Донаучная психология: практическое знание

 

История психологии, как известно, начинается с донаучной психологии, которую, по известному выражению П.Жане, "народ создает еще до психологов" [237, c.18]. С психологии, которая не осознает себя наукой (и ею, в общем-то, не является), а существует, обслуживая деятельность и общение людей. По характеристике М.С.Роговина, это психология, в которой знание и деятельность слиты воедино, обусловленные необходимостью понимать другого человека в процессе совместного труда, необходимостью правильно реагировать на его действия и поступки [237, с.18]. "Человек развивался и познавал свой субъективный мир по мере того, как овладевал внешним миром. Внутреннее становилось доступным через практическое взаимодействие с окружением" [237, с.37-38]. Не анализируя здесь в высшей степени увлекательный вопрос о происхождении и начальном развитии донаучной, имплицитной психологии, отмечу только, что не подлежит, по-видимому, сомнению факт, согласно которому основным методом такой психологии было житейское наблюдение. В основном оно носило внешний "объективный" характер: наблюдения за собственным поведением, за своими особенностями явно имели значение вспомогательное, дополнительное. В "первичной нерасчлененности" житейское наблюдение выполняло роль "эмпирического" метода. Своего рода "теоретическим" методом являлся метод интерпретации. Основу метода интерпретации составляли общелогические приемы познания: анализ, синтез, обобщение, абстрагирование. Таким образом, ведущими методами на этом этапе развития психологии являлись житейское наблюдение и последующая интерпретация: познавательная деятельность здесь регламентируется правилами языка и логики [237].

На мой взгляд, было бы неправильно сводить "начальную" донаучную психологию только к вышеописанной. Психология "вырастала" одновременно из различных источников, на что совершенно справедливо указывал Макс Дессуар. Он видел три корня психологии: религиозный (психософия); связанный с жизнедеятельностью (психобиология); связанный с практическим познанием особенностей характера и т.д. (психогностика) [85]. Нельзя не учитывать также опыта переживания измененных состояний сознания: во время танцевальных оргий, экстаза, приема в пищу определенных веществ и т.д. [85, 230].

"Донаучная психология - порождение повседневной практической деятельности и общения людей - и не может никогда исчезнуть; более того, она продолжает развиваться, но уже не в рамках научных исследований, а главным образом в искусстве. Ценность любого произведения искусства прямо пропорциональна силе и правдивости отображенной в нем человеческой психологии. До сих пор, несмотря на совершенствование ее методов, истинное искусство в гораздо большей степени, чем наука, дает нам знание о психическом как отражении реальных жизненных ситуаций" [237, c.23].

Роль донаучной психологии не должна недооцениваться. Житейские представления о психическом существуют у каждого человека, они составляют ту основу, на которую "проецируются" научные построения. Имплицитные представления (т.н. "имплицитные теории" личности, мотивации, психики в целом и т.д.) человека, определяющие в значительной степени взаимодействие человека с миром, должны учитываться как одна из предпосылок формирования психологической теории. Здесь уместно вспомнить о понятии "мезокосма" , используемом в эволюционной эпистемологии Г.Фолльмера [296]. "Мезокосм - это когнитивное окно, которое открывается перед человеком, обремененным своей биологической природой. Это мир средних измерений, к которому адаптировался человек в ходе биологической эволюции. Мезокосм, согласно Г.Фолльмеру, это "когнитивная ниша" человека [128, c.179]. Мезокосм соответствует миру средних размерностей. Г.Фолльмер анализирует интуитивные представления о движении современного человека, констатируя сходство с физическими теориями средневековья. Утверждается, что эти предрассудки практически неустранимы [128]. Остается только выразить сожаления, что особенности интуитивных представлений человека о собственной психике не исследованы пока в достаточной степени. Возможно, что прогресс в этой области будет достигнут, когда научная психология ассимилирует опыт, накопленный в трансперсональной психологии [230, 79, 80, 78].

Важным признаком донаучной психологии является то, что ее "объект по существу не меняется (это всегда те люди, с которыми мы непосредственно соприкасаемся)" [237, c.19]. Донаучная психология, таким образом, имеет "объектное" происхождение. Для нее важен сам человек, можно сказать, что донаучная психология личностно-ориентированна. Для нее важны практичность (возможность использования) и целостность (предсказание поведения, поступков целостного человека). Так донаучная психология требует "заземления", практического знания. Роль донаучной психологии в современной психологии состоит, по-видимому, в том, чтобы отстаивать тенденцию к целостному ("объектному") и практически ориентированному познанию. К сожалению, особенности донаучной психологии изучены пока явно недостаточно. Полезным здесь может оказаться опыт исследования практического мышления - обобщений, возникающих у человека в практической деятельности [134].

 

Философская психология

 

Не имея возможности остановиться на другом потрясающе интересном вопросе - о переходе "от народных верований в души к учению философов" [222, с.487], т.е. от психологии донаучной к психологии философской, отошлю читателя к книге М.С.Роговина [237], где подробно изложена концепция А.А.Потебни - М.С.Роговина, представляющая собой возможную реконструкцию такого перехода. "Переход от объяснения в языке к объяснению с помощью языка был диалектичен: с одной стороны он служил предпосылкой развития абстрактного мышления, так как мысль вырывалась из первичных наглядно - образных связей; в то же время, бесконечно увеличивая возможности ее варьирования, этот переход приближал человека к реальности" [237, c.50]. К сожалению, здесь нет возможности говорить о возникновении и развитии философской психологии (см. об этом [237]). Отмечу только, что эта проблема до сих пор еще не подвергнута систематическому методологическому анализу, поэтому, можно полагать, ее исследование принесет немало весьма неожиданных результатов.

Возникновение философской психологии было значительным шагом вперед в познании психического; он был обусловлен прежде всего общим высоким уровнем развития античной эпохи, с которой и начинается философский период развития психологии [237, c.49]. "По сравнению с психологией, которая по уровню ей предшествует, для философской психологии характерным является поиск объяснительного принципа для психического и стремление установить общие законы, которым душа должна подчиняться, так же как подчиняются им и все природные стихии" [237, c.51-52].

Анализ философской психологии как таковой, к сожалению, выходит за рамки нашего исследования. Отмечу лишь, что философская психология (так же, как и донаучная психология) не имела специального метода для изучения психики. Новое знание в философской психологии получалось в результате использования метода интерпретации [237, c.24]. М.С.Роговин отмечал: "В этой истории науки особое русло остается за развитием психологических понятий. Здесь донаучная и философская психология не сменяются научной психологией, а порождаемые повседневной деятельностью людей продолжают существовать и развиваться наряду с нею" [237, с. 377]. И далее: "С того момента, когда психология декларативно отделяется от философии и становится самостоятельной экспериментальной наукой, ее дальнейшее развитие, казалось бы, должно укладываться в схему тех закономерностей, которые устанавливаются и для других наук. Но этому препятствует особая линия развития систем психологических понятий, обусловленная сложным взаимодействием и взаимообусловливанием всех трех психологий (донаучной, философской и научной - В.М.). Вследствие этого психологические понятия выступают как средство выражения особенностей человеческой деятельности, как средство фиксации и передачи опыта и вместе с тем как предпосылка и результат специально психологического исследования" [237, с.378].

Философская психология является необходимой составляющей психологической науки в целом. Попробуем проследить, какую роль выполняла в психологической науке философская психология. Поскольку начиная с тридцатых годов философской психологии в СССР практически не было, попытаемся проанализировать ситуацию, которая существовала до октябрьского переворота 1917 года. (Я здесь не затрагиваю чрезвычайно интересный и очень сложный вопрос о соотношении философской психологии и "философии диалектического и исторического материализма". Разумеется, проблемы философской психологии продолжали разрабатываться и в условиях жесткого идеологического давления. В качестве примера можно привести работы выдающегося советского философа, психолога и, безусловно, философского психолога Сергея Леонидовича Рубинштейна [246, 247, 250]). Возьмем за точку отсчета классическую единицу - "столетье с лишним" (Б.Л.Пастернак). Возьмем имя в психологии практически неизвестное - Сергей Николаевич Трубецкой. Из вышедших в последние годы руководств по истории психологии ни одно его имени даже не упоминает. (Единственное исключение составляет книга А.В.Петровского (1984), где это имя однажды упоминается: "Так, после опубликования в 1892 г. работы Введенского "О пределах и признаках одушевления" с возражениями автору выступили Лопатин, Э.Радлов, Н.Я.Грот, С.Н.Трубецкой и др." [205, с.13]. Это и не должно удивлять - любая история (в этом случае история психологии не исключение) пишется "победителями": с точки зрения истории научной психологии победителями оказались представители естественнонаучной, экспериментальной психологии. Философская психология - так казалось "победителям" - осталась в прошлом, как психология "донаучной" эпохи.

Итак, С.Н.Трубецкой (1862-1905), принадлежащий "к числу выдающихся представителей русской религиозной философии конца Х1Х - начала ХХ в." [65, с.3]. "Глубокий, широко образованный мыслитель, основательный исследователь, талантливый публицист и энергичный общественный деятель, С.Н.Трубецкой оказал большое влияние на развитие философской мысли в России" [65, с.3]. Добавлю - представитель русской философской психологии, неоднократно сотрудничавший в замечательном журнале "Вопросы философии и психологии", издававшемся под редакцией Н.Я.Грота с 1889 года. Журнал выходил до 1918 года. Проблемы философии (и философской психологии) стали совершенно ненужными новым хозяевам страны. Впереди были "философский пароход", Беломорский канал, главное управление лагерей, оформление и канонизация единственно верной, разрешающей все проблемы философии диалектического и исторического материализма. Все остальные философствования только затуманивали кристальную ясность нового учения... Мы же обратим внимание на самый первый номер журнала - кн.1 за 1889 год. Там на с. 83-126 опубликована первая часть статьи С.Н.Трубецкого "О природе человеческого сознания". Некоторые моменты этой работы будут проанализированы ниже. Отмечу, что данная статья включена в том сочинений С.Н.Трубецкого в известной серии "Философское наследие" (т.120) в 1994 году [285]. Обратимся к вышеупомянутой статье, останавливаясь лишь на некоторых, наиболее значимых моментах.

