление текста 1832 года во втором продолжении не могло почерпнуть своей обязательной силы в акте утверждения мнения Государственного Совета, равносильном основному акту о законной силе Свода с 1 января 1835 г. Тогда как все исправления, внесенные по первому продолжению 1834 г., получили законоустановительную свою силу в Именном указе 30 августа сего года, который объявил это продолжение в той же законной силе, как и самый Свод, - ни исправления во втором продолжении, ни прочее его содержание не были санкционированы подобным же актом верховной власти. В чем состояло Высочайшее волеизъявление и что именно испрашивал Сперанский, представляя Государю этот очередной труд Второго Отделения, нам неизвестно, потому что ни в Полном Собрании Законов не помещено подлежащего Высочайшего повеления, ни среди дел Второго Отделения и бумаг Сперанского не сохранилось всеподданнейшего доклада, которым, вероятно, сопровождалось поднесение Императору Николаю второго продолжения. Единственный и, надо сказать, весьма скудный след наличности такого повеления содержится в предложении министра юстиции от 26 июля 1835 г. (N 8795)*(277), при коем препровождены были в Правительствующий Сенат доставленные, по Высочайшему повелению, от Сперанского: том Полного Собрания Законов за 1834 год и "продолжение Свода на тот же год, с присоединением к нему для удобности в справках и прежде изданного на 1832 и 1833 годы продолжения". Не говоря уже об отсутствии здесь какого-либо прямого указания на силу нового продолжения, одно то обстоятельство, что последнее было препровождено в Сенат совместно с очередным томом Полного Собрания и без какого-либо различия в свойстве "надлежащаго по сему предмету распоряжения" со стороны Сената, заставляет провести резкую грань между первым и вторым продолжениями. Полное Собрание Законов никакой особой юридической силой в это время не обладало, и если об издании отдельных его томов сообщалось Сенату, то едва ли в целях их обнародования*(278), а скорее на предмет оповещения правительственных мест о выходе очередного выпуска правительственного издания. Неужели и по отношению к продолжениям Свода законов достаточно было, по мнению Второго Отделения, подобной меры?

По составу своему второе продолжение было, как мы видели, более или менее однородно с первым. Но одна его половина, а именно поскольку в продолжении 1835 года воспроизводился материал предыдущего продолжения 1834 года, уже получила свою санкцию в Именном указе 30 августа 1834 г. Таковая санкция была, как мы старались доказать, необходимо нужна, потому что первое продолжение являлось как бы составной частью самого Свода и потому что сила продолжений не была определена в манифесте 31 января 1833 г. Другая половина второго продолжения, по крайней мере, в той ее части, которая основана на узаконениях, вышедших в 1834 году, являлась результатом точного применения правил Высочайше утвержденного 15 декабря 1834 г. мнения Государственного Совета о порядке продолжения Свода и, следовательно, в особом утверждении не нуждалась. При этом надлежит еще принять в расчет, что в силу статьи 2 означенных правил обсуждаемое продолжение заключало ряд предписаний по таможенной части*(279), а эти последние, в целях дальнейшей изменяемости, той же властью министра финансов, соответствующих статей Свода, не следовало, быть может, объявлять в силе закона. Остальная, однако, составная часть продолжения - исправления Свода 1832 года для согласования с источниками прежнего времени, - как не предусмотренная в правилах относительно продолжения Свода, требовала, казалось бы, для воспринятая обязательной силы, либо отдельного по каждому такому исправлению Высочайшего соизволения, - чего, вероятно, испрашиваемо не было, - либо общей Высочайшей санкции, и в отсутствии последней нельзя не усмотреть известного юридического недостатка. Надо думать, что здесь сказались, с одной стороны, то обстоятельство, что право на включение этих исправлений в продолжение 1835 года Второе Отделение почерпало в Высочайшем соизволении, последовавшем по докладу относительно первого продолжения, где упоминалось о необходимости отложить часть исправлений до продолжения последующего года, а с другой стороны - вновь обнаружившаяся, при законодательном обсуждении в конце 1834 года вопроса о порядке исправления на будущее время статей Свода, тенденция обставить подобные случаи, чтобы не колебать значения Свода в глазах населения, возможной негласностью. Практическая же сила нового сборника, в его целом, конечно, вполне достигалась, и без особого указа о его обязательности в качестве закона, во включенных впервые именно в этом продолжении*(280) "правилах о приведении и указании законов при производстве дел", где (ст. 5) предписывалось: "каждый раз, когда приводится или указуется статья Свода, нужно удостовериться, не изменилась ли она состоявшимися после Свода узаконениями...; когда найдено будет изменение, то приводить статьи Свода, пункты или примечания, в том смысле и теми словами, как они стоят в продолжении". Это последнее предписание Второе Отделение сочло нужным повторить еще в другом месте продолжения, а именно в предисловии к нему. В противоположность первому продолжению, которое, имея самостоятельную силу закона, не сопровождалось никакими пояснениями, сводное продолжение 1835 года открывается особым предисловием, объясняющим содержание его, причину включения в него, кроме узаконений за 1834 год, также и всех статей предыдущего продолжения, оставшихся в действии, и, вслед за сим, указывающим: "Посему все изменившиеся статьи, пункты и примечания Свода надлежит приводить в том смысле и теми словами, как они стоят в продолжении, ныне издаваемом".

 

IX (Работы 1835-1839 гг.)

 

Самый путь негласной ревизии Свода, в той ее стадии, которая протекала в центральном установлении, будучи в общих, недостаточно явственных, чертах намечен в статье 5 правил 16 марта 1833 г., в действительности был следующим. Все замечания на статьи Свода законов, поступавшие в департамент Министерства юстиции или сделанные в нем, передавались, в случае их утверждения особым Комитетом, состоявшим под председательством министра юстиции, по мере их канцелярского изготовления, во Второе Отделение, при отношениях Дашкова к Сперанскому. На эти замечания чины Второго Отделения составляли свои объяснения, которые затем докладывались Сперанскому. При этом поступившие замечания разделялись на три категории, а именно на такие замечания, которые подлежали принятию вполне, на такие, которые также должны быть приняты, но с тем или иным ограничением, и, наконец, такие, по которым требовалось дальнейшее объяснение. Подобный же порядок применялся и по замечаниям, последовавшим со стороны других ведомств. По замечаниям первого рода необходимые исправления осуществлялись немедленно в издаваемом продолжении. Замечания второго рода также удовлетворялись, но с теми отступлениями ("с некоторою переменою в изложении"), которые находило необходимыми Второе Отделение. Наконец, по замечаниям третьего разряда исправления отлагались впредь до соглашения с ведомством, эти замечания сделавшим. Одинаково внимательно относясь ко всем поступившим замечаниям, как к тем, которые затрагивали самый смысл закона, так и к тем, меньшей важности, которые касались только слов и выражений, - ибо "точность закона требовала принять в уважение не только первыя, но и последния, дабы не упустить ничего, что могло подлежать исправлению"*(281), - Второе Отделение давало отчет ведомствам в виде табелей, соответствующих трем разрядам замечаний, и препровождало им свои подробные объяснения не только по замечаниям, оставшимся пока непринятыми, но и по статьям, уже исправленным, если замечание было принято с отступлением*(282). В Министерстве юстиции объяснения эти подвергались новому соображению в Комитете, причем в большинстве, по-видимому, случаев он находил объяснения Второго Отделения удовлетворительными. В тех же случаях, когда представленные объяснения ему не казались убедительными и Комитет оставался при первоначальном своем замечании, для министра юстиции наступала обязанность представить эти случаи на усмотрение Государственного Совета.

За все время ревизии, как увидим ниже, подобных случаев по остальным, кроме судебного, ведомствам, участвовавшим в негласной поверке, не представилось. По Министерству же юстиции внесено было два таких законодательных представления. К сейчас рассматриваемому нами периоду относится то из них, которое внесено было в Государственный Совет 31 мая 1835 г. под названием "О замечаниях Комитета, учрежденного при Министерстве Юстиции, на некоторые статьи Свода законов". Оно касалось разномыслии со Вторым Отделением по 36 вопросам: по одному постановлению тома I, одному - тома IX, 21 - тома X и 13 - тома XV. По каждому вопросу была представлена особая записка*(283), в которой приводились текст спорных статей, замечание Комитета, объяснение Второго Отделения и соображение Комитета, за подписью директора департамента Дегая*(284).

После летнего перерыва Департамент Законов 14 августа 1835 г. имел первое по этому делу заседание, причем признал нужным, прежде окончательного разрешения поступившего представления, обратить его во Второе Отделение, "с тем чтобы означенныя замечания предварительно соображены были со вновь изданным продолжением Свода законов за 1832, 1833 и 1834 годы". Действительно, недели за две до этого вышло второе продолжение к Своду. Едва ли, однако, оно могло дать какой-либо материал, который, так или иначе отражался бы на свойстве и количестве представленных министром юстиции замечаний. Вероятно, это был лишь формальный повод для того, чтобы дать Второму Отделению возможность вновь сообразить заключения Комитета и этим открыть путь к дальнейшему сокращению спорных вопросов, требовавших законодательного разрешения. Департамент Законов не ошибся в своем расчете. Возвращая полученные материалы, Сперанский препроводил к барону Корфу, тогдашнему Государственному секретарю, для внесения в Государственный Совет, новые пояснения Второго Отделения на замечания Комитета, причем из числа 36 этих замечаний Второе Отделение нашло возможным "по приведенным вновь доводам в объяснениях Комитета" принять 7, с тем чтобы подлежащие исправления, как относящиеся не к смыслу закона, а только к точнейшему изложению оного, были помещены в продолжении Свода за 1835 год. Получив заключение Второго Отделения по оставшимся спорными статьям 9 сентября, Департамент Законов не торопился, однако, приступить к их рассмотрению; лишь через пять месяцев состоялось дальнейшее заседание Департамента по этому делу. Необычно долгая отсрочка может найти себе объяснение только в том обстоятельстве, что прежде решения настоящего дела Государственный Совет признавал нужным покончить с отложенным еще в конце 1834 года общим вопросом о порядке исправления Свода в случае открывающихся в нем неточностей и пробелов. Оставив этот сложный вопрос, возбужденный министром юстиции в связи со статьей 8 законодательного представления Сперанского, не разрешенным ввиду неуверенности, насколько такие случаи могут встретиться и впредь, Департамент Законов убедился из нового, по конкретным случаям, представления Дашкова, что подобные несоответствия продолжают открываться, почему и не мог не вернуться к прежнему общему вопросу. На этот раз он встретил, по-видимому, менее сомнений и колебаний, ибо постановил свое заключение в одно заседание.

Журнал Департамента от 1 ноября 1835 г.*(285), озаглавленный "О 8-й статье правил относительно Свода законов", после воспроизведения суждений предыдущих заседаний 1834 г. об этой статье, гласит: "Ныне, приступив к предназначенному отдельному разсмотрению сего дела по подробном совещании с Министром Юстиции, Департамент Законов нашел: 1) что сила вопроса, как прежде состояла, так и ныне состоит в том, как поступать в том случае, когда по производству дел откроется, что указ действующий и к разрешению дела служащий не помещен в Своде или помещен не в полной его силе; 2) что, хотя в указе 1763 года и потом в самом Своде постановлен общий порядок, по коему, в случае необходимаго дополнения или пояснения закона, подчиненные места обязаны представлять о сем в высшия по начальству и ожидать их разрешения; а как Свод есть тот же закон, то и надлежало бы и в случае вышеприведенном руководствоваться тем же общим порядком; но сей общий порядок в приложении его к предыдущему случаю имел бы то неудобство, что представления подчиненных мест к высшим должны бы были проходить весь ряд судебной постепенности и, напр., из уездного суда восходить до Правительствующего Сената и с не малым в решении дел умедлением; 3) что, хотя после всех мер, принятых для поверки Свода, случаи таковые должны быть весьма редки, но встретиться они могут, а посему и нельзя не желать, чтобы они разрешаемы были сколь можно скорее и удобнее".

Таковы те краткие соображения, которые приведены в журнале Департамента Законов 1 ноября и, будучи одобрены Общим собранием в заседании 23 декабря, нашли себе воспроизведение и в самом мнении Государственного Совета, Высочайше утвержденном 20 января 1836 г. В несколько большей подробности они намечались к изложению Сперанским, который, как всегда, принял деятельное участие не только в разрешении вопроса по существу, но и в делопроизводственной стороне. В Императорской Публичной библиотеке*(286) сохранился собственноручный его набросок заключения Департамента. Из него видно, что имелось три предположения к разрешению вопроса. Одно из них, наиболее простое, сводилось к тому, что "Свод есть закон", а так как никакое судебное место не может решить дело, если нет на оное ясного закона, то о случаях неясного изложения или недостатка закона в Своде надлежит представлять по начальству; сие именно изображено как в манифесте 1833 г. (ст. 4), так и в правилах 12 декабря 1834 г. (ст. 8), и, следовательно, нового подтверждения этому не требуется. Второе предложение сводилось к установлению особого на эти случаи порядка, а именно к донесению о каждом случае в ревизионный комитет при Министерстве юстиции, для чего последнему вместо срочного следует дать бессрочное существование. Третье, наконец, предложение заключалось в том, чтобы случаи недоразумения, возникающие в 1-й степени суда, разрешаемы были во второй, а возникающие во 2-й - получали разрешение в Сенате. Какое из этих предложений принадлежало или разделялось Сперанским, неизвестно. Автором второго предложения, которое наиболее подходит к заключению Департамента, следует считать, по-видимому, Дашкова, потому что резолютивная часть мнения Государственного Совета начиналась с указания: "...Разсмотрев в подробности меру, предложенную для сего в настоящем совещании Министром Юстиции, Государственный Совет признал оную соответствующею настоящей цели".

