Динамическая антиномия и ее критика.
Формализм диалектики Канта
Способ разрешения динамических антиномий су- щественно отличается от разрешения антиномий математических. В математической антиномии, как мы только что видели, Кант стремится по- казать, что и тезис и антитезис противополож- ных суждений одинаково ложны, а истина состоит в устранении самого предмета спора как несуще- ствующего. Напротив, в динамической антиномии и тезис и антитезис, согласно разъяснению Кан- та, должны быть признаны оба истинными. В со- ответствии с этим разрешение динамической ан- тиномии сводится к уразумению того, в каком отношении истинны противоречащие друг другу утверждения.
115 Там же, стр. 92.
116 Там же, стр. 92—93.
Вряд ли необходимо доказывать, насколько большой теоретический интерес представляет раз- решение динамической антиномии. Если тезис и антитезис антиномии равно истинны, то не имеем ли мы — в динамической антиномии Канта — подлинно положительного разрешения диалекти- ческой проблемы? Ибо — как было указано уже выше — только в том случае мы имеем дело с действительной диалектикой и с действительным синтезом, если и тезис и антитезис противоречи- вых суждений о предмете истинны в одно и то же время и в одном и том же отношении.
Чтобы разобраться в кантовском объяснении динамических антиномий, выберем в качестве об- разца третью антиномию теоретического разу- ма — антиномию необходимости и свободы. Сде- лать это вдвойне целесообразно. Во-первых, имен- но эта антиномия должна быть признана основ- ной в классе динамических антиномий. Как правильно показали Гегель и Шопенгауэр, анти- номия механизма и телеологизма в последнем сче- те сводится у Канта к антиномии необходимости и свободы. Во-вторых, изложение и разрешение антиномии необходимости и свободы особенно об- стоятельны и с исчерпывающей ясностью обнажа- ют логическую конструкцию динамических анти- номий Канта.
|
|
|
Как мы уже знаем, тезис третьей антиномии гласит, что «причинность по законам природы есть не единственная причинность, из которой можно вывести все явления в мире. Для объяс- нения явлений необходимо еще допустить свобод- ную причинность (Causalität durch Freiheit)»117. Напротив, согласно антитезису, «нет никакой свободы, все совершается в мире только по зако-
нам природы»118.
Начнем с анализа антитезиса, причем для боль- шей полноты рассмотрим не только узкоформаль- ное, апагогическое его обоснование в доказатель-
117 Иммануил Кант. Сочинения в шести томах, т. 3, стр. 418.
118 Там же, стр. 419.
стве третьей антиномии, но также всю совокуп- ность аргументов, которыми оперирует Кант в
«Критике чистого разума», в «Пролегоменах» и в «Основах метафизики нравственности».
|
|
|
Согласно Канту, истинность антитезиса удосто- веряется самим понятием природы. «Закон приро- ды,— разъясняет Кант,— гласит, что все происхо- дящее имеет причину». Причинность причины, т. е. ее активность, «предшествует во времени и в отношении возникшего во времени результа- та сама не могла существовать всегда, а должна быть произошедшим событием, и потому она так- же имеет свою причину среди явлений, которой она определяется, и, следовательно, все события эмпирически определены в некотором естествен- ном порядке»119.
Этот закон всеобщей естественной необходимо- сти есть, по Канту, закон рассудка, не допускаю- щий никаких отклонений или исключений для какого бы то ни было явления. Если бы мы до- пустили возможность хотя бы какого-нибудь ис- ключения из всеобщего закона необходимости, то, по словам Канта, «мы поставили бы явление вне всякого возможного опыта, отличили бы его тем самым от всех предметов возможного опыта и превратили бы его в пустое порождение мысли и воображения»120.
Человек и его поведение, поскольку мы его рас- сматриваем как явление среди других явлений природы, не составляет никакого исключения из общего правила природной необходимости. Каж- дый поступок человека происходит в данный мо- мент времени и потому «необходимо обусловлен тем, что было в предшествующее время». А так как «прошедшее время уже не находится в моей власти, то каждый мой поступок,— заключает Кант,— необходим в силу определяющих основа- ний, которые не находятся в моей власти»121.
|
|
|
119 Там же, стр. 484.
120 Там же.
121 Иммануил Кант. Сочинения в шести томах, т. 4. ч. 1, стр. 423.
Иными словами, «в каждый момент времени, в который я действую, я никогда не бываю свобод- ным». Даже если бы я признавал все свое суще- ствование независимым от какой-либо чуждой причины, например от бога, то и это, по Канту,
«отнюдь не превращало бы естественную необхо- димость в свободу». Даже при этом допущении человек в каждый момент времени стоит под не- обходимостью определяться к деятельности через то, что не находится в его власти. В таком слу- чае бесконечный ряд событий, который человек может только продолжать в заранее определен- ном порядке и никогда не может начинать из себя, и «был бы непрерывной цепью природы», и его причинность «никогда не была бы свобод- ной»122 . Поэтому в каждом субъекте чувствен- ного мира мы должны «находить эмпирический характер, благодаря которому его поступки как явления стояли бы согласно постоянным законам природы в сплошной связи с другими явлениями и могли бы быть выведены из них как их усло- вий и, следовательно, вместе с ними были бы чле- нами единого ряда естественного порядка»123 .
|
|
|
Согласно этому своему эмпирическому характе- ру, каждый субъект как явление «подчинен всем законам определения согласно причинной связи» и оказывается в этом отношении «лишь частью чувственно воспринимаемого мира, действия кото- рой подобно всем другим явлениям неизбежно вы- текали бы из природы»124.
Итак, как явление среди других явлений при- роды, человек целиком подлежит закону необхо- димости. Для человека, поскольку мы рассматри- ваем его как явление эмпирического чувственно- го мира, невозможна свобода, т. е. способность самопроизвольно «начинать состояние», независи- мо от другой причины, которая определяла бы
122 Иммануил Кант. Сочинения в шести томах, т. 4, ч. 1, стр. 423.
123 Иммануил Кант. Сочинения в шести томах, т. 3, стр. 482.
124 Там же, стр. 483.
это состояние во времени. «Так как сам этот эмпирический характер должен быть выведен из явлений как из действий и из правила их, на- ходимого опытом, то все поступки человека в яв- лении определены из его эмпирического характера и других содействующих причин согласно естест- венному порядку; и, если бы мы могли исследо- вать до конца все явления воли человека, мы не нашли бы ни одного человеческого поступка, которого нельзя было бы предсказать с достовер- ностью и познать как необходимый на основании предшествующих ему условий». «Следователь- но,— заключает Кант,— в отношении этого эмпи- рического характера нет свободы»125. А в другом месте Кант говорит, что если бы для нас было возможно так глубоко проникнуть в образ чело- века, чтобы нам было известно каждое, даже ма- лейшее его побуждение, в том числе и все внеш- ние поводы, влияющие на него, то «поведение человека в будущем можно было бы предсказать с такой же точностью, как лунное или солнеч- ное затмение»126.
И здесь не имеет никакого значения, лежит ли причинность, определяемая по физическому зако- ну, в самом субъекте или вне его, и в случае если она лежит в субъекте,— определяется ли она через инстинкт или в силу разумных основ, яс- ных сознанию самого субъекта. Основы, которы- ми руководствуются люди в своем поведении, мо- гут быть ясно сознаваемы ими. Но «хотя бы они и имели психологическую, а не механическую при- чинность, т. е. вызывали поступок через представ- ления, а не через телесное движение», все-таки они могут быть основами определения причинно- сти лишь постольку, поскольку существование субъекта определяется во времени. Следователь- но, когда субъект должен действовать, они уже не в его власти. Правда, они вводят с собою психологическую свободу, но вводят и физиче-
125 Там же, стр. 489.
