Присоединяя очередную провинцию, король торжественно клялся соблюдать ее права и привилегии и подписывал хартию или договор, чтобы закрепить это соглашение.
ВВЕДЕНИЕ
В начале XVII века многие англичане верили, что существует план превратить Англию в абсолютную монархию.
J. Miller. 1987. Bourbon and Stuart. George Philip. P. 32
Начиная с Якова I и заканчивая сэром Эдуардом Коком и Джоном Пимом...
все соглашались с тем, что Англия — абсолютная монархия.
J. Н. Hexter. 1982. Parliamentary History. Vol. I. Sutton. P. 208
Несомненно, перед нами возникла проблема.
Возможно, в интересах консенсуса историки продолжают сглаживать оттенки реальности.
Или же значение слова «абсолютный» настолько универсально, что историки используют его по своему усмотрению, то есть по отношению к любому монарху, который обладал властью большей, чем то считали нужным ученые XX века.
Компаративный анализ еще более усложняет ситуацию.
По сравнению с английскими монархами, говорит нам один историк, Франциск I — «абсолютный» монарх.
Другой провозглашает Людовика XIV первым истинным воплощением «абсолютизма».
Но нет, одна из недавно вышедших работ убеждает нас в том, что поистине «абсолютистскими» правителями были просвещенные деспоты конца XVIII столетия.
Только они обнаруживали то пренебрежение традиционными правами и привилегиями, которое является главной составляющей этого понятия.
Эта бесконечная цепочка высказываний показывает, как трудно определить, что именно историки подразумевают под терминами «абсолютный» и «абсолютизм».
|
|
|
Очевидно, что они не согласовывали своих определений.
Фактически происхождение этих двух слов совершенно различно, и очень важно не смешивать их.
Слово «абсолютный» часто употреблялось в раннее Новое время,
термин «абсолютизм» был почти неизвестен до 1820-х годов.
Он-то и является предметом нашего исследования, хотя без слова «абсолютный» обойтись также невозможно.
По нашему мнению, термин «абсолютизм» неразрывно связан с четырьмя утверждениями.
Во-первых, «абсолютизм» по сути своей деспотичен.
При нем ущемляются права и привилегии подданных и попирается мнение тех учреждений, которые были призваны их защищать.
«Абсолютизм» — враг свободы.
Во-вторых, «абсолютизм» автократичен. Он не обращается к консультативным механизмам, диалог при таком режиме не поощряется, а принятие решений централизовано.
Государи отодвигают на второй план сословные представительства и корпоративные организации, через которые ранее осуществлялся обмен мнениями с властными группировками.
Власть монополизируется монархом и теми, кому он ее делегирует.
В-третьих, «абсолютизм» бюрократичен.
Он действует независимо от корпоративных организаций, обладающих собственной властью и интересами.
|
|
|
Используя агентов, зависящих только от короны, будь то чиновники или «новые люди», не связанные со знатью, абсолютные правители отделяют себя от общества и лишают народ возможности саботировать их повеления.
В-четвертых, «абсолютизм» никак не связан с Англией.
Историки-виги решили, что именно 1689 год ознаменовал окончательное размежевание между континентальным «абсолютизмом» и английской ограниченной монархией.
С этого времени Англию стали считать образцом свободы и управления через процедуру одобрения.
То, что будет сказано ниже, едва ли можно назвать бунтом против ортодоксии.
Недавние исследования показали, что все перечисленные тезисы неверно описывают то, что действительно делал и — или пытались делать — европейские монархи раннего Нового времени.
Здание «абсолютизма» дало трещину, и прежние клише теперь повторяются без воодушевления.
Сегодня кавычки, поставленные вокруг этого слова показывают, что оно потеряло значимость, однако некоторые историки демонстративно упорствуют в пунктуации. Здание еще держится, но, кажется, никто не замечает, что оно висит в воздухе.
|
|
|
Многие области изучаемой проблемы требуют соответствующих исследований и публикаций, и все же до сих пор никто не собрал достаточно материалов для ее окончательного разрешения.
Но, с другой стороны, не было предпринято и попыток сохранить концепцию «абсолютизма».
Можно бесконечно спорить о том, сколько именно характерных черт, которые уже были перечислены нами, необходимо для формирования «абсолютизма».
Полезнее было бы определить, сколько «не абсолютистских» черт нужно обнаружить, чтобы снять с исторического явления ярлык «абсолютизма».
Некоторые скажут, что это дискуссия о терминах: если исторический феномен описан верно, присвоенные ярлыки не меняют его сути.
Однако исторический опыт учит нас иному.
Терминология имеет свою власть, и ассоциации, вызываемые ею, могут накалять обстановку, не обязательно порождая при этом свет.
Будем серьезны.
Марк Блок писал однажды о неверных ярлыках, которые в конечном итоге обманывают нас относительно содержания.
Что значит имя?
Достаточно много, если оно искажает действительность.
