Воскресенье, 22 июня 1353 года 19 страница
– О, отец, – нетерпеливо произнесла Ракель. – Любой может узнать тайны его сердца, лишь немного поговорив с ним. По‑моему, он слишком бесхитростный и открытый. У него совсем нет чувства юмора – или совсем немного, и, как мне кажется, он не слишком умен, – добавила она и смутилась. – Кроме того, я думаю, что он очень волновался или что‑то сильно печалило его. Но мне показалось, что донья Исабель влюбилась в него, хотя она отрицает это. И он в нее. В этом я совершенно уверена. Он так очаровательно краснел, когда разговаривал с ней. Но он не сделал никаких авансов ни одной из нас. Он самый настоящий рыцарь. Даже слишком, – добавила она.
– Мне очень жаль, – сказал Исаак. – Не того, конечно, что он рыцарь, а того, что донья Исабель любит его. Ей следует приготовиться к худшему. Молодой человек сам погубил себя. И даже если я бы мог помочь ему чем‑то, сегодня я не могу ничего сделать. А завтра, должно быть, будет слишком поздно.
– Но, отец, это неправильно. Я уверена, что Господь не пожелал бы, чтобы человек несправедливо умер из‑за невозможности протянуть руку помощи в День субботний. – Пытаясь сдержать слезы, она сильно сжала руки, так что ногти глубоко впились в ладони.
– Моя дорогая, – сказал Исаак, – если бы я знал, что моя помощь спасет его от незаслуженной смерти, то христианин он или нет, День субботний или нет, я мог бы попытаться вмешаться, – сказал Исаак. – Но я не вижу ничего, что я мог бы сделать.
|
|
|
– Почему ты всегда стараешься быть настолько осторожным и предусмотрительным, отец? – Она решительно остановилась, собираясь с силами. – Если ты не поможешь ему, тогда это сделаю я. Если бы донья Исабель попросила своего отца, то он помог бы, но я уверена, что она понятия не имеет об опасности, в которой он находится. Монахини ничего ей не скажут. Это место очень похоже на тюрьму. – Ракель сильно схватила отца за руку. – Отец, я должна навестить Исабель.
– Сейчас? – сказал Исаак.
– Я не могу ждать до заката. Можно я пошлю Юсуфа с сообщением для нее? А затем я уйду.
– Ты намерена пройти по улицам и добраться до женского монастыря в полном одиночестве?
– Я подумала, что, возможно, ты бы позволил мне взять с собой Юсуфа, – нерешительно сказала она.
– Одна, с мальчиком? Он быстр и умен, но он не сможет защитить одинокую женщину. И как ты намерена возвратиться?
– Я проведу ночь в монастыре и вернусь утром. Я придумаю что‑нибудь для мамы, когда вернусь.
– Сначала пусть Юсуф пойдет в монастырь и передаст твое послание. Заодно он узнает, что там с Томасом.
– Можно я положу книгу на место, прежде чем пойду, господин?
– Да, – сказала Ракель. – А я пока напишу коротенькую записку для доньи Исабель.
|
|
|
Пока зрители сплетничали, а служащие суда обсуждали, как скоро они смогут отправиться обедать, юркий мальчуган проник в здание суда через дверь, приоткрытую для того, чтобы впустить внутрь немного свежего воздуха. Прячась за отдельными группами зрителей, он перемещался по залу и наконец забрался в темный угол за скамьей и приготовился ждать. Через несколько минут группа защитников снова вошла в зал, все встали, и в зал вошел его величество с судьями, следовавшими за ним по пятам.
– Желает ли обвиняемый сказать что‑нибудь от своего имени? – спросил он спокойно, нагибаясь вперед, чтобы посмотреть на молодого человека.
Томас поклонился.
– Ваше величество, сейчас я понимаю, что, ослепленный глупостью и неопытностью, я был втянут в худшее из преступлений. Господь знает, что в моем сердце никогда не было измены, но я потрясен злом, которое мои действия, возможно, несколько уменьшили, и я принимаю последствия без жалоб. Я прошу, – не о вашей милости, но о вашем прощении.
