Здесь в земле спит Уилльям Йетс 15 страница
Итак, окончен век. Несчастным умер тот,
Кто тщетно был его последнею опорой,
И безопасен луг, отныне на который
Тень страшного тельца уже не упадет.
Спокойно люди спят, ничто не гложет их:
Дракон бесплоден был и околел в трясине,
Теперь его следа не сыщешь на равнине,
И кобольда в горах зловещий стук затих.
Коснулась грусть одних поэтов и певцов,
Да, поворчав, ушла прочь свита чародея.
Возможность веселит поверженных бойцов
Невидимыми быть и, вольно в мире рея,
Заблудших сыновей губить, не сожалея,
Бесчестить дочерей, сводить с ума отцов.
ДЕТЕКТИВ[245]
Кто может быть самим собой без своего ландшафта,
Без деревенской улочки и дома среди деревьев,
Что рядом с церковью, или без городского строения,
Несущего угрюмо коринфские колонны, или
Без крошечной квартирки мастерового? При любом раскладе
Дом — это центр, где происходят те три-четыре вещи,
Которые случаются с людьми. И кто из нас
Не сможет начертить прошедшей жизни карту, тот полустанок
Сумрачный, где он встречался и ежеминутно
Прощался со своими любовями, и точку там пометить,
В которой ему впервые открылось средоточье счастья?
Богач? Или бродяга безымянный? Всегда загадка
Присутствует с каким-то тайным прошлым, но когда наружу
Выходит истина о нашем счастье, то скольким же оно
Обязано изменам и вымогательству.
Все прочее традиционно и идет по плану:
|
|
|
Конфликт меж здравым смыслом местных
И этой интуицией, несносной и блистательной,
Которая всегда случайно окажется на месте
Происшествия; и все идет по плану, и лживость, и признанье,
Вплоть до погони, что щекочет нервы, и убийства.
Но на последней из страниц сомненье:
А был ли справедливым приговор? Судьи нервозность,
И та улика, и тот протест у виселицы, и
Улыбка наша… пожалуй, да…
Но каждый раз убито время. Обязан кто-то
Оплачивать утрату нами счастья, и счастие само.
БЛЮЗ (ДЛЯ ХЕДЛИ АНДЕРСОН)[246]
Сидящие в зале дамы и господа,
Здесь мягкие кресла, выпивка и еда,
Вы можете думать, чувствовать и сопеть,
Но кто-то уселся рядом. Возможно — смерть.
Блондинкой голубоглазой оборотясь,
В метро и на пляже с тобою завяжет связь,
И будь ты молод, богат или знаменит,
Ты станешь делать то, что она велит.
Смерть — фэбээровец. Как бы ты ни был крут,
Тебя поджарят иль пулю в сердце вобьют.
Она не спешит, но придется держать ответ
За свой проступок — явиться живым на свет.
Смерть — лучший из всех прославленных докторов,
Бесплатно лечит, кто болен, и кто здоров.
Скажет: "Ты дышишь. Плохо, но ты не трусь —
Спокойно, парень, я скоро тобой займусь."
|
|
|
Смерть — это маклер, который стучится в дверь,
Товар ее не теряет в цене, поверь —
Ведь это старый, близкий, комфортный мир.
Так распишись вот здесь в углу, где пунктир.
Смерть — это весьма талантливый педагог.
И самый глупый усвоит ее урок.
Она читает один могильный предмет —
Но что-то зевать от скуки охоты нет.
Ты можешь под ливнем вымокнуть без гроша,
Шампанского выпить и картами пошуршать,
Но смерть на тебя уже положила глаз,
Так жди ее завтра, а может — прямо сейчас.
АЛЛО, ВЫ СЛУШАЕТЕ?[247]
Мы разную испытываем боль,
Расположась с любимыми на ложе
И будучи наедине с собой.
Во сне виденья плоти дорогой
Волнуют чувства, но проснешься позже —
Находишь лишь подобье пред собой.
Нарцисс, в воде увидев облик свой,
Отождествиться с виденным не может,
Не знает он, что кто-то есть другой.
