Понедельник, 30 июня 1353 года
Ликующие толпы собрались на площади Апостолов, чтобы попрощаться с королем и наследником престола. Многие из пришедших сюда с женами и детьми были теми же самыми людьми, кто собирался здесь в ночь субботы, надеясь поучаствовать в их ниспровержении. Дон Педро улыбнулся и поприветствовал толпу; дон Арно и его офицеры оставались напряженными и настороженными, нервно ерзая в седлах. Они были готовы к любым неожиданностям, внимательно высматривая признаки быстрой смены настроения толпы.
Ребекка радостно приплясывала на нижних ступеньках лестницы, держа взволнованного инфанта за руку. Наконец‑то она могла отправиться домой, к мужу и ребенку. Множество роскошных вещичек было аккуратно завернуто и лежало в лифе ее нового платья, в изящном кошельке от его величества. Она обняла и поцеловала ребенка, по привычке сказав ему, чтобы он был хорошим мальчиком, и вручила его офицеру, который поднял его и подсадил на отцовского жеребца. Йохан сидел теперь на седле перед отцом, и не было сейчас ребенка счастливее его.
– Пока, Бекка, – сказал он и помахал ей, а затем королевский отряд покинул город, направляясь на летние квартиры.
Толпе, лишенной зрелища казни предателя благородных кровей, пришлось обойтись повешением переплетчика и конюха, а также несколькими горстями серебряных монет, брошенных королевскими приближенными. Дети – а также некоторая часть их родителей – яростно бросились собирать монеты с мостовой. Но в целом люди были удовлетворены произошедшим.
|
|
|
Аббатиса Эликсенда вернулась в монастырь после краткого совещания с Беренгуером и его величеством по поводу брака Исабель. Он должен был состояться, как только будут обсуждены и подписаны все подробности брачного контракта. Они обсудили все детали, и теперь она стояла в дверном проеме своего кабинета и выглядела утомленной и опечаленной.
– Агнета, – сказала донья Эликсенда, – вы не могли бы уделить мне немного времени? Я хотела бы поговорить с вами.
– Да, матушка, – сказала сестра Агнета. – Конечно. Мне принести счета?
– Не сейчас. Мы займемся ими в другое время. – Старшая монахиня последовала за аббатисой в ее кабинет. – Сядьте, Агнета, – спокойно произнесла она и подождала, пока сестра Агнета не сядет. – Я хотела бы возвратить это вам, – сказала она, кладя на стол маленькую темную книжку в тяжелом кожаном переплете. – Это нашли в субботу. Я полагаю, что это ваша книга – на ней написано ваше имя.
– О! – воскликнула сестра Агнета и взяла ее. – Спасибо, донья Эликсенда, – сказала она. – Я искала ее повсюду. Это подарок моего отца, и он очень ценен для меня. Кто‑то, должно быть, взял ее у меня.
|
|
|
– Оставляйте ее в библиотеке, где и положено быть таким вещам, и она никогда не будет теряться.
– Да, матушка, – ответила та, согласно кивнув, но ее руки крепко вцепились в книгу, – я положу ее туда. – Где вы нашли ее?
– В сундуке, где мы храним старую одежду. В том сундуке, где вы взяли два поношенных монашеских платья для двух очень высоких сестер.
Агнета смотрела прямо на аббатису, а затем смиренно опустила глаза.
– О нет, матушка, – тихо сказала она. – Я ни за что никому не дала бы нашу одежду без вашего разрешения. И никогда кому‑то, кто хотел бы принести вред одной из наших послушниц.
– Как же ваша книга оказалась там?
Она озадаченно покачала головой.
– Не знаю, матушка. Кто‑то, должно быть, взял ее…
– Кто бы это мог быть, Агнета? Где вы оставили ее?
Руки сестры Агнеты, спокойно сложенные на коленях, предательски задрожали. Ее бледные щеки покраснели, и она высоко подняла голову, вызывающе глядя на аббатису.
– Почему она оказалась в сундуке? – Тридцать лет уважения слезали, как старая змеиная кожа при линьке, и ее голос неожиданно стал холодным и высокомерным. – Потому что я не могла нести одежду и книгу одновременно, донья Эликсенда. К сожалению, я забыла ее там. – Затем внезапно, как будто этот минутный бунт вычерпал из нее все силы, она закрыла лицо ладонями.
|
|
|
– Слезы вам не помогут, – холодно произнесла Эликсенда. – Теперь вы обязаны рассказать мне, кто вовлек вас в этот заговор и кто из сестер еще знал об этом.