126 Иммануил Кант. Сочинения в шести томах, т. 4, ч. 1, стр. 428.
скую необходимость127 . Поэтому всякую необ- ходимость событий во времени по естественному закону причинности — совершаются ли эти собы- тия посредством одних телесных движений или также при участии представлений — Кант назы- вает механизмом природы.
И все же свобода, по Канту, существует, и при- том не та, всего лишь относительная свобода, ко- торая состоит в сопровождении наших действий представлением об их психологических мотивах, но подлинная «трансцендентальная», или «абсо- лютная», свобода, которую надо мыслить «как не- зависимость от всего эмпирического и, следова- тельно, от природы вообще»128, «способность са- мопроизвольно определять себя независимо от принуждения со стороны чувственных побужде- ний»129 .
Свобода возможна потому, что человек, соглас- но Канту, не есть только явление чувственного мира. В то время как всю остальную природу человек познает «единственно лишь посредст- вом чувств», самого себя он познает и «посред- ством одной только апперцепции и притом в дей- ствиях и внутренних определениях, которые он вовсе не может причислить к впечатлениям чувств»130. И если, с одной стороны, человек для себя есть явление, необходимо подлежащее общему порядку природы, то, с другой стороны, именно в отношении некоторых своих способно- стей он для себя есть «чисто умопостигаемый предмет», деятельность которого «вовсе нельзя причислить к восприимчивости чувственности»131, Эта способность, открывающая пред человеком воз- можность рассматривать себя и свои действия не только как звено в мире явлений, но также и как предмет мира умопостигаемого, есть, по Кан-
127 Иммануил Кант. Сочинения в шести томах, т. 4, ч. 1, стр. 425.
128 Там же.
129 Иммануил Кант. Сочинения в шести томах, т. 3, стр. 479.
130 Там же, стр. 487.
131 Там же.
ту, разум, но не теоретический или спекуля- тивный, а чистый практический разум, или ис- точник нравственного законодательства. Как чисто умопостигаемая способность чистый разум
«не подчинен форме времени и, стало быть, ус- ловиям временной последовательности». В умопо- стигаемом характере, в отличие от характера эмпирического, причинность разума «не возника- ет или не начинается в определенном времени, чтобы произвести действие»132. Так как сам ра- зум не есть явление и не подчинен условиям чув- ственности, то поэтому «в нем самом в отноше- нии его причинности нет никакой временной последовательности». В умопостигаемом характе- ре «нет никакого прежде и после», и всякий акт, независимо от отношения времени, которым он связан с другими явлениями, есть «непосредствен- ное действие умопостигаемого характера чистого разума»133.
На этом усмотрении интеллигибельной, или умопостигаемой, сущности человека основывается, согласно Канту, возможность свободы. Как умо- постигаемый характер человек свободен. Умо- постигаемый характер «действует свободно, не оп- ределяясь динамически в цепи естественных при- чин ни внешними, ни внутренними, но предше- ствующими по времени основаниями»134. И эта свобода есть, по мысли Канта, не только отрица- тельная свобода, т. е. «независимость от эмпири- ческих условий», но также — и прежде всего —
«способность самопроизвольно начинать ряд собы- тий»135 .
Итак, свобода существует. Ее носитель — чело- век, поскольку он может сам себя рассматривать как умопостигаемый характер. Существует не- опровержимое и притом объективное основополо- жение причинности разума, которое, в отличие от причинности по закону природы, исключает из своего определения всякое чувственное условие.
132 Там же, стр. 490.
133 Там же, стр. 491.
134 Т а м ж е , стр. 491—492.
135 Там же, стр. 492.
В этом основоположении разум «уже не ссылает- ся... на нечто другое как на определяющее основа- ние»136 . Это определяющее основание он находит в себе самом.
И это основоположение человеческой свободы даже «не надо искать и находить». «Оно уже давно было в разуме всех людей и вошло в их существо; это основоположение нравственно- сти»137. Более того, в понятии о свободе нам нет никакой нужды выходить из самих себя, что- бы к обусловленному и чувственному находить безусловное и умопостигаемое. Это сам наш ра- зум, который познает себя через высший и без- условный практический закон, а нашу собствен- ную личность познает «как принадлежащую к чи- стому умопостигаемому миру»138.
Приведенными аргументами, по мнению Канта, вполне доказывается существование свободы. Не- посредственное сознание нравственного закона, тождественное в разуме каждого, совершенно га- рантирует нам возможность и действительность свободы. Человек есть существо, которое принад- лежит одновременно и к чувственному миру, и к миру умопостигаемому. При этом как существо, относящееся к умопостигаемому миру, человек
«не только неопределенно и проблематически мыслится... но даже — в отношении закона причинности этого мира определенно и ассерто- рически познается». Таким образом, «нам даны указанная необусловленная причинность и способ- ность ее, свобода»139.
Теперь мы располагаем всеми материалами, не- обходимыми для того, чтобы уразуметь, в чем со- стоит кантовское разрешение антиномии необхо- димости и свободы. Рассмотрев аргументы Канта, нельзя не признать, что и динамическая антино- мия весьма далека от подлинно диалектического разрешения.
136 Иммануил Кант. Сочинения, т. 4, ч. 1, стр. 435,
137 Там же.
138 Там же, стр. 436.
139 Там же, стр. 435.
Правда, при поверхностном обзоре динамиче- ской антиномии может показаться, что в ней дан действительно диалектический синтез. В отличие от математической антиномии, в которой и тезис и антитезис оба ложны, а потому и вся антино- мия совершенно несостоятельна, в антиномии ди- намической и тезис и антитезис оказались оба совершенно истинными. Тем самым рассматривае- мое противоречие как будто достигает высшей сте- пени диалектического обострения. Ведь свобод- ным, т. е. безусловно независимым от временного ряда эмпирической причинности, в этой антиномии признается тот же самый человек, который, со- гласно антитезису, во всех своих действиях и поступках всегда и без всяких исключений опре- деляется законом природной необходимости! Сам Кант подчеркивает контрадикторность доказывае- мых им в антиномии положений. «Здесь получает- ся,— говорит он,— надо в этом откровенно при- знаться, — какой-то порочный круг, из которого как будто невозможно выбраться»140.
И все же, несмотря на всю видимую действи- тельность противоречия, динамическая антиномия также не может быть признана подлинно диалек- тической. При более внимательном анализе не- трудно обнаружить, что в ней тезис и антитезис не выражают и не могут выражать действитель- ного противоречия. Хотя антиномия утверждает, что человек одновременно свободен и несво- боден, тем не менее настоящего противоречия тут не получается, ибо, как мы сейчас убедимся, утверждения тезиса и антитезиса, относясь к од- ному и тому же предмету в одно и то же время, высказываются о нем, однако, не в одном и том же отношении. Тот «человек», о котором идет речь в динамической антиномии, мыслится в тезисе и в антитезисе не в одном и том же содержании. Утверждение тезиса относится к человеку как эле- менту чувственного мира; утверждение антитези- са имеет в виду человека как одно из существ мира умопостигаемого, сверхчувственного.
140 Там же, стр. 294.
