СИМФОНИЯ, НАРЕЧЕННАЯ КНИГА АСХАНЬ

О ПОЗНАНИИ САМОГО СЕБЯ

Рожденная 1767-го лета

Любезный друже Михаил!

Десять верст от Харькова наппсал я сию книгу в ле­сах Земборских. Дух велел, пусть наречется «Асхань». Асхань есть дочь Халева, вошедшего в землю обетован­ную. Значит, красота. Он ее отдает братаничу своему в супруги за то, что достал город Арвон. Сей город, иначе называется Хеврон, сиречь дружба и город письменный. Сия есть премудрость божия, сокровенная во глубинах Библии. Все, стяжавшие премудрость сию, невестою услаждаются, по слову Исаину: «Как же веселится жених о невесте, так возрадуется господь о тебе».

Сердце наше, узнавшее себя, есть ведь голубь. Сей голубь вызывает себе из Ноева ковчега, из Библии, чистый — чистую голубицу. Вот невеста! Вот всеприятнейшая и единая жертва богу! Вот пара голубов! Вот вонь благовония господу! Вот верх блаженства! Спя вонь кон­чит сию книгу. Что значит сломить голубю крылья его? То же, что сломить рога. «Все рога грешных сломлю». Рог, ноготь, волос, перья разнятся от тела, хотя все сие в теле. В теле и разнится от тела, что? Мысль! Мысль чистая есть волос главы негибнущий, рога и лучи на гла­ве Моисея2. Рог, Иеремиину ногтю адамантову равный, есть то чистая мысль. Крылья голубиные, легко парящие в вечности, вот они: «Помышления сердца его суть в род и род». Сломите крылья — разумей: раздерите сердца ва­ши. Тогда сломишь дурные крылья и голубице твоей — Библии. Вот пара! «Да отторгнет голову голубову». «Да отлучит-де гортань с перьем...» Сие есть то же: «Разлучи бог между водою и водою...» Что есть вода спя, если не река, речь, мысль, слово, гортань,, сердце, перья? Всякая фигура, тем более солнце, есть мысль. Ибо нечто нам про­поведует. Если же солнце есть то мысль ей! Оно — го­

172

лубь. Куда летит? В вечность. «Полечу и почию». Тут вечность именуется востоком. Что бы выше ее? «Восток имя ему». Сюда бросай! Бросай на восток гортань и перья. О горнем мудрствуй! Подними вверх. Пожертвуй перья богу. Метай выше пепла, в место пепла. Вместо плоти возверзп на господа печаль твою, тлень твою, плоть твою, ничто сие не твое. Да будут очи твои голубиные выше пепла на месте ином от пепла. Ибо все есть пепел, кроме вечности. Вот тогда-то исцедишь кровь от солнца. Узнав истину, преложится тебе солнце во кровь. Ибо что есть оно, если не плоть, кровь и пепел?.. А как кровавые крылья от сердца твоего отлучи, так и скотину твою раз­дели. Тело твое, пепельная твоя часть — вот то тебе! Дай же место на месте твоего пепла. Слушай! На всяком же месте дай место и богу твоему! В волосе — волосу его, в жилочке твоей — жилке его, в костях твоих — костям его. Поделися с ним до последней твоей часточки, как царь Содомский3 с Авраамом. Вот тогда-то сбудется: «Жена твоя (премудрость), как лоза плодовита, во всех углах дома твоего». Вот тебе леторасли, дети твои! Новые жилы! Новая плоть и кость! А трапеза твоя вышнему — сердце твое.

Григорий Сковорода

ГЛАВИЗНА КНИГИ СЕЙ

«Земля была невидима... и тьма вверху бездны».

«Когда познаны будут во тьме чудеса твои и правда твоя в земле забвенной?»

«Помяните чудеса его, то есть судьбы уст его».

«Не утаится кость моя от тебя, ее же сотворил ты втайне». «Дух все испытывает и глубины божий».

Симфония

С спм стихом:

«Если не познала саму тебя, о добрая жена, изойди в пятах паств и паси козлища твои у шалашей пастушеских»

«Песнь песней»

173

Лица в разговоре:

Памва, Антон, Лука, Конон, Филон, Квадрат, Друг

Памва. Прекрасное утро, пресветлый сей воскресе­ния день. Сей веселый сад, новый свой лист развиваю­щий. Сия в нем горняя беседка, священнейшим Библии присутствием освященная и ее же картинами украшен­ная. Не все ли сие возбуждает тебя к беседе? Слушай, собравшийся здесь новый Израиль, любезные друзья! Оживило меня присутствие ваше. Находясь окружен столь честными и человеколюбными сердцами, могу ска­зать с возлюбленным Давидом, что согрелося во мне серд­це мое.

Аитон. А что это за картина? Слышь, Лука!

Лука. Дочь царская со служанками, вот видишь, на­шла в коробочке плавающего младенца.

Антон. Да, да, да, человека божия Мойсея. А сих двоих картин не знаю.

Лука. Не знаю, какие-то два города на превысоких горах.

Памва. Вот город Хеврон. Антон. Что за Хеврон?

На мва. Которым благословил Иисус Навин Халева, отдав ему в наследие. Он иначе называется (Ардок, а сей другой есть) Давир. Издавна назван: город учения, или город письменный.

Лука. А что ж это за два мужи вооруженные, а меж ними женщина?

Памва. Сей то есть божий муж Халев. Он отдает прекрасную Асхань, дочь свою, в жены братаничу своему за то, что он взял город Давир. Сия вся история видна из 14 и 15-и глав в «Иисусе Навипе» 4.

Антон. О, прекрасные картины!

Памва. Ты видишь одну наружность их. Но если б ты увидел внутренние в них сокровенные мысли и был в числе божиих людей святых, образов событие зрящих, разумеющих самую в картинах силу, намерение, конец и предел, конечно, бы ты не удержался, чтоб не сказать с Давидом пред сенным ковчегом, и с тобою сделалось бы то ж самое, что с тою королевою, о которой в «Третьей Книге Царств» вот что: «И видит царица Савская весь смысл Соломона: и дом, который он создал, и снеди Соло­

174

моновы, и жилища отроков его, и предстояние служащих ему, и облачение его, и виночерпиев его, и всесожжения его, которые приносил в храме господнем, и вне себя бы­ла. И говорит Соломону: «Истинны слова, которые я слышала в земле моей о словах твоих и о смысле твоем, и не верила говорящим мне: — Пока пришла сюда и видели очи мои. И это даже не половина того, что мне пове­дали. Приложил ты премудрость больше всякого слуха...» 5

Лука. Вот нам эта знакома! Это паша!

Антон. Какая?

Лука. Рождество Христово.

Памва. Почему она ваша?

Лука. Как же? Ведь мы христиане.

П а м в а. Если эта картина ваша, то и первая ваша, а иначе ни одна не ваша.

Лука. Нет! Там Моисей, а тут Христос. Тот жидов­ский, а сей христианский вождь.

Памва. А Мойсей не христианский?

Лука. Никак!

Памва. Для чего ж христиане в собрании читают сие: «Открывши, видит отроча, плачущее в корзинке, и пощадила его дочь фараона, и говорит: «От детей ев­рейских сие...»

Лука. Для того читают, что Мойсей прообразовал Христа, сына божия...

Памва. Да разумеешь ли полно сам-то, что гово­ришь? Что это значит прообразовал?

Лука. Что это значпт прообразовал?

Памва. Да.

Лука. А что ж оно значпт? Памва. Я не знаю.

Лука. Безделица! Как не знать этого? Он был образ и одна тень сына божия.

Памва. Как же тень? Ведь сам бог свидетельствует, что он человек божий. А божий и истинный — все то одно. Бог и истина — одно. Человек божий и сын бо­жий— одно то. Посему-то и Павел так божиего человека называет созданным по богу: в правде и преподобии исти­ны. И сего одного хвалит.

Лука. Однако ж Мойсей был тленный, как мы, чело­век, а божпим назван по благодати.

Памва. Вот тебе вылазка! Пожалуй, брось твое «одна­ко ж»! Не представляй мне подлых школьных богословцев

175

кваснин. Слушай, что такое о Мойсее говорит божие слово: «Не отемнеют очи его, ни истлеют уста его».

Лука. Однако ж Мойсей иное, а иное Христос.

Памва. Слушай, припутню! Сама евангельская пре­мудрость вот что говорит: «Если бы вы веровали Моисею, веровали бы без сомнения и мне». Видишь, что разуметь Мойсея есть разуметь Христа; и Мойсей закрылся в Евангелии так, как Евангелие поглощено Моисеевыми книгами, которых опо есть леторасль.

Лука. Да там же вдруг следует и сие: «О мне тот писал», а ты замолчал.

Памва. Конечно, не писал бы, если б не видел его. А что ж есть живот вечный, если не то, чтоб знать бога? Сие-то есть быть живым, вечным и нетленным человеком и быть преображенным в бога, а бог, любовь и соедине­ние — все то одно. Сверх того примечай, что и самые их сии образы меж собою во всем сходны. Тут лежит пелена­ми повитый израильский младенец. И там от еврейских детей. Сей положен матерью в яслях, а тот своею в коро­бочке. Сего наблюдает мать его, а того издалека сестра его. Тут пришли пастырп и волхвы, а там царева дочь с языческими служанками. А у древних пастырями цари назывались, например, «Пасущий Израиля, внимай», то есть пастырь и царь израильский. Впрочем, что израиль­ский род не умирает, слушай пророка Иоиля: «Как утро, разольются по горам люди многие и крепкие. Подобных им не было от века, и по них не приложится до лет в род и род...» Если бы до их лет можно что-то другое приложить, имели б они конец. Но они, всему другому концом нахо­дясь, сами суть бесконечны. Израиль есть сам остаток умирающим всем земным языкам. А что Иовль то сказы­вает о еврейском роде, слушай Мойсея: «Блажен ты, Из­раиль! Кто подобен тебе?»

Лука. Однако ж Мойсей иное, а иное Христос.

Памва. Как же иное, если за одно с ним говорит на Фаворе? 6 Ведь ты слыхал родословие Христово?

Лука. Слыхал. «Книга родства Иисуса Христа...» и прочее.

Памва. Как же думаешь? Что это за книга? Ведь эта книга не простая. Она есть книга божия. В сей книге ни один плотский не записывается. Слушай Давида: «Не соберу соборов их от кровей». А записываются одни те, кто «не от крови, не от похоти плотской, но от бога роди­

176

лись». А когда Мойсея само слово божие называет божиим человеком да и самому ему велит в «Книге чисел» 7 ставить прочиих в сие счастливейшее число и запись, как посмеешь из сей книги его самого вычеркнуть? Учись! Не разумеешь? В сию книгу и ученики Христа записаны. «Радуйтесь,— говорит,— ибо имена ваши написаны». Да, о сем одном и радоваться велит. В сию книгу вся-на-вся родня Христова, не плотская (слышь?), по духовная, за­писывается. А вот она, родня: «Кто есть мать моя или братья мои? Кто сотворит волю божию, сей брат мой, и сестра моя, и мать моя есть...» Удивительно тебе пока­залось, что Мойсей и Христос одно. Но не слышишь ли, что такое о всей своей родне Христос говорит нетленному своему отцу? «Да будут едины, яко же и мы. Нет из вас ни иудея, ни эллина, ни раба, ни вольного». «Нет му­жеского пола, ни женского, одно вы,— говорит Павел,— во Христе, и Христос в вас. Божий род как конца, так не имеет и разделения».

Лука. Как же может одно быть то, что не одно?

Памва. Спрошу ж и я тебя: как можно, чтоб было двенадцать оправленных по-разному и разно разными языками напечатанных книг евангельских и чтоб одна то была книга? Если кто одну из них знает, тот знает все. Если б ты узнал Мойсея, узнал бы и Христа, или если б Христа узнал, узнал бы Мойсея, Илию, Авраама, Дави­да, Исайю и прочиих.

Лука. Я Христа знаю, а Мойсея не знаю.

Памва. Так ты знаешь Христа, как некоторый дура­чок, о котором выслушай басенку. Богатый отец имел 8 сынов. Они были в худом и в добром разумны, но непо­корные и великие отцу досадители. Между семью братья­ми был один и глух и глуп, но горячий воли отцовской почитатель. Умирая, отец велел их призвать к себе всех и, находясь от природы добрым, благословил их. Потому, оборотя взор к дурачку, [сказал]: «Я знаю, что тебя братья обидят в наследии. Вместо-де того усугубляю тебе мое благословение. Вот тебе сия моя трость свидетельст­вом! Возьми ее и храни при себе. Почувствуешь блажен­ство твое тогда, когда покажутся тебе слова спи: «Покро­ет тебя божие начало». По смерти разорвали господа все имущество, один только маленький с садом домик оставив палочнику. Здесь он, простую жизнь провождая один, тосковал по отцу. В седьмой год весною, воскресным

177

утром, прохаживаясь по высшим своего райка местам, чуть было не наступил на змею. Расколотил ей тростью голову и так шибко ударил, что некая часть трости, как шелуха, отпала. Почувствовал он в ушах своих неслыхан­ный пред сим звон и дивный голос таков: «Глупый! Чего ты плачешь? Кого ищешь? Я всегда с тобою». Обняла его несказанная радость. Открылся ему слух. И там-то он усмотрел, что его трость есть двойная. Снял он подлую поверхность. Открылась новая, золотая палка, драгоценнейшими каменьями насаженная от самого верха до само­го конца. Ее голову составлял один самый большой голу­бой сапфир. На голове живой образ отца его вечными на­писан красками, а вокруг оного слова сии: «Покроет тебя божие начало». Вот так-то ты, слушай! Знаешь Христа, как сей, находясь глух и глуп, знал отцовскую палку. Не­вероятным тебе кажется сие слово, что, узнав Мойсея, уз­наешь одним взором и Христа. Ты ж еще чудное услышишь слово. Не только когда доведется тебе узнать Адама, или Авеля, или Ноя, или Иисуса Навина, или Халева, или Иова, или Соломона, или Иеремию, или Павла, но когда хотя самого себя хорошенько узнаешь, изволь знать, что одним взором узнаешь и Христа. Один есть весь вышепомянутый род Авраамов, ни числа, ни начала, ни конца не имеющий, все четыре стороны наполняющий. «Если кто может,— говорит бог Аврааму,— исчесть песок земной, то и семя твое изочтет». Впрочем, не конец то, после чего еще нечто следует. Но после сего рода ничего уже следо­вать не может. Все погибает огнем божиим, и сами не­честивых останки, а потому уже и не останки, что не остаются. Не терпит ничто огненного лица божиего. Все, как хворостные, горят, кроме сего семени, о котором в Исайи: «Яко же небо новое и земля новая, которые я творю, пребывают предо мною, — говорит господь,— так станет семя ваше и имя ваше». То же и в Иеремии: «Воз­веселитесь веселием. Воскликните на главу язычников. Слышно сотворите и похвалите». Скажете: «Спасет господь людей своих, останок Израилев». Сей-то род есть ищущих господа, ищущих лицо бога Иакова, перед которым ника­кой язык устоять не может: «Как огонь исходит от лица его». Из сего богоспасаемого рода, хоть одного узнав, всех узнаешь. Во всех их один новый человек, и они в нем, а он в отце своем. Но понеже ни одного из них узнать не можем, то по крайней мере узнать самих себя постараем­

173

ся. Сим образом можем узнать истинного человека, «со­зданного по богу в правде и преподобии истины». А се ж то самое есть и живот вечный. Узнав же его, во мгнове­ние ока преобразимся в него, и все наше мертвенное по­глощено будет животом его. Слушай, что такое сам он говорит своему любителю, который в его род отродится и с ним заодно быть желает: «Если не познала саму тебя, о добрая жена, изойди ты в пятах паств и паси козлища твои у шалашей пастушеских». Напишите же слова сии вечными красками на сердце вашем и на мыслях ваших. Передайте голос сей божий в наследие и потомкам ва­шим, да останки их будут благословенны, и вселятся на земле доброй, и насытятся пшеницы, вина и елея, и вос­питаются на воде спокойной, и утучнеют хлебом слова божия, и так землю свою вторпцею наследят, и веселие вечное над головою их. А если кто не узнает себя, сей не может слухом услышать голоса господа бога своего, чтоб отворил ему господь сокровище свое благое — небо. И не получит, не увидит, не уразумеет сладчайших сих божиих обещаний во Исаии: «Тогда разверзется рано свет твой, и исцеления твои скоро воссияют, и предидет перед тобою правда твоя, и слава божия обнимет тебя. Тогда воззо­вешь, и бог услышит тебя, и еще говорящему тебе ска­жет: «Се пришел». И будет бог твой с тобою всегда и на­сытишься, как желает душа твоя. И кости твои утучнеют и будут, как сад напоенный и как источник, в котором не оскудеет вода. И кости твои прозябнут, как трава, и разботеют, и наследят роды родов».

«Смиренная и колеблемая, не имела ты утешения. Се я уготовляю тебе анфракс, камень твой, и на основание твое сапфир, и положу на забрала твои иаспис и на врата твои камни кристалла, и ограждение твое, камни избран­ные. Се пришельцы придут к тебе мною, и вселятся в те­бя, и к тебе прибегнут. Се я создал тебя, не как кузнец, раздувающий угли и износящий сосуд на дело. Я же со­здал тебя не на пагубу, чтобы истлеть». Что ж то за пришельцы? «Возведи вокруг очи твои и глянь: все силы собрались и пришли к тебе. Живу я,— говорит господь,— как всеми ими, что в красоту облачились и обложили себя ими, как утварью невеста».

Друг. Споришь, Лука, и хвалишься, будто знаешь Христа. Разумей, чем хвалишься! Опасайся Иеремииных слов сих: «Близ ты, господи, уст их, далеко ж от утроб

179

их». И Давидовых: «Положили на небеса уста своп и язык их прошел по земле», и Моисеевых: «Не поминай имени господа бога твоего напрасно». И Христовых: «Плоть ничто же, дух животворит». Легко могли смотреть сыны Израилевы на поверхность покрывала Моисеева. Но на богом прославленный вид лица его смотреть боялись. Видишь ли, что двойной Мойсей? В одном Мойсее тленный и славный. То ж самое делается и на Фаворе. Один Христос сносен очам Петровым, второй — страшен. Пер­вого множайишие видели, второго никто, кроме учеников, в то время как дал и открыл им ум разуметь писание. Тленного и мертвого все видели, а о живом никто не терпел и слышать. В силу ученики уверились, и при­смотрелись, и увидели. Первого смертного Христа не хо­чет знать и видеть его Павел, и сим гораздо разнится от прочиих. Слушай, что он говорит: «Тем же и мы отныне пи единого не знаем по плоти. Если же и разумели по плоти Христа, но ныне к тому не разумеем». Скажи ж теперь, что такое разумеешь через сие имя Христос? Если разумеешь какую тлень, без сомнения, через имя Христово разумеешь пустошь. И се-то есть принимать имя его напрасно! А что ж есть суетность и ложь, если не то, что тлень? И сие-то есть не живот, но погибель свою видеть: «Да узрят очи его свое убиение!» Кричит Иов: «От господа же да не спасется!» Сие-то тление есть точ­ное поле пагубы, а на нем все, что только застанет или от человеков или от его скотов, огопь господен с громом и градом то все-на-все во всей земле Египетской поража­ет пагубою, кроме одной земли, где находился род божий, сыны Израилевы. Так вот где ищи узнать Христа: в зем­ле Гесемской!8 Эти все одного суть рода. «Род, спасае­мый от господа».

А между тем поучись, что говорит Давид: «Восстаньте по сидении, едящпе хлеб болезни». «Доколе належите на человека? Убиваете все вы». «Цену мою совещались отри­нуть, потекли в жажды». «Устами своими благословлял и сердцем свопм проклинал». «Единою, — говорил бог, — двоих сих слышал». И внуши, пожалуй, что то опять Михей9 поет: «И ты, столп паствы мглистый, дочь Сиона к тебе придет, и войдет власть первая, царство из Вавило­на, дочери Иерусалима. И ныне зачем познала ты зло? Не было ли тебе царя? Или совет твой погибал? И обошли тебя болезни, как рождающую. Болезнуй, и мужайся,

180

и приближайся, дочь Сиона, как рождающая. Потому ны­не изойдешь из града, и вселишься на поле, и дойдешь до Вавилона. Оттуда возьмет тебя и оттуда избавит тебя гос­подь бог твой...» Не можешь, Лука, Христа видеть. Одну срамоту, лицо его покрывающую, и зад его видишь. И как Иоиль 10 говорит: «Землю сзади, поле пагубы и лежащего видишь». И бойся, чтоб не был на падение тебе. И за­смотревшись на плечи его, не миновал бы ты того Христа, Павлом познанного, вчера, и днесь, и вовеки находящегося и Исапею виденного, говорящего тебе: «Я есть, я есть утешающий тебя». Разумей, кто есть сущий?