Самое узаконение 20 января 1836 г.*(287) гласит:

1) Каждый раз, когда к Министру Юстиции дойдет сведение, что при производстве какого-либо дела в первой или во второй степени суда, или и в Сенате, открылось затруднение в том, что какой-либо действующий и к разрешению дела служащий закон не помещен в Своде или помещен не в полном его смысле, Министр Юстиции, рассмотрев встретившийся случай, если найдет его уважительным, входит в сношение со Вторым Отделением Собственной Канцелярии Его Императорского Величества и, вследствие того, по обоюдному согласию, помещается в продолжении Свода надлежащее дополнение или пояснение; в случае же несогласия, дело представляется на уважение Государственного Совета, установленным для сего порядком.

2) Как продолжение Свода обыкновенно издается за протекший год в половине последующего, то, если бы случай вышеозначенный встретился в течение года от одного издания до другого за долгое время, а по свойству своему он требовал бы неукоснительного разрешения: то в сем предположении, сделав сношение со Вторым Отделением, вносить случай тот немедленно на разрешение Государственного Совета.

3) Как вышеозначенные правила нимало не отменяют установленного уже (12 декабря 1834 года) порядка употребления Свода, а относятся только к обязанностям Министерства Юстиции и Второго Отделения Собственной Его Величества Канцелярии, судебным же местам предписано без всякого изъятия основывать решения свои единственно на статьях Свода: то, по Высочайшем утверждении сих правил, передать оные токмо к исполнению в Министерство и помянутое Отделение, без дальнейшей публикации.

4) Как помянутые соображения по встречающимся при действии Свода вопросам могут требовать особенного труда и возлагать сие на штатных чиновников департамента Министерства Юстиции, занятых своим делом, было бы неудобно: то оставить сие на обязанности учрежденного при Министерстве временного для поверки Свода Комитета, существование которого и продолжить, вследствие сего, в настоящем его составе, впредь до усмотрения.

Приведенное узаконение обнародованию не подверглось либо по соображениям, в нем самом (ст. 3) упомянутым и, действительно, в то время часто служившим основанием к неопубликованию таких прошедших через законодательное учреждение мер, которые предписывались к исполнению одних только центральных учреждений*(288), либо, может быть, из нежелания умалять значение Свода как непререкаемого закона в глазах населения, т.е. по той же побудительной причине, вследствие которой остались неопубликованными правила поверки Свода 16 марта 1833 г. Связь между этими двумя узаконениями настолько близка, что даже в канцелярском отношении*(289) мнение Государственного Совета 20 января 1836 г. рассматривалось всецело как продолжение правил о негласной ревизии. Составляя как бы заключительное звено в открытом, манифестом 31 января 1833 г., ряду узаконений о Своде, долженствовавших очертить юридическую сторону пользования этим сборником, правила 20 января 1836 г. заслуживают того, чтобы, в подробностях зная уже их происхождение, несколько дольше остановиться на самом их содержании, с выяснением его отношения к предшествующим узаконениям и проектам.

Воспроизведенный выше журнал Государственного Совета, неоднократным упоминанием о министре юстиции, оставляет впечатление, как если бы заключение совета совершенно совпадало с мнением Дашкова. Возможно, разумеется, что после долгих и многократных обсуждений настоящего дела конечное его предложение "в настоящем совещании", т.е. в заседании 1 ноября 1835 г., было тем самым, которое, наконец, получило одобрение Департамента Законов. Тем не менее оно далеко не во всем совпадало с предложением министра юстиции, сделанным им год тому назад, в отзыве 16 ноября 1834 г. Тогда он различал два случая противоречия в Своде с источниками: неточного в нем воспроизведения того или другого узаконения и полного его пропуска. Отдавая в первом случае предпочтение тексту Свода, Дашков для случаев второго рода признавал необходимым разрешать дело на точном основании не вошедшего в Свод постановления. Эти предположения являлись главным содержанием проектированных Дашковым постановлений (ст. 1 и 2), и только на втором месте (ст. 3) им предусматривался порядок исправления Свода и способ устранения невыгодных последствий ошибки Свода для частных лиц. Департамент Законов, не приводя в своем журнале каких-либо особых доводов против предположения министра юстиции касательно пропусков в Своде и вообще обойдя вопрос о затруднениях, которые должны были представить для судебных и иных мест подобные несоответствия Свода прежним узаконениям, сосредоточил свое внимание на порядке внесения в Свод оказывающихся необходимыми исправлений. Тогда как Дашков говорил, совершенно не касаясь подробностей, только о принятии в вышеуказанных случаях, по донесениям губернских прокуроров, со стороны министра юстиции "мер негласной поверки", правила 20 января 1836 г. (ст. 1) устанавливают необходимость, в этих случаях, сношения министерства со Вторым Отделением, в результате которого должно быть либо внесение в продолжение Свода, "по обоюдному согласию", надлежащего дополнения или пояснения, либо, в случае несогласия, представление дела на уважение Государственного Совета. Тот же законодательный порядок признается необходимым, даже и при отсутствии какого-либо разногласия между Министерством юстиции и Вторым Отделением, во всех тех случаях (ст. 2), когда по обстоятельствам данного дела необходимо быстрое разрешение возникшего сомнения, а между тем срок выхода ближайшего продолжения неблизок. Установляя, для случаев спешности (напр., если дело уже не может перейти на рассмотрение высшей инстанции), этот исключительный порядок, Государственный Совет рассчитывал, вероятно, избегнуть тех нежелательных с точки зрения авторитета закона и судебного решения перевершений дел, для разрешения которых Дашков думал прибегать, в каждом отдельном случае, к особому объявляемому именному указу. Что же касается самих судебных мест, в которых встретилось затруднение при употреблении Свода, то по отношению к ним Государственный Совет ограничился следующим чисто попутным, по поводу обращения издаваемого узаконения только к исполнению в Министерство юстиции и Второе Отделение (ст. 3), указанием на существующее уже и впредь подлежащее соблюдению правило: "Судебным же местам предписано без всякого изъятия основывать решения свои единственно на статьях Свода".

Желая подчеркнуть, в виде такой ссылки на существующее правило, полную свою солидарность с основным узаконением о Своде и с развивающими его правилами 12 декабря 1834 г. о порядке употребления Свода (на которые прямо сделана ссылка в статье 3, в качестве нимало не отменяемых новыми постановлениями о порядке исправления ошибок в Своде), узаконение 20 января 1836 г. вместе с тем устраняет неясность или пробел обоих предшествовавших узаконений по вопросу о том, как надлежит поступать в случае обнаружения пропуска в Своде. Поименовав в статье 1 оба типичных случая: непомещение закона в Своде и помещение не в полном его смысле, Государственный Совет, подтверждая в статье 3 правило об обосновании решений суда одним только Сводом, нарочито прибавил слова "единственно на статьях Свода" и "без всякаго изъятия".

Ближайшее рассмотрение установленных в 1836 году правил восполнения пропусков и исправления неточностей и ошибок в Своде приводит, таким образом, к заключению, обратному тому, какое можно вынести по первому впечатлению. Если Свод был объявлен манифестом 1833 года в силе закона, а три года спустя издаются правила, допускающие изменение этого Свода, на основании предшествовавших ему отдельных узаконений, и притом простым соглашением двух ведомств, то на первый взгляд подобные новые правила подрывают, хотя бы и не были обнародованы, значение манифеста. И, действительно, не один только проф. Коркунов опирался на правила 20 января 1836 г., чтобы обессилить сложившееся мнение о первом издании Свода, как о законе*(290). Но нет надобности опровергать его построений и выводов, чтобы, после вышесказанного, вполне согласиться с его оппонентом, М.А. Лозина-Лозинским*(291), что Государственный Совет высказался, безусловно, против предложения Дашкова о дозволении суду основываться на прежних законах в тех случаях, когда в Своде нет соответствующего постановления, и что, таким образом, правилами 1836 г. был подтвержден манифест 31 января об исключительном действии Свода, как положительного закона, на котором единственно могут основываться и частные лица, и присутственные места. К этому можно только добавить, что законодатель 1836 года вполне остался верен направлению, обнаруженному им в 1833 году. Как тогда, еще не зная Свода, Государственный Совет отверг предложение Сперанского обращаться, в известных случаях, от Свода к указам, так теперь, ознакомившись с его достоинствами и недостатками, он, чтобы утвердить нераздельное господство Свода законов, предпочел отклонить приблизившиеся было к Сперанскому начертания министра юстиции. И действительно, если суд может применить к делу пропущенный в Своде по недосмотру закон только после того, как он будет восстановлен в продолжении к Своду, или если в основу судебного решения может быть положен, взамен оказавшейся искажающей текст первоисточника статьи Свода, надлежащий текст закона только после внесения соответствующей поправки в продолжение, то, даже и при обратной силе всех таких исправлений, нельзя не признать за предыдущим текстом силы закона и нельзя отрицать утрату действия того прежнего узаконения, которое оказывается невоспроизведенным в Своде законов. Таким образом, случаи несоответствия последнего источникам рассматриваются, как это следовало бы признать и по силе пункта 4 манифеста 31 января, если бы после того не состоялось особого по этому предмету законодательного определения, - случаями неясности, противоречия или неполноты действующего законодательства. Эти законодательные свойства текста Свода отнюдь не ослабляются тем обстоятельством, что восстановление пропущенного узаконения или правильного чтения источников могло состояться вне законодательной санкции. В данном случае мы имеем дело с тем явлением, которое, если не бояться несколько уже устарелой теории делегации, можно назвать делегированной законодательной деятельностью, т.е. когда законодатель, по тем или иным соображениям, уступает или передает часть принадлежащей ему власти другим органам. В данном случае было перенесено, в целях ускорения и упрощения, право исправления Свода, как функции законодательной, на два учреждения, при условии полного между ними соглашения, с оставлением за Государственным советом тех только исправлений, по которым соглашения между этими учреждениями (составителем сборника и его критиком) не состоится или которые нужны, в случаях, не терпящих отлагательства, в виде сепаратного закона.

Являясь в известном смысле, как уже было отмечено выше, продлением негласной поверки, установленной вслед за выходом Свода на время до вступления его в действие, законоположение 20 января 1836 г. требует также сопоставления с правилами 16 марта 1833 г.

Эти последние, если не считать заключительной, не относившейся до производства поверки, статьи, состояли из 7 пространных статей. Одни из них касались тех распоряжений, которые должен был сделать министр юстиции по подведомственным ему учреждениям, чтобы установить сущность и пределы негласной ревизии (ст. 1-3 и 7). Статья 4 снабжала министерство необходимым ежегодным денежным отпуском и правом образовать особый комитет для поверки. Статья 5 определяла порядок осуществления исправлений или, вернее, отношение Министерства юстиции по этим вопросам ко Второму Отделению и Государственному Совету. Статья 6, наконец, указывала на порядок производства поверки Свода по трем другим ведомствам. Правила 20 января 1836 г., как мы видели, были гораздо короче. Они касались только двух предметов, а именно тех, которые составляли содержание статей 4 и 5 предыдущих правил 1833 года. Не упоминая ничего о дальнейшем отпуске особых денежных средств, но, очевидно, подразумевая это, ибо в статье 4 отмечено неудобство возлагать "особенный труд" по встретившимся вопросам на штатных чиновников департамента Министерства юстиции*(292), эта статья узаконяет дальнейшее существование временного для поверки Свода комитета, впредь до усмотрения. Неясные же правила прежней 5-й статьи о порядке осуществления самых исправлений заменены в статьях 1 и 2 нового законоположения вполне точными, разобранными выше, постановлениями, определявшими взаимоотношения Министерства юстиции по этому вопросу ко Второму Отделению и случаи внесения возникших сомнений на законодательное разрешение. Таким образом, новые правила не коснулись нескольких предметов, находивших себе регламентацию в прежнем мнении Государственного Совета. Так, ими не предусмотрены те пути, которыми могут доводиться до сведения министра юстиции встретившиеся при производстве дел сомнения, ни по центральным, ни по местным установлениям, а также не указано свойство тех сомнений, которые могут быть заявляемы. Возможно, что подробная регламентация нужна была только на первое время производства поверки и считалась излишней в 1836 году. Поэтому, оставляя подробности для определения распорядительной властью министра юстиции, Государственный Совет мог считать достаточным лишь общее указание, им помещенное в статье 1, а именно, что поводом для исследования правильности текста Свода могут быть затруднения, открывшиеся при производстве дел в первой или второй степени суда или в Сенате, и что затруднения эти могут относиться к случаям, когда "какой-либо действующий и к разрешению дела служащий закон не помещен в Своде или помещен не в полном его смысле". Круг установлений центрального управления, перечисленный здесь, с формальной стороны уже того, который был предусмотрен в 1833 году, но в действительности едва ли различествует от прежнего, потому что ни департамент Министерства юстиции, ни консультация, в отдельности поименованные в правилах 16 марта, не нуждались, по своей принадлежности к центральному управлению судебного ведомства, в особом упоминании при таком обороте речи: "когда к Министру Юстиции дойдет сведение". Значительно видоизменился, однако, круг местных установлений, делопроизводство которых могло, по прежним правилам, дать материал губернским прокурорам для составления докладных записок министру: вместо "губернских присутственных мест" новые правила указывают только на судебные места, но за то на обе низших их степени, следовательно, и на тот суд, который принадлежал к числу уездных установлений. Упоминание, вместо канцелярий Сената, о самом Сенате может служить только показателем той более канцелярской обязанности по соображению выписок из закона со статьями Свода, которая составляла задачу прежней ревизии ранее вступления Свода в силу. Вместе с тем, однако, указание на Сенат совместно с судами первой и второй степени как бы подчеркивает ту сторону его деятельности, которая была сосредоточена в судебных департаментах. Это обстоятельство в связи с тем, что узаконение 20 января 1836 г. не повторяет ни одного из указаний, относившихся до поверки Свода при производстве дел в других министерствах, заставляет заключить, что ревизия по этим ведомствам сочтена была законченной и что отныне, по смыслу новых правил, поводом для ревизии должны были служить только собственно судебные дела. А это, в свою очередь, в сопоставлении с прекратившейся обязанностью канцелярий проверять текст статей Свода с выписками из указов, может навести на мысль, что обсуждаемые правила имели, собственно, в виду право сторон в процессе обращать внимание суда на погрешности Свода против первоисточников. Но для того, чтобы это было действительно правом, следовало обнародовать новое узаконение, чего, однако, как мы видели, сделано не было. Впрочем, фактическая возможность ссылок частных лиц на указы вне Свода законов создавалась бывшим в то время еще в силе правилом статьи VIII узаконения 12 декабря 1834 г., по силе которой присутственные места должны были чинить законное производство и по таким прошениям, в коих оказывались, вместо статей Свода, ссылки на указы.