Но если так, то ясно, что никакого действи- тельного противоречия между тезисом и антите- зисом нет. Источником мнимого противоречия яв- ляется в этом случае исключительно двусмыслен- ность термина «человек», который — без соответ- ствующих разъяснений — оставляет неясным, мыслится ли в нем «эмпирический» или «умопо- стигаемый» характер.
Сам Кант не оставил никакого сомнения в мни- мом характере противоречия, мыслимого в дина- мической антиномии. Согласно его утверждению, действительное противоречие только тогда имело бы место, если бы субъект, мнящий себя свобод- ным, мыслил себя «в одном и том же смысле или в одном и том же отношении и тогда, ког- да он называет себя свободным, и тогда, когда в отношении того же самого поступка он при- знает себя подчиненным закону природы»141, Такое противоречие предполагала в понятии сво- боды докантовская философия. Докантовская фи- лософия, так думает Кант, не знала различия между человеком как явлением и тем же чело- веком как вещью в себе. Неспособная к этому различению, она вынуждена была считать понятие свободы противоречивым. Однако, по Канту, про- тиворечие, предполагаемое догматизмом в поня- тии свободы,— мнимое. Источник ошибки догма- тиков в следующем. Желая сделать закон приро- ды значимым в отношении к человеческим дей- ствиям, догматики, говорит Кант, необходимо должны были рассматривать человека как явле- ние. Однако и при изменившихся обстоятельствах, т. е. когда от них требуется, чтобы они мыслили его, в качестве интеллекта, также и вещью в себе, они вместо того все еще смотрят на него как на явление. Вот эта-то неспособность к раз- личению между человеком как явлением и чело- веком как вещью в себе и приводит разум догма- тиков к видимости противоречия. Пред разумом необходимо возникает вопрос: каким образом в
141 Иммануил Кант. Сочинения в шести томах, т. 4, ч. 1, стр. 301.
тот же самый момент времени тот же самый поступок может называться совершенно свобод- ным, если в то же время и в том же направле- нии он все-таки стоит под неизбежной физиче- ской необходимостью142. До тех пор пока не проведено различие между человеком как явлени- ем и человеком как вещью в себе, вопрос этот остается неразрешимым, а противоречие необхо- димости и свободы — неустранимым. «Если опреде- ления существования вещей во времени,— говорит Кант,— признают за определение вещей в себе (так обычно и представляют себе), то необходи- мость в причинном отношении никак нельзя со- единить со свободой: они противоречат друг дру- гу»143 . Более того, если в поступках человека, которые относятся к его определениям во време- ни, видят определения его не только как явления, но так же и как вещи в себе, то весь спор не- обходимости и свободы должен быть решен в пользу полного детерминизма. «Я не понимаю,— писал Кант,— каким образом те, которые все еще упорно хотят видеть в пространстве и времени определения, принадлежащие к существованию ве- щей в себе, хотят избежать здесь фатальности поступков»144. По Канту, для тех, кто не при- знает этой идеальности пространства и времени,
«остается один только спинозизм, в котором про- странство и время суть неотъемлемые определе- ния самой первосущности, а зависящие от нее вещи (следовательно, и мы сами) не субстанции, а только присущие ей акциденции»145.
Но дело совершенно меняется, как только мы встанем на точку зрения критицизма и вместе с ним признаем, что время как трансценденталь- ная форма явлений должно быть отличаемо от существования вещей в себе. Тогда мы должны будем прийти к различению в человеке его эм- пирического характера и характера умопостигае-
142 Т а м ж е , стр. 424.
143 Т а м ж е , стр. 422—423.
144 Т а м ж е , стр. 430—431.
145 Там же, стр. 431.
мого. Тогда окажется, что для разумного суще- ства, каков человек, возможны две точки зрения, с которых оно может рассматривать само себя и познавать законы приложения своих сил, т. е. за- коны своих действий: «во-первых, поскольку оно принадлежит к чувственно воспринимаемому ми- ру, оно может рассматривать себя как подчинен- ное законам природы (гетерономия); во-вторых, поскольку оно принадлежит к умопостигаемому миру,— как подчиненное законам, которые, буду- чи независимы от природы, основаны не эмпири- чески, а только в разуме»146 .
Человек, согласно Канту, должен представлять и мыслить себя таким двояким образом, и это основывается — что касается первого случая —
«на сознании самого себя как предмета, на кото- рый оказывается воздействие при посредстве чувств, а во втором [случае] — на сознании само- го себя как мыслящего существа, т. е. как независи- мого в применении разума от чувственных впе- чатлений (стало быть, как принадлежащего к умо- постигаемому миру)»147 .
Вот эта-то возможность — рассматривать чело- века одновременно в двух отношениях: как звено эмпирического мира и как существо мира умо- постигаемого — снимает, по Канту, противоречие между необходимостью и свободой. Различение между эмпирическим и умопостигаемым характе- ром немедленно приводит, по его мнению, к убеж- дению, что «нет настоящего противоречия между свободой и естественной необходимостью одних и тех же человеческих поступков...»148
С точки зрения Канта, противоречие между не- обходимостью и свободой есть не реальный факт, но всего лишь заблуждение теоретической фило- софии; на самом деле противоречия этого нет: хотя утверждение свободы в тезисе антиномии и
146 Иммануил Кант. Сочинения в шести томах, т. 4, ч. 1, стр. 297.
147 Там же, стр. 303.
148 Там же, стр. 301—302.
отрицание свободы в ее антитезисе относятся к одному и тому же предмету в одно и то же вре- мя, однако мыслят они этот предмет не в одном и том же отношении. «Мы мыслим человека в одном смысле и отношении, когда мы называем его свободным, и в другом, когда мы считаем его как часть природы подчиненным ее за- конам». Именно потому, что здесь имеются в виду два различных смысла, оба эти смысла «не толь- ко очень хорошо могут существовать рядом друг с другом, но и должны мыслиться необходимо соединенными в одном и том же субъекте»149. По разъяснению Канта, человек «ставит себя тем самым в другой порядок вещей и в совершенно другого рода отношение к определяющим основа- ниям, когда он представляет себя как мыслящее существо, одаренное волей, следовательно, при- чинностью, нежели тогда, когда он воспринимает себя в качестве феномена в чувственно воспри- нимаемом мире (какой он и действительно есть) и подчиняет свою причинность внешнему опре- делению по законам природы»150.
Таким образом, положение, что вещь, как явле- ние принадлежащая к чувственному миру, под- лежит известным законам, от которых та же са- мая вещь как существо само в себе независима, не содержит, как думал Кант, «никакого проти- воречия»151. По Канту, «...оба с виду противо- положных друг другу способа находить безуслов- ное для обусловленного... на самом деле не проти- воречат друг другу ... и один и тот же поступок, который как принадлежащий к чувственно вос- принимаемому миру всегда чувственно обусловлен, т. е. механически необходим, в то же самое время как принадлежащий к причинности совершающе- го поступок существа, поскольку оно принадле- жит к умопостигаемому миру, может иметь в ос- нове и чувственно не обусловленную причинность, стало быть, его можно мыслить как свободный
149 Там же, стр. 301—302.
150 Там же, стр. 302—303.
151 Там же, стр. 303.