С.Н.Трубецкой начинает свою статью рассуждением о вечных "закрытых" вопросах философии: "Над ними долго и упорно бились, иногда в течение целых веков, и разошлись, не примирившись и не достигнув соглашения. Но чтобы не возобновлять бесплодной и утомительной борьбы, противники как бы вступают в безмолвное соглашение - молчать о главном, об общей вине своей. Подразделяя вопрос на множество частных пунктов, они сражаются на этих пунктах, обходя первоначальную причину спора. От времени до времени бывает, однако, полезно припомнить ее, сдунуть пепел с тлеющего угля" [285, с.483]. Мы обнаруживаем у Трубецкого удивительное созвучие идеям новейшей методологии: "В наш "век вопросов" столь многие из них потому и остаются без ответа, что они претендуют на самостоятельное значение и обсуждаются независимо от других, более существенных. И прежде чем испытать какие бы то ни было теории, отвечающие на различные вопросы, мы должны испытать самые эти вопросы. Ибо истинный ответ получает лишь тот, кто верно и хорошо спрашивает. Есть требования и от вопросов; и только выполняя эти требования, они становятся объективными, истинными вопросами. Истинный вопрос не измышляется и не загадывается, но составляет открытие; он определяется логически и исторически как природой исследуемой вещи, так и тем, что ранее было известно о ней" [285, с.483]. Подчеркивая важность изучения истории, Трубецкой отмечает: "И между тем на нас, стоявших вне движения европейской мысли и не имевших непосредственно ее живого предания, на нас, едва приступающих к изучению вопросов философии и психологии, особенно сильно ложится обязанность изучать эти вопросы исторически, в их взаимной логической связи и зависимости, в их внутреннем органическом единстве" [285, с.485]. Вряд ли стоит комментировать эти слова, звучащие сейчас едва ли не актуальнее, чем столетие назад. Трубецкой дает многочисленные примеры глубокого методологического анализа подходов к проблеме сознания в европейской психологии и философии, на которых мы не будем здесь останавливаться. Отмечу только, что звучит это по-прежнему актуально: и спустя сто лет существуют подходы к изучению сознания в рамках рационализма, эмпиризма, мистики. Трудно удержаться, чтобы не процитировать следующий фрагмент, представляющий интерес для истории науки: "Фактически исходною точкой каждой философии никогда не является ни личный опыт, всегда частный и весьма ограниченный, ни отвлеченное личное разумение, - мысль, свободная от всяких возможных предположений. Как бы мы ни ратовали против всевозможных умственных традиций, есть такие традиции, отрешиться от которых значит отказаться от опыта и умозрения и сойти с ума, впасть в идиотизм и афазию. Ибо один язык, на котором я мыслю, есть живая конкретная традиция, точно так же как целый ряд понятий, терминов, умственных навыков и приемов, частью унаследованных мною органически, частью же воспитанных во мне людьми. Далее, и опыт и умозрение предполагают, что имеют дело с реальными фактами, имеющими общие свойства и общее значение. Но эта объективная реальность и универсальность вещей и их свойств есть нечто такое, до чего никто не может дойти личным умом или личным опытом, - нечто такое, что мы вместе со всеми принимаем на веру, предполагая опыт и убеждение всех" [285, с.493-494]. Обратимся теперь к взглядам С.Н.Трубецкого на человеческое сознание. Критикуя западную философскую и психологическую мысль за рассмотрение сознания как феномена исключительно индивидуального, личностного, русский философ настаивает на коллективистичности, "соборности" сознания: "Я думаю, что человеческое сознание не есть мое личное отправление только, но что оно есть коллективная функция человеческого рода. Я думаю также, что человеческое сознание не есть только отвлеченный термин для обозначения многих индивидуальных сознаний, но что это живой и конкретный универсальный процесс" [285, с.495]. "Каждое индивидуальное человеческое сознание, пробуждаясь к жизни, развивает в себе свои врожденные способности и навыки при помощи старших, т.е. развитых зрелых человеческих индивидов. С одними врожденными наклонностями и способностями без посредства воспитания оно навеки осталось бы в зачаточном потенциальном состоянии, точно так же как без врожденных человеческих способностей никакое воспитание не могло бы возвысить данного субъекта над ступенью животного идиотизма. Достигая зрелости, сознательная личность живет самостоятельно и как бы независимо от других; на самом деле в совокупности других сознаний она имеет естественную норму и закон своей деятельности" [285, с.494]. С.Н.Трубецкого можно считать одним из "предшественников" знаменитой культурно-исторической концепции Л.С.Выготского. Сознание выступает как объект чрезвычайной сложности: "Таким образом, противоречия отдельных философов относительно природы человеческого сознания имеют действительное основание в самом этом сознании. Одни рассматривают его физиологические условия, другие - его метафизическое, идеальное начало; одни признают познание чувственным, всецело эмпирическим, ограниченным; другие раскрывают его логическую универсальную природу, его априорные элементы. И до сих пор никому не удалось достигнуть окончательного примирения этих противоположностей, так то возникает вопрос, может ли оно вообще быть достигнуто. Ибо если противоречие заключается в самой действительности, то всякое исключительно теоретическое его решение или упразднение будет поневоле недостаточным или ложным" [285, с.45]. Сознание рассматривается как зависимое от физиологии: "...зависимость его от физиологических условий - от нервов и мозга - не подлежит никакому сомнению" [285, с.545], но сведено к ней быть не может: "При всей несомненности той интимной причинной связи, которая существует между мозговыми отправлениями и психическими явлениями, сознание, как таковое, не может быть объяснено из чего-либо материального" [285, с.545]. Заслуживает внимания взгляд С.Н.Трубецкого на предмет и метод психологии: "Единственные объективные психические явления, подлежащие научному исследованию, суть психофизические явления.

Единственным научным методом в психологии может быть только метод экспериментальной психофизики, которая не задается метафизическими вопросами, но выясняет конкретную связь между органическими и душевными процессами. Мы видим, однако, что понимаемая ложно, психофизика ведет прямо к отрицанию души, - поскольку она выдает себя за целую психологию. На самом деле психофизика изучает не душу, а физические явления, связанные в нашем теле с психическими процессами" [285, с.575]. Я вынужден прервать цитирование текста С.Н.Трубецкого... Отмечу лишь, что там содержатся удивительные моменты: идеи, близкие теории коллективного бессознательного Карла Густава Юнга, теории личности Уильяма Джемса, современной трансперсональной психологии... И совершенно фантастическим выглядит замечание, согласно которому "воспоминания сохраняются в непрестанном обновлении мозгового вещества и мозговых клеточек" [285, с.568]. Напомним, что методы для проведения подобных исследований были разработаны едва ли не через столетие после работы С.Н.Трубецкого. В.В.Налимов в книге "Спонтанность сознания" приводит данные современных исследований, показавших, что атомы, из которых состоит мозг, заменяются в течение нескольких месяцев [189]. И, наконец, последнее замечание, касающееся развиваемой С.Н.Трубецким теории соборности сознания. Обоснованно полагая, что сознание нельзя объяснить ни бессознательным, ни физиологическим, Трубецкой выдвигает идею соборности сознания: "...человеческое сознание не есть только отвлеченный термин для обозначения многих индивидуальных сознаний, но что это живой и конкретный универсальный процесс" [285, с.495]. Замечу, кстати, что идея всеобщности, "кафоличности" разумного начала выдвигалась еще Аристотелем: "...самая душа, индивидуализированная в каждом живом существе, есть по существу своему нечто универсальное. И в полном осуществлении своей энергии, в познании вещей, в такой индивидуальной душе проявляется действие сверхличного духовного начала" [285, с.492]. Идея соборного сознания критиковалась современниками С.Н.Трубецкого. В частности, Л.М.Лопатин по этому поводу отмечал: "В самом понятии соборности сознания, в котором кн. С.Н.Трубецкой положил ключ к решению всех проблем, заключалась известная двусмысленность: отчасти оно означало коллективность, отчасти субстанциональное единство сознаний, отчасти оно обозначает только идеал, еще подлежащий осуществлению, отчасти вполне реальное свойство нашей душевной и умственной жизни. Все эти значения недостаточно различены и формулированы" [159, с.54]. Не входя в анализ этого вопроса (см. об этом статью П.П.Гайденко [65, с.25-27]), отмечу лишь, что Трубецкой упоминает "абсолютное, от века достигнутое, совершенное, довлеющее себе и заключающее в себе цель всякого возможного развития" [285, с.544]. "Без такого вселенского сознания, обосновывающего отдельные сознания и организующего их, отдельный ум не обладал бы самою возможностью истинного логического знания. Без такого вселенского сознания не было бы никакого сознания и не было бы развития, ибо одно - возможность, одна - потенция не может сама собою осуществиться. Здесь мы приходим к учению великого Аристотеля, которое мы считаем краеугольным камнем метафизики: всему возможному, еще не дошедшему до своего конца, еще недоразвившемуся до своей предельной и безусловно желательной формы, противолежит вечная идеальная действительность или энергия, вечно достигнутая цель" [285, с.544]. Нельзя не заметить удивительного созвучия идей, высказанных в конце прошлого века князем С.Н.Трубецким, концепциям ультрасовременного холономного подхода, еще только получающего теоретическую и экспериментальную проработку (см. об этом [366, 230, 79])... Автор приносит извинения за столь обильное цитирование работы Сергея Николаевича Трубецкого. Может быть, у читателя создалось какое-то впечатление о рассматриваемой статье. Еще раз подчеркну, что С.Н.Трубецкой был далеко не самым известным философским психологом в России конца прошлого века.

Попробуем теперь, опираясь на изложенное выше, представить роль философской психологии в общем потоке психологической науки. Повторю, что полагаю необходимым сосуществование в "теле" психологической науки различных психологий. Как уже говорилось выше, действительный, подлинный предмет психологии - "психэ" - предмет совершенно особый. Ввиду отсутствия методов для изучения этого предмета, наука (психология) постоянно осуществляет "подмену": в результате реально изучается нечто с этим предметом связанное, но вместе с тем явно не совпадающее, отличное (то самосознание, то поведение, то деятельность, то...). История психологии - история поисков предмета психологии.("Бедная, бедная психология. Сперва она утратила душу, затем психику, затем сознание и теперь испытывает тревогу по поводу поведения" [341, c.5]). Научная психология строит теорию своего реального предмета, представляя дело таким образом, будто никакого различия между предметом декларируемым и реальным не существует. Однако, это не так. Карл Густав Юнг, один из величайших психологов нашего столетия, прямо говорил о том, что психика является "неизвестным фактором" и "мы еще очень далеки от того, чтобы даже приблизительно понять его сущность" [388, S.418]. Это очень важный момент. Если мы далеки от понимания сущности психического, то важно не принимать неоправданных ограничений, определяющих, в частности, диапазоны возможных пространств психической реальности. Философская психология и призвана не давать научной психологии отрываться от своего подлинного (пусть еще не постигнутого, окруженного ореолом тайны) предмета, возвращаться к нему. Напомню, что С.Н.Трубецкой предостерегал от искушения принять результаты психофизического исследования за целую психологию. Эту функцию, которая состоит в том, чтобы выявлять отношение между декларируемым и реальным предметом, не допускать неоправданной редукции, сведения можно назвать предметной.

Философская психология имеет еще одну очень важную функцию - назовем ее условно эвристической. Именно она позволяет ставить новые вопросы (что уже само по себе, согласно Трубецкому, есть открытие). Поиск будет вести научная психология, она спланирует, построит исследование, которое подтвердит или опровергнет справедливость предположений философской психологии. Вообще продуцирование новых идей - важнейшая функция философской психологии. Соотнося различные смыслы, "играя" ими, философская психология создает возможности для разработок психологии научной. Из истории психологии легко видеть, что часто высказанная идея может "ожидать" разработки долгие годы.

Таким образом, философская и научная психология необходимо сосуществуют. У них различающийся предмет, разные методы, иные задачи. Кстати, так называемая практическая психология представляет собой еще одну, чрезвычайно любопытную составляющую общего "организма" современной психологии. Специфика практической психологии также должна быть проанализирована дополнительно. Для "нормального" развития психологии в целом необходимо "нормальное" соотношение потоков внутри нее. Если в силу каких-то причин возникают диссоциации, то появляются "нарушения" в развитии, оно становится "аномальным". В таких случаях особая роль принадлежит философской психологии, выполняющей "психотерапевтическую" функцию за счет порождения новых смыслов. Сейчас, когда российская психология переживает трудный период, связанный с "переоценкой ценностей", требуется такое "психотерапевтическое" воздействие философской психологии.

 

Научная психология

 

Во второй половине XIX столетия возникает научная психология. Хорошо известны признаки научной психологии: выделение особого предмета, использование специальных методов. В результате создается впечатление, что новая психология (научная, экспериментальная, физиологическая) отличается от старой (философской) кардинально: кончился век старой психологии и появилась новая. Родилась новая психология, все изменилось, все стало по-другому.

Одна из задач, стоящих перед автором настоящей книги, состоит в том, чтобы показать, что это не вполне так. Новая психология не была чисто экспериментальной (опытной, научной, физиологической), сохраняла многое от старой, философской психологии (точно так же, как философская психология сохранила в себе многие элементы психологии донаучной). Более того, философская составляющая просто необходима научной психологии. В третьей главе (разд. 3.1.) мы попытаемся проанализировать процесс становления научной психологии и продемонстрировать, что новые научные психологические концепции были значительно теснее связаны с философской психологией, чем обычно принято считать. Кстати сказать, сами авторы "новой" психологии, создавшие психологию как самостоятельную науку, вовсе не были радикалами, требовавшими решительного размежевания.

По моему убеждению, психология представляет собой специфическую область человеческого знания. Специфика в первую очередь состоит в том, что предмет психологии, по известному выражению Л.С.Выготского, "самый трудный из всего, что есть в мире". Специфика научного подхода к его исследованию состоит в том, что сложнейшее явление ("многомерное", микрокосм, "космопланетарный феномен" и т.д.) "подменяют" идеальным объектом. Собственно, иначе и быть не может - любая теория возможна, когда предмет точно определен. На деле это означает сведение – психологическую редукцию – потенциально сложнейшего явления к чему-то более простому. Например, можно сказать, что психика – отражение действительности. Действительно, ее можно рассматривать таким образом. Но это, разумеется, не вся психика. С другой стороны, если рассматривать психику по иному, то она раскроется как трансперсональный феномен (например, в аналитической психологии К.Юнга [331, 330, 334]). Механическое соединение вряд ли будет продуктивно. Честно говоря, такое соединение вряд ли возможно вообще: речь здесь идет, по сути, о разных психологиях. В чисто научной психологии (пока!) нет места трансперсональным феноменам. Трансперсональная психология может говорить, что научной психологии нет дела до реального живого человека и проблем его реального бытия... Тот же Юнг писал о психологии, "которая не имеет ничего общего с подробностями человеческой жизни и лишь парит в стратосфере абстрактных идей" [334, с.80]. И все же получается так, что самая научная психология содержит в себе элементы философской психологии (без которых научные изыскания не имеют смысла). Напомним, что человек не в состоянии выйти за пределы своего психического опыта (любое научное психологическое положение проходит верификацию опытом). Поэтому, видимо, правильнее говорить о психологии как науке, внутри которой сосуществуют элементы философской, донаучной и собственно научной психологии.

Больше сейчас о собственно научной психологии говорить вряд ли стоит, т.к. вся эта книга посвящена анализу инструментария, которым она пользовалась с момента своего возникновения (см. подробнее гл.3).

