Легенда о прожорливом младенце 4 страница
Мир был сложен и одновременно прост, рационален и предсказуем, надо было только научиться видеть суть вещей…
Около четырех часов провел Ратибор на угрюмой наклонной равнине – Великой Котловине, пройдя в общей сложности более двадцати километров вдоль Границы Насыщения, и ничего примечательного больше не встретил. Во второй половине местного дня его подобрал пинасс патрульной спасательной обоймы и доставил в Марсопорт‑2, откуда он сообщил в отдел о находке. Задерживаться на Марсе и ждать результатов ее исследования не стал, он и так уже выбился из графика. К тому же по сообщению дежурного его искали четверо: Забава Боянова, Анастасия Демидова, Пол Макграт и неизвестный, назвавшийся «дельфийским оракулом».
– Как, как? – удивился Ратибор, перечитывая сообщение. – Дельфийский оракул? Что еще за шутки? Кто это на самом деле?
– Четвертый корреспондент не идентифицируется.
– То есть? – Ратибор был сбит с толку. – Что значит не идентифицируется? Дай картинку, погляжу сам.
Киб‑ннтеллект отдела, игравший роль постоянного дежурного, не обиделся.
– Звонок был без видеосопровождения, только голос.
– Давай голос, послушаю.
Щелчок, виом стал чистым, перламутровым, как речное дно, и тут же раздался чей‑то хрипловатый низкий голос, похожий на бас Железовского:
– Соедините меня с оператором РЦ Ратибором Берестовым.
– С кем я говорю? – это уже вопрос инка.
|
|
|
– Не имеет значения. – Смешок, пауза. – Скажете, что звонит «дельфийский оракул».
– Берестов находится в настоящий момент вне земной системы связи.
– Где же он? Насколько я знаю, в Гиппархе возле БВ его нет.
– Он, вероятно, на Марсе, последнее сообщение поступило из Нью‑Ареса.
– На Марсе? – Невидимый собеседник хмыкнул. – Любопытно…
Снова щелчок и голос дежурного:
– Это все.
– Любопытно, – проговорил теперь уже Ратибор. Хотя голос и показался ему знакомым, вспомнить, кому он принадлежит, безопасник не смог. Но не Железовскому, это уж точно.
Поразмыслив над таинственным звонком и не найдя в нем ничего особого, – мало ли кто мог пошутить, друзей с юмором у него хватало, – Ратибор до своего нового «похода за впечатлениями» решил сначала позвонить Бояновой. Все‑таки председатель СЭКОНа считалась фигурой большего масштаба, чем остальные, независимо от того, какие бы чувства к ней Берестов не питал. Правду сказать, он ее побаивался, Забава была женщиной неординарной во всех отношениях. Уже один тот факт, что именно она первой набрела на нетривиальную разгадку Большого Выстрела, объяснив ее возвращением «блудного Конструктора», говорил о раскованности мышления этой выдающейся представительницы слабого пола.
|
|
|
Однако найти Боянову оказалось непросто, она редко бывала в своем официальном кабинете в красивом здании Высшего координационного Совета, расположенном на острове Хачин посреди озера Селигер. Ратибор не раз бывал там и подолгу любовался озером и величественным комплексом старинного монастыря Нилова Пустынь.
Он уже отчаялся ждать, привыкнув к оперативности служебной связи, находящей любого абонента за считанные секунды, когда наконец дежурный киб СЭКОНа отыскал Боянову за тридевять земель – на борту спейсера погранслужбы «Афанеор». Именно эта машина и собиралась доставить десант на бывшую звезду омега Гиппарха, по которой промчалась «пуля» Большого Выстрела.
– Мы ждем только вас, мастер, – сказала председатель СЭКОНа, одетая в такой же кокос, что и Берестов, когда автомат соединил каналы связи и воспроизвел перед безопасником часть кают‑компании корабля. – Поторопитесь.