В этой книге поставлены под сомнение два давних стереотипа.
|
|
|
Интерпретация истории все еще зависит от национальной гордости, и виг желает быть прогрессивным.
В Англии всегда подчеркивали современность своего ancien regime, а во Франции — своей Революции.
Историки обеих стран ошибочно признавали существование различий между французскими «абсолютными» монархами, которые монополизировали власть, и английскими «ограниченными» монархами, которые ее разделяли.
Большинство монархов являлись одновременно и «абсолютными» и «ограниченными».
Они были абсолютными, когда осуществляли свои обширные прерогативы, и ограниченными, когда вели переговоры с подданными об их правах.
Процедуры консультации и одобрения в «абсолютистской» Европе были столь же важными, как и в свободолюбивой Англии;
но при взгляде на это явление историков поражает избирательная близорукость.
Прошлое, как оказалось, дает неисчерпаемый материал для спекуляций.
За этими двумя официальными историями таится удобная для каждого уверенность, что и Англия и Франция шли верным путем, каждая своим.
Самодовольство — опасная основа для исторических изысканий: желаемое слишком легко принимается за действительное.
Пропаганда — жанр, который историки должны изучать, а не создавать.
Термин «абсолютизм» утверждался в историографии четырьмя основными способами.
Несомненно, монархи стремились установить свою власть над пестрой мозаикой подвластных им территорий и учреждений, чтобы сосредоточить принятие решений в своих руках и обеспечить их исполнение.
Что в данном случае послужило для них импульсом?
Марксисты считали, что понятие «абсолютизм» полностью характеризует существовавшую социально-экономическую систему.
Для них «абсолютизм» был механизмом, с помощью которого знатные землевладельцы угнетали крестьян.
В Восточной Европе дворянам было позволено сделать своих работников крепостными: за это знать должна была служить короне в армии или в бюрократическом аппарате.
В Западной Европе крепостное право исчезло.
Землевладельцы заменили феодальное принуждение крестьянства «абсолютистским» принуждением со стороны королевской власти, поскольку дворяне интегрировались в состав государственной машины, покупая должности.
К несчастью для этой теории, именно дворяне нередко были основными противниками «абсолютистского» государства, а в Швеции дворянство стало его жертвой.
Должности приобретали главным образом незнатные буржуа.
Хотя за столом монархов раннего Нового времени дворянство снимало сливки, оно не было единственным участником пиршества.
1 Противоположная точка зрения представляет «абсолютизм» спланированным воплощением теории, а не результатом действия обезличенных сил.
Эту модернизированную, действенную, целенаправленную и разумную версию монархии изобрели юристы, философы и епископы раннего Нового времени.
Но поскольку теория постоянно использовалась для оправдания желаний монарха, вряд ли именно она служила побудительным мотивом.
Ришелье демонстративно привлекал эту теорию для обоснования своих действий.
Более вероятным кажется то, что монарх использовал новые идеи при решении практических насущных задач, а не следовал грандиозному плану.
2 Две наиболее распространенные концепции «абсолютизма» считают главным фактором формирования «абсолютизма» практическую необходимость преобразований в стране.
Одна версия подчеркивает роль войны и «военной революции».
Характерным было увеличение французской армии от 50 000 человек в XVI столетии до 400 000 в 1700 году.
Это обусловило складывание фискально-военного государства, приспособленного к ведению войны и к выживанию в мире безжалостного соперничества.
Для этого нужно было вводить и собирать налоги, при необходимости можно было обойтись и без содействия пассивно сопротивлявшихся сословных представительств.
Чтобы увеличивать категории имущества, облагавшиеся налогом, нужно было поощрять экономическое развитие: торговля и промышленность находились в жестких тисках государственного регулирования.
Эти цели, в свою очередь, требовали создания бюрократии, не использующей тактики саботажа, к которой прибегали властные группировки.
Другая версия выдвигает на первый план стремление правительств эпохи раннего Нового времени улучшить духовное и материальное благосостояние своих подданных.
Трудно воспринимать всерьез шутки относительно пушечного мяса, которые можно встретить в мемуарах Фридриха II.
И все же концепцию «регулярного полицейского государства» следует принимать во внимание только в неразрывной связи с властью государя.
«Бедный крестьянин — бедный король» — таков был горький комментарий одного из советников Людовика XV.
3 Однако ни один из описанных вариантов развития не предполагает «абсолютизм».
Соответствующий социальный порядок достигался благодаря работе сословных представительств, гильдий и городских корпораций.
Новым элементом стало центральное регулирование тех сфер жизни государства, где ранее действовала местная инициатива или просто случай.
Попытки установить фискально-военное государство не требовали обращения к механизмам, которые традиционно связываются с «абсолютизмом».
Брюэр в своем недавнем исследовании показал, что именно такое государство было создано в Англии.
Отсюда, видимо, следует сделать вывод, что такую систему легче было построить в условиях парламентского, а не «абсолютистского» государства.