Не все, однако, из предыдущих выводов находят себе подтверждение в тех распоряжениях, которые сделаны были Министерством юстиции во исполнение состоявшегося узаконения*(293). Краткие наставления, преподанные циркулярными предписаниями министра обер-прокурорам Сената, юрисконсультам, департаменту и губернским и областным прокурорам, обосновывались указанием не только на новые, но и на прежние правила 16 марта 1833 г. Затем, прокурорам было предписано, "обще с губернскими и уездными стряпчими", сообщать о встретившихся затруднениях не только по судебным, но и вообще правительственным местам, "не касаясь, впрочем, до производства самаго дела и предоставляя оное законному его течению"*(294). Эти и некоторые другие данные (так, напр., внося в 1837 г. второе свое представление о замечаниях на некоторые статьи Свода, министр юстиции ссылался не только на правила 20 января 1836 г., но и на мнение Государственного Совета 16 марта 1833 г.) заставляют признать, что в Министерстве юстиции почти не проводилось разницы между сущностью поверки, установленной в 1833 году в виде временной, ограниченной известным сроком, меры, и теми поправками, которые допускались новыми правилами 1836 года. - Засим, и после этого года продолжали поступать замечания как от ведомств, перечисленных в правилах 1833 года, так и от других министерств, как, напр., военного, государственных имуществ, иностранных дел, хотя нельзя, конечно, отрицать, что указания на ту или другую неправильность в Своде могли быть сообщаемы Второму Отделению и помимо особого на то уполномочия со стороны законодателя.

Но каков бы ни был подлинный смысл правил 20 января 1836 г., несомненно одно, - что при их установлении в Государственном Совете не возникало и мысли, чтобы правила 16 марта 1833 г. могли иметь длительное значение, переходящее за срок, установленный для восприятия Сводом силы положительного закона. Недаром мнение Совета не только не содержит никакого упоминания ни в тексте, ни в мотивах о вышеназванных правилах, но даже тщательно избегает выражения: "негласная поверка", содержавшегося в проекте министра юстиции. Не без намерения также статья 4 нового узаконения называет учрежденный при Министерстве комитет для поверки Свода временным и особо постановляет, хотя министр юстиции в своем первоначальном проекте в отдельности об этом прямо не ходатайствовал*(295), о продлении существования этого комитета. Впрочем, при ином отношении к этому вопросу Государственный Совет впал бы в противоречие с заключением своим в феврале 1833 г., которое, хотя в резолютивной своей части прямо не определяло срока действия установляемых правил, содержало, однако, довольно ясное указание на срочность данных Министерству юстиции и другим ведомствам полномочий, в словах: "пользуясь сим временем (т.е. временем до вступления Свода в силу закона исключительного), произвести поверку Свода для удостоверения, не откроется ли в нем противоречий, неясности или же пропусков, требующих пояснения или дополнения". Твердо держась этой точки зрения, Департамент Законов именно потому, может быть, предпослал разрешению представления министра юстиции от 31 мая 1835 г. о замечаниях комитета на некоторые статьи Свода, - представления, которое обосновано было 5-ю статьей правил 16 марта 1833 г., и, при последовательном проведении этого взгляда, могло быть сочтено, за прекращением действия этих правил, запоздалым, - принципиальное разрешение вопроса о порядке исправления ошибок в Своде. Только по окончательном завершении этого дела Государственный Совет нашел возможным приступить 14 февраля 1836 г. к обсуждению замечания Министерства юстиции на Свод в связи с доставленными от Второго Отделения новыми объяснениями.

Следуя, шаг за шагом, за этими событиями в их хронологической последовательности, переходим к некоторым деталям этого дела, производившегося в Государственном Совете, в зависимости от вышеизложенного, уже не столько на титуле 5-го пункта правил 1833 года, сколько по силе статьи 1 узаконения 20 января 1836 года.

Как упоминалось выше, из 36 разногласий, внесенных Дашковым на рассмотрение Государственного Совета, отпало еще до их разбора в Департаменте Законов семь, так как Второе Отделение, ознакомившись с новыми доводами комитета, признало возможным принять их, с тем чтобы исправления по этим статьям*(296), как относящиеся не к смыслу закона, а только к точнейшему изложению его, помещены были в продолжении Свода за 1835 год. Число спорных случаев уменьшилось, таким образом, до 29. Тем не менее Департамент Законов счел себя обязанным вынести заключение по всем 36 вопросам, несмотря на достигнутое соглашение между Министерством юстиции и Вторым Отделением. Но, вынося решение по каждому в отдельности вопросу и не выделяя в какую-либо особую группу тех заключений, по которым разногласия более не существовало, Государственный Совет счел все-таки нужным провести известное различие между некоторыми из разрешенных им вопросов. Это видно уже из того, что вместо 36 на отдельное утверждение Государя поднесено было только 14 мнений, а обнародовано и вошло в Полное Собрание Законов только 12 мнений*(297). Разница между двумя последними цифрами находит простое себе объяснение в том, что одно из Высочайше утвержденных мнений (а именно датированное 6 июня 1836 г.) являлось не разрешением по тому или иному спорному вопросу, а лишь поручением министру юстиции выработать и внести на рассмотрение Государственного Совета предположения о мерах к отвращению подложных продаж*(298), а относительно другого мнения через некоторое время, как увидим ниже, последовало Высочайшее повеление об ином его исполнении. Не столь легко установить причину, почему число повергнутых на отдельное утверждение заключений было сокращено почти на две трети. Первое предположение, которое могло бы возникнуть по этому поводу, - это, что в значительном большинстве случаев Государственный Совет нашел изложение статей Свода правильным, и только по 13 статьям признал необходимым, согласившись с замечаниями Министерства юстиции, преподать те изменения, которые из сего вытекают для их текста. Такое предположение, однако, совершенно опровергается содержанием Высочайше утвержденных 4 июня 1836 г. мнений Государственного Совета, ибо из них видно, что в 7 из этих 13 случаев Совет оставил, в противность мнению министра юстиции, без изменения текст статей Свода, и только в 6 установил новое изложение или иное их изменение. Засим из ознакомления с материалами обнаруживается, что в остальных из разрешенных случаев, остававшихся еще спорными ко времени разбора дела в Департаменте Законов, последний то становился на сторону Второго Отделения, то примыкал к мнению комитета, то, наконец, постановлял самостоятельное решение*(299) и в одном случае отложил свое заключение до позднейшего времени*(300). В значительном большинстве случаев Государственный Совет склонился к оставлению текста Свода без изменения, но при этом далеко не всегда по тому соображению, что признавал бы этот текст в точности воспроизводящим слова или смысл первоисточников. Этим и объясняется тот отмеченный выше факт, что некоторые из Высочайше утвержденных 4 июня 1836 г. мнений не только не изменяют текста внесенных в статьи Свода правил, но прямо предписывают оставление их без изменения. Для полного уяснения этого на первый взгляд странного явления обратимся к самому журналу, представляющему обширный труд*(301) и содержащему немало интересных страниц по разбору источников X тома.

Уже при общем обозрении спорных статей Департамент Законов отметил, что "представленныя сомнения возникают не просто от изложения их в Своде, но и от неясности самых указов, на коих статьи сии основаны, так что при решении дел по сим указам могло бы также возникнуть разногласие и точный их смысл неминуемо потребовал бы пояснения; таким образом разрешением представляющихся ныне сомнений предупреждаются вопросы, кои, и при Своде, и без Свода, по течению дел от неясности самаго закона могли бы возникнуть". И действительно, на целом ряде статей Департаменту приходилось признать основательными и замечания комитета, и возражения Второго Отделения, зачастую ссылавшиеся не столько на подлинный текст источников, сколько на общий дух законодательства и на соображения справедливости и целесообразности. Естественно, что и Государственный Совет предпочитал решать спор по этим последним соображениям. Нередко мы встречаем в его заключениях такие указания, как: "разрешить сомнение единственно в видах пользы того или другого постановления", "избрать изложение, наиболее согласное со справедливостью и опытом", "посему и вообще, в видах нравственных, ...статьи такия-то должны оставаться без перемен". Тот же характер носит и следующее заключительное суждение Департамента относительно соответствия статьи 1651 т. X, ч. 1 ее источникам: "Впрочем, если бы тождество принятаго в ст. 1651 изложения со словами тех постановлений, на которых она основана, и подлежало сомнению, то в видах справедливости и общей пользы надлежало бы пояснить закон сообразно сему изложению". Подобные указания отчасти даже проскользнули и в самый текст Высочайше утвержденных мнений. Так, по вопросу о ст. 844 и 845 Зак. угол., которыми домовые обыски и выемка поличного допускались по всем уголовным делам, между тем как, согласно утверждению комитета, не отрицавшемуся и Вторым Отделением, приведенные под этими статьями узаконения (уставы о вине и соли) относили сии меры только к предметам этих самых узаконений, т.е. к корчемству, Государственный Совет, постановляя об оставлении этих статей в Своде без перемены, мотивировал это в опубликованном тексте (П.С.З. N 9261) тем, что правила, в ст. 844 и 845 содержащиеся, вообще справедливы и нужны и что в общем законодательстве оных недостает.

Открытое признание со стороны Государственного Совета наличия некоторых правил в Своде, которые (в отступление от общего указания манифеста 31 января (ст. 4), что Свод законов ничего не изменил в силе и действии их) являются по существу новыми, заставило поставить вопрос о начальном сроке действия подобных правил. Вопрос этот не мог быть разрешен иначе, как признанием в качестве такого срока даты 1 января 1835 г., когда Свод введен был в действие. На необходимость такого указания обратил внимание Дашков, сообщая свои замечания на проект журнала Департамента Законов по настоящему делу. Он писал: "По статьям Свода, кои Департамент... полагает оставить в настоящем их изложении, несогласном с существовавшими до сего времени узаконениями, но представляющем полезное изменение в оных, каковы суть статьи: 5 и 49; 169, 170 и 1651; 858; 867 и 883;1487; 1953; 2200 и 2201 тома X; 341 и 342; 839; 844 и 845 тома XV, Министр Юстиции находит, что, допуская сие изменение, необходимо дать оному силу только с того времени, когда оно сделалось гласным внесением в Свод". Государственный Совет согласился с этим замечанием. И поэтому во всех тех опубликованных его мнениях*(302), где идет речь об оставлении той или иной статьи гражданских или уголовных законов без изменения, имеется, почти в одной и той же форме, указание: "закон в сем его изложении считать в действии с 1 января 1835 года, не присвояя ему обратной силы". В одном при этом случае, требовавшем противоположения порядков, существовавших до и после вступления Свода в силу, приведены и самые основания для выбора вышеуказанной даты. Здесь сказано*(303): "По возникающим сомнениям о точном смысле указа 30 ноября 1807 г., Высочайше утвержденнаго мнения Государственнаго Совета 23 июля 1823 г. и основанных на них статей 241 и 243 Свода законов гражданских (т. X) о свойстве имений, покупаемых у родственников, Государственный Совет, в разрешение сих сомнений, мнением положил: 1) Упомянутыя статьи оставить при настоящем их изложении. 2) Для ограждения прав тех лиц, к которым могли дойти имения на основании положения 1823 года до 1-го января 1835 года, т.е. до того времени, когда Свод вошел в силу закона*(304), дела о подобных имениях, в течение сего периода возникшие, разрешать и впредь, во всяком случае, на точном основании положения 1823 года; равным образом и сделки, на основании сего положения в продолжение того же периода совершенныя, должны всегда почитаться законными; ибо в отношении сих дел и актов Свод нельзя уже считать иначе, как законом новым, имеющим действие только с 1-го января 1835 года, а никакой новый закон обратнаго действия иметь не может". Не будь этого добавления о начальном сроке действия, Государственный Совет, вероятно, не счел бы необходимым особо публиковать о сохранении возбуждавших сомнение статей без изменения.