Убоялся ты человека смертного и сына человека, кото­рые, как трава, иссохли, и забыл бога, создавшего тебя, сотворившего небо и основавшего землю. Сего божиего человека, если узнаешь, о сем похвались. В то время дерз­новенно возопий со Исаиею: «И сам я божий есть». Но вот тебе, знай, что вовеки не узнаешь ни одного от рода божественного, пока прежде не узнаешь самого себя. Во­веки не сделаешься пресельником с Авраамом. Вовекп не поставишь кущи твои со Иаковом. Вовеки не вселишься на месте злачном с Давидом. Вовеки не поставит тебя в число божиих людей Мойсей. Вовеки не дождешься обе­щаемых во Исаии царей, кормителей твоих. Сей род есть царское священие и язык святой: цари, священники и кормители и пророки, о коих всех вот что говорит бог: «Поднял вас, как на крыльях орлих, и привел вас к себе». Если ж не узнаешь себя, будет царь твой Валак и корми­тели твои — посланники его, неприятели рода израиль­ского, почивающие в ночи при Валааме11. Се-то те лжи­вые кормители и пророки, о коих Михей воспевает: «Узрят язычники и устыдятся всей крепости своей. Руки возложат на уста своп, и уши их оглохнут, полижут зем­лю, как змеи, ползущие по земле, смятутся в лежбище своем, о господе боге нашем ужаснутся и убоятся от тебя. Кто бог, как ты?» И о которых Захария: 12 «О пасущие суетных и оставившие овец! Меч на мышцу его и на око его правое! Мышца его, высыхая, высохнет, и око его правое, ослепая, ослепнет». И о которых Исайя: «Ныне же слышь сие, юная сидящая дочь Вавилона, уповающая в сердце своем: «Я есть говорящая и нет иной, не сяду вдовою и не познаю сиротства». Ныне же придут на тебя два сии внезапно в один день — бесчадие и вдовство вне­запно на тебя придет в волшебстве твоем и в крепости

181

волхвов твоих. Се все, как хворост, огнем погорят и не изымут души своей из пламени».

Вот се-то те кущи пастырские, до коих отсылает тебя человек божий, если не можешь узнать самого себя. Сии кущи совсем противны той купине Моисеевой 13 и тем ку­щам, о которых написано в «Числах»: «Коль добрые до­ма твои, Иаков, и кущи твои, Израиль, как дубравы осе­няющие, и как сады прп реках, и как кущп, которые водрузил господь, и как кедры при водах».

Антон. Конечно ж, самонужнейшее есть слово сие, чтоб познать себя самого. Что нужнее, как увидеть бога? «Нет истины, ни милости, ни видения божия на земле»,— вопиет Осия 14. «Клятва, и ложь, и убийство, и воровство, и любодеяние разлились по земле, и кровь с кровью сме­шивают. Как ты умение отверг, отвергну и я тебя. И не жречествовать тебе, и забыл ты закон бога своего, забуду и я детей твоих. И будет, как люди, так и жрец». И опять: «Соблуди, Ефрем, и осквернися, Израиль. Не оставили помышлений своих, чтобы возвратиться к богу своему, ибо дух блудодеяния есть в них, и господа не увидели». Но нельзя не соблудить, не узнав господа. Ах, дражайшее умение 1 Нет тебя на земле в пепельных сих сердцах. О высочайшая господственная сциэнция 15, уместность, где ты ныне? Поразила тебя мечом языка своего блудница, сиречь земля, плоть и кровь. Умножились вез­де похотники ее. Но нельзя никак узнать господа, не узнав самого себя. Правда, что видим себя всяк из нас и знаем себя. Но как же знаем себя? И как видим? Не все ли то языческое? Не все ли то тленное, что мы познали в себе? Хребет один в нас видим, а не лицо в нас наше. Ложь нашей плоти одну видим — не истину в ней. И как нам сыскать утешение? «О лють! — вопиет Исайя. Мно­жеству языков многих. Как море волнующееся, так смятется и хребет языков многих, как вода восшумит, и вода многая, языки многие, как шум воды многой, нуждою но­симый, и отбросит его, и далеко погонит его, как прах полевой, веющийся против ветра, и как прах колесный буря возносящая». Да разве ж довольно сего, когда в нас видим одну разливающуюся тления нашего воду? Для че­го не проницаем в то, что ее держит? «О град лживый! — кричит Иеремия.— Что хвалишься в удолиях? Стечет удолие твое, дочь бесстыдная, уповающая на богатства свои, говоря: «Кто придет на меня?» «Се я наведу на тебя

182

страх»,— говорит господь-вседержитель. «О лютый град кровей,— гласит Иезекииль 16,— в нем же есть яд, и яд не изойдет из него».

Сего ради говорит Адонай-господь17: «Се я сужу тебя по кровям твоим и по помыслам твоим! Сужу тебя» не­чистый, пресловутый и великий, на разгневание». Не до­вольно еще для нас видеть одну в нас нашу землю, но нужно еще подниматься и прозреть за нашею замлею и ту землю господню, о которой Исайя: «С веселием,— говорит, — изойдете и с радостью научитесь» — по кото­рой Иоиль: «Как рай сладости, земля перед лицом его, а которая сзади него, та поле пагубы, и спасающего не будет на нем». Не достаточно нам видеть одно тленности нашей лицо, но продираться сквозь тень нашу, чтоб уви­деть там лицо человека от того божиего народа, о коих Иоиль же [говорит]: «И господь издаст голос свой перед лицом силы своей, ибо велик очень полк его и крепки дела слов его».

И описуя сей нетленный род, вот что поет: «Как вид конский, вид их, и как конники, так погонят. Как голос колесниц, на верхи гор востекут, и как голос пламени огненного, пепелящего тростник, и как люди многие и крепкие, ополчающиеся на брань. От лица их сокрушат­ся люди. Всякое лицо, как опаление горшка. Как борцы потекут и как мужи храбрые изойдут на ограды. И каж­дый в путь свой пойдет, и не совратят с путей своих, и каждый от брата своего не отступит. Отягощенные ору­жием своим пойдут и в стрелах своих падут, но не скон­чаются. Города возьмут, и на забрала востекут, и на храм влезут, и окошками войдут, как воры».

Вот еще какой род! Есть род и есть род: языческий и израильский; тот начинается — сей начинает; тот кон­чится — сей кончит; тот средина — сей начало и конец. Разделите! Не смешивайте людей избранных с отвержен­ными. Не разливайте крови неповинной на землю. Есть кровь беззаконная, есть и праведная; есть плоть тленная, есть и нетленная; есть рука левая, есть и правая; есть кость иссохшая, есть и прозябающая и несокрушаемая; есть око темное, есть и светлое. «Не отемнели очи его, ни истлели уста его». Да для чего ж не бывать сему всему, когда есть и новая земля пред лицом его! Для чего ж не бывать новой земле, когда весь мир новый вначале сози­дается? Есть начало начинаемое, и то не начало, потому

183

что предваряется другим, прежде себя началом. И есть начало неначинаемое, о коем сказано: «Начало Сиону дам». «Со мною Сион есть»,— говорит господь. И сие-то есть истинное начало безначальное: «И без него ничто не было, что было». Начало бесконечное, и само всему конец, и всему гибнущему как начаток, так и остаток. Постигни­те господа, и встретит вас начало. Взыщите господа, и об­ретете остаток. Обретете остаток, если взыщете начаток. Господен есть начаток, господен и остаток. Отдайте ж господу начатки. Его суть все начатки. Посвятите от всего, что угодно сердцу нашему, что только лишь видите. Его есть небо и земля. Дай начаток сынов твоих и до­черей твоих от всего плода утробы твоей. Дай начатки жит твоих, и от скотов твоих, и от всего твоего, дай пер­вые начатки и внеси в дом господа бога твоего. Обретение господа есть видение начатков; видение начатков есть знание самого себя в себе. Да уразумеются, которые в сердце твоем. Возьмите от себя самих участие господу. Возьмете, если узнаете себя самих.

Лука. Если столь нужное сие слово узнать себя, что без него и господа и ничего узнать не можно, то думаю, что не на одном месте в божественных книгах означено. Помню, что Мойсей, очищая израильский народ для снис­хождения божия в третий день на гору Спнайскую и как можно лучше его приуготовляя на встречу, вот что гово­рит: «Внемлите себе не восходить на гору». Конечно бы, они, прикоснувшись к горе, умерли, если б не внушили себе. Главнейший пункт сей — «внемлите себе» — совсем кажется сходен с спм: «Узнай себя». Видно ж, что не коснулись горы, потому что там пм дал суды и оправда­ния господь бог.

Впрочем, ходить с господом по заповедям его, иметь его вождем и пастырем своим — все то одно. Итак, «вне­млите себе не восходить на гору» кажется совсем сходное с сими словами: «Если не познала саму себя, изойди в пятах паств». Если-де коснетесь горы, умрете, то есть не будете управляемы царствием повелений господних. Чего-то и Давид просит: «В пути твоем живи меня». По­тому что не мертвые восхвалят его, для того предоберегая вначале: «Виемлите-де себе». И тут то же в сих словах: «Если не познали». «Если-де себя не узнаешь, то я твой не царь, — говорит господь. — Прочь изойди из мест моих злачных! Пасись при пятах у лживых пастырей». Безза­

184

конная пята, гора, плоть, ложь, земля — все одно. Словом сказать: «Смерть спасет их». И конечно, умерщвляющая сия гора есть то же, что ложь и плоть. А то как бы она могла умерщвлять? А как Моисей не велит к ней касать­ся, так и Исайя изгонит из нее же книжника Сомнаса, вопия на него: «Что ты здесь? И что тебе здесь? Как истесал здесь гроб, и сотворил себе гроб, и написал себе на камне кущу? Се ныне господь низвергнет...» Куда вы­соко многие возносятся в мудрствовании божия писания! Возносятся по званию историческому, географическому, математическому, да все плотскому. Скажем же со Исаиею, что все сие высокий есть гроб. «Гордость сердца твоего, — вопиет Авдий 18, — воздвигла тебя, живущего в пещерах каменных; возвышающий храмину свою, гово­рящий в сердце своем: кто меня свергнет на землю?» «Ес­ли вознесешься, как орел, и если положишь гнездо твое среди звезд, и оттуда свергну тебя»,— говорит господь. Видно ж, что такова гора не Иакова есть лоза — или Вефиль, но Исавова — Сипр. «Злые!—кричит Амос19 уничтожающим Сион и уповающим на гору Самарин­скую.— Восприняли начала язычников и вошли (туда же) к ним в дом Израилев».

А что спя гора в высоком да плотском смысле разуме­ется, слушай Авдия. «В тот день,— говорит господь,— по­гублю премудрых от Идумеи и смысл от горы Исавовой, пусть отымется человек от горы Исавовой, и взойдут спа­саемые от горы Сиона, чтобы отомстить гору Исавову, и будет царство господу». Сии горы господь палит, колеб­лет и смущает, вера прочь переносит, а несмышленые су­етно возопиют: «Покройте нас.» «Письмо убивает, а дух животворит».

Квадрат. Помню и я во второй книге Моисеевой вот что: «Се я пошлю ангела моего перед лицом твоим, пусть сохранит тебя на пути и пусть введет тебя в землю, которую я подготовил для тебя». А дабы не лишиться вождя сего в самом начале, как всенужнейшее говорит: «Внимай себе, и послушай его, и не ослушайся его, не подведет тебя, имя ибо мое есть на нем». Ничего, видно, нельзя сделать без «внимай себе», потом: «И послушай его». От познания себя самого рождается послушание бо­гу, а послушность вот чем делает: «Будете мне люди из­бранные от всех язычников, ибо моя есть вся земля, вы же будете мне царское священие и язык святой. Блажен­

185

ны слышащие слово ангела сего». Сей ангел там же име­нуется страхом: «И страх пошлю, ведущий тебя, и устра­шу все языки». Сей точно есть один страх с тем, который Иакова выводил на место Вефиль. Вот: «И воздвигся Из­раиль от Сикимов, и был страх божий на городах, кото­рые вокруг них, и не гнали вслед сынов Израплевых». Да и не о нем ли Мойсей в книге 5-и 20 гремит? «Да не ходите вслед богов иных, богов языческих, которые во­круг вас, ибо бог ревнив; господь бог твой посреди тебя. И не сей ли стоит посреди вас, которого вы не не знаете, но знаете? Блажен, имеющий уши слышать и слышит». Помалу-малу изгоню-де язычников от тебя, пока воз­растешь и наследишь землю. Но всему сему преддверие и дверь: «Внимай себе!»

Памва. Без сомнения, единственное сие преддверие не дает нам уклониться в сторону и прямо ведет к той двери, которая сама о себе вопиет: «Я есть дверь». «Вне­мли ты все,— говорит господь Моисею,— когда я запове­даю тебе. Се я изжену пред лицом вашим Аморрея и прочих всех». А дабы Мойсей не помарал народа идоло­поклонством, вот что: «Внимай себе, чтобы ты когда-ни­будь завещал завет сидящим на земле, в которую вой­дешь...» Мойсей, узнав себя, все идольское сокрушил, посек, пожег. Потом снизошел с горы от бога, имея про­славлен вид плоти лица своего. И если всяк человек — ложь и плоть, то его главнейшее идолочтение, как во всяком человеке, если не удостоился познать себя?

Друг. Мойсей в последней своей книге на несколь­ких местах как самонужнейшее повторяет сие слово: «Внемли себе». Вон послушай.

1

«И ныне, Израиль, послушай. Видите, показал вам оправдания и суды, и сохраните, и сотворите, ибо спя премудрость ваша и смышление пред всеми языками, и рекут: се люди премудрые и умелые! Язык великий сей». А дабы не позабыть оправданий, вот что: «Внемли себе и снабди душу твою крепко».

2

«Господь бог твой введет тебя в землю благую и мно­гую, где же водотечи водные и источники бездны по по­лям и горам, в землю пшеницы и ячменя, в землю мас­

186

личного елея и меда, в землю, на ней же не с нищетою съешь хлеб твой, и ничего не востребуешь на ней». Но что далее? «Внемли-де себе». А для чего? «Да некогда вознесешься сердцем твоим и забудешь господа бога тво­его, да не скажешь в сердце твоем: крепость и сила руки моей, сотвори мне силу великую сию».

3

«И даст дождь земле твоей во время, ранний и по­здний, и соберешь жита твои, и вино твое, и елей твой, и даст пищу на селах скотам твоим». Но что далее? «И кто ел, насытился: внемли себе». А для чего? «Да не обманется сердце твое: и приступите, и послужите богам иным...»

4

«Да не сотворите там всех, когда вы творите здесь днесь, каждый угодное пред собою». Но где там? То-то и дпвно, что не знаешь. «Сюда принесете все всесожже­ния ваши, и жертвы ваши, и десятины ваши, и начатки рук ваших». Так вот! «Внемли себе: да не принесешь всесожжении твоих на всяком месте». Боже мой! Ни бога слушать, ни жертвы ему приносить, ни где приносить? Ничего нельзя ни знать, ни делать, если не узнать себя самого.

5

О жертвах приказывает так: «Только крови да не съе­дите: на землю прольете, как воду». Если-де крови не станешь есть, то, конечно, съешь пред богом твоим. Он сам тебе изберет место. А кушай ты, и сын твой, и дочь твоя, и раб, и раба твоя. Не отгоняй же и левита 21. Он части не имеет для себя. Его часть — господь. Прими и пришельца. Но что ж есть левит? То-то и дивно. «Вне­мли же себе», в то время не оставишь и левита и узна­ешь, где-то там?

6

«И не съешь ее (кровь), пусть благо тебе будет и сы­нам твоим по тебе вовеки, если сотворишь ее, и добро и угодно есть пред господом богом твоим». Кто видел, чтоб блаженство состояло в неедении кровей? Однак кри­чит: «Внемли крепче, чтобы не есть крови». Затем что кровь есть душа животного. Пролей-де землю на землю.

187

Не приноси крови тому, что кровь потребляет. А дабы не сделался язычником через кровавую жертву, так вот: «Внемли себе, да не взыщешь последовать пм», то есть язычникам — язычник приносит плоть и кровь богу.

7

«В седьмое лето да сотворишь отпущение. И вот запо­ведь отпущения: да оставишь весь долг твой, который дол­жен ближний тебе, и от брата своего не истяжешь. Как назовется отпущение господу богу твоему... Если же брат от братии твоей будет недостаточен в едином от городов твоих, в земле, которую господь бог твой дает тебе, да не отвратишь сердца твоего, и не сожмешь руки твоей, от­верзая, да откроешь руку твою ему, и взаимно да дашь ему, сколько просит и сколько ему не достанет». А дабы отпущение и одолжение можно сделать брату своему, прибавляет, наконец, сие: «Внемли себе. В то время не будет-де словом тайным в сердце твоем беззаконие и брат твой не возопиет на тебя к господу».

8

Сколь много заповедуется в третьей Моисеевой книге о язвенной проказе! А если кто хочет во всем том испра­вен быть, так вот: «Внемли себе в язве проказы»,— гово­рит во «Второзаконии».

9

Наконец, Мойсей при подаянии заповедей господних перестал прибавлять сие слово, которое вместо ключа слу­жит — «внемли себе». Сыскал он другое вместо того, а именио: «Погубите сами злое в вас самих». Где не ска­зал «внемли себе», там говорпт: «Погубите сами злое в вас самих». Велит убить пророка, о земном мудрствую­щего и плотские чудеса дающего, и прибавляет: «Погуби­те сами злое в вас самих». Велит побить камением кланяющегося израильтянина солнцу или луне и прибавляет: «Изымите злое в вас самих». Велит убить человека, не послушного жрецу, который не по плоти, но по духу жрец: «И да изымешь-де злое от Израиля». Велит клеве­ту, на невинного брата возведенную, обратить на клевет-никову голову и прибавляет: «Изымите злое в вас самих». Велит убить непокорного родителю сына и: «И изымите злое в вас самих». Велит прелюбодействующую пару убить и то ж одно прибавляет, и прочее и прочее.

188

А мне кажется: совсем сне слово согласное с тем, что «внемли себе». И никто не может погубить внутри себя злость, если не узнает прежде, что такое в нем зло и что добро. А не узнав в себе", как может узнать и изгнать в других?

Антон. И старик, наставляя сына своего Товию, не­довольно [вот] что говорит: «Все дни, сын, господа бога нашего помни и да не захочешь согрешать и преступать заповеди его». Вот еще, будто ключ к тому вручает: «Вне­мли себе, сын, от всякого блудодеяния. Да не возьмешь жены чужой, которая не из племени отца твоего, посколь­ку мы сыновья пророков: Ной, Авраам, Исаак, Иаков — отцы наши от века. Сии все жен взяли от братьев своих». И наконец, прилагает печать: «Внемли тебе, сын, во всех делах твоих». И так будешь наказан во всей жизни твоей. Конечно, не сыскать было Товпи ни человека, ангела Ра­фаила, ни избежать смерти от Асмодея, лютого ангела в чертоге невестном21а, ни веселиться с возлюбленною Саррою, если бы не послушал отца, а сделался бы досадителем и ругателем его и не постарался бы узнать прежде всего сам себя хорошенько, как Соломон сказывает: «Злой с досаждением творит злое; себя же знающие пре­мудры». Он выпотрошил сам себя, как рыбу, о которой Аввакум: «Сотворив человеков, как рыб морских». Вынул из нутра своего сердце каменное, и печень похоти плотской, и желчь, о которой в пятой книге Мойсей: «Если кто есть в вас муж, или жена, или отечество, или племя, чье серд­це уклонилось от господа бога вашего идти, чтобы слу­жить богам язычников оных? Какой корень на горе про­растающий в желчи и горести?» И опять: «От виноградов содомских виноград их, и розга их от Гоморры, гроздь их — гроздь желчи, гроздь горести их». И о которой приточник22: «Мед каплет от уст жены-блудницы, которая на время наслаждает твою гортань, послед же горче жел­чи обретешь».

Сие все зло изъяв из себя самого и сжег огнем господ­ним, безопасно вселился в любезной своей объятиях, о которой Соломон: «Сию возлюбил и искал в юности моей, и пожелал невесту привести себе, и любителем был красоты ее...»

Памва. Насколько по наружности разнятся, на­столько по внутренности согласны сии слова: «Внемли се­бе» и «ищите прежде всего царствия божия и правды

189

его». Царство божие не так приходит, как гость до гостя, чтоб можно встретить приходящее из-за гор, из-за моря, из-за облаков. Оно недалеко ох нас. Оно внутри нас есть. «Заповедь сия, которую я заповедаю тебе днесь,— говорит Мойсей,— не тяжелая есть, и не далеко от тебя, не на небесах, чтоб ты сказал: «Кто взойдет из нас на небо и возьмет ее нам, и, услышав ее, сотворит?» Очень близко тебе это слово, в устах твоих, и в сердце твоем, и с руки тебе творить его». Сие-то слово царствия прозирают про­роки, сеет Христос, проповедует Павел. Кто себя узнал — нашел царство.

Квадрат. Теперь начинаю разуметь сие Соломоно­во: «Сердце премудрого уразумеет, что от своих ему уст, во устах же носит разум». Слово царствия божия внутри сердца нашего сокрылось, будто источник, в земле утаен­ный. Кто узнал себя, тот обрел желаемое сокровище божие. Источник и исполнение его обрел внутри себя, внут­ренне внимая себе, о котором Соломон: «Вода глубока — слово в сердце мужа, река же истекающая — и источник жизни, муж же премудр исчерпает ее». Кто сие видение почерпнул, тот имеет крылья, желаемые Давидом, и очи, похваляемые сыном его. «Очи его, как голубицы на ис­полнениях вод, омытые в молоке, сидящие в наполнениях вод». К таковому вот что говорпт познанный брат его и друг: «Отврати очи твои, ибо тии воскрилили меня». Но сей, узнав себя, то есть узнав его, не спускает очей с не­го, и друг друга пасет, хвалясь: «Я брату моему и брат мой мне, пасущий меня в кустах».

