Поиск общечеловеческой истины. Сократ и зарождение этики в Древней Греции

Татьяна Анатольевна Горелова, Анатолий Алексеевич Горелов

Этика. Учебное пособие

 

Текст предоставлен правообладателем http://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=657585

«Этика: [электронный ресурс] учеб. пособие / А. А. Горелов, Т. А. Горелова. – 4‑е изд., стереотип.»: Флинта; Москва; 2011

ISBN 978‑5‑89349‑876‑9

 

Аннотация

 

Пособие состоит из трех частей: «История этики», «Типология этики» и «Этика будущего». В части I история этики представлена как закономерная эволюция на протяжении трех этапов: античного, средневекового и нововременного. В части II впервые дана оригинальная типология этики с зарождения морали в мире природы через первобытную этику возмездия к этике справедливости и милосердия. В части III намечаются основные тенденции этики настоящего и будущего. В качестве альтернатив этики будущего рассматриваются экологическая, глобальная и космическая этика. Такое построение материала не встречается в существующих учебных пособиях по этике. Материал пособия тесно связан с учебными курсами философии и культурологии. Главная практическая цель – помочь молодому человеку решить собственные нравственные проблемы, встающие перед ним в современной жизни.

Для студентов, аспирантов и преподавателей высших учебных заведений и всех интересующихся проблемами этики.

 

Анатолий Алексеевич Горелов, Татьяна Анатольевна Горелова

Этика: учебное пособие

 

Вступительная глава

Этика как наука и раздел философии

 

Крошка сын к отцу пришел,

И спросила кроха: –

Что такое хорошо

и что такое плохо?

 

На этот вопрос взрослые люди пытаются ответить в течение тысяч лет, и ответ содержится в сказках, легендах, мифах всех народов мира. В последние 2500 лет на него отвечала этика (греч. ethnos – обычай, нрав, характер) как наука о морали.

Как в каждой науке, в этике есть свой круг проблем, которые она решает. Это смысл жизни, тайна смерти, взаимосвязь страдания и удовольствия, положительные и отрицательные качества характера, отношение к другим людям и т. п. Имеются принципы, на которых этика строится, методы исследования и выводы, основанные на разуме и опыте. Все это слагалось постепенно в течение веков в различных культурах. Своеобразие этики состоит в том, что это не столько теоретическая, сколько практическая дисциплина. Ее цель – не только выяснить, что такое хорошо и что такое плохо, но и изменить жизнь человека в соответствии с полученным знанием.

 

Этика как раздел философии

 

Этика возникает вместе с философией и является ее разделом. Философия же начинается с критического анализа имеющихся достижений культуры, прежде всего различных мифов, с попыток путем рассуждений удостовериться в их истинности. Мифы распространены повсеместно, а философия как отрасль культуры возникла только в Древней Греции. Этому способствовало то обстоятельство, что в Древней Греции существовала прочная традиция свободных дискуссий, умение спорить, развившееся в эпоху демократии, когда все свободные граждане древнегреческих городов собирались на главной площади и совместно обсуждали свои дела, выслушивая всех желающих и принимая решения большинством голосов. Древние греки владели искусством выражать свои мысли, что было необходимо для убеждения других в собственной правоте. Тот же, кого не хотели слушать, мог переехать в другой город и проповедовать свои взгляды там. Вот этой возможностью и способностью рассуждать, особым, рациональным складом ума, необходимым для этого, греческий народ отличался от других.

Конечно же, люди могли мыслить со времени своего появления на Земле (по новейшим научным данным, возраст человечества около 3 млн лет). В широком смысле как мудрое, целостное постижение бытия философия существовала во многих культурах, но как дисциплина с определенной системой понятий она зародилась в Древней Греции. Философия как дисциплина начинается там, где человек теоретически выделяет себя из окружающего мира и начинает рассуждать об отвлеченных понятиях, формирующихся в мозгу человека и выступающих в качестве предмета мышления.

Отправная точка философии – миф, его осмысление, рассуждения на его тему. Эти рассуждения не забываются, а суммируются одно с другим. Преемственность мысли сближает философию с наукой. Недаром и основы науки также были заложены в Древней Греции. Но есть и глубокие отличия философии от любой науки. Наука идет от видимых вещей, и ее выводы проверяются ими. Скажем, в физике появилась гипотеза кварков – частиц, из которых состоит все на свете. Когда их нашли – гипотеза стала теорией. Но философские, так сказать, «кварки» никогда не будут открыты. Они находятся как бы за природой, почему

Аристотель и назвал философские утверждения метафизикой («мета» – греческий предлог «за», «фюзис» – природа, отсюда наука физика). Именно отсутствием окончательных ответов на вечные вопросы о смысле жизни и человеческого существования, которыми занимается философия, она отличается как от науки, с одной стороны, так и от религии, с другой.

В Древней Греции философия стала подразделяться на три основные части: логику, метафизику и этику. Как часть философии этика также стремится сформировать понятия, но не обо всем мире, а о наиболее общих формах поведения человека. Предметом этики является изучение поступков людей с целью выявления закономерностей поведения, которые становятся основой целенаправленной деятельности. И в этом смысле этика ближе науке, чем философия. В то же время этика предстает как искусство правильно жить, пытаясь ответить на вопросы: в чем счастье, что такое добро и зло и в общем: почему надо поступать так, а не иначе, и каковы мотивы и цели поступков людей. Поэтому этика в отличие от других философских дисциплин проверяема – не в плане обоснованности ее положений, а в смысле следования им на практике. Практическая составляющая также сближает этику с наукой.

Секст Эмпирик приводит три аналогии, которые отражают структуру философии, – с садом, яйцом и человеческим телом. Во всех сравнениях этика выступает смысловым центром философии – плодами (в саду), зародышем (в яйце) или душой (в человеке). По Декарту, этика – это «плод» философского «древа». Таким образом, этику можно определить как составную часть философии, занимающуюся выявлением закономерностей поведения человека как вида Homo sapiens.