Видимо, Ратибор на миг утратил невозмутимость, потому что, Боянова добавила с прозрачной иронией:
– Взяло любопытство: так ли уж страшен БВ, как его малюют? А вообще не мешало бы прикинуть, что можно будет ждать от Конструктора, если одна его «тень» способна гасить звезды.
|
|
|
– Если только БВ – это «тень» Конструктора, – пробормотал Ратибор первое, что пришло в голову.
– Вы не верите?
– Дело не в моей вере и не в чьей‑то другой. Просто для того, чтобы избежать ошибок, нужен абсолютно точный прогноз.
– Насколько я знаю, по С‑классификации{37} вы интуитив первой степени. Что же говорит вам интуиция?
Ратибор помимо воли улыбнулся, помедлил и процитировал:
– Мы не знаем, что там: может быть, там есть и ответ на все наши неразрешимые вопросы или средство избавить нас от страданий{38}.
Боянова подняла брови, глядя на собеседника с некоторым сомнением, потом улыбка тронула ее губы: она поняла.
– Вы романтик, мастер… и хитрец. Честно говоря, я сомневалась в том, что…
– Я справлюсь с заданием, – закончил Ратибор.
– В общем… да. Возможно, опасения мои субъективны, не знаю. Но я не люблю недомолвок и прошу не обижаться. Просто на вашем месте я видела другого человека.
Пол Макграт, мелькнула вдруг догадка в голове Ратибора. Не потому ли он был столь необычно робок в последнем разговоре, что знал о разногласиях в выборе опера между Аристархом и Забавой?
– Вы, наверное, имели в виду интрасенса? Я не обижаюсь. Разрешите задержаться еще на полчаса?
|
|
|
Боянова сдвинула густые брови, сомнение вновь проглянуло в глубине ее глаз.
– Оператор РП – вы, – сказала она колко, – не надо лишних любезностей. Решайте свои проблемы.
Вион свернулся в облачко света и угас.
– Что, получил? – буркнул сам себе Ратибор и со сложным чувством недовольства собой, решимости, злости и ощущения, будто упустил из виду что‑то важное, набрал телекс Анастасии.
– Привет, – сказала девушка, снимая с головы эмкан связи с компьютером; киб‑секретарь нашел ее в индивидуальном вычислительном боксе Института.
– Говорят, вы меня искали. Это правда или слухи?
– Слухи. – Анастасия помолчала, закручивая прядь волос на палец, покраснела под его взглядом. Ратибор понял, что она не одна.
– Вы торопитесь?
– Нет. – Девушка покосилась вбок. – Вы снова отправляетесь к Гиппарху?
– Вопрос подразумевает ответ. – Ратибор догадывался, кто рядом с ней, и невольно говорил с большей резкостью, чем обычно.
Анастасия прищурилась, смекнув в свою очередь, в чем дело, неловкость ее как рукой сняло.
– Доброго пути, мастер. Я звонила просто так.
– Вы забыли добавить: берегите себя, – сухо сказал Ратибор. – В устах эфаналитика это звучит весьма интригующе. Привет Грехову.
Связь прекратилась.
Ратибор задумчиво подергал себя за ухо, невольно улыбнулся, представив реакцию проконсула, – рядом с Настей находится, конечно, он, – и дал отбой автоматике стола. Ни Егору, ни Макграту звонить не хотелось, да и не стоило в данный момент. Помочь ему они не могли ничем.
– Вперед, опер, – сказал он сам себе. – Нас ждут двое великих: Конструктор и Забава Боянова, и кто из них страшней – еще неизвестно.
* * *
Спейсер «Афанеор», доставивший к омеге Гиппарха долговременную орбитальную станцию и группу ученых, подошел к остывшей от дыхания БВ звезде практически «вплотную» – на расстояние в десять тысяч километров и завис на несколько минут, заранее подготовив операцию десантометания.
Первой вниз в абсолютную темноту бывшей звезды, загородившей половину сферы обзора, пошла станция – двухсотметровый плоский диск с ребрами по торцам – генераторами антитяготения. Следом за ней спейсер выпустил короткую «очередь» из семи «пуль»– десантную миниобойму под командованием Берестова. В состав обоймы вошла и Забава Боянова, имевшая, как оказалось, личный карт‑бланш – допуск к подобного рода рискованным операциям.