Тот же вопрос о моменте вступления в силу по отношению к пояснениям Государственного Совета, которыми, согласно с мнением Комитета, изменялся текст статей Свода, разрешен был несколько иначе. Хотя эти заключения Совета изложены были в той же самой форме, как и заключения его о сохранении статей без перемены, начинаясь с указания: "по возникающим сомнениям о точном смысле..., Государственный Совет, в разрешение сих сомнений, мнением положил...", т.е. хотя они также носили форму разъяснений действующего закона и потому могли бы, в большей своей части, даже иметь обратную силу, тем не менее для этих случаев избрана была следующая формула: "закон в сем новом его изложении считать в действии с того времени, как внесен оный будет в продолжение Свода, не присвояя ему обратной силы". Почему срок вступления в действие исправленной или дополненной редакции переносился с момента его обнародования, как всякого нового закона, на юридически довольно неопределенное время его включения Вторым Отделением в предстоявшее продолжение, остается не вполне ясным. Журнал Департамента Законов не дает прямых на это объяснений. Из истории дела видно только, что сделано это было в соответствии с предложением Дашкова, который в замечаниях своих от 22 апреля 1836 г. на проект журнала Департамента, по поводу предположенного одинакового введения для отдельных мнений: "Государственный Совет, в разрешение сих сомнений, признал нужным постановить следующее пояснение", отмечал: "А как по содержанию 61-й статьи I тома Свода, каждое пояснение закона имеет обратное действие, то давая форму онаго и тем статьям Свода, коих редакция представляет изменение прежних законов, необходимо получать и сии статьи обратное действие. В отклонение сего Министр Юстиции полагал бы: или пояснить, что те статьи не должны иметь сего действия, или изменить самую форму, Департаментом Законов на сей предмет установляемую, дав оной вид пополнения и распространения закона с того времени, как сделанныя изменения окажутся внесенными в Свод". Так как Дашкову и его ближайшему сотруднику Дегаю нельзя вообще отказать в отчетливом, а иногда даже и тонком понимании относившихся до Свода вопросов, то остается предположить, что или в данном случае ими не предусматривалось опубликование имевших состояться мнений Государственного Совета, или же что при сложности настоящего дела некоторые его стороны остались недостаточно соображенными.

Возвращаясь к поставленному выше вопросу, почему из 36 бывших спорными или 29 оставшихся спорными постановлений Свода только по 13 составлены были отдельные мнения для особого их утверждения и обнародования, мы избавлены от труда подыскивать этому объяснение, ибо его дает, вполне точно и обстоятельно, журнал Департамента Законов. Из него видно, что, следуя правилу, по которому и в первом, и во втором продолжениях к Своду помещены были исправления статей по взаимному соглашению Комитета при Министерстве Юстиции и Второго Отделения, Департамент Законов признавал возможным "и настоящия изменения вместить в продолжение Свода, которое в течение сего года по принятому порядку будет издано". При этом, однако, он считал нужным сделать изъятие: "1) для тех статей, в коих изъяснение точнаго их смысла, по важности предмета и по связи его с правом собственности, требует особеннаго Высочайшаго утверждения (перечислено 6 относящихся к X тому вопросов), и 2) для тех статей, при изъяснении коих самый первоначальный смысл указов, на коих оне основаны, дополняется и распространяется (следует перечень 7 вопросов материальнаго и процессуальнаго, гражданскаго и уголовнаго права)". В зависимости от этого установлена была и двоякая форма разрешения: "для статей, перед сим исчисленных, должны быть, по каждой из них отдельно, составлены мнения Государственнаго Совета и внесены своим порядком на Высочайшую конфирмацию; затем остальныя статьи могут быть помещены в продолжение Свода по общему принятому для сего правилу; для чего и надлежит только выпискою из журнала препроводить статьи сии во Второе Отделение"*(305).

Таким образом, значительнейшая часть, а именно до 23 (36-13) заключений Государственного Совета, в числе которых были 14 случаев, требовавших изменения в Своде законов (1 случай по тому I, 1 по тому IX, 5 статей в томе X и 7 статей в томе XV), осуществлены были в Своде, хотя и с Высочайшего утверждения по рассмотрении журнала Государственного Совета (он был представлен Государю, по рассмотрении дела в Общем собрании, не в мемории, как обыкновенно, а в подлиннике), но не в виде отдельного Высочайшего утверждения мнения Совета, и только 13 облечены были в ту форму, в какой издавались законы и могли быть издаваемы аутентические их разъяснения, к разряду которых, по внешнему своему виду, подлежали собственно отнесению мнения 4 июня 1836 г.*(306) При этом, следует, однако, заметить, не был применен тот упрощенный порядок разрешения, который указывался в ст. 40 Учреждения Государственного Совета для дел об "изъяснении точнаго разума существующих законов" и состоял в том, что положения департаментов представлялись непосредственно, минуя Общее собрание, на Высочайшее усмотрение. Деление же всех разрешенных вопросов на две вышеуказанные группы обусловлено было не свойством постановленного решения, в смысле изменения или оставления в силе текста соответствующего правила в Своде, а, главным образом, во внимание к важности данного предмета для частных лиц, т.е. зависело не от формальных признаков, а от материального содержания данного правила. Этим же соображением обусловливалось и отдельное в каждом мнении указание, с какого времени оно восприемлет свою силу. Мы уже отмечали выше, что выбор срока для сего последнего предмета не во всех случаях несомненен. На последнее указывает еще следующий эпизод, происшедший вскоре после утверждения 13 мнений Государственного Совета по настоящему делу. В числе их находилось дополнение статьи 710 Зак. гражд., касательно наследования единоутробных и единокровных братьев, на основании Высочайше утвержденного рапорта Общего собрания Сената 3 октября 1819 г., по делу об имении княжны Мещерской, который при изложении Свода не был известен. Подобно другим мнениям, и в этом заключалось указание на приведение его в действие со времени внесения в продолжение Свода. Министерство юстиции, получив это мнение в числе прочих, нашло, что, так как установленное им дополнение статьи 710 основано на постановлении 1819 года, то оно должно иметь законную свою силу с того самого времени (т.е. с 1819 г.), а не со дня внесения нового изложения в продолжение, - тем более что означенное постановление по делу кн. Мещерской "с состояния онаго доселе было принимаемо в основание решений по многим подобным делам, из коих некоторыя получили окончание в Правительствующем Сенате в недавнем лишь времени". Сообщая об этом Сперанскому, Дашков находил нужным испросить в отвращение означенного затруднения Высочайшее разрешение. Сперанский, согласившись с этим мнением и ссылаясь на то, что предположенное Государственным Советом исправление "есть токмо изъяснение, основанное на постановлении Сената 5 октября 1819 г., а не новое дополнение", испросил всеподданнейшим докладом 27 июня 1836 г. Высочайшее повеление о том, чтобы ограничить образ исправления статьи 710 "единственно внесением ея в продолжение Свода в том виде, как она изложена в 1-м пункте мнения Государственнаго Совета... (т.е. без воспроизведения 2-го пункта о сроке вступления в силу), и затем считать означенное мнение окончательно исполненным и не требующим уже никакого дальнейшаго движения"*(307).

Если приведенный случай мог бы служить показателем, сколь просто в то время могли быть изменяемы мнения Государственного Совета, то, с другой стороны, и он, и все 36 разобранных в Государственном Совете вопросов являют доказательство, что текст первого Свода признавался имеющим силу Высочайше утвержденного текста, а потому всякое его исправление, т.е. изменение, не вытекающее из содержания новейших узаконений, возможно было или в силу правил 20 января 1836 г. (либо предшествовавших им правил негласной поверки 16 марта 1833 г.), на основании соглашения между министром юстиции и Вторым Отделением, или же с Высочайшего утверждения. Исключением являлся только Устав таможенный, так как, по силе Высочайше утвержденного 15 декабря 1834 г. мнения Государственного Совета, в продолжения Свода подлежали внесению исходящие от министра финансов предписания по таможенной части, а среди них могут быть и такие, которые изменяют или отменяют прежние его же предписания, включенные в Свод 1832 года. Едва, следовательно, Свод вступил в силу закона, как уже пришлось сделать частичное отступление от этого начала по отношению к целому почти тому, - отступление, вызванное исключительно тем обстоятельством, что первый Свод составлен был не только из узаконений, но и из распоряжений меньшей юридической силы. И вот это самое обстоятельство не замедлило сказаться и по другой части Свода, в которую, по настоянию ведомства, помещены были, наряду с постановлениями, получившими Высочайшее утверждение, такие правила, которые основывались только на министерских циркулярах; присвоение им, в составе всего Свода, силы закона затрудняло возможность их изменения, и Свод рисковал разойтись, в случае внесения таких изменений без Высочайшего утверждения или указа Правительствующего Сената, с действительной практикой. Такой именно случай дошел до Государственного Совета в числе тех 36 разногласий со Вторым Отделением, которые были представлены на его разрешение министром юстиции.

В статьях 547 и 548 учреждений государственных (т. I) содержались правила о различного рода ведомостях по сенатскому делопроизводству, которые должны представлять, понедельно или помесячно, обер-прокуроры министру юстиции. Обе означенных статьи основаны были на ордерах генерал-прокурора. Комитет для поверки Свода находил, что подобные статьям 547 и 548 распоряжения зависят от министра юстиции, и потому признавал необходимым в конце свода учреждений о Сенате пояснить особым примечанием, что "все означенныя распоряжения по канцеляриям Сената зависят от Министра Юстиции и по усмотрению его могут быть изменяемы". Второе Отделение, считавшее такое указание хотя и ненужным ("потому что в самых указаниях означено, что именно основано на предписаниях Министра Юстиции, по общему же наказу министерствам, предписания министров, хотя не имеют силы закона, но, тем не менее, исполняются, когда они не противны закону"), отметило, тем не менее, в вышедшем в 1835 году продолжении за 1834 год, по поводу включения указания на некоторые новые ведомости, что назначение присылки в Министерство юстиции этих и других ведомостей зависит от министра юстиции*(308). Комитет этим не удовлетворился. "Соображая сие с силой манифеста 2 февраля 1833 года, на основании коего Свод восприял ныне силу и действие закона", он нашел, "что ни в сем манифесте, ни в самом Своде не постановлено никакого различия между статьями, основанными действительно на законах положительных, и теми, в коих сделаны указания на одни только министерския распоряжения; и, следовательно, в случае необходимости, министр не в праве уже сам собою сделать в сих последних никакого изменения или дополнения, если не будет на сие в Своде общаго пояснения, сообразно тому, какое сделано ныне Вторым Отделением в отношении к одним только ведомостям". В подкрепление этого комитет сослался на мнение Государственного Совета 15 декабря 1834 г., в силу коего на будущее время не будут вносимы в продолжения министерские распоряжения без утверждения Высочайшего или определения Правительствующего Сената*(309). В окончательном своем заключении, данном Департаменту Законов, Второе Отделение стало на более правильную точку зрения, чем тогда, когда давало первое свое объяснение комитету. Балугьянский писал в своем отзыве*(310): "Из 485 статей учреждения сенатскаго, только 33 основаны, по настоянию бывшаго Ревизионнаго комитета, чисто на распоряжениях (ордерах) генерал-прокуроров, за недостатком иных правил; другая же 37 статей основаны вместе и на распоряжениях генерал-прокуроров, и на постановлениях, Высочайше утвержденных. Но как все вошедшее в Свод имеет ныне силу закона, то и статьи перваго рода не могут быть изменяемы иначе, как по правилам общим. Впрочем, от уважения Государственнаго Совета и Высочайшаго разрешения зависит предоставить Министру Юстиции изменять по его усмотрению статьи обоих сих разрядов, как относящияся к канцелярскому порядку в Сенате; нужно бы только при сем постановить, чтобы каждая статья, им измененная, сообщаема была Второму Отделению в исправленном виде, для доведения до общаго сведения, чрез напечатание в продолжении Свода, подобно тому, как делаются перемены в уставе таможенном на основании распоряжений Министра Финансов".