Дитя, огонь, скала или прибой
Оплачивают протори, но все же
Воспринимают этот мир как свой.
Для Пруста же любовь — обман простой:
Чем более она его тревожит,
Тем больше одинок старик седой.
Как ни взгляни, удел любви слепой —
Присваивать чужую непохожесть.
Возможно, не позволено судьбой
Нам побывать наедине с собой.
НУ ВОТ И ТАЙНА РАСКРЫТА[248]
|
|
|
Ну вот и тайна раскрыта, как должно в итоге быть,
И хочется с близким другом об этом поговорить.
За чашечкой чая в сквере привычная болтовня:
Мол, в тихом омуте черти, и дыма нет без огня.
За трупом в резервуаре, за призраком у ворот,
За дамочкой, что танцует, и парнем, что крепко пьет,
За приступами мигрени с усталостью пополам
Всегда скрывается нечто, невидимое глазам.
И песне, что донесется от монастырской стены,
И старым гравюрам в холле, и запаху бузины,
И кашлю, и поцелую, и летней игре в крокет —
Всему найдется причина, греховный его секрет.
ЛЮБЯЩИЙ СИЛЬНЕЕ[249]
Смотрю, как звезд проплывает рать,
И знаю — им на меня плевать,
Но среди прочих земных невзгод
Нас равнодушие не гнетет.
И что поделать сумел бы ты
В ответ на пылкую страсть звезды?
Раз в чувствах равными быть нельзя,
Сильнее любящим буду я.
Влюбленный в звезды с ребячьих лет,
Которым дела до смертных нет,
Признаюсь, глядя в ночную высь,
Что без любой могу обойтись.
Исчезни звездная кутерьма —
И я пойму, как прекрасна тьма.
Любить пустующий небосвод
Привычка быстро ко мне придет.
ЭПИТАФИЯ НЕИЗВЕСТНОМУ СОЛДАТУ[250]
Спасая этот мир, пожертвовал он всем.
|
|
|
А нынче, если б мог, спросил бы он — зачем?
Вариант
Ваш мир спасая, умереть пришлось ему.
Сейчас он, если б мог, спросил бы — почему?
МНЕ НУЖЕН ДОКТОР[251]
Мне нужен доктор с улыбкой бодрой,
Коротконогий, широкобедрый,
Животик сдобный, запястья в складках,
Весь аппетитный, как куропатка,
Тот, что не станет морали длинной
Читать мне нудно со скорбной миной,
А просто выложит карты на кон,
Что жить осталось мне — кот наплакал.
АВГУСТ 1968.[252]
Монстр делает, что монстру лишь дано,
И что для человека дико, но
Есть то, что недоступно монстру всё же —
Он Речь осилить никогда не сможет:
По бомбами изрытым площадям
Идёт, отчаянье и смерть плодя,
Уставив гири-кулаки в бока,
Роняя слюни в ярости быка.
МЫ ОПАЗДЫВАЕМ.[253]
Часы не могут знать, как наше время длится,
И о каких событьях нам молиться.
Нет времени у нас, точнее — время пик.
Не можем мы узнать, который час,
Покуда не поймём, какое время в нас,
И почему оно другое каждый миг.
Нас не устроит тот ответ замысловатый,
Котрый мы прочтем в глазах у статуй:
Живые лишь вопросом задаются,
Кому при жизни лавры достаются,
Но скажут мертвые, какой ценой даются.
Когда мы умираем, что с живыми случается, живут они, иль нет?
Смерть смертным не понять — ни вам, ни мне.
ПРОСТЫЕ СЛОВА.[254]
Слова простые от корней идут,
Их суть ясна без лишней трескотни,
В отличье от сентенций пошлых: — Тут,
Мол, надо разобраться в самом деле,
Действительно ль так хороши они,
Иль просто грубы, но достигли цели.
ТОТ, КТО ЛЮБИТ СИЛЬНЕЙ.[255]
На звёзды глядя, понимаешь ты —
Им наплевать на нас с их высоты.
Их безразличью оправданье есть —
И на земле подобного не счесть.
Безумной страсти мы от звёзд хотим?
