Следы акта речи,  и наукометрическая аналогия 6 страница

Исследователи единодушно отмечают «поразительную силу» памяти индивидов в этом типе культуры, ее емкость, конкрет­ность, детализацию [27, с. 73—78]. Но какими бы огромными ни были емкость и разрешающая способность такой памяти, это все же человеческая память, возможности которой небез­граничны. Если в матрице фрагментирования использован принцип индивидуализации, т. е. одно и то же имя не может принадлежать сразу двум или многим индивидам, и если коди­рование постоянно должно удерживаться в горизонте эмпирии, то емкость кода и его историческая глубина вряд ли могут быть значительными. Трудно, конечно, точно определить эту емкость, но более или менее очевидно, что социальность этого типа едва ли способна организовать в единое целое числен­ность порядка миллиона или даже десятка тысяч индивидов, тем более транслировать столь сложное единство. За какими-то пределами общества этого типа должны либо «почковать­ся», дублируя социокоды, либо же тем или иным способом ог­раничивать рост численности.

Значительно менее изучена трансмутация, общение по пово­ду познания. В принципе понятно, что и этот первичный лично-именной способ социального кодирования не может обойтись без преемственной трансформации матрицы фрагментирования либо за счет изменения текста имен, либо за счет умножения имен.

Что касается умножения имен, то этот способ очевидно лимитирован возможностями памяти старцев и почти столь же очевидно его лимиты были исчерпаны задолго до того, как эти социокоды появились в поле зрения европейских миссионеров и исследователей. Известную терпимость к новым, не несущим социальной нагрузки именам, которую фиксируют сегодня у некоторых племен путешественники и полевые исследователи, следует, возможно, приписать либо наличию у этих племен ве­ликих открытий, «абсолютного оружия» типа отравленного наконечника, которые ослабили пресс коллективизма, необхо-

100

димость сохранения ситуаций коллективного действия, либо же симбиозу с другими типами культуры и специализации на ос­нове обмена.

Более прозрачен, доступен для наблюдения и понимания процесс трансмутации через изменение текста имен. Он может быть понят как утилизация шума методами социальной селек­ции. Даже детально запрограммированное в рамках ситуации коллективного действия поведение индивидов не исключает отклонений от программы, промахов, сбоев, неудач, т. е. субъ­ективного шума на уровне отдельных поступков, вообще-то в социальностях этого типа функционируют эффективные сред­ства борьбы с субъективным шумом: допустивший сбой или промах охотник проходит ритуал очищения-исправления, иног­да весьма болезненный, возвращая вышедшее из формы тело в кондиционное состояние. Но если неосознанное или сознатель­ное отклонение приводит к очевидному успеху, отношение к такому шумовому эффекту кардинально меняется. Его, так сказать, «публикуют» обычно тем же составом участников, в деталях имитируя ситуацию, в которой возникло новое пове­денческое решение, отмечают такое событие праздничным пи­ром и вообще всячески вдалбливают в память старцев состав и результат нового маневра. Если акт этой своеобразной пуб­ликации удается, у новинки появляются шансы на социализа­цию, на включение в состав имени. В акте передачи имени новому носителю она уже будет присутствовать в тексте имени как программа среди программ, т. е. перейдет из фенотипа конкретной деятельности в генотип социальной трансляции.

Хотя экологические ниши первобытных обществ достаточно устойчивы и за древностью существования соответствующих социокодов в этих нишах вряд ли существует широкое поле для появления новых ситуация коллективного действия, т. е. для решения познавательных проблем методом поиска, проб, гештальта, полностью исключить появление таких ситуаций нельзя, да и для понимания генезиса существующих социоко­дов явно недостаточны методы эволюции и почкования освоен­ных прежде ситуаций. Хорошо документированными выявле­ниями гештальта являются, на наш взгляд, первые контакты с европейцами. Судя по разнообразию встреч европейцев с аборигенами, вторжение новых ситуаций, требующих коллек­тивного действия, в обжитую экологическую нишу вызывает обычную в таких случаях поисковую активность методом проб и ошибок, когда первый контакт не предопределяет второго и лишь из множества независимых гештальтных решений от­бираются для типизации наиболее устраивающие по резуль­тату.