Вопрос, таким образом, совершенно правильно сведен был к законодательному вопросу о полномочии министра юстиции изменять собственной властью предусмотренные в Своде постановления канцелярского производства в Сенате. По этому пути пошел и Государственный Совет. "Имея в виду, что обе разсматриваемыя здесь статьи Свода относятся вообще до внутренняго делопроизводства по канцеляриям, не касаясь ни в чем самых обязанностей Сената или образа его действия на тяжущихся", - Департамент Законов со своей стороны нашел, "что в каждом отдельном случае, когда подобныя распоряжения требуют перемены или дополнения, испрашивать оных законодательным порядком было бы неудобно, и потому считает полезным, в отношении всех тех статей сего рода, которыя основываются на распоряжениях генерал-прокуроров или Министров Юстиции, а не на Высочайших повелениях, допустить предположенное ревизионным комитетом пояснение, с тем присовокуплением, которое предложило Второе Отделение". На этом основании в конце учреждения Правительствующего Сената надлежало присовокупить в примечании: "Все распоряжения и правила, относящияся до порядка производства дел по канцеляриям Сената и приведенныя в действие без Высочайших повелений ордерами генерал-прокуроров или предложениями Министров Юстиции, могут быть изменяемы по усмотрению Министра Юстиции. Но о всяком таком изменении, или новом распорядке, сообщается по принадлежности, для помещения онаго в продолжении Свода законов"*(311).

Воспроизводя в такой подробности суждения по настоящему вопросу различных учреждений, мы имели в виду не только отметить, как, под влиянием разноправного характера постановлений, вошедших в Свод и объявленных в нем имеющими одинаково силу закона, впоследствии пришлось установить то или иное изъятие и этим отнять у некоторых частей Свода свойства закона, но и представить пример тому, что, если у того или иного ведомства (в данном случае - в первых объяснениях Второго Отделения) замечалось забвение той силы, которая была присвоена Своду манифестом 1833 года, то другие установления напоминали ему об этом, и дело получало правильный оборот. Примеры тому же встречаются и в дальнейшей истории поверки Свода.

 

Все изменения и пояснения, установленные как в отдельных Высочайше утвержденных 4 июня 1836 г. мнениях Государственного Совета, так и в общем, препровожденном к исполнению во Второе Отделение, журнале Департамента Законов, тогда же удостоенном Высочайшего утверждения, подлежали бы, по дате утверждения, включению в Свод только по продолжению за 1836 год, но были, конечно, включены в ближайшее продолжение с узаконениями за 1832-1835 годы, вышедшее осенью 1836 года. Увеличившись опять на один том против предыдущего, это продолжение было выполнено вполне по образцу двухтомного продолжения за 1832-1834 годы*(312), снабжено таким же предисловием и было введено в действие при тех же совершенно условиях, т.е. без именного указа, а простым предложением министра юстиции Сенату*(313), со ссылкой на прецедент предыдущего года. Предложение Дашкова гласило: "По Высочайшему повелению, в прошедшем году, г. действительный тайный советник Сперанский препроводил ко мне для внесения в Правительствующий Сенат экземпляр Собрания Законов и продолжения Свода на 1834 год, которые и внесены были в Правительствующий Сенат; ныне же доставлены от него таковые экземпляры на 1835 год. Препровождая у сего означенные экземпляры, я имею честь предложить Правительствующему Сенату сделать надлежащее по сему предмету распоряжение". В приведенном предложении нет даже указания на какое-либо по этому предмету Высочайшее волеизъявление, потому что ссылка на Высочайшее повеление в начале предложения относится не к продолжению 1835-го, а к изданиям Полного Собрания и продолжения за 1834 год. Возможно, что здесь мы имеем дело с простым несовершенством препроводительной бумаги или с неполнотой сообщаемых в ней сведений. Не исключена, однако, возможность и того, что в данном случае, действительно, Сперанским не испрошено было никакого особого повеления, - в том соображении, что вышедшее в 1836 году продолжение не требовало Высочайшего согласия, так как новые исправления, им вносимые в текст 1832 года, имели за собой либо Высочайше утвержденный текст, по мнению Государственного Совета, либо были внесены на основании полномочий, предоставленных узаконением 20 января 1836 г. Материал же, включенный в продолжение на основании новейших узаконений, черпал свою силу, конечно, не в обстоятельстве внесения его в Свод законов, а в силе тех самых узаконений или указов, в виде которых он был издан и обнародован.

Вероятность приведенного предположения усиливается, если принять в соображение, что последующие два продолжения, вышедшие в 1837 и 1838 годах, не только не сопровождались никаким Высочайшим повелением, но даже, по-видимому, и совсем не сообщались Сенату. Мы решаемся высказать это, - сознаем, - мало правдоподобное предположение главнейше на том основании, что, не найдя следов каких-либо сношений по поводу этих продолжений в делах и материалах Второго Отделения, мы не разыскали и в Сенатском архиве чего-либо подобного тому, что нашлось в нем для предыдущих продолжений. Имеются, однако, и противоречивые сему, весьма веские, указания, хотя все они сводятся, по-видимому, к одному и тому же источнику. А именно, в официальных справочных материалах, приложенных к представлению в Государственный Совет Главноуправляющего Кодификационным Отделом о плане трудов по разработке Свода законов*(314), указано, что "первое продолжение Свода 1832 года издано было при указе Сенату, за Высочайшим подписанием, но все последующия были вносимы в Сенат чрез Министра Юстиции при объявляемых (от Главноуправляющаго Вторым Отделением) Высочайших повелениях о введении их в действие, кроме лишь продолжения за 1839 год, которое предложено к исполнению снова при подписном Высочайшем указе". Такое же указание сделано в авторитетном труде Н.Н. Корево*(315). По-видимому, в основе и того и другого указания лежат сведения, помещенные во всеподданнейшем докладе гр. Блудова 16 марта 1844 г.*(316), которым нельзя не придавать полной веры, ибо они исходили от непосредственных участников трудов по составлению этих продолжений. Тем не менее приведенное в кавычках указание не исключает и нашей догадки, потому что оба продолжения за 1836 и за 1837 годы не считались Вторым Отделением за самостоятельные продолжения. В противоположность второму и третьему продолжениям, с выходом которых утрачивало силу предыдущее продолжение, как обнимаемое содержанием нового продолжения, - продолжения за 1836 и за 1837 годы содержали узаконения только за эти именно два года и потому являлись лишь дополнениями к продолжению за 1832-1835 годы. По установившимся в более позднее время наименованиям они были бы очередными продолжениями, в противоположность продолжению сводному за 1832-1835 годы, обнимавшему все узаконения, внесенные в прежние продолжения.

Будучи впервые допущены во избежание издержек на перепечатку обширного, в трех частях, третьего сводного продолжения, вышедшее в 1837 году продолжение с узаконениями за 1836 год названо было четвертой частью, а выпущенное годом позже продолжение с узаконениями за 1837 год - пятой частью продолжения. Таким образом, третье, четвертое и пятое продолжения оказались объединенными под одним заглавием и, являясь как бы отдельными выпусками одного пятитомного продолжения (которое поэтому имело непрерывное через все части счисление страниц 1-5150), могли подчиняться общему для всех них акту приведения в действие, которым сопровождалось издание продолжения за 1832-1835 годы. При этих особенностях четвертого и пятого продолжений высказанное нами предположение о невнесении их в Сенат вполне примиримо с указанием исторических материалов о том, что все последующие за первым продолжения вводились в действие объявляемыми Высочайшими повелениями.

И то, и другое из очередных продолжений, судя по переписке того времени между ведомствами и Вторым Отделением, а также и по подвергшимся перепечатке статьям, без ссылки на новые узаконения 1836 и 1837 годов, должны содержать ряд исправлений, произведенных по соглашению с Комитетом, при Министерстве юстиции учрежденным, а также и с некоторыми другими ведомствами. А второе из этих продолжений - с узаконениями за 1837 год - обняло и те законодательного свойства исправления, которые, формально относясь к 1838 году (дата Высочайшего их утверждения - 16 февраля 1838 г.), явились следствием второго в Государственный Совет представления министра юстиции от 13 мая 1837 г. о замечаниях на статьи Свода, по которым не было достигнуто соглашения*(317).

Всех таких замечаний было 31, и относились они: 1 до тома I, 4 до тома II, 1 до Устава монетного (т. VII), 9 до законов гражданских, 1 до законов межевых (т. X), и 15 до законов уголовных (т. XV). По каждому из замечаний была составлена, как и в первом подобном представлении 1835 года, особая записка, и, как и тогда, записки эти сообщены были на предварительное рассмотрение Второго Отделения. В результате сего осталось только 8 спорных вопросов, требовавших решения Государственного Совета, так как по остальным Второе Отделение приняло сделанные замечания. Этими 8 статьями и ограничился в своем рассмотрении Департамент Законов, отступив в этом отношении от порядка, принятого им в 1836 году, когда он нашел нужным высказать свое заключение и по тем вопросам, относительно которых Второе Отделение изъявило готовность принять замечания Комитета. В качестве мотива сему в журнале Департамента*(318) указано только, что Второе Отделение приняло большую часть предложенных Комитетом изменений, как не требовавших особого разрешения, а относившихся лишь к редакции, и что оно поместит надлежащие статьи в новом их изложении в следующем продолжении Свода; остальные же 8 статей, по которым Второе Отделение не согласилось с предположениями Комитета, "по существу их" требуют разрешения в порядке, предписанном Высочайше утвержденными 16 марта 1833 г. и 20 января 1836 г. правилами для негласной поверки Свода. Судя по этой выписке, дело свелось к выделению со стороны Второго Отделения, из числа прочих, таких вопросов, которые являлись по существу своему настолько важными, что решение их вне законодательного порядка казалось недопустимым. Если Государственный Совет действительно руководился этим соображением, то здесь мы видим отражение той же мысли, которая побудила в 1836 году, при рассмотрении первого представления Дашкова, признать одни заключения Государственного Совета подлежащими отдельному Высочайшему утверждению и обнародованию, а другие - непосредственному исполнению со стороны Второго Отделения вне этих условий. Вообще же, надо сказать, порядок разрешения второго представления Дашкова представляет, кроме уже отмеченного выше, еще несколько различий от приемов 1836 года.

Разобрав, в связи с дополнительными пояснениями Второго Отделения, остававшиеся спорными по существу 8 статей (1 по Уставу монетному, 4 по законам гражданским, 1 по законам межевым и 2 по законам уголовным), Департамент Законов в половине из этих случаев примкнул к мнению Второго Отделения, оставляя подлежащие статьи Свода без изменения. Такое заключение не всегда, однако, вытекало из формальной правильности статьи. Так, относительно статьи 1737 тома X Департамент находил "замечание Комитета, в отношении к вопросу о точности, совершенно справедливым, ибо правила, постановленные для коммерческого судопроизводства, без особого разрешения нельзя распространять на судопроизводство общее", но, тем не менее, по соображениям существа, признал необходимым сохранить правило, вошедшее уже в Свод гражданского судопроизводства. Засим, в одном случае, где дело касалось применения земской давности к действиям, совершенным за границей, Департамент не согласился ни с Комитетом, ни со Вторым Отделением, а предоставил министру юстиции присоединить настоящий вопрос к производящимся уже в ведомстве общим соображениям о порядке применения к различным делам законов о давности. Всего осталось, таким образом, 3 случая, по которым замечания Комитета признаны были основательными и статьи Свода требующими пояснения или исправления. Случаи эти касались: 1) дополнения межевых законов (ст. 337-341) содержавшимся в ст. 96 инструкции землемерам 1766 года правилом о межевании въезжих лесов; 2) меры наказания тюремных чиновников и стражи за побег преступников (Зак. угол., ст. 253) и 3) порядка решения дела в случае смерти лица, долженствовавшего дать по оному очистительную присягу (т. XV, ст. 1058-1061).

Проектированные Департаментом заключения сообщены были предварительно министру юстиции, который, вообще согласившись с этими заключениями, сделал, однако, несколько оговорок*(319). Это заставило Департамент вернуться к обсуждению двух им уже разрешенных вопросов, но не помешало ему остаться при прежнем решении как по отложенному вопросу о давности, так и по оставленной без изменения статье Устава монетного относительно ответственности за подделку монеты. Общее собрание*(320), согласившись вообще с заключениями Департамента, стало на его сторону, в частности, и в вопросе о сохранении одинаковой, за подделку русской и иностранной монеты, ответственности, в отрицании которой упорствовал Дашков. Вместе с тем Общее собрание признало необходимым поднести к Высочайшей конфирмации о тех только статьях, по которым предположены были изменения и дополнения в Своде законов. Таким образом, хотя Государственный Совет и считал настоящее дело, как это прямо выражено во вступительной части журнала Департамента, продолжением рассмотренных и разрешенных уже 4 июня 1836 г. замечаний на Свод (и потому, вероятно, - следуя примеру представления министра юстиции, - ссылался, как мы видели выше, на правила негласной поверки не только 20 января 1836 г., но и 16 марта 1833 г.), он отступил от приема 1836 года в том отношении, что издание особого, подлежащего обнародованию, узаконения им установлено было только для случаев изменения или дополнения спорных статей Свода. Посему Высочайше утвержденные 16 февраля 1838 г. мнения Государственного Совета*(321), начинаясь, как и положения 4 июня 1836 г., с вступления: "по возникшему сомнению о пополнении Свода" или "по возникшему сомнению о точном смысле постановления, на коем основана такая-то статья Свода", не содержат ни одного, подобного узаконениям 4 июня 1836 г., указания на сохранение какой-либо статьи Свода в ее существующем изложении. На том же главнейше основании ни в одном из трех узаконений нет упоминания о сроке, с которого внесенные ими исправления считаются воспринявшими свое действие. Возможно, впрочем, что вопрос этот не имел существенного значения по характеру тех постановлений, которых касались самые исправления, и что здесь поэтому применимо было общее правило о моменте восприятия измененным постановлением своей силы со времени обнародования. Что, однако, момент обратного действия не оставляем был без всякого соображения при производстве настоящего дела в Государственном Совете, видно из тех дополнительных суждений, которые пришлось иметь Департаменту Законов по поводу возражений, поступивших на его журнал относительно фальшивомонетчиков со стороны министра юстиции.