– Храбрые слова, и смело сказанные, – сказал король, не меняя выражения лица. – Томас де Бельмонте, вы виновны в измене. В ближайший понедельник вас предадут казни, соответствующей вашему положению, а ваше имущество будет конфисковано.
|
|
|
Слова короля потонули в гуле, заполнившем его голову. Томас поклонился его величеству, и его увели.
Глава пятнадцатая
Юсуф выскользнул из здания суда и направился к площади перед дворцом епископа. Там он взобрался на стену и осторожно прополз но смежной крыше. Затем он слез с крыши на внутренний двор, залез на другую стену и остановился, внимательно оглядывая раскинувшийся перед ним квартал. Затем стук открывающегося ставня и громкий возмущенный вопль подсказали ему, что пути назад нет. Он спрыгнул со стены и перескочил на одну из крыш в квартале. Все остальное было уже легче. На крыше дома Исаака он чуть зазевался и в результате скатился с черепицы, зацепив и сорвав одну из них, и шлепнулся во внутренний двор, скрючившись от удара, который чуть не вышиб из него дух.
Пока Юсуф пытался восстановить дыхание, Исаак пробормотал:
– И совсем не обязательно было скакать по крышам квартала. Внутри нам, обычным смертным, позволяется пользоваться улицами. Ну и какие новости?
– Так было быстрее, господин, – он все еще задыхался, – и легче попасть сюда. У меня есть послание от доньи Исабель, хозяйка. Она желает, чтобы вы пришли к ней как можно скорее. И новости из суда очень плохие.
|
|
|
– Осужден! – сказала Ракель. – И умрет в понедельник. Я не могу в это поверить. О, отец! Это убьет донью Исабель!
– Да, пойди к ней, – сказал Исаак. – Это не убьет ее. Она будет очень несчастна, но не зачахнет и не умрет от того, что жизнь обернулась к ней своей жестокой стороной. Хотя ты будешь нужна ей.
– Когда?
– В свое время. Я возьму тебя с собой. Мы тихо ускользнем все вместе, но, прежде чем уйти, я должен подождать, пока твоя мать не спустится вниз. Надень темный плащ и жди меня у входа. У меня есть свой способ выходить и приходить, когда мне надо, столь же эффективный, как у Юсуфа, но более дорогостоящий.
Ракель надела свое самое простое платье, темно‑серое, с ровными, узкими рукавами и более темным лифом. Она набросила на голову накидку и, несмотря на ужасающую жару, стоявшую в ее закрытой ставнями комнате, накинула на плечи легкий плащ. Ей пришло в голову, что, несмотря на ее пламенную оправдательную речь, она замаскировалась так, как будто планировала украсть кошелек или совершить убийство. И она чувствовала себя виновной, как будто действительно имела подобные намерения. «Ты всего лишь, – сказала она себе, – совершаешь приятную прогулку, собираясь навестить подругу». Но это не помогло.
На улицах квартала было тихо; то там то тут из распахнутых окон доносились тихие звуки обычной домашней жизни – крики младенцев, которых нежными голосами успокаивали матери, и малышей, хныкающих из‑за болезни, реальной и придуманной, – но звуков рабочей суматохи не было. Душный горячий воздух навис над городом. Тишина, обычно приносившая успокоение и душе, и телу, казалась зловещей. Ракели казалось, что в каждом окне, за каждой ставней притаился шпион, готовый выскочить с вопросом, куда она идет и что делает. Угроза виделась ей в каждом дверном проеме, в каждом переулке. Достигнув основания темной узкой лестницы, ведущей к воротам она, нервно задрожав, завернулась в плащ.
Звук незнакомых шагов заставил ее метнуться к заброшенной закрытой двери. Она вжалась в угол и плотнее натянула накидку на лицо. Из‑за угла вывернул небрежно одетый, краснолицый мужчина. Он поглядел на нее, и ей показалось, что тот сейчас остановится. Но что‑то заставило его передумать и продолжить свой путь. Это пустяковое событие заставило сердце Ракели заколотиться в испуге; ей показалось, что с любимого города соскользнула улыбчивая маска невинности, выставляя на всеобщее обозрение злую, развратную усмешку. В мире, который мог без особых церемоний осудить на смерть невинного человека всего лишь на основании поспешного следствия, куда ее, важнейшего свидетеля, даже не пригласили, правосудие, достоинство и правовые нормы казались насмешкой. Слезы текли у нее по щекам; она была рада, что у нее такая густая вуаль.
