О состоянии предложений (Пятигорский А.)
«Ответы на любые вопросы при внешнем совершенстве и безукоризненности формы могут быть ответами на неправильные и ненужные вопросы»[75].
Люди по-разному работают со смыслами. И они делают это на разных основаниях, исходя из внутренних предпосылок, которые подтолкнули к определенному способу виденья осмысленности. О состоянии текста возникает мысль, когда сталкиваешься с совсем иной структурой сознания, иной семиотикой и логикой осмысленности. Интересно переплетение поэтической и философской традиции мысли в китайской философии, в принципе недеяния, на состоянии которого написаны ее базовые тексты «Дао дэ Цзин», «Чжуан-Цзы».
Разговор о состоянии предложений можно начать с интересного примера перевода этих текстов по-своему работающего с языком и смыслами Б. Виногродского «Искусство игры с миром. Смысл победы в победе над смыслами»[76]. Исследуя, как на поле смыслов языка с ними работать так, чтобы смыслы передавались в резонансе со временем, он строит предложении на русском, но совсем иными образом, чем обычно: так виден и его язык как собственный, и как язык, соединяясь с иной логикой, становится полем для появления чистых от контекстов смыслов. Его работа с даосскими текстами и даосскими принципами (логикой) нам помогут здесь подойти к теме состояний предложений по-философски, а не из пространств психологии или психиатрии.
Состояние предложений – это способ сосредоточения в пространстве грезящихся смыслов. Мы будем анализировать высказывания по тому, что за состояния они вызывают.
|
|
|
Вот такое, например, высказывание «лучше к месту, чем умно» - это верность истине, внутренней глубинной эстетике, ибо необходимо выразить именно истину, некую феноменологическую точность.
Или еще такое состояние несет «Болезнь ума – не видишь, что нужно видеть» - о таких высказываниях сложно задуматься, они погружают сразу еще куда-то дальше возможных, уже имеющихся способов представления, и являют незыблемое. Потому, что несут однозначность состояния, слаженного с правдой.
Но чтобы такой работой заниматься напрямую, необходимо добраться до чистого обращения со смыслами, а для этого открыть поле языка, освобожденного от пут прошлого, закодированного переотсылками в мир уже случившихся историй, которым конец лежит в настоящем.
Из него и начинается поиски собственного языка, как предложение собственной игры (фразы уже начинают играть – как у Хейзенги по идее или Витгенштейна Л. уже по самому тексту).
Нужно провести дифференциацию собственного воображаемого, схватить места, где оно выходит к вкусу (стилю, авторству – собственных полей контекстов), а где оно имеет только промежуточное место остановки и тексту необходимо иметь чистоту, чтобы не оставлять в себе таких мест. Для этого тексты и ждут рождения автора: «Когда исследуешь иные возможные миры, пытаясь определить их топографию и конструкцию… самое важное… чётко различить градации возможного, или, если угодно, степень несбыточности. Свалка разноуровневых конструкций так и остается только свалкой. Для придания жизнеспособности необходимо чувство точной дифференциации воображаемого, своеобразный аналог литературного вкуса или музыкального слуха»[77]. То есть, мало порождать свои контексты – необходимо еще должным образом их разместить, чтобы возможно было стороннее считывание.
|
|
|
Поиски собственного языка
Эти поиски – это подключиться к разгадке насилия знака внутри естества телесности – и навязать свои правила игры[78], формулируя поле своей внятности.
Собственный язык открывается в малых единицах языковых пространств, через формулировку. Поиск – это история, переходящая в метафизику (как и динамика логики Гегеля Ф., и в поисках «М. Пруст и знаки» Делеза Ж.): сформулировать весь мир заново, обличить его беспрепятственно своим словом, невыскальзывающим помимо духа порядком слов – играя на границе игр беспечности и бездн происшествий. Так глаголюще звучит: дать явлениям мира новые имена, даже если они уже случались и сцепились как-то не так, это не повод оставлять их тянущими путами прошедшего, магнетическими остатками тянущими назад железного человека, лишенного сердца.
|
|
|
Методика же осуществления сей практики переоценки[79] перекликается с психиатрической практикой: не важно, чтобы было близко к «реальному» - сходному по происшествию, важно, чтобы озарило ясностью и устранило невротические цикл повторения. Ясно, что цепляет то реальное, что может и не иметь никогда адекватного выражения, да и не нужно это никому было, однако, постучавшись, заметилось – и вошло в ткань истории, как ее координата, преследующая человека через будущие ландшафты. Встреча с такими координатами и возможность адекватно их вобрать как инструмент ориентации – перешивание времени исторического как пространственные координаты времени, которое перемены шлет – есть индивидуализирование своего пространства. Собственный язык – обретает внутренние циклы, сшитые с ходом реального времени внутри объективного, неизменного пространства-бытия.
|
|
|
И может оказаться, что даосский метод исправления имен очень философски и психотерапевтически обоснован и на европейских полях смыслоизвлечений. Набором способов-методик понимания он преодолевает заслоненность новых перемен, токи качественно иного, времени. Пространство выстраивается с опозданием, однако оно тоже испытывает на себе неизбежность перестройки: самовосприятия, настройку восприимчивости и способа считывания.
Через эти конструкты, в которые воплощается мысль-форма, постепенно выстраивается собственный способ мысли, способный речить свободно, - и как-то по-своему, совмещая авторство и мысль (состояния и смыслы) в единый текст, объединенный едиными методиками выстраивания, способом организовать событие мысли[80]. Но Пятигорский интересно замечает, что поскольку «внешний наблюдатель не может одновременно рефлексировать над своим мышлением и наблюдать что-то как другое мышление», постольку «переосмысление понятия внешнего наблюдателя является критикой идеи всеобщности, универсальной философии вообще, какой бы эта философия не была по содержанию или методу. …наблюдательность – это критика всеобщности (поскольку не всё может наблюдаться и «всё» не может наблюдаться»[81]. - То текст выпускается автором как продукт, который только еще предстоит увидеть самому автору – поскольку именно актом отстранения, отпускания на волю – созданный текст начинает жить своей жизнью, и выступает уже не как объект непрестанного корректирования, но как текст, сообщающий содержание некоего мышления на данную тему. Так что само состояние, или – со-держ-ание (наличие «держателя») – возможно увидеть только на дистанции, путем дистанцирования и выстраивая к тексту новое отношение: порой, требующее и дистанцию во времени. Кстати говоря, время в философии – часто обозначается тем фиксированным качеством изменения, которое и предстает на дистанции как состояние. То есть, чтобы узреть качество, или состояние, предложений текста, необходимо установить определенную дистанцию, что с легкость обеспечивается уникальностью переживания состояния в разных найденных способах достижения присутствия-замечания себя субъектом, которое в европейской мысли состоит в комбинировании нескольких по типу самоделанья практик-персоналий (напр., совмещение типов рефлексивных самоотчетов Кузанского Н., Хайдеггера М. , Витгенштейна Л., Делеза Ж. и Канта И. – ориентируясь на то, как устроен текст – и как он порождает определенную сборку самоделенья, а также тип мерцания).
Дата добавления: 2018-05-09; просмотров: 243; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!