Легенда о прожорливом младенце 8 страница
– Понимаю. Но и ты вспомни, оглянись на историю; тезис «цель оправдывает средства» уже применялся, и в результате человечество откатывалось по лестнице социальной эволюции назад, в эпохи инквизиции, мракобесия, фашизма, экологического волюнтаризма. Я не хотел бы спасать свою жизнь ценой чужой жизни, пусть и такой непостижимо чужой, как жизнь Конструктора.
Боянова не обиделась и не рассердилась, сидела, по лузакрыв глаза и прислушиваясь к себе. Губы ее шевелились, будто она повторяла слова собеседника или читала молитву,
– Извини, – буркнул Железовский. – Не сказать не мог, обидеть не хотел. Дело, конечно, не в моей жизни, и не в твоей, я понимаю, но мы должны быть свободны от заблуждения, что отвечаем за весь демос{51}, пусть мы и являемся выразителями воли большинства. Народ сам отвечает за себя, и перекричать всех невозможно, даже если ты прав. Проблема Конструктора уже решалась однажды…
– И никого ничему не научила. – В голосе Забавы прозвучала горькая нотка.
– Ошибаешься, научила. Научила ценить чужум жизнь и чужую волю. Через месяц мы построим Т‑конус, и ты увидишь, что решение всепланетного референдума будет однозначно: не включать!
Боянова встала, приняв обычный для себя вид холодной и властной тридцатилетней женщины.
– Может, ты и прав, мыслитель, но пойми одно: мы не имеем права ничего не делать, когда впереди распахивается пропасть, а видим ее только мы с тобой.
|
|
|
– И это я, как ни странно, понимаю. Видят ее многие, но вероятно не так, как я или ты. Что касается меня, то я работаю по пословице: глаза страшатся, а руки делают, и буду продолжать в том же духе, как должностное лицо. Но чувствовать, к сожалению, способен и я.
– Я знаю. – Забава обошла стол и погладила Аристарха по плечу, как маленького, запустила руку в жесткие седые волосы, прочитала нараспев:
Путь мой жертвенный и славный
Здесь окончу я.
И со мной лишь ты, мне равный,
Да любовь моя.{52}
Молчание в комнате сгустилось до плотности жела, звуки в нем застревали и гасли, время застыло. Потом Железовский шевельнулся, и Забава убрала руку, пошла к двери, обернулась.
– До связи, комиссар. Как же поздно ты заговорил о чувствах. Не учитывая, что я старше тебя на четверть века и что мы совершенно разные люди.
Железовский снова набычился, ломая гранит лица морщинами.
– Если бы чувства поддавались учету и формализации, человечество давно бы вымерло, а оно живет.
Боянова не слушала, глядя на комиссара отдела с материнской грустью.
– Куда же ты смотрел полвека назад, мастер, когда мы встретились?
Вышла.
Никто не застрахован от ошибок, хотел сказать ей вслед Аристарх, но не сказал. Вместо этого вызвал Умника:
|
|
|
– Прошу подготовить к вводу имератив «телохранитель» с персональной «ово». Конкретные объекты: Ратибор Берестов и Забава Боянова.
– Принял, – лаконично ответил Умник.
* * *
Поймать Вакулу оказалось непросто, Ратибору удался этот «захват» лишь поздним вечером, когда компьютер нашел физика по «спруту», и тот предложил Берестову встретиться у него дома.
Сутки оператора «Шторма» делились на день и ночь условно, так как поток действий, вызванный тревогой в Управлении, не прекращался ни на минуту, поэтому работа оператора данного вида тревоги требовала от человека колоссального здоровья, полной самоотдачи и умения отдыхать в минимально необходимые сроки. Ратибор мог восстанавливать силы за пять часов: четыре часа сна, полчаса аутотренинга, полчаса спортивной нагрузки в спарринге с тренером‑инком.