Чувствуя, что страх вот‑вот погонит ее обратно домой, она сбежала по ступенькам лестницы.
Она услышала приближающиеся шаги отца прежде, чем смогла увидеть его, – твердая поступь и постукивание палки по булыжникам смешалась с быстрыми, легкими шагами Юсуфа.
– Ты здесь, дорогая моя? – спросил он, приблизившись к воротам.
– Здесь, отец, – сказала она, не сумев, однако, полностью убрать дрожь из голоса, и вышла из темного угла на послеполуденное солнце.
Исаак был одет так, как он обычно одевался для посещения пациента. Серьезный Юсуф шел рядом, неся перед собой корзину с травами и лекарствами. Она увидела, насколько сосредоточенно и торжественно этот мальчик играет ту роль, которую обычно исполняла она сама. У него был такой же вид, какой, вероятно, был и у нее, когда на нее возложили обязанности, которые раньше выполняла Ребекка, и ее сердце болезненно сжалось. Она спросила себя, была ли это ностальгия по детству, или она ревновала к этому ребенку? Нет, надо вернуть все на место.
Исаак дотянулся до ее руки и крепко схватил ее.
– Ракель, дитя мое, ты вся дрожишь. Что случилось? Что‑то напугало тебя?
Ей хотелось закричать: «Да, отец, да, я испугана, потому что все в этом мире неправильно». Но здесь, в солнечном свете тихого Дня субботнего, она чувствовала себя сконфуженной из‑за этого своего страха, столь неразумного и беспричинного.
– Нет, отец, – сказала она. – Но, стоя здесь, я начала думать о бедном Томасе, и… – Слезы снова подступили к глазам, и она не могла продолжать.
– Конечно, моя дорогая. А теперь давай поговорим, пока мы идем вместе.
Исаак тихо свистнул. Появился молодой парень и отпер ворота. Лекарь бросил несколько монет в протянутую ладонь, и они вышли в город.
Они оплатили сбор, тихо прошли через северные ворота и пересекли мост через Галлигантс, прежде чем Ракель посмела заговорить.
– Как ты объяснил мое исчезновение? – наконец спросила она.
– Я ничего и не объяснял, моя дорогая. Из‑за тех ужасных событий у тебя начался небольшой жар. Я дал тебе сильную снотворную микстуру и сказал, что было бы опасно тревожить тебя до утра.
– Отец, ты удивительно умный. И любишь рисковать.
У Исаака имелись свои причины выйти за пределы города до захода солнца. Они с Юсуфом довели Ракель по мосту и по дороге вдоль реки до женского монастыря.
– До свидания, моя дорогая, – сказал он. – Помни, однако, что ты должна вернуться домой очень рано утром, до того, как проснется твоя мать. Я пошлю за тобой Юсуфа. И запахнись поплотнее, когда пойдешь через город.
– Да, отец, – кротко сказала Ракель.
– Постарайся утешить донью Исабель. В этом ты преуспеешь больше, чем я. Но если ее общее состояние ухудшится – если она залихорадит, будет кружиться голова или возникнет боль, – сразу пошли за мной. Я буду в арабских банях. Вы должны принять решение до сумерек; после этого может быть слишком поздно.
– Почему в банях, отец? Йохан болен? И почему так поздно?
– Т‑ссс, моя дорогая. У меня есть и свои дела. Возьми корзину. Возможно, она тебе понадобится.
– Эй, Йохан, – негромко позвал Исаак в дверях бань.
– Мастер Исаак, – сказал Йохан. – Вы наконец пришли. С мальчиком, – добавил он озадаченно.
– Он мои глаза, Йохан. Но он маленький и не займет много места. Все готово?
– Да, мастер, – сказал хранитель. – Все, как вы сказали.
– Отведи меня туда, где я могу подождать.
Йохан взял лекаря за руку и повел его к боковому алькову.
– Здесь, – сказал он. За комодом. Я держу тут простыни после того, как они высохнут. – Он задумался на мгновение. – Я прячусь там, когда хочу поспать. Никто никогда не мог тут меня обнаружить. – Он потянул его вперед, а затем легко подтолкнул вниз. – Вот табурет, на котором можно посидеть, мастер Исаак.