Но тем же сможем ли ответить им?
И если нет двух равно сильных чувств,
Тем, чья любовь сильнее, быть хочу.
Я поклоняться звездам обречен
Всю жизнь, хотя им это нипочем,
И если в небе взгляд мой их встречал,
Я не скажу, что жутко я скучал.
Когда ж исчезнуть или умереть
Случится звёздам — в пустоту смотреть
Учиться буду, в абсолютный мрак,
Но верю, что не долго будет так.
БЕЗВРЕМЕНЬЕ[256]
(Вольный перевод с английского)
Нет, не часы укажут нам,
когда войти во храм.
У нас Безвременье — не Время.
Оно давным-давно
совсем не тем полно.
Ища причины, треснет темя.
Зазря задаст вопрос завзятый,
уставясь в очи римских статуй,
иной сегодняшний творец:
"Чей ныне лавровый венец?" —
подскажет лишь мертвец.
Живой скончается, а что потом?
И вы, и я — умрём, а смерти не поймём.
ДВЕРЬ [257]
Сквозь дверь ворвётся будущность к нам в дом,
её загадки, палачи, уставы
и некий красноносый шут-шутом
при королеве порченого нрава.
Мудрец и в темень убедится в том,
что прошлое впускает, как раззява,
вдовицу, вышедшую на потраву
с миссионерским рыкающим ртом.
Мы строим заграждения, страшась.
Таимся вплоть до смерти за задвижкой,
а то поймём, едва наступит ясь,
что в нас переменилась ипостась
и, как с Алисой, невидаль стряслась,
когда из дылды сделалась малышкой.
1 СЕНТЯБРЯ 1939 [258]
Я сижу в одном из кабаков
на пятьдесят второй стрит
неуверенный и трусливый,
вспоминая утраченные надежды
подлого десятилетия:
волны гнева и страха
циркулируют по темным
и освещенным сторонам земли,
завладев нашими частными жизнями;
неприличный запах смерти
оскорбляет ночь сентября.
Ученые-эрудиты способные объяснить
из-за чего обезумила культура,
проследив цепь происшествий
от Лютера до наших дней,
обнаружат произошедшее в Линце,
какой великий пример
дает психопатический Бог:
мне и любому известно
чему всех школьников учат —
тем, кому зло причинили,
пусть зло совершат взамен.
Сосланный Фукидид не скрыл
ничего, что можно сообщить
о Демократии,
как поступают диктаторы,
старческий вздор шепелявя
близ безразличной могилы;
анализируя все в своей книге,
уничтожение просвещения,
формирование привычной боли,
неумелое руководство и печаль:
ведал, что нам предстоит это снова.
В этом нейтральном пространстве,
где слепые небоскребы используют
свою абсолютную
высоту для объявления
силы Коллективного Человека,
каждый язык щебечет свое тщетное
конкурентоспособное оправдание:
но кто может жить очень долго
в эйфористической мечте;
из зеркала мира выглядывает
рыло империализма
и международная брехня.
Тела вдоль барной стойки
стерегут свой обычный день:
они не должны выходить,
пусть музыка вечно звучит,
условно все согласились
принимать этот форт
за подобие дома;
забудем о том, что все мы,
как испугавшиеся приближения ночи
дети в знакомом лесу,
которые не были счастливы или послушны.
Вонючую воинственную чушь
несут очень важные персоны,
которая более продумана, чем наше пожелание:
написанное сумасшедшим Нижинским
о Дягилеве
является исповедью чистого сердца;
заблуждение, вошедшее в кость
каждого человека
вопит, что невозможна
всеобщая любовь,
а лишь к одному и только.
Из консервативной тьмы
в нравственную действительность
прибывают наивные провинциалы,
повторяя свою утреннюю клятву:
«Я буду верен своей жене,
концентрируясь больше на своей работе.»
И беспомощны правители осознать
и остановить их обязательный ритуал.
Кто в силах разбудить их сегодня?
Кто в силах докричаться до глухого?
Кто в силах говорить за него?