Дело касалось статей 183 Устава монетного и 536 Законов уголовных, в которых установлялась одинаковая ответственность за подделку как русской, так и иностранной монеты. Комитет находил, что в узаконениях до 1832 года не упоминалось о подделке иностранной монеты вообще, а подведенный в цитатах этих статей указ Правительствующего Сената от 10 мая 1832 года хотя и говорит о предании суду по законам делателей и переводителей фальшивой монеты иностранного чекана, не заключает, однако, указания, чтобы в этом случае полагалось возмездие, равное тому, которое положено за подделку монеты ходячей. Подделка иностранной монеты, в обращении не состоящей, в намерении даже выдать ее за действительную, составляет, по рассуждениям комитета, простой частный обман, ибо не влечет за собой столь важных последствий для государства; только подделка иностранных червонцев может быть приравнена по наказанию к подделке русской монеты. Второе же Отделение отстаивало ту точку зрения, что Сенат, повелев виновных в подделке иностранных монет отсылать куда следует для суждения по законам, не мог разуметь под сими законами других, кроме приведенных в деле, - а иных законных по сему предмету постановлений, кроме §32 положения 24 июля 1829 г. о преступлениях по добыванию золота, не имеется. К этому Второе Отделение, в своих объяснениях перед Департаментом Законов, добавляло, что вред от подделки иностранной монеты, которая обращается ныне во множестве, столь же чувствителен для общества, как и подделка российской монеты. Департамент отнесся к этому спору также с точки зрения целесообразности. Хотя он и согласился, что рассматриваемый вопрос постановлениями, существовавшими до издания Свода, действительно не разрешался и это могло бы даже дать повод к заключению, что карательные законы не распространяются на подделку частной монеты каждого иностранного государства, тем не менее, рассматривая возникший вопрос, как предмет законодательный вообще, Департамент должен был признать, что имевшиеся им в виду "уважения, и при новом по сему предмету соображении, привели бы к изданию закона в том самом виде, как он изложен уже в Своде", и потому решил оставить обе статьи без перемены. Дашков, прочитав проект журнала, нашел, что делаемое по сим статьям, в виде нового закона, распространение строгости наказания за подделку российской монеты на подделку монеты иностранной не должно иметь обратного действия, ибо сие было бы противно статье 60 Осн. зак. Кроме того, продолжая доказывать различную степень вреда от той и другой подделки и указывая на нежелательность умножения случаев наказания кнутом и каторжными работами, Дашков предлагал применить к виновным в подделке иностранной монеты только высшую степень наказания, положенного за частный подлог. Вернувшись поэтому, в заседании 15 января 1838 г., вновь к разрешенному уже им вопросу, Департамент признал все-таки справедливым не менять своего заключения. Он отверг указание министра юстиции, что распространение строгости наказания делается "в виде нового закона", ибо закон, определяющий одинаковое наказание в том и другом случае, уже изложен в двух местах Свода, и обсуждавшийся и решенный вопрос заключался лишь в том, не следует ли переменить статьи сии исключением из них упоминания о монете иностранной. Что же касается возбуждаемого министром юстиции вопроса относительно обратного действия, то никакого обратного действия здесь и быть не может: "ибо, допуская даже, что существовавшие до Свода постановления не разрешали вполне вопроса о наказании за подделку иностранной монеты, по крайней мере, со дня издания Свода правило сие 4 года уже действовало и, может быть, в течение сего времени многие приговоры на основании онаго постановлены и исполнены". Наконец, по вопросу о понижении наказуемости подделки иностранной монеты Департамент, не входя вновь в юридический разбор этого предположения, "предает только, - как сказано в журнале, - уважению Государственного Совета: сколь неблаговидно было бы закон, так тесно связанный с народным правом и, может быть, читанный многими в Европе, переменять без всякой другой причины, кроме той, что покушение на подрыв монетного права иностранной державы мы почитаем виною менее важною, нежели подобное покушение против нас самих". Последний, засим, гуманный довод Дашкова - о нежелательности умножать число случаев тяжкой казни кнутом и каторжной работой - составитель журнала искусно обесценивает указанием, что "вопрос здесь не об умножении вновь числа сих случаев, а об отмене казни сего рода за такое преступление, в котором существующий закон ее уже определил". Для Общего собрания решающими оказались не столько ссылки на Европу, сколько сохранение в силе существующего закона. Резолюция его гласит: "не входя в разсмотрение собственно о том, равным ли преступлением следует считать подделку иностранной и подделку нашей монеты, как вопрос, подлежащий многим соображениям и теперь, по свойству дела, не требующий разрешения, Государственный Совет соглашается, что в настоящее время, когда употребление иностранной монеты в Империи столько распространилось, неудобно было бы приступить, без всякаго практическаго указания необходимости, к перемене вошедших по сему предмету в Свод законов постановлений, и потому, согласно с Департаментом Законов, полагает: оставить оныя в силе, как действующий уже четыре года закон".

Приводя настоящий случай в качестве иллюстрации, почему при разборе спорных статей в 1838 году отпал вопрос об обратном действии, столь сильно отразившийся на заключениях Государственного Совета в 1836 году, мы не могли устоять перед искушением привести и те подробности, которые шли далее этого частного вопроса. Они казались нам подходящими, чтобы осветить работу редакторов первого Свода и неизбежность присвоения результату этой работы, поневоле требовавшей обобщений и выводов, силы текста закона. В то же время приведенные суждения законодателя 1838 года по этому делу подчеркивают отношение и его самого к этому тексту, как к закону: хотя - иногда прямо, иногда только между строками - признавая формальную правильность предъявленного комитетом замечания к тексту Свода, Государственный Совет всячески искал возможности отдать предпочтение этому тексту, - именно потому, что он являлся уже в течение нескольких лет самим законом.

 

Описанное представление министра юстиции в Государственный Совет был вторым и в то же время последним за все время негласной поверки Свода. Поверка эта, ничем не отличаясь в существе, юридически, однако, распадалась, как мы видели выше, собственно на две стадии: на ревизию в порядке правил 16 марта 1833 г. и на исправление Свода на основании узаконения 20 января 1836 г. При действии первых правил возможны были представления в Государственный Совет и со стороны некоторых других ведомств, призванных к участию в поверке Свода по производству дел. Случаев для такого чрезвычайного порядка исправления Свода, однако, не представилось, так как и ведомства, и Второе Отделение, как об этом можно судить по свойству переписки, происходившей между Министерством финансов (по департаменту государственных имуществ) и Вторым Отделением в конце 1834 и первой половине 1835 годов, избегали доводить свои разномыслия до высшей инстанции*(322). К тому же и вопросы, которые могли быть возбуждаемы финансовым ведомством или Министерством внутренних дел или Главным управлением путей сообщений и публичных зданий, вращались в сфере не тех постановлений Свода, какие уже и в то время принято было относить к законам в собственном смысле этого слова, т.е. не касались законов гражданских, уголовных и органических*(323), составлявших уже со времени поверочных работ над первоначальными сводами Второго Отделения область ведения комитета, учрежденного при Министерстве юстиции. В правилах 20 января 1836 г. участия других, кроме сего последнего, центральных ведомств не было предусмотрено. Поэтому и каких-либо, по возникшим разногласиям, представлений в Государственный Совет с этой стороны едва ли можно ожидать*(324). Те же правила зато предусмотрели (ст. 2) участие Государственного Совета в вопросе исправления Свода и помимо разногласия между Министерством юстиции и Вторым Отделением, а именно в тех случаях, когда по свойству дела необходимо "неукоснительное разрешение", т.е. не выжидая выхода следующего продолжения, в которое могло быть включено предложенное министерством и принятое Отделением исправление. Предусмотрительность эта оказалась, однако, излишней, так как ни одного подобного представления, за все время действия правил 20 января 1836 г., внесено, по-видимому, не было. Это доказывает либо то, что подобных, так сказать, острых случаев на практике не возникало, либо что вообще число обнаружившихся в Своде 1832 года ошибок и неточностей к этому времени сильно сократилось. И, действительно, многое говорит за это последнее предположение.

Сколько можно проследить по материалам как Второго Отделения, так и комитета, при Министерстве юстиции учрежденного, последняя групповая посылка замечаний с его стороны (в количестве 55) последовала 23 мая 1837 г., а объяснения на эти замечания даны были Вторым Отделением 12 июня того же года*(325). Количество поступавших из провинции, от губернских прокуроров и от обер-прокуроров Сената рапортов министру юстиции с замечаниями было в это время весьма незначительно, всего по несколько в год, и заседания комитета происходили не в определенное, как прежде, время, а только по мере накопления замечаний*(326). Таким образом, деятельность комитета постепенно сокращалась, несмотря на то, что он стал принимать к своему рассмотрению и такие вопросы, которые касались не основного издания Свода, а продолжений к нему. Последнее не входило в прямую задачу комитета, но явилось естественным последствием как того обстоятельства, что затрагиваемые тем или иным замечанием статьи Свода 1832 г. успели, по каким-либо иным основаниям, измениться в продолжениях, так и потому, что нередко поступали замечания о пропуске в продолжении какого-либо узаконения, состоявшегося после 1 января 1832 г., а также указания и на иные неточности в продолжениях*(327).

С другой, однако, стороны, не один только комитет давал материал для исправления Свода. Из сохранившегося по Второму Отделению обширного дела N 1127 по поверке Свода видно, что начавшееся с конца 1833 года доставление замечаний от разных департаментов не прекратилось к 1835 году и продолжалось и по издании правил 20 января 1836 года. Конечно, в этот второй период, то не были уже замечания в том смысле, как они требовались правилами негласной ревизии*(328). Здесь большей частью только обращалось внимание Второго Отделения на тот или другой обнаружившийся на деле пробел в Своде или неточное в нем изложение или указывалось на возникшее по Своду сомнение, с просьбой ответа на недоуменный вопроС. Второе же Отделение уже, так сказать, от себя могло использовать поступившие сведения для исправления Свода. В некоторых случаях замечания ведомств направлялись, по-видимому, сначала в Министерство юстиции, - судя по тому, что комитетом возбуждались иногда вопросы, с деятельностью сего министерства совсем не связанные. Не беремся утверждать с полной уверенностью это обстоятельство, но оно находило бы себе известное объяснение в том, что с 1836 года, собственно, только Министерство юстиции было уполномочено на предъявление замечаний. Наибольшая, однако, часть возникших по ведомствам вопросов сообщалась во Второе Отделение непосредственно, и не только со стороны тех трех ведомств, которые участвовали в негласной поверке на основании правил 1833 года, но и многих других. Так, в упомянутом деле встречаются замечания по военному и по духовному ведомствам, по ведомствам Императорского Двора, народного просвещения, иностранных дел, - каковые учреждения к делу ревизии официально никакого отношения не имели. Если Второе Отделение принимало все эти замечания на тех же основаниях, как от комитета при Министерстве юстиции или как, по прежним правилам 1833 года, от Министерства финансов, внутренних дел или Главного управления путей сообщения и публичных зданий, то, хотя это формально и не могло быть обосновано ссылкой ни на правила 1833, ни, тем менее, на правила 1836 года*(329), едва ли кому могло прийти в голову, что здесь кто-либо преступает свои полномочия. Не следует забывать, что в это время весьма часто ведомственные замечания относились уже к вопросам новейшего законодательства, а не того, которое поглощено было трудом 1832 года. Второе же Отделение в одинаковой степени дорожило всеми замечаниями, - хотя и не забывало, конечно, правовой особенности основного труда, в сопоставлении его с источниками.

