Новый Завет и христианская этика
А Я говорю вам: не противься злому.
Христос качнул маятник культуры из нижнего положения в сторону веры, в сторону иррационального постижения мира и жизни в тот момент, когда Он провозгласил в Нагорной проповеди: «Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное». От сократовского «Познай самого себя» эволюционное движение культуры пошло в другом направлении – начался виток культуры и этики, основанный на вере. Вера пришла как «распятие разума». Ведь чтобы прийти к вере, нужно отказаться от многих достижений разума, сменить точку отсчета, перейти к иному миропониманию. «Верую, потому что абсурдно», – сказал Тертуллиан. «Греческое признание мира и христианское преодоление мира – вот два жизненных пути, проложенных до сих пор Западом, два пути, по которым только и может идти человек»[205].
Противоположностью античности была также структура самого учения Христа, а точнее, отсутствие учения. «Противоречивая странность учения Иисуса состоит в отсутствии учения, – замечает А. А. Гусейнов, – потому что Он ограничивается формированием общего закона любви, который указывает только направление пути. А сам путь, конкретные нормы и поступки, из которых этот путь складывается, – дело самих индивидов»[206].
О том, что христианство является синтезом, свидетельствует сходство между ним и философией и очевидная преемственность Нового Завета по отношению к Ветхому.
|
|
|
Для возникновения религиозных понятий необходима была работа, проделанная философией. Уже Платон обожествил понятия, которые для того, чтобы стать религиозными, должны были только сбросить свои рациональные одежды. Без платоновского мира идей и высшей идеи блага не возникло бы представление об идеальном всеблагом Боге. Если бы не философия, мифологические сюжеты не скоро бы превратились в религиозные представления о Святом семействе, значительно отличающиеся именно своей идеальностью от языческого пантеона, в котором слишком много приземленно‑человеческого. Чтобы появилась религия, должно было появиться слово, т. е. логос, разум. После того, как человек должен был сначала стать достаточно рациональным, «слово стало плотью» (Еванг. Иоанна 1, 14), т. е. логос воплотился в жизнь. С религией появляется дух в полном смысле слова (до этого преобладает чувство в искусстве, чувство‑разум в мифологии, разум в философии).
Перейти к религии помогла философская абстракция; более того, в религии человек начинает испытывать чувства по отношению к тому, что в философии было абстракцией. Вера в религии поднялась над разумом, но не уничтожила его. В свою очередь, разум зрел в религии, чтобы через полторы тысячи лет сформировать новую отрасль культуры – науку.
|
|
|
Вера в Бога обещала вознаграждение, и христианство стало религией жаждущих отдохновения людей. Не после смерти нечего боятся (как у Эпикура), а там‑то и ждут нас высшие радости. Это понравилось больше, чем эпикурейство и буддизм. Стремление Будды – уйти из мира насовсем. Не в свой личный внутренний мир и не в дружеские общины, как предлагали древнегреческие философы, а в мир потусторонний, не имеющий ничего общего с нашим. Буддизм не пессимистичен – ведь страдания преодолеваются. Лучшим в буддизме признается иное, чем мир, которое мы даже не можем назвать.
Сопоставить своеобразные этические системы позволяет то обстоятельство, что основные проблемы, стоящие перед людьми, одинаковы в различных культурах, хотя подход к ним и их решение определяются спецификой данной культуры. Проблема освобождения от страдания, которую поставил Будда, та же, о которой говорил Гегесий, но решение Будда предлагает, исходя из представления о майе, нирване и сансаре. Древнегреческая этика утверждает нашу жизнь, физическую или духовную, древнеиндийская этика – жизнь иную, более полную с ее точки зрения и запредельную. Страдание всеобще, его не преодолеешь, уйдя из этой жизни, как думал Гегесий, от него можно освободиться, только уйдя от всех отдельных существований.
|
|
|
Древнеиндийская культура отвечает «нет» на вопрос о возможности телесной жизни без страданий, древнегреческая отвечает и «нет» и «да». Христианство тоже отвечает «да», и это – вечное пребывание на земле после Второго пришествия. Привлекательная сторона христианства – его морализирующий характер. Полный отказ от мира, несмотря на традиции ахимсы, не мог не привести к отказу и от различия добра и зла. «Что в мире называют добродетель, есть лик иной того же злополучья… Кто мудр… не жаждет ничего. Кто видимого хочет, хочет скорби»[207].
По Д. Вико, христианский Бог отличается тем, что представляет собой чистый ум, в то время как в языческих богах тело и ум нераздельны. Христианство создало новую концепцию Бога – «надмирного, личного, гневающегося, прощающего, любящего, требующего, карающего Бога‑творца в отличие от безличного высшего существа, доступного только состоянию созерцания в пророчестве, основанном на личном примере»[208]. В Ветхом Завете и язычестве Бог открывается человеку как Сила, но он еще не Отец; люди сознают себя не детьми Бога, а рабами; отношение к Богу основано не на любви и свободе, а на насилии и устрашении. «Христианская этика… вырастает и раскрывается не иначе как в противопоставлении закона – и Царства Божия, закона – и благодати, закона – и Духа, закона – и веры, закона – и любви, закона – и свободного творчества»[209]. Христианский Бог совершает этический прорыв, недоступный прежде, послав Сына Своего, чтобы искупить слабости человека и приблизить его к Царству Бога. Поэтому Он становится Богом сострадающим, Богом – «Другом мытаря и грешника». Такого божества не знала история культуры. Приход Христа – это радикальный сдвиг в культуре. Бог, которому все приносили жертвы и который готов был отказаться от них, лишь бы люди не грешили, отдал себя на заклание.