Чем может помочь этика современному человеку? Ответ на вопрос: привносит ли мышление больше этики в мир, – скорее отрицательный, чем положительный. С другой стороны, разве все, что можно сказать об этике, не сказано Конфуцием, Буддой, Сократом, Платоном, Аристотелем, Иисусом, мыслителями Ренессанса и Просвещения, Кантом, Гегелем, Шопенгауэром, Ницше и другими? Да, это так. Но, как разумный, человек никогда не сможет отказаться от размышлений о себе и о смысле жизни. Поэтому каждый человек становится в какой‑то мере творцом собственной этической системы. В этике кристаллизируются различные мироощущения, поэтому она несет в себе элемент предчувствия будущего, развития культуры и человека и т. п. Человечество стоит на распутье, и этика может сигнализировать о многом.

 

Этика в контексте культуры

 

Видимая функция культуры заключается в регуляции борьбы за существование, борьбы как со стихийными силами природы, так и с человеческими существами. Собственно говоря, любой вид живых организмов ведет борьбу за существование в двух этих направлениях, но человек отличается от прочих видов тем, что он может господствовать с помощью разума и над силами природы, и над собственными поступками. Культура – это и есть оптимальный для данного времени способ регуляции человеческой натуры и группового эгоизма, иными словами, в ней заключается потенция эволюции людей к более высокой организации и более высокой ответственности. Характерно, что человечество почти одновременно в «осевое время» (по К. Ясперсу) осознало присутствие закономерностей в жизни природы (натурфилософия), законы человеческого мышления (логика) и нравственный закон, составляющий базис общественного поведения человека (этика). На всех исторических этапах развития культуры этические нормы выражали основное ее содержание, а отрыв культуры от этики всегда сопровождался ее упадком.

Великая задача духовной культуры – создание мировоззрения. Каждая эпоха – сознательно или подсознательно – живет тем, что родилось в головах мыслителей, влияние которых она на себе испытывает. По образному определению А. Швейцера, мыслители не должны быть кормчими государства, как считал Платон, но офицерами генерального штаба, которые в уединении глубоко и всесторонне обдумывают предстоящие сражения. Мировоззрение создается немногими провидцами, чьи идеи станут духовной «пищей», поддерживающей на протяжении длительных исторических периодов. «Кант и Гегель властвовали над умами миллионов людей, которые за всю жизнь не прочли ни одной строчки их сочинений и даже не подозревали, что повинуются им»[1]. Высшее же призвание каждого человеческого существа состоит в том, чтобы, выработав собственное мировоззрение, стать подлинной личностью.

Для общества, как и для индивида, жизнь без мировоззрения представляет собой патологическое нарушение высшего чувства ориентирования. Каким должно быть мировоззрение, чтобы оно могло «питать» современников и способствовать прогрессу культуры? В саморазвитии культуры заложен глубокий оптимизм человеческого сознания, движущегося против энтропии природы. Оптимизм и вера в будущее культуры порождают стремление относиться к жизни и миру с максимальной бережностью.

Если оптимизм указывает направление движения культуры, то этика формирует ее внутренний каркас. Этика – область деятельности человека, направленная на внутреннее совершенствование личности. Она, по сути, отражает нравственные максимы, достижимые в данную эпоху. Сама по себе этика не зависит от того, пессимистично или оптимистично мироощущение данной эпохи. Пессимистическая этика, отрицающая возможность влияния человека на окружающий мир, сужает ее собственную сферу деятельности до только внутренней работы по самосовершенствованию индивида и эгоистически замыкает человека на самого себя, тогда как оптимистический взгляд на нравственные возможности человечества способствует его проявлению как более одухотворенной и чистой силы в отношениях с людьми и природой. Оптимизм заложен в самой природе, которая не останавливается в своем эволюционном движении вперед, а нравственность в природе проявляется как ограничитель эгоистических притязаний отдельных особей и видов и как закон воли к жизни и права на нее.

Третий базисный элемент культуры – мышление. «Чистая» рациональность характеризуется аналитической нацеленностью на расчленение всего и вся. Отсюда возникает потребность в «со‑знании» как совместном знании всех людей, объединяющем волю, мысль и чувство, что А. Швейцер очень удачно назвал «благоговением перед жизнью». Перекос в сторону рациональности был отчасти скорректирован западными – А. Бергсоном и А. Швейцером – и русскими религиозными философами – Вл. Соловьевым, П. А. Флоренским, Н. О. Лосским, Н. А Бердяевым, которые пытались разрушить рационализированное мировоззрение для постижения бытия как творчества, переживания, вчувствования и т. п.

Второй особенностью современного понимания культуры является положение о законе эволюции, «заключающемся всегда, как для индивида, так и для рода, в беспрерывном поступательном движении»[2]. Эволюция культуры от доисторического состояния к более рациональным формам не подлежит сомнению. Она проявляется в постепенном качественном изменении каких‑либо объектов, будь то отдельные ценности, культура в целом, общественные учреждения или нравственные понятия, путем их перехода от одного состояния к другому. При этом считается, что перемены происходят в направлении усложнения, роста разнообразия и появления новых структур. Прогресс культуры проявляется также в повышении ее значимости и в появлении новых отраслей.

Первым подтверждением возможности именно эволюции, а не случайного, ненаправленного изменения культуры послужили открытые Э. Тайлором закономерности развития различных первобытных культур. Он отмечал, что орудия, применяемые в разные эпохи древними народами, жившими на всех континентах, удивительно схожи[3]. Он указывает на параллели в жизни независимых друг от друга цивилизаций и культур.

Концепция эволюции культуры входит в общее представление об эволюции природы и вообще всей Вселенной. Существует общий генезис природы, в котором человеческая культура возникает в определенный момент, вплетаясь в общую цепь событий и порождая новые основания для последующего развития. Как считал П. Тейяр де Шарден, эволюция человеческих качеств подчиняется общему направлению эволюции природы – постепенному, неотступному усложнению нервной ткани (в отличие от других внутренних систем организмов, которые подвержены подъемам и спадам) и в конечном счете – подъему сознания, которое должно наблюдаться у самого высокоорганизованного существа – человека. Если критериями биологической эволюции являются экспансия жизни, ее направленное усложнение (ортогенез) и рост разнообразия, то точно так же видимыми критериями культурной эволюции являются рост культурного разнообразия и ортогенез сознания, которым должны сопутствовать рост нравственности и духовности.

Борьба человека на два фронта – с природой и с себе подобными – определяет эволюцию культуры соответственно в двух сферах – материальной и духовной, которые в новейшей истории человечества действовали параллельно, как бы соревнуясь между собой и поочередно вырываясь вперед.