Омега Гиппарха давно прошла преобразующую зону Большого Выстрела, но плановые исследования звезды только разворачивались, так как пограничники, выполнявшие предписания штатных режимов безопасности, сняли блокаду звезды лишь убедившись, что никто и ничто не помешает исследователям.
Несмотря на то, что бывший «коричневый карлик» перестал светить, и температура на его поверхности упала до пяти градусов по Цельсию, масса его осталась той же, и сила тяжести не изменилась, обуславливая ускорение свободного падения, в двадцать два раза превышающее земное. Обычные скафандровые комплексы, применяемые для работы в атмосферах планет‑гигантов типа Юпитера, вполне могли справиться с таким тяготением, но никто из ученых не знал, в том числе и теоретики, с чем придется столкнуться исследователям на поверхности остывшей звезды, поэтому Ратибор выбрал для десанта автономные оболочки типа «голем», позволяющие человеку прожить около двух часов на дне фотосферы Солнца{39}.
По сути «голем» функционально представлял собой копию курьерского когга, разве что был раз в двадцать меньше и не имел генераторов перехода на «струну». Вид его описать было трудно, потому что в зависимости от внешних условий «голем» мог трансформироваться в широком диапазоне геометрических форм, переходящих одна в другую, но до получения задачи на базах и в трюмах спейсеров «големы» обычно хранились в виде ослепительно белых тетраэдров высотой в четыре метра. Об их способностях к трансформации говорил тот факт, что однажды шутки ради приятель Ратибора, проверяя функционирование «голема» во время учебной тревоги, задал своему аппарату форму человека, и тот выполнил приказ с такой точностью, что перепугал до смерти персонал базы: все решили, что на Землю явился гуманоид, представитель инопланетного разума.
Ратибор любил эти совершенные машины, внешне простые, не впечатляющие особой отделкой и дизайном, но мощные, исключительные, надежные, снабженные высокоскоростной интелэлектроникой и способные выполнить практически любую задачу, как исследовательскую, так, и спасательскую.
Ведомые по лучу целеуказания спейсера, «големы» образовали клин, острием которого служил «голем» Берестова. По мере того, как аппараты подходили к поверхности звезды, форма «голема» изменялась, пока они не превратились в блестящие яйцеобразные коконы с налившимися алым сиянием рогами, выросшими из торцов яйца.
В наушниках раздавались спокойные голоса инженеров спейсера, обеспечивающих техническое сопровождение десанта, наблюдателей, инков всякого рода зондов, запущенных на разные орбиты вокруг звезды, и станций, опущенных на нее незадолго до прихода «Афанеора» другим спейсером; переговаривались ученые, дождавшиеся своего часа.
– Сфинктура объекта девяносто девять…
– Поле описывается булгаковской метрикой. Таких головоломных характеристик я еще не видел! Юра, запусти еще один «орех», мой вышел из режима…
– Знаешь, какова была скорость охлаждения звезды? Сто миллионов градусов в секунду! Джонсон насчитал три судороги охлаждения длительностью в десятые доли секунды…
– Вырождение вещества шло такими темпами, что реализовались топологически нетривиальные состояния…
– По сути, кора звезды – это губка Серпинского{40}…
– Забава, – окликнул Ратибор, – как самочувствие?
– Нормально. – В голосе Бояновой неожиданно прозвучала нотка восторга.
Ратибор покачал головой.
– Держитесь в кильватере.
– Напоминание излишне.
Внизу, там, куда они падали, как в пропасть, что‑то вспыхнуло, высветив засиявшую серебром ворсисто‑мшистую поверхность остывшей звезды – включились прожекторы станции, хотя ее самой видно не было. Но по мере спуска «ворсинки» и «веточки мха» вырастали в грандиозные разлапистые «кораллы», «оленьи рога» и «заросли колючего кустарника», пока наконец не закрыли собой горизонт. Ратибор остановил падение, давая осмотреться членам группы. Инк «голема» доложил показания датчиков – все в пределах рассчитанных норм – и связался с киб‑интеллетом станции, все еще скрытой невообразимо сложным сплетением всевозможных форм «кораллов» – выкристаллизовавшегося при охлаждении и сжатии вещества звезды. Видимо, здесь уже присутствовала атмосфера: свет прожекторов станции создавал белесое облако, сквозь которое, как сквозь туман, виднелись идущие из глубин поверхностного слоя колоссальные стволы и ветви, распадавшиеся в свою очередь на более мелкие веточки, прутики и чешуйки.