Важным фактором трансмутации является и ограниченная историческая глубина социокода. Основанные на коллектив­ной памяти старцев социокоды вряд ли способны иметь глуби­ну более двух-трех поколений, удерживать в памяти ситуации

101

и программы, не встречающие подкрепления деятельностью на протяжении жизни нескольких поколений.

Естественным результатом этого ограничения по историче­ской глубине был бы дренаж не встречающих подкрепления программ из состава текста имени и появление известного «люфта» вместимости, готовности индивидов к пополнению текста имени новыми различениями. Побочным результатом ограничений по глубине была бы косвенная историческая се­лекция на наиболее устойчивые репродуктивные составляющие среды и деятельности: в актах ввода в текст имени новых раз­личений и дренажа морально устаревших или не встречающих подкрепления различений должно было бы возникать «левое смещение» — сдвиг наиболее древнего, общего и устойчивого к началу текстами соответственно сдвиг внешнего восприятия смысла имен носителями других имен к началу текста имени. Этот процесс «левого смещения» вряд ли несет в лично-имен­ном кодировании какую-либо социальную нагрузку: в актах посвящения текст и в древней, и новой части воспроизводится полностью, программирование индивида в имя не может быть частичным. Но в других типах кодирования, прежде всего в традиционном или профессионально-именном, где в качестве основного транслятора устойчивых навыков используется семья, левое смещение текста имени позволяет уводить освоенное зна­ние, в «подкорку» семейной трансляции и освобождать имена, редуцируя их тексты, для более активной социализации нового знания.

В целом социокод лично-именного типа лимитирован по объектам деятельности совокупной социальной потребностью, т. е. химизмом, темпом совокупного обмена веществ, распреде­лением необходимых составляющих такого обмена по доступ­ным для социума объектам среды. По форме знания социокод определен физическими прежде всего возможностями индивида как основного субъекта социально значимой деятельности и в энергетическом и в кибернетическом плане; в такой социокод очевидно невозможно ввести теоретическое знание, не имеющее прямой связи с поведенческой эмпирией деятельности.

На эти объективные и физические ограничения накладыва­ются и субъективные—вместимость человеческой памяти, и прежде всего, памяти старцев. Субъективные ограничения ли­митируют объем принятого социокодом к трансляции знания, а через него и объем возможной социально-полевой деятельно­сти и предельные значения численности социума. Поскольку все ячейки матрицы фрагментирования всегда должны быть заняты индивидами, т. е. имена как адреса распределения со­циально необходимой деятельности не могут пустовать, лично-именное кодирование предполагает известную избыточность претендентов на взрослые имена. Возможны, и они описаны в литературе, случаи, когда индивид проходит по жизни, оста­ваясь «кандидатом» в члены общества, но так и не становясь

102

полноправным его членом. Поскольку же возможность отчуж­дения избыточного продукта в деятельности по лично-именно­му социокоду крайне невелика, избыточность не может быть значительной, она должна либо гаситься искусственными, мера­ми, либо вести к почкованию племени.