В составе переписки по замечаниям за этот период, распределенным по отдельным томам Свода, найдется немало данных, которые обрисовывают и характер работы составителей Свода, и недочеты продолжений, и, наконец, разнообразие притязаний ведомств. Если дело касалось усмотренного пропуска в Своде, Второе Отделение всегда соглашалось на подлежащее дополнение, как бы старо ни было узаконение, не нашедшее себе воспроизведения в издании 1832 года. Так, в 1837 году Балугьянский изъявил готовность включить в предстоящее продолжение к тому V указы 1740 и 1764 гг. (П.С.3. N 8326 и 12126) о награждении новокрещенных иноверцев*(330). Но в это время продолжали открываться узаконения и совсем недавнего времени, напр., конца двадцатых годов, которые не были в свое время сообщены Второму Отделению и потому не вошли ни в Свод, ни в Полное Собрание. В этих случаях приходилось, на такого рода замечания, прежде всего, просить подлежащее ведомство о доставлении копии невключенных узаконений. Нередко, однако, министерства возбуждали и такие ходатайства, удовлетворение коих представлялось для Второго Отделения невозможным. Так, обер-прокурор Синода гр. Протасов поднял вопрос о дополнении статьи 330 тома II, в которой определялись отношения к губернским правлениям Сената, указанием на право Синода посылать, подобно Сенату, указы губернским правлениям, а от последних получать рапорты и донесения. В подкрепление своему ходатайству обер-прокурор ссылался на несколько узаконений, из которых можно было, по его мнению, вывести начало непосредственных сношений Синода с губернскими правлениями, и на укоренившийся 100-летний обычай. Балугьянский в ответе своем*(331), не отвергая "должнаго приличия такового обычая", отказался, однако, признать юридическую обоснованность доводов и так, между прочим, мотивировал невозможность удовлетворения просьбы: "здесь, как и в других местах Свода, по коренному правилу при его составлении приведенному, нельзя было войти в толкование или дополнение, не прямо из слов закона проистекающия"; поэтому, продолжал он, "предполагаемое дополнение статьи 330 тома II, сколь оно ни сообразно с существующим порядком, не иначе может быть введено в продолжение Свода, как по силе особаго разрешения Верховной власти, в порядке законодательном испроситься долженствующаго". В том же приблизительно смысле начальник Второго Отделения высказался в другом случае относительно нескольких статей Законов гражданских: "Второе Отделение не может само собою сделать в сей (425) статье никакой перемены; посему я полагаю нужным испросить на таковое пополнение закона Высочайшее разрешение..., по получении коего оно будет введено в будущее продолжение..."*(332). Невозможность производить собственной властью какие-либо перемены тот же Балугьянский, в отношении статьи 242 Зак. гражд., мотивировал следующим решительным, но едва ли, в одной своей части, исторически верным аргументом: статья эта "заключает правило, основанное на положительном узаконении 3 февраля 1827 г., и не подвергалась никакому оспариванию ни в комитете, существовавшем в министерстве для пересмотра свода гражданских законов, ниже при окончательном разсматривании Свода в Государственном Совете"*(333). Если бы гр. Кушелев-Безбородко (которому предназначался этот ответ) не удовлетворился первой частью доводов, то он мог бы противопоставить указаниям на комитет и, в особенности, на Государственный Совет следующие возражения: негласная ревизия Свода вызвана была, в сущности, именно тем обстоятельством, что сам комитет признал производившуюся им, в силу Высочайшего рескрипта кн. Долгорукому, поверку проектов сводов далеко не достаточной; Государственный же Совет, хотя и санкционировал Свод, не входил и не мог входить в рассмотрение его содержания, - почему невозможно было и "оспаривание" отдельных статей. В других случаях мотивировка была и проще, и правильнее, напр.: "статья 620 тома IX... составляет, на основании манифеста о действии Свода, общий закон, равно заменяющий как показанныя под нею два узаконения 1822 и 1823 гг., так и не показанный более ранний указ 1801 г."*(334). И Правительствующий Сенат так же смотрел на Свод 1832 года, т.е. признавал текст его получившим Высочайшее утверждение и потому могущим подлежать исправлению либо с Высочайшего же разрешения, либо в особо установленном для того порядке. Так, в 1839 году, когда потребовалось исправление одного из постановлений Рекрутского устава, сенатское об этом определение поднесено было на Высочайшее утверждение*(335). А несколько лет ранее, когда Сенат, основываясь на тексте статьи 115 Устава о питейном сборе, не установлявшей никакого изъятия для Харьковской губернии в отношении производства винокурения только помещиками, постановил определение об упразднении в ней винокуренных заводов войсковых обывателей, также было испрошено особое Высочайшее повеление*(336), чтобы оставить производство винокурения в этой губернии за всеми теми, кто поныне оным правильно пользовался, т.е. прежде всего за войсковыми обывателями, которые по манифесту 1810 г. и другим постановлениям пользовались правом винокурения наравне с помещиками. Извещая Сперанского о состоявшемся Высочайшем повелении*(337), министр финансов гр. Канкрин отметил и суждения по этому предмету того Высочайше учрежденного комитета (для рассмотрения предположений относительно горячего вина в привилегированных губерниях), которому было поручено это дело; последний нашел, что право, дарованное в 1810 году войсковым обывателям, "могло быть отменено не юридическим порядком, а особою мерою правительства". Несколько своеобразный для данного случая термин "юридический порядок" скрывал за собой совершенно верную мысль о недопустимости утраты прав вследствие пропуска закона в Своде; но тот же, несомненно, исход получило бы спорное дело, если бы с самого начала оно было сведено к исправлению недосмотра в издании 1832 года.

Приведенных примеров достаточно, чтобы отметить неизменное во второй половине тридцатых годов отношение к Своду законов, как к тексту, Высочайше утвержденному, - вполне согласно с историческим свидетельством Балугьянского (во всеподданнейшем докладе конца 1839 г. по поводу местных сводов), что "31 января 1833 г. Свод получил в Общем Собрании Высочайшее утверждение". Наиболее поздние из выхваченных примеров относятся к 1839 году. Последними месяцами этого года помечено окончание всех тех упоминавшихся выше дел, в которых сосредоточена переписка с ведомствами по вопросам исправления Свода*(338). Следовательно, этот приблизительно срок можно, по вышеозначенному формальному признаку, считать окончанием начавшегося в 1833 году процесса исправления Свода. С другой стороны, вышеозначенный срок может находить себе объяснение и в том, что с этого, примерно, времени, т.е. с 1840 года, занятия Второго Отделения обращены были от составления продолжений к составлению нового издания Свода законов.

И, действительно, 1839 год является и годом издания последнего продолжения к Своду 1832 года, и годом прекращения ревизионной деятельности учрежденного при Министерстве юстиции комитета для поверки Свода. И тот, и другой, однако, этап в истории нашего Свода обусловлены происшедшей в течение 1839 года переменой в составе руководителей Второго Отделения.

11 февраля 1839 года скончался граф Михаил Михайлович Сперанский. Никогда не занимая определенной должности по Второму Отделению, - ибо начальником сего Отделения с самого его учреждения и по день своей смерти (в 1847 году) состоял Михаил Андреевич Балугьянский, - не нося и какого-либо звания по возложенной на него Императором Николаем задаче руководительства в деле, порученном Второму Отделению Собственной Его Величества Канцелярии, Сперанский был не только душой, но и окончательным, как бы ответственным редактором всего Свода, ибо именно он, как свидетельствует Балугьянский*(339), во второй половине 1832 года "перечитал и пересмотрел при начальнике Отделения и редакторах, составлявших работу, все части Свода, поправил слог и дал Своду тот вид, в каком он находится". Эту роль Сперанский сохранил, судя по мемориям о занятиях Второго Отделения, и в первые годы составления продолжений. Впоследствии, однако, поглощенный многообразными другими государственными делами, он, сколько можно, по крайней мере, заключить по переписке Второго Отделения с ведомствами, несколько отошел от углубления в работы Отделения по составлению продолжений, работы, связанной, как мы видели, и с вопросами исправления Свода. Свидетельством тому может служить, напр., один из служебных докладов Балугьянского вскоре по вступлении в должность преемника Сперанского*(340). В нем он объяснял, что покойному графу им, Балугьянским, представлялись предварительно отсылки по назначению те только ответы на замечания министров и главноуправляющих, которые касались случаев сомнительных; в прочих же случаях, писал докладчик, "если я соглашался с сими замечаниями, то в то же время делал распоряжения об исправлении на основании оных подлежащих статей Свода, уведомляя вместе с тем о сих распоряжениях гг. министров и главноуправляющих"*(341). На ту же мысль наводят и некоторые недостатки продолжений к Своду 1832 г., обрисованные Блудовым в одном из его всеподданнейших докладов*(342), - недостатки, которые были бы, вероятно, избегнуты, если бы Сперанский пожелал подвергать такому же рассмотрению проекты продолжений, как он делал это при составлении самого Свода. Граф Блудов писал: "В прежних продолжениях... не было... единства, и каждый редактор составлял свои статьи без сношений с другими. От сего, когда постановления закона новаго относятся к разным частям Свода, то в некоторых случаях закон повторяется весь и буквально в трех или четырех разных местах продолжения, а в других, напротив, новое изменяющее несколько разных статей постановление помещено лишь в том уставе, к которому оно по содержанию своему прямо или наиболее относится, без указания на другие уставы или части Свода". Чтобы установить надлежащее единство, Блудов взял на себя общий непосредственный надзор, после выпуска издания 1842 г., также и за составлением продолжений к нему.

Еще ранее предания земле останков Сперанского последовало уже назначение ему преемника. Колебаний в его выборе быть не могло. Личное расположение, которым пользовался у Государя Д.В. Дашков еще ранее назначения министром юстиции, а также несомненная его подготовленность стать руководителем Второго Отделения как в работах над Сводом, так и в разработке законодательных трудов, сделали его естественным преемником Сперанского не только по Государевой Канцелярии, но и в качестве председателя Департамента Законов Государственного Совета. Таким образом, Дашков назначен был одновременно, 14 февраля 1839 г., членом Государственного Совета и председателем Департамента, с увольнением от обязанностей министра юстиции и с вступлением, по особому Высочайшему рескрипту от того же числа, в главное управление делами Второго Отделения "на том же основании, на котором управлял оным покойный действительный тайный советник граф Сперанский". Преемником же Дашкова на посту министра юстиции сделался тогда же Д.Н. Блудов, которому в весьма скором времени суждено было сменить своего предшественника в обеих новых его должностях и этим как бы наперед проторить проложенный Дашковым путь для министров юстиции в Главноуправляющие Вторым Отделением и в председатели Департамента Законов.

Значение Дашкова в истории Свода законов сказалось гораздо более в прежней его деятельности по Министерству юстиции, чем по должности Главноуправляющего Вторым Отделением, за кратковременностью состояния его на этом посту. Составленное за время его бытности в этом Отделении (но вышедшее уже после его смерти, последовавшей 26 ноября 1839 г.) четырехтомное продолжение 1839 года начато было, по-видимому, еще до его вступления в должность Главноуправляющего и едва ли, даже в тех особенностях, которые отличают его от предыдущих продолжений, может быть всецело приписано личной инициативе Дашкова. План же нового издания Свода зародился также, по-видимому, не при нем, потому что еще в сношениях Второго Отделения с ведомствами последних месяцев 1839 г. встречаются обещания исправлений по поступившим замечаниям в будущем продолжении, за невозможностью включить их в заканчиваемое печатанием продолжение 1839 года*(343). Зато Дашков, сыграв виднейшую роль в разрешении вопроса о силе Свода законов, разработав и проведя предположения о негласной его поверке, настояв и неуклонно следя за исправлением введенного в действие Свода соответственно действительному содержанию законодательства, успел, в бытность Главноуправляющим, и завершить все это дело, подведя в четырехтомном продолжении как бы итог всей ревизионной деятельности над Сводом 1832 г. и, что всецело следует приписать ему одному, упразднив всякое дальнейшее, в вопросах исправления Свода, посредничество Министерства юстиции. Уже выше было отмечено, что деятельность комитета, учрежденного при Министерстве юстиции для негласной поверки Свода законов, постепенно, естественным порядком, сокращалась. Это дало основание Дашкову в бытность министром юстиции, еще в 1837 году, по соглашению со Сперанским, поручить некоторым чинам комитета подготовку материалов для сочинения нового уголовного уложения. Желая сосредоточить эти последние работы под своим главенством и перевести лиц, этим занимавшихся, в свое ведение, равно как подчинить своему распоряжению и средства, отпускавшиеся на них из казны (15 000 руб. в год), Дашков, по соглашению с Блудовым, испросил 18 мая 1839 г. Высочайшее повеление об упразднении вышеназванного комитета. С этого времени, согласно статье 2 сего повеления, не только все бумаги, поступающие в Министерство юстиции по проекту уголовного уложения, но и все донесения от подведомственных министерству мест и лиц касательно негласной поверки Свода подлежали рассмотрению исключительно одного Второго Отделения. Правда, Дашков, сообщая Балугьянскому к исполнению последовавшее Высочайшее повеление, прибавил от себя распоряжение, "чтобы обо всех разрешениях, какия получат представления, имеющия поступить из Министерства Юстиции, касательно исправления Свода законов, было уведомляемо Министерство Юстиции в свое время". Но подобное извещение не означает, конечно, признания за ведомством какого-либо участия в деле исправления, а есть не более как поставление в известность, канцелярским порядком, начальства тех лиц, которые возбудили вопрос о том или ином исправлении в Своде, о результате их представления. Таким образом, упразднение комитета, учрежденного 1 февраля 1834 года, и состоявшей при нем канцелярии знаменовало собой если и не прекращение возможности возбуждать вопросы о неточности и неполноте Свода, то, во всяком случае, отмену того порядка, который был установлен узаконением 20 января 1836 года для исправления Свода по соглашению между Министерством юстиции и Вторым Отделением. Между тем в литературе встречаются указания, что установленные в 1836 году правила признавались сохраняющими обязательную силу не только в дальнейшей деятельности Второго Отделения*(344) (а также и Кодификационного отдела), но действуют даже и по настоящее время*(345). Последнее утверждение, безусловно, неверно*(346), потому что порядок исправления ошибок в Своде, со времени воспоследования узаконения 5 ноября 1885 г. (П.С.3. N 3261) о переработке Свода Кодификационным отделом, и формально, и по существу определяется всецело статьей 15 этого узаконения, причем действие этой статьи не может быть отнесено к прежним, и в особенности к основному, изданиям Свода. Но и первое мнение едва ли в полной мере справедливо, потому что Высочайшее повеление 18 мая 1839 года, как уже отмечено выше, не могло не подорвать значения правил 1836 года. Хотя всеподданнейший доклад Дашкова на первом плане имеет в виду судьбу производившихся в Комитете работ "по исправлению уголовного уложения" и потому уделяет мало сравнительно внимания ревизионной его деятельности в отношении Свода, отошедшей уже в то время на второстепенную роль, тем не менее, статья 2 Высочайшего повеления в связи с некоторыми указаниями объяснительной части доклада*(347) дает настолько исчерпывающие определения о дальнейшем порядке исправления Свода, что правила 1836 года мало чем могут пояснить его. Если бы настояло выработать, на основании этих двух источников, кодификационное изложение соответственного правомочия Второго Отделения, то мы получили бы следующее несложное правило: "Каждый раз, когда к Министру Юстиции дойдет сведение, что при производстве какого-либо дела в первой или во второй степени суда, или и в Сенате, открылось затруднение в том, что какой-либо действующий и к разрешению дела служащий закон не помещен в Своде или помещен не в полном его смысле, Министр Юстиции передает во Второе Отделение Собственной Его Императорскаго Величества Канцелярии на разсмотрение подлинником все донесения и бумаги, поступающие по сему предмету в Министерство Юстиции от подведомственных мест и лиц, и вследствие того помещается в продолжении Свода надлежащее дополнение или пояснение". Только с этой поправкой и в этом объеме возможно признать дальнейшее, после 1839 года, действие Высочайше утвержденного 20 января 1836 года мнения Государственного Совета. Фактически значение этого правила по отношению к Своду 1832 года не могло быть велико, ибо спустя недолгое время этот Свод заменен был новым изданием, и прежний циркуляр, разосланный от Министерства Юстиции в 1833 и 1836 годах, не мог не предаться забвению. И, действительно, во второй половине 1839 года и за весь 1840 год поступило в Министерство юстиции всего только несколько рапортов о встретившихся недоразумениях, которые и были переданы во Второе Отделение совместно со всеми прежними материалами Комитета. Общее же число замечаний, рассмотренных и уваженных Комитетом за все время его деятельности и затем принятых и утвержденных Вторым Отделением, простиралось, как указано в упомянутом выше докладе Дашкова, до 570.