В процессе эволюции сначала развивается материальная культура – у первобытного человека это культура орудий труда. На определенном ее этапе складываются предпосылки для появления духовной культуры, и с этого момента исторический процесс и эволюция человека резко ускоряются, так как возникает контур обратной связи между двумя уровнями культуры. Духовная культура оказывает влияние на материальную, материальная культура – на преобразование среды, преобразование среды – на человека, и получается контур обратной связи, ускоряющий развитие. Таким образом, воздействие на среду с момента возникновения Человека разумного становится необходимой составной частью эволюции человека. Противопоставление себя природе с самого начала способствовало выходу человека из нее.

Пока человек был частью природной экологической системы, ему незачем было заботиться о смысле существования. Беспокойство, ощущение пустоты жизни и необходимость определения ее смысла пришли с отделением от природы и начавшимся процессом формирования культуры, которая затем все больше подчиняла себе человека. Выделению человека из мира природы соответствуют семь этапов становления культуры: мистика, искусство, мифология, философия, религия, наука, идеология [4], причем каждый последующий этап синтезирует в себе все предыдущие (рис. 1). Переход на каждую последующую ступень культуры означал еще один шаг из природы. Так, мистическому мироощущению соответствует боль человека, утратившего счастье инстинктивного бытия. Искусство – это подражание природе, попытка духовного обладания ее объектами в тот момент истории, когда, по мнению Б. Ф. Поршнева, возникшая частная собственность стала препятствовать этому. Мифология – это попытка приблизить природу, наделив ее человеческими чертами, очеловечив ее. Четвертый шаг из природы – утверждение рационализма в полной мере – вызвал к жизни философию, т. е. желание проникнуть в суть природы, постичь ее единство с помощью разума. Неудача такого синтеза вызвала у человека потребность в едином высшем существе, которое бы облегчило возможность единения человека и его родины – природы. Из этого желания выросли мировые религии. Несостоявшийся синтез породил в человечестве желание, расчленив природу на части, узнать, что внутри. Родилась наука. Разочарование в себе и последовавший затем кризис всей человеческой культуры привели к рождению идеологии, породившей затем глубочайший культурный пессимизм. Человек безвозвратно «утратил свою первоначальную родину – природу. Он никогда уже не сможет туда вернуться… У него теперь только один путь: покинуть свою естественную родину и искать новую, которую он сам себе создаст»[5].

Смена господствующих отраслей духовной культуры происходит по принципу маятника, В целом в основе развития культуры лежит тенденция рационализации. Последняя осуществляется не линейно, а скачкообразно: например, философия более рациональна, чем мифология, но в следующей за философией религии рациональность уменьшает – ся; затем она опять повышается в науке, но уменьшается в идеологии. Рационализм как бы исчерпывает первоначальный запас энергии и оставляет поле культуры для иррационализма. Обобщение на более широкие сферы приводит к росту иррационализма, поскольку обнажается неспособность разума их освоить. Иррациональные течения становятся более приоритетными и на какое‑то время побеждают. Затем усиливаются попытки рационализации иррациональных результатов, но помимо рациональности есть идеалы, скажем, идеал бессмертия, и человек порывает с рациональностью, если иррационализм подает надежду на осуществление идеала. Так возникает маятник культуры, отражающий смену ее главенствующих отраслей.

 

Рис. 1. Схема эволюции культуры

 

О прогрессе культуры можно говорить и в смысле увеличения ее разнообразия: новые отрасли добавляются к старым, увеличивая общее количество и разнообразие культурных систем. Рост количества произведений и отраслей увеличивает «видовое разнообразие» культурной системы и, стало быть, устойчивость культуры (здесь можно провести аналогию с прямо пропорциональной зависимостью между видовым разнообразием и устойчивостью экологических систем).

«Цепная реакция» эволюции культуры напоминает схему Большого взрыва, в момент которого родилась наша Вселенная, а мистика есть точка сингулярности. Аналогия неполная, так как, с точки зрения современной астрономии, расширение Вселенной в процессе эволюции замедляется, тогда как «расширение» культуры, наоборот, ускоряется. Мистика существовала сотню тысяч лет, прежде чем породила искусство. Искусство обросло мифом через десятки тысяч лет. Из мифов выросла философия через тысячи лет. Философия обосновала религию и науку через сотни лет, а идеология разрослась в последние сто лет.

 

Эволюция и этика

 

Этика, которая почти во все времена была «скелетом» культуры, отражает ее общее колебание. В иррациональной культуре мифа преобладала фаталистическая этика воли, в рациональной античной культуре этика обрела черты самосознания. Колебание маятника культуры в сторону религии усиливает в этике чувственный иррациональный элемент, а становление теории познания в Новое время в системах Канта и Гегеля снова привносит в этику элемент рациональности. Кризису культуры в XX в. сопутствует нравственный кризис общества.

Именно идея эволюции способствует оптимистическому пониманию развития человеческой нравственности. С этой новой точки отсчета к этическим вопросам подошел XIX век. Философы XIX в. увидели моменты постепенного развития нравственности и морали, начиная с первобытных времен. Историческая и эволюционная этики явились реакцией на безуспешные споры в эпоху Возрождения и Просвещения о происхождении нравственности и о том, что такое добро и зло. Последней грандиозной попыткой определить незыблемые правила морали для всех времен и народов был категорический императив Канта. Кант абсолютизировал мораль, но, поскольку нравственный закон у него стал свойством человеческого разума, ничто не мешало трактовать его безотносительно к чему бы то ни было. После этой вершинной точки этики Просвещения необходим стал совершенно иной подход. Появилась сначала историческая этика Г. Гегеля, а затем эволюционная, которую начал Г. Спенсер.