Агнета снова выпрямилась, глаза ее были сухими.
– Я не чувствую никакой вины или раскаяния в том, что я сделала, донья Эликсенда. Это было правильно, за исключением того, что мне пришлось лгать, – сказала она с тем же холодным высокомерием. – Нашу страну разрушают мошенники и мздоимцы. Возможно, вы этого не видите, но если бы вы знали, что творится за этими стенами, как это было с моей семьей… – Она наклонилась к аббатисе. – Наши земли бесплодны; наши посевы погибли. И мой брат душу заложил еврейским ростовщикам. Наш род благороден, госпожа, так же благороден, как и ваш, а эти торгаши и выскочки из нищих, выкормленные в грязи, – они высосали нас досуха, присвоили себе все наше добро и наши места при дворе.
Аббатиса ничего не ответила.
– Что вы собираетесь делать, матушка? – спросила Агнета.
– Ничего, Агнета, – сказала аббатиса. – Пока. Я подожду, когда вы скажете мне, кто еще из сестер вовлечен в это. Затем вы будете молиться и работать, и надеяться на исправление в этой жизни и прощение в следующей. Я знаю больше о мире, чем вам кажется, и, независимо от того, что вы пережили и чем были вызваны ваши поступки, то, что вы сделали, было огромной ошибкой. – Она встала, показывая, что разговор окончен, и сестра Агнета выбежала из комнаты.
|
|
|
– Так значит, эго была сестра Агнета, – сказал Беренгуер. – Я удивлен.
– Я тоже удивилась, но ненадолго, – сказала аббатиса. – Я должна была знать ее семью. Насколько я помню, она и мать Санксии были подругами, даже дальними родственницами. И, хотя она принесла в орден значительное приданое, но всем своим видом показывала, что приданое могло бы быть намного значительнее, – но вот с тех пор засуха, бедность и мор почти уничтожили ее семью. Они, должно быть, временами сожалели о потере этого приданого, – мрачно добавила она. – Агнета казалась настолько умелой и уравновешенной, что мне никогда не приходило в голову, что она может быть как‑то связана со всем этим. Что ж, я допустила оплошность.
– Мы не можем читать в сердцах других людей, донья Эликсенда, – заметил епископ. – И чаще всего это хорошо. Лекарь приехал? Я надеялся поговорить с ним сегодня.
– Он уже здесь, – сказала аббатиса своим прежним спокойным и уверенным голосом. – Он желал видеть донью Исабель и убедиться, что ее здоровье полностью восстановилось после всего того, что ей пришлось пережить. Я попросила, чтобы он присоединился к нам, как только закончит.
Раздался тихий удар в дверь кабинета аббатисы, и вошла сестра Марта, объявляя о приходе Исаака.
– Мастер Исаак, – тепло поприветствовала его аббатиса, – как дела? Епископ сегодня у нас, и мы рады видеть вас. Как наша подопечная?
– Ее здоровье просто великолепно. Похоже, бедствия только пошли ей на пользу, – сказал Исаак. – Возможно, похищение, путешествие по сельской местности и влюбленность следует рекомендовать как метод лечения сильного воспаления и жара, вызванного гнойниками.
– Моя племянница очень сильна, равно как очаровательна и умна, – сказал Беренгуер. – Но я уверен, что лишь ваше лечение позволило ей пройти через все испытания. С Божьей помощью, конечно. Мы должны быть очень вам благодарны.
– Итак, похоже, дело закончено, – сказал Исаак. – Но боюсь, еще немало вопросов осталось без ответа. И один из них – пятно позора, лежащее на вашем монастыре. Мое расследование как раз и должно было удалить его.
– Эта тайна раскрыта, – сказала Эликсенда и коротко рассказала Исааку о признании сестры Агнеты.
– Сестра Агнета, – задумчиво произнес он. – Как неожиданно. Мне стыдно. У меня были некоторые подозрения, и я ощущал враждебность к сестре Бенвенгуде, поскольку я был уверен, что ей нельзя доверять в деле с доньей Исабель, а это оказался совсем другой человек.