поступок»152. «...На самом деле,—утверждает Кант,— никакого противоречия нет, если события и сам мир, в котором они происходят, рассмат- риваются (как это и должно быть) только как явления, так как одно и то же действующее су- щество как явление... имеет причинность в чув- ственно воспринимаемом мире, которая всегда со- образна с механизмом природы...»153 Но даже по отношению к тому же самому событию — посколь- ку действующее лицо рассматривается как ноумен, т. е. как умопостигаемый предмет, не определяе- мый в своем существовании условиями времени,
«оно может содержать в себе определяющее осно- вание указанной причинности по законам приро- ды, которое само свободно от всякого закона при- роды»154 .
Итак, на вопрос, «существует ли противоречие между свободою и естественной необходимостью в одном и том же поступке»155, Кант отвечает разъяснением, что «свобода может иметь отноше- ние к совершенно иному роду условий, чем есте- ственная необходимость, и поэтому закон этой не- обходимости не влияет на свободу, стало быть, и то и другое могут существовать независимо друг от друга и не препятствуя друг другу»156. Отсюда следует, что вся антиномия необходи- мости и свободы «основывается лишь на видимо- сти и что природа по крайней мере не проти- воречит свободной причинности»157. «Природа и свобода,— говорит Кант,— могут без противоречия быть приписаны одной и той же вещи, но в различном отношении: в одном случае — как яв- лению, в другом — как вещи самой по себе»158 .
152 Иммануил Кант. Сочинения в шести томах, т. 4, ч. 1, стр. 434—435.
153 Там же, стр. 445—446.
154 Там же, стр. 446.
155 Иммануил Кант. Сочинения в шести томах, т. 3, стр. 494.
156 Там же.
157 Там же, стр. 495.
158 Иммануил Кант. Сочинения в шести томах, т. 4, ч. 1. стр. 167.
Если представить субъект свободы подобно про- чим предметам как простое явление, то «нельзя избежать противоречия; ведь в таком случае одно- временно утверждали бы и отрицали одно и то же относительно одинакового предмета в одном и том же значении». Но если относить естественную не- обходимость только к явлениям, а свободу только к вещам самим по себе, то «можно без всякого противоречия признать оба этих вида причинно- сти, как бы ни было трудно или невозможно по- нять свободную причинность»159.
Тот же способ разрешения Кант применяет и ко второй динамической антиномии — антиномии случайности и необходимости. «Из кажущейся ан- тиномии, лежащей перед нами, есть еще какой-то выход: оба противоречащие друг другу положе- ния могут быть истинными в различных отноше- ниях, а именно все вещи чувственно восприни- маемого мира совершенно случайны, стало быть имеют всегда лишь эмпирически обусловленное существование, но для всего ряда существует так- же неэмпирическое условие, т. е. безусловно не- обходимая сущность»160. А так как, таким обра- зом, сплошная случайность всех вещей природы и всех их — эмпирических — условий вполне со- гласуема с произвольным допущением необходи- мого, хотя и чисто умопостигаемого условия, то, следовательно, заключает Кант, «никакого настоя- щего противоречия между этими утверждения- ми нет, и потому они оба могут быть истин- ными»161.
На этом мы можем закончить наш анализ ди- намической антиномии Канта. Из всего сказан- ного совершенно очевидно, что — вопреки заявле- ниям самого Канта — динамическая антиномия со- держит в себе положительной диалектики ничуть не более, чем антиномия математическая. Разре- шение обеих антиномий покоится у Канта на при- знании принципа противоречия — в самом безус-
159 Там же, стр. 165.
160 Иммануил Кант. Сочинения в шести томах, т. 3, стр. 496.
161 Там же, стр. 497.
ловном его значении. Все кантовское объяснение антиномии построено с таким расчетом, чтобы — в конечном счете — доставить полное торжество закону противоречия. В первом — математиче- ском — классе антиномий это торжество достигает- ся объяснением, согласно которому противоречие в математической антиномии возникает лишь в силу того, что с самого начала в основу тезисов и антитезисов было положено противоречивое по- нятие. Таким образом, противоречие здесь имеет место, но не между тезисами и антитезисами, а лишь в исходном пункте. В связи с этим раз- решение математической антиномии состоит лишь в том, что удаляют противоречие из исходной точки всего исследования, отказываются от попы- ток соединять противоречивые определения в од- ном и том же понятии. Иными словами, разре- шение математической антиномии у Канта состо- ит в том, что тщательно восстанавливают попран- ные, как казалось вначале, права принципа про- тиворечия.
Во втором — динамическом — классе антиномий торжество закона противоречия достигается иным путем. Если в математической антиномии призрак противоречия возникает, по мысли Канта, оттого, что противоречие по ошибке было положено в основу обсуждения трактуемых в антиномии кос- мологических вопросов, то в динамической анти- номии, согласно разъяснениям Канта, вовсе нет никакого противоречия! Иными словами, объяс- нение Канта сводится к доказательству, что так называемая динамическая антиномия по сути во- все даже не есть антиномия! В динамической антиномии тезис и антитезис оба объективно ис- тинны, но они вместе не образуют вовсе никако- го противоречия, ибо мыслимый в них предмет мыслится в случае тезиса — в одном и в слу- чае антитезиса — в другом отношении. Подлинное же противоречие может иметь место лишь в том случае, если противоположные суждения не толь- ко относятся в одно время к одному и тому же предмету, но, кроме того, еще и мыслят этот пред- мет в одном и том же отношении.
Таким образом, источником противоречий во всех антиномиях является, по Канту, не противо- речивая природа самого предмета, подлежащего обсуждению, но исключительно субъективные ошибки нашего разума. В математической анти- номии ошибка эта состоит в простой нечувстви- тельности к противоречию. Здесь разум не заме- чает, что, предполагая мир как целое объектом теоретического исследования, он соединяет несо- единимые определения в одном и том же кон- цепте. В динамической антиномии ошибка разума, напротив, состоит в чрезмерной чувствительности к противоречию, в усмотрении противоречия там, где его нет и быть не может. И в том и в дру- гом случае источник ошибок разума — в смеше- нии мира явлений с миром вещей в себе.
В математической антиномии смешение это при- нуждало разум к попыткам соединить несоеди- нимое, т. е. мыслить противоречивое понятие. В динамической антиномии смешение это пугало призраком несуществующего, мнимого противо- речия.
Но и в том и в другом случае запрет проти- воречия оказался верховным принципом и масшта- бом для разрешения антиномий. Именно он рас- крывает разуму глаза, показывая недопустимость противоречия в математической антиномии. И он же понуждает разум искать источник ошибки в антиномии динамической.
Итак, анализ антиномий закончился у Канта полной реставрацией метафизики. Задуманная как демонстрация объективной силы и объектив- ного значения противоречий разума, трансценден- тальная диалектика привела Канта к апофеозу закона противоречия — в самой точной его форме. В свое время Гейне остроумно высмеял резуль- таты кантовской критики. Дуализм знания и ве- ры, эмпиризма и трансцендентизма, свойственный Канту, Гейне изобразил в комическом поступке Канта, возвращающего людям, по просьбе его ста- рого слуги Лампе, все, что он сам отнял у них
в своей критике.
Образ Гейне с полным правом может быть при-
менён к характеристике кантовской диалектики. Раскрыв — в экспозиции антиномий — противоре- чивую природу разума, Кант в своем разреше- нии антиномий все усилия прилагает к тому, что- бы открытая им диалектика не была сочтена за выражение противоречий, объективно присущих бытию и познанию.