Добираясь до светящейся колонны метро на такси, – Вакула жил в Днепропетровске, на правобережье Днепра – Ратибор автоматически перебрал в уме главные события прожитого дня, не нашел собственных ошибок и удовлетворенно вздохнул. Он успел сделать все, что наметил, и намеревался продолжать в том же темпе. Волновали душу лишь две проблемы; высвобождение интрасенсорных возможностей – как это сделать быстро, не прибегая к помощи Грехова? – и проблема по имени Анастасия Демидова, Настя, Стася… Пытаясь трезво оценивать собственное к ней отношение, Ратибор неохотно пользовался рядом синонимов к слову «нравится», но понимал, что лжет сам себе. На этом обычно кончались его попытки самоанализа, он сердился неизвестно на кого и переводил стрелки аналитического аппарата на внешние проблемы, полагая, что время само выявит, что есть что, однако встреч с Анастасией, даже мимолетных, рабочих, он ждал с нарастающим нетерпением, девушка волновала его неординарностью, загадочной связью с патриархом‑экзосенсом Греховым и своим странным отношением к нему, заставляла держаться в постоянном интеллектуальном напряжении. Ратибор так и не разобрался, как Настя относится к нему самому: то ему казалось, что она чуть ли не влюблена в него, то, наоборот, ненавидит, хотя никаких причин к возникновению этого чувства не было и быть не могло.
|
|
|
Такси‑пинасс упало на освещенный пятачок стоянки возле коттеджа Вакулы, мигнуло зеленым и откинуло прозрачный блистер. Ратибор вылез, окинул дом рассеянным взглядом; решен в украинском стиле, семь комнат, огратека, баня, веранда; отдельно – «Аладдин», вокруг – сад, ухоженный и богатый, что видно даже ночью; ветер приносит запахи малины и яблок, терпкой зелени; хорошо!
|
|
|
Хозяин встретил гостя в прихожей, одетый в пестрый халат «а ля Хмельницкий». В руках – стакан с янтарным напитком.
– Проходи, я сейчас. Хочешь? Это сбитень.
Ратибор кивнул.
– Держи, я себе налью.
Со стаканом в руке Ратибор прошел в гостиную, утопая по щиколотку в густой белой щетине ковра. С любопытством огляделся.
Вакула жил один: дети – четверо – разлетелись, кто куда, жена давно нашла новую семью, родители жили отдельно, – однако Ратибор догадался, что у хозяина недавно была женщина. И ушла она перед его визитом. Впрочем, Вакула и не скрывал этого, оставив на туалетном столике раскрытый косметический набор.
Интерьер гостиной несколько озадачил гостя: мебель в стиле русского ампира, на двух стенах гобелены, канделябры со свечами, третья – ширма кровати с балдахином, четвертая – каминный экран. Ратибор прошелся по комнате, потрогал гнутые спинки кресел, короткую элегантную кушетку‑рекамье с высоким, плавно изогнутым изголовьем, имеющим форму не то гондолы, не то лебединой шеи, оперся на гефидон – круглый стол на одной ножке, осмотрел низкий двухстворчатый шкаф, покрытый мраморной доской. Хмыкнул. Сзади раздался довольный смешок хозяина:
– Небось, озадачен? Откуда у этого зануды‑физика пристрастие к стилю ретро? А мне нравится, хотя все это затея Ларисы, подруги… м‑м, с некоторого времени. Жена любила современные стили, и я вечно пугался всяких фантомов и привидений. – Вакула рассмеялся, тряся мягкими плечами. – Хочешь, покажу? Детская осталась той же. Все собираюсь сдать дом, для одногодвух человек он слишком велик, да времени не хватает.
Дверь в детскую свернулась валиком вверх, в комнате вспыхнул свет, Ратибор вошел и остановился.
Блистающая вкраплениями стекла гранитная стена, полоса крупного кристаллического песка под ней – словно рассыпанная чумаками соль, набегающий на песок морской прибой с волнами угрюмого вишневого цвета с кровавыми искрами в глубине и со светящейся пеной, какие‑то странного вида предметы, похожие на громадную, в дырках, скорлупу орехов, и косо вырастающие из стены гигантские, прозрачные, в прожилках, «стрекозиные крылья», на которых застыли две черные, бугристые, без особой формы фигуры, по пояс закованные в полированный голубой металл. Небо над гранитным уступом было розовым и размытым, будто акварельный рисунок.
Стоило Ратибору шагнуть «на песок», как застывший пейзаж ожил: волны побежали на берег, «дырявая скорлупа» жалобно заскрипела под ветром, а черные фигуры на «стрекозиных крыльях» вдруг бросились вниз и с угрозой понеслись на человека, сидя на чем‑то, напоминающем журавлиные гнезда.