Лука. Сие ж то исполнение уразуметь и Павел же­лает ефесянам23: «Да даст вам по богатству славы своей сплою утвердиться духом его во внутреннем челове­ке, вселиться Христу верою в сердца ваши, в любви вкоре­ненные и основанные, да возможете разуметь со всеми святыми, что широта, и долгота, и глубина, и высота? Разу­меть же преуспевающую разум любовь Христову — да исполнитеся во всякое исполнение божие». То ж и колосянам24: «Соблюдите, чтобы никто из вас не прельщался философиею и тщетною лестью, по преданию челове­ческому, по стихиям мира сего, а не по Христу, как в нем живет всякое исполнение божества телесно». Всяк чело­век есть земля, поле и сад, но земля спя наполнена водою божиею. «И того дал главу выше всех церкви, которая есть тело его, исполнение исполняющего, всяческое во

190

всех». Поле произвести может кусты, а сад — семена, спб же пусто есть, пока, как Исайя говорит, «найдет на нас дух от вышнего, и будет пустыня в Хермель».

Друг. Человек божий Иисус, освободив от легиона бесов мужа Гадаринской земли, говорит ему наконец: «Возвратись в дом твой!» Отсылает в дом и расслаблен­ного25. Отсылает и слепого, который наконец усмотрел, что все люди есть, как древо или хворост. А другого слеп­ца после просвещения находит уже не на улицах, но в церкви. А что ж есть дом наш, если не тот, о котором Павел говорит: «Вы храм бога живого». И кто может жи­вущего внутри нас узнать, не внушив себе и не узнав себя? Отсюда зависит все наше здравие и просвещение. К сему-то храму призывает и Навин Израиля: «Присту­пите, — говорпт, — сюда и услышите слово господа бога вашего». Тут-то-де узнаете, что господь живет внутри вас. И посему обещает им, что пагубою погубится Ха­мово племя 26 и все их неприятелей семя. Сию-то храмину свою метет и премудрая жена, чтоб сыскать монету, упот­ребляя вместо светильника божиего писания слово, гово­рящее: «Я есть свет миру». «Светильник ногам моим — закон твой». Клянется Давид, что не даст сна очам своим, поколь-де «обрящу место господу и сыщу, где то жилье свое имеет бог предка моего Иакова». Кричит: «Войдем в селения его!» Скачет: «Возвеселился о сказавших мне: в дом господен пойдем». «Молитвы-де мои воздам посреди тебя, Иерусалим, и в твоих дверях». Да где ж точно? «Посреди церкви воспою тебя». Да где ж ты воспеваешь господу твоему? Ответ: «В незлобии сердца моего по­среди дома моего». Скажи пояснее, Давид! На вот: «Что­бы сотворить волю твою, бог мой восхотел, и закон твой не на небесах, не за морями, но посреди чрева моего». Сию я правду и царствие твое посреди меня сыскал, вы­рыл, как источник живой воды, в тленной земле моей, не скрыл и не смешал, как филистимы, с землею, вырыл сокровище на ниве моей сокровенное.

Я признаюся с Авраамом, что я прах и пепел, но по­среди пределов моих сыскал я спасение, которое ты сде­лал посреди земли моей. Сию истину и спасение твое ска­зал я и другим и не закрыл от народа. Теперь скажу: «Бросьте, о друзья мои, народные вожделения! Возврати­тесь в дома ваши, к отцу вашему. Разве не разумеете, что Христос изводит слепца вон из села, в то время открыва­

191

ют очи его. Разве не слышите, что бесноватый не живал прежде сего в храме, лишен одежды нетленной?» Да где же он живал? Гнала его нечистая сила по пустыням, а водворялся в гробах. Похотения наши суть то гробы наши. Гонимся за пустошами мира, ища в них вожделен­ного блаженства и удовольствия. Но послушай, что пле­ненная невеста говорит: «Восстану и обойду в городе. Ис­кала его и не нашла его». А для чего? Для того, что искала на торжищах и на улицах. Улицы спи не иное что, как путь или совет безбожников, которые, кроме тленных видимостей, ничего не понимают и на них укрепляются. А ищут всего вне себя земленных земленностей. Сии-то волнуются и почить не могут, как прах колесный, бурею возносимый, о которых сказано: «Как бренность путей, поглажу их». Вне дома божиего, на улицах ищут те, о которых Давид: «Не оскудеет от улиц его лихва и лесть». Да для чего ж ты обходишь город, как написа­но: «Вокруг нечестивые ходят?» Для чего внутрь не вхо­дишь? Чаешь ли насытиться околицею? Но не слышишь ли, что сие есть лихва, не сущность, прелесть, а не исти­на? Не слышишь, что такая мудрость есть меч в устах сердца твоего? Поверь, что взалчешь, сколь долго будешь околичничать. Из сего-то села, из сих улиц выводит слеп­ца небесный учитель.

Возвратимся же и мы с ним в дом наш. Не в наш же еще дом, но в дом божий. Есть в теле нашем две храми­ны: одна перстная, вторая небесная, нерукотворная. Она погребена в храмине нашей земной. Не останавливаемся в нашей, проходим сквозь нашу к божией с Давидом: «Войду к дому божию, к богу, веселящему юность мою». Пока мы в нашей внешней сидим, дотоль глупо и грубо ищем с невестою. Она искала на ложе своем, да не на­шла. Но вот Иеремия что кричит: «Почто мы сидим? Совокупитесь, и войдем во грады твердые, и повержемся там». Да где ж там? «Перед господом, сотворившим нас». Там, где Павел говорпт: «Вышних ищите». Там, высоко! Там! По ту сторону Иордана. В новой нагорной земле. Там, где Христос, справа от бога. А на улицах еще и пу­ще не сыщем. Если тело наше — тьма, то околичность его гораздо крайнейшая и погуще тьма.

Тут-то мы стараемся сыскать. Но уже невеста искала в ночи, да не нашла. Что ж она делает? Не бойся! Она не остановилась на пути грешных, на которых путников

192

с ужасом вопиет приточник: «О оставившие пути правые, вы ходите в путях тьмы». И о коих Иеремия: «Упраздню от городов Иудиных и от путей иерусалимских голос радующихся и голос веселящихся, голос жениха и голос не­весты». Затем-то и несчастная Магдалина плачет, по кри­вым околичностям бродит, между мертвецами во гробе ищет, да еще тогда и тьма была. Пожалуй, хоть тысячу лет или веков ищи, не сыщешь. Ведь разве по сию пору ушей не имеешь? И не слышишь, что такое молниевид­ный ангел вопиет: «Нет здесь!..» Да притом и путь ей очищает, камень отбрасывает, дает сигнал. А какой? «Там его увидите!» Как Исайя: «Идите вратами моими, и путь сотворите людям моим, и камни, которые на пути, разме­тайте; воздвигните знамение на язычников». А дабы Маг­далина путем идолопоклонничьпм искать не пошла, под­нимает ее в гору Галилею. Да где ж Галилея? «Пойду себе к горе Смирной и к холму Ливанскому». Да где ж Галилея? «Беги, брат мой, уподобясь серне или юнцу оленей, на горы Ароматов». Да скажи мне, где Галилея? Ошибешься, если начнешь вне себя ее искать. Слушай! Ангел Исайя не разделяет горы от дома. «Слово, бывшее от господа к Исайи, сыну Амосову. Будет в последние дни явлена гора господня и дом божий на вершине гор, и возвысится превыше холмов, и придут к ней все языч­ники». Знаешь, что и Авраам восходит, куда высоко вос­ходит! Да он был там с Исааком. Где там? «Обретя тебя вне, целую тебя, и к тому не уничтожат меня». Где там? «Возьму тебя, введу тебя в дом матери моей и в ложе, зачавшее меня, там меня научишь, там дам тебе сосцы мои». Где там? «Под яблонею возбудил тебя, там родила тебя мать твоя, там поболела тобою, рождая тебя». Где там? «Положи меня, как печать на сердце твоем, как пе­чать на мышце твоей. Потому что крепка, как смерть, любовь...» Постой! «Крылья ее — крылья огня». Постой! «Вода многая не может погасить любви». Пожалуй, постои, я не разумею, где там? «На месте злачном, там». «Под яблонею». «Обращающий море в сушу; в реке прой­дут ногами: там возвеселимся в нем». «В церквах благо­словите господа». «Там Вениамин». «Там явился Иакову господь». «Там взошли поколения Израилевы». «Да не сотворите там все, поскольку вы творите здесь сегодня, каждый угодное перед собою». «Гора Сион сия, на кото­рой вселился ты». Разумеешь ли гору? Не разумею.

193

«Правда твоя, как горы божий, судьбы твои — бездна ве­ликая». Хочешь ли постигнуть гору? Узнай правду. «Пра­вда твоя, как горы божии». Хочешь ли постигнуть пра­вду? Узнай царство божие. Хочешь ли постигнуть царст­во? Узнай себя самого. Есть в тебе гора твоя, есть там же и божия. Раздели себя всего, все твое скотское тело на­двое. Раздели, если ты Израиль, если имеешь жезл. Разде­ли на хвост и на голову. Ударь по всему телу, бей по всем членам так, как велит некоему пророку: «Не щади ни волоса».

Вот как гневается бог на тех, что смешивают. «И было слово господне ко мне,— вопиет Иезекииль, говоря: — Сын человеческий. Се был мне дом Израилев, смешанные все с медью и железом, и с оловом чистым, и со свинцом. Сего ради скажи! Сие говорит Адонай-господь: понеже вы были все в смешении единое, сего ради се я приму вас, как приемлется серебро, и медь, и железо, и свинец, и олово чистое в средину печи, и дуну на вас в огне гнева моего, и слиянны будете среди него, и жрецы его отверглись закона моего, и осквернили святыни мои, между свя­тым и оскверненным не различали, и между нечистым и чистым не разделяли, и от суббот моих покрыв иерусалимских хищниками, а помазующих пророков — волхвами, о суетной лжи глаголю­щими. Вот чего бог требует! А господь о сем и не мыслил никогда.

Так вот. Раздели же, друг мой, церковь божию надвое. Не имеешь ли жезла? Оставь же все. Все продай, да купи меч Иезекиилев: «Сие говорит Адонай господь: — Скажи! Меч! Меч! Изострись и разъярись, да иссечешь сечения. Изострись, и да будешь в блистании и готов на рассыпа­ние. Секи, уничтожай, отвергни всякое дерево...» Разде­лить, рассечь и рассудить — все одно. И сего-то суда единственно ищет от тебя бог. А ищет, желая тебя бла­женным сделать. «Ибо живо есть слово божие и острее всякого меча». Ищи, ступай в двери, мети хорошенько дом. Рой в нем. Перебирай все. Выведывай закоулки. Вы­щупывай все тайники, испытывай, прислушивайся — сие — то есть премудрейшее и вселюбезнейшее любопыт­ство и сладчайшее. Сия-то наука глубочайшая и новей­шая), затем, что нигде ей не обучаются. А предревняя потому, что самонужнейшая. Где ты видел, или читал,

194

или слышал о счастливце каком, который бы не внутри себя носил свое сокровище?

Нельзя вне себя сыскать. Истинное счастие внутри нас есть. Непрестанно думай, чтоб узнать себя. И сие-то есть молитва, то есть разожжение мыслей твоих к сему. Сей вопль твой, вопль тайный, сей один входит в уши господа Саваофа и наподобие благовонного жертвенного дыма, происходящего в блаженной Аравии, восходит и услаждает обоняние божие. Ведь не до одного только Иеремии так речет господь: «Возопий ко мне и отвечаю тебе, и возвещу тебе великое и крепкое, которых ты не разумел».

А что ж нам пользы от сего? А вот послушай: «Се я наведу на них страшные язвы и исцеление, и уврачую их, и явлю им, если слушают, и исцелю их, и сотворю им мир и веру...» Сие все говорит господь о домах Израилевых. А ты разве не дом? Одна ты земля и тьма? И ника­кой свет не светится в тьме твоей? Один ли только Давид говорит: «Просвещаешь тьму мою»? А ты, кроме тьмы, ни­чего в твоем доме не проницаешь? Песок один видишь? Одну плоть и кровь? О град бедный! Что ж за мир тебе тут? И что за вера? Разве на песке уверишься с еван­гельским глупцом, храмину свою на нем основавшим? Спеши, пожалуйста, сыскать в доме твоем то, что обещает господь у Исайи: «Сокровенное, невидимое отворю тебе». Нашел сие Исайя и сказал: «В сокровищах спасение на­ше». А ты в твоей ночи разве не можешь сыскать утра? Но вот Аврааму было слово господне в видении ночью, говоря: «Не бойся, Авраам! Я защищаю тебя. Очень боль­шая мзда будет твоя». Вот мир истинный! Его же мир не может дать. Вот вера! Есть на что положиться безопасно. Сыскал блаженный Авраам во тьме свет, а в песке ка­мень, в тленном жнвое, в мертвенном нетленное, в сокру­шении исцеление язвы. Не сыскал же еще, но только буд­то во сне несколько начал понимать. Издали несколько начинало трогать мысли его слово господне, что есть и находится еще другое нечто там же, где тьма. Через низость сей тьмы хочет его перевести господь и поселить его на другом месте, если Авраам послушает его. Обещает ему вместо старой новую землю в награду. И се-то зна­чит: («Мзда твоя будет очень большая»); о коей Исайя: «Се бог ваш! Се господь! Господь с крепостию идет, и мышца его с властию. Се мзда его с ним! И дело его

195

пред ним». А чтоб лучше уразуметь, что сие он воздаяние точно разумеет о нерукотворенной храмине, в пепле тут же тленной скинии нашей сокровенной, до которой никто не может добраться, если сердце его, как олово, погрязло в собственном его домостроении, для того немножко выше сказал следующее: «Возопий!» И сказал: «Что возопию?» А вот что: «Всякая плоть — сено, и всякая слава челове­ческая — как цвет травный, слово же бога нашего пребы­вает вовеки». Сыскал Псайя внутри двое: наружность и внутренность. В сене своем слово божия царства нашел в средине своей. По сей причине вопиет и к нам: «Всякая плоть — сено». Велит бросать сено, а сверх сена искать того, кто в сене зарылся. «Положил во тьму тайну свою». Лежит на сене нашем и в темной тени нашей, в храмине нашей, но никто, кроме царей да пастырей, не кланяется ему. Для чего? Видно, что не видят его. Почему? Потому что не сыскали царя или царства. Что за причина? Не узнали себя. Вот вся тебе тут вина! Они искали, да вне себя, на торжищах и на улицах. А цари издалека пришли во град Давидов и ночью в вертепных тайностях сыскали его. Вон видно, кто сыскал! «И слово плотью было». Вон Давид: «Закон твой посреди чрева моего».

Царство без законов не бывает. «И говорит Авраам: понеже мне не дал ты семени, домочадец же мой наследник мой будет...» Еще ошибается Авраам. И тотчас глас господен был к нему глаголющий: «Не будет сей наслед­ник твой, но кто изойдет из тебя, тот будет наследник тебе». Ищи, Авраам, другого наследника внутри себя. Изойдет в то время, как узнаешь его. Ты не что иное, как сухая и мертвая палка, но из средины ее может про­цвести цвет неувядаемый. Куда как не скоро возводим на небо косный взор наш, погруженный в пепле тела наше­го! Не скоро Авраам сказал: «Я земля и пепел». А теперь говорит: «Владыко господи! По чем уразумею, что я дол­жен наследить новую землю с новым наследником?» Что ж ему господь? Велит рассечь на две половины ско­тину. «И раздели ее на половины и положи ее противолично друг к другу».

Вот! Тогда-то уже по разделению начало застарелое его мнение земное под землю заходить, как солнце исче­зает и скрывается. «И се страху темному велел напасть на них». Не ищи, пожалуйста, вне себя как царства, так и скотины. Слушай, что вопиет Малахия27: «Воссияет

196

вам, боящимся имени моего, солнце правды и исцеление в крыльях его, и изойдете, и взыграете, как тельцы, от уз разрешенные, и попрете беззаконников, и [они] будут пеплом под ногами вашими в день, в который я сотворю». Смотри же, как Павел разделяет человека. Как скотину надвое: «Есть тело душевное и есть тело духовное». А что он через душевное разумеет скотинную плоть и кровь, то видно из «Второзакония»: «Если-де заколешь от волов твоих и от овец твоих, внемли крепче, чтобы не есть крови». А для чего? «Ибо кровь есть душа. Да не съестся душа с мясом, да не съедите ее; на землю пролье­те ее, как воду». Удивительно, сколь строго запрещается сие! «Да не съешь-де ее, да благо тебе будет и сынам твоим по тебе, вовеки, если сотворишь то, что доброе и угодное есть перед господом богом твоим, разве святые твои, которые будут тебе...» Скажи мне, где тот, кто имеет духа разделения или меч духовный? Сей один может при­нести себя в жертву господу. Но можно ли освятить та­кую жертву? Можно, если узнать себя.

В то время человек кроме плоти и крови находит, ми­нуя ее, святое и божественное среди себя. А засмотрев­шийся змииным оком на беззаконие пяты своей, на не­чистоту плоти и крови своей, вовеки не наследит царст­вия божия, кроме Исмаила, не породит Исаака, и будут дети его погублены на земле не своей. Слушай, сколь страшно гремит на сих кровонаблюдателей Иеремия: «Проклят человек, который надеется на человека и утвердит плоть мышцы своей на нем, и от господа от­ступит сердце его, и будет, как дикая маслина в пустыне, в земле соленой и необитаемой». Не по земле ли чревом ползают сии змии? Не в воде ли играют сии киты? Но что Исайя на таковых змиев? «В тот день,— говорит,— наве­дет господь меч святой и великий и крепкий на дракона, змия, бегущего на дракона, змия лукавого, и убьет драко­на, сущего в море». Скажи мне, зачем ты засмотрелся на кровь твою? Что пользы, что пасешь и бережешь ее? Че­му вы, о киты, не ищете Ионы среди себя? «О пасущие,— вопиет на вас Захария,— суетное! И оставившие овец! Вот меч господен на мышцу вашу и на око ваше правое!»

Что есть плоть твоя, если не земля пустая, солоная и не­обитаемая? Здесь сидишь и, засмотревшись на нее, на хребет твоей плоти, совсем преобразился в столп соляной28. Что есть кровь твоя, если не ничтожная мимотекущая

197

вода? Погрузил ты весь ум твой, как слово, и плава­ешь в ней, довольствуясь ею и уверившись на ней. Не о тебе ли пишется во Иове: «Светом тебе тьма будет, уснувшего же вода тебя покроет». Не о тебе ли и сие: «Река текущая — основание их». «Глаголющие: что со­творит нам господь?»

Вот на что ты засмотрелся! Послушай Иова самого: «Да узрят очи его свое убиение! От господа же да не спасется! Сей умирает в горести души, не вкусив ничто от блага, вкупе же на земле спят, гнилость их покроет, на день пагубы соблюдается нечестивый и в день гнева его отведен будет, и тот в гроб отнесен будет, и на гробищах побдеет, усладится ему дробное каменье потока, и вслед его всяк человек отойдет и пред ним бесчисленные». Вос­стань, несчастный мертвец! Возведи око твое и узнай се­бя! Не думаешь ли, что скверная гнилость составляет су­щество твое? Узнай же себя и уразумеешь, что лихва-то не самая истая; тень твоя — не крепость мамрийского дуба 29 и бесчестие, цену подлинную внутрь закрывающее. Ах, человек в чести сущий, но не разумеет себя. Почел себя за скота и сделался им. Земляной гроб его селением его стал. А для чего? «Нарекли имена свои на землях».

Кровь (говорят в сердце своем) и плоть моя — я то есть: и что ж еще есть, кроме сего? Что ты говоришь, безумный! Поэтому нет бога? Лучше скажи, что того-то пет, что у тебя за существо почитается? Так не бывать же тебе никогда написанным на небесах. Ты говоришь, что их нет, кроме земли твоей. Не бывать тебе Израилем. Разделить не смыслишь затем, что не понимаются тебе двое. Одно только запечатлелось твоим мыслям. Одна бренность начерталась на главе твоей, на пепельном серд­це твоем, как Иеремия говорпт: «Грех Иудин написан есть писалом железным на ногте адамантовом, начертан на скрижалях сердца их и на розах алтарей их». И не­множко после вопиет на таковых: «О нагорный (житель), крепость твою и сокровища твои в расхищение дам и вы­соты твои, грехов ради твоих, которые во всех пределах твоих, и останешься один от наследия твоего, которое дал тебе, и служить тебя сотворю врагам твоим в земле, ее же навел: ибо огонь разжег ты в ярости моей, даже вовеки гореть будет».

Вот и Аввакум: «В злобе созидающему град кровью и уготовляющему град неправдами!» И опять: «Горе ли­

198

хоимствующнм, лихоимство злое Дому своему! И устроив ыа высоте гнездо свое, и исторгнув от руки злых. Умыс­лил ты стыдение дому своему, убил людей многих, и со­грешила душа твоя». Если бы ты в себе самом мог разли­чить честное от недостойного, никогда б не кричал на тебя Аввакум: «Сытость бесчестия от славы испей, и ты, сердце, поколебись и сотрясись». А для чего? «Минула-де тебя чаша десницы господней, и собралось бесчестие на славу твою». Ведь ты ж слыхал о чаше спасения и что спасение «в силах десницы его», а не в мерзости праха твоего. Так послушай же опять песенки аввакумовские: «В злобе глаголящему к древу, ободрися, восстань! И камень, возвысись! А то есть мечтание, и сие есть скование золота и серебра, и всякого духа нет в нем. Господь же во храме святом своем». Вот! Слышишь ли? Что и идолопоклонник тот, кто, одну только видимость в себе понимая, почитает. Так что ж делать? Собери расточен­ные по пустыням светским, по честолюбию, по сребролю­бию, по сластолюбию мысли твои и войди внутрь себя. Минуй стены и завесу мертвой твоей храмины. Что поль­зы тебе волноваться по пустошам, забыв дом твой, храм господен? Послушай, пожалуй, Исайи, какая польза и мир из того: «Яйца аспидские разбили и ткань паучиную ткут». А что ж из того? «И хотевший от яиц их есть, забив испорченное яйцо его, найдет в нем змия. Ткань их не будет на ризу и не оденутся от дел своих, ибо дела их — дела беззакония, ноги же их на зло текут, скоры пролить кровь; и мысли их — мысли об убийствах; сокру­шение и бедность в путях их, и пути мирного не познали, и нет суда в путях нх...» Можно ли живее изобразить пользу светских дел?