Таким образом, философская мысль XIX в. впервые поставила проблему эволюции нравственности и пыталась ее решить с разных позиций – исторической (Гегель), собственно эволюционной (Спенсер и Маркс) и индивидуалистичной (Ницше). Но никогда вплоть до конца XIX в. ни у одного из мыслителей не возникало желания «вывести» нравственность из природы и распространить на нее влияние этики. П. А. Кропоткин первым посмел написать, что «все животные, живущие в обществах, тоже умеют различать между добром и злом точно так же, как человек. И что всего важнее, их понимание добра и зла совершенно то же, что у человека»[6]. По сути, эта фраза означает, что нравственный принцип, который был сформулирован человеком, зародился и развивался в природе до того момента, когда человек смог его осознать. В природе мораль существует в виде инстинкта, бессознательной силы, которая подчиняет все поведение животного. В человеческом обществе инстинкт кооперации и общительности поднимается до высоты справедливости и самопожертвования.

Историческое развитие этики сформировало разные соотношения понятий этики, морали и нравственности. Обычно эти слова используются как синонимы, но это не совсем правильно. Этика – наука о добре и зле, которые она понимает в объективном смысле, не обязательно относя их к данному обществу и даже к человечеству вообще, а применительно к каким ‑либо высшим силам. Законы этики, как любой науки, имеют всеобщий характер и не относятся только к какому‑либо одному или нескольким обществам.

Мораль, в отличие от этики, фиксирует обычаи и представления о добре и зле, существующие в данном обществе или свойственные человеку как таковому. В широком смысле «мораль – это целостная система регуляторов, иерархизированная по уровням укорененности субъекта в природном, социальном, родовом и космическом универсумах… Мораль и нравственность своими разнообразными формами располагаются на континууме, крайними точками которого выступают процессы субъективирования и объективирования»[7]. Иными словами, мораль занимает промежуточное положение между субъективностью нравственного выбора и объективностью этических оценок.

Относительность морали ощущается в разных ситуациях. Например, (1) некто застрелил своего соседа. Общество, идентифицируя себя с жертвой, называет это убийством и требует наказания. (2) Некто застрелил своего противника на войне. Общество идентифицирует себя с солдатом, а жертва на этот раз находится за границами идентификации. Солдат может быть представлен к награде. (3) То же самое, что (1), но судья, узнав, что убийца был глубоко оскорблен соседом, может начать симпатизировать обвиняемому. Вследствие идентификации с убийцей и убитым одновременно судья оказывается в ситуации конфликта, связанного с проблемой вины обвиняемого. (4) То же, что и (2), но солдат придерживается религиозной догмы о том, что убийство – это страшный грех. В результате он также будет находиться в ситуации конфликта между требованиями своей страны и своей совести. Судья говорит: «Я осуждаю вас» и «Я не осуждаю вас». Солдат чувствует: «Я должен убить» и «Я не должен убивать». Такая дилемма соответствует внутреннему, нравственному выбору человека.

Нравственность – это формирующееся внутри данной личности представление о добре и зле, которое может не совпадать ни с этикой, ни с моралью общества, в котором живет человек. Нравственность имеет материальное воплощение в виде поступка, которого нет у этики и морали. Именно в нравственности проявляется дилемма, выраженная Медеей – героиней «Метаморфоз» Овидия: «Благое вижу, хвалю – но к дурному влекуся».

В соответствии с разделением на мораль и нравственность в этике можно выделить два направления: социальную этику, изучающую основы и развитие морали в обществе, и индивидуальную, которую больше интересуют источники внутреннего нравственного чувства. Различные этические системы делали упор на социальной или индивидуальной этике. Например, утилитаризм, искавший обоснование этики в биологии и экономике, отказывается от индивидуальной этики в пользу социальной. Диалектика индивидуальной и социальной этики такова: индивидуальная этика связана с социальной и без нее несовершенна, хотя может быть очень глубокой и жизненной. Социальная же этика, лишенная поддержки индивидуальной, напоминает изолированный от всего тела орган, не получающий никаких жизненных соков. Она быстро оскудевает и прекращается.

Итак, этика – сфера объективных представлений науки; мораль – сфера общественных предписаний, обычаев; нравственность – сфера внутренних установок, прошедших через внутренний регулятор – совесть человека. Человек поднимается от субъективных представлений до обычаев общества и затем до объективных законов. Чтобы объективные законы стали побуждением воли, необходимо, чтобы они прошли через совесть, т. е. необходима обратная связь между нравственностью, моралью и этикой. Из‑за того, что личные установки человека могут не совпадать с обычаями общества, происходит изменение обычаев, которое ведет и к прогрессу науки. Так осуществляется эволюция этики, морали и нравственности.

Отвлекаясь от частных ответов, в истории этики можно увидеть два основных подхода: 1) человек сможет удовлетвориться своей жизнью, если поймет, что быть добрым – лучше для него же самого; 2) только через любовь к высшей духовной сущности (Богу) человек может полюбить других людей. Эволюционная линия «разумной» этики прослеживается от Сократа через Канта к современной этике «разумного эгоизма», например дискурсивной этике Апеля. Вторая линия – этики через любовь – идет от Платона через Христа к живой этике, «глубинной» экологии и этике всеединства.

 

 

Часть I

История этики

 

Глава 1

Этика Востока

 

Коренной переворот в мироощущении древнего человека произошел примерно 2500 лет, когда «для всех народов были найдены общие рамки понимания их исторической значимости… Тогда произошел самый резкий поворот в истории. Появился человек такого типа, какой сохранился и по сей день»[8]. Сразу в трех точках планеты – Древней Индии, Древнем Китае, Древней Греции – началась борьба рациональности и рационально проверенного опыта против мифа. Необходимость систематизации мифов привела к формированию логики и правил понятийного мышления.

Этот скачок в развитии человека, «расширение истории» (по определению К. Ясперса) можно расценивать как грехопадение, как переход из девственного состояния «ничегонезнания» к познанию плода с «древа добра и зла», а можно‑как взлет сознания в попытке познать самое себя и окружающий мир. После взрыва осевого времени человеческая культура расширяется как Вселенная после Большого взрыва.

Мифологическое время само породило основания, губительные для него. Начинается процесс, который можно назвать одухотворением: твердые изначальные устои поколеблены, и человек ощущает, что он не знает самого себя. Отныне он открыт для поиска новых безграничных возможностей. «В осевое время произошло открытие того, что позже стало называться разумом и личностью»[9]. Человек обнаружил внутри себя духовный источник, поднявший его над самим собой и над миром. Вершиной логичности мышления осевого времени стала философия, которая родилась в Древней Греции. Мысль «пробовала» свои силы не только в поисках первоосновы мироздания, но в попытках познания, что же такое сам человек. Начался процесс, который К. Ясперс назвал «освобождением от глухого самосознания и страха перед демонами»[10]. Самопознание и оценка поступков привели к становлению этического мироощущения.