Ратибор выдержал «атаку», и Вакула сзади похлопал его по спине.
– Компьютерный монтаж, но за достоверность ручаюсь, так все это и выглядит на самом деле. Впечатляет?
– Пейзажи Орилоуха я уже видел, хотя и не в динамике.
– А с орилоунами напрямую не встречался? Вижу, они не произвели на тебя впечатления. Кто бы мог подумать, что эти полукаменные‑полуметаллические глыбы не только живые существа, но и разумные?
– А разве не такое же впечатление создает «роденовский мыслитель»? – хладнокровно сказал Ратибор.
Вакула засмеялся, выключая аппаратуру «динго».
Вернулись в гостиную, Вакула сел на стул с мягкими линиями изгиба ножек и спинки, усадил Ратибора па кушетку.
– Садись, все надежно, никаких динго‑миражей. Копии, конечно, но из настоящего дерева, ничего общего с конформными надувашками. Правда, в спальне у меня все стандартно – форма мебели зависит только от желания. А что тебе известно о негуманах?
Ратибор помолчал немного. Негуманами называли представителей известных людям негуманоидных цивилизаций – чужанской, орилоухской, тартарской и цивилизации Сеятелей. Как‑то так получилось, что за триста лет космоплавания и расширения сферы влияния человеку «везло» только на встречи с негуманоидами, ни одной цивилизации «братьев не только по разуму, но и по облику» он не отыскал.
– То же, что и всем. Почему это вас интересует?
– Если так, то плохо. Как профессионал‑безопасник ты обязан знать о негуманах все, что знают специалисты ИВКа; иначе можешь наломать дров. А тем более тебе предстоит работать с ними в ближайшем будущем. С тем же Конструктором, например, когда он вылезет из БВ.
– Вы считаете, что тахис‑конус с ним не совладает? Зачем же предложили идею?
– Т‑конус, наверное, с ним совладает, но до этого дело не дойдет, кто‑то отступит: либо мы – в силу принципов гуманизма, либо сам Конструктор. Лично я за прямой контакт с ним, который вытолкнет физику, как науку, из состояния ступора.
– Вряд ли прямой контакт с Конструктором возможен, до нас с вами его уже пытались установить.
Вакула пренебрежительно махнул рукой, оттопырил губу.
– То было сто лет назад, когда Конструктор был всего лишь младенцем, только появившимся на свет. Каков он сейчас, каковы его цели, – никто не знает, так что посмотрим.
– Вы оптимист, Гордей. Увлекаясь ксенопсихологией, вы должны были бы знать, что основным содержанием деятельности цивилизаций, вышедших в космос, в конце концов становится получение, обработка и распределение потоков информации, когда в силу вступает принцип Мидаса: информация порождает информацию, остальное сбрасывается. Ни одна из цивилизаций, достигшая этого уровня, не будет заниматься просветительской и вообще любой другой деятельностью в ущерб стремительной экспансии информпреобразований. Что и докавывают на практике известные нам цивилизации в системах Чужой, Орилоуха и Тартара.
– Добавь еще Сеятелей, «серых призраков». – Вакула шибко потер переносицу, крякнул. – Я, кажется, ошибся с выводами относительно твоих познаний в ксенологии. Конечно, в ксенобиологии и психологии я почти дилетант, любитель, хотя и стараюсь в свободное от основной деятельности время держать руку на пульсе новых открытий, но не согласен с твоим последним утверждением: если орилоухскую КЦ еще с натяжкой можно отнести к информационным, то чужанскую никак нельзя. Ты же только что говорил о принципе Мидаса, значит знаешь, что по мере развития информационных КЦ происходит размывание границ между индивидуальным интеллектом и интеллект‑потенциалом всей цивилизации, между отдельным индивидуумом и социумом в целом. А по этому признаку лишь Сеятели – полностью информационная цивилизация, чужанской до нее далеко. Что касается Конструктора, то, во‑первых, один индивид – не все общество, а во‑вторых, он представитель палеоразума, о деятельности которого мы можем судить лишь по оставшимся «следам»: галактикам и звездам, собранным в удивительные волокнистые структуры. Конечно, в спектре допустимых объяснений…
Ратибор поднял руку, останавливая увлекшегося физика.