 

Кризис в психологии

 

Жан Пиаже, характеризуя развитие психологической науки, отмечал: "Науки более развитые, чем наша, уже давно пришли к пониманию того, что успехи науки в периоды ее кризисов обычно связаны с ретроактивной критикой употребляемых понятий, следовательно, с внутренней (и независимой от философии) эпистемологической критикой" [209, c.189]. О том, что кризисы плодотворны, писали и другие известные психологи. По мнению, разделяемому ныне многими, современная отечественная психология пребывает сейчас в состоянии глубокого кризиса. В третьем номере журнала "Вопросы психологии" за 1997 год помещена статья Е.Д.Хомской "О методологических проблемах современной психологии", в которой констатируется "наличие методологических трудностей в различных областях психологии" [303, c.113]. В заметке от редакционной коллегии фиксируется "ситуация методологического кризиса, сложившаяся в отечественной психологии за последние годы" [201, c.125]. Н.И.Чуприкова отмечает, что "приходится согласиться не только в целом с диагнозом, поставленным Е.Д.Хомской, но и с квалификацией его как очередного методологического кризиса, возникшего в отечественной психологии в связи с новой социальной и внутрипсихологической ситуацией (в частности, вследствие широкого распространения психоанализа, психотерапевтической практики и идей гуманистической психологии)" [314, c.126]. С тем, что в современной психологии существуют "острые теоретические и методологические трудности и противоречия", был согласен и В.В.Давыдов [83, c.127].

О наличии кризиса или серьезных методологических трудностей писали в последние годы В.П.Зинченко [226,101,102], О.К.Тихомиров [283], А.В.Брушлинский [34], И.П.Волков [49] и др. Кризис в психологии зафиксирован и зарубежными авторами [384, 67 и др.]. Складывается определенное и устойчивое впечатление, что факт кризиса - явно методологического - налицо. Сразу вспоминается знаменитый "открытый кризис" в психологии, описанный и проанализированный К.Бюлером [363] и Л.С.Выготским [60], К.Левином [113] и С.Л.Рубинштейном [249,248]. Есть ли связь этого кризиса с современным? Когда впервые возникли кризисные явления в психологии?

Удивительно, но датировка возникновения кризиса совпадает с датой возникновения научной психологии. Вот что писал об этом в книге, изданной в 1914 году знаток психологии и прекрасный методолог Н.Н.Ланге: "Кто знаком с современной психологической литературой, с ее направлениями и тенденциями, особенно в отношении принципиальных вопросов, не может, я думаю, сомневаться, что наша наука переживает ныне тяжелый, хотя и крайне плодотворный, кризис. Этот кризис, или поворот (начало которого можно отнести еще к 70-м гг. прошлого столетия), характеризуется, вообще говоря, двумя чертами: во-первых, общей неудовлетворенностью той прежней доктриной или системой, которая может быть названа, вообще ассоциационной и сенсуалистической психологией, и, во-вторых, появлением значительного числа новых попыток углубить смысл психологических исследований, причем обнаружилось, однако, огромное расхождение взглядов разных психологических направлений и школ" [148, c.69]. Н.Н.Ланге определил признаки кризиса: реально работал критерий "огромного расхождения" ("отсутствия общепринятой системы в науке") - если оно существует, то психология не имеет "основы", "фундамента", позиции по отношению к которым у большинства психологов должны совпадать.

Видимо, Н.Н.Ланге в датировке кризиса был точен. Франц Брентано в "Психологии с эмпирической точки зрения" (1874) писал: "Не столько в разнообразии и широте мнений, сколько в единстве убеждений испытывает сегодня психология острую нужду. И здесь мы должны стремиться приобрести то же, чего - одни раньше, другие позже - уже достигли математика, физика, химия, физиология; нам нужно ядро признанной всеми истины, которое в процессе взаимодействия многих сил затем быстро обрастет новыми кристаллами. На место психологий мы обязаны поставить психологию" [30, c.11]. Я думаю, под этими словами в конце второго тысячелетия могли бы подписаться многие современные научные психологи.

Эта работа не ставит задачи специального историко-психологического исследования возникновения и развития методологии психологической науки, поэтому ограничимся прослеживанием лишь отдельных моментов. Методологические вопросы вынуждены были затрагивать очень многие психологи. Традиционное для психологии обилие школ и подходов к изучению той или иной конкретной проблемы стимулировало обращение внимания на собственно методологические вопросы науки. На мой взгляд, особое внимание методологическим вопросам уделялось в России (а затем в СССР). Возможно, это связано с некоторыми особенностями российской ментальности - стремлением непременно "дойти до самой сути", а не довольствоваться прагматическими следствиями* . В силу известных обстоятельств после Октябрьского переворота 1917 года для российской психологии актуальной стала разработка методологии на определенных философских основах. Повышению внимания к методологическим вопросам способствовало обострение кризиса в мировой психологической науке.

Книга Н.Н.Ланге "Психология" [150], в которой открыто говорилось о кризисе в психологии, послужила своего рода "сигналом": свои "диагнозы" начали давать многие психологи. Хотя, исторической справедливости ради, следует отметить, что о кризисе в психологии писали и до Ланге: французский последователь В.М.Бехтерева Н.Костылев опубликовал в 1911 году в Париже книгу под названием "Кризис экспериментальной психологии" [393]. Еще в конце прошлого столетия махист Рудольф Вилли написал книгу о кризисе в психологии [420]. В любом случае приоритет в постановке диагноза принадлежит все же Ф.Брентано [358]: он сумел разглядеть симптомы кризиса практически в момент рождения научной психологии. Впрочем, куда важнее другое: с тем, что кризис есть, согласны практически все. Что касается трактовки причин и смысла психологического кризиса, то здесь наблюдается привычное для психологической науки многообразие взглядов и позиций.

Сколь ни интересен анализ кризиса в психологии, данный Н.Н.Ланге, не будем на нем останавливаться. Его работа была очень популярна (во всяком случае, в России) и, в известной степени, стимулировала появление новых "диагнозов". Действительно, кризис вступил в открытую фазу. Особенно остро он переживался в отечественной психологической науке в двадцатые годы, поскольку на мировой психологический кризис "наложилась" специфика социокультурной ситуации: произошедшие в стране радикальные изменения требовали "революций", "реформ" и "перестроек" в науке и, в частности, в психологии. А любую перестройку, как известно, куда проще начинать, если известно, чем обусловлен кризис, вызвавший ее к жизни.

В двадцатые годы было принято ставить диагноз кризисному состоянию психологии. Известны "диагнозы" М.Я.Басова (1924,1928) [20,21], П.П.Блонского (1925) [25,26], Л.С.Выготского (1927) [60], В.А.Вагнера (1923) [42, 43], А.Р.Лурии (1932) [162], С.Л.Рубинштейна (1934, 1935) [249, 244], Б.Г.Ананьева (1931) [9] и др. Даже одно перечисление впечатляет, хотя приведенный список заведомо неполон. Каждый из названных авторов имел свой взгляд на причины сложившейся кризисной ситуации, ее динамику и пути выхода из кризиса. Многим авторам принадлежит несколько диагнозов. Например, может быть прослежена эволюция взглядов на причины психологического кризиса и способах его преодоления у Л.С.Выготского (1925, 1927, 1931, 1934), у А.Р.Лурии (1925, 1928, 1930, 1932) и др. Налицо удивительное многообразие методологических поисков и их "разнонаправленность". В двадцатые годы сложилась ситуация, которая способствовала разработке методологических проблем. Несомненный факт кризисного состояния заставил психологов многократно анализировать его ближайшие причины, его источники и движущие силы, факторы, осложняющие его течение в российских, советских условиях. Все это стимулировало интерес к выявлению оснований психологии. Острое ощущение необходимости построения новой психологии (все авторы, писавшие о кризисе, были удивительно единодушны в одном - они утверждали, что новая психология еще только должна родиться) способствовало формированию представления о том, что могут быть выявлены и описаны закономерности формирования психологической теории.

Безусловно, самым глубоким и основательным методологическим сочинением той эпохи была рукопись Л.С.Выготского "Исторический смысл психологического кризиса" [60], написанная в 1927 году и опубликованная лишь в 1982 году. Поражает многообразие затронутых автором проблем и их аспектов. Бесспорно, Л.С.Выготский - классик отечественной, да, пожалуй, и мировой психологической науки. Но классик "живой". Если верно определение, по которому "классик - это тот, кого почитают, но не читают", то с Выготским все обстоит иначе. Нельзя не согласиться с американским психологом Джорджем Верчем, написавшим о неисчерпаемости идей Выготского так: "Я читаю Выготского уже почти четверть века и это более, чем что-либо другое, только подкрепляло мою уверенность, что мне никогда не удастся до конца извлечь все предлагаемое..." [48, c.6]. Безусловно, Выготский один из тех интеллектуалов, "чьи работы могут служить системой мышления с нескончаемой продуктивностью" [48, c.6]. Сказанное Верчем справедливо для методологического исследования Выготского ("Исторический смысл психологического кризиса") в абсолютной степени. В этой книге, в частности, представлена "объяснительная схема психологии" - взаимодействие понятия и объяснительного принципа, выделены и описаны этапы эволюции психологической теории в области психологии и многое другое. В "Историческом смысле..." едва ли не впервые в мировой психологической науке выявлено методологическое значение практики для психологии как науки, проанализирована определяющая роль практики в ее развитии. Как это ни печально, и сегодня - на пороге XXI века - приходится соглашаться с мнением известного советского методолога науки Э.Г.Юдина, еще в семидесятых годах отмечавшего, что со времени Выготского многие важные вопросы, поставленные им, так и не были исследованы.

Однако вернемся к анализу психологического кризиса. Было бы очень интересно сопоставить сходства и различия в диагнозах ученых, которые впоследствии стали ведущими психологами СССР. К сожалению, здесь нет такой возможности, поэтому ограничимся упоминанием работ Л.С.Выготского и С.Л.Рубинштейна. Принято считать, что методологические позиции Л.С.Выготского наиболее отчетливо сформулированы в книге "Исторический смысл психологического кризиса". В значительной мере это так. Но правда и то, что Выготский был прежде всего и "до конца последовательным методологом" (если воспользоваться его собственным выражением по другому поводу). Поэтому целесообразно рассмотреть методологические поиски Выготского более широко. Представляется полезным соотнести его методологические рассуждения 1924 г. (Предисловие к книге А.Ф.Лазурского [62]), анализ психологического кризиса в рукописи "Исторический смысл психологического кризиса" (1927) [60] и методологические изыскания 1931 г. (Предисловие к книге А.Н.Леонтьева) [61].

Не имея возможности анализировать творчество Выготского в целом, отмечу лишь, что важной представляется точка отсчета. Есть основания полагать, что в своих ранних работах (рукопись о Гамлете) Выготский исходил из мистической концепции души, хотя совсем "не был занят вопросами психологии..." Кратко остановимся на "диагнозах" Выготского. 1) 1924 г.: предисловие к книге Лазурского. Оценивая позитивно естественнонаучный подход Лазурского, Выготский отвергает идею "души", выбрасывая (как редактор) этот фрагмент из нового издания книги. "С одной стороны, успехи физиологической мысли, проникшей методами точного естествознания в самые сложные и трудные области высшей нервной деятельности, с другой, всевозрастающая оппозиция внутри самой психологической науки по отношению к традиционным системам эмпирической психологии обусловили и определили собой этот кризис" [62, с.63]. К этому добавляется требование - пока еще в мягкой форме - психология должна стать марксистской. Выход из кризиса Выготский видит в создании научной системы. "Такая система еще не создана. Можно с уверенностью сказать, что она и не возникнет ни на развалинах эмпирической психологии, ни в лабораториях рефлексологов. Она придет как широкий биосоциальный синтез учения о поведении животного и общественного человека. Эта новая психология будет ветвью общей биологии и вместе основой всех социологических наук" [62, с.76]. Итак, средство - синтез достижений в разных направлениях науки. 2) 1927 г.: "Исторический смысл психологического кризиса". "Существуют две психологии - естественнонаучная, материалистическая, и спиритуалистическая: этот тезис вернее выражает смысл кризиса..."[60, с.381]. Выход из кризиса может быть найден путем построения методологии психологии ("диалектики психологии"). Психологии нужен свой "Капитал". "Кризис поставил на очередь разделение двух психологий через создание методологии". "...психология не двинется дальше, пока не создаст методологии, что первым шагом вперед будет методология, это несомненно" [60, с.422-423]. Итак, выход из кризиса Выготский видел в создании методологии, "общей психологии". В качестве средства предлагался аналитический метод ("Весь "Капитал" написан этим методом..."), предполагающий выделение "клеточки" и исходящий из того, что "развитое тело легче изучить, чем клеточку"[60, с.407]. 3)1931: предисловие к книге А.Н.Леонтьева. "Свое выражение этот кризис нашел в ложной идее двух психологий: естественнонаучная, каузальная, объяснительная психология и телеологическая, описательная, понимающая психология, как две самостоятельные и совершенно независимые друг от друга дисциплины" [61, с.7]. "...Психологии предстоит кардинальный поворот на пути ее развития, связанный с коренным отказом от этих двух тенденций..."[61, с.7]. Поворот состоит в использовании историко-генетического подхода: "Историческое происхождение и развитие высших психологических функций...является...ключом ко всей проблеме психологии человека..."[61, с.12].