Транслируемая по лично-именному коду социальность во многом еще близка к механизмам биологического кодирования, о ней можно сказать словами Маркса, что сознание здесь за­меняет человеку инстинкт, «что его инстинкт осознан» {5, с. 30]. Правда, это «инстинкт коллективный», распределенный по группе деятелей, и неосознанным, невоспроизводимым (в актах программирования хотя бы) он быть не может. Сближает лич­но-именной социокод с биологическим кодированием и то об­стоятельство, что в этом способе кодирования не обнаружи­вается сколько-нибудь явного вектора трансформаций, т. е. за лимитами дозволенного вместимостью памяти старцев мы вряд ли имеем право говорить о развитии как преемственной векторной трансформации социокода. Эволюция лично-именно­го кодирования в этом отношении носит очевидно пассивный характер оптимизации приспособления к экологической нише, не способно активно перекраивать условия собственного суще­ствования за счет изменения самой этой ниши. Иными словами, трансформации лично-именного социокода — производно от из­менений среды — могут в погоне за оптимальностью приспособ­ления «петлять», «пересекаться», если среда в своих парамет­рах подвержена циклическим изменениям. В этих кругах и петлях, правда, идут процессы становления формы, накапли­ваются категориальные потенциалы языков и происходит многое другое по линии совершенствования субъективной стороны - кодирования, но, если социокод уже достиг насыщения с точки врения вместимости коллективной памяти старцев, говорить  здесь о развитии как об увеличении объема транслируемого знания едва ли уместно.

Вместе с тем налицо и глубочайшие различия между биоло-гическим и социальным лично-именным кодированием. Они связаны главным образом с оперативностью, точностью, малой инерционностью и эффективностью кодирования. Уже само по себе сокращение «срока жизни» индивида для общества — периода пребывания в носителях взрослого имени — дает обычный«биологический» эффект снижения инерционности и уско­рения процессов трансформации (больше поколений в единицу ремени). Но основное значение имеет тот факт, что прямое каковое кодирование индивида в деятельность сводит к мини-гуму потери на мутационный разброс, т. е. не требует той ог-омной избыточности для селекции мутантов на выживание, вторая лежит в основе биологической эволюции. Трансформация социокода совершаются как акты прямого перекодирования имени, сохраняя в этих актах лишь оптимальные «мутации». и отказывая в социализации «мутациям» вредным или

103

морально устаревшим (ошибки, промахи, неудачи). Этот пря­мой, избегающий вероятностных решений путь преемственной трансформации деятельности характеристик вида с самого на­чала дает эффект необратимости перехода из животного в со­циальный мир. Темпы эволюции биокода и социокода попросту несравнимы.

Нельзя, конечно, отрицать «погоню» биокода за социокодом: тысячелетия социального кодирования дают, видимо, какой-то специфический осадок в генофонде человечества, который поз­воляет, скажем, воспитанному в животной среде человеческому ребенку быть животным, но не позволяет воспитанному в чело­веческой среде животному стать человеком. Будь социокод чем-то кристаллическим, омертвевшим, остановленным в транс­формациях, биокод рано или поздно «нагнал» бы его и погло­тил, т. е. превратил бы социальность человеческую в социаль­ность естественно-биологическую типа социальности пчел, му­равьев, термитов. Мы вовсе не случайно говорим об этом. Большинство современных утопий и антиутопий тяготеет то к улью, то к муравейнику как к средствам и целям искорене­ния зла и, говоря терминами Салтыкова-Щедрина, к сочетанию «идеи прямолинейности с идеей всеобщего осчастливлення» [45, с. 82], к чему нас влечет методология «точных подходов» и математических интерпретаций счастья. Но, к счастью чело­вечества, как нам кажется, гибкость и эффективность методов социального прямого кодирования, высокие темпы трансформа­ции социокодов, где человек всегда выступает неопределимым до поры до времени источником подлежащего утилизации шума, делают несостоятельными надежды вернуться к биоло­гическому кодированию, а с ними и надежды на реализацию утопий и антиутопий.

Детализированное описание лично-именного кодирования способно возбудить опасения и сомнения . в плане возможных расистских истолкований этой «первобытной» картины. Если бы существовала жесткая связь между социальным и биологиче­ским кодированием, такое истолкование было бы неизбежным, вопрос о типологических различиях социумов смещался бы из сферы знака в сферу гена, а ген — это уже «природа», это уже табу для человека науки, который способен «открывать» нечто в природе, но не менять и переиначивать это открытое. Сам точный метод опытной науки, который исключает идею альтер­нативности связи между поведением и внутренним свойством объекта изучения, стал бы и гарантом и орудием расизма.