– Вы меня убедили, Гордей, однако время позднее, а я себе не принадлежу, давайте о конкретном. Когда будут готовы расчеты Т‑конуса? До сдачи его осталось всего три недели.
Вакула по обыкновению закатил глаза, не обижаясь на гостя, прервавшего его речь.
– Математический каркас тахис‑конуса готов, сейчас мы подгоняем модель под заданные параметры, все же масштаб такого рода сооружений никем не просчитывался, но строительство можно начинать уже завтрапослезавтра, с самого простого – с энергоблока.
– Ваш вклад в это дело? Чем вы занимаетесь лично?
Вакула пожал круглыми плечами, надул губы.
– Я занимаюсь расчетом характеристик и конфигурации зоны захвата.
– Насколько важна ваша работа?
– То есть как насколько? – удивился физик, всплеснув руками. – Точность «стыковки» БВ и Т‑конуса должна быть беспрецедентной! Включить конус надо ни на мгновение позже, чем к нему подойдет Большой Выстрел, поэтому и параметры ловушки должны быть рассчитаны в пределах минимальной погрешности. К чему ты клонишь, опер?
Берестов помедлил.
– Еще вопрос, может быть, не совсем обычный: с вами ничего странного в последнее время не происходило?
Хозяин уставился на Ратибора круглыми глазами, халат его распахнулся, открыв выпуклую волосатую грудь.
– Что тебе известно об этом?
– О чем? – насторожился Ратибор.
– Мне звонили… предлагали выйти из группы.
– "Дельфийский оракул"?
– Что? Оракул? А‑а, нет, звонивший не представился, просто погрозил, и все. Я думал, чья‑то шутка…
– Проверить, – сказал Ратибор коротко. В ухе отразился ответ Умника, понявшего, к чему относилась команда: «Принял».
– Что проверить? – ошарашенно спросил Вакула.
– Это я про себя. Позвольте дать совет. – Ратибор встал.Будьте осторожнее.
– Где? – Вакула тоже поднялся.
– Везде. Кто‑то начинает не очень приятные и, возможно, опасные игры, и надо быть к ним готовым. Конкретнее, к сожалению, говорить не могу, поэтому прошу: будьте осторожнее. Кто знает, к каким угрозам, помимо словесных, могут прибегнуть «доброжелатели». Обещаете?
Вакула вдруг засмеялся.
– Ты, опер, по‑видимому, принимаешь меня за кабинетного ученого, анахорета, слабака, одним словом. – Физик скинул с себя халат и остался в плавках; тело у него было не то, чтобы жирное, но пухлое, оплывшее, в складках и выпуклостях.Красив?
В следующее мгновение Вакула напрягся, и с его телом произошла удивительная метаморфоза: складки и припухлости исчезли, громадный живот подобрался и взбугрился мышечным рельефом, вся фигура оделась в атлетический мускулистый каркас! Перед Ратибором стоял не толстяк‑ученый, каким его знали все, а профессиональный спортсмен‑борец или штангист.
Вакула расслабился, накинул халат, хихикнул, заметив смятение в глазах гостя.
– Как видишь, я только с виду рохля и мямля, а вообще‑то не лыком шит, смогу постоять за себя, если представится возможность.
– Борьба, штанга?
– Ни то, ни другое – пятиборье. Хотя в свое время занимался и борьбой, по‑любительски, в охотку.
– Тогда все в порядке. – Ратибор пожал широкую мягкую ладонь хозяина, которая на одно мгновение превратилась в клещи и тут же ослабила нажим. – Желаю держать себя в форме и впредь. Кстати, вы включены в тревожную команду и по режиму «Шторм» обязаны всегда и везде носить рацию, вам ее должны были уже передать.
– Передали. – Физик небрежно махнул рукой. – Нацеплю завтра утром, коль уж необходимо. Заходи в гости, даже без всяких оснований и причин, просто так. Один или с дамой.
– Если освобожусь, – вежливо пообещал Ратибор.
Домой он попал спустя полчаса без всяких происшествий, привычно перебирая в памяти пункты плана на завтра, не замечая, что его на пределе возможностей, с использованием ультраоптики и летающей микроаппаратуры сопровождают по крайней мере две группы людей, каждая со своим лидером.