Попытаемся проанализировать изменение позиций Выготского по вопросу психологического кризиса. Первый "диагноз" несет печать "методологической наивности". В качестве средства выхода из кризиса Выготский предлагает использовать "синтез". По тем временам (1925) синтез был "универсальным" методом, позволяющим объединить все, что угодно (субъективную психологию и объективную, марксизм и психоанализ и т.д.). Практически осуществлять эту программу - действовать "a lа Корнилов" или "a lа Челпанов". Так Выготский просто не мог. Поэтому он предпринимает новый анализ. Здесь уже прослеживается "методологическая зрелость". Ясно, что "синтез" разнородных подходов невозможен. Л.С.Выготский подробно анализирует такие "методологические достижения" коллег. Разработка методологии психологии - первоочередная задача. Поскольку в готовом виде взять ее неоткуда ("даже у классиков марксизма ее нет"), то создавать ее надо по образцу метода Маркса. Таким образом, используя метод восхождения от абстрактного к конкретному, можно создать новую психологию. Как известно, эта программа Л.С.Выготским также не была осуществлена. На мой взгляд, причина в том, что из исходной "клеточки" под названием "реакция" ("Кто разгадал бы клеточку психологии - механизм одной реакции, нашел бы ключ ко всей психологии" [60, с.407]) психологию получить не удается. "Развитое тело изучить легче, чем клеточку", но это оказывается именно "тело", а не "душа"(т.е. не "вся психология"). Выготского интересует именно психология - сознание. А метод теперь не логический, а исторический (генетический). Но проблема специфики психологического подхода остается. Поэтому давая третий "диагноз", Л.С.Выготский специально подчеркивает, что история происхождения и развития психологических функций является "ключом ко всей проблеме психологии человека" [61, с.12]. И далее: "Вместе с этим внесением исторической точки зрения в психологию выдвигается на первый план и специально психологическая трактовка изучаемых явлений..." [61, с.12]. Использование этого подхода, как известно, принесло Выготскому и его ученикам заслуженную славу и позволило сформулировать знаменитую концепцию. Как теоретик, Выготский, получив результаты, мог быть доволен. Как методолог, он не был удовлетворен...

Поскольку здесь нет возможности анализировать эволюцию взглядов "моцарта психологии", отметим лишь то, что во всех приведенных диагнозах на первый план выходит методология. Существенно, что в этих трех текстах Л.С.Выготского методология понималась по-разному. Напомню также и то, что обещание перейти к позитивному изложению "общей психологии" ("Исторический смысл психологического кризиса") осталось невыполненным. Вероятно, это одна из причин неопубликования рукописи - она, фактически, осталась неоконченной. Другую можно обнаружить в том обстоятельстве, что, само отношение к методологии как к тому, что должно быть построено, разработано исходя из специфики психологии все более приходило в противоречие с учением, претендовавшим и на "всесилие" и на "верность". В-третьих, требовались все большие переделки текста: цитаты (скрытые) из Л.Д.Троцкого уже были невозможны. Да, я думаю, и самому Льву Семеновичу от идей о "переплавке человека" и "искусственном создании нового биологического типа" [c.436] становилось слегка не по себе. Пророчество Л.С.Выготского с последней страницы рукописи - "Новое общество создаст нового человека" [c.436] - сбывалось "на глазах". Но главное, конечно, в другом. Менялись представления Л.С.Выготского о методологии. Потому и не оставил он развернутого изложения "общей психологии" (методологии), что взгляды на нее постоянно менялись. Л.С.Выготский писал в 1927 году, что к разработке методологии психологию толкают, с одной стороны, философия, с другой стороны, практика. Через десять лет ситуация радикально изменилась: место философии прочно занял "диалектический и исторический материализм", принципиально решивший все философские вопросы, начиная с основного; в 1936 году стало ясно, что психологии нужно держаться подальше от практики социалистического строительства - судьба педологии и психотехники этот тезис убедительно доказала...

Кризис в психологии был предметом раздумий выдающегося отечественного психолога и философа С.Л.Рубинштейна (1934, 1940). В своей знаменитой статье "Проблемы психологии в трудах Карла Маркса" (1934) [249] С.Л.Рубинштейн пишет о кризисе зарубежной психологии: "Современная зарубежная психология, как известно, переживает кризис (...). В психологии этот кризис привел к тому, что психология распалась на психологии, а психологи разбились на школы друг с другом враждующие. Кризис в психологии принял, таким образом, настолько острую и открытую форму, что он не мог не быть осознан крупнейшими представителями психологической науки" [249, c.19-20]. С.Л.Рубинштейн подвергает критике анализ К.Бюлера, который заключался в попытке "синтеза" различных психологий как "друг друга дополняющих аспектов". "Бюлер попытался объединить подход к предмету психологии интроспективной, психологии бихевиоризма и психологии духа, рассматривая их как три аспекта единого предмета психологии. Этот путь заранее был обречен на неудачу. Он приводит лишь к объединению субъективной идеалистической концепции сознания с механистической концепцией человеческой деятельности" [249, c.23]. К анализу кризиса в психологии С.Л.Рубинштейн возвращается в работе "Философские корни экспериментальной психологии", опубликованной в 1940 году [248]. Характерно, что в этой работе С.Л.Рубинштейн ведет отсчет кризиса с вундтовской психологии: "Однако у Вундта вместе с тем уже определенно намечаются все основные элементы, которые раскрылись затем в кризисе психологии. Само сведение экспериментальной психологии к психологии физиологической и противопоставление ей исторической психологии (психологии народов), отнесение к первой элементарных психофизических функций, а высших духовных проявлений ко второй, уже заключают в себе в зародыше то разложение психологии на ряд "психологий", которое получило особенно заостренное выражение у Шпрангера, противопоставившего "психологию духа" как подлинную психологию, физиологической психологии, как собственно физиологической дисциплине. Этот распад единой психологии на ряд психологий, особенно показательный для кризиса, начинается уже у Вундта" [248, c.77]. С.Л.Рубинштейн подчеркивает, что решающим для понимания кризиса является то, что и поведенческая психология и интроспективная исходят из одного понимания психики, сознания. Таким образом, кризис психологии это кризис декартовско-локковской концепции сознания. Выход из кризиса С.Л.Рубинштейн видит в разработке принципа единства сознания и деятельности - "проблемы сознания в его отношении к деятельности" [249, c.45].

Сформулированные С.Л.Рубинштейном и другими психологами положения составили методологическую программу советской психологии. В советской психологии были реализованы исследовательские программы, принесшие достижения и результаты, которыми по праву гордится отечественная психологическая наука [4, 34, 100, 207]. Объективную историю советской психологии еще предстоит написать: в ней переплелось многое - наверное, можно говорить о "триумфе и трагедии" советской психологии. Ясно, что в "самосознании" отечественной психологии никакого кризиса не было и быть не могло. В течение многих лет можно было говорить лишь о кризисе зарубежной - "буржуазной" - психологии. В советской все было замечательно: у советской психологии были достижения, все методологические вопросы "в принципе" были решены, оставались лишь чисто рабочие моменты, связанные с расширением сферы исследований, обобщением результатов. Кризисы происходили лишь в буржуазной психологии.

К сожалению, активные методологические изыскания двадцатых годов в советской психологии к существенным прорывам в методологии не привели. А уже с конца двадцатых путь формирования методологии психологии в СССР был предопределен союзом с марксизмом-ленинизмом. (Хочу заметить в скобках, что полностью за пределами данной публикации остался потрясающе интересный вопрос о сравнительной оценке влияния на психологию марксистских положений ("Капитал" и "Тезисы о Фейербахе" влияли в разных направлениях!), ленинские, плехановские, сталинские, бухаринские и, конечно же, троцкистские. Публикация работ Энгельса, других архивных материалов во второй половине двадцатых существенно повлияла на направление поисков)). Почему же исследования середины двадцатых годов (пока идеологическое давление было еще выносимым) не дали развернутой содержательной психологической методологии?

Во-первых, методологические изыскания двадцатых годов, по-видимому, и не могли дать верной теоретической картины развития психологии как науки. Дело в том, что в предшествующие годы научная психология находилась под сильным влиянием позитивизма. Наиболее распространенным было представление о непосредственности психологического знания. Считалось, что самонаблюдение (интроспекция) или объективное наблюдение непосредственно дают материал, который наука интерпретирует. Таким образом, психология не была еще теоретической дисциплиной в полном смысле слова. Конечно, в исследованиях психологов разных направлений (в первую очередь, в работах психоаналитиков -

З.Фрейда и К.Юнга, а также вюрцбуржцев, изучавших процесс мышления) постепенно формируется представление о том, что метод психологии не имеет непосредственного характера, и, следовательно, готовятся предпосылки для того, чтобы психология стала действительно теоретической наукой. Но пока это всего лишь предпосылки. Работа по превращении психологии в теоретическую дисциплину происходила в основных психологических школах: гештальтпсихологии, психоанализе, бихевиоризме (особенно преуспела в этом гештальтпсихология). В отечественной науке превращению психологии в полноценную теоретическую дисциплину способствовал культурно-исторический подход Л.С.Выготского, психологический анализ поведения М.Я.Басова, принцип единства сознания и деятельности С.Л.Рубинштейна. В начале двадцатых годов, когда интенсифицировались методологические поиски, ситуация была существенно иной. Взгляды на психологию как "непосредственную" науку справедливо критиковались Л.С.Выготским [60] и С.Л.Рубинштейном [245,250]. Последний, в частности, обосновав принцип единства сознания и деятельности, по сути, доказал, что методы психологии имеют опосредствованный характер. Опосредованные методы только начинают возникать в советской психологии в двадцатые годы. В отечественной психологии в разработке таких методов велика заслуга Л.С.Выготского и его учеников. Без опосредствованных методов не может возникнуть психологическая теория в полном смысле слова. И она возникает, эта современная по типу теория. В силу особенностей социокультурного и идеологического плана она оформляется как деятельностная теория. В течение многих лет в советской психологии методология и деятельностный подход оказались связанными чрезвычайно тесно.

Во-вторых, постоянно увеличивающееся идеологическое давление. Современному читателю уже трудно представить себе ту степень идеологического контроля, которая существовала в нашей стране. Впрочем, об этом говорить здесь не буду... Энтузиазм обновления первых послереволюционных лет, когда психологи мечтали создать новую науку (см. воспоминания А.Р.Лурии [208, с.130-131]), проходит. Глубоких и искренних попыток использовать марксистские положения для решения психологических вопросов уже недостаточно. Для примера можно привести эпизод из научной биографии того же А.Р.Лурии.

Как известно, в 1929 году А.Р.Лурия участвовал в работе IX Международного конгресса психологов в США. По материалам этого конгресса А.Р.Лурия пишет статью "Пути современной психологии" [163]. Содержательная работа А.Р.Лурии с интересом читается через шестьдесят пять лет со времени написания, содержит интересные выводы и оценки, справедливость которых подтверждена временем. Статья опубликована в журнале "Естествознание и марксизм" № 2-3 за 1930 год. Публикация предваряется сообщением "От редакции" [200], в котором отмечается, что "статья дает совершенно извращенное, немарксистское толкование и методологическую оценку отдельных направлений в науке о поведении " [200, с.62-63]. Редакция отмечает "антимарксистское, по существу" объяснение автором корней современного американского прагматизма. Цитирование этого характерного документа эпохи полезно потому, что дает исчерпывающее представление о "методологических" взглядах редакционной коллегии. Редколлегия дает "открытый урок", наглядно демонстрируя, какая нужна "методология": "Вместо того, чтобы показать сущность капиталистической рационализации и системы организации труда, направленных к усиленной эксплуатации рабочего класса, превращения его в автомат или придаток к машине, вместо того, чтобы раскрыть, каким образом вся эта практика современного американского капитализма находит свое отражение в психоневрологии, автор ограничивается политически "болотными" рассуждениями..." [200, с.62-63]. В любом журнале той эпохи можно найти аналогичные пассажи. Роль методологии сводится к идеологическому и политическому. Кстати, редакционная статья, открывающая этот номер, имеет символическое название: "За партийность в философии и естествознании" [96]. Изменения происходили настолько стремительно, что даже "технические обстоятельства" становились значимыми ("Редакция журнала оговаривает, что настоящий номер, подготовленный и отредактированный редакцией старого состава... задержался в выходе по техническим обстоятельствам и в своем содержании не отражает того поворота, о котором говорит передовая статья" [96, c. VIII]). Но продолжим цитирование заметки: "Редакция считает необходимым в одном из ближайших номеров дать развернутую критику псевдомарксистских взглядов А.Р.Лурия и других психоневрологов, капитулирующих перед достижениями современной буржуазной психоневрологии, некритически усваивающих их и пропагандирующих их у нас под флагом марксизма" [200, с.62-63]. И последний штрих:"...необходимо перед партийной и научной общественностью со всей серьезностью поставить вопрос о более тщательном подборе людей, отправляемых за границу. От них наша страна должна получать не поверхностную обывательскую информацию, а серьезную и политически верную ориентировку в вопросах современной буржуазной науки" [200, с.62-63].