– Полагаю, сестра Бенвенгуда просто ревновала к вашему опыту, – невозмутимо сказала аббатиса. – Подумайте, насколько ей было трудно: попасть в группу женщин, которые знали друг друга – жили, молились и работали вместе в течение многих лет.
– И ведь это сестра Агнета принесла мне пузырек, сказав, что она нашла его на теле доньи Санксии. Она хитро все придумала, но я должен был начать подозревать ее с того самого момента. Ведь очевидно было, что только монахиня могла влить зелье.
– Она все очень хорошо продумала, – сказала аббатиса. – Нам придется решить, что с ней делать, ваше преосвященство. Она может быть все еще очень опасна для нас.
– Возможно, этот вопрос следует решать общему совету, госпожа, – сказал епископ.
– Действительно. Что с другими заговорщиками, ваше преосвященство? – спросила аббатиса.
– Еще неизвестно, – сказал Беренгуер. – Сегодня утром король получил известия, что Балтье и Монтбуй сбежали в Кастилию, где надеются получить защиту.
– Со своими сундуками, полными сокровищ? – сухо заметил Исаак.
– Думаю, да, – сказал Беренгуер. – Подозреваю, что они надеются выкупить себя из немилости, а затем, со временем, снова возьмутся за старое.
– Отвратительно думать, что, у них все может получиться, – заметила аббатиса.
– Знаете, я восхищаюсь Кастельбо больше, чем его менее опасными соучастниками, – сказал Беренгуер. – По крайней мере, он был готов умереть за свои принципы, какими бы безумными они ни были. Единственно, к чему стремятся люди, подобные Балтье и Монтбую, это набить свои кошельки и животы.
– Лучше умереть от руки благородного сумасшедшего, чем жадного шакала? – спросил Исаак. – Шакалы малопривлекательны, но боюсь я их не так, как Кастельбо. Они не стремятся уничтожить вас и всех ваших близких, если это не принесет им выгоды. Надеюсь, его величество преследует их?
– Внутри границ королевства? Да, неустанно, – сказал Беренгуер. – Но не за его пределами.
– Я не понимаю, откуда появилось это странное сообщество, – раздраженно сказала донья Эликсенда. – Последователи Меча Архангела. Как это могло появиться так быстро? То никто о них и не слышал, и вдруг о них говорят на каждом углу. Это что – новая волна катаров, или какие‑то иные еретики?
– Я полагаю, что они такие же христиане, как и большая часть людей вокруг, – осторожно заметил Беренгуер.
– Тогда почему они поддерживают дона Фернандо на религиозной основе? – спросила аббатиса, которая имела обыкновение добиваться полной ясности даже в самых малопонятных аспектах бытия. Если они христиане, как и его величество, дон Педро.
– Это наиболее сложный вопрос, – сказал епископ. – Насколько я могу понять, это была небольшая группа людей, собравшихся в прошлом году отпраздновать день святого Михаила и снятие осады города во времена наших дедов, – несколько моих семинаристов и некоторые торговцы, обиженные на городской совет и церковь, главным образом потому, что они получали недостаточно много работы от города и церкви. Они встречались раз в месяц в таверне Родриго, чтобы поесть, выпить и пожаловаться друг другу, обсудить подачу прошения относительно своих обид.
– Вы знали о них? – спросила Эликсенда.
– Было бы нечестно сказать, что я не знал. Но в те дни они не представляли никакой опасности. Им было достаточно пожаловаться друг другу и обсудить, что должно быть сделано для того, чтобы они стали богатыми, и это удовольствие обходилось им всего в несколько монет, которые они оставляли в таверне у Родриго.
Затем из Барселоны прибыли Кастельбо, Ромео и двое других. Они восстановили этих людей против короля и помогли им набрать сторонников. Вот тогда эта группа и привлекла наше внимание. Остальное вы знаете. Люди из Барселоны были агентами любящего брата его величества, дона Фернандо. Это они провозгласили Кастельбо Мечом…
– А до его приезда Меч уже существовал? – спросил Исаак.
– Нет, – сказал Беренгуер. – Согласно представлениям этих горожан, Меч был не человеком, а группой людей, защищающих город, как защищал его – и небеса – Меч святого Михаила. Но Кастельбо и его друзья, должно быть, решили, что легче сплотить людей вокруг некой центральной фигуры.