* * *
В течение шести дней в ритме жизни Берестова ничего не менялось: координация громадных людских коллективов, материальных средств и энергоресурсов, брошенных на решение проблемы «защиты от выстрела» – как стали называть строительство Т‑конуса, с помощью которого люди хотели избавиться от «пули» Конструктора, – отнимала все физические, интеллектуальные и амоциональные силы, а также личное время без остатка, Приходилось напрягаться, на ходу учиться лавировать, гибко реагировать на запросы специалистов разных рангов, обходить острые углы в решении личностных отношений и безошибочно выбирать из всех альтернатив единственно правильное решение. И все же каким бы ни казался тяжелым труд оператора, в один прекрасный момент Ратибор почувствовал, что ему… скучно! Положение стабилизировалось, маховик работы раскрутился и держал набранные обороты, сбои в снабжении стройки необходимыми материалами прекратились, «Общество по спасению Конструктора» хотя и давало знать о себе, будоража общественность видеопередачами «с места событий», но особенно не тревожило, тем более, что им занимался сектор комиссара‑один; ничего особого вокруг не происходило, и работа оператора «Шторма» превратилась в рутинное дежурство сродни стайерскому бегу; держи темп да смотри под ноги, чтобы не споткнуться и не упасть.
Быстро охладевший к уважительно‑фамильярному званию «опер», Берестов наметил было конфликт с Железовским, зная, что тот к смене амплуа подчиненного относится резко отрицательно, – надоело постоянно выслушивать одергивания Умника типа: «Оперу‑прима от опер‑секунды – нецелесообразно этот вопрос решать лично», как вдруг одно за другим начались странные и страшные события, потребовавшие пересмотра всей доктрины «защиты от выстрела», и Ратибор хотя и с трудом, но все же настоял на личном участии в расследовании происшествий.
Во вторник девятого августа физик, эксперт Управления аварийно‑спасательной службы Гордей Вакула был обнаружен мертвым в лаборатории Института внеземных Культур, где он с коллегами занимался исследованием зондов и других материальных объектов, попавших в зону Большого Выстрела.
Ратибору не удалось прибыть на место происшествия в числе первых, он был в этот момент далеко от Земли, в зоне, где началось строительство Т‑конуса, но вернувшись из рейда, первым делом посетил морг Управления, где находилось тело Вакулы.
Врачи, обследовавшие физика, растерянно развели руками, констатировав «смерть от остановки сердца», но добавить к диагнозу ничего не могли. На теле Вакулы не было обнаружено ни одной царапины, ни одного ушиба или травмы, в том числе и внутренней, не страдал он и ни одной из скрытых форм болезней, так что «презумпция естественной смерти» отпадала, хотя и насильственная не была определена достоверно. Бывший спортсмен, мастер спорта по пятиборью, обладал великолепным здоровьем, ни на что не жаловался, не знал, что такое недомогание, но в ночь с девятого на десятое августа, отпустив сотрудников, сел за стол, превратил его в терминал инка и… умер.
– В принципе, убить человека, не оставив никаких следов, можно, – сказал медэксперт Управления, сопровождавший Ратибора. – Хотя, как говорил философ, что такое смерть, не знают даже мертвые.
– Как? – угрюмо полюбопытствовал Ратибор, пропустив мимо ушей вторую часть фразы. Эксперт его понял:
– Двумя способами. Первый – с помощью гипнодозатора, преодолев порог инстинкта самосохранения, второй – с помощью генератора «пси‑хаоса», излучающего в широком диапазоне пси‑спектра и создающего так называемые «шумовые наводки в нервных узлах». Аппаратура такого типа, кстати, используется в клиниках для лечения нервных и психических расстройств. Измени слегка параметры прибора – и готово оружие. Но мне… – эксперт помялся, – быть категоричным не хотелось бы. Мы успели провести сканирование мозга умершего и… не нашли никаких следов гипноатаки. ЕСЛИ Гордея убили, то неизвестным мне способом, хотя я и не верю в убийство. Но и его «естественная смерть» – тоже немалая загадка.
Дата добавления: 2018-10-26; просмотров: 128; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!