К счастью для человечества, такая связь между биокодом и социокодом не прослеживается и не подтверждается эмпири­чески, тогда как свидетельства в пользу отсутствия жесткой связи выглядят достаточно убедительно. Например, не такая уж гуманная практика американцев обеспечивать кадры радистов флота индейцами из редких и малоизученных языковых общно­стей, чтобы избежать шифра, показала на многочисленных слу-

104

чаях, что первое же поколение детей «первобытного» генети­ческого пула, воспитанных в обыкновенных европейских усло­виях (в нормальных школах Гонолулу, например), ничем не отличается от детей европейского генетического пула. То же самое относится и к генетическим пулам других культур. До­статочно в этой связи напомнить, что одно из крупнейших открытий современной науки сделано традиционными по пулу, американизированными китайцами Яном и Ли.

Профессионально-именной тип кодирования

 

Основной модификацией, отличающей матрицу фрагменти-рования профессионально-именного социокода от матрицы лич­но-именного социокода, является массовое программирование индивидов в одно имя, устранение правила: в любой заданный момент времени у каждого взрослого имени может быть один, и только один носитель. Именно это правило делало вмести­мость коллективной памяти старцев существенным определите­лем возможных объектов транслируемого знания, объемов со­циально необходимой деятельности, численности общества. От­каз от этого правила и выход за пределы вместимости памяти старцев стали возможными, во-первых, в результате роста в технологическом арсенале социальности доли ситуаций инди­видуального, использующего сложные орудия, действия в ущерб ситуациям коллективного действия, а во-вторых, в результате появления института семьи как весьма емкого и эффективного транслятора освоенного старшими знания, которое передается подрастающему поколению методами прямого подключения к практической деятельности старших.

Появление семьи меняет структуру социальной памяти, раз­лагая ее на оперативную, требующую текстуального оформле­ния, фиксации в знаке, и на память долговременную, «подкор­ковую», «семейную», которая в силу освоенности навыка и трансляции его через подражание старшим не требует уже вы­хода на текстуально-знаковый уровень.

С другой стороны, падение роли типизированных ситуаций коллективного действия в жизни общества с переходом к зем-леделию подтачивало интеграционную основу социокода. Имена как адреса распределения социально значимой деятельности уже не переплетаются в узлы единых по цели действий, различенных по индивидуальным сопряженным программам исполнителей, так что появление профессионально-именного кодирования потребовало перехода на новое основание интеграции фрагментов деятельности в общесоциальное целое. Это новое основание было найдено на путях функциональной переориен­тации имен.

Если в лично-именном социокоде имена работали почти исключительно в режиме различения как ограниченные воз-

можностями индивида адреса распределения деятельности, они же — ячейки матрицы фрагментирования, то теперь, пол­ностью сохраняя эту функцию различения и изоляции посиль­ных для индивида фрагментов знания, оставаясь знаковыми фиксаторами результатов фрагментирования и ячейками матри­цы фрагментирования, имена получают дополнительную функ­циональную нагрузку интеграции. Они сводятся в единство по кровнородственному основанию, т. е. становятся семейством вечных имен (богов-покровителей профессий), каждое из кото­рых выглядит двуликим Янусом: а) программирует некоторую массу индивидов в деятельность, удерживая текст имени в рамках вместимости индивида и изолируя его от текстов дру­гих имен; б) экстралингвистическим способом, опираясь на идею кровнородственной связи, приводит деятельность массы про­граммируемых им индивидов как фрагмент целого к единству общесоциального корпуса социально необходимой деятельности.