Теперь, думаю, хорошенько понимаешь, что такое зна­чит бесноватый, о котором Лука пишет: «Он имел бесов от лет многих и в ризу не облачался, и в храме не жил, но в гробах». Мало пониже: «Гоним-де будучи бесом сквозь пустыни». Сего-то Христос отсылает в дом свой, чтоб в доме своем искал царствия божия, то есть благопо­лучия своего и, узнав себя, увидел бы то, чего до сих пор никогда не разумел. Узнал себя Аввакум и вот что поет: «Господи, услышал слух твой и испугался. Господи, ура­зумел дела твои и ужаснулся». А какое ж лучшее сокро­вище, чем страх божий? «Страх господен,— говорит сын Сирахов,— возвеселит сердце и даст веселие, и радость,

199

и долгоденствие». «Сколь велик, — говорит он же, — кто обретет премудрость! Но нет больше боящегося господа».

Но должно ж знать, что все бы боялися господа, если б могли узнать себя. Коль долго Павел не знал себя? Наконец, немного вникнув в себя и услышав глас госпо­ден, сказал: «Господи, ты кто? Что мне велишь делать?» И сему говорит: «Восстань и войди во град». Будто Павлу не доводилось быть во граде, да все ж, однако ж, ничего. Но чуть ли се не тот град, о коем прпточнпк: «Брат от брата помогаемый, как град тверд и высок, укрепляется же, как оспованное царство». Кто ж не знает, что творя­щих волю божию называет Христос братами своими? Там-де, во граде, скажется тебе, как поступать? А что ж есть воля божия, если не закон? А закон что такое, если не власть и царство? И если Павел сказывает: «Вы есть храм бога живого», то для чего нельзя сказать: «Вы есть град бога живого»? Давид град божий и гору его за одно вместе ставит: «Во граде бога нашего, в горе свя­той его».

Но если бог говорит, что Сион со мною есть, то и град его с ним же, и дом, и храм его. «И наречешься, — гово­рит Исайя,— град господен, Сион святого Израилева». Удивительно было б, когда б бог любящих волю его и творящих не назвал градом своим, назвав их у Исайи но­выми небесами и новой землею. Все то есть жилье божие.

А ты одно старайся: узнать себя. Как ты сделаешься местом богу, не слушая нетленного гласа его? Как мо­жешь слышать, не узнав бога? Как узнаешь, не сыскав его? Как же сыщешь, не распознав себя самого? Правда, что хвалится Павел человеком каким-то, но он сыскал его внутри себя: «Не живу я, но живет во мне Христос». А каким образом себя познавать?

И говорено уже, и Аввакум там же вдруг учит: «По­среди двух животных познан будешь». Видишь, что то же говорит, что Аврааму бог: «Возьми мне юницу трехлет­нюю...» Авраам догадался, растесал на половины ее. Мно­гие подумали бы, что Авраам вздор и чепуху плетет. Ни­как! Авраам очень догадлив. Он слышит, чего себе хочет бог в посвящение: «Святи их во истине твоей, слово твое истина есть». Кто ж может сказать, чтоб в посвящение себе, то есть в познание истины своей, требовал господь от своего Авраама волов, овец, тельцов, козлов? Не чепу­ха ли се? Да и чем разнится от скотов и зверей человек,

 

200

200

не узнавший себя? Ведь слышим Давида, что человек, в чести бесспорно находясь, но не понимая находящегося в себе великолепного царствия божия, совсем тем скотом сделался, не разумея истины господней. Агнец, например, жареный и в собрании истину любящих, и союзом бла­женной любви связанных приятелей едомый может цере­монию делать, то есть тайно назнаменовать и в догадку разум наш приводить, что человек ради благополучия своего должен себя посвятить богу, то есть отдать на ис­кание и жванпе точной истины.

Но се одна только церемония, то есть узел и тайный значок. Если ж мы этой шелухи, или корки, не проница­ем догадкою, а, не разумея, следовательно, не исполняем, в то время уже церемония, как орех без зерна, пуста. А для чего? Для того, что не приводит мыслей к тому центру, для показания которого она и родилась. Если бы человек назывался козлом, а никто того не знает, в то время и именовать его козлом есть дело пустое, потому что мысль слушателя на козле остановится, не дошедши до человека — всех-во-всех странах и веках церемоний, всех узлов, всех тайных образов печатей и признаков цен­тром или концом, тут-то все-на-все кончится. А что такое человек? Что бы оно ни было: дело ли, действие ли, или слово — все то пустая пустошь, если оно не получило со­бытия своего в самом человеке. Не всякое ли дыхание и не вся ли тварь изображена на картине священной Биб­лии: небо, земля, море и все наполняющее их?

Но вся спя разновидная плоть, вся спя неизмеримая бесчисленность и видимость стекается в человеке и по­жирается в человеке и как самое пространнейшее дерево, временностью обветшающее, и дряхлеющее, и исчезаю­щее, в своем семени, как в мельчайшей точке, с ветвями, листом и плодами безопасно скрывается. Все, что там только именуется, даже до последней черты, до крошеч­ной точки,— все нуждою обязано во исполнение прийти в самом человеке.

Но сему-то и Павел, поминая солнце, луну, звезды, ведет все сие в воскресение, то есть к человеку. Да и где ж быть в другом месте воскресению, когда сам тот живет в человеке человек, кой о себе говорит: «Я есть воскресе­ние». И о котором Павел: «Второй человек господь с не­бес». Да и за что только Павел примется, все то обращает в самый центр себя самого, будто претвердую пищу,

201

крепчайшими зубами смолотую. Вот так же точно и Ав­раам. Он знал, что невеликая мудрость и никакая [не] святость убить барана, и что бог не охотник кушать мясо юницы и пить кровь Козлову, и что на тех, которые не смыслят (а может быть, сверх того и не хотят), к чему ведет и какое дело тайно означает спя церемония, ужас­но гремит бог: «Что, к чему мне множество жертв ваших? Милости хочу от вас». Слушай, Ефрем и Иуда! Спя цере­мония дает вам маленький след к тому, чтоб вам поста­раться узнать бога. Сыщите и дайте мне милость, а, по­свящая мне ее, сами возьмете для себя ее. Ваш суд и понятие о мне, и теперешняя ваша милость никогда и никуда не годятся. Я люблю ведь церемонию, она мне не противна. Она (бывает) может надоумить добрую и ра­зумную душу. Не спорю. Но знайте ж, что паче всего милость мне любезна — суд или видение божие. Вот ко­нец всех ваших жертв и всех-на-всех тайн! А теперь, ког­да вы заблудили от предмета и от точки всех церемоний, так скажите, к чему они мне, а следовательно, и вам? Что с них? К чему вам иметь, если не хотите развязать загад­ку? Все то мне не полезно, что только вам вредно. Сто­лько уже веков мудрствуете в церемониях, и каков плод, кроме одних расколов, суеверий и лицемерии. Бездельни­ки прикрылись сим листом в наготе своей. Глупцы осно­вали на тени сей блаженство свое. Неразумные ревнители породили раздоры раскольничьи, всенародное общество жителей Вселенной, храм мой несогласием за одни враки разоряющие, желая ввести то, чего я никогда не желал, то есть чтоб во всех концах земных на одну меру и фор­му сшиты были церемоний. Отсюда непримиримые сосед­них земель вражды, ненависти, а нередко и кровопроли­тие. Что ж это за такая превратность? Тот лабиринт, который должен был вас путеводничать к милости, от­водит от нее. Так я ж вам говорю: бросьте их! Они те­перь не что иное, как пустошь и мерзость предо мною. Примитесь прямо за суд, за милость и за истину. Спро­сите вы моего Давида, он вам скажет, что такое оно? А лучше спроси самого себя. Не один ты в себе, но и я среди тебя. Узнай и внемли себе, услышишь тайно, не­молчно вопиющий глас мой. А слово мое, и истина, судьба, и милость, и имя мое — все то одно.

Понимал все сие высокого сердца муж Авраам. Рев­ность его разжигалась к увиденпю божию, а высокая ду­

202

шa его час от часу, как орел, поднимался. «Владыка, господи, почему я должен познать новую землю?» Слу­шай, Авраам! «Возьми мне юницу трехлетнюю, и козу трехлетнюю, барана трехлетнего, и голубя, и горлицу — в то время узнаешь». Начал Авраам всею душою и всею собранною своею мыслию без ослабления, не давая сна умному своему оку, рассуждать: «Какая бы то нужда богу была в скотине? Да сверх того, чтоб она была трех лет. Что это? На враки похоже...» «Ах, не враки!» — бог сказует. Конечно, тайна... Но кто наставит меня? Открой очи мои, вразуми меня! В то время научусь. Авраам со временем доказал самим делом то, что у приточника: «Ищущий господа обретет разум с правдою, право же ищущие его обретут мир». И то, что Соломон же гово­рит: «Все творение, во всем ему роде, паки свыше пре­образовавшееся, служащее свойственным твоим повеле­ниям, пусть отроки твои сохранятся неповрежденными. Облако, осеняющее полк их из прежде бывшей воды, от­крытие сухой земли явилось и из моря Чермного30 путь не возбранен, и поле злачное от волнения зельного, им же весь язык пройдет, твоею рукою сокровенные видя­щие дивные чудеса. Ибо как кони насытились и как агнцы взыграли, восхваляя тебя, господь, избавившего их».

К сему пути имел уже Авраам безначальное начало, будто жезл в руках, а именно: «веровал Авраам богу». Он догадался, что дело идет не о скотине, а той теличке, о которой потомок духовный его, пророк Осия, говорит: «Ефрем, юница, наученная на то, чтобы любить прение, я же найду на доброту шеи ее, наступлю на Ефрема». И о которой его же семени Иеремия: «Слыша, слышал Ефре­ма плачущего, наказал меня ты, господь, и был наказан. Я, как телец, не научился». Сим именем значатся все языческого сердца люди, ничего в себе самих, кроме пе­пельной тленности, не разумеющие и в сей воде погряз­шие, не проходя к суше.

Всех сих Иеремия, называя Египтом, называет и юницею. «Юница избрана и украшена — Египет, разо­рение от полуночи придет на нее, и наемники его, живу­щие посреди его, как тельцы тучные, питаемые в нем». Сии, уверившись на прах свой, как на надежное, что сим самым уничтожают сокровенную в прахе их божию пра­вду, не разумея и не ища ее, упрямясь, как скот рогами своими тленными. Для того Иеремия: «Отсечен есть рог

203

Моава, и мышца его сокрушилася». И Давид: «Все рога грешных сломлю». Да и какая нужда богу, зовущему тебя в познание свое, требовать от тебя скотов и напоминать о них? Ты-то сам и телец, и козел, и баран, и олень, и все. А иначе какая нужда была Даниилу мудрствовать о коз­ле, поразившем барана, или барана-скопца? «И поразил бараиа, и сокрушил оба рога его, и не было силы у бара­на, чтобы стать против него, и поверг его на землю, и по­прал его, и не было барана, избавляющегося от руки его». Какая нужда грозит богу чрез Захарию на пастырей? «Прогневалася ярость моя и агнцов посещу; и посетит господь бог-вседержитель стадо свое, дом Иудин, и учи­нит его, как коня благолепного в бранп своей». Баран, в котором нет ятер, не посвящается богу, так как и про­чие испорченные скоты. Не велит бог во «Второзаконии» евнуха и скопца в храм господен пускать. Но, друг мой, все сие прямо тебя, кто бы ты ни был, истины любитель, касается. Если бы ты узнал себя, в то время ты божиим, а бог твоим сделался бы: находился бы посреди дому его не скопцом или женою, каковых не велит в «Числах» и в небесный свой список ставить, но мужем, познавшим гос­пода своего, как сам бог о своем Мойсее свидетельствует: «Раб мой Мойсей во всем доме моем верен есть. Уста к устам возглаголю ему явно и не гаданием, и славу гос­поднюю видя, и почему не убоялись глаголать на раба моего Мойсея?»

Послушай! Вот как премудро несмысле иных скотов и скопцов, не познавших истины, живописью описал Со­ломон! «Жена встречает его, вид имея прелюбодейный, что заставляет юных парить сердцами, окрыленная же есть и блудная, в доме же не почивают ноги ее». Вот тот­час тебе и молодчик! Се то те младенцы, не поставляемые в «Книге Чисел» в число мужей божпих, хотя б они и пожилые были. А где ж она их встречает? Конечно, на улицах? Ведь слышишь, что не почивают в доме ногп ее. Слушай же далее: «И прельстит его многою беседою, се­тями же уст во блуд вовлечет его, он тотчас же последует за ней, обезумев, и как вол на заколение ведется, и как пес на узы или как олень, уязвленный стрелою в ятра, и спешит, как птица в сеть, не ведая, что на душу свою течет».

Вот тебе и скоты, и звери, и птицы! Справься ж те­перь о всех скотах, не посвящаемых богу, и увидишь, что

204

вся та дрянь познания твоего касается. Например: «Сле­пое, или сокрушенное, или язык урезанный имущее и прочее — да не принесут тех господу».

Но вот слушай, что то же самое сказано выше о чело­веке: «Всяк человек: слеп, или хром, или курносый, или ухорезан, или сокрушение руки или ноги имеющий, или горбат и прочее — да не приступит принести жертв». Что ж се значит? Брось враки церемониальные, а выслушай, что говорит Осия. «Как ты умение отверг, отвергну и я тебя, чтобы ты не жречествовал мне. И забыл ты закон бога своего, забуду и я чада твой». Вот кого бог не хочет жрецом свопм иметь! Умение сие он же выше толкует так: «Слышите слово господне, сыновья Израилевы, как суд господен к жпвущпм на земле, ибо нет истины ни милости, ни видения божия на земле». А что ж есть слеп, или хром, или курнос? Слушай Давида: «Очи имеют и не узрят, уши имеют и не услышат, ноздри имеют и не обо­няют» и прочее.

Что ж далее? «Подобны им да будут» и прочее. Чувст­вуешь ли, что всем срамотам сим родительница есть невидение божие? Она-то у Соломона именуется блудницею, как от дому своего мужа, так и от познания его отходя­щая и отводящая. О сих-то Исайя: «Осягнут, как слепые стену». И Давпд: «Обветшали и охромели от путей сво­их». Се-то те аспиды, о которых Исайя: «Глухие, услы­шите, и, слепые, прозрите видеть. А кто слеп? Разве рабы мои. И кто глух? Разве владеющие ими. И ослепли рабы божие». Се-то те, потерявшие язык тот: «Язык мой по­учится правде твоей». «Господь, господь дает мне язык научения». Се-то те горбатые, о коих написано: «Горб не исцелен». «Да помрачатся очи их, чтобы не видеть, и [ослабеет] хребет их, когда я выну слякоть». «И наполнилася земля мерзостей — дел рук их, и поклонилися тем, коих сотворили персты их, и преклонился человек, и смирился муж, и не потерплю им».

Но кто есть курнос? Тот, кто лишен носа сего. «И речет ему Исаак, отец его: — Приблизись ко мне и облобы­зай меня, чадо! — И приблизился, лобызает его, и обоняет запах риз его, и благословит его и речет: — Се запах сы­на моего, этого запаха нивы исполнены, которые благо­словил господь». Сей Исааков нос высокий, исполнен острейшего чувства. Он везде чувствует сладчайший дух и благовоннейший дым повсеместного присутствия божия.

205

Таков нос имел Иов: «Дух божий, сущий в ноздрях моих. Таков нос имели безневестные те девы, которые говорят: «Влеки меня вслед тебе». «В запах мира твоего течем». Спи-то девы следом выследили того, о коем слышим: «Я цвет полевой и крын удольный». Вот одна из них что говорит: «Нард мой дал благовоние свое, винограды зрею­щие дали запах». А что же есть виноград? Слушай, Исайи: «Виноград господа Саваофа дом Израилев есть».

Видишь, что все приходит до тебя самого, до твоего дома. Ты и земля, и зверь, и скот, и дерево, и виноград, и дом. В сем-то доме нашла невеста брата своего. В сем-то винограде почувствовала сладчайшие ароматных дерев и зелий духи тем обонянием, которое в ней похваляет возлюбленный ее друг: «Кто она, нежащаяся, как утро? Очи твои, как озера в Есевоне, нос твой, как столп ливан­ский, смотрящий лицо Дамаска». А в какое же время получила она себе острый сей взор и обоняние? Тогда, как стала дружить с братом своим. «Брат мой мне и я ему, пасущий в крынах». Для чего ж она не отослана до кущей пастырских? Вот опять и гавань наша!

Памва. Ах, не могу больше терпеть! Вот вам еще одна дева1 «Богу благодарение, всегда победителями нас творящему, о Христе Иисусе, и благовоние разума его являющий нам во всяком месте, как Христово благоуха­ние, мы есть богу в спасаемых и в погибающих».

Квадрат. Для чего ж ты, Памва, замолчал? Там следует вот что: «Мы не так, как многпе, нечисто пропо­ведующие слово божие, но от чистоты, но от бога, пред богом во Христе глаголем». Примечайте, не совершенное ли согласие тут? Не чисто проповедующие и кущи пастырские? Видно ж, что таковые не узнали себя. А как таковые не познавшие себя и сами с собою раздруживши­еся не чувствуют внутри себя благоухания божия, так и в священном доме Библии. Один дух дышит в обоих сих церквах. И как послушаешь и соблюдешь вне тебя на бумаге написанное, если пренебрегаешь внутри дома тво­его гремящее? О сих-то двоих домах Павел говорит: «Кто знает из людей, что в человеке? Только дух, живущий в нем, также и божиего никто не знает, только дух бо­жий». Не слушаешь внутри себя? Кто ж тебя пошлет к Силоаму священнейших и живых вод библейных? Не пойдешь самовольно? Послушай Исайи: «И будет вместо благовония смрад и вместо (пояса препояшешься вре­

206

тиглем) и вместо украшения златого, которое на голове, плешь иметь будешь». Для чего? Дел твоих ради. Беззако­ние твое пренебрегает тайный голос живущего в тебе духа божия. О сем голосе Павел сказывает: «Закон духовен есть». Сей-то закон загремел к нему: «Савел! Савел!31»

Потом послушного сего раба посылает к Библии. Так вот: «Приняв пищу, укрепись». Закон послал его к зако­ну, брат к брату, друг к другу, родня к родне, Иаков к Иосифу, Товит к Рагуилу, царь к царю. И в сей-то силе приточник: «Брат, от брата помогаемый, как град тверд и высок, укрепляется же, как основанное царство». По сей-то причине Павел себя называет посланным не от че­ловека, но от бога, а не из числа тех, о которых Иеремия: «Не посылал пророков, а они текли, не глаголал к ним, и те пророчествовали». «Если бы, — продолжает там же бог,— от моего парламента и совета посланы были, слышанны были бы слова мои. А каковые? Отвратили бы людей моих от пути их лукавого и от начинаний их лука­вых. Но кто может сие?» «Только знающие душу свою и размышляющие в законе вышнего», как Иисус Сирах говорит: «Сей-то премудрости всех древних взыщет и в пророчествиях поучаться будет».

Антон. Вот же вам еще с носом, полным благоуха­ния божия, одна дева, сладчайший запах дышущий Исайя! «Дух господен на мне». Ах, Исайя! И твой нард дал запах свой? Он, благовествуя нищим, кажется, со Сираховым сыном весьма согласно поет: «Послушайте ме­ня, преподобные сыновья, и прозябните, как розы и как ливан, дадите благовоние, преподадите запах». А какой? «Воспойте песнь, благословите господа во всех делах его». Узнав брата своего, и других к нему ж ведут за собою. «Приведутся царю девы...» «Мы же не духа мира сего приняли, но духа, который от бога, да знаем, что от бога дарованное нам, что и скажем не в наученных чело­веческой премудрости словах, но в научениях духа свято­го, о духовном с духовными рассуждающем».

Лука. Куда далече нас завел слепой да хромой с курносым! Пожинай, Израиль, и внеси все в дом госпо­да бога твоего. Пожинай с радостпю, говоря с возлюблен­ною сестрою: «Да сойдет брат мой в сад свой и да ест плод овощей своих». Библия твоя твой-то есть виноград: да молчит тут всякая плоть человеческая! «Если твой сей виноград, то на что нам его осквернять плотскою жатвою?

207

Станем плоды собирать с тобою, через тебя и для тебя. Но все то не твое, что скверное,— все то скверное, что земля, плоть и кровь. Ты посеял на земле, ты и жнешь от землп, но не землю. Землю, но землю твою. Есть земля земленная и есть земля нагорняя, обетованная, небесная, гос­подня, духовная. Ты насадил на земле рай твои, ты оби­рай и плоды его. Если ты ему был началом, будь ты ж и концом ему. Что ты нам, Павел, говоришь? «Сеющий,— говорит,— в плоть свою от плоти пожнет петление, а се­ющий в дух от духа, пожнет живот вечный». По сие вре­мя на божественной сей ниве сеял я и разумел все по плоти. И что ж пожинал? Смертные снопы и один яд.