– Дебри… – раздался голос Забавы.
«Топологически правильные состояния», вспомнил Ратибор, единственный из всех, кто любовался окружающим пейзажем в напряжении, пытаясь определить возможную опасность.
– Фракталь, – отозвался кто‑то из группы ученых. – Кристаллизация звезды происходила по законам фрактали. Математика явления известна, впечатляют лишь масштабы.
– А кроме математики, вы ничего не замечаете? – насмешливо обронила Боянова.
– Нет, – протянул озадаченный десантник.
– Жаль. По‑моему, этот ландшафт даже мертвого способен потрясти своей необычностью и красотой!
– Я ученый, а не художник, – пробормотал собеседник Забавы.
– Жаль, – повторила председатель СЭКОНа. – Кто‑то из древних философов сказал: «Если бы распахнулись врата истинного познания, человек увидел бы суть вещей, какая она есть – бесконечная. Но человек так долго замыкался в себе, что теперь видит мир лишь через узкие щели в пещере собственных представлений»{41}. Неужели это сказано о вас? Как же вы можете познавать мир, не видя его красоты, не удивляясь его неповторимой таинственности?
Десантник промолчал.
Ратибор покачал головой и скомандовал продолжать спуск.
Они достигли дна, если можно было так сказать, через полчаса, опустившись чуть в стороне от станции, вонзившей в зенит три толстых столба света. Конечно, дном то, что предстало перед глазами десанта, назвать было нельзя: из неведомых глубин звезды, откуда тянулись вверх созданные чудовищной силой охлаждения «стволы и ветви кораллов», то выше, то ниже вырастали на тонких ножках плоские зеркальные листы – точь‑в‑точь листья земных кувшинок на стебельках. Только размеры «гиппарховых кувшинок» на три порядка превышали размеры земных.
– Температура семьдесят шесть, – доложил координатор «голема». – Ускорение свободного падения двадцать один и шесть десятых «же».
Ратибор попытался разглядеть пространство под «листом кувшинки», но даже с помощью локатора не смог определить глубины пропасти, из которой равнодушно росли «кораллы» и «стебли кувшинок». Правда, инк назвал эти образования точнее; зонтичные структуры.
– Дно не лоцируется, – добавил он. – Вероятно, все «стебли» в конце концов срастаются в комлевую структуру.
– На какой глубине?
– Примерно на пару тысяч километров ниже.
– В таком случае этот мир не слишком разнообразен. – Ратибор испытал легкое разочарование и одновременно облегчение. Звезда превратилась в шарообразный сросток кристаллов, в друзу «кораллового леса» с одинаковыми свойствами по всей массе, и непрогнозируемой опасности, наверное, нести не могла. Единственное, чем мог восхищаться человек, так это масштабами небывалого явления: «в коралловой шубе», окружавшей ядро остывшей звезды, можно было упрятать тысячи планет типа Земли!
– Господи, представить невозможно, что здесь недавно клокотала плазма! – проговорила Боянова. – А ведь по логике вещей ниже должны идти совершенно иные структуры, отличные от поверхностного слоя.
– Вы правы, – откликнулся кто‑то из ученых, похоже – тот же, кого Боянова упрекнула в отсутствии эстетических чувств. – Скорость охлаждения звезды, была такой, что все три ее слоя и ядро – по теории звездных оболочек – не успели перемешаться. Командир, разрешите прогуляться глубже?
Ратибор наконец вспомнил парня: Имант Валдманис, физик‑универсалист, доктор наук, двадцать семь лет.
– Идем вдвоем. Остальным расконсервировать станцию, развернуть программу, установить прямое ТФ‑сообщение с базовым «гипп». Вернусь через два часа.