Краткая редакционная заметка очень точно характеризует смысл наступившей эпохи. Наступила эпоха идеологизации. Вместо глубины анализа теперь требуется верный классовый подход. Теперь методологическое пространство сужено чрезвычайно. Любой выход за пределы дозволенного требует не только мужества, но и изобретательности в подборе цитат из классиков, могущих "защитить" "крамольный" ход мысли. В условиях тотальной идеологизации дискуссии утратили свое позитивное, стимулирующее развитие науки значение.

В-третьих, сама идея развития применительно к психологии как науке стала излишней.Это звучит парадоксально, но в то время, когда идея развития становится ведущей в психологии, она "уходит" из методологии. Уйти совсем, однако, она не может - это было бы совершенным анахронизмом, поэтому она "подменяется". Идея развития применительно к психологии как науке была подменена ожесточенной критикой различных концепций зарубежной психологии. Пролетарская наука - верная, передовая. Буржуазная же может в лучшем случае иметь только отдельные положительные тенденции, имеющие ограниченное значение. Короче говоря, советская психология должна быть "вершиной" развития психологии. В этом смысле вся советская психология была "вершинной". Диалектика, берущаяся на вооружение, неизбежно требует "остановить мгновение". Как прусское государство у Гегеля должно было символизировать высший "синтез", так и наука нового общества просто обязана была быть более передовой. Не то, чтобы развитие науки отрицалось. Совсем нет. Советская психология каждое десятилетие отмечала очередные достижения: проблемы разрабатывались, вопросы изучались, концепции формулировались, в зависимости от постановлений того или иного съезда партии решались особенно актуальные задачи, поставленные последней перед советскими психологами. При этом предполагалось (хотя и не формулировалось), что главные вопросы решены окончательно. Если позволительно в данном случае воспользоваться термином Томаса Куна [140], то развитие психологии в СССР представляло собой вполне парадигмальную науку. Оставалось решать задачи-головоломки и выполнять все предусмотренные виды работ в пределах парадигмы. Парадигма была на века (учение было и "всесильно" и "верно" одновременно: верно, потому что всесильно, а всесильно, естественно, по причине принципиальной верности - здесь ничего не скажешь - диалектическая логика!).

Наконец, в-четвертых, к этому времени не сложилась еще психологическая практика, на методологическое значение указывал Л.С.Выготский (см. об этом подробнее в статье Ф.Е.Василюка [45]). На этом моменте здесь мы останавливаться не будем.

Для темы нашего исследования важно, что в течение долгих лет (тридцатые - пятидесятые годы двадцатого столетия) в отечественной психологии теория развития психологии практически не разрабатывалась. Пробуждение интереса к данной проблематике было связано с историко-психологическими исследованиями. В работах М.Г.Ярошевского [335, 336, 339], А.В.Петровского [204, 205] и др. были сформулированы задачи осуществления теоретического подхода к истории психологии. Вновь стала актуальной задача, провозглашавшаяся еще Л.С.Выготским и С.Л.Рубинштейном о необходимости разработки методологии на исторической основе. В последующие годы Б.Г.Ананьевым, А.Н.Леонтьевым, А.В.Петровским, А.А.Смирновым, Л.И.Анциферовой, К.А.Абульхановой, П.И.Зинченко, А.В.Брушлинским, П.Я.Гальпериным, В.В.Давыдовым, Б.Ф.Ломовым, Е.В.Шороховой, К.К.Платоновым и др. были разработаны основы методологии советской психологии. Особенно важными для возрождения интереса к этим вопросам были многочисленные исследования М.Г.Ярошевского [336, 337, 341, 340, 339], в которых были сформулирована концепция детерминации развития психологической науки, сделан вывод о необходимости концептуального анализа в историко-психологических исследованиях. Мысль о том, что развитие психологии может быть рассмотрено как развитие понятий, составляющих каркас науки, явилась основой для проведения фундаментальных историко-психологических исследований.

Были выполнены интересные работы, посвященные генезу психологической концепции. В этих работах предприняты чрезвычайно интересные попытки теоретического анализа структуры психологической концепции. На примере концепций Э.Толмена и Б.Ф.Скиннера показана динамика развития психологической концепции [104, 19].

Но вернемся в тридцатые годы. Наступила эпоха, когда методология психологии стала "дочерью марксизма-ленинизма". На многие годы закрепилось клише - "марксистско-ленинская философия - методологическая основа советской психологии". Кстати, это вовсе не означает, что методология психологии совсем исчезла. В значительной степени она продолжала разрабатываться, маскируясь цитатами "классиков". Во-первых, марксизм (не вульгаризированный, не сведенный к набору штампов) не самая беспомощная философия. Многое туда удалось "вписать": теория отражения и деятельностный подход могут служить хорошими примерами. Во-вторых, существовали свободно мыслящие люди, которые в сложных условиях идеологического (и не только!) давления пытались выражать свои идеи, виртуозно используя в качестве "прикрытия" цитаты... К счастью, у марксизма, как известно, были "источники", поэтому под марксизмом иногда обнаруживалось нечто иное... В советской психологии успешно "работали" схемы И.Канта и Г.В.Ф.Гегеля, Б.Спинозы и... Впрочем, это отдельная тема.

Мне кажется, Выготский был прав, утверждая первоочередность методологических вопросов. Действительно, "возможность психологии как науки есть методологическая проблема прежде всего"[60, с.417] и "...психология не двинется дальше, пока не создаст методологии, что первым шагом вперед будет методология, это несомненно" [60, с.423]. Ситуация в психологической науке в очередной раз "воспроизводится": спустя много лет и философия, и практика вновь настоятельно требуют от психологии в первую очередь разработки ее методологии...

В семидесятые годы в книге "Деятельность. Сознание. Личность" (1975) А.Н.Леонтьев писал о кризисе мировой психологической науки: "Вот уже почти столетие, как мировая психология развивается в условиях кризиса ее методологии. Расколовшись в свое время на гуманитарную и естественнонаучную, описательную и объяснительную, система психологических знаний дает все новые и новые трещины, в которых кажется исчезающим сам предмет психологии" [155, c.3]. Понятно, что речь идет о мировой психологии – отечественная имеет свою судьбу: "По совершенно другому пути шло развитие советской психологической науки. Методологическому плюрализму советские психологи противопоставили единую марксистско-ленинскую методологию, позволяющую проникнуть в действительную природу психики, сознания человека" [155, c.4]. Как писал А.Н.Леонтьев, "мы все понимали, что марксистская психология - это не отдельное направление, не школа, а новый исторический этап, олицетворяющий собой начало подлинно научной, последовательно материалистической психологии. Мы понимали и другое, а именно, что в современном мире психология выполняет идеологическую функцию, служит классовым интересам и что с этим невозможно не считаться" [155, c.5]. Прошло десять лет, началась "перестройка", ситуация стала стремительно меняться. В первое время казалось, что только падут "оковы тяжкие" и все нормализуется. Если в начале "перестройки" основные причины кризиса психологи видели в идеологических деформациях, которым подвергалась наука, в "застойных" явлениях в обществе в целом и в управлении наукой, в частности, то сейчас большинство авторов склонны связывать кризис с неудачами естественнонаучного подхода, доминировавшего в отечественной психологической науке.

В.Н.Дружинин еще в 1989 году отмечал, что "отечественная психология оказалась в ряду наук, наиболее отставших от мирового уровня и требований практики" [90, с.3]. "Особенность нынешнего состояния психологической науки обусловлена следующими важными обстоятельствами:

– Пренебрежение человеком, характерное для периода бюрократического извращения социализма, привело к пренебрежительному отношению к наукам, исследующим проблемы человека, и в первую очередь психологии. Психология влачила существование на "голодном пайке".

– Бюрократическая система управления наукой зачислила психологию в разряд общественных наук, которые в наибольшей степени поразил догматизм и застой; велось систематическое истребление творческой мысли (общественные науки отчасти превратились в служанку идеологии, обосновывающей благотворность бюрократического извращения социализма для общества). Но психология - экспериментальная наука, и это ее отличие от большинства общественных наук породило отношение к ней как к "золушке", которую нельзя допускать ко двору" [90, с.3-4].

Еще одно обстоятельство отставания психологии, по мнению этого автора, - "психологическая неграмотность общества" [90, с.4].

Проходит немного времени и акценты существенно меняются. Приведу выдержки из выступлений участников "круглого стола" "Психология и новые идеалы научности" [226].

А.П.Огурцов: "Во-первых, мне кажется явным кризис или неблагополучие советской психологии. Это выражается в том, что отсутствуют широкие теории в рамках психологии. Кроме того, отсутствуют научные школы в психологии, подобные тем, которые существовали в 30-е годы. Может быть, это объясняется тем, что психология вступила в период "нормальной науки", если употребить термин Т.Куна.

Но, увы, нет теоретической парадигмы в психологии. Во-вторых, в психологии уже давно существует естественнонаучная парадигма. Складывается или нет в психологии альтернативная естественнонаучной гуманитарная парадигма? В социологии существует явное противоборство двух методологических ориентаций - естественнонаучной и гуманитарной. Гуманитарная парадигма связана прежде всего с методами понимания, с интерпретацией смысла человеческих действий и т.п. "[226, с.3-4].

В.П.Зинченко: "Сегодня ситуация в нашей отечественной психологии нуждается в более сильных определениях, чем кризис. Дело в том, что в советский период она развивалась не по нормальной логике кризисов, а по безумной логике катастроф, происходивших с наукой не реже, чем раз в 10-15 лет. И сейчас на состоянии психологии сказывается их суммарное действие" [226, с.4].

В.М.Розин: "Кризис психологии, идущий перманентно (еще в 20-х годах Л.С.Выготский писал о кризисе в психологии, о том же в 70-х говорил А.Н.Леонтьев), сегодня может быть уверенно квалифицирован как кризис построения психологии по образцу (или идеалу) естественной науки." [226, с.12].

Итак, кризисная ситуация налицо. Подчеркну, что наличествующий кризис носитпреимущественно методологический характер. Действительно отечественная психологическая наука переживает сейчас трудный этап, связанный с радикальным пересмотром методологических посылок. Нельзя не согласиться с мнением О.К.Тихомирова, отмечающего, что "методологический плюрализм не должен рассматриваться как негативное явление" [283, с.58]. В то же время методологический плюрализм не должен переходить в методологическую растерянность, в действия по принципу "все наоборот". А.В.Брушлинский характеризует такие действия следующим образом: "то, что раньше отвергалось, теперь лишь поэтому превозносится, а то, что считалось хорошим, ныне просто отбрасывается с порога" [34, с.14-15].

Важно отметить, что кризис, по-видимому, интернационален. Поль Фресс, президент ХХI Международного конгресса, в 1976 году открыл заседание знаменательной фразой: "Психология находится в состоянии кризиса!" [384, p.49]. Просто в России он переживается острее в силу целого ряда обстоятельств.

Есть основания считать, что кризис, первые симптомы которого можно увидеть в работах Ф.Брентано, существует уже в течение века. Преодолен он не был, признаки, названные еще Н.Н.Ланге, по прежнему налицо. Существуют некоторые флуктуации, связанные с тем, что появляются надежды на единство, которые в очередной раз не оправдываются, что ведет к обострению кризиса. Рассмотрим в качестве примера Международные психологические конгрессы. XVIII Международный психологический конгресс в Москве в 1966 году. По свидетельству Л.Гараи и М.Кечке, XVIII Международный явился триумфом естественнонаучного подхода: "Можно с уверенностью утверждать, что большинство участников Международного конгресса по психологии уехало из Москвы в настроении подлинной эйфории, вызванной уверенностью в том, что психология на правильном пути, которым раньше стали двигаться физика, химия, биология и другие естественные науки, от которых психология отличалась (если отличалась вообще) только большей степенью сложности объекта своего исследования. Эту же эйфорию выразили заключительные слова Прибрама: "Это был поистине исторический конгресс. Я уверен, что будущие поколения, обращаясь к этому событию, будут отдавать себе отчет в том, что здесь в Москве мы были свидетелями того, что психология оформилась как целиком экспериментальная наука" [67, c.87]. Здесь важно обратить внимание на такой факт: торжество естественнонаучного подхода связывалось с тем, что в очередной раз создалась иллюзия - чисто "социальные" феномены поддаются "естественным" методам. Л.Гараи и М.Кечке в статье с символическим названием "Еще один кризис в психологии!" вспоминают, с каким восторгом встретили участники московского конгресса доклад Х.Дельгадо, где описывалось изменение "социального" поведения обезьян под влиянием стимуляции мозга с помощью вживленных электродов. То есть в очередной раз показалось, что сбудется мечта Энгельса ("Мы сведем когда - нибудь..."). "Поскольку изменение поведения меняет статус в группе, социальная структура этой последней может целиком оказаться в зависимости от такой технической манипуляции. Более чем вероятно, что вся аудитория согласилась с выводом этого доклада о возможности изменения таким способом социального порядка целых сообществ и необязательно только у животных" [67, c.87].