Существуют два основных источника этичных поступков: внешний – законы и обычаи и внутренний – совесть. В древнее время мораль выступала в виде внешней силы обычаев, религиозных предписаний и государственных норм. Человек добродетельный повинуется им; если надо, жертвует во имя их собственной жизнью. Помимо внешних нравственных норм в античное время над человеком тяготел рок, управлявший его судьбой. Софисты, признав самих людей творцами религии, обычаев и права, дали исходную точку для размышлений над нравственными проблемами и, стало быть, для появления этики. Этика становится самостоятельной частью философии тогда, когда о нравственных нормах начинают рассуждать и пытаются разумно обосновать их необходимость и следование им или замену другими нравственными нормами. Осознание системы моральных ценностей стало возможным именно в Древней Греции, а не, скажем, в Древней Индии потому, что в Греции этим занимались частные свободные лица, а не жрецы. Первые мудрецы, софисты, положили начало сословию людей, занимающихся философскими проблемами и рассматривающих нравственные вопросы как то, что можно и нужно профессионально обсуждать. Их вывод заключался в том, что действующее право служит лишь интересам организованного общества, но не мыслящего человека. Для них человек впервые становится «мерой всех вещей». Но

они же доводят это понятие до абсурда, когда возникает противоречивое ощущение, что нет никаких нравственных норм, так как каждый человек следует лишь своему удовольствию и своим интересам.

Этика как часть философии начинается с решения «вечных» проблем: откуда человек приходит в мир, в чем смысл его существования, что с ним будет после смерти, – и каждый народ решал эти проблемы по‑своему.

 

1.1. Отношение к жизни и смерти. Нравственно‑философская литература Древней Индии. Будда

 

Что я ищу, – лишь свободы,

Освобожденья от пытки

Всех и всего, что живет.

 

Чтобы понять какую‑либо культуру, надо найти ее глубинные черты в сравнении с другими культурами. Для индийской культуры такими чертами являются концепция перевоплощения (реинкарнации) и воздаяния (кармы). Идея реинкарнации является очень древней и встречается у большинства архаичных народов в различных интерпретациях. В индийской культуре идея перевоплощения тесно связана с идеей воздаяния.

Понятие кармы – ключевое для индийской мысли, и в своей основе оно имеет этический характер. Оно примиряет с тем, что тиран, уничтожив миллионы подданных, после смерти с почестями укладывается в мавзолей на всеобщее обозрение и поклонение; что вор живет припеваючи, имея все блага жизни и не опасаясь ни тюрьмы, ни сумы. Наше чувство справедливости оскорблено этим. Но что мы можем сделать с тираном на троне; с теми, кто грабит народ? Если мы не видим возмездия на земле, ничего не остается, как верить в справедливость потустороннюю, и мы говорим: «Бог накажет». Если не здесь, то там, после смерти злодея ждет справедливое возмездие. Но Бог сам решает, кого наказать, кого помиловать, а не по нашему разумению и просьбе. В соответствии же с концепцией кармы, возмездне настигает преступника неизбежно. И тираны боятся неотвратимости наказания; поэтому немного их было в Индии. Бога пытаются умилостивить молитвами, покаянием, соблюдением обрядов, принятием монашества перед смертью. В индийской культуре наказующий Бог не нужен, и поэтому буддизм вполне последовательно отказался от веры в богов.

Учение о карме – это учение о естественной нравственной причинности, которое распространяется сейчас все шире. Английский философ Г. Спенсер считал, что этика станет подлинной наукой, когда можно будет вывести общие правила жизни из ясно определенной причины и открыть неизбежные естественные соотношения между поступками человека и их последствиями. Хотя индийцы не создали этики в современном научном смысле, но они были убеждены в существовании естественной этической причинности. Поэтому С. Радхакришнан справедливо пишет, что психология и этика являются в Индии основными науками[11]. Существует опыт (йогов и не только их), подтверждающий естественную причинность (воспоминания о предыдущих рождениях и т. п.), но нет общеобязательности полученных эмпирических результатов (их не может проверить каждый). Тут открывается поле для научных исследований. Быть может, естественную этическую причинность можно будет когда‑нибудь научно обосновать, но для этого понадобится иная наука по своему соотношению с нравственностью, хотя столь же строгая, как физика и математика.

В соответствии с законом кармы, что посеешь в этой жизни, то пожнешь в жизни будущей. Нравственный закон приобретает абсолютный, космический статус. Законом кармы обосновывается социальное устройство Индии – наличие каст, наследственный характер которых имеет, по‑видимому, расовую основу (арийцы не хотели смешиваться с дравидами и другими туземными племенами после их завоевания). Законом кармы объясняются страдания невинных и гибель младенцев – значит, в предыдущих жизнях ими были совершены прегрешения.

С верой в перевоплощение связаны главные особенности индийского национального характера. Индийцы не столь индивидуалистичны, как европейцы (в том плане, что не склонны придавать основополагающее значение собственной личности как таковой, коль скоро она не более чем сменная одежда вечного Я). Однако они индивидуалистичны в том смысле, что осознание и слияние с высшим Я (одинаковым во всех людях, потому что вечное является Единым и не имеющим качественных различий) требуют личных усилий и не могут прийти извне. Далее. Индийцы более терпимы к другим людям, их мнениям и верованиям, более склонны к ненасилию, более заботливы по отношению к окружающему миру, коль скоро их души после смерти могут войти в других людей (и даже животных). Индийцы более склонны обсуждать проблему долга и обязанностей, а не прав личности, коль скоро главным является не становление собственной личности, а соединение с Единым, частью которого является собственная Душа. «Жизнь – это обязанности и ответственности»[12]. Имеется в виду долг по отношению к богам, пророкам, предкам, животным. «Тот, кто выполняет свои обязанности перед всеми ими, – хороший человек»[13].