– Большой Йохан настаивал на том, что никакого Меча не существует. Я не поверил ему. Я был не прав.
– Они пытались заманить в город его величество, захватив инфанта, собираясь затем вырезать их всех – его величество, королеву и инфанта.
– А похищение доньи Исабель не имело к ним никакого отношения? – спросила аббатиса.
– Я думаю, что донья Исабель была призом, который обещали Монтбую за его участие в заговоре, – сказал Исаак.
– Но удача отвернулась от них, – сказал епископ. – Хотя моя бедная Исабель чуть было не пала жертвой желания другого ее дяди взойти на трон.
– Удача не имела к этому никакого отношения, – твердо произнесла аббатиса. – Его величество и вся его семья находятся под особой защитой святого Даниила; мы ежедневно молимся за них. Что дон Фернандо мог сделать против него?
– Действительно, что он мог? – сказал епископ. – Ну, мастер Исаак, я отправляюсь с вами и вашей дочерью в сторону квартала. Мне нужно кое‑что обсудить с вами.
– Увижу ли я тебя когда‑нибудь снова, Ракель? – спросила донья Исабель.
– Скорее всего, нет, госпожа, – сказала Ракель, взяв Исабель за руки. – Но в нашей жизни за последнее время было столько неожиданных поворотов, что я теперь готова поверить чему угодно. Когда вы уезжаете в Валенсию?
– Через неделю. Мой дядя должен поженить нас в понедельник, и я думаю, что после свадьбы мы поедем в Барселону. О, Ракель, – шепотом сказала она, – это так долго! Я с трудом могу дышать, когда думаю о нем. Когда он коснулся моей руки, я думала, что упаду в обморок, настолько я чувствовала себя больной от любви к нему. У меня даже закружилась голова. Что мне делать, если опять случится что‑нибудь, что разрушит этот брак?
– Ничто не остановит ваше бракосочетание, – сказала Ракель, отпуская ее руки. – Мой отец уверен, а он всегда знает такие вещи. – Она улыбнулась. – Я завидую вам. Интересно, смогу ли я когда‑нибудь почувствовать что‑то подобное?
– Я уверена, что да, – сказала Исабель с пылом новообращенной.
– А я – нет. Моя сестра Ребекка постоянно влюблялась. Она влюбилась в нашего кузена Вениамина, но он умер от чумы. А затем, шесть месяцев спустя, помогая папе, она встретила писца, который страдал от лихорадки, и безумно влюбилась в него. Только он был христианином, и дома были ужасные скандалы. Затем, приблизительно год спустя, она бежала с ним, и мама теперь отказывается видеть ее, ее мужа и их ребенка. Я никогда не встречала никого, кого я бы любила так сильно. Но я болтаю чепуху, – сказала она, – мне очень жаль. Но я очень счастлива за вас. Дон Томас – самый милый, самый добрый и самый благородный человек, которого я когда‑либо встречала. Вы заслуживаете друг друга. Мне не будет хватать вас, донья Исабель.
– О, Ракель. Я тоже буду тосковать без тебя. Почему ты не можешь приехать в Валенсию и стать моей подругой и лекарем?
– Я не могу оставить отца, моя донья. – Ее глаза заполнились слезами. – Мне пора идти.
Донья Исабель обняла ее.
– Я никогда не забуду вас и все, что вы для меня сделали. До свидания, Ракель.
Когда Йохан и Пере начали подниматься по лестнице, в таверне Родриго царила полная тишина. Они оглядели полумрак зала.
– Марк, Хосеп, – сказал Пере. – Вас совсем не слышно, так что я даже подумал, что тут никого нет.
– Вы что‑то рановато заявились, – сказал Марк.
– Да сейчас все затихло, верно ведь? Кому нужны сегодня мои дрова? Вся знать поразъехалась – готовить теперь нужно только для себя. Мои руки и спина Маргариты могут отдохнуть, – философски добавил он.
– Как‑то непривычно здесь без Санча и Мартина, – сказал Марк до странности обычным голосом, как будто пытался оценить реакцию людей.
– А по‑моему, намного спокойнее, – сказал Пере.
– Они не заплатили мне, что должны были, за вино, перед тем, как уйти бунтовать, – сказал Родриго. – Мы никогда не получим теперь эти деньги.