"На этом фоне было настоящим сюрпризом, что десять лет спустя другой международный конгресс, 21-й в Париже, был открыт Полем Фрессом президентским обращением, первой фразой которого было: "Психология находится в состоянии кризиса!" Президент утверждал: "Кризис глубок, ибо это кризис теории. Мы ступили на путь научной революции в поисках новой парадигмы в смысле, который Кун дал этому слову". Фресс утверждал, что поиск новой парадигмы идет в направлении, где поведение будет не больше, чем сырой материал исследования, реальным объектом исследования которого станет человек. А ведь сомнения в том, является ли позитивистский метод естественных наук подходящим для всестороннего изучения человека, не новы. Известны соображения, которые побудили Дильтея противопоставить гуманитарную (geisteswissenschaftliche) психологию естественнонаучной (naturwissenschaftliche). Ключевым является, например, соображение, которое Дильтей сформулировал следующим образом: "Первое решающее условие для того, чтобы гуманитарная наука была возможной, заключается в том, что и я сам являюсь историческим существом, что тот, кто исследует историю идентичен тому, кто ее творит" [67, с.87].

Итак, XXI Международный конгресс устами П.Фресса констатировал наличие кризиса, причем глубокого. Но очень характерно, что уже на следующем - XXII Международном конгрессе тот же Поль Фресс утверждал, что кризис в значительной степени преодолен. Анализируя продолжающееся со времен В.Вундта разделение психологии на естественнонаучноориентированную и культурноориентированную, французский ученый выдвигает оптимистический тезис: "Но мне кажется, что мы преодолели двусмысленность в вопросе единства психологии и цельности человека, сковывавшую психологию в первые десятилетия ее существования" [300, с.51]. Он поясняет, почему является сторонником "единства психологии": "потому что ее объект - человек обладает своей спецификой, и нельзя игнорировать того, что малейшее из наших действий зависит от нашей природы и культуры. Но это не должно быть причиной разделения психологов на тех, кто изучает только мозг, и тех, кто занимается поведением" [300, с.53]. "Человек ли, как Фресс того требовал, является объектом психологии или поведение, как по сей день считают многие из цеха психологов-исследователей, но пока психологическое исследование будет претендовать на роль естественнонаучного, оно то и дело будет натыкаться на несуразности. Однако из этого не следует, что психологию невозможно построить как научную. Возможно, она научна, но по нормам других, нежели естественных, наук. Вот почему нужно рассматривать как несчастье для этой науки, что ее служители получают свои дипломы (по крайней мере в венгерских университетах, но думается нам, что не только) без малейшего представления о той, отличной от естественнонаучной, логике, которой пользуются науки исторические, лингвистические, литературные, юридические, моральные и которая так же многообещающим образом может быть применена к решению определенных проблем психологии, как и логика естественных наук. Мы считаем этот пробел несчастьем для психологии потому, что с ним связан ее распад на две полунауки и затяжные попытки воссоздать единство способом навязывания естественнонаучной логики рассуждениям в области другой полупсихологии [67, с.90-91]. "Не подает больше надежды также и обратный прием, когда общим знаменателем двух полупсихологий объявляется не позитивистская логика естественных наук, а, согласно новой моде, герменевтическая логика исторических наук. На язык этой последней ничего невозможно перевести из всего богатства открытий, сделанных за долгую историю естественнонаучной психологии, особенно касающихся связи психологических феноменов, с одной стороны, и стратегии живого организма, направленной на его выживание, с другой" [67, с.90-91].

Как ни удивительно, до сих пор многие исследователи выражают надежду, что проблема разрешится просто: где-то будет найден ответ, причем в готовом виде. Венгерские психологи Л.Гараи и М.Кечке, яркая статья которых уже неоднократно мною цитировалась, связывают надежды с творческим наследием Л.С.Выготского: "В последнее время возникли некоторые признаки того, что психология найдет излечение от своей шизофрении не ценой логического империализма той или другой из двух полунаук. Самым ярким из этих признаков является то особое внимание, с которым за десять последних лет западная научная общественность обращается к теории Выготского" [67, с.91]. Крупный американский исследователь М.Коул усматривает возможное разрешение кризиса в психологии в развитии идей, содержащихся в работах А.Р.Лурии [368]. Я отношусь к таким экспектациям с пессимизмом. Условия для преодоления раскола в психологии должны быть не внешними, а должны быть заложены в фундамент психологии. Должна быть выполнена содержательная методологическая работа.

Итак, шизофрения. "Шизофрения, как и было сказано" [38, c.66]? О той же болезни, используя "греческое звучание", говорит и Ф.Е.Василюк [45]. В своей статье он говорит о симптомах "схизиса" - расщепления психологии на научную и практическую. Схизис, расщепление психологии трактуется Ф.Е.Василюком как характеристика современного ее состояния в нашей стране: "К сожалению, приходится диагностировать не кризис, но схизис нашей психологии, ее расщепление. Психологическая практика и психологическая наука живут параллельной жизнью как две субличности диссоциированной личности..."[45, c.26]. Ф.Е.Василюк подчеркивает, что "наиболее опасное, что консервирует всю ситуацию и в первую очередь нуждается в исправлении, состоит в том, что ни исследователи, ни сами практики не видят научного, теоретического, методологического значения практики. А между тем для психологии сейчас нет ничего теоретичнее хорошей практики" [45, c.27]. Главная мысль вышеупомянутой статьи состоит в том, что "наиболее актуальными и целительными для нашей психологии являются психотехнические исследования, что их значение вовсе не сводится к разработке эффективных методов и приемов влияния на человеческое сознание, но состоит прежде всего в выработке общепсихологической методологии" [45, c.27]. Не вдаваясь в обсуждение этой глубокой и интересной статьи, отмечу, что с последним тезисом согласиться нельзя. На мой взгляд, это может привести лишь к ликвидации психологии как науки, какой она, вне сомнения, все же является. Никоим образом не подвергая сомнению важности занятий разнообразными видами психологической практики, хочу высказать опасения, что, на мой взгляд, с общепсихологически методологическим значением практики дело обстоит не так просто. Прежде всего констатируем, что лозунг "от исследования психики к работе с психикой", в принципе, не является новым. Об этом более двадцати лет тому назад неоднократно говорил известный отечественный методолог Г.П.Щедровицкий. Психотехнические "мотивы" в творчестве Л.С.Выготского обнаруживал А.А.Пузырей [229]. Впрочем, дело, конечно, не в этом. Перенос акцента с "исследования психики" на "работу с психикой" приводит на самом деле к тому, что утрачиваются научные критерии исследования. В результате все подходы к работе с психикой как бы становятся "равноправными": и психотерапия, и коррекция биополей, и снятие порчи, "сглаза", и т.д. становятся процедурами принципиально рядоположными. Действительно, все это не что иное, как разные формы работы с психикой, несомненно, "изменяющие сознание" клиентов. "Заряженные" емкости, установки на исцеление... Признаюсь честно, меня это не вдохновляет. Наука должна быть романтической, но все-же должна оставаться наукой. Во-вторых, подобное изменение акцента, похоже, закрывает дорогу перед исследованием психического как оно есть. Такое исследование, хотя его и не так просто осуществить, все же возможно (во всяком случае, история психологии убедительно свидетельствует, что это иногда случается). В-третьих, хорошо известно, что когда с чем-то "работаешь" (тем более, если это психика), очень легко получить артефакт.

При всей заманчивости психотехнического подхода (во избежание недоразумений еще раз повторю, что автор не против подхода, но против его методологического значения для общей психологии), видимо, не следует надеяться, что он явится панацеей.

Ф.Е.Василюк пишет: "В отечественной психологии мы находим прекрасный образец реализованного психотехнического подхода. Это теория поэтапного формирования умственных действий П.Я.Гальперина. Без специального методологического анализа, уже чисто стилистически очевидна психотехническая суть этой теории: не теория мышления, не теория умственных действий, но именно теория формирования, т.е. теория работы с психикой, а не самой психики" [45, c.32]. Здесь все абсолютно верно. Действительно, с психикой можно работать подобным образом. Но что мы отсюда узнаем о самой психике? Что она может выполнять функцию ориентировки? Для практики это, наверное, хорошо, но для теории (тем более, для методологии) этого все же мало (хотя бы потому, что совершенно ясно: в любом случае психика не только ориентировка).

Все-таки трудно не обратить внимания на удивительное сходство между кризисом в психологии, разыгравшимся в первой трети нашего века, с кризисом нынешним. Возникает впечатление, что кризис начавшийся, по уверению Н.Н.Ланге, в семидесятые годы прошлого столетия, остался непреодоленным. Прав был и А.Н.Леонтьев, утверждавший, что мировая психология в течение столетия развивается в условиях кризиса. Российская психология "вернулась" в мировую психологию, кризисные явления, как и следовало ожидать, не исчезли. Вместе с тем трудно оспорить наблюдение, согласно которому периодически происходят "обострения" этого кризиса. И с таким очередным обострением мы имеем дело сейчас. По-видимому, существует общий глобальный кризис научной психологии, начавшийся в семидесятые годы прошлого столетия. Он не преодолен, с ним психология вступает в третье тысячелетие. Кроме этого общего существуют более локальные кризисы развития, являющиеся естественной фазой нормального процесса развития. Их "наложение" воспринимается как "обострение" или как возникновение "нового" кризиса (это зависит от установки воспринимающего).

Но если глобальный кризис один и тот же, в чем он состоит? Уже приводилось достаточное количество мнений на этот счет. Причем их число легко умножить. К примеру, К.Левин полагал, что трудности, которые испытывает психология, в том, что она еще не освободилась от аристотелевского типа мышления и лишь переходит к галилеевскому [113]. П.Я.Гальперин, известный советский психолог, видел истоки кризиса в том, что психология не смогла преодолеть дуализм: "Подлинным источником "открытого кризиса психологии" был и остается онтологический дуализм - признание материи и психики двумя мирами, абсолютно отличными друг от от друга. Характерно, что ни одно из воинствующих направлений периода кризиса не подвергало сомнению этот дуализм. Для этих направлений материальный процесс и ощущение, материальное тело и субъект оставались абсолютно - toto genere - разными, несовместимыми, и никакая эволюция не может объяснить переход от одного к другому, хотя и демонстрирует его как факт. И в самом деле, если мыслить их как абсолютно противоположные виды бытия, то этот переход действительно понять нельзя" [113, c.3].

П.Я.Гальперин полагал, что "с точки зрения диалектического материализма все обстоит иначе" [113, c.3]. К сожалению, диалектическому материализму тоже не удалось решить главные методологические вопросы психологии. Надежда оказалась иллюзорной.

Обращу внимание на то обстоятельство, что практически все авторы, писавшие про кризис, подчеркивали его методологический характер. Как говорил Выготский, "возможность психологии как науки есть методологическая проблема прежде всего" [59, c.417]. А самая первая методологическая проблема - проблема предмета. Представляется, что смысл кризиса в том, что неадекватно определен и понят предмет психологии. Нетрудно увидеть, что естественнонаучный и гуманистический подход различаются в первую очередь тем, что психическое в этих подходах выступает существенно по-разному. В одном определяется в логике естественных наук, в другом в логике гуманитарных. А это свидетельствует лишь о том, что психология устранилась от самостоятельного определения собственного предмета. Хотя это, по-видимому, первая задача содержательной психологической методологии (по Л.С.Выготскому и С.Л.Рубинштейну). Таким образом, ясно, что преодолеть кризис за счет переориентации с одного подхода на другой, очевидно, не удастся: и один, и другой являются, очевидно, "частичными", поэтому не могут дать "основы", того "операционного стола" (М.Фуко), который является необходимым условием разработки новой психологической парадигмы.