Вследствие ощущения глубинной тождественности с Единым индийцы склонны верить, что они могут стать (даже) выше богов, что несвойственно ни русскому, ни западному человеку. «Внутреннее и внешнее, [все], касающееся богов и жертвоприношений, прозревают преисполненные знаньем; сынок, это – дважды рожденные, это– боги! В них вмещается вселенная, все бытие, [весь] мир преходящий, нет ничего равного их состоянью, величию их духа. Возникновение, гибель, всю деятельность они всячески превосходят; четыре вида существ, всех владык [мира] и Самосущего [Браму они превосходят]»[14]. Человек в Индии может быть физически закрепощен, но духовно свободен. Вера в перевоплощение душ уменьшает чувство страха, которое сильнее при ощущении единственности и конечности существования. Эта же вера настраивает на то, чтобы ближе подходить в своем мышлении к границе между жизнью и смертью и устремляться к потустороннему, лежащему за нашей обычной жизнью. «Это не призыв отказаться от мира, а только призыв оставить мечту о его обособленной реальности»[15].

Веды. Первые нравственные правила сформулированы в одном из древнейших памятников индийской и мировой культуры, которому более 3000 лет, – «Ведах» (в переводе с санскрита знание ; тот же корень в русских словах «ведать», «ведьма» и др.). В нем действуют древнейшие дравидские боги, которым поклонялись еще до прихода в Индию ариев: Вишну – бог Солнца, Шива – бог Плодородия, Брахма – верховный бог, отождествлявшийся с Единым. Представление о каждом из трех высших богов развивалось своей кастой: Брахме‑кастой брахманов, Вишну‑кастой кшатриев, Шиве – двумя низшими кастами.

В «Ригведе» – самой древней части «Вед» – мы встречаем представление о Едином. «Един Огонь, многоразлично возжигаемый, едино Солнце, всепроникающее, едина Заря, все освещающая, и едино то, что стало всем [этим]»[16]. В каждом человеке есть индивидуальная душа – атман – часть божественной души, которая соотносится с Единым, как капля воды с океаном; как воздух, запечатанный в сосуде, с воздухом вокруг него. Приобщение к Единому идет через следование определенным правилам поведения – дхарме, выполнять которую – моральный долг человека; через ритуалы жертвоприношений и т. д. Человек определяется таким образом. «Знай, что атман – это едущий в колеснице; тело – колесница. Знай, что разум – возница; мысль – поистине узда. Говорят, что чувства – это кони, а то, что действует на [чувства], – их пастбище. Мудрецы говорят, что упряжка из тела, чувств и мыслей и есть наслаждающийся [атман]»[17]. Душа человека не умирает вместе с телом, а перевоплощается в другого человека, животное или растение (в зависимости от того, как жил человек в предыдущей жизни, какая у него карма). Это представляется наглядным в виде колеса жизни – сансары. «Воистину, человек состоит из намерения. Какое намерение имеет человек в этом мире, таким он становится, уйдя из жизни», – свидетельствуют «Упанишады» – комментарии к «Ведам».

Так как весь окружающий мир – иллюзия, тот, кто ищет земных благ, заблуждается. Он ищет приятного, но не благого и тем самым удаляется от истины и добродетели. Жизнь в реальном мире неистинна, поэтому цель человека – достигнуть такого нравственного совершенства, чтобы преодолеть колесо перевоплощений и больше не рождаться вовсе. «Кто понятлив, разумен, всегда чист, тот достигает того места, откуда он больше не рождается»[18]. Нравственный идеал древней индийской религии индуизма – аскет, нищенствующий странник, достигший высшей цели – освобождения.

В иллюзорном мире одним из основных достоинств человека выступает непривязанность к нему, освобождение от страстей и желаний, связанных с миром. Это достигается с помощью аскетизма и специальных упражнений и дыхания, о которых говорится в другой древнеиндийской системе – йоге. «Ибо поистине дыханием достигается бессмертие в этом мире, разумом – истинный замысел»[19]. О йогах еще в древности рассказывали чудеса. «Он может… приручать диких животных; доставать любую вещь с помощью простого желания; знать непосредственно прошлое, настоящее и будущее; видеть через закрытые двери; проходить через каменную стену»[20]. Цель йогина – достичь полного освобождения от уз мира, спокойствия и состояния нирваны, в котором человек перестает чувствовать и мыслить и сливается с мировым целым.

Буддизм. На основе древнеиндийской культуры и появилась самая древняя из мировых религий – буддизм. Ее основатель – Будда (Просветленный) жил в VII‑VI вв. до н. э. Он был сыном царя, и его ожидали все радости, доставляемые богатством и властью. Но в отличие от Александра Македонского, который хотел бы быть Диогеном, если бы не был Александром, Будда покинул свой дом и из наследника царства стал странствующим искателем истины, желающим

 

О сказанном издревле размышления,

Не запершись в предании одном,

В едином не упорствуя, а в ум свой

Все верные слова светло принять…[21]

 

Изучив существующие в Древней Индии учения, он создал религию, не похожую на все, что было до него. Самая важная тема для Будды – тема человеческих страданий. Не он первый сказал об этом, и не только в древнеиндийской культуре обсуждалась эта тема. Древнегреческий философ Гегесий, о котором мы еще будем говорить, на основе вывода, что страдание в нашей жизни превышает удовольствие, утверждал, что смерть предпочтительнее жизни, за что и получил прозвище Учителя смерти.

Другие древнегреческие этические системы возникли в полемике с Гегесием, но в древнеиндийской культуре это же, а именно, что страдания превышают удовольствия, утверждал и Будда, и рекомендации его отличались от рекомендаций древнегреческих философов. Решение Будды базируется на всем мифологическом и метафизическом богатстве индийской культуры, и оно определяется прежде всего представлением о мире как иллюзии. Поэтому чем скорее уйти из этого мира, но так, чтобы больше в него не возвращаться, тем лучше. К тому, что предлагали древнегреческие философы – безмятежности и бесстрастности, надо стремиться для того, чтобы достичь смерти, не в смысле прекращения жизни данного индивида, а в смысле освобождения его от всей цепи рождений и смертей. Вот основной вывод Будды. Говоря об истории культуры как науке, мы можем в каждом ее феномене выделить нечто своеобразное и найти его место в общем историческом потоке. Эта задача встает особенно тогда, когда рассматриваем очень необычное учение. Мы сопоставляем буддизм с древнегреческой этикой. Будда жил примерно за 200 лет до Гегеспя, поэтому ему следует отдать приоритет. А Гегесий важен для этики как доведший определенную точку зрения до абсурда и как отправной пункт для формирования новых взглядов.