Однако было бы явной ошибкой думать, будто энергия, с какой Кант упорно отрицает возмож- ность объективного существования противоречия, имеет источником одни лишь абстрактно-теоре- тические воззрения Канта. Нельзя слишком «ло- гизировать» гносеологию Канта. Нельзя видеть в ней выражение одних только теоретических по- нятий, независимых от тех — практических — во- просов и интересов, которые побуждали Канта к его — весьма абстрактным по форме исследова- ниям, предрешая их конечный результат. Необ- ходимо выяснить практические задачи, которыми руководствовался Кант в своих логических теори- ях и воззрениях.
Последнее основание кантовского учения об ан- тиномиях лежит далеко за пределами «чистой» логики. И если данный выше анализ математи- ческой антиномии Канта показал, что — в разрезе гносеологии — Кант устранял противоречие по- средством различения мира вещей в себе и мира явлений, то анализ антиномии динамической по- зволяет нам пойти дальше и объяснить практи- ческую функцию, практическое назначение, прак- тический смысл самого дуализма кантовской гно- сеологии.
И вот, оказывается, Кант не мог признать объ- ективной действительности противоречия не пото- му только, что метафизические предрассудки мышления препятствовали этому признанию. Ско- рее напротив: метафизическое воззрение потому и получило такую власть над мышлением Канта, что оно более всего соответствовало практиче- ским тенденциям, практической установке фило- софии Канта. А эта установка была направлена как раз на устранение капитального противоре- чия, еще с начала Возрождения смущавшего умы,
противоречия знания и веры, науки и религии, научной философии и философии — прислужницы богословия.
Разрешение динамической антиномии, данное Кантом, полностью раскрывает основной прак- тический интерес философии Канта. В этом раз- решении знаменательна не только его логическая форма. Знаменательно не только то, что и тези- сы и антитезисы антиномии Кант — с известной точки зрения — признает равно истинными. Зна- менательно то, что тезисы и антитезисы — в гла- зах самого Канта — представляют противополож- ные интересы веры и науки и что противополож- ность эту Кант — во что бы то ни стало — хочет привести к гармонии, т. е. устранить само противоречие: «Я не требую для морали ничего, кроме того, чтобы свобода не противоречила са- мой себе и, следовательно, чтобы можно было по крайней мере мыслить ее... иными словами, чтобы свобода никоим образом не препятствовала при- родному механизму одного и того же действия (взятого в ином отношении)»: при этом условии
«учение о нравственности и учение о природе остаются в своих рамках»162 .
Те же соображения Кант применяет и к во- просам о бытии бога и о простой природе души.
«Критическое» исследование этих вопросов устра- няет, по мнению Канта, противоречие науки и веры. «Поэтому,— говорит он,— мне пришлось ограничить (aufheben) знание, чтобы освободить место вере»163.
Итак, спор науки и веры разрешается у Канта в пользу веры. В вере, основанной на независи- мом нравственном законе,— последняя опора кан- товской философии. Над теоретическим разумом у Канта возвышается разум практический, над наукою — вера, над знанием — религия. Вера, утверждает он, не только не зависит от знания, она — выше знания, так как то, что для теоре- тического познания было только проблемой, от-
162 Иммануил Кант. Сочинения в шести томах, т. 3, стр. 95.
163 Там же.
крытым вопросом, она превращает — в убеждении практического разума — в твердую и непререкае- мую достоверность.
Таким образом, дуализм явлений и вещей в себе не есть у Канта последняя и самодовлею- щая истина. Назначение этого дуализма подчинен- ное и служит Канту для обоснования более глу- бокого дуализма — науки и религии, знания и веры. Сам Кант не скрывал, что руководящим на- чалом его философии был не гносеологический дуализм вещей в себе и явлений, но религиозно- метафизический — природы и бога. По собствен- ному признанию Канта, гносеологический дуализм его системы — вполне телеологичен и подчиняет- ся задачам обоснования свободы и веры в суще- ствование бога. «В самом деле,— говорит Кант,— если явления суть вещи в себе, то свободу нель- зя спасти... это неизбежно опрокидывало бы вся- кую свободу, если бы мы упорно настаивали на реальности явлений»164. Ибо в таком случае при- рода «составляет полную и самое по себе доста- точно определяющую причину каждого события, а условие события всегда содержится только в ряду явлений, которые вместе с своим результа- том необходимо подчинены закону природы»165. Наоборот: если мы считаем явления «лишь тем, что они суть на самом деле, а именно не веща- ми в себе, а только представлениями, связанными друг с другом по эмпирическим законам, то они сами должны иметь еще основания, не относя- щиеся к числу явлений. Однако такая умопости- гаемая причина в отношении своей каузальности не определяется явлениями, хотя действия ее яв- ляются и таким образом могут быть определяемы другими явлениями»166.
Именно этот «трансцендентизм», религиозно-ме- тафизический дуализм и был причиной того, что решение вопроса о необходимости и свободе ока- залось у Канта — в последнем счете — антидиа-
164 Иммануил Кант. Сочинения в шести томах, т. 3, стр. 480—481.
165 Там же, стр. 480.
166 Там же, стр. 480—481.
лектичным. Разделив мир свободы и мир необхо- димости, поместив свободу в умопостигаемый мир вещей в себе, а необходимость в царство природ- ной каузальности, Кант оказался неспособным дать имманентную диалектику необходимости и свободы в пределах эмпирической природы чело- века. В сравнении с учением Спинозы кантовское учение о свободе — явный шаг назад. В то время как у Спинозы необходимость и свобода образуют действительное диалектическое единство, осуще- ствляемое в эмпирическом мире имманентными силами эмпирического человека, у Канта, напро- тив, свобода реализуется не в эмпирическом ми- ре, который целиком подчинен одной лишь необ- ходимости, но в трансцендентном мире умопости- гаемых сущностей. Иными словами, у Канта нет вовсе никакого диалектического единства и ника- кой реальной диалектики.
Уразумение практических основ кантовской фи- лософии объясняет нам и другие особенности ди- алектики Канта. Так, уже Гегелем был отмечен недостаток кантовской диалектики, состоящий в том, что у Канта число антиномий ограничено всего лишь четырьмя парами космологических те- зисов и антитезисов. Однако, будучи совершенно правильной — в разрезе логико-диалектическом,— критика Гегеля не объясняет нам причины столь узкого объема диалектики Канта. Почему Кант нашел в составе теоретического разума только че- тыре космологические антиномии? Почему вся остальная область диалектической антитетики ра- зума оказалась недоступной Канту?
На все эти вопросы не может дать никакого ответа одна лишь теоретическая критика филосо- фии Канта, хотя бы она, как критика Гегеля, исходила из содержательно-диалектических, но только формальных воззрений. Правильный ответ на этот вопрос может дать только анализ практи- ческих истоков и тенденций философствования Канта.
Анализ этот с полной ясностью вскрывает при- чины диалектической ограниченности Канта. Имен- но потому, что основной и центральной пробле-
мой философии Канта было примирение, или со- гласование, науки и религии, природы и бога, внимание Канта привлекали лишь проблемы, в которых противоположность науки и веры вы- ступала с особенной силой. Такими проблемами и были проблемы, на которые отвечают космоло- гические антиномии Канта. При этом знаменатель- но, что противоречия, мыслимые в космологиче- ских антиномиях, Кант представлял не столько под углом зрения науки, сколько под углом зре- ния веры. Ведь с точки зрения мировоззрения Спинозы, например, вся диалектика необходимости и свободы развертывалась внутри одной и той же — эмпирической — области поведения человека, не нуждаясь для своего осуществления ни в каком трансцендентном добавлении. Напротив, именно с традиционной метафизически-теологической точки зрения свобода несовместима с необходимостью в пределах эмпирического мира, и для того, чтобы мыслить возможность свободы, необходимо, наря- ду с миром эмпирическим, мыслить еще мир трансцендентных, потусторонних сущностей. Не- обходимость рассматривать поведение человека в двойственном разрезе — эмпирической необходи- мости и метаэмпирической, сверхчувственной сво- боды — порождает видимость противоречия и за- ставляет искать примирения противоречия в ми- ровоззрении метафизического дуализма.