Все, что я имею это голос,
обнажающий скрытую ложь,
романтичную ложь в мозгу
чувственного мужчины с улицы"
и ложь Власти,
чьи здания щупают небо:
государство — не вещь
и никто не живет сам по себе;
голод лишает выбора
гражданина или полицию;
мы должны возлюбить друг друга или умереть.
Беззащитный к ночи
наш мир окутан ложью;
все же, пунктиром повсюду,
веселые точки света
вспыхивают так,
словно обмениваясь сообщениями:
возможно я, разожгу подобно им
из эроса и пыли,
осажденный таким же
отрицанием и отчаянием,
пламя в ответ.
W.H.AUDEN. SELECTED POEMS
In certain poems the audio version differs from the published text.
W. H. AUDEN
(from a preface by J. D. McClatchy)
When he arrived at Oxford as an undergraduate, W. H. Auden went to see his tutor in literature, who asked the young man what he meant to do in later life. "I am going to be a poet," Auden answered. "Ah, yes," replied the tutor, and began a small lecture on verse exercises improving one's prose. Auden scowled. "You don't understand at all," he interrupted. "I mean a great poet."
The Wanderer
Doom is dark and deeper than any sea-dingle.
Upon what man it fall
In spring, day-wishing flowers appearing,
Avalanche sliding, white snow from rock-face,
That he should leave his house,
No cloud-soft hand can hold him, restraint by women;
But ever that man goes
Through place-keepers, through forest trees,
A stranger to strangers over undried sea,
Houses for fishes, suffocating water,
Or lonely on fell as chat,
By pot-holed becks
A bird stone-haunting, an unquiet bird.
There head falls forward, fatigued at evening,
And dreams of home,
Waving from window, spread of welcome,
Kissing of wife under single sheet;
But waking sees
Bird-flocks nameless to him, through doorway voices
Of new men making another love.
Save him from hostile capture,
From sudden tiger's leap at corner;
Protect his house,
His anxious house where days are counted
From thunderbolt protect,
From gradual ruin spreading like a stain;
Converting number from vague to certain,
Bring joy, bring day of his returning,
Lucky with day approaching, with leaning dawn.
1930
O Where Are You Going?
"O where are you going?" said reader to rider,
"That valley is fatal where furnaces burn,
Yonder's the midden whose odours will madden,
That gap is the grave where the tall return."
"O do you imagine," said fearer to farer,
"That dusk will delay on your path to the pass,
Your diligent looking discover the lacking,
Your footsteps feel from granite to grass?"
"O what was that bird," said horror to hearer,
"Did you see that shape in the twisted trees?
Behind you swiftly the figure comes softly,
The spot on your skin is a shocking disease."
"Out of this house"-said rider to reader,
"Yours never will"-said farer to fearer
"They're looking for you"-said hearer to horror,
As he left them there, as he left them there.
1931
Hunting Fathers
Our hunting fathers told the story
Of the sadness of the creatures,
Pitied the limits and the lack
Set in their finished features;
Saw in the lion's intolerant look,
Behind the quarry's dying glare,
Love raging for, the personal glory
That reason's gift would add,
The liberal appetite and power,
The rightness of a god.
Who, nurtured in that fine tradition,
Predicted the result,
Guessed Love by nature suited to
The intricate ways of guilt,
That human ligaments could so
His southern gestures modify
And make it his mature ambition
To think no thought but ours,
To hunger, work illegally,
And be anonymous?
1934
On This Island
Look, stranger, on this island now
The leaping light for your delight discovers,
Stand stable here
And silent be,
That through the channels of the ear
May wander like a river
The swaying sound of the sea.
Here at a small field's ending pause
Where the chalk wall falls to the foam and its tall ledges
Oppose the pluck
And knock of the tide,
And the shingle scrambles after the suck —
— ing surf, and a gull lodges
A moment on its sheer side.
Far off like floating seeds the ships
Diverge on urgent voluntary errands,
And this full view
Indeed may enter
And move in memory as now these clouds do,
That pass the harbour mirror
And all the summer through the water saunter.
1935
"As I Walked Out One Evening"
Дата добавления: 2018-10-26; просмотров: 210; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!