Возможно, это неверный вывод.
Едва ли во Франции не стремились создать фискально-военное государство «абсолютистскими» методами.
Там пытались использовать те же методы, что и в Англии — то есть процедуру одобрения и сотрудничество, поскольку это были единственные доступные и эффективные средства.
Во Франции попытка просто была менее успешной, главным образом из-за того, что в стране отсутствовало единое представительство.
4 Если сильная монархия создавалась через соглашение и сотрудничество, а не из-за необходимости удовлетворять военные нужды государства, тогда ее основанием следует считать умелое управление правящими элитами, а не вооруженные силы. Большие армии были скорее следствием сильной монархии, а не ее причиной.
Для ее понимания более важно учитывать восстановление идеологического единства знати, поскольку религиозные различия, порожденные Реформацией, были преодолены или отошли на второй план.
5 Не так давно один влиятельный ученый доказывал, что из перечисленных компонентов может быть сконструирована приемлемая модель «абсолютизма», но мы можем возразить: консенсус между монархами и правящей элитой был основой всех политических режимов Средневековья и раннего Нового времени.
6 В Польше между монархом и аристократией идеологический консенсус превалировал, но едва ли справедливо утверждать, что он породил «абсолютизм».
Поэтому следует попытаться разделить события раннего Нового времени и связанные с ними «абсолютистские» ассоциации.
При этом необходимо рассматривать систему управления в социальном контексте, но не в марксистском значении ее связи с эксплуататорскими классами, а в более тонком аспекте: существование этого режима было обусловлено современными социальными потребностями и условиями.
Например, слово «бюрократия» отсылает нас к категориям XIX или XX века.
Нам же следует реконструировать явления раннего Нового времени.
Кроме того, необходимо внимательно изучить тех персонажей, которые еще недавно считались вышедшими из моды: королей и министров, дворян и придворных.
Хотя сейчас они снова популярны, интерес к ним может оказаться непродолжительным.
В своем исследовании, которое имело широкий резонанс,
Брюэр сосредоточил внимание не на жизни королевского двора,
а на деятельности парламента и акцизной службы.
Кое-где, особенно в университетских городках Франции, предпочитают изучать историю «снизу вверх», то есть анализировать истребление кошек подмастерьями средневекового Парижа и контрацепцию среди крестьян Прованса.
Бунтовщики и браконьеры остаются более привлекательными, чем представители власти.
В первых трех главах моей книги в хронологическом порядке излагается история французской монархии в XVI, XVII и XVIII столетиях;
если концепция «абсолютизма» не выдерживает критики применительно к условиям этой страны, она не может ее выдержать вообще.
В главах 4,5 и 6 излагаются основные схемы, которые предлагается применить к истории Англии.
Главы 7 и 8 — широкое полотно, на котором пишут более тонкой кистью. В них анализу подвергаются отношения между королевской властью и правами подданных.
Глава 9 представляет попытку найти истоки мифа.
ГЛАВА ПЕРВАЯ.
ВАЛУА И РАННИЕ БУРБОНЫ.
НАСЛЕДИЕ СРЕДНЕВЕКОВЬЯ
История Франции раннего Нового времени начиналась с событий, которые в современных агентствах по продаже недвижимости называют контрактами об обмене.
До конца XV столетия крупные провинции, такие как Бретань и Бургундия, были феодальными владениями, более или менее независимыми от французской короны.
Графы и князья обладали в своих ленах суверенной законодательной и судебной властью, которая регулировалась комплексом местных обычаев, составлявших права и свободы региона по отношению к правителю.
Монарх был лишь самым крупным феодалом, его предка избрали на королевский престол в X веке.
Его активность ограничивалась границами королевского домена, области вокруг Парижа, которая по площади была меньше, чем многие феодальные владения.
Он постепенно присоединял к домену другие территории, но вереница дат показывает, сколько времени пришлось потратить на формирование границ современной Франции.
Лангедок был аннексирован в 1271 году,
Дофине — в 1338,
Нормандия — в 1358,
Гиень — в 1351,
Бургундия — в 1472,
Анжу, Мэн и Прованс — в 1381,
Орлеан — в 1399,
Ангулем — в 1515,
Овернь и Бурбон — в 1527 и
Бретань — в 1532 году.
С точки зрения короля, эти действия были спонтанны.
Лишение провинций их прав рассматривалось лишь как наказание, законно налагаемое после военного поражения или подавления бунта.
Являясь феодом Священной Римской империи, Дофине не могло войти в состав королевских земель, так как в этом случае король оказался бы вассалом императора.
Вместо этого владение передавалось его наследнику (отсюда происходит слово «дофин»).
Присоединяя очередную провинцию, король торжественно клялся соблюдать ее права и привилегии и подписывал хартию или договор, чтобы закрепить это соглашение.
Дата добавления: 2019-01-14; просмотров: 127; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!