– Мы не много потеряем с их уходом, – сказала жена хозяина таверны, высовывая голову из дверей кухни.
– Мне надоели их бесконечные жалобы, – заметил Пере. – Я прихожу сюда, чтобы забыть о своих неприятностях, не так ли, Йохан?
Большой Йохан улыбнулся.
– У меня нет неприятностей, – сказал он. – Епископ сказал, что встреча в банях произошла не по моей вине, – добавил он шепотом. – Он обещал сказать это хозяину.
– Чем меньше об этом говорить, тем лучше, – сказал Хосеп. – Есть такие, кто хотел бы притвориться, что этого и вовсе не было. А, Родриго?
– Я? – спросил Родриго. – Я не был около бань той ночью. От этого одни неприятности.
– И у тебя не было неприятностей, пока ты в это не ввязался, – донесся из кухни пронзительный голос жены Родриго. – Я хотела выкинуть вас за дверь, помните?
Взрыв смеха сопроводил ее замечание, приветствуя еще одну измученную жаждой пару, поднимающуюся по лестнице.
– Где Раймунт? – спросил один из них. – Мне нужно его кое о чем спросить.
– Вы помрете прежде, чем увидите его здесь, – сказал Родриго. – Его ищут.
– Говорят, что он покинул город, увидев удар молнии, – сказал Марк. – Всегда боялся грома, – добавил он с нервным смешком.
– Он никогда не делал ничего плохого, – сказал один из вновь прибывших. – Почему они не могут дать людям жить, как им нравится?
– Верно, – сказал один из вновь вошедших. – Я говорил с одним человеком на рынке, и он сказал, что ему явился дьявол и сказал, что король…
– Не начинайте снова, – сказал Пере. – Сколько людей надо еще перевешать, чтобы вы перестали слушать всяких сумасшедших?
– Я выпью за это, – сказал Марк.
– Мы все выпьем за это, – сказал Родриго и начал наливать из кувшина, который держал в руке. – И уберите ваши деньги!
– Родриго! – Разъяренному крику из кухни, эхом разнесшемуся по комнате, ответил громкий взрыв смеха.
Вечернее солнце удлинило тени на внутреннем дворе, где за столом сидел Исаак с Юдифью, Ракель и близнецами – Мириам и Натаном.
– Ибрагим пошел посмотреть на казнь, – сказал Натан. – Я тоже хочу пойти и посмотреть повешенного.
– Я тоже, – сказала Мириам.
– Ты не можешь. Ты – девочка, а девочки не могут…
– Тихо, – сказала Юдифь голосом, означающим серьезные неприятности. – Если это все, о чем вы можете говорить, тогда вам пора быть в кровати. Лия!
Няня тихо скользнула вниз по лестнице.
– Да, хозяйка.
– Отведи их в постель. – И, несмотря на громкие протестующие вопли, близнецы были отправлены в их комнаты. Во внутреннем дворе воцарилась тишина.
– Уже темно? – спросил Исаак. – Что‑то птицы затихли сегодня вечером.
– Нет, Исаак, солнце только что село. Они притихли из‑за жары. – Голос Юдифи был спокоен. – Где Юсуф?
– Я здесь, хозяйка, – отозвался тихий голос с другого конца двора.
– Иди сюда, Юсуф, – сказала она. – Дай‑ка я на тебя посмотрю.
Мальчик пересек двор и встал перед ней.
– Я думала, что ты уехал с королем сегодня утром.
– Нет, хозяйка. Мастер Исаак сказал, что я могу остаться, если захочу.
– Уедешь ты или нет, все изменилось, – глубокомысленно заметила она. – Ты не можешь больше быть слугой. Теперь тебе надо будет учиться, раз уж ты решил остаться с нами. Тебе понадобится учитель.
– Я научу его, мама, – сказала Ракель. – Насколько смогу.
– Так вообще не годится. Тебе пора замуж, Ракель, – сказала мать.
– Замуж? – спросила Ракель.
– Раввин Самуил получил письмо для меня от моей сестры Дайны в Таррагоне, в котором говорится, что Рубену, племяннику ее мужа, нужна жена.
– Таррагона! – сказала Ракель. – Нет! Я не хочу уезжать так далеко, мама. Отец, скажи маме, что я не могу уехать так далеко!