А теперь хорошо понимаю то, в чем наставляет меня Осия: «Сейте себе в правду, соберите плод живота, про­светите себе свет виденпя. Пока время, взыщите господа, пока придут вам жита правды». Благословен ты, господь бог мой. Се начинаю чувствовать сладчайшее благоухание разлившегося без границ духа животворящего твоего, как сладковоннейшего фимиама, готов вслед его течь. Впиши меня в число и влеки вслед тебя с темп отроковицами, о которых Амос: «В тот день оскудеют девы добрые». А Захария, радуясь, кричит: «Пшеница — юношам и вино благоуханно — девам... жните, друзья, жните!»

Памва. Если слепота, хромота, курносость, сокру­шение членов и прочие пороки не могут в храме господ­нем быть никоим образом, ни отнюдь приносить жертвы и таковые скоты, как нечистые и к познанию божию не годные, не посвящаются ему, так впдно, что напротив то­го, чистые скоты и птицы не иное что значат, как людей, имеющих сердце, способное к увидению божию. Рассуди, пожалуй: бог велит себе посвящать тех зверей и скотов, кои имеют раздвоенное копыто. А сего еще не довольно. Он ищет, чтоб сверх того та животина отрыгала жвание, то есть по два раза бы жевала пищу, в желудок опускае­мую. Таков есть вол, коза, олень.

Не смех ли таковая премудрость? А конечно ж, она премудрость божия, то есть истинная и всеблаженная, ес­ли разжевать ее два раза или хорошенько. Можно ли, чтоб через перебор в пище сделался человек счастливым? Ведь сей единственный есть конец божией премудрости. Какое несогласие! «Сын, дай мне сердце твое. Посвяти мне душу твою. Она для тебя ж и будет». А здесь бог будто бы позабылся: «Дай вола, козла, барана». Сии

208

все церемонии ежедневно, как в театре, представляемые, тайным мановением давали знать, чтоб человек вникнул во внутренности свои и со временем добрался бы до уви-дения божия, сими обрядами как бы дядькою путеводствуемый. Да всей же то силе точно и говорит Павел: «За­кон учитель нам был во Христе».

Однако ж во всех веках и народах полно везде тако­вых, которые в сей законной тени, не сродными находясь к жванию, засели и поселились. И о сих-то Осия говорит: «С овцами и тельцы пойдут искать господа и не обретут его, ибо уклонился от них». А для чего? Для того, что они жертвенных тайн не почитали средством, ведущим к чему-то тайному, и, не могучи разжевать их, отчужда­лись от того конца, куда их церемония, как некая тро­пинка, привести имела. Вот вся причина!

«Как господа,— продолжает Осия,—- оставили, ибо де­тей чуждых породили себе, ныне поест их ржа». Сих не­смышленых скотин весьма ясно наставляет Михей. Вот: «В чем постигну господа? В чем найду господа моего вы­шнего? Найду ли его всесожжением? Тельцами единолетними? Примет ли господь в тысячах баранов и в тьмах козлищ тучных? Дам ли первенцев моих о нечестии мо­ем — плод утробы моей, за грехи души моей? Возвестилося ли тебе, человек, что добро? Или чего господь ищет от тебя? Разве что творить суд, и любить милость, и гото­вым быть, чтобы ходить с господом богом твоим».

Вот тебе конец всех-на-всех обрядов и тайн — милость и суд. А что ж есть милость и суд? Слушай Давида: «По милости твоей, по судьбе твоей живи меня». «Милость и истина встретились». «Правда твоя — правда вовек, и закон твой — истина». «Мир многий любящим закон твой». «Правда и мир облобызалися». «Ищите прежде парствия божия и правды его». «Царствие божие внутри вас». В чем постигну господа? Первое жвание в том состоит, чтоб разобрать корку или шелуху истори­ческую, церемониальную, приточническую, кратко ска­зать, плотскую. Но понеже плоть вся-на-вся и кровь не царствие то божие и не божия правда, но наша то правда нечиста, как одежда жены нечистой, для того проходить подале надобно, к другому жванию и после бесполезной ореховой корки искать сокровенного вкуса наподобие зер­на, внутри своей корки утаенного, как коринфянам на­писано: «Дух все испытывает, и глубины божие». Вот

209

тебе скотина со жванием! Слышь: «Вменяю всю тщет­ность быть за превосходящее разумение Христа Иисуса, господа моего. Ради него всех отчаявшихся и вменяю все умение быть, да Христа приобрету и обрету себя в нем, не имея моей правды, которая от закона, но и есть вера Иисуса Христова, сущая от бога правда в вере». Вот как пережевывает: «Чтоб разуметь его, и силу воскресения его, и сообщение страстей его, боже мой! Сообразуясь смерти его...» Авось достигну, может быть, в воскресение мертвых... Возможно ли избраннее скотину избрать богу? Все оставил — жует. А что жевал, то опять пережевыва­ет. Смиряет себя, будто бы еще не постиг, чтоб тем самым иных заохотить. Будто льстец, но истинен. Вот вам еще один зверь со жванием, возлюбленный богу: «Тем же об­разом желает олень в источнике...» Ах! «Когда приду и явлюся лицу божию?» Вот зверина, достойна быть по­священною богу, угодна к исканию правды божией, коей ничто не может быть слаще. И о сих-то молится сын человеческий: «Святи их в истине твоей». Спи-то пости­гают гору правды божией. «Горы высокие оленям». «На гору высокую взойди, благовествуя Сиону».

Вон, посмотри! Скачет олень в «Деяниях» 32, Петром исцеленный. «Вскочив, встает и ходит: ходит, и скачет, и славит бога». О сих-то зверьках с великою важностью спрашивает бог Иова: «Уразумел ты время рождения коз, живущих на горах каменных? Усмотрел ли ты болезнь при рождении оленей?» Вот коза! «Тавифа, восстань!» Вот! Посмотри на оленя родящего, на Исайю: «Страха ради твоего, господи, во чреве принял, и поболел, и родил духа спасения твоего, его же сотворил на земле, не надемся, но падутся все живущие на земле». От сих-то скотин родилась и истина божия, и с человеками поживет. Они ее для себя разжевали, а родили на земле для благосчастия иных. Вот тебе еще чистая скотина с хоро­шими зубами! Выслушай, что такое говорит Иаков сыну своему Иуде, начальнику фамилии тех скотов и зверей, кои для жвания доброродными зубами одарены. «Иуда, тебя похвалят братья твои. Не оскудеет князь от Иуды и вождь от чресел его. Радостотворные очи его больше вина, и белые зубы его лучше молока». Поощряет Давид потомков Иудиных: «Вкусите и увидите, сколь благ гос­подь».

Павел из молодых лет негодненькие имел зубы. «Ког­

210

да был младенец, мудрствовал, как младенец». И до при­ятелей своих, не взросших в меру возраста исполнения Христова: «Молоком,— говорит,— питал вас, а не мукой». Мукой называет пшеницу, которой снабжал братию свою Иосиф и о коей Захарпя: «Пшеница — юношам». Она есть зерно воскресения, семя слова и премудрости божией, по­гребенное в грязи плоти и крови, о коем сказуется: «Кто разумеет ум господен?» Сия пища пшеница есть для со­вершенных, у коих зубы Пудины, то есть повыше уже младенческого молока. Молоком называет верхнюю орехо­вую корку, заключающую зерно, которое младенческое жвание раскусить не может. Об одном только себе и о подобных себе говорит: «Мы ум Христов имеем». И уди­вительно, как-то он везде жует действительно! Не могут ли лучшие зубы быть от сих: «Ибо сей знает книги, не учившись». Мало читать, много жевать. Ах, сколь благо­родный вкус! Куда не сходны со вкусом своим те, к коим вопиет: «Не сего ли ради прельщаетесь, не зная писания, ни силы божией?»

О господи мой! Как же они не знают? Они с малень­ких лет начали болтать Библию твою, на ней состарились, не оставили ни стишка, ни словца, не оспорив его; имя твое, крест твой всегда у них на грудях, на губах, на одеждах, на стенах, на блюдах, на церемониях... Но что пользы жевать и вкуса не чувствовать? По сей-то причи­не сих беззубых скотов отсылает: «Шедшие, научитесь». Что то такое значит — «милости хочу, а не жертвы»? Не любит сих неугодных господу зверей и избранный Па­вел. «Водимые похотями различными, всегда учащиеся и никогда же в разум истины прийти не могущие». Назы­вает их врагами креста Христова, а Давид — мужами кровей и лести. А для чего? Засмотрелись на церемонии, засели на мясных пирах, не взяли в ум свой искать исти­ны божией, к коей вела их церемония, а оставив свет ее, вернулись к тьме своей, к своей плоти и лжи, возвратясь на вечерю.

Итак, прельстясь тленными своими мясами, лишаются той пищи, о коей сын Спрахов: «Всякую муку ест чрево; есть же мука муки добрее». Но что то? «Блажен, кто съест обед в царствии божием!» Но что то за мука? «Бла­женны алчущие и жаждущие правды». Вот послушай: «Плоть моя истинная есть мука». Что за плоть? «Есть тело душевное, и есть тело духовное». Что за тело? «Сей

211

есть хлеб, сходящий с небес...» Что за хлеб? «Дух есть, который оживляет, плоть не использует». О сей-то живот­ворящей истине воспевает Давпд: «Истина господня пребывает вовеки». «Живи меня по словам твоим». От нее-то они возвратились на свой плачевный вечер, не захотев с Павлом гнаться за истиной. «Братья, я себе не помыш­ляю достигнуть, только ж минувшее забывая, в будущее простираясь, к намеченному теку...» Се-то те, Сирахова сына дураки, кои, услышав доброе слово, бросают за пле­чи свои, о коих в псалме: «Да возвратятся вспять и постыдятся...» И Исайя: «Увы, язык грешный! Сыновья беззаконные! Люди, исполненные грехов! Семя лукавое! Оставьте господа и разгневайте святого Израилева, отвратитеся вспять». Се-то то Хамово племя. «Проклят Хана­ан отрок и ангелы, не соблюдшие своего начальства».

На коих столь ужасно гремит раб Христов Иуда, на­зывая их, между прочим, звездами прелестными, для ко­торых мрак тьмы вовеки блюдется, и плотью, духа не имущею. Спи хамы несмышленые совсем обнажили бога, отца своего, и все дела его, в вере и в духе находясь, уничтожив, сыскали на то место свои руки, свои ноги, свою плоть и дрянь и всей оной мудрствуют, чтоб постигло их страшное проклятие из «Второзакония»: «Понеже не послужил ты господу богу твоему с весельем и благим сердцем и послужил врагам твопм, и наведет господь язык на тебя издалека, от края земли, и сокрушит тебя во всех градах твоих, пока разорятся стены твои высокие и крепкие, на них же ты уповаешь, и съешь детей утробы твоей, плоть сынов и дочерей твоих, их же дал тебе гос­подь бог твой...»

Вот какая погибель паходит тех, кои худые зубы име­ют! Послушаем об них еще Иова: «У них погибло скон­чание». Приметь тотчас, что они к намеченному с Павлом не достигают. А что же далее? «В скудости и голоде без­водные». Для чего? «Они бежали в безводное вчерашнее стеснение и бедность». Не удивительно, что попали в скудость. Не надобно было бежать им в тесноту вчераш­нюю, вечер всегда голодный. «Взалчут на вечерю».

Вон было чего искать должно! «Дух есть, который оживляет... Разве они не разумеют, что.такое дух? В том-то и беда, что худо жуют. Для того-то далее Иов: «Они об­ходили, — говорит, — былие в дебрях, им же былие было мукою, бесчестные же и похуленные, скудные всякого бла­

212

га, они и коренья деревьев жевали от голода великого». Можно ли сквернее сих зубов? Скажи, пожалуй? Сии уро­ды не родные ли потомки оказуются страшного того у Да­ниила зверя, кой все перевел и пережевал, но то беда, что останки ногами потоптал! Приметь, что останок топчут те же сами, о коих теперь же Иов: «У них погибло скон­чание» — сказал. Что за чудо? Все порвали, пожрали, по­глотали зубами отца своего железными, да без останка. Где ж ваш останок? Ах! Потоптали вы останок! «Увы, язык грешный! Семя змииное! «Потоптали вы того, кто жалуется у Давида: «Попрали меня враги...» И того: «Я есть начало и конец».

Один Израиль гонится и постигает всеблаженнейшее начало свое — то, о котором Мойсей, благословляя их, го­ворит Асиру: «Покроет тебя божие начало». Один он постигает и останок. «Останок Израилю есть». Он один все съедает, сокрушает, топчет, лишь бы только добраться и сохранить себе то, о чем пишется: «Благословен ты во граде и благословен ты на селе, благословенны исчадия чрева твоего, и плоды земли твоей, и стада волов твоих, и паствы овец твоих; благословенны житницы твои и останцы твои!» Куда как не сходны зубы твои, род, спа­саемый от господа! Как небо от земли, разнятся от про­клятых тех железных.

Вот послушаем, до чего дожевался любезный Давид. «Начало». А что ж, скажи, начало? «Начало словес тво­их— истина». Так, следовательно, знал ты, Давид, и кон­чину? Конечно, так. Начало и конец — все одно. Ах, хо­рошее твое кушанье тем, что останков не топчешь. Да и как тебе топтать, если сам просишь: «Скажи мне, гос­поди, кончину мою». Она тебе меда и сота слаще. Я уже получил сие от господа: «Всякой кончины видел конец». А что ж то такое за конец? Ах, куда широка заповедь его! «Все, как риза, обветшают...» «Небо и земля мимо идут...» Подлинно, Давид, белые зубы твои, и радосто-творные очи, и красные ноги твои! Вкусил господа, уви­дел его, постиг истину, правду и царствие божие. Вот вам скотина и зверь, отрыгающий жвание!..

Ко нон. Подлинно сие животное чистое! Ни хромое, ни слепое, ни.., сказать, никакого порока не имеющее. Не напрасно оно любезно богу. Оно достойно господа, а гос­подь его. Теперь, кажется, я и неграмотный начинаю ра­зуметь то, что часто мы с Филоном слышим в собрании

213

читаемое: «Сыновья человеческие, зубы их — оружие и стрелы.., бог сокрушит зубы их».

Филон. «Ах, Конон! Нам бы молчать надобно и слу­шать. Но за тобою и я не умолчал. Нас, простаков, на­зывают скотинами. Но дал бы бог, чтоб мы немного по­роков имели! По крайней мере будем беззлобны. Мне любо, что будто нечто разжевать могу то, что вбилось в память. «Вменил себе, как овцы на заколение». «Бла­гословен господь, который не дал нас в добычу зубам их...»

Квадрат. Памва! Сказанные тобою слова Иовлевы сии: «Коренья деревьев жевали от голода великого» — привели мне на память притчу о блудном сыне. Бедный свиной пастырь! Сам иссох от голода, а свиней пасет. Видно, что у пастыря и у паствы такие же зубы и тот же вкус. Вот что делает незнание себя! Оставил дом свой, дом отца своего, расточил по посторонним внешностям мысли свои, душу свою, выбросив ее от сокровища своего внутреннего, как гроздь от виноградной лозы отсеченную, вырвав, как вербу, при живых водах насажденную, а еще желает насытиться и иных накормить. Но стаду его никогда не бывать ни волами, ни козлами, ни овцами, ни оленями, пока не возвратятся к отцу своему в дом свой. Правда, что свинья имеет копыто раздвоенное, но не по­свящается богу в жилище за неимением двойного жвания. Да и как можно богу в сем стаде жить, когда бесы к нему на жилье отсылаются? Кроме того, свинья грязь любит и не источники с оленями, но болотную и мутную воду. А сие не что иное значит, как душу с таковым вкусом и зубами, каковые описываются в «Книге Чисел», при ропоте жидовском. «Кто нас напитает мясом?» — с плачем вопиют. «Дай нам мяса поесть». Велит господь Мойсею очистить свиные толки и преобразить их в чи­стый и посвященный ему скот. Ах, сколь трудно узнать себя! Что есть одно и одинаковое жвание, если не одно только тленное вещество в себе самом разуметь? Одно египетское мясо в себе постигаем, не проницая зубами в наводнение исполнения божия, о коем Иов: «От запа­ха воды процветет, сотворит же жатву, ибо новопосаженное».

А как разумеем нас самих, так точно мудрствуем и в брате нашем, во Священном писании. Уже господь и пе­репелов дал им, новую пищу добыл из моря. Посушили себе на корм, вкусили духа, однак «мясо, — говорит, —

214

было им еще в зубах их прежде оскудения». Довольно еще господнего мяса, однак они свое мясо в зубах жуют.

Вот как трудно прогрызтись разуму нашему ко вто­рому жванию! А тут-то все наше несчастие. «И господь разгневался очень на людей, и поразил господь людей язвою великою очень, и прозвалось имя месту тому — гробы похоти». Внемлите себе, несчастные толковники! Разжуйте себя покрепче! Не поминайте первых и ветхих не помышляйте! Скушайте ветхое ветхих! «Се я творю повое», — говорит господь. Будет ли, если ни есть для вас небо сшито, или век вам не восстать от сна гробов ва­ших? Жуем мясо, но наше собственное, и нашими ж зу­бами кушаем мертвечину нашу. Но для второго вкушения дайте мне зубы: «Зубы твои, как стада остриженных, которые вышли из купели, все двоеплодные, все близне­цов рождающие». Дай, пожалуйста, мне Павловы зубы! «Имеем же алтарь, от него же не получат власти вку­шать служащие сени». Дай зубы Давидовы: «Приготовил ты трапезу предо мною...» Не хочу зубов тех глупых ско­тов, которые говорят: «Жестоко есть слово сие, и кто может его послушать?»

Сих свиных зубы в одном квасе фарисейском вкус чувствуют, не в хлебе ангельском и животном, не в ис­тинной плоти, в плоти господней, сошедшей с небес, к ко­торой поощряет Давид: «Вкусите и увидите». «Дух есть, который оживляет». Разве думаете, что у вас одних только плоть есть, а у бога ее и не бывало? Кроме вашей, нет божией? Для чего ж разливаете на вашу землю кровь праведную, кровь истинную, кровь господню, кровь нетленную? Вот едящие хлеб болезни и скверну мертве­чин своих! Вот Данииловы звери33, попирающие останки господни!

Вот волки арапские, о которых Софония34: «Князья его в нем, как львы рыкающие. Судьи его, как волки арапские, не оставляющие на утро». Проклятая прожор­ливость? Ночью все-на-все пожирают, не оставляя для утра, для прекраснейшего утра, что у Исайи: «Положи меня утром, утро...» Убиваете вы внутреннего вашего не­бесного человека мечом мыслей ваших, не признающих его среди тьмы вашей, рассуждая, что одна тленная тьма составляет существа вашего исту. Знайте ж, волки арап­ские, что я вам пророк, и сбудется страшное сие на вас: Воззрят на него его же прободавшие, и заплачут о нем

215

плаканием, как о возлюбленном, и поболят о нем болез­нью, как о первенце». И сие: «Будет жизнь твоя висеть перед очами твоими, и убоишься в дни и в ночи, и не будешь верить житию твоему: утром говоришь, когда бу­дет вечер, и вечером говоришь, когда будет утро? От стра­ха сердца твоего, которым убоишься, и от видений очей твоих, которыми узришь...»

Но всему сему причину бедствию там же у Софония слышь: «О светлый и избавленный город голубиный! Не услышав голоса, ни приняв наказания, на господа не упо­вай и к богу своему не приближайся». Потом уже гово­рит: «Пророки его ветроносцы, мужи прозорливые, свя­щенники его сквернят святое и не чувствуют в законе...» Да где ж было им слышать голос божий? В том же то все и разорение, что не знали того, что там же следует: «Господь же праведен посреди его...» Вот куда след! Наго­ворил, друзья мои, и я несколько зверей и скотов, неугод­ных богу, ради худой жвачки их.

Антон. Как жвание, так раздвоенное копыто единственно касается к нашему наставлению. Павел, тол­куя сии слова: «Да не заградишь уст волу молотящему». «Не думаете ли,— говорит,— что богу здесь речь о волах? Он тебя, друг мой, наставляет, тебя самого к познанию истины, оставив твоих волов для писателей экономи­ческих и физических. Что пользы тебе [быть] знатоком в волах, а слепым быть в познании себя самого? Двойное жвание вкушает истину господню, а раздвоенное копыто ей же последует». «Куда идем,— Петр отвечает,—и к кому? Слова жизни вечной имеешь». Раздвоить копыто есть то раздвоить ногу свою и путь свой с Давидом: «Сто­пы мои направь по слову твоему». Слушай Михея: «Возвестится тебе, человек, что добро?» Вот тебе истина! Уже вкушаешь ее. Чего ж, кроме сего, господь ищет от тебя? Вот: «Разве что творить суд, и любить милость, и готовым быть, и ходить с господом богом твоим». Начинаешь ли познавать истину? Люби же ее и поступай по ней. А без сего не годишься в ее посвящение. Доселе бродил ты тво­им путем, ведущим в ров страстей, а теперь, узнав путь истины, признайся с Давидом: «Пути мои исповедал и услышал меня».

Для нового пути новые поги ищи. Одна то нога твоя и та же будет в одном только ступаний, будто в копыте, порознишь ее. Отличи шествие бога, твоего царя. Подни

216

майся от подлых низкостей на горы правды и царствия его, поколь совершит ноги твои, как оленьи, пока ска­жешь: «Нога моя стоит на правоте». А не се ж ли то значит быть волом-молотником? Вол топчет снопы, трет солому, вытрушивает зерно.

Ты, идя путем господним, то же самое делаешь. Все тление человеческое что такое есть, если не солома и по­лова?.. «Всяка плоть — сено», «как прах подобный»,— во­пиет Исайя. В сем сене и половном прахе ищешь и нахо­дишь слово бога твоего, семя слова и царствия его беско­нечного. Обойди все языческое. К тебе-то речь Михеина: «Не разумели помышления господнего и не домыслились совета его, когда собрал их как снопы гуменные. Восстань и измолоти их, дочь Сиона».