– Я с вами, – подала голос Боянова.
Ратибор хотел было возразить, но прикусил язык: не хотелось давать председателю СЭКОНа лишний повод для сомнений в правильности выбора Железовского.
* * *
Почти полтора часа они шли вниз в полной темноте, на радарном зрении, преодолев около шестисот километров, наблюдая все те же «дебри» из «коралловых сростков», пока не заметили, что тянувшийся мимо ландшафт изменился.
«Стволы и ветви» стали превращаться в гигантские плоские и гнутые перепонки, образующие колоссальнуе полости преимущественно шарообразной формы. В одной такой полости свободно могли бы уместиться спутники Марса Фобос и Деймос{42}.
Зависнув посредине одной такой полости, десантники включили прожекторы, но из‑за сильного рассеивания света, – плотность здешней атмосферы была меньше земной, но «воздух» был не обычен – пары металлов, – ничего разглядеть не смогли, кроме облака сверкающего тумана, пришлось снова перейти на длинноволновую локацию. Связь с остальными членами группы, а тем более со спейсером, давно прекратилась, и докладывать об открытии было некому.
– Пенная структура, – сказал физик, увлеченный работой с аппаратурой «голема». – По всей видимости, это начинается переходная зона от внешней коры к первому обращающему слою. Еще пару сотен километров – и пойдет слой постепенного разгона реакций. Глянуть хотя бы одним глазком…
– Как мед, так и ложкой, – пробормотал Ратибор и вдруг насторожился: показалось, что в соседней полости, «этажом» ниже, шевельнулся мрак. Мгновением позже он дал в эфир сигнал: «Внимание!» Снизу из отверстия соединявшего нижний пузырь с верхней полостью, поднимался странный объект, напоминающий гигантскую морскую раковину спиралевидной формы, как у моллюска наутилуса. Однако размеры этой «раковины» говорили сами за себя – три километра в поперечнике – от концов шипов на створке раковины до вершины конуса!
– Черт возьми! Этого не может быть! – раздался голос Валдманиса. Его «голем» устремился было навстречу объекту, но Ратибор резким голосом приказал физику вернуться.
Убравшись с пути движения чудовищного образования, по шипам которого пробегали ритмические вспышки фиолетового света, люди молча смотрели, как гигант проплывает мимо, волоча за собой хвост жемчужных искр.
– Чужане, – тихо сказала Боянова. – Это корабль роидов, мастер.
Ратибор наконец сообразил, откуда у него появилось ощущение, будто он видел нечто подобное. Ну, конечно же, это чужане, вездесущие роиды, пути которых все чаще пересекаются с дорогами землян. Когда же они успели проникнуть в недра погасшей звезды? И что они там делают?
В наушниках послышался шумный вздох физика.
– Кажется, я несколько перефантазировал, приняв эту «раковину» за проявление местной жизни.
Забава Боянова тихонько рассмеялась.
– Похоже, у вас всего лишь запоздалая реакция на чудеса. Извините за предыдущую проповедь.
– Я не в обиде, – пробормотал Валдманис. – Просто диапазоны horror criptos{43} мы ощущаем по‑разному!
Чужанский корабль прошел мимо, казалось, не обратив на людей никакого внимания, однако стоило Ратибору двинуться к центру полости, как вдруг в голове родилось необычное ощущение внутреннего давления. Отреагировал он на это моментально, крикнув на всякий случай: «Всем полную защиту!»– но опасности «давление» не представляло. Спустя несколько секунд навалившаяся на людей глухота прорвалась, и они услышали гулкий – показалось, даже кости черепа зарезонировали – пульсирующий, каркающий, нечеловеческий ГОЛОС!
– Торопиться… хомо обязательное… есть важность… сообщений о пресапиенсе…
Каждое слово отделялось паузой, и от этого казалось, будто слова наделены иным, неподдающимся разгадке, ужасным смыслом.
Голос перестал звучать, чужанская «раковина» исчезла в вышине, хвост ее медленно угас. Первой опомнилась Боянова:
Дата добавления: 2018-10-26; просмотров: 121; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!