– Возьми Юсуфа и начинай учить его, – нетерпеливо произнесла Юдифь. – Я хочу поговорить с твоим отцом.
– Ей почти семнадцать, Исаак. И в Таррагоне никто не услышит о ее позоре.
– Какой позор! Ее никто не тронул, Юдифь. Ракель вела себя храбро и скромно. Я горжусь ею.
– Возможно, но остальные могут считать по‑другому.
– Я не хочу принимать решение прямо сейчас, Юдифь. Я настаиваю, чтобы мы подождали. Через год я сам могу переехать в Таррагону. Вот тогда я обдумаю этот вопрос.
– Почему ты можешь поехать в Таррагону?
– Епископ попросил меня стать его личным лекарем. Но, видишь ли, моя дорогая, архиепископ вызвал его на общий церковный совет, который будет проводиться на следующий год. Он будет проходить в Таррагоне, и он хочет, чтобы я сопровождал его. В этом случае Ракель может поехать со мной. И приму я этот пост или нет, я не смогу обойтись без нее, пока Юсуф не будет достаточно опытен, чтобы занять ее место. Это займет некоторое время.
– Личный лекарь епископа, – сказала Юдифь. – Это означает, что ночью ты уже будешь спать дома?
– Да, конечно. – Он помолчал немного. – Если меня не вызовут соседи. Или другие больные. – В вечернем сумраке какая‑то птица внезапно решила заполнить дворик пением, и Исаак остановился, чтобы послушать ее. – Юдифь, – сказал он наконец, – подойди, посиди со мной у фонтана. Я хочу, чтобы ты кое‑что обдумала, и мне бы хотелось, чтобы в этот момент ты была рядом со мной.
– О чем ты, Исаак? – Юдифь встала из‑за стола, подошла и взяла мужа за руку. Они подошли к фонтану и сели.
– Я говорю о Ребекке. Подожди – не говори ничего, пока я не закончу. Ребекка тоскует без матери. Она хотела бы увидеть тебя и показать тебе свое дитя. Она все еще спрашивает меня об этом. Не принимай пока решения, потому что ты готова сказать «нет», просто думай об этом время от времени.
– Ребекка мертва.
– Ты можешь говорить все, что угодно, но она жива, Юдифь. Она жива, и это хорошо. Это путь к полезной и добродетельной жизни. И она тоскует без тебя. В прощении нет вреда, Юдифь, дорогая моя, – сказал он, беря ее за руку, – и это очень важно для меня.
Она накрыла его руку своей.
– Я буду думать об этом время от времени, если тебе так хочется, Исаак. Не знаю, смогу ли я передумать, но я буду думать об этом.
Во внутреннем дворе сгустилась тьма. Затихли доносившиеся из дома звуки ссоры близнецов, их сменили голоса Ракель и Юсуфа, которые повторяли буквы латинского алфавита.
– Я говорила с женой раввина, Исаак, – тихо сказала Юдифь. – ей кажется, что у нее снова будет ребенок. Она сказала, что ты говорил ей о том, что она забеременеет снова и родит ребенка, здорового мальчика, прежде, чем она сама об этом узнала. – Откуда ты это узнал?
– Я говорил это? – сказал Исаак.
– Да.
– Должно быть, я сошел с ума. Но, как я помню, что‑то в ее манере говорить заставило меня подумать, что она беременна. Но сказать ей, что это будет мальчик, и здоровый – это чересчур. Ты понимаешь меня? – с любопытством спросил он.
– Нет. Но я никогда не понимаю тебя, Исаак, – кротко сказала она. – Я лишь рада, что эта неделя закончилась. Это было ужасное время. И ты казался таким далеким. Я скучала без тебя. – Она мягко дотронулась до его лица. – Как твои ушибы? И ребро?
– Немножко болит. Но я больше страдал от того, что вы оставались одни в эти страшные ночи, любовь моя. Ты самая прекрасная, преданная жена, и очень красивая.
– Но ты же не можешь видеть меня.
– Могу, любовь моя, и вижу. Страсть – мудрый лекарь, она позволяет видеть даже слепому.
Юдифь поднялась и взяла мужа за руку.
– Пойдем же в постель, – нежно сказала она.
[1] Средневековые обтягивающие штаны‑лосины, порой двухцветные.
Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 107; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!