– Меня можно заметить, парень?
– Нет, господин, – ответил Юсуф. – Только маленький кусочек вашей туники. Позвольте мне отодвинуть ее. Вот так. Теперь вас не видно.
– Спасибо, Йохан. Юсуф выйдет наружу и будет ждать, когда кто‑то подойдет. Когда он свистнет, ты должен выйти и запереть дверь, как обычно. Скажешь что‑нибудь прохожему, чтобы он запомнил, как ты запираешь дверь, а затем иди домой и оставайся там.
– Разве я не могу пойти к Родриго на ужин? Я всегда хожу к Родриго после того, как запираю бани.
– Это еще лучше. Пойди к Родриго сегодня вечером, как обычно. Делай все то, что делаешь обычно, а затем иди домой и ложись спать. Юсуф!
– Да, господин. – легкие шаги Юсуфа прошуршали по камням и легким эхом отозвались в высоте зала.
Донесся низкий жалобный свист. Исааку он показался похожим на печальный крик странной вечерней птицы, занесенной сильным ветром из далекой страны и затерявшейся в холмах Каталонии. Большой Йохан собрал пожитки и вышел.
– Пере, – сказал он кривоногому человеку, ведущему ослицу, нагруженную дровами.
– Йохан. Ты работаешь в субботу допоздна.
– Как и ты, Пере.
– Если есть свет, чтобы можно было работать, так Пере работает. Дворцовым кухням нужно много дров. Сегодня гам много важной работы.
Йохан кивнул и закрыл дверь в бани на ключ. Ключ был надежно прикреплен к цепи, которую он обмотал вокруг пояса.
– Ты не останешься, чтобы поучаствовать в событиях? – спросил Пере, небрежным жестом указывая на бани.
– Я запираю дверь, и она останется запертой, – сказал Йохан, подходя к человеку с ослицей. Стоя рядом, он возвышался над ними обоими.
– Ты мудрый человек, – сказал Пере. – Такие дела не приносят ничего, кроме горя. Ты еще слишком молод, чтобы помнить восстание пастухов, – заметил он, – Они спустились с гор, выкрикивая боевой клич. Это было похоже на армию варваров. Они убивали прокаженных, врывались в церкви, разрушали святыни. И все во имя Господа. Большую часть из них перевешали. Я видел это, когда был мальчишкой. – Ослица споткнулась. – Давай, Маргарита, – сказал он ослице. – Мы уже почти на месте. Подожди минутку, Йохан, друг, я разгружу дрова, перетащу груз во дворец, и мы опрокинем у Родриго пару стаканчиков. Я хочу быть где‑нибудь в общественном месте сегодня вечером, спокойно выпивая, когда начнутся неприятности.
Без слов Йохан развязал ремни, взвалил две вязанки дров на плечи, как будто они были большими связками тряпок, и подождал своего приятеля. Вместе они двинулись в сторону дворца епископа, относя дрова, чтобы повара епископа могли поддерживать огонь в очагах, готовя обед для его величества.
– Господин? – негромко позвал Юсуф. Даже тихий голос отразился эхом от стен бань. – Вы где?
– Я там, где ты оставил меня, Юсуф, – произнес Исаак. – Что ты делаешь внутри? Я же сказал тебе оставаться снаружи. Эти люди не будут нам рады.
– Я не мог оставить вас одного. Они слишком опасны, господин.
Первые члены Братства Меча Архангела прибыли незадолго до того, как исчезли последние кроваво‑красные лучи вечернего солнца. Они стояли с наружной стороны двери, смеясь, разговаривая и не делая никаких попыток укрыться от посторонних взглядов. Через некоторое время один из них попробовал открыть дверь и громко выругался.
– Этот недотепа хранитель закрыл дверь на ключ.
– Я узнаю голос Санча, конюха, – прошептал Исаак.
– У меня есть ключ, – сказал другой голос.
– А это Раймунт, писец, который, похоже, сделал себе ключ от бань.
– Вот это колдовство и открывает дверь, – удовлетворенно пробормотал лекарь.
– Волшебство?