В то время ты и овцою делаешься, говоря с Давидом: «Незлобою моею ходил», «господь пасет меня...» Потому что уже твои ноги не на зло текут. И о таковых-то волах и овцах Исайя пророчит: «Не найдет там страх. Будет из кустов и из терния в паству овцам и в попрание волу». Бываешь и козою: «Беги, брат мой, и уподобись серне или юнцу оленей на горы Ароматов». Ах, сколь прекрасные ноги сии, на горах благовествующие мир! «Окрылатеют, как орлы, пойдут и не взалчут, потекут и не утрудятся, возрастут от силы в силу, пока сбудется над головою их следующее: «Познают люди мои имя мое в тот день, ибо я есть сам, говорящий: тут я есть». В тот день воспоют песнь сию в земле иудейской, говоря: се град крепок! И спасение нам положит стену и ограждение. Отверзите врата, да войдут люди, хранящие правду и хранящие ис­тину, приемлющие истину и хранящие мир. И на тебя на­деждой надеявшись, господь вовек, бог великий, вечный, который, смирив, низвел живущих в высоких, города крепкие разорив и обнизив их даже до земли, и попрут их ноги кротких и смиренных. Путь благочестивых прав был; и приготовлен путь благочестивых, ибо путь господен — суд». Вот и Амос: «В тот день восстановлю скинию Дави­дову падшую, постигнет жатва, собирание винограда, и созреют гроздья в сеятву, и искапают горы сладость... Возвращу плен людей моих Израиля...» «И насажу их на земле их, и не исторгнутся к тому от земли своей, кото­рую дал им»,— говорит господь.

Теперь видишь или не видишь, что такое значит с двойным копытом нога? И куда должно ступать сие

217

чистое и посвящаемое богу животное? Догадайся ж, что то за быки, о которых Исайя: «Напасутся скоты твои в тот день на месте тучном и пространном, юнцы ваши и волы, возделывающие землю, наедятся половы, смешан­ной с ячменем извеянным...» Но послушай, друг мой, надеюсь, догадаешься, кого Исайя разумеет под живот­ными, отрыгающими жвание и раздвоенным копытом ода­ренными. «Да отрыгнут веселие все вместе пустыни иеру­салимские, ибо помиловал господь людей своих». Если ж по сие время стада скотские бродят в голове твоей, а не можешь разжевать, что все сие тебя касается, так выслу­шай последнего Давида: «Отрыгнуло сердце мое слово благое». «Отрыгнут уста мои пение...» А что до чистых ног принадлежит, вот Исайя: «Отступите, отступите, вый­дите отсюда и к нечистоте не прикасайтесь». Сим-то зверькам умывает господь из умывальницы ноги какою водою? «Омоет господь скверны,— говорит Исайя,— сы­нов и дочерей сионских и кровь иерусалимскую очистит от них духом суда». И удивительно как-то сии зверьки из нечистых преобразуются в чистых.

Но возможно ли, чтоб ослабело слово божие? Оно-то им дает новый вкус и чистые ноги. Оно-то превращает Софониевых львов в тельцов и юниц, а его же волков, жвания не отрыгающих и через прожорство до утра не оставляющих, перерождает в агнцы, рысь — в козлище. Они те ж звери, что и были, но с бараньею уже отрыж­кою и с оленьими ногами. Уже отрыгают веселье и скачут на горы Ароматов. Боже мой! Не се ли новое создание и новая тварь? Что за чудо? Рысь лютая — и козлище человеколюбное вместе; волк хищный — и незлобный аг­нец; лев, страшно рыкающий,— и теленок, рычущий к матери своей... О любезнейший Исайя! Ту самую прав­ду поешь: «Пастись будут вместе волк с агнцем, и рысь почиет с козлищем, и телец, и юнец, и лев вместе пастися будут». Когда же се будет? Будет, не бойся! Дай бог толь­ко, чтоб процветала леторосль от кореня Иесеевого.

Лука. Священное писание есть фонарь, божиим светом блистающий для нас, путников. Верую, что так оно есть, а только удивляются, что речь его отличным течет образцом, не сходным с прочими писателями. Речь Библии подобна азиатской реке, именуемой Меандр. Ска­зывают, что река та по самым прекрасным местам проте­кает, но течение ее вьется, как змей, а запутывает ход

218

свой, как хоромы лабиринт. Пускай так будет хорошо, что человек, ищущий царствия божиего, различествует от прочих людей и подобен животному, жвание отрыгающе­му, а сие прочим зверям не сродно. Быть так! Пускай сие похоже на притчу! Пускай и раздвоенное копыто значит особенное шествие! Быть так! И конечно, из нового в путниковой голове понятия должна родиться другая до­рога для него и отличное от первого шествие. Пускай будет так! Но только несколько чуднее, что нога значит склонность, любление и жадное желание.

Сие можно, кажется, видеть как из прочих, так из сих Аввакумовых слов: «Господь бог мой — сила моя, и учи­нит ноги мои на совершение и на высокое возводит меня, чтобы победить мне в песне его». Я понимаю, что многие могут разжевать и внушить благовоние духа, да и воз­вратиться в тех число, о которых сказано: «Многие из учеников его шли вспять и к тому не ходили с ним». И знаю, что весьма не без причины господь требует, дабы посвящаемый ему зверь сверх отрыжки в жвачке был бы с раздвоенным копытом, потому что не всегда то может нашему вкусу понравиться, что прикушиваем, а требует­ся к сему, чтоб были охотники с добрыми зубами. Но для чего аппетит обозначается ногою? Чудесный стиль...

Памва. Любезный друг! Приобучай вкус твой к пище библейной. Нет ее ни полезнее, ни слаще, хотя ее хоромы не красны углами. Но, во-первых, прошу тебя получшее взять мнение об угрюмой сей премудрости, со­здавшей себе дом семистолпный. Сколько она снаружи неказиста и презренна, столько внутри важна и велико­лепна. Она заимствует от тебя слова, подлую твою око­личность значащие, например: ноги, руки, очи, уши, голо­ву, одежду, хлеб, сосуды, дом, грунта, скот, землю, воду, воздух, огонь. Но сама она никогда не бродит по окруж­ности, а поражает в самую тончайшую и главнейшую все­го окружения точку, до которой и привести тебя единст­венно намерилась. Она твоими только словами говорит, а не твое. На твою свирелку, да свою песенку поет: «Что­бы победить мне в песне его». То ж то самое есть, дабы возвести тебя от дольней твоей грязи и от околичной твоей наружности к самой, существо твое и исту твою составляющей, невещественной и нераздельной точке на ту высоту, о которой сама премудрость изволит сказы­вать: «Исходы мои — исходы жизни».

219

К сему возвышению и воскресению, то есть, чтоб вос­ставить тебя во тьме в крайнейшей наружности твоей ле­жащего на новые ноги, употребляет плотские слова, вытя­гивая тебя, будто удкою рыбу, обвитую тем, за что хвата­ешься, зная, что ничего не можешь разжевать и ничто для тебя не вкусно, не съедобно, кроме верхней плоти. Слыхал ли ты о дереве, называемом финик? Или пред­ставь себе растущее в твоей природной земле. Взгляни на сию прекрасную перед окошком яблоню. Видишь, что она сучья свои, будто множество рук своих, листом украшен­ных, возвышает. Но скажи, чего ты в ней не видишь? Коренья ее закрыты пред тобою. Пока ты не услышал слова сего (коренья), не мыслил о тайности его. А теперь, не видя, видишь оное. Ветви пред тобою молчанием вопи­ют, свидетельствуя о корении своем, посылающем для них влагу и распространяющем их поверхность.

Ах ты, друг мой, точная яблоня! Вижу твои ветви, но не вижу корений сердца твоего, души твоей, мыслей тво­их. Утаилось оно в земле поверхности твоей. Вижу верх­нее твое око, будто рукавицу на руке, но не вижу самого ока. Оно закрылось там... где там? Ох, не спрашивай! Как сказать? Не знаю! Как я могу тебе сказать? Доволь­но для тебя того, что не здесь, а там. Разумеешь ли, что значит здесь? Не разумею... Чего ж спрашиваешь? На что тебе знать там? Да и можно ль? Уразумей здесь, уразуме­ешь и там. Узнай, что значит низко, узнаешь и высоты касающееся. Усмотри ночь, потом само тебе воссияет утро. Если ж утро почтешь ночью, а ночь назовешь утром, тогда окончишь тьмою. Кто может узнать матерой земли сушу, не узнав жидкие, земле противные стихии? Черное и белое один взор видит. Твердое с непостоянным один луч разума постигает. Отдери бельмо от ока, скинь рукавицу с руки, снимп сапог твой с ноги твоей и уви­дишь в какой-то стороне там.

А теперь одно только тебе скажу: там, откуда произ­растает поверхность вся твоя. Досадно тебе показалось, что Библия называет человеческое желание ногою. Но она ж человека называет и деревом, как фиником, так и смоковницею. И если раззуешь и разжуешь, то уви­дишь, что называемая тобою нога не что иное, как только голый верхний прах, будто деревной сук, из земли вылеп­ленный, как болван глиняный, и будто сапог твоей ноги, свидетельствующий своею наружностью о пребывании ее

220

в кореньях сердца твоего сокровенных и весь прах, как сапог свой, надетый на ногу носящему. И в сию-то цель, думаю, попадал Иов, вот: «Положил ты ногу мою в за­прещение, сохранил же дела мои все, в корени же ног моих пришел». О сем корне и Исайя: «Корень их как персть будет». А что он коренем сердца называет, так по­слушай его ж: «Посмотри, как пепел сердце их, и пре­льщаются». Приметь: там корень называется перстью, а тут сердце пеплом. Сердце есть корень. В нем-то живет самая твоя нога, а наружный прах есть башмак ее.

Так вот почему Библия называет сердечное желание ногою! Оно-то есть точная нога, хоть она чистая, хоть не чистая, как приточник учит: «Желания нечестивых злы, корения же благочестивых в твердостях...» И Давид сердце, гордостью тщеславия надменное, весьма прилично называет ногою: «Да не придет мне нога гордыни». Как только сердечная нога твоя надулась, тотчас и сапог на ней, голове последуя, в ту ж форму с нею сообразуется, как список с подлинником. А если то для тебя дивно, что нога твоя в сердце и она с ним одно и то же есть, то еще чуднее тебе покажется, если усмотришь, что не только нога, но и руки, и очи, и уши, и язык — и вся твоя окружность всех членов болванеющих есть не что иное, как одежда одна. А самые точные члены закрылися в сердце.

Вот тебе приточник все твое с сокровищем сердечных мыслей твоих вместе кладет! «Око досадителя, язык не­праведный, руки, проливающие кровь праведного, и серд­це, кующее мысли злые, и ноги, стремящиеся зло тво­рить, истребятся. Приподнимай помалу слух твой и вну­шай, что то значпт: «Имеющий уши слышать...» «Если око твое соблазняет тебя». «Умертвите члены ваши». Но можно ли выколоть око? Умертвить члены? Можно. Тьфу! Легко можно. Нет ничего легче, но тому, если кто хоть несколько узнал себя. А тогда же, когда не знаешь себя, как выколешь? Как отсечешь? Как полечишь себя и исправишь? Ведь не слышишь, где твои руки, ноги, очи. То, что почитаешь ногою твоею, не бывала она никогда. Ты слеп! Ты змий, ползающий чревом твоим, едящий во всем себе прах и землю свою... Но можно ли земляные члены отсечь? Ты ли спрашиваешь меня, друг мой? Не можно, никак не можно. Для чего? А вот я тебе скажу, для чего. Для того, что дурно. Как так? О бедный

221

человек! Сколь худого ты мнения о боге! Не довольно ли тебе в ответ, что не можно. На что ты разделяешь невоз­можность от вреда, а пользу от способности? Все то одно: невозможно и неполезно. Не думай худо о божией к тебе милости. Сие блаженное естество все в пользу твою дела­ет. Давно б уже оно сделано возможным, если бы было полезным. Без духа нельзя тебе и вздохнуть: где ж его нет для тебя? А если б воздух был неполезным, конечно б, сыскать тебе трудно. И здесь-то должно было тебе отве­том удовольствоваться. Сказано, что нельзя отсечь. Не спрашивай же далее знать то, что неполезно. Но знай, тебе хочется в тонкости знать, почему то неполезно? Знай же: потому что не можно. А не можно затем, что неполез­но. Еще ли не понимаешь? В мнении о божией милости плох, а в понятии туп. Ведь ты уже слыхал, что нога твоя наружная — не нога, а только одна обувь твоей ноги? Так точно... Какой же вздор? Лечить ногу, а прикладывать эмпластр к сапогу? Вот видишь! Для чего невозможно? Для того, что неполезно. И напротив того, недействитель­но и неполезно, так стало и невозможно. Действие в пользе, а польза в действии. Действие, сила, возмож­ность и полезность — все то одно. И напротив того, бесси­лие и бесполезность — одно. Какая польза тебе отсечь на­ружную твою ногу, если она тебя не ведет в ров, по ты сам ее несешь? И какая ж она нога, если ты ее носишь, не она тебя? Что тебе виновато верхнее твое око? Ты сам оное открываешь, устремляясь на погубление свое, сердечным твоим змеиным оком, а оно не иное что есть, как нечувственные очки ока твоего. Учись! Не осмыс­лишь! Разбери сам себя получше! И не будь нагл в осуж­дении библейного стиля! Она одним смиренным своим любовникам открывается. Пойди, зачав от ноги твоей, по всем твоих членов крайностям или хотя один с них рассу­ди поумнее, то, может статься, узнаешь, что вся крайняя тела твоего наружность не что иное, как маска твоя, каж­дый член твой прикрывающая, по роду его и по подобию, будто в семени, в сердце твоем сокровенный. А по справ­ке с собою о себе уразумеешь сие Иеремиино: «Глубоко сердце человека, паче всех, и человек есть, и кто познает его?» И не удивишься, что Давидово сердце имеет у себя уста и говорит — язык его радуется, а нога веселится. Кто видал, что язык радуется? Тот, кто узнал себя. И ко­нечно, что бедные нимало не вникнули внутрь себя, кото­

222

рые Христа с его друзьями называют меланхоликом. От­сюда родится и несмышленый тот запрос: смеялся ли когда Христос? Сей вопрос весьма схож с премудрым сим: бы­вает ли когда горячее солнце? Что ты говоришь? Христос есть сам Авраамов сын, Исаак, то есть смех, радость и веселье, сладость, мир и празднество... Сердце челове­ческое, премудрости закона божиего просвещенное, подоб­ное кореню дерева, насажденного при источниках вод, а законопреступник есть проклятая смоковница. Какая польза лист снаружи зеленеющий, если корень жизненного напоения лишается? Скоро он отпадает. Какая веселость, если поверхний смех разводит челюсти, открывая зрите­лям зубы твои, а сердце твое сжимается тою тугою, о ко­торой сказано: «Не радоваться нечестивым»? Распрост­рани сердце твое, отвори внутренние уста с Давидом: «Уста мои отворил и привлек дух». В то время и без на­ружной улыбки всегда внутри смеяться будешь с Саррою: «Смех мне сотвори, господи». И с Давидом: «Дал ты ве­селие в сердце моем». Если сердце может тайно говорить, можно ему тайно и смеяться. В то время уподобишься зимнему дереву без листьев. Но они утаились в корене, сохраняемом тою жизненною водою, о коей приточник: «Вода глубокая — совет в сердце мужа». И Давид: «По­мышления сердца его в род и род». А без сего не ты сам, но одна только мертвая уст твоих кожа улыбается. И та­кого смеха может ли что быть противнее-, лицемернее и невкуснее? Вот родной смех! Послушай: «Возрадовался духом Иисус...» Вот Самуилова мать смеется по правде: «Расширились уста мои на врагов моих, возвеселилася о спасении твоем...» Вот точно смеется Павел: «Уста наши отворилися к вам, коринфяне. Сердце наше распростра­нилось. Распространитесь и вы». Вот и Давидова улыбка: «В скорби распространил меня ты, расширил ты сердце мое». Но то дивно, что и самые его следы расширяются: «Расширил ты шаги мои». Будто и самые следы его рас­ширяются и его ступни смеются с ним.

Но что сие за чудо? Ведь ты слышал от Иеремии, что сердце точный есть человек. В сердце все члены! Так для чего ж не смеяться всем его членам, когда сам говорит: «Возвеселилось сердце мое и возрадовался язык мой?» Исполненное веселия сердце исполняет все члены того блаженного наводнения: «На воде спокойной воспитал меня». И смеха, о котором Иов: «Господь не отвергнет

223

незлобивого, всякого Ж Дара от нечестивого не примет, истинным же уста исполнит смехом». А потерявших сие несказанное такового сердца сокровище, спасение или благосостояние души своей с великим сожалением призы­вает бог у Исайи: «Приступите ко мне, погубившие серд­це, сущие далеко от правды...»

Лука. Библия подобна ужасной пещере, в которой жил пустынник, братом своим посещенный. «Скажи, бра­тец, что тебя держит в сем угрюмом обиталище?» После сих слов отворил пустынник висящую на стене завесу... «Ах, боже мой!» — закричал гость, узрев великолепие, всякий ум человеческий превосходящее. «Вот, братец, что меня забавляет»,— отвечал уединенный. Потом брат с братом жить остался навеки... В подлых и угрюмых наружностях, как в ветхом тряпище завита исходящая на сердце человеческое премудрость, какой вся и всякая драгоценность не достойна. Сею подлостью высокая спя божия лестница опустилася на простонародной улице, да­бы вступивших возвести до самой крайней верхушки не­бесного понятия. И не то же ли внушает нам приточник: «На высоких краях есть, посреди же стезь стоит». Се-то то дурачество, Павлом у коринфян называемое. Открой покрывало и увидишь, что оно самое премудрейшее, а только прикрылось юродством. Но ах, любезные други! Теперь познаю, что не откроешь завесы, не узнав сам себя. Не узнав себя, как можно сыскать того: «Обрел же­лаемого». А без сего человека Павел кричит: «Не переста­нет покрывать покрывало. Сей один открывает наши очи и переводит от земли к небесным».

Квадрат. Вся «Книга Исхода» сюда ведет, чтоб по­знать себя. Если исходы премудрости суть то исходы жизни, видно, что исходить из Египта — значпт выходить от смерти в жизнь, от познания в познание, от силы в си­лу, пока явится бог богов в Сионе. Но где та жизнь? Слушай Павла: «В смерть предаемся Иисуса ради, да и жизнь Иисусом явится в мертвенной плоти нашей». Везде есть бог. К чему ж переходить с места на место, от одной внешности к другой? Да где ж его ближе искать для тебя, как в тебе самом? Удивительно, если б земле­мер в другом месте сыскать центр земли был в силах, а под самим бы собою не мог. А если сыщешь, тогда он тебе, а ты ему явишься.

Антон. А разве Исайя не ясно толкует, что то есть

224

исход? «С весельем изойдете». Что же далее? «И с ра­достью научитесь». Перенеси, о человек, мысли твои от одного понятия в иное. Видишь, чем Давид переходил? «Поток перейдет душа наша. Душа наша перейдет воду непостоянную». А так перейти есть то научиться. Учиться беспутно, исходить беспутно — все то одно, и нельзя не заблудить ноге твоей, если заблуждает сердце твое. Вот учит Павел ходить: «Свидетельствую о господе: к тому не ходить вам, как и прочие язычники ходят в суете ума их, помраченные смыслом, будучи отчуждены от жизни бо­жией за невежество, сущее в них, за окаменение сер­дец их...»

Друг. Идет Израиль царственным путем, не уклоня­ясь ни направо, ни налево, минует все тленное. Перехо­дит языческие пределы. Разрушает все препятствия. Не держат его ни реки, ни море. Все разделяет надвое. Везде путь божий находит. Кратко сказать, то ж делает, что и Авраам. Растесывает на половины. А что ж се значит, если не то: «Ищите и обретете». Узнать себя трудится Израиль. Вот смотри, как один старается: «Прошлое за­бывая, в будущее же простираясь, к намеренному теку, к почести вышнего звания божия о Христе Иисусе...» Раздели себя, чтоб узнать себя. Вот! Бог учит Иеремию, как разделять: «Если изведешь честное от недостойного, как уста мои будешь». Усмотри, что в тебе подлое, а что дорогое?

Памва. Идет Израиль между огустевшими морски­ми степами сушею к суше. А куда он идет? Туда, куда Давид: «Когда приду и явлюся лицу божию?» Иди ищи, не ошибайся, внемли себе.

А и τ о и. Авраам на одном месте то же делает, что Израиль в походе своем. Там идет Израиль между двумя половинами вод, а здесь проходят между растесанными на половины телами свечи огненные. Вот что повидал Ав­раам! Чего от роду не видал. Узнай себя, пожалуй, уви­дишь никогда не виданное.