|
|
|
Поднимая человеческий дух из царства закона, Христос переосмыслил ветхозаветные заповеди, понятия жертвоприношения, поста, субботы и т. п. Это отчетливо прозвучало в Нагорной проповеди: «Вы слышали, что сказано: око за око и зуб за зуб. А Я говорю вам: не противься злому. Но кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую; и кто захочет судиться с тобою и взять у тебя рубашку, отдай ему и верхнюю одежду. Вы слышали, что сказано: люби ближнего твоего и ненавидь врага твоего. А Я говорю вам: любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас» (Еванг. Матфея 5, 38–39; 43–44). Планка нравственного идеала впервые была поднята на недосягаемую для человека высоту.
Реально ли исполнение этого в любом обществе? Еще Аристотель уверенно писал: «Общество держится тем, что каждому воздается пропорционально его деятельности; при этом стараются воздать за зло злом, и если подобное воздаяние невозможно, то такое состояние считается рабством, – или же за добро добром, если же нет, то, значит, за услугу не воздается равной услугой, а государство именно и держится подобными взаимными услугами»[210]. Христос как бы встал в Нагорной проповеди на точку зрения раба и открыто провозгласил взгляды, которые считались принадлежностью рабов, и тем победил рабство, уравняв рабов и свободных, иудеев, эллинов и варваров. В каждом была признана личность, хотя при первом взгляде в христианстве нет равенства. Например, у апостола Павла люди отнюдь не равны между собой. Различия между мужчиной и женщиной, иудеем и греком для него не только различия с точки зрения пола и расы, но также и с точки зрения близости к Богу. Что касается иудеев и язычников, то это само собой следует из предпосылок иудейской мысли. Но и мужчина оказывается к Богу ближе, чем женщина: «Итак, муж не должен покрывать голову, потому что он есть образ и слава Божия: а жена есть слава мужа. Ибо не муж от жены, а жена от мужа; и не муж создан для жены, а жена для мужа. Посему жена и должна иметь на голове своей знак власти над нею, для Ангелов» (1 Кор. 11, 7–11). Лишь бытие во Христе снимает эти различия в дистанции, отделяющей людей от Бога. Лишь во Христе предназначенная Богу часть человечества становится гомогенной. Между любовью к своим и любовью к чужим не существует «разделения труда». Напротив, наличие последнего – условие существования первого. Именно во Христе нет больше ни эллина, ни иудея, ни раба, ни свободного, ни мужского пола, ни женского, но все обладают в Нем одинаковой личностной значимостью. Христос возвращает и женщине отнятое у нее человеческой историей достоинство и право на духовную жизнь. Такого отношения к себе она не знала ни в прошлом, ни в будущем, ведь даже такие мыслители Нового времени, как Руссо, Кант и Гегель не поднялись до христианского отношения к женщине. Идеология рабов, став господствующей, отвергла и неравенство, и рабство, и национализм. В этом суть этического переворота, совершенного Христом и против древней иудейской веры, и против всей блестящей греко‑римской цивилизации. Христос, выйдя за границы национальных религий, создал вселенскую религию и обозначил начало вселенского сознания. Христианство становится религий сильных духом, а не слабых, потому что христианская этика – это этика духовной победы, а не поражения. Побеждающие «мир», жертвующие благами этого мира – самые сильные, самые подлинные победители.
В иных заповедях Христос усиливает ветхозаветный текст. «Вы слышали, что сказано древними: не прелюбодействуй. А Я говорю вам, что всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своем» (Еванг. Матфея 5, 27–28). «Вы слышали, что сказано древними: не убивай, кто же убьет, подлежит суду. А Я говорю вам, что всякий гневающийся на брата своего напрасно, подлежит суду» (Еванг. Матфея 5, 21–22). Полностью понять эту фразу можно только в контексте всего христианского противопоставления разума и веры и той фразы Иисуса, которая идет чуть ниже: «Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят» (Еванг. Матфея 5, 8). Согласно христианской этике, главное – «чистое сердце», которое можно встретить с одинаковой вероятностью как у невежественных людей, так и среди ученых»[211]. И, наконец, снова «золотое правило» этики: «Итак во всем, как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними; ибо в этом закон и пророки» (Еванг. Матфея 7, 12).
Следует согласиться с Э. Ренаном, что Иисус Христос «создал и самый объект, и исходную точку будущей веры человечества… Идея, что всемогущество достигается страданиями и смиреньем, что над силой можно восторжествовать чистотой сердца, такова собственная идея Иисуса»[212]. Э. Ренан отмечает, что, «видя в своей смерти средство основать свое Царство, он сознательно и обдуманно вел к тому, чтобы убить себя… Собственная кровь представлялась ему водой второго крещения, которою ему предстояло омыться, и казалось, будто им овладела странная поспешность идти навстречу этому крещению»[213].
«Своеобразие мировоззрения Иисуса, проникнутого ожиданием конца света и прихода сверхъестественного Царства Божьего, и непосредственность его этического ощущения приводят к тому, что он, несмотря на свое пессимистическое отношение к естественному миру, провозглашает этику деятельной преданности своему ближнему»[214]. Именно внутренняя парадоксальность христианской этики приводит в конечном счете к рождению энтузиастической этики эпохи Возрождения.
Дата добавления: 2018-09-23; просмотров: 462; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!