Таким образом, узость объема кантовской ди- алектики, ничтожный размер области разума, ох- ваченной диалектическими противоречиями, це- ликом обусловлены направлением практических интересов Канта. И, конечно, наивной уступкой идеализму звучало бы утверждение, будто антино- мии Канта были открыты в результате лишь от- влеченного теоретического интереса к противоре- чиям разума как таковым. Кант пришел к своему учению об антиномиях под давлением иных — практических — интересов, которые потребовали от него в первую очередь осознания и разреше- ния тех противоречий, которые с точки зрения традиционного религиозно-метафизического миро- воззрения заключались в понятии свободы и в по-
нятии целесообразности. В свете наших объясне- ний столь удивлявшая Гегеля и возбуждавшая в нем справедливый протест узость диалектиче- ской концепции Канта, приписывающей антино- мичность одним лишь космологическим понятиям, есть только выражение характерной для Канта сосредоточенности на практической проблеме сво- боды.
Отсюда совершенно понятно, почему Кант не заметил антиномичности, присущей всем вообще положениям и утверждениям мысли. Он вовсе не был заинтересован в их отыскании. Его ум зани- мала другая задача — устранить противоречие там, где оно грозило разрушить согласие науки и веры.
Однако, движимая указанными практическими побуждениями, мысль Канта при своем оформ- лении должна была получить опору в известных логических принципах и воззрениях. Она должна была принять форму абстрактного и принципи- ального логического воззрения. Наиболее удобной логической формой для реализации замыслов Кан- та оказалась метафизическая логика, усвоенная им в традиции вольфовской школы. Масштабу этой логики Кант и подчинил все свое «диалек- тическое» учение.
* *
*
Г л а в а VI Этика
Формализм этики Канта
В философии Канта этике принадлежит видное место. Из трех главных кантовских сочинений зре- лого (так называемого критического) периода вто- рое — «Критика практического разума» (1788) — посвящено исследованию и обоснованию нравст- венности. Но «Критика» эта не единственный трактат Канта по вопросам этики. Ей предшест- вуют как подготовительное к ней сочинение пре- восходно написанные «Основы метафизики нрав- ственности» (1785), а в 1797 г. Кант публикует
«Метафизику нравов».
Во всех названных здесь работах излагается по существу одна и та же система этических взгля- дов. Но цели, а потому и характер изложения каждой из них различны. В «Основах» речь идет об обосновании главного принципа, или закона, нравственности, как его понимает Кант. В «Кри- тике практического разума» тот же вопрос раз- рабатывается более широко — в сопоставлении с критикой разума теоретического (или «чисто- го»).
Построение этого сочинения обнаруживает чер- ты, параллельные построению «Критики чистого разума», не говоря уже об общей для обеих «Кри- тик» гносеологической основе. Наконец, опираясь на развитое в обоих этих трактатах обоснование этики, Кант излагает — в «Метафизике нравствен-
ности» — уже систему своих этических воззрений. Для этики Канта характерно учение о незави- симости, или «автономии», морали. Предшествен- ники Канта и современные ему философы-идеа- листы в Германии полагали, будто основа этики в религии: нравственный закон дан или сообщен людям самим богом. Утверждая это положение, моралисты — христианские и нехристианские — ссылались на учение религии и на священные книги. Так, в Библии излагается миф о боже- ственном законодательстве — о даровании мо- ральных заповедей Богом через пророка Моисея. В отличие от этого взгляда Кант провозгла- шает мораль независимой от религии, а нрав- ственный закон — невыводимым из религиозных заповедей. По Канту, то, что возникает не из самой морали и не из ее свободы, не может за- менить отсутствие моральности. Для себя самой мораль «отнюдь не нуждается в религии; благо- даря чистому практическому разуму она довлеет сама себе»1. Законы морали обязывают благодаря простой форме всеобщей законосообразности пра- вил. Поэтому мораль не нуждается «ни в какой цели, ни для того, чтобы узнать, что такое долг, ни
для того, чтобы побуждать к его исполнению»2.
Но хотя мораль не нуждается для своего оправ- дания ни в какой цели, предписанной божествен- ным законодателем, и хотя для нее вполне доста- точно того закона, который заключает в себе усло- вие применения свободы, из самой морали все же возникает цель. Это идея высшего блага в мире, а для возможности этого блага необходимо при- знать высшее моральное всемогущее существо. Идея эта возникает, исходит из морали и потому не есть ее основа.
Таким образом, Кант перевернул признанное в его время не только богословами, но и многими философами отношение между моралью и рели- гией. Он признал мораль автономной, независи- мой от религии. Больше того, он поставил самое
1 Иммануил Кант. Сочинения в шести томах, т. 4, ч. 2. М., 1965, стр. 7.
2 Там же, стр. 7—8.
веру в бога в зависимость от морали. Человек морален не потому, что бог предписал ему мо- раль. Наоборот, человек верит в существование бога потому, что этой веры, по утверждению Кан- та, требует мораль. «Практический» разум главен- ствует над «теоретическим».
Поскольку Кант отрицал необходимость рели- гиозного оправдания морали, его этика оказалась одним из этапов в развитии свободомыслия XVIII в. Принцип автономии этики Канта — продолжение просветительской критики религии, начатой Юмом. За несколько десятилетий до по- явления «Критики практического разума» Юм вы- ступил с утверждением, согласно которому этика не нуждается в религиозной санкции.
Однако, провозгласив мораль автономной по от- ношению к религии, Кант не смог провести эту точку зрения последовательно. В его взглядах на отношение морали к религии обнаруживаются две тенденции: то Кант подчеркивает полную авто- номию морали, независимость ее обоснования от веры и вероучений; то он, напротив, выдвигает необходимость веры в бога — правда, не для обо- снования самой морали, ее законов и велений, а для утверждения и обоснования веры в суще- ствование морального порядка в мире.
Не удивительно поэтому, что отношение совре- менных Канту философов и протестантских бого- словов к этике Канта оказалось различным в за- висимости от того, какую из этих обеих тенден- ций Канта они выдвигали на первый план.
Философы, развивавшие традицию Просвеще- ния, высоко ценили гордую попытку Канта вы- свободить моральное законодательство из его за- висимости от законодательства религиозного. Вме- сте с тем наиболее радикальные из них упрекали Канта в недостаточной последовательности при проведении этой своей тенденции. Напротив, фило- софы, продолжавшие выводить содержание мо- ральных законов из божьих заповедей, осуждали этику Канта как безрелигиозную и страшились ее «автономного» по отношению к религии харак- тера.