Квадрат. Если кто разуметь хочет огненные те свечи, пускай справится с Захарпею. Те-то суть мужи у него дивозрители, о которых вот что поет: «В день тот положу тысячники Иудины, как головню огненную в дровах и как свечу огненную в стеблии, и поедят справа и слепа всех людей окрест». Вот и Наум35 второй: «Усмот­ри путь, укрепи чресла, возмужай крепостню. Ибо восстано­вит господь величие Иакова и величие Израиля». Что ж

225

далее, пониже? «Вид их — как свечи огненные и как молния протекающая. Подобных им не было от века». Припевает третий Иоиль: «Всякое-де лицо, как опаление горшка...» Вот что увидел Авраам в растесаниях тел. Увидел новый род людей, от бога рожденных. Тогда же господь завещал ему завет, а скоро потом родился ему и наследник, ника­ким пространством не ограниченный. Что ж думаешь? Я четвертый, что тебе запою? Подобные родятся от подоб­ного, от молниевидного — молниевидный. Внемли себе! Тут сыщешь того, о котором сказано: «Бог наш огонь поедающий есть». Тут ищи и племени всего его. Увидел его Даниил в себе и вот что поет: «Воздвиг очи мои и ви­дел; и се муж един! Облечен в ризну льняну, и чресла его препоясаны златом светлым, тело же его — как фарснс (камень), лицо же его — как зрение молнии, очи же его — как свечи огненные...» Такое ж то и племя. Но где ж ты его сыщешь, благословенный род сей? Послушай же, что такое отвечает господь Ревекке: «И говорит ей господь: — Два языка в утробе твоей есть, и двое людей от утробы твоей разлучатся, и люди людей превзойдут, и больший поработеет меньшему...» Посреди тебя, друг мой, ищи. Тут в тебе первенец, Исав твой. Тут и Иаков, придерживающийся пяты Исавовой, или, справедливее сказать, он держит пяту Исавову, говоря у Давида: «Без­законие пяты (моего брата) обойдет меня...» «Эти пяту мою беречь станут...» Узнай себя, разлучив между мужем кровей и мужем божппм, и скажи: «Первый человек от земли тленный, второй...»

Памва. Конечно ж, о сих-то двоих человеках, нераз­рывным союзом сопряженных между собою, говорит бог Иову: «Кто откроет лицо обличения его? В сгибение же грудей его кто войдет? Двери лица его кто отворит? Окрест зубов его страх, утроба его — щиты медяные, союз же его как смарагд камень, один к другому прилипают, дух же не пройдет его, как муж брату своему прилепится, содержатся и не отторгнутся; в чихании его возблистает свет, очи же его — видение денницы, из уст его исходят, как свечи горящие, и размечутся, как искры огненные, из ноздрей его исходит дым печи, горящие огнем угли. Душа же его, как угли и как пламя, из уст его исходит, на шее же его водворяется сила...»

Друг. Теперь-то ты изъяснил, Памва, следующий стих: «Когда же было солнце на западе, пламя было, и се

226

печь дымящаяся и свечи огненные! Она прошла между растесаниями сими». Теперь видно, отчего-то столь силь­но испугался Авраам: «Когда заходит солнце, ужас напа­дает на Авраама. И сей страх темный очень нападает на него». В разделении он увидел того: «Окрест зубов его страх...»Как не задрожать? Увидел его? Чихает молниею, смотрит денницею, дышит искрами и горящим углем...

Антон. Сего ж то страшного мужа не менее испу­гался и Исайя: «Видел господа, о окаянный я! Исполни дом славы его». Тогда-то он покушал и сладчайшего угля от алтаря господнего, очистиплись его уста, исчезло безза­коние, сделался апостолом. «Кого пошлю? Се я есть! По­шли меня...» Аврааму завет завещается, а сей посланни­ком делается. Блажен сыскавший племя в Сионе.

Квадрат. Исайя будто пальцем указывает на не познающих себя: «Горе полагающем тьму светом и свет тьмою... Горе, ибо мудрые в себе самих и перед собою разумные». Только лишь не сказал: во плоти своей.

Памва. Точно на сих он кричит, видно из следую­щего: «И сгорит трость от угля огненного и сожжется от пламени разгоревшегося. Корень их, как плоть будет, и цвет их, как прах, взойдет, не восхотели бо закона гос­пода Саваофа».

Друг. Да там же ниже говорится, что поднимет гос­подь знамение для народов, заблудившихся от дому свое­го на конец земли, и отзовет свистом своим. Свистом от­зываются отдаленные заблуждением в поле или в лесу, живо на голос возвращаясь: «Не взалчут, не утрудятся, не вздремлют, не поспят, не распояшут поясов своих от чресел своих и не расторгнутся ремни сапог их, их же стрелы острые суть, и луки их напряжены, копыта ко­ней их, как твердый камень, вмени лися; колеса колесниц их, как буря, злятся, как львы, и предстали, как львища». Видите, сей род уже не таков, потому что там же следует, что «воззрят на землю — и се тьма жестокая в недоуме­нии их». Сего роду был и Авраам: «Ужас нападет на Авраама». Откуда ж возьмется недоумение и ужас? Из разделения между светом и тьмою: Израилю страх гос­поден родится.

Антон. Пришел мне на ум Иаков. Сей также, пробу­дясь от сна, убоялся и говорит: «Как страшно место сие...» Пришел на ум и Павел, озаряемый светом небес­ным на пути: «Трепеща же и ужасаясь, говорит: «Господи!

227

Что мне хочешь творить?»» Но любезная невеста весьма отважно говорит: «Крепка, как смерть, любовь; жестока, как ад, ревность; крылья ее — крылья огня; угли огнен­ные— пламя ее». Сия также, видно, родня есть Израилева. Разделила воды, нашла пламень с Авраамом и влюбилась в него: «Вода многая не может угасить люб­ви». Не ужасается, но тает от любви.

Квадрат. Невеста давно уже обозналась, узнав се­бя, и не впервые то говорит так, как и Давпд: «Отразился на нас свет лица твоего». А прежде кричал: «Страх и трепет придет на меня...»

Памва. Самая правда. Она давно уже прежде сказа­ла: «Душа моя изойдет во слово его». Вышла и сыскала того, что «небо и земля мимо идут», да не слова его. Искала ночью — не нашла. Потом, рассекши и бросив в стороны всю ночь, напала на то сокровище свое: «И свет во тьме светится». А сим самым истолковала для нас, что то значпт «Книга Исход».

Друг. «Книга Левитская» 36 вся согласна с нашим пе­нием. А если она не по господу, правде и царствию его, тогда уже давно нет ее в числе духовных книг. «Дух есть бог», «господь дух есть». Воспойте господу! Но смотрите, чтоб была песнь новая. Принесите господу, по чтоб все то было чистое. Все то старое, что тленное, все то нечистое, что проходящее. Новому новое дай, чистому — чистое, не­видимому — тайное. Представьте себе прекраснейший, благоуханный нагорный сад, непрестающей утехи испол­ненный. Сколь желательно гостям войти в него. Но про­драться нельзя. Непроходимые чащи, непролазный тер­новник, струповатые .места окружают рай сей. О дражай­ший рай! Сладчайшая истина господня! Когда продерем­ся к тебе? Не допускает нас терновник церемониальный. В нем-то мы увязли.

А ты по ту сторону сей жестокой стены чуть-чуть блистаешь, радость наша. Но кто сквозь сию пустыню проведет нас? Блажен, кто узнал себя! Сей один имеет пастыря и вождя своего. С сим вождем Давид пролазит стену, не боится посреди самой тени смертной. Слово его был жезл внутренний Давиду. С сим жезлом он взошел на самую гору царствия божия и правды его. Страх бо­жий вводит во внутреннюю Библии завесу, а Библия, те­бя ж самого, взяв за руку, вводит в свой же внутренний чертог, которого ты отроду не видывал, к тому другу, о котором Соломон: «Великая вещь — человек и доро­гая — муж, творящий милость. Мужа же верного великое дело обрести». И тогда-то бывает то приточниково ж: «Брат, от брата помогаемый, как город крепкий». Библия есть брат-то наш. Он родился для сохранения нас, братьев своих. К целой Библии, не к одному Иеремии, говорит господь: «Сын человеческий! Стражем дал тебя дому Из-раилевому». Разве не слышите, что невеста поет: «Поло­жил меня стражем в виноградах». Бродишь неведомо где, по пустым околичностям, а она тебя старается ввести в спальню матери своей. Да и о Христе недурно написа­но: «Она же, возомнившая, что садовник есть». Конечно, схож на садовника. Все богословные пророки, будто хра­нители сада.

Мы ж уже слышали Исайю, что виноград господа Са­ваофа есть то дом Нзраилев. Мы тут же. Да мы ж то сами дом есть божий. Они-то берегут: дабы мы не сошли из дома господнего и от него самого с блудным сыном в страну далеко или в Иерихон с падшим в разбойники. Все сии стражи в одном человеке, я один во всех дух. Вот один! И первый сторож «возвратится в дом твой». Вот другой, Исайя: «Идите, люди мои, войдите в храмину вашу». Се-то те херувимы с пламенным оружием, храня­щие внутрп себя путь дерева жизненного, их же стрелы острые; вид их — как свечи огненные, лицо — как опаление горшка, род, спасаемый от господа, серафимы, нося­щие уголь божией премудрости. А как сами они колес­ницею и престолом живущего внутри их господа суть, так и нас, заблуждающих на концы земли, возвращают во внутренность нашу, к главе нашей, к тому дереву жиз­ненному, будто к безопасному ковчегу, о котором приточ­ник: «Дерево жизни есть всем держащимся ее и покло­няющимся ей, как сила господа». Мы ж, повинуясь им, вот что слышим: «Вы, друзья мои, и творите то, что я за­поведаю вам». Отселе ничего не слушаю, если оно не ве­дет меня во внутреннейшую во мне скинию откровения. Там-то для меня рай сладости, а в нем плод дерева живо­го и воды такой же. Полно! Не говори больше мне никто ничего...

И а м в а. Принесите господу, сыну божиему. Сын божий Израиль приносит живому богу своему жертвы и дары. На что? «Да не пропадет душа их». Рассуди сие, «чтоб не пропала душа их...» Дай нам, господи, хоть

229

немножко откушать, что оно значит? «Да заколют тельца перед господом»,—- говорится там... Не коли! Слышь, не коли! Знай себя! Слушай Исайю: «Что мне множество жертв ваших? — говорит господь.— Тука агнцев и крови юнцов и козлов не хочу. Кто взыскивает сего из рук ва­ших?..» Разве ты позабыл, что бог наш есть огонь? Какая ж глупость нестп мясо перед очи, перед пламеннодышащие очи того, пред которым всякая плоть, как солома, горит и исчезает? «Принесите господу, — слушай Дави­да,— славу и честь». Если можешь вкус чувствовать в том, чего ты никогда не жевал, то можешь и любить то, чего не разумеешь. Знай же себя! Тут-то он.

Антон. Не разумели сего глупые жрецы. Думали, что дело в том состоит, чтоб заколоть тельца и сделать пир хорошенький. Описывает их дурость Исайя: «Те со­творили радость и веселье, закалывая тельцов и жрущие овец, как есть мясо и ппть вино, говоря: — Едпм и пьем, ибо утром умрем...» Сих утученных скотов называет Амос телицами васанских пажитей: «Жрецы, послушайте! Слы­шите слово сие, юницы васанитидские...» Послушай, ка­кого тельца палит и сокрушает за любовь к господу тот же Мойсей во «Второзаконии»: «И грех ваш, его же вы сотворили, т.е. тельца, взял его и сжег его на огне, избил его и стер его очень, чтобы был дробен и был как прах...» Заколи грех в тебе, о человек! Убей в себе упрямость твою и гордость, досаждающую голосу закона вышнего. Сотри и сожги ее жаром любви твоей к богу. Послушай Мойсея и искорени зло из себя самого. Вот жертва! Вот запах благоуханный господу! Вот приношение спаситель­ное душе твоей! Разумейте сие вы, забывающие бога. Слушайте, что говорит: «Жертва хвалы прославит меня, и там путь, им же явлю ему спасение мое».

Квадрат. О сих упрямых богу тельцах можно ска­зать со Сираховым сыном: «Не возноси себя советом души твоей, да не расхищена будет, как юнец, душа твоя...» Нельзя упрямого юнца посвятить богу.

Памва. Иеремия точно тельцами и волами их на­зывает: «Веселитесь и велеречивайте, расхищая наследие мое. Прыгайте, как тельцы на траве, и бодайте, как во­лы». Конечно, сим-то тельцам бог в «Книге Левитской» с угрозою говорит: «Если не послушаете меня и не сотво­рите повелений моих сих, не покоритесь им и о судьбах моих вознегодует душа ваша, изжену-де вас из насле­

230

дия». А наследие божие — вот оно: «Наследовал открове­ния твои вовек».

Друг. Стефан в «Деяниях» на сих же упрямых во­лов кричит: «Жестоковыйные и не обрезанные сердцем...» Но вот же смиренный и обрезанный телец! «Сердце со­крушенное и смиренное бог не...» Когда такое кто сердце сыщет, вот тогда-то, боже, возложит на алтарь твой тельцов.

Антон. Ах! Изрядные юнцы! К сим-то тельцам го­ворится: «Возьмите иго мое на себя». О сладчайшее иго!» «Благо есть мужу, — плачет Иеремия, — когда возьмет яр­мо в юности своей». «Благо мне, ибо ты смирил меня...» «В чем исправит юнейший (человек) путь свой?» Вот в чем: «Когда сохранит слова твои».

Брось, друг, тельцов да козлов. Примись за себя. Убей для бога в себе самом воловую упрямость. Останется в тебе другой бык. А вот он: «Иосифу Мойсей говорит: от благословения господнего земля его, от красот небесных и росы, как первородного юнца, красота его, рога едино­рога — рога его, ими языки избодает, вместе даже до края земли. Вот мужеский пол непорочен!»

Квадрат. Библия есть человек, и ты человек. Она есть телец, и ты тоже. Если узнаешь ее, один человек и один телец будешь с нею. Узнай же прежде себя. Она с дураком дурна, а с преподобным преподобна. Бездельниково падение, а доброму восстание. Узнай же себя. Раз­дели меж добром и злом, меж драгоценным и добрым, подлым и злым, узнаешь ее в ней, а без сего наешься яда. Без сомнения, се тот телец, что Авраам представляет всевожделеннеишему своему триликому гостю. К сему тель­цу и премудрость: заколов свои жертвенные, зовет тебя. Сего представляет и отец блудному сыну, однако ж в то время, как он уже вернулся домой.

Сего-то тельца принеси богу. Сим одним умилости­вишь его и очистишься от всех заблуждений твоих, а не тем, что в мясных рядах продается. Ему посвятишь, да и сам будешь есть с ним и для него, потому что и телец прекрасный сей его ж есть. Узнай же прежде себя. Не броди по планетам и по звездам. Воротись домой. Тут отец твой, и тельца того, он тебе сам представит его: бог — бога, правда — правду, истина — истину. Истина от земляной плоти тельцовой воссияет, а правда с небес отца твоего приникнет. Вот в то-то уже время правда и мир

231

встретятся и поприветствуют друг друга. Тогда скажешь: «Мир с богом имеем».

Антон. «Да возложит руку свою на голову тельца перед господом...» Сие делать должен жрец помазанный. А что ж есть, во-первых, помазанный? Вот слушай: «Дух господен на мне, его же ради помазал меня». Помазанный на помазанного возлагает руку, духовный на духовного тельца, потому что «душевный человек не приемлет» (видно ж, что и не возлагает руки), которые суть духа божия, юродство бо ему есть. Пожалуйста, узнай себя. Узнав в себе отца, возложить можешь руку на сына. Ник­то не может к сему тельцу прийти, если не отец к нему привлечет его. Послушан Павла: «Дух все испытывает, и глубины божие...» Павел, узнав себя, помазался духом: «Мы нее не духа мира сего приняли, но духа, который от бога». Потом уже приступает к таинственному тельцу, говоря: «Да знаем, которая от бога дарованная нам». Святейшая Библия спасительный есть телец, от бога нам дарованный.

Квадрат. Вот тебе телец. Иезекииль: «Была на мне рука господня, и видел...» Кто себя не знает, тому Иезекииль есть слепцом. Узнай же себя, помажься духом, наложи руку на него, вдруг скажет: «И видел...» А что ж он видел? Между прочим, видел и лицо телячее. Ах, друг мой! Пророк для тебя и слеп и мертв, если прихо­дишь к нему без духа божиего. Возможно ль, чтоб уви­деть тебе в нем силу божию, руку божию, если не увидел ты в себе того, до которого Давид: «Руки твои сотворили меня». Узнай себя и возложить можешь на него руку, сущую в тебе, божию. Дух духа познает; брат брату помо­гает; рука руку знает. Как приступишь, плоть, лишенная духа, к духу? Если бы ты узнал себя, мог бы сказать с тем же пророком: «Была на мне рука господня, и изве­дет меня в духе господнем, и поставит меня среди поля, оно же было полно костей человеческих». Оживляет Иезе­кииль мертвые кости, наводит на них жилы, плоть, ко­жу — все повое и дух жизни. Чудо! Встает на ноги свои собор многочисленный. Кости сии есть дом библейный, и ты сам дом. Как проречешь на сухие и бесплодные кости ее, не имея в себе духа? Одно говорю: все от тебя зависит — знай себя. Ты телец: на себя руку возложи, потом на брата, и будете как утвержденное царство.

Памва. А Лука богогласный разве не телец? Те­лец — Мойсей, телец — Исайя, телец — Павел. Сии все

232

есть от стада господнего, отрыгающие жвание и копыто раздвоившие. Видящие со Иезекиилем видение славы гос­подней. «Видел славу его...» Со всеми сими была рука господня, и изошли, и взыграли, как тельцы, от уз разре­шенные! Сии все суть в господе, а господь в них. Возьми из сих тельцов какого ни есть. Пожертвуй его, но пожерт­вуй господу. Господние тельцы суть. Вкушай их с госпо­дом и пред господом. Не примешивай ничего твоего. Вот Мойсей как учит есть: «И есть будете там, пред господом богом вашим, и возвеселитесь о всех, на них же возложи­те руки ваши вы и домашние ваши, как тебя благословил господь бог твой... Да не сотворите (слушай гораздо) там всех, кого вы творите здесь ныне, каждый угодное пред собою». Пожалуй, с рассуждением кушай. Внимай креп­че, чтобы не есть крови. Что только там говорится, все то новое, чистое, все господнее. Не думай, что там очи, уши, ноги, руки твои. Не твое, но божие там все, до последнего сапожного ремня от ниточки. Как могут о плоти говорить, которые не от плоти, не от похоти ее, но от бога роди­лись? Вот же тебе полная Библия непорочных мужеского пола, божиего рода тельцов для очищения твоего. Твое только дело взять одного любимого на жертву, наложить руку на него. Но первее загляни внутрь себя. Рука твоя — не рука. Рассудись сам с собою и сыщи в себе руку крепкую и мышцу высокую. В то время ей после­дуя, насладишься высоким умом сей бессмертной трапе­зы. Если ж сам не можешь, принеси к помазанному ду­хом божиим толковнику: сей служитель божий послужит тебе. «Понеже уста Переовы,— говорит Малахия,— со­хранят разум и закона взыщут от уст его, ибо ангел гос­пода-вседержителя есть». Но все сие тогда сделается, как начнешь узнавать себя, а без сего никоим образом закон­ные жертвы принести нельзя.

Друг. «Утробу и ноги (тельцу) да измоют водою...» Вот тебе один с омываемою утробою телец: «Сердце чистое создай во мне, бог, и дух...»

Антон. Вот тебе и другой! Других омывает, сам омытый: «Пзмойтеся и чисты будете...»

Квадрат. На, вот вам и третий: «Говорит Иаков дому своему и всем, кто с ним: «Отвергните богов чужих, которые с вамп, среди вас, и очиститесь, и измените ризы ваши, и, восстав, взойдем в Вефиль, и сотворим там жерт­венник богу, послушавшему меня в день скорбения...»»

233

Памва. Вот вам еще прекрасный юнец! Брат невес­ты: «Умыл ноги мои, как оскверню их?»

Друг. А о нечистых молчите? Ах, когда б умножи­лись сии! «Дам законы мои в мысли их, и на сердцах их напишу я, и буду им богом, и те будут мне людьми, и не научит каждый ближнего своего, говоря: «Познай госпо­да, как все познают меня от мала до велика»». «Изолью от духа моего на всякую плоть, и прорекут сыновья ваши, и дочери ваши...» О сладчайшие пророки! Когда дождем­ся, чтоб и нам быть такими тельцами? Беда наша, что мы не узнали себя, а в себе того, о которого внутреннем при­сутствии повыше Иоиль говорит там же: «И увидше, что посреди Израиля есмь, и я господь бог ваш, и нет иного, кроме меня». Вот тогда-то уже следует: «Не посрамятся люди мои вовек». И тут-то рядом: «Изолью от духа моего на всякую плоть...»

Антон. Вот же вам и нечистого тельца вызодит Аввакум: «В злобе говорящему к дереву: ободрися, встань! и к камню: возвыспсь!» А то есть мечтание, кова­ние золота и серебра, лишенного всякого духа.

Квадрат. Сей телец весьма годится для идолов. Он не знает о себе и о своем доме, о котором там же непрерывно говорит чистый наш телец Аввакум: «Гос­подь же во храме святом своем, да убоится лица его вся земля».

Памва. Сей телец родной урод есть. Он жвания не отрыгает, потому что не может есть израильского тельца, да у него ж и копыто не двойное.

Друг. Языческие тельцы очень разнятся от изра­ильских. Жвачка у них одинаковая и копыта вместе сли­тые. Так их природа велит. Язычники все означаются сим именем (Вавилон), а сие значит смешение, или слияние. Одну они наружную плоть видят и ей везде удивляются, описывают, измеряют, а находящуюся во плоти духовную истину, не зная ее, смешивают с плотью и называют меч­тою. Но наш дивнозритель, телец Аввакум, примечай, что, напротив того, всякое дерево, камень и серебро и всю внешнюю плоть мечтою зовет, провидя в ней нетленную божию истину и познав дома того, которого наружностелюбцы, проминув, несыто волочатся по облакам. И се-то есть быть пророком, то есть глазастым и прозорливым.