Технологическим условием профессионально-именного коди­рования выступает наличие большого числа типизированных ситуаций индивидуального социально значимого действия, ко­торые могут стать основанием типизации индивидов в массо­вую группу-профессию, где каждый «делает одно и то же», может без затруднений использовать текст деятельности кол­леги по профессии, поскольку их тексты идентичны, образуют единый для общности профессионалов текст типизированных ситуаций и способов их социально значимого решения силами индивида.

Зто технологическое условие начинает выполняться с появ­лением земледелия — первой массовой профессии, производно от которой, от единообразия ее запросов на обеспечение и ус­луги получают статус массовости и другие профессии: ремесла, управление, защита. Между такими профессиями наблюдаются довольно строгие соотношения, регулирующие их численность. Очевидна зависимость этих соотношений от положения в зем- леделии, от возможностей земледелия отчуждать часть продук­та на нужды других профессий. Доля отчуждаемого продукта, как правило, невелика — 15—20% от произведенного, только в особо благоприятных для земледелия условиях (долина Ганга, например) она может значительно повышаться. В среднем же 20% отчуждаемого продукта земледелия могут рассматривать­ся и экономическим и демографическим законом традиционных обществ, живущих по нормам профессионально-именного коди­рования. 80% населения должно быть занято в земледелии, где также возможно почкование по профессиональному принципу, а 20% населения может распределяться в другие профессии, быть гончарами, плотниками, парикмахерами, кузнецами, вои­нами, писарями, правителями вплоть до мумификаторов в Египте или душителей в Индии.

Присутствие в механизме социального кодирования семьи как основного транслятора освоенных профессиональных навы-

106

ков делает либо все, либо подавляющее большинство профес­сий наследственными: сын наследует навыки отца. Межпро­фессиональная миграция обычно крайне невелика и носит ком­пенсирующий характер — институт ученичества, общественные работы, духовно-религиозные ордены не только поглощают из­быточное население, но и постоянно корректируют демографи­ческие параметры распределения населения в профессиональ­ную матрицу или, что то же, в матрицу фрагментирования корпуса социально необходимой деятельности по контурам сил и возможностей индивида.

Пытаясь разобраться в архитектонике традиционного обще­ства, опирающегося на знаковый каркас профессионально-именного кодирования, в возможностях и ограничениях этого общества, мы прежде всего должны обратить внимание на межпрофессиональные контакты, интегрирующие мир разли­ченных деятельностей в социальное целое. При описании лично-именного кодирования эта проблема стыка различенного на знаковом и поведенческом уровнях не столько ускользала от нас, сколько не требовала специального внимания: обобщающе-знаковое и репродуктивно-поведенческое различение, каким оно дано в имени и в поведении носителя этого имени, контак­тировало с другими именами и поведениями в сфере типизи­рованного коллективного .поведения — в ситуациях коллектив­ного действия. Теперь же положение значительно изменилось: профессионалы разобщены как раз в сфере поведения, не мо­гут приводиться к единству на этой основе.

Мы уже отмечали, что имена социокода как ячейки матрицы фрагментирования интегрируются кровнородственной связью порождения, т. е. на знаковом уровне целостностью всеобщего обеспечиваются идеей семьи, идеей, явно не имеющей отноше- _ ния к категориальным потенциалам языков. Вместе с тем эта идея очевидно противоречит реальной земной функции семьи —  основного транслятора профессиональных навыков. Рожденные, во бессмертные члены божественного семейства, они же — ячей­ки матрицы фрагментирования социокодов, различены именно по профессиональному основанию, и кровнородственная связь этих имен менее всего способна нести функцию трансляции или интеграции знания, выглядит скорее информацнонно-изолирующей прокладкой, чем каналом общения. В земной семье смертных индивидов все наоборот. Поэтому кровнородственная связь вечных имен как знаковая интерпретация всеобщего вряд ли отражает интеграцию на уровне поведения — земные контакты профессионалов. Здесь может оказаться свое, особое ; основание всеобщего.

---

Дата добавления: 2019-01-14; просмотров: 169; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!