Как и Сократ, Будда опирался на разум и опыт, но главная задача для него была не теоретическая, как для Сократа – найти истину, пригодную для всех, а практическая – избавить людей от страданий. Исходные цели и инструменты те же, но выводы определяются спецификой данной культуры. Будда дал кардинальное решение проблемы: полный уход от страданий и окончательное освобождение. «Подобно тому, как океан имеет лишь один вкус – вкус соли, так и мое учение имеет лишь один вкус – вкус освобождения». Освободить человека от страданий Будда стремился без применения насилия. Решая эту проблему в соответствии с основным направлением индийской культуры, Будда пришел к выводу, что окончательного освобождения можно достичь, освободившись не только от данной жизни, но вообще от колеса перевоплощений, от всех рождений и последующих смертей.

В своей проповеди в городе Бенаресе Будда сформулировал четыре главные истины: «Вот, о монахи, благородная мысль о страдании. Рождение есть страдание, болезнь есть страдание, соединение с нелюбимым есть страдание, разлука с любимым есть страдание; короче говоря, пятикратная привязанность [к земному] есть страдание.

Вот, о монахи, благородная истина об источниках страдания: это жажда [бытия], ведущая от рождения к рождению, связанная со страстью и желанием, находящая удовлетворение там и тут, а именно: жажда удовольствий, жажда бытия, жажда могущества.

Вот, о монахи, благородная истина о прекращении страдания: это уничтожение жажды путем полного подавления желания, ее удаление и изгнание, отдаление самого себя от нее, ее недопущение.

Вот, о монахи, благородная истина о пути, ведущая к прекращению страдания. Это священный восьмеричный путь, а именно: праведная вера, праведное намерение, праведная речь, праведные поступки, праведный образ жизни, праведные усилия, праведная мысль, праведная самососредоточенность»[22].

Четыре истины Будды в краткой форме выглядят так:

 

Жизнь в мире полна страданий;

Есть причина этих страданий;

Можно прекратить страдание;

Есть путь, ведущий к прекращению страдания.

 

Полное освобождение от страданий и от сансары возможно в состоянии нирваны, когда, потеряв все связи с миром, представление о собственном Я, иллюзию внешнего мира и собственных мыслей, человек сливается с неизменной и невыразимой полнотой бытия, как капля воды впадает в океан.

К достижению нирваны призван подготовить восьмеричный путь Будды. Он включает освобождение от заблуждений; отрешение от привязанности к миру, от дурных намерений, от вражды к людям; воздержание от лжи; отказ от уничтожения живого, от воровства; зарабатывание на жизнь честным путем; искоренение дурных мыслей, постоянное повторение всего, ранее усвоенного; правильное сосредоточение. Нирвана – не бессмысленный покой, а состояние интенсивной духовной деятельности, которую можно описать лишь в негативных терминах, поскольку всякий позитивный термин ограничивает, а нирвана есть приобщение к безграничному. «Нирвана или избавление – это не растворение души, а ее вступление в состояние блаженства, которое не имеет конца. Это освобождение от тела, но не от существования»[23]. «Нирвана есть разрушение пламени вожделения, ненависти и невежества»[24]. Это духовный покой без напряжения и конфликта, состояние совершенства, которое трудно постичь.

Упомянем, что еще в одной древнеиндийской религиозной системе – джайнизме – наряду с такими моральными принципами поведения, как воздержание от лживости, воровства, всех привязанностей, потворства своим слабостям, особую важность имел принцип ахимсы – неповреждения жизни. Последователи этой религии считали, что, поскольку индивидуальная душа, являющаяся частью Бога, находится во всех живых существах, надо воздерживаться от причинения вреда не только людям, но и животным и растениям. Следование принципу ахимсы привело и буддизм к отрицательному отношению к жертвоприношениям, хотя последние составляли важную часть ритуалов традиционного индуизма, как и других языческих верований Индии.

 

Жизнь разрушить, хотя бы для молений,

В том нет любви, в убийстве правды нет.

Хотя б за эти жертвоприношенья

И длительная нам была награда,

Живое как могли бы умерщвлять мы?[25]

 

Будда отрицал существование богов, но когда буддизм стал религией, он сам был обожествлен, дав к этому повод словами, что человек может стать выше богов, если победит все свои страсти. В отличие от Веданты буддизм отрицал наличие у человека индивидуальной души, необходимость молитв, священный характер Вед, а в отличие от йоги считал излишними физические упражнения, признавая достаточным духовное сосредоточение. Духовное сосредоточение, или медитация, особенно ценится в модном ныне дзен‑буддизме.

Буддизм выступал против разделения людей на касты, что сыграло большую роль в приобщении к нему простых людей и превращении его в мировую религию, распространенную и в некоторых районах России.

 

1.2. Отношение к обществу. Нравственно‑философская мысль Древнего Китая. Конфуций

 

Мудрый человек не имеет собственного сердца. Его сердце состоит из сердец народа.

 

В отличие от Древней Индии, главными особенностями древнекитайской культуры являются обращенность к проблемам мира, в котором живет человек, и преимущественная нацеленность на исследование взаимоотношений людей в обществе – в семье и государстве. Для всей китайской культуры именно это было основным, и слова Лао‑цзы, взятые в качестве эпиграфа, свидетельствуют об этом. Столь же определенно подходил к этому и Конфуций, сопоставляя собственный личный успех человека с делами в государстве.

 

Есть в Поднебесной путь – будь на виду,

А нет пути – скрывайся.

Стыдись быть бедным и убогим,

Когда в стране есть путь;

Стыдись быть знатным и богатым,

Когда в ней нет пути[26].

 

Итак, если вам завтра предложат стать богатым в нищей стране, лишившейся мощи и достоинства, то вспомните афоризм Конфуция, прежде чем согласиться. Это не значит, впрочем, что можно оправдывать собственное зло влиянием окружающей среды. Человек сам отвечает за свои поступки. «Осуществление человеколюбия зависит от самого человека, разве оно зависит от других людей?» – риторически спрашивал Конфуций.