– Они сказали Йохану, что используют колдовство, чтобы открыть дверь, – а заодно и выследить его, если он откажется оставить ее открытой. – Ключ заскрипел в замке, и дверь открылась, впуская маленькую толпу, скопившуюся снаружи. – Теперь мы не должны больше говорить, – прошептал он, – можно будет говорить, только когда их будет достаточно много, чтобы заглушить звук наших голосов.
Юсуф беззвучно присел в углу около Исаака.
Первыми, насколько мог судить Исаак, вошли пятеро мужчин. Санч, Раймунт, Мартин и двое с незнакомыми голосами. Голос одного был глубоким и уверенным, а другого – высоким и взволнованным.
– Сколько человек придет? – спросил взволнованный голос.
– Тридцать, я полагаю, – сказал Санч. – Я посчитал всех, с кем договорился. Возможно, еще один или два. Этого достаточно?
– Пока да, – произнес уверенный голос. – Здесь больше и не поместится. Если каждый человек приведет еще одного на площадь, то нас будет вполне достаточно. Нас ждет подкрепление. Они присоединятся к нам, как только мы ворвемся в двери дворца.
– Как мы войдем туда? – спросил Санч.
– Не беспокойтесь об этом, – продолжил уверенный голос. – Многие во дворце не слишком любят епископа и потому сочувствуют нам.
– У кого капюшоны? – спросил взволнованный голос. Он явно был человеком, привыкшим вдаваться в детали, определяющим моменты, в которых могут возникнуть трудности.
– У меня, – сказал Мартин.
– По одному на каждого, сколько хватит, – сказал тот же голос. – Те, кто будут в капюшонах, встанут в первых рядах.
– Раймунт, – сказал другой, – стойте возле Санча и смотрите на каждого, кто войдет сюда. У вас будет факел, к тому же светит луна – вам будет достаточно их света, чтобы рассмотреть их лица.
– Почему? – подозрительно осведомился Мартин.
– Потому что нам не нужны здесь шпионы, – легко сказал уверенный голос. – А позже дон Фернандо захочет узнать, кто был в первых рядах, поскольку они должны быть вознаграждены в первую очередь.
Все устремились в бани. Сначала вошло несколько человек, переговаривавшихся довольно тихо. Затем там образовалась нервно гомонящая группа, а затем и неистовая толпа. Накал страстей возрос, и скоро звук стал оглушающим.
– Сколько их там? – прошептал Исаак на ухо Юсуфу.
– Больше, чем я могу увидеть, – сказал Юсуф. – Подождите минутку. – Мальчик исчез, оставив Исаака сидеть на низком табурете, втиснутом позади комода. Он пробовал сосредоточиться на том, что говорили присутствующие, но жара, шум и запах потеющих человеческих тел отвлекали его и мешали сосредоточиться.
Так же внезапно, как исчез, Юсуф снова появился около его колена.
– Их тридцать или даже больше, они заполнили весь большой зал, – прошептал он. – В прихожей тоже очень много народа, столько, что я даже не могу их подсчитать. Возможно, еще десять или двадцать. Они зажгли факелы и вставили их в гнезда на стенах. А теперь они передают бочонок вина и раздают стаканы, чтобы все могли выпить. Они вытащили подставку, и краснолицый мужчина собирается говорить.
– Тогда надо сидеть тихо и внимательно слушать.
Обращение к толпе началось почти спокойно. Речь произносил человек с уверенным голосом. Он начал говорить о городе – его процветании, торговле в нем, о его важности, а также о богатстве его граждан. Затем он остановился.
– Но не всех граждан. Разве не так?
– Правда, верно, – закричала толпа, срываясь на возбужденный галдеж.
– Все мы знаем, что случилось с некоторыми из нас, например, с Мартином, честным переплетчиком, который потерял свою клиентуру, и с Раймунтом, писцом, у которого отобрали добрую половину его работы, и с многими другими честными трудягами, которые могут рассказать похожую историю. Все мы знаем, кому перешла работа, и мы знаем, кто передал ее им.
Количество и громкость выкриков все возрастали, пока голова Исаака не заболела от гомона.
– Во главе всего – король, который окружил себя советниками‑евреями и использует наше богатство, чтобы передать трон поддельному наследнику. – Толпа заревела.
Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 107; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!