Антон. О сих не истине, но идолам посвященных тельцах вот Варух: «Отвори, господь, очи твои и посмот­

234

ри, как умершие, которые в аду, дух которых поднялся от утроб их, воздают тебе славу и оправдание господу, но душа, сетующая о величии зла, которая ходит слякотная и болящая, и очи исчезающие и душа алчущая воздадут тебе славу и правду, господь».

Квадрат. Варух говорит об обоем роде тельцов: чистых и нечистых. Вот тебе нечистые: «Которых поднял­ся дух от утроб их». Теперь скажи, чем умоются? Не нашли, потеряли в себе дух: «Поднялся дух от утроб их». Отнялось же от них и царствие божие и правда его. Отня­лось затем, что не нашли. Не нашли же через то, что не узнали себя. Но душа алчущая не тех ли означает: «Бла­женные алчущие?» Сии с Давидом сетуют, болезнуют, о злобе негодуют, ходят слякотные, исчезают очи их во спасение божие. «Когда утешишь меня?» «Да придет цар­ствие твое!» Все сии по времени со Исаиею говорят: «Се­го ради чрево мое на Моава, как гусли, возгласит, и внутренности мои, как стену, обновил ты».

И а м в а. Сие блаженное утроб тех обновление вот у Иезекииля: «Воскропят на вас воду чистую, и очисти­тесь от всех нечистот ваших, и от всех кумиров ваших, и дам вам сердце новое, и дух новый дам вам». А где тот счастливец, о котором можно сказать: «Омылся ты, оправдался ты»? Где те голубиные очи, сидящие на ис­полнении тех вод, о которых наперсник: «Аще кто жаж­дет, да придет ко мне и пьет. Реки от чрева его истекут воды живой». Сие же говорит о духе...

Друг. Сии-то чистые тельцы могут приносить в жертву святейшего тельца господу так, как Авраам Исаака. Но не омытые сею водою и, сказать, бессердеч­ные сердца как могут возложить руку на голову тельца? Они в себе самих главу господа своего потеряли, и кто ж их приведет до тельцовой? Потеряв в себе, сыщут ли в другом? Вот разве как наложат руку: «Воспойте его, ибо на господа возвеличился. И поразит Моав руку свою о блевотину и будет в посмешище и сам...» Может ли сердце, смешением языческим обладаемое, разделить в сем тельце плоть и кровь от духа, а смерть от жизни, негодное от тука? Может ли содрать покрывало срамной кожи, не узнав того внутри себя, через что престает по­крывало? Может ли возложить на алтарь огонь и дрова, не зная и не видя в доме своем нерукотворенном скинии откровения господнего? Вот кто дрова имеет: «И показал

235

ому господь дерево...» «Вот в невесте огонь!» «Крылья ее — крылья огня». Вон посмотри алтарь! Послушай: «Имеем же алтарь...» Вот отделяемый тук! «Да даст тебе бог от росы небесной и от тука земли...» Что то за тук? Послушан Моисея: «Возвел я на силу земли, насытил их житами сельскими, сосали мед из камней и елей из твер­дых камней, масло коровье и молоко овечье с туком овечьим и бараньим, сынов юнчих и козлих, с туком пше­ничным и кровь гроздьев или вино».

Библия есть обетованная земля. На ней стадо божие и чистое есть Израиль. Вот тебе юнца сын, прекрасный Иосиф, насыщающий братию свою во время голодное ту­ком пшеничным. Вот тебе другой сын барана, агнец. «Плоть моя истинная есть мука». Вот тук! «Плоть нпчто же...» Разве не знаешь, какого агнца омывает креститель? Но хочешь ли взойти на благоту и на тук земли божией? Вот так: «Се я пошлю ангела моего перед лицом твопм, перед очами твоими, над лбом твоим, да сохранит тебя на пути и да введет тебя в землю, которую приготовил тебе. Внимай же себе и послушай его». Хочешь ли принести тельца в жертву богу твоему или агнца? «Внимай же себе крепче, чтобы не есть крови, да благо тебе будет и сынам твопм по тобе вовеки...» Не упивайся кровью плотского твоего вина. «Пей кровь праведную (плоть ничто же), кровь господнюю, кровь духовную». Не говори, что одна твоя только лишь есть кровь. Сим опровергаешь истинного духовного человека, созданного по богу в правде и преподобии истины, и умножаешь число тех безбожни­ков у приточника: «Сын, да не прельстят тебя мужи нечестивые; иди с нами, приобщись крови, скроем же в землю мужа праведного неправедно, пожрем его, как ад, живого и возьмем память его от земли». Таковая жертва есть идольская .мерзость, а не запах благоухания господу: бог божие любит.

Антон. О сих, оскорбляющих Израиля, вот что поет Исайя: «Оскорбившие тебя съедят плоть свою и выпьют, как вино новое, кровь свою, и упьются». И се-то те волки, до утра не оставляющие: «Да едим и пьем, ибо утром умрем».

Квадрат. Таковая-то была когда-то и дочь иеруса­лимская, которой вот что у Иезекиля бог говорил: «Ко­рень твой и бытие твое от земли Хананейской: отец твой аморреянин, и мать твоя хеттеянка, и рождение твое:

236

в тот же день родилась ты, не отрезали тебе пупа и водою не омыли тебя на спасение, ни солью не осолили, ни пеленами не обвили. Но вот что дальше к ней говорится: «И простер крылья мои на тебя, и прикрыл стыд твой, и клялся тебе, и вошел в завет с тобою, — говорит Адонай-господь, — и была ты мне, и омыл тебя водою, и опо­лоскал кровь твою от тебя, и помазал тебя елеем». Дочери иерусалимские суть: Руфь, Юдифь, Есфирь, Сусанна, Мариам. Сии все блудннчьим покрывалом покрытые так, как невеста Иудпна Фамарь. Так тебя можно принести из сих юниц прекрасных и высокоскачущих коз в жертву госпо­ду. Узнай же прежде в себе того, кто говорит: «И покрыл стыд твой». А без сего будет тебе то, что старикам, влю­бившимся в Сусанну. Или то, что пострадал первый сын Иудин, Ир: «Был зол перед господом, и убил его бог». То же случилось и меньшему его брату, Аукану. С сим та же прекрасная Фамарь женою жила. Но сей беспутный свое семя хотел восстановить, а не брату тому, о котором: «Брат мой мне, и я брату». И умертвил бог и сего. Для чего ж Иуде сия прекрасная в дочерях иерусалимских родила вселюбезнейшего Фареса? Вот для чего: «Укло­нился же к ней путем». Каким? Оным: «Путь заповедей твоих тек». Видишь ли, с кем пришел к ней? Уже знал несколько себя, чувствовал внутри голос и, имея духа, дал ей в залог перстень. Что есть перстень? Есть циркуль, колесо, вечность. Слушай Иезекииля: «Дух жизни был в колесах». Слушай Давида: «Голос грома твоего в коле­се». «Судьбы господни истинны, вожделенны паче золо­та...» А кон без сего перстня обручают себе невест сиих, не родится у них первенец, богу посвящаемый, потому что нельзя о них сказать сего: «Иосиф муж ее, праведен сущпй», но сие: «Соблудил Ефрем».

Памва. О сих, точно слепцах, крепко приказывает­ся Моисею: «Да не приступит принести жертв богу твое­му». И о таковых-то тупооких птичках говорит Осия: «Не возвратилися к господу богу своему, и не взыскали его во всех сих, и был Ефрем, как голубь безумный, не имущий сердца». А в начале «Левитской книги», после тельца, и агнца, и козла, говорится о птицах: «Принесет от гор­лиц или от голубей дар свой». Так вот безумные голуби! Знай себя!

Друг. Библпя ничего не говорит, что бы не каса­лось человека. Бестолковым голубям говорит Иеремия вот

237

что: «Оставьте города и пребывайте на камне, жители Моава, и будете, как голуби, гнездящиеся в камнях, у входа пещеры...» Вот камни, от которых пропали стари­ки, влюбившиеся в Сусанну, и из коих безмозглую птицу Сомнаса, строителя дома, изгонит Исайя: «Что ты здесь и что тебе здесь? И вытесал ты себе здесь гроб, и там умрешь». Спи-то блудники силятся непорочную Сусанну растлить, Библию. Прилепляются блуднице, плененные плотью своею, и, превратившись в нее, заходят в ад. К ним у Иеремии: «Был ни во что блуд ее, и осквернила землю, и соблудила с камнем и с деревом». О них приточник: «Души мужей, женам подобных, взалчут, всегда учась, но никогда не научаясь». Но они сами виною, не распознав в себе языка злого от доброго. Для того там же вместе выше у приточника: «Уста безумного приводят его на зло, уста же его дерзостные призывают смерть».

Антон. Но кто есть чистая голубица? Вот вам одна: «Кто даст мне крылья, как голубиные?» Выпустите, лю­безные друзья, пред очи мои легкопарных и быстрозрачных голубей. Докучили уже мне сии Исаины: «Осяжут, как слепые, стену и как сущие без очей умирающие вос­станут, как медведь и как голубь, вместе пойдут».

Квадрат. Вот же тебе одна посланница летит из ковчега: «И возвратилася к нему голубица к вечеру, и имела ветку масличную с листьями в устах своих».

Памва. О блаженные очи твои! Усмотрели сушу, увидели землю, рождающую обилие травное, сеющее семя по роду и по подобию. Кто тебе отделил от воды сушу? Скажи, любезная! Отец мой, Ной мой, мир мой. Я знаю его. Я с ним в доме его. Я сидела в ковчеге, не летела без него в мир сей, потопляющий беззаконников и омы­вающий грехи. Он сам меня послал к морю сему, к по­топу божиего разума и премудрости его, к водам Священ­ного писания. Послала меня истина к милости, а мир к правде. Для того-то не сожрала меня, как прочих, мор­ская глубина. Вот! Несу ветку масличную оттуда, откуда многие — гибель, желчь и смерть.

Милость и истина встретились, а по семи днях иссяк­нет вода из лица всей земли. «Господня земля и исполне­ние ее». В то время уже не стану укрываться в ковчеге, почивая в том, что есть всяческое во всем. «И полечу, и почию».

238

Друг. Трудно усмотреть сию землю. Двенадцать старшин посылаются от Мойсея для того, чтоб рассудить, чтоб усмотреть, чтоб заглянуть в нее, но из самих тех выборных соглядателей два только годились: Халев да Иисус, а прочие только развратили людей. Одна прозор­ливая голубица, дражайший Халев, вот что сказывает: «Земля, которую соглядал, очень добра. Если любит нас господь, введет нас в землю ту».

Антон. Чтоб сию блаженную землю провидеть, воз­водит бог Мойсея на высокую гору. Гора сия Аварим то же значит, что пасха. На сей горе и он почил с голуби­цею. «И полечу, и почию». Но не отемнели очи его.

Квадрат. Разделяется суша от воды, разделяется обетованная земля от языческой. Там почивает голубица, а в нагорней земле Израиль. О которой: «Перестала зем­ля воюемая быть». «Почила земля от брани». Ах, дражай­шая земля! Покой нага! Кто нам возвестит о тебе? Где голубица? Где соглядатель?

Памва. Где те крылья голубиные, посребренные? Где красные ноги на горах благовествующих мир, благовествующпх благо? Кто нам по крайней мере скажет о той высокой и далекой земле, о которой: «Животные твои живут на ней, бог! Когда исходить тебе пред людьми твоими». Тогда разве за твоим предводительством земля сотрясется, разделится надвое, усмотрим сушу. Небеса росу дадут, а земля принесет плод свой.

Друг. Кто узпал себя, тому даст слово к благовествованию царь сил, тот, о котором приточник: «Царь пра­веден возвышает землю, муж же законопреступник раска­пывает». Сию землю сколь трудно усмотреть, послушай Петра: «Таится сие от них, хотящих знать». А что такое? Вот что: «Небеса были сперва». А еще что? «И земля от воды и посреди воды составленная божиим словом». Один Израиль ее жаждет и видит. «Как душе жаждущей студе­ная вода благоприятна, так весть благая от земли изда­лека».

Памва. Кто ж нам жажду сию утолит? Где то око, о котором: «Видящее око доброе веселит сердце, слава же благая утучняет кости»?

Друг. Вот тебе летят благовестники! Слушай Исайи: «Господь Саваоф заповедал язычнику-оружеборцу прийти от земли издалека, от края основания небес, господь и оружеборцы его растлили всю Вселенную». О сих же

239

поминая, называет их птицею. «Все, что завещал, сотво­рю, призывая от востока птицу и от земли издалека...» Теперь вспомни и тех птиц, которые при Аврааме сели иа разделенных пополам телах.

Антон. Смотри, Квадрат! Вот еще голубь, Езекия у Исайи! «Как ласточка, так воспою и, как голубь, так по­учусь. Исчезли очи мои, чтобы взирать на высоту небес­ную к господу, который избавил меня». Весьма согласно с Давидом говорит: «Помянул лета вечные и научился». «Помяните первое от века, что я есмь бог, и нет еще, кроме меня, возвещающего первее последующее, прежде чем быть ему, и тотчас сбылось». Видишь, куда голубиное око смотрит? На надежную вечность. Сюда-то исчезло це­лое сердце Давидово, ничего тленного не мыслящее. «И сперва познал от откровений твоих, что вовек основал я». Вот тебе и кольцо Иудино, прелюбезной Фамаре в залог данное, и золотая гривна, и жезл. Вот тебе и ветка мас­личная: «По милости твоей, по судьбе твоей живи меня».

Квадрат. Благодарю за сию пару, за Езекию с Давидом. На ж тебе за ппх одну голубку прелюбезную брату своему! Брат ее, лежавший до третьего дня не в брюхе китовом, но в каменном гробу, новый наш Иона, сиречь голубь, всемилостивейше изволит к ней говорить: «Ты, голубица моя, в покрове каменном близ предстення яви мне вид твой и сотвори слышимый мне голос твой, ибо голос твой сладок и образ твой прекрасен». Покров сей каменный, в котором она находится, не думай, что то пещера и ложе аспидское есть, поминаемое Исайею, но другая пещера, повыше аспидекой. «Отрок молодой на пе­щеры аспидов и на ложе исчадий аспидеких руку возло­жит». Приметь: «на пещеры», то есть над пещеры, повы­ше пещер тех. А то бы и ее Исайя из аеппдекпх ложей выгопял так, как Сомнаса: «Что ты здесь?» Или другой бы, кроме Исайи, молниевидный ангел сказал бы ей: «Нет здесь! Восстал!»

Ищи повыше! На высоких краях есть. О горнем мудр­ствуй. Зачем ползаешь по тленной подлости со змием? Хитрая ты, как змий, да не имеешь чистого ока голубино­го и непорочного, о котором Аввакум: «Чистое око, чтоб не видеть зла и не взирать на труды болезненные. Труд и болезнь в сердце их». «Доколе положу советы в душе моей...» Но спя добровзорная птичка в ту расселину вле­тела: «Положу тебя в расселине камня». Там-то сия пти­

240

ца обретет себе храмину. Сюда, кроме Мойсея, вводит бог и Иезекииля: «И ввел меня к предвратию двора, и видел, и се скважина единая в стене. И говорит ко мне: — Сын человеческий, раскопай стену.— И раскопал, и се дверь единая». Тут-то все его видение, пророчество и премуд­рость, как увидел скважину, как раскопал стену, которую и Давид пролазит, да однако ж, под руководством божиим. Так и не дивно, что не в стене, но близ предстения находится невеста. Близ предстения, но уже за стеною, по ту сторону, миновав ее, или с Давидом, или по-изра­ильскому разделив с Авраамом: «И сядет близ них Ав­раам».

Антон. Ах! Сколько ты одолжил душу мою сею пти­цею! Достойна она такого брата, а брат такой же сестры. Заплачу ж тебе за нее целым стадом у Исайи: «Кто они, что, как облака, летят, и, как голуби, птенцами ко мне».

Квадрат. Мило мне сие стадо. Да и самому господу милы сии гости. Он будто вышел навстречу им и от ра­дости спрашивает: «Какие суть?» И будто то же говорит к ним с простертыми к объятию руками, что к невесте: «Ты голубица моя!»; «Вы друзья мои!» Раб не знает, что творит господь его: ваши же очи блаженны. Светлый светлых, голубь голубей, отец сынов, дух духа встречает: «Возведи окрест очи твои и посмотри собранных детей твоих издалека».

Памва. Голубь — Иона, голубь — Исайя, и все про­зорливцы — пророки. Принеси в жертву дары из сих го­лубей к богу твоему. Принеси ж (знай) пару. Другой голубь должен в тебе быть и есть, только узнай его. Узнай себя.

Друг. Омыв посвящаемого за грехи агнца, крести­тель увидел духа божия, сходящего, как голубя, и гряду­щего на него. Дух к духу, подобный к подобному идет. Но никогда б сего не было, если б прежде не узнал бы внут­ри голоса говорящего: «Сей есть сын мой...» Начало и ко­нец тут: знай себя.

А и τ о п. «Видит духа божия, сходящего, как голубя». Сие сходно с тем: «Слетели же птицы на тела растесан­ные их». Там гром голоса, а тут ужас на Авраама.

Квадрат. Голубь есть всяк человек. Но должен слушать Софонии: «О светлый и избавленный град, голу­бица!» Но то беда, что далее говорит: «Не услышал голоса,

241

не принял наказания, и к богу своему не приблизится». Для того ж то самого и не приблизится, что не слушает голоса грома: знай себя.

Памва. Принесет от горлиц или от голубей дар свой. Что за горлицы? На что богу горлицы? Пускай их охотники и птицеловы ловят! А ты знай себя. Все то тебе надлежит. Ты сам горлица! В тебе горлица! Узнай себя! Вот тебе горлица! «Сколь возлюбленны селения твои, гос­поди сил!» Чувствуешь ли горячее желание сей горлицы? «Желает и скончается душа моя...» Не спит и вздыхает сия горлица на уединенных ветвях. «Если дам сон очам моим?» Сон есть всякая плоть. Но ее взор острый прези­рает все то: не удостаивает смотреть, отвращаю око от суеты. «Что бо мне есть на небеси...» Ах! «Все, удаляю­щиеся от тебя, погибнут». «Сердце мое и плоть моя возра­довались о боге живом». Вижу дворы твои и псчезаю в них. Они гнездо мое. «Там птицы возгнездятся!» На краю небес! Вот тебе горлица! Посвяти ее господу твоему. Узнай себя!.. Там господь твой! А в нем — все.

Друг. Смотри, Памва! До твоей горлицы летит и моя. «Что украшенные ланиты твои, как горлицы?» Ла­ниты — соседи очам. В голубиных невесты очах живет проницающая, как денница, прозорливость, а на ланитах, как на красных ягодах, чистота, верность, ревность и то желание: «Желания благочестивых наслаждают душу, де­ла ж нечестивых далеко от разума».

Антон. А Иаков разве не горлица? Он так же поста­вил кущу свою на горе, как горлица гнездо себе, и до пего так же тесть Лаван вот что говорит: «Желанием возжелал ты отойти в дом отца твоего». «Желает и кончается душа моя в дворах господних».

Квадрат. Но что то за ланиты у горлицы? Лани­ты — то ж само, что лицо, а о лице слушай приточника: «Лицо разумное мужа премудрого, очи же безумного на концах земли». Видите, что тут очи и лицо — все то одно. Так не дивно, что и богу в дар приносится хоть голубей, хоть горлиц пара. Голубица взором проницает, горлица того же жаждою желает. Как можно любить, не проник­нув? Как же, не любя, и проникнуть? Сия-то сердечная пара богу любезная. Она-то прозирает божию землю, жаждет сыскать ветер милой любви и любезной милости. Голубица ищет: «Яви мне вид твой», а горлица жаждет: «Сделай слышимым мне голос твой». Голубица: «Как об-

242

раз твой прекрасен», горлица: «Как голос твой сладок». Та взор простирает, а сия — крылья вожделения и, в па­ру сопряжась, одну птицу составляют. Та находит ветвь на земле новой, на месте злачной, а сия там же на ветвях ворчит в красное весны время: «Се зима прошла! Дождь отошел, отошел себе. Собралася вода, которая под небеса­ми, в собрания свои, и явилася суша, отошла себе зима, цветы явилися на земле, время обрезания винограда при­спело, голос горлицы слышен в земле нашей...» Лицо ра­зумное премудрой голубицы усмотрело сушу, а ревност­ная горлица тоже обрела надежнейшее для своих птенцов место. И как мудрое око той во главе ее, в начале ее, в господе ее, так и птенцы горлицы не на концах земли, не здесь, не внизу, но там — высоко во дворе господнем, перед господом. Там далеко, где города Хеврон и Давир, откуда прилетают птицы, откуда нисходят и восходят ан­гелы божии, где кроется Давид: «Покрыл меня в тайне лица своего...» А дабы кто не помыслил, что в сих господ­них птпцах наружное лицо и взор восхваляется, пусть слышит Сираха: «Сердце человеческое изменяет лицо его на добро». Сердце чистое рождает голубиное око и горли-цын голос. Уста безумных и очи в таком же их сердце живут, сердца же премудрых — корень и глава вне­шностей их.

Памва. Чудный образ, по которому велено прино­сить в жертву птиц. Велит оторвать голову и сцедить кровь долой. «Да отторгнет главу его (голубову) и исцедит кровь». Так же велит отлучить гортань с перьями и бросить против востока, там, где пепел: «Пусть отлучит гортань с перьем и бросит ее от алтаря на восток, на место пепла». Голубя не велит так, как скота, разделять, а только: «Да изломит его от крыльев и да не разделит». Такая-де жертва — запах благовония господу.

Вот вам поварня и дурачество божие!

 

---

Дата добавления: 2018-10-26; просмотров: 198; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!