Нужна серьезная методологическая работа по теоретическому анализу предмета психологии. То время, когда казалось, что эту работу можно выполнить чужими (т.е. других наук) средствами, прошло. Ясно, что кроме психологии эту работу никто выполнить не сможет. "Отец научной психологии" Вильгельм Вундт не только выступил в качестве создателя научной программы, реализация которой позволила психологии, наконец, выделиться из философии, но и оформил разделение психологической науки на физиологическую, экспериментальную и психологию народов (социальную, культурно-историческую). Попытки объединить, "синтезировать" эти две психологии предпринимались неоднократно, но, как и следовало ожидать, оказались безуспешными. Л.С.Выготский в своем методологическом исследовании достаточно подробно проанализировал и способы, и результаты такого "синтеза".

Мне кажется, что ситуация в психологии в очередной раз повторяется. Не может оказаться продуктивным переход от естественнонаучной ориентации к ориентации герменевтической. Тем более невозможно их простое объединение: никакой системный подход не в состоянии выполнить эту работу. Причина, на мой взгляд, в том, что не проделана содержательная методологическая работа. Предмет психологической науки должен быть осмыслен таким образом, чтобы психическая реальность,становясь психологической, не утрачивала своей многомерности.

Если психология хочет найти выход из кризиса, то она должна предпринимать для этого определенные шаги, должна проделать определенную методологическую работу по осмыслению своего предмета. Причем, что особенно важно подчеркнуть, должна выполнить сама, самостоятельно. Никакая философия этой работы не проделает, поскольку не имеет для этого адекватных средств. Это - внутреннее дело самой психологии и ее самая актуальная задача.

Вообще-то, стоит вспомнить об основаниях. Ведь еще А.Ф.Лосев предупреждал: "Чтобы вообще рассуждать о вещи, надо знать, что такое она есть. И уже это-то знание должно быть адекватным. Если же вы боитесь, как бы ваше знание не оказалось неадекватным, то это значит, что вы боитесь, как бы не оставить рассматриваемый вами предмет совсем в стороне и не перейти к другому" [160, c.191]. Если использовать терминологию А.Ф.Лосева, психологии предстоит еще работа "в эйдосе". Напомню слова А.Ф.Лосева: "Феноменология - там, где предмет осмысливается независимо от своих частичных проявлений, где смысл предмета самотождествен во всех своих проявлениях"[160, c.191]. Чтобы рассуждать о вещи, надо знать, что она есть. "Но феноменология - лишь установление области и границ исследования. Она - лишь намечание разных направлений, в которых должна двигаться мысль, чтобы создать науку об интересующем ее предмете. Наука, логос - не феноменология. Феноменология рассматривает предмет не в логосе, а в эйдосе" [160, c.192]... Впрочем, проблемы научной психологии сегодня еще явно на уровне феноменологии. Может быть, наступает пора изменить свой взгляд на предмет психологии.

 

О предмете психологии

 

Как известно, до середины прошлого века психология развивалась в недрах философии. Предметом психологии (точнее, философской психологии) была душа. Основными методами исследования (подчеркнем, что речь не идет ни об опытном, ни о научном исследовании) были философское рассуждение и интерпретация [167]. Поэтому программы построения психологии как самостоятельной науки предполагали в первую очередь конструирование нового предмета (непосредственный опыт, акты сознания и т.д.). Итак, влияние позитивизма проявилось в том, что психология попыталась стать эмпирической наукой. Чтобы избавиться от наследия "метафизики" психология отказалась от теоретических методов исследования собственного предмета, полагая, что он "раскроется" в процессе эмпирического исследования. Этого не произошло, да, собственно, и не могло произойти. Как в свое время остроумно заметил Огюст Конт, интроспекция, будучи деятельностью души, будет всегда находить душу, занятую интроспекцией. В течение многих лет предпринимались попытки построения психологии "без всякой метафизики", "как строгой науки" и т.д. И всякий раз оказывалось, что исходные (пусть имплицитные) представления о психэ неистребимы...

Важно констатировать, что в сознании исследователей самых разных направлений и ориентаций закрепилось представление, что предмет простой. То есть психика это нечто изначально простое (в том смысле, что дальнейшие расчленения будут осуществляться при эмпирическом исследовании предмета). Иными словами предмет психологии - психэ - подвергся обработке "бритвой Оккама". "Frustra fit plura, quod fieri potest pauciora" - "Бесполезно делать посредством многого то, что может быть сделано посредством меньшего". Процитированный "принцип бережливости" Уильяма Оккама помимо "значительной прогрессивной роли" в борьбе с "субстанциональными формами", "скрытыми качествами" и т.д. сыграл злую шутку с психологией, поскольку послужил основанием для различных вариантов редукционизма. Повторю, редукционизм возможен тогда, когда подвергаемое редукции простое по своей природе. Простота, в свою очередь, достигается (в случае научной психологии) за счет отказа от теоретического анализа предмета. Структура и функция предмета должны обнаруживаться, выявляться, исследоваться эмпирически (например, интроспективно). Желание избежать обвинений в метафизике, стремление превратить психологию в опытную науку (желательно по образцу естественных наук), сделали психологию редукционистской наукой. Не желающие мириться с принципиальным "сведeнием" психэ были объявлены раскалывающими психологию на две (В.Вундт, В.Дильтей и др.).

Не имея здесь возможности совершить историко-философский экскурс, констатируем, что в психологии сложилось представление о том, что психическое по природе простое. Конечно, есть различие между философским положением, что душа "есть простая субстанция" (в истории философии могут найтись и объяснения, и оправдания такому положению вещей), и утверждением, имеющим отношение к эмпирическому исследованию психической жизни. Для нас это сейчас не важно. Принципиально важно, что отказ от теоретического исследования предмета привел к тому, что теории, которые возникали в психологии уже не имели психологической специфики. Этот момент требует специального пояснения. Прекрасная работа Жана Пиаже [209] убедительно продемонстрировала, что объяснение в психологии в конечном счете приводит либо к биологии, либо к социологии, либо к математике (логике). В результате оказывается, что психологическая теория есть не что иное как проекция на простой предмет психологии расчленений, выработанных в других предметах (в физиологии, в биологии, в лингвистике, в кибернетике и т.д.). При этом создается иллюзия, что разрабатывается психология. Но это всего лишь иллюзия. В рамках биологически ориентированного подхода мы можем получить иллюзию того, что психика есть средство адаптации. В рамках другого предположить, что психика конституируется социальными отношениями. Можно даже считать, что она есть ориентировка в окружающей среде. Но при этом совершенно ясно, что вся психика не может быть сведена к этим частным проявлениям. Я думаю, что это было ясно и самим создателям таких "одномерных", частичных концепций. Весь трагизм ситуации состоит в том, что "склейка" одномерных подходов ни к чему позитивному привести не может: предметы оказываются несовместимыми. В том, что это не преувеличение, убедиться легко - еще В.Дильтей в 1894 году прекрасно это продемонстрировал. Г.Мюнстерберг в "Основах психотехники"(1914) убедительно показал, что эти подходы не совмещаются: "Внутренний мир, поскольку он мыслится направленным к известным целям, есть мир личной воли, личного чувства, личной интенции в форме их субъективного бытия. Внутренний мир, мыслимый под формой причинности, есть мир находимых в сознании содержаний. Мы видели, что эти два понимания ведут к двум различным психологиям - причинно мыслящей психологии содержания сознания, в которой имеет место лишь описание и объяснение, и психология духа, в которой нет вообще никакого объяснения, и в которой описание может быть только разложением, но собственной задачей которой является понимание актов личности и прослеживание их в их отношениях. Между этими двумя психологиями душевная жизнь не делится - в роде того, что, например, каузальная психология имеет дело с представлениями, а телеологическая - с волевыми явлениями, но всякая фаза и всякое движение душевной жизни должны принципиально быть доступны обоим способам рассмотрения. В повседневной жизни они переплетаются между собой и лишь в науке могут быть четко разграничены. А это разграничение служит важным практическим задачам культуры в обоих направлениях, так как лишь последовательная каузальная психология может подготовить действительно научную психотехнику, и лишь последовательная психология духа может обеспечить действительно устойчивое жизнепонимание и миросозерцание" [186, c.148].

Между тем в истории человечества было накоплено очень много данных, свидетельствующих о том, что вряд ли оправданно редукционистское сведение психэ к ее конкретному проявлению. Действительно, психэ может проявиться и в самосознании, и в поведении... Ликов у психэ много. При желании можно сказать, что психика, к примеру, ориентировка в окружающей среде. И это правильно - психика проявляется и в этом тоже. Но сводима ли вся психика к этой функции? Но раскрывается ли в этом ее природа и сущность? Вопросы, разумеется риторические.

Сошлюсь на исследования Карла Густава Юнга, обосновавшие трансперсональность психического [330, 332]. Русская православная философия, обсуждая природу сознания, также приходила с аналогичным выводам [166]. В трудах В.С.Соловьева, А.Ф.Лосева можно найти указания на недопустимость сведения психического: "отсюда начинаются бесконечные по числу и дурацкие по смыслу учения: мысль есть порождение мозга, душа есть функция нервной системы, сознание есть результат физико-химических процессов в организме" (Лосев А.Ф. Бытие - имя - космос М.: Мысль, 1993, с.853). Можно добавить, что в рамках научного подхода В.И.Вернадский обосновал возможность рассмотрения жизни и психики как космо-планетарного феномена. Безусловно, об ограниченности трактовки предмета современной академической психологической наукой свидетельствуютрезультаты, полученные сторонниками трансперсональной психологии [366,78,80]. Я не думаю, что сейчас стоит говорить о возникновении новой научной парадигмы [79, 366]. Психологам стоит задуматься и еще раз вернуться к анализу предмета собственной науки.

Итак, необходимы исследования природы психики. "Необходимость возрождения исследований природы психики - это перманентная потребность психологической науки, переживающей тупики и спады своего развития вместе с обществом, в котором психологи живут и работают также как и представители других гуманитарных профессий. Однако, сейчас у нас ситуация явно кризисная - огромное количество новых эмпирических фактов и научных свидетельств о невещественной биополевой природе психики, сдвигают внимание ученых к пониманию ее как высокоорганизованной энергии и информации, отнюдь не отрицая при этом традиционный постулат психологии - сознание есть форма высокоорганизованного вещества мозга" [48, с.11]. Причем необходимы в первую очередь теоретические исследования предмета. Не стоит забывать, что психика в некотором отношении напоминает зеркало (каждый видит в нем свое отражение). В психологии так просто получить подтверждение желаемого. Действительно, организовав эмпирическое исследование определенным образом, мы гарантированно получаем соответствующее описание. Удивительно, что искушение придать ему "онтологический" характер часто оказывается непреодолимым. Л.С.Выготский в своем "Историческом смысле" очень мудро заметил, что "все слова психологии суть метафоры, взятые из пространств мира"[60, c.369]. Настала пора интуитивные соображения заменить продуктами теоретического анализа. Поэтому можно только приветствовать возобновление научных исследований по предмету психологии [49]. Хотелось бы только подчеркнуть, что это - единственный путь, позволяющий отстоять единство психологии, позволяющий в какой-то степени приблизиться к Великой тайне человеческой Души. Пока же "основная опасность заключается в том, что разрываются внутренние связи между отдельными областями психологии, утрачивается единство предмета и его понимания" [237, с.5]. "Строить мост в психологию XXI века означает вновь определить, что мы понимаем под "психической реальностью" и какова природа психики? Это принципиально важно, ибо современная психологическая наука зашла в теоретический тупик, и психологи разных школ и направлений плохо понимают друг друга" [49, с.7].

В ответе на эти вопросы и состоит главная задача методологии психологии - "общей психологии", как ее называл Л.С.Выготский. Без нее, похоже, не обойтись: "Кто пытается перескочить через эту проблему, перепрыгнуть через методологию, чтобы сразу строить ту или иную частную психологическую науку, тот неизбежно, желая сесть на коня, перепрыгивает через него" [60, с.418].

Представляется, что проблема предмета сейчас центральная для психологии. В течение многих лет наша психология пребывала в состоянии раздвоенности. Поясню это. Официальным предметом психологии была психика. Назовем это декларируемым предметом. Как показывает анализ, предмет психологии имеет сложное строение [166]. Фундамент его составляет исходное, базовое понимание "психэ". Как это часто бывает с фундаментальными допущениями, они могут и не осознаваться исследователем, а их место может занимать та или иная "рационализация". Таким образом, происходит разделение предмета на декларируемый ("психэ"), "рационализированный" и реальный. Декларированный предмет (точнее, та или иная его трактовка) важен для психологии, в первую очередь, потому, что неявно, но действенно определяет возможные диапазоны пространств психической реальности. То, что в пределах одного понимания безусловно является психическим феноменом, достойным изучения, при другом представляется артефактом, случайностью, либо нелепостью, жульничеством и как бы не существует вовсе. Например, трансперсональные феномены представляют несомненную реальность для сторонника аналитической психологии и "совершенно невозможное явление" для естественнонаучноориетированного психолога, считающего психический феномен исключительно "свойством мозга". Между декларируемым и "рационализированным" (в том случае, когда он есть) предметами складывается такое отношение: он ("рационализированный") "оформляет", фиксирует ту или иную трактовку "психэ". Реальный предмет - это то, что в действительности подлежит изучению (бесконечное число вариантов в системе "сознание/бессознательное - деятельность/поведение").