Итак, Кант не довел свой замысел автономной этики до конца. Он только ограничил авторитет религии, но отнюдь не отказался от религиозной веры. Бог Канта уже не законодатель нравствен- ности, не источник нравственного закона, не воз- вещает этот закон непосредственно. Но он — при- чина нравственного порядка в мире. Без этого порядка моральный образ действий и блаженство остались бы несогласованными. Даже постулат бессмертия, сам по себе взятый, еще не всецело гарантирует, по Канту, реальность нравственного миропорядка. Бессмертие открывает лишь возмож- ность гармонии между нравственным достоин- ством и соответствующим ему благом, но никак не необходимость этой гармонии. Теоретически возможно мыслить и такой мир, в котором души людей бессмертны, но тем не менее даже в загробном существовании не достигают соответ- ствия между склонностью и моральным законом, между высокоэтическим образом действий и бла- женством. Действительной полной гарантией ре- альности нравственного миропорядка может быть, согласно Канту, лишь бог, устроивший мир та- ким образом, что в конечном счете поступки ока- жутся в гармонии с нравственным законом и не- обходимо получат воздаяние в загробном мире. Не доказуемое никакими аргументами теоретиче- ского разума существование бога есть необходи- мый постулат практического разума.
Учение Канта о человеке окрашено в мрачные, пессимистические тона — совсем в духе идеоло- гии протестантизма, наложившей печать на воз- зрения Канта. Одно из главных положений этой идеологии — тезис об «изначально злом», которое будто бы присуще природе человека. Первая часть книги Канта «Религия в пределах одного только разума» посвящена как раз вопросу об «изначаль- но злом» в человеческой природе. Кант отмечает глубокую древность мнения о подверженности че- ловеческого рода злу. То, что мир во зле лежит, это, по утверждению Канта, жалоба, которая так же стара, как история, «даже... как самая старая среди всех видов форм творчества — религия жре-
11 В. Ф. Асмус 321
цов»3. И хотя люди все хотели бы начинать историю человечества с доброго — с золотого века, с жизни в раю или с еще более счастливой жизни в обще- нии с небесными существами, это счастье вскоре исчезает и падение — моральное и физическое —
«ускоренным шагом торопится к худшему»4.
Правда, существует наряду с этим мнением про- тивоположное. Согласно этому мнению, мир в мо- ральном отношении непрерывно (хотя и едва за- метно) идет от худшего к лучшему. Однако мне- ние это, утверждает Кант, не имеет опоры в опы- те: история всех времен слишком сильно говорит против такого порядка вещей. Это скорее только добродушное предположение моралистов от Сене- ки до Руссо.
В пессимизме воззрения Канта на человека сле- дует различать его реальную — социальную — ос- нову и то особое содержание, какое этот песси- мизм принял, преломившись в философском со- знании Канта.
Социальную основу его пессимистического взгляда на человека образуют отсталость и обу- словленная ею слабость немецкого бюргерства. В свою очередь эта отсталость была результатом и выражением отсталости всего хозяйства и об- щественного строя феодальной Германии. Здесь, как уже говорилось, отсутствовал общественный класс, который был бы способен стать предста- вителем угнетенного феодализмом и абсолютиз- мом немецкого народа, объединить его вокруг себя и повести на борьбу с крепко державшимися еще учреждениями и отношениями феодального обще- ства.
В сознании немецких философов сама практика принимает вид практики идеальной. Она сознает- ся не как предметная материальная деятельность общественного человека, члена реального обще- ства, а прежде всего и главным образом как де- ятельность морального сознания, «практического»
3 Иммануил Кант. Сочинения в шести томах, т. 4, ч. 2, стр. 20.
4 Там же.
разума. Реальное практическое действие превра- щается в понятие «доброй воли».
В связи с этим возникающий в Германии буржу- азный либерализм приобретает и в жизни, и в теории своеобразные черты. Идеи, подготовляв- шие во Франции наступление буржуазной рево- люции, а затем события самой революции, дали этому либерализму его содержание. Огромное влияние в Германии приобрели идеи Руссо. Это было новое понятие о достоинстве и об автоно- мии личности, стремившейся к освобождению от стеснительной и унизительной регламентации аб- солютистско-полицейского режима. Понятие это стало образцом, в соответствии с которым форми- ровалась мысль передовых немецких теоретиков. Уже в середине 60-х годов Кант испытал силь- нейшее влияние идей Руссо. До знакомства с Рус- со Канту был свойствен некоторый, впрочем лишь интеллектуальный, аристократизм. «Сам я по сво- ей склонности,— писал Кант,— исследователь. Я испытываю огромную жажду познания, неутоли- мое беспокойное стремление двигаться вперед или удовлетворение от каждого достигнутого успеха. Было время, когда я думал, что все это может сделать честь человечеству, и я презирал чернь, ничего не знающую. Руссо исправил меня. Ука- занное ослепляющее превосходство исчезает; я учусь уважать людей и чувствовал бы себя гораздо менее полезным, чем обыкновенный рабо- чий, если бы не думал, что данное рассуждение может придать ценность всем остальным, устанав-
ливая права человечества»5. «Если существует наука, действительно нужная человеку,— говорит Кант,— то это та, которой я учу,— а именно по- добающим образом занять указанное человеку ме- сто в мире — и из которой можно научиться тому, каким надо быть, чтобы быть человеком»6.
Следуя по пути, который ему предначертали Руссо и события последующей Французской ре-
5 Иммануил Кант. Сочинения в шести томах, т. 2. М., 1964, стр. 205.
6 Там же, стр. 206.
волюции. Кант выступает как немецкий теоретик этой революции,— характеристика философии Канта, принадлежащая Марксу. Она очень точно определяет своеобразие исторической роли Канта. И действительно, историческая отсталость не- мецкого общественно-политического развития, от- разившись в немецкой философии, породила край- не своеобразную философскую форму, в которую отлилось содержание немецкого либерализма. Ли- берализм, возникший во Франции из действитель- ных классовых интересов, принял в сознании не-
мецких философов мистифицированный вид.
Материально обусловленные определения реаль- ной воли исторического человека превратились в сознании немецких философов, и прежде всего у Канта, в «чистые», т. е. будто бы априорные, не зависящие ни от какого опыта определения и постулаты разума. Превращение это осуществ- лялось, разумеется, только в мысли, а не в дей- ствительности. У Канта оно со всей силой сказа- лось в его понятии нравственного закона. Основу нравственной обязанности дóлжно, по Канту, ис- кать «не в природе человека или в тех обстоя- тельствах в мире, в какие он поставлен, а а prio- ri исключительно в понятиях чистого разума»7. Вся моральная философия, утверждает Кант, все- цело покоится на своей чистой основе. Она ни- чего не заимствует из знания о человеке (из ан- тропологии), а дает человеку как разумному су- ществу априорные законы. В своей подлинности — а это, по Канту, более всего важно именно в практической области — нравственный закон мо- жет быть отыскан только «чистой философией». По мнению Канта, философия, которая переме- шивает «чистые» (т. е. априорные) принципы с эмпирическими, не заслуживает даже имени фи- лософии, особенно же моральной философии. Вот почему основа этики — «метафизика нравственно- сти». Она должна исследовать идею и принципы возможной чистой воли, а не действия и условия
7 Иммануил Кант. Сочинения в шести томах, т. 4, -ч. 1. М., 1965, стр. 223.
человеческой воли, которые большей частью чер- паются из психологии.