Хотя, как видно из вышеизложенного, с упразднением комитета для негласной поверки Свода Дашков не связывал прекращения возможности дальнейших в Своде исправлений, тем не менее ревизия Свода в том смысле, как она была установлена в 1833 году при участии нескольких ведомств и в 1836 году с особыми полномочиями органов Министерства юстиции, с момента сосредоточения поправок исключительно во Втором Отделении может быть почитаема прекратившейся. Ввиду этого уместно было бы поставить вопрос и постараться дать на него ответ - о силе тех исправлений, которые были введены этим путем: равносильны ли они тексту Свода 1832 г. или обладают меньшим значением? Но вопрос этот может быть сочтен за праздный, если признать, что вышедшее в 1839 году продолжение, в котором объединены все исправления, составляет, вместе с прочим материалом, в него вошедшим, дополнительный к Своду 1832 г. сборник, обладающий, как и самый Свод, "силою и действием закона".

Некоторую почву для последнего предположения дает внешнее подобие последнего продолжения тому продолжению, которое было издано ко времени вступления Свода в силу и действие. Это первое продолжение было обнародовано при именном указе, требовавшем приведения его "в законную силу и действие в совокупности со Сводом"*(348). Дальнейшие продолжения, как мы видели, таким указом не сопровождались, и те Высочайшие повеления, при коих были препровождены в Сенат второе и третье продолжения, никакого указания на юридическую силу этих изданий Второго Отделения не содержали, не говоря уже об очередных продолжениях за 1836 и за 1837 годы, которые служили лишь прибавлениями к третьему продолжению. Так называемое "шестое издание" продолжения вновь объединило сохранившие силу статьи прежних пяти изданий продолжения, с присоединением к ним законов 1838 и, частью, 1839 года*(349), и сопровождалось особым именным указом Сенату. Возвращение к прежнему приему объяснено было гр. Блудовым во всеподданнейшем его докладе от 18 марта 1843 г. (N 20), ссылавшемся при этом на записку статс-секретаря Балугьянского 13 марта 1839 г., следующим образом: "...опыт вскоре убедил... в неудобности плана, принятаго при составлении четвертаго и пятаго продолжения; возникали затруднения в приискании действующих узаконений, ибо для сего нужно было обращаться сперва к пятому продолжению (1837 г.), потом к четвертому (1836 г.), засим к третьему (за 1832-1835 гг.) и, наконец, к самому Своду, и даже случалось нередко, что в сей долженствовавшей предшествовать практическому применению закона работе статьи отмененныя были принимаемы по ошибке за действующия". Причину же того, что продолжение 1839 г., в отличие от большинства предыдущих, было "предложено к исполнению снова при подписном Высочайшем указе", гр. Блудов (во всеподданнейшем докладе 16 марта 1844 г., N 22) усматривал в том "особом несходном с прежним порядке" который был принят при его составлении. Несходство это, как мы видели, не было, однако, особенностью исключительно этого продолжения 1839 г. То новое, что действительно в него было введено и чего не имелось ни в одном из предыдущих пяти продолжений, - это был хронологический указатель узаконениям, содержащимся в продолжении, значительно облегчивший пользование четырехтомным изданием в 4847 страниц. Несколько подробнее обыкновенного было и предисловие к продолжению, но ни оно, ни какие-либо другие отличия нового труда не дают основания усмотреть особое несходство нового с прежними продолжениями, которое оправдывало бы необходимость изменения порядка его введения в действие. Можно скорее думать, что в то время, вообще, признано было недостаточным оставаться по отношению к продолжениям при том довольно неопределенном порядке, в котором объявляемо было до сих пор о выходе трудов Второго Отделения. Но для этого изменения могло быть и другое основание, а именно намерение присвоить последнему продолжению, как бы объединяющему результаты производившейся 6-летней ревизии Свода, ту же законную силу, какая принадлежала самому изданию 1832 г. и первому к нему продолжению. Никаких, однако, на это прямых указаний мы не встретили среди тех немногих архивных материалов, которые касаются продолжения 1839 года. Намеком на подобное намерение возможно было бы считать содержащиеся в именном указе слова, близко напоминающие и манифест 31 января 1833 г., и указ 30 августа 1834 г., относительно сохранения за измененными статьями "силы и действия закона". Но если бы даже такое намерение и существовало, то оно выражено в указе 29 декабря 1839 г. настолько несовершенно, что подлежащее его место за прямое указание на присвоение продолжению 1839 года "силы закона" (выражение, равнозначащее прежнему термину "законная сила") почитаемо быть не может. Распубликованный 2 января 1840 г. (через 2 дня после назначения нового Главноуправляющего Д.Н. Блудова) и внесенный в Полное Собрание Законов за N 13037, указ этот в первой своей части гласит: "При составлении следующаго на основании манифеста Нашего 31 января 1833 года к изданию в сем году продолжения Свода законов, признано нужным, для удобности в справках и ссылках, поместить в оное не только постановления 1838 и первых месяцев 1838 годов, но и все те статьи вышедших прежде продолжений Свода, кои, не быв впоследствии изменены, сохраняют силу и действие закона. Сие предположение Второго Отделения Собственной Нашей Канцелярии утверждено нами и приведено в исполнение". Из приведенного отрывка видно, что признак "сила и действие закона" в нем отнесен не к самому продолжению 1839 года, а к статьям предыдущих продолжений. Следовательно, свойством силы закона могло бы обладать, в лучшем случае, содержание, включенное в первые пять продолжений к Своду 1832 г.

Так как, однако, в указе говорится о сохранении силы и действия закона, то он, стало быть, предполагает наличие этого свойства у прежних продолжений. Между тем, мы видели, это свойство придано было только одному первому продолжению, а по отношению ко всем остальным никаких данных для признания за ними подобного же свойства не имеется. Ввиду сего указание на сохранение силы закона не может быть даже понято в смысле последующего признания "законной силы" за материалом 1834-1837 годов. Да и странно было бы присвоить в 1839 году подобную силу этому материалу, не сообщая таковой в то же время дальнейшему материалу за 1838 и часть 1839 года, внесенному в названное продолжение. Эти соображения заставляют отказаться от соблазнительной - в смысле ясности и простоты разрешения вопроса о силе первого Свода со всеми его продолжениями - возможности трактовать именной указ 29 декабря 1839 г. как такой акт верховной власти, которым придана была сила закона продолжению 1839 года. Таким образом, остается признать, что под словами указа "сохраняют силу и действие закона" следует понимать выражение "сохраняют силу действующего закона" или, что то же, "сохраняют силу". Иначе говоря, подлежащее место указа, поясняя состав нового продолжения, имеет в виду только отметить, что в этом продолжении, сверх новых узаконений за 1838 и часть 1839 года, воспроизведены также и все те уже бывшие в прежних продолжениях статьи закона, которые продолжают сохранять свою силу. Равным образом нельзя почерпнуть какой-либо опоры для признания за продолжением 1839 года большей силы, чем за другими ему предшествовавшими продолжениями, в другой части указа 29 декабря, в которой особо отмечено Высочайшее утверждение предположения Второго Отделения, - ибо санкция Монарха относилась в данном случае не к самому содержанию продолжения, а исключительно к плану совместить в этом продолжении и новейшее законодательство, и то, что уже нашло себе обработку в предыдущих продолжениях. Что касается, наконец, того, что издание продолжения 1839 г. сопровождалось именным указом Правительствующему Сенату, вместо обычного Высочайшего повеления, то это внешнее обстоятельство в отношении вопроса о силе названного продолжения никакого, конечно, значения не имеет.

Приходя к такому выводу, мы должны вернуться к поставленному выше вопросу о силе тех исправлений текста 1832 г., которые нашли себе место в позднейших, после первого, продолжениях к Своду. Самые исправления могли быть, кроме тех, которые были произведены в порядке законодательного пояснения, троякого происхождения: 1) исправления, прошедшие через комитет при Министерстве юстиции для негласной поверки Свода, 2) исправления по указаниям других ведомств и 3) исправления, внесенные по собственному почину Второго Отделения. Первые производились в силу прямого указания закона, как бы передавшего функцию Государственного Совета соглашению двух учреждений, и потому могли бы быть почитаемы в равной силе с теми статьями Свода, изменить которые они призваны, т.е. за ними может быть признана та же "законная сила", которая была присвоена манифестом 1833 года тексту 1832 года. Относительно исправлений, явившихся последствием соглашения между другими указанными в правилах 16 марта 1833 г. ведомствами и Вторым Отделением, следует, строго говоря, различать время этого соглашения. Если оно лежит в пределах действия правил о негласной ревизии, истекшего, по нашему мнению, уже к 1835 году, то такие исправления равносильны тем, которые производились по замечаниям комитета. Если же исправления заявлены после означенного срока или если такие заявления исходили, и раньше того, от ведомств, в правилах 16 марта 1833 г. не поименованных, то, оставаясь на строго формальной почве, за ними нельзя признать, раз только на этого рода исправления не было испрошено Высочайшего разрешения, той самой законной силы, которая препятствует предъявлять возражения против правильности нового текста. То же самое следует, казалось бы, отнести и к исправлениям по почину самого Второго Отделения: полную, непререкаемую силу они могли восприять, собственно, в том только случае, если на каждое из них или на все в совокупности было испрошено Высочайшее соизволение. Были ли повергаемы на разрешение Государя все случаи исправлений вне вышеуказанного порядка, предусмотренного узаконением 20 января 1836 г., установить, к сожалению, не представляется возможности, так как собрания всеподданнейших докладов за время руководительства Вторым Отделением Сперанского не сохранилось. Едва ли, при обширности полномочий творца Свода, он считал нужным беспокоить Императора Николая частыми докладами по поводу желательных в его труде исправлений. Надлежащий, однако, юридический титул для исправлений Свода собственной властью Второе Отделение получило лишь при преемнике гр. Сперанского - в Высочайшем повелении 18 мая 1839 г., испрошенном Дашковым в связи с упразднением того комитета для негласной поверки Свода, в котором он столь долго, в качестве министра юстиции, преседательствовал и благодаря которому за ним, в истории основного издания Свода законов, должна считаться значительная доля заслуги обращения "монументального", по выражению Императора Николая, труда Второго Отделения в труд, возможно близкий к его историческим источникам, что также соответствовало основной мысли Государя. Остается, тем не менее, пожалеть, что при издании последнего продолжения к Своду 1832 года не была expressis verbis закреплена юридическая сила всех внесенных в этом направлении поправок и пояснений. В это время уже не могло быть места опасениям, что признанием погрешностей в Своде поколеблены были бы его сила и доверие к нему.

 

---

Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 106; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!