В результате беспристрастный анализ может выявить фантастическую картину. Исследователь-психолог считает, что занят изучением психики (декларируемый предмет). Рационализированным предметом может быть отражение (наш исследователь изучает, к примеру, восприятие - "целостное отражение предметов, ситуаций и событий, возникающее при непосредственном воздействии физических раздражителей на рецепторные поверхности..." [228, с.66]. Отметим, что на уровне рационализированного предмета вся многомерность психики (и духовное, и душевное) оказывается редуцированной до отражения. Но самое интересное впереди. Ведь изучается-то реальный предмет. А в качестве реального предмета выступают либо феномены самосознания в той или иной форме, либо, вообще, поведенческие (в широком смысле) феномены. Но это только предмет науки. В исследовании психолог, как известно, имеет дело с предметом исследования. Предмет исследования должен соответствовать предмету науки... Можно сказать, что он конструируется предметом науки. Напомню про "опосредованный характер" психологических методов. Впрочем, о методах разговор должен быть особый. В свете вышеизложенного представляется актуальным и чрезвычайно увлекательным обсуждение вопроса об единицах психического. Правда, это тоже отдельная тема.

В настоящее время совершенно очевидно, что трактовка психического как отражения не соответствует современному уровню психологических знаний, создает непреодолимые трудности в развитии психологии [166]. Необходимо широкое понимание предмета, позволяющее включить в сферу исследований психическую реальность во всех ее проявлениях.

Карл Юнг, один из выдающихся психологов ХХ столетия, утверждал, что "психэ" столь сложна и многообразна, что невозможно приблизиться к ее постижению с позиции психологии инстинкта [332, с.372]. В другом месте он писал о тайне человеческой души. Действительно, природа психического, может быть, величайшая тайна из всех, с которыми приходилось иметь дело человечеству. "Очень важно иметь тайну, или предчувствие чего-то неизведанного. Это придает жизни некое безличное нуминозное свойство. Кто этого не испытал, упустил нечто важное. Человек должен чувствовать, что живет в мире, который еще полон тайн, что всегда остаются вещи, которые объяснить невозможно, что его еще ждут неожиданности" [332, с.351]. Вероятно, психологам нужно благодарить судьбу за причастность к тайне...

Таким образом, в психологии (в отличие от других научных дисциплин) недостаточно разработать формальную структуру научной теории. Хорошо известно, что в более развитых науках (как, например, в физике) нет таких дискуссий о предмете, как в психологии. Вывод, существенный для нашей темы, состоит в том, что, пытаясь разрабатывать проблему соотношения теории и метода в психологии, следует помнить о необходимости включения в модель теории в том или ином виде трактовки предмета психологии, т.к. она имеет важное значение для понимания самой теории. Невыполнение этого условия фактически закрывает дорогу возможности соотнести данную теорию с какой-либо другой и, таким образом, препятствует достижению взаимопонимания.

 

Виды проблем в психологии

 

В предыдущих разделах мы уже неоднократно сталкивались с методологическими проблемами психологии. Утверждалось, что именно методологические проблемы имеют в настоящее время особенное значение. Вероятно, стоит рассмотреть проблемы психологической науки во взаимосвязи, поскольку условность их разграничения очевидна.

Психология традиционно характеризуется многообразием подходов к изучению того или иного явления, обилием различающихся теорий, концепций, трактовок. Десятками исчисляются определения одного и того же понятия. Короче говоря, психологию трудно удивить проблемами. В известном смысле можно утверждать, что психология - одна из самых "проблемных" наук: нерешенных вопросов в ней гораздо больше, чем найденных ответов. Б.Ф.Ломов в книге "Методологические и теоретические проблемы психологии" отмечал: "Многообразие проблем, огромный фактический материал, накопленный в психологической науке, задачи, которые ставятся перед ней общественной практикой, настоятельно требуют дальнейшей разработки ее методологических основ" [157, c.3].

Для начала выясним, что такое собственно проблема. По мнению составителей "Словаря иностранных слов", проблема - это теоретический или практический вопрос, требующий разрешения, исследования. "Словарь русского языка" С.И.Ожегова подчеркивает, что проблема это трудный вопрос, требующий разрешения. Наконец, в "Философском энциклопедическом словаре" отмечается: "Проблема - объективно возникающий в ходе развития познания вопрос или комплекс вопросов, решение которых представляет существенный практический или теоретический интерес" [294, c.512]. Для психологических проблем как раз и характерны названные моменты: трудность вопросов, необходимость специального исследования для получения ответа, практическая или теоретическая значимость вопроса.

Чтобы как-то справиться с этим многообразием проблем, попробуем их упорядочить. Для этого попытаемся выделить классы психологических проблем. Разумеется, такое выделение неизбежно имеет условный характер. Представляется, что выделение классов проблем целесообразно осуществлять в соответствии с видами психологического знания. М.С.Роговин и Г.В.Залевский выделяют три вида психологического знания. Первый вид - знание о психических процессах и индивидуальных особенностях, которое есть "предметное знание". Второй вид - знание о самом процессе психологического исследования, о том, как получается, фиксируется и совершенствуется предметное знание о психике - "знание методологическое". Третий вид знания - "знание историческое", в котором отражается закономерная последовательность развития первых двух видов знания и которое помогает нам понять общее состояние психологии на каждый конкретный период времени, при каждом хронологическом срезе [241, c.8]. Такое расчленение представляется удобным. В предметном знании условно можно выделить два уровня: уровень феноменологии и уровень теории. Тогда психологические проблемы могут быть отнесены к одному из следующих классов: 1) феноменологические, 2) теоретические, 3) методологические, 4) историко-психологические. На рис.1 дано схематическое изображение указанных классов проблем.

Рис. 1 . Виды психологических проблем: 1. феноменологические, 2. теоретические, 3. методологические, 4. историко-психологические.

 

Любая наука имеет дело с некоторой феноменологией, эмпирическими явлениями. В психологии это психические явления. Так, в психологии могут быть выделены явления памяти, мышления, восприятия и т.д. Хотя на первый взгляд может показаться, что этот феноменологический уровень относительно самостоятелен, это не так. Психика изначально целостна, поэтому выделение в ней или иных явлений определяется теоретическими и методологическими представлениями. Номенклатура психических явлений определяется исходя из теории, в действительности же это серьезная методологическая проблема [243]. В психологии известны случаи, когда те или иные авторы утверждали, что внимания или воображения не существует. Это, конечно, не заставляло этих авторов доказывать, будто не существует сосредоточения на некоторых объектах или создания новых образов. Данные феномены существуют, наблюдаются и описываются, но объясняются совершенно по-иному. Психологи - авторы "революционных" концепций утверждали, что феномены имеют другую природу: сосредоточение это не внимание, а особенности восприятия [243], создание новых образов - функция не воображения, а мышления [32]. Эти примеры свидетельствуют о том, что феноменологический и теоретический уровни неразрывно связаны. Другим, не менее убедительным, является следующий, приводимый создателем феноменологии Э.Гуссерлем.

"Гуссерль приводит известный пример со шкатулкой, которую я рассматриваю, вращая. Здесь в каждый момент я получаю различные ощущения, "переживаемое содержание" моего сознания каждую минуту меняется, но тем не менее я "вижу" одну и ту же шкатулку, имею один и тот же "предмет". Мы видим с несомненностью, что сами ощущения отделяются здесь от того, что ощущается. Зрительные ощущения и "видимый" через них предмет - две вещи разные" [136, с.27-28].

Не случайно многие авторы предпочитают не дифференцировать эти два уровня и говорят о предметном знании. Осознавая всю условность и произвольность такого разделения, будем говорить о феноменологическом и теоретическом уровнях и, соответственно, о наличии феноменологических и теоретических проблем. Феноменологический уровень важен тем, что в нем определяются потенциальные пространства психической реальности. Поясним это. В экспериментах С.Грофа с использованием ЛСД наблюдались феномены измененных состояний сознания, трансперсональные феномены и т.п. Эти феномены представляют бесспорную психическую реальность. Согласно взглядам некоторых психологов, эти феномены достойны изучения, могут быть разработаты теории, объясняющие эти феномены. Согласно мнению других, этих феноменов как бы не существует вовсе: они представляют собой артефакт или откровенное жульничество, поэтому об их специальном изучении вопрос даже не ставится. Таким образом, мы можем констатировать, что в представлении разных исследователей диапазоны пространств психической реальности не совпадают. Кто-то включает парапсихологические феномены в проблемное поле психологии, кто-то нет. Естественно, что то или иное решение определяется теоретическим осмыслением. Итак, феноменологические проблемы проявляются в определении пространств психической реальности, ее расчленении на отдельные явления.

Теоретический уровень связан с объяснением психических феноменов. На теоретическом уровне психическое становится психологическим. В психологии эти проблемы очевидны. Существуют различные теории, объясняющие один феномен. Например, избирательный характер мышления в ходе решения задачи может объясняться влиянием ассоциаций, апперцепции, детерминирующих тенденций, антиципаций и т.д. Известны десятки теорий восприятия, личности, эмоций и т.п. Теоретические проблемы в психологии наиболее многочисленны. Неразрывно связанные феноменологический и теоретический уровни составляют предметное психологическое знание. Два первых уровня связаны с двумя классами проблем: феноменологическими и теоретическими.

Но эти два уровня неразрывно связаны и с другим - методологическим. Связь эта такова, что методологический уровень является в значительной степени определяющим по отношению и к феноменологическому, и к теоретическому. Именно методология раскрывает, как будет пониматься и трактоваться предмет психологии (а, следовательно, реально определяет диапазон пространств психической реальности), методология определяет возможности изучения того или иного явления, а также метод, каким будет исследоваться психическое, наконец, утверждает приемлемые в науке в настоящий момент способы объяснения. Известно, что в психологии существуют разные трактовки предмета науки, разные взгляды на методы. Оказывается, что методологические проблемы - это наиболее существенные, наиболее глубокие.

Наконец, четвертый класс проблем - проблемы историко-психологические, возникающие в историческом знании. Как уже отмечалось, историко-психологическое знание отражает закономерную

последовательность развития знания и предметного, и методологического. М.С.Роговин и Г.В.Залевский отмечали, что в "знании историческом проявляется куда более широкий принцип научного познания реальности: подход к ней как развивающейся во времени; при историческом подходе в последовательности его типов косвенно отражается углубление предметного и методологического знания..." [241, c.10]. Эти проблемы также многочисленны. Обратим внимание на то, что многие из них носят неявный характер. В главе третьей (разд. 3.1.) мы столкнемся с такого рода проблемами.

Между выделенными классами проблем в психологии существуют, на мой взгляд, особые отношения. Методология является "сердцевиной" психологического знания вообще, поскольку, в конечном счете, именно она определяет существенные характеристики "предметного" знания (и феноменологию, и теорию) и "истории" (как она будет интерпретироваться).

Поскольку мы говорим о психологии в целом (а научная психология, ориентированная на исследование психической реальности, только часть психологического знания: ведь существует еще психологическая практика), отметим, что кроме названных имеются, конечно, и другие проблемы. Это, во-первых, прикладные проблемы, связанные с использованием психологических знаний в практике, в конкретных видах деятельности (в педагогике, в медицине, в производстве и т.д.). Во-вторых, необходимо упомянуть психотехнические и психотехнологические проблемы (в широком смысле этого слова), связанные с модификацией, с направленным изменением психики человека (различные виды психотерапии, психокоррекции и т.д.). Напомню слова Л.С.Выготского: "...психотехника - в одном слове, т.е. научная теория, которая привела бы к подчинению и овладению психикой, к искусственному управлению поведением" [60, c.389]. В данной книге речь будет идти о проблемах научной психологии, связанной с исследованием психики. Это, разумеется, не означает недооценки роли практической психологии - у этой работы свои задачи.

Необходимо еще раз подчеркнуть, что выделение видов психологического знания и связанных с этим видов психологических проблем весьма условно. Действительно, легко увидеть, что грани между этими видами часто размыты и неопределенны. Но бывают случаи, когда разграничения подобного рода просто необходимы.

Разделение необходимо в дидактических, методических целях. Другая причина, которая заставляет использовать такого рода разграничения, несмотря на всю их условность, - когда необходимо сконцентрировать внимание на каком-то виде проблем. Так в нашей работе мы сосредоточимся на методологических проблемах. Нас интересует вопрос о том, как соотносятся теория и метод в психологии. Поэтому в конкретном предметном знании в тот или иной исторический промежуток нас будет интересовать определенный методологический аспект.

 

---

Дата добавления: 2018-10-26; просмотров: 778; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!