Исследуя высший принцип моральности, Кант опирается как на центральное — на понятие «доб- рой воли». Именно в значении, какое Кант при- писал этому понятию, сказалась отсталость и сла- бость немецкого буржуазного класса. «...Бессиль- ные немецкие бюргеры,— писали Маркс и Энгельс,—дошли только до «доброй воли»»8. И действительно, согласно Канту, доброта воли из- меряется не тем, что ею реально производится или исполняется; она добра «не в силу своей при- годности к достижению какой-нибудь поставлен- ной цели, а только благодаря волению, т. е. сама по себе». Если бы эта воля была даже совершен- но не в состоянии доводить до конца свое наме- рение; если бы ею ничего не было бы использова- но и оставалась бы одна только добрая воля, то все же, по словам Канта, она «сверкала бы подобно драгоценному камню сама по себе как нечто такое, что имеет в самом себе свою полную ценность» 9.
Понятая таким образом, «добрая воля» отделяет начисто цель от ее практического осуществления: она превращается в самоцель, в совершенно фор- мальное понятие. Кант прямо утверждает, что ис- тинное назначение практического разума должно состоять в том, чтобы быть причиной воли не в качестве средства для какой-нибудь другой цели. Безусловно добрая воля, неопределенная по отношению ко всем объектам, «будет содержать в себе только форму воления вообще»10.
И в «Критике практического разума», и в пред- шествующих ей «Основах метафизики нравствен- ности» речь идет лишь о чисто формальном опре- делении нравственного закона. Каким же должно быть, согласно Канту, это определение?
Форму повеления Кант называет императивом.
Императив обращается к такой воле, которая по
8 К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 3, стр. 182.
9 Иммануил Кант. Сочинения в шести томах, т. 4, ч. 1, стр. 229.
10 Там же, стр. 288.
своему свойству не определяется этим императи- вом с необходимостью. Императивы говорят, что поступать таким-то образом хорошо, но они гово- рят это о «такой воле, которая не всегда делает нечто потому, что ей дают представление о том, что делать это хорошо»11. Императивы всегда предполагают несовершенство воли разумного су- щества. Для божественной воли нет никаких им- перативов: воление здесь уже само по себе необ- ходимо совпадает с законом.
Императивы, по Канту, бывают гипотетические и категорические. Если поступок, предписывае- мый императивом, хорош только в качестве сред- ства для чего-нибудь другого, то мы имеем дело с гипотетическим императивом. Но если поступок представляется как хороший сам по себе или как необходимый для воли, а сама воля согласуется с разумом, то императив будет категорическим. Гипотетический императив говорит только, что по- ступок хорош для какой-нибудь цели — возмож- ной или действительной. Напротив, категориче- ский императив признает поступок необходимым объективно, безотносительно к какой бы то ни было цели.
Императивы возможны не только в области эти- ки, но и в области наук. Каждая наука имеет практическую часть, где указывается, что какая- нибудь цель возможна, и где даются императивы, научающие тому, каким образом эта цель может быть достигнута. При этом, однако, в науках во- прос о том, хороша ли сама цель, вовсе не ста- вится; вопрос состоит только в том, что необходи- мо делать, чтобы данная цель была достигнута. Такие императивы относятся не к этике, а к уме- нию. Кант поясняет различие между категориче- ским императивом нравственности и практически- ми правилами науки на примере постулатов гео- метрии. Чистая геометрия имеет постулаты или практические суждения, которые не заключают в себе ничего, кроме предположения, что нечто мо-
11 Иммануил Кант. Сочинения в шести томах, т. 4, ч. 1, стр. 251.
жет быть сделано, если только потребуется, чтобы это было сделано. Это единственные суждения геометрии, которые касаются существования. Это практические правила, зависящие от пробле- матических условий воли.
Напротив, в случае категорического импера- тива нравственности воля действует не в зависи- мости от проблематического условия, а безуслов- но, непосредственно и объективно — через закон. Чистый практический разум есть непосредственно законодательствующий разум. В нем воля высту- пает как независимая ни от каких эмпирических условий, как «чистая воля», движимая «одной лишь формой закона». Здесь воля априорно опре- деляется формой правила. И Кант разъясняет, что
«только с законом связано понятие безусловной и притом объективной и, стало быть, общезначи- мой необходимости»12.
Указанным пониманием нравственного закона, или категорического императива, определяются основные особенности этики Канта. Эти особенно- сти: 1) крайне формальный характер этики; 2) от- каз от построения этики как учения об условиях и средствах, ведущих человека к счастью; 3) про- тивопоставление нравственного долга влечению, прежде всего чувственной склонности.
Нравственный закон, как его понимает Кант, совершенно формален. Он ничего не говорит и не может говорить о том, какими содержательными принципами должно руководствоваться поведение. Всякая попытка использовать нравственный за- кон как предписывающий некоторое определение нравственного поступка по его содержанию ка- жется Канту несовместимой с самими основами нравственного закона: с его безусловной всеобщ- ностью, с его полной независимостью от каких бы то ни было эмпирических обстоятельств и усло- вий, с его автономией, т. е. независимостью от всякого интереса.
По убеждению Канта, никогда нельзя относить к нравственному закону такое практическое пред-
12 Там же, стр. 255.
писание, которое заключало бы «материальное» (т. е. содержательное), а следовательно, эмпири- ческое условие. Всякая «материя» практических правил всегда основывается на субъективных ус- ловиях. Но субъективные условия не могут дать ей общезначимости для разумных существ, кроме только обусловленной. Поэтому необходимость, которую выражает закон нравственности, не долж- на быть естественной необходимостью, она мо- жет состоять «только в формальных условиях воз- можности закона вообще»13.
Таким образом, закон нравственной воли пола- гает эту волю совершенно в другую сферу, чем сфера эмпирическая. Единственный принцип всех моральных законов и соответствующих им обязанностей состоит в «автономии воли»14 , в независимости от всякой «материи» закона, т. е. от желаемого предмета, и вместе с тем в определении свободного выбора одной лишь все- общей законодательной формой. В противополож- ном случае возникает то, что Кант называет «ге- терономией произвольного выбора».
Формализм этики Канта — обличье ее идеали- стической сущности, а также ее направленности против всякой попытки обосновать нравствен- ность эмпирически. Все эмпирическое, согласно мысли Канта, не только совершенно непригодно к тому, чтобы прибавить что-нибудь к формаль- ному принципу нравственности, но «в высшей степени вредно для чистоты самих нравов»15.
Принцип автономии означает у Канта, что нравственная воля имеет предметом самое себя как волю, устанавливающую всеобщие законы. Здесь практический принцип и императив, кото- рому подчиняется воля, безусловны, так как не могут иметь в своей основе никакого интереса.
Отсутствие понятия об «автономии» нравствен- ной воли привело, по мнению Канта, к крушению
13 Иммануил Кант. Сочинения в шести томах, т. 4, ч. 1, стр. 361.
14 Там же, стр. 350.
все предпринимавшиеся до него попытки обосно- вания этики. Предшественники его, разъясняет Кант, видели, что нравственный долг связан с за- коном, но не догадывались, что человек подчинен только собственному и тем не менее всеобщему законодательству. Человек должен поступать, со- образуясь со своей собственной волей. Однако воля эта устанавливает всеобщие законы. Так как человека представляли только подчиненным зако- ну, то этот закон должен был заключать в себе какой-нибудь интерес как приманку или при- нуждение. Он не возникал из воли самого чело- века; что-то другое заставляло его волю поступать законосообразно. Но таким путем приходили не к понятию долга, а только к необходимости по- ступка из какого-нибудь интереса — собственного или чужого. Такой императив «должен был всегда быть обусловленным и не мог годиться в качестве морального веления»16 .
Дата добавления: 2019-01-14; просмотров: 387; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!