У древних китайцев не было пантеона богов, а их мифология ограничивается представлением о Небе как создателе всего существующего на земле. Небо в китайской древности понималось как созидательное существо, управляющее миром, волю которого нарушать нельзя. Китайская метафизика ограничивается рассуждениями в древнейшей «Книге перемен» о двух противоположных началах, взаимодействие которых обусловливает специфику вещей, постоянную смену явлений природы и т. д. Эти начала: ян и инь – соответственно мужское и женское, твердое и мягкое, светлое и темное, успешное и неудачное. Отталкиваясь от подобной диалектики, Лао‑цзы и говорил впоследствии, что «когда [все] узнают, что добро является добром, возникает и зло»[27]. Добро и зло – это как бы две стороны одной медали.

Три виднейших мыслителя Древнего Китая – покрытый ореолом таинственности Лао‑цзы, всеми почитаемый Конфуций и мало кому ныне известный Мо‑цзы, который, однако, за четыре с лишним века до Рождества Христова четко сформулировал ту же концепцию любви, что и Иисус Христос.

Лао‑цзы. Лао‑цзы – прозвище и означает «старый учитель». Сведений о его жизни очень мало, но известно, что он был хранителем императорского архива Чжоуского двора – величайшего книгохранилища Древнего Китая. Нам нелегко понять жившего ранее двух других великих китайских философов Лао‑цзы (VI–V вв. до н. э.) не только потому, что основное его понятие дао очень неоднозначно – это и «главное над множеством вещей», и «матерь земли и неба», и «первооснова мира», и «корень», и «путь», – но и потому, что в постижении этого понятия мы не имеем возможности, как и в древнеиндийской и других культурах, опереться на какие‑либо мифологические образы, которые облегчили бы приобщение к дао. Оно столь же неопределенно у Лао‑цзы, как и понятие Неба во всей китайской культуре.

Знакомство с индийской культурой и понятиями нирваны и майи помогает понять, что дао – это то, из чего появляются все вещи, в том числе и само Небо; то, что существовало до возникновения нашего мира. Дао определяется как «корень». Корень находится под землей, его не видно, но он существует до растения, которое из него появляется. Так же первично и невидимо дао, из которого образуется весь мир.

В отличие от понятия нирваны, почитание дао не обязывает объявить реальный мир иллюзией. Китайцы для этого слишком практичны и менее метафизичны, но видимый мир как бы второстепенен. «Внешний вид – это цветок дао, начало невежества. Поэтому великий человек берет существенное и оставляет ничтожное. Он берет плод и отбрасывает его цветок. Он предпочитает первое и отбрасывает второе»[28]. Лао‑цзы отличается от Будды тем, что, исходя из понимания главенства дао, думает не об уходе из мира, а о том, какие отсюда проистекают следствия для жизни. Как жить в мире, в котором господствует дао?

В этом случае дао понимается как основной естественный закон развития природы. Все естественное происходит как бы само собой, без особых потуг личности. Естественному ходу противопоставляется искусственная деятельность человека, преследующего свои эгоистические, корыстные цели. Такая деятельность предосудительна, поэтому основным принципом Лао‑цзы выступает недеяние (увэй). Увэй не есть пассивность, а скорее непротивление естественному ходу событий и деятельность в соответствии с ним. «Поэтому мудрый человек предпочитает недеяние… Он создает и не обладает [тем, что создано], делает и не пользуется [тем, что сделано], завершает дела и не гордится»[29]. Тут мотив «Бхагават‑Гиты», но Лао‑цзы подчеркивает, что «дао мудрого человека – это деяние без борьбы», поскольку естественный закон побеждает сам собой. В применении к правителю (а китайские мыслители всегда давали им советы) это звучит так: «Кто служит главе народа посредством дао, не покоряет другие страны при помощи войск, ибо это может обратиться против него». Увэй – это отказ от деятельности, вступающей в противоречие с естественными законами природы и, стало быть, требующей борьбы. Такое понимание приближается к принципу ахимсы и христианскому «не противься злому», но по другим основаниям.

В соответствии с представлением о благости Неба и, стало быть, естественного закона жизнь по дао оказывается жизнью добродетельной. Добродетель – дэ – есть проявление дао. Доверчивость, доброта и забота о народе отличают мудрого, следующего путем дао. «Добрым я делаю добро и недобрым также желаю добра. Это и есть добродетель, порождаемая дэ. Искренним я верю, и неискренним также верю. Это и есть искренность, вытекающая из дэ. Мудрый человек живет в мире спокойно и в своем сердце собирает мнение народа. Он смотрит на народ как на своих детей»[30]. Взаимоотношения в обществе сопоставляется Лао‑цзы с отношениями внутрисемейными, что присуще китайской традиции. Несмотря на преимущественно метафизический характер учения Лао‑цзы, общая настроенность китайской философии на социальные отношения сказывается и здесь. Единство дао и дэ, добродетели и знания, приводит Лао– цзы к выводу: «Только настоящий человек обладает истинным знанием».

Рассмотрим такое изречение Лао‑цзы: «Когда будут устранены мудрствование и ученость, тогда народ будет счастливее во сто крат; когда будут устранены «гуманность» и «справедливость», тогда народ возвратится к сыновней почтительности и отцовской любви; когда будут уничтожены хитрость и нажива, тогда исчезнут воры и разбойники. Все эти три вещи происходят от недостатка знаний, поэтому нужно указывать людям, что они должны быть простыми и скромными, уменьшать личные желания и освобождаться от страстей»[31]. Здесь и высокая просветительская оценка знаний, и понимание огромного значения нравственного состояния общества, и ирония относительно того, что разговор о мудрости, гуманности и справедливости часто скрывает то обстоятельство, что именно этого в обществе недостает.

В книге «Чжуан‑цзы» сообщается о беседе Лао‑цзы с Конфуцием. Лао‑цзы сказал: «Гуманность и справедливость, о которых ты говоришь, совершенно излишни. Небо и земля естественно соблюдают постоянство, солнце и луна естественно светят, звезды имеют свой естественный порядок, дикие птицы и звери живут естественным стадом, деревья естественно растут. Тебе также следовало бы соблюдать [естественное] дао и его дэ [проявление]. Нет необходимости с усердием распространять учение о гуманности и справедливости… Этим ты только смущаешь народ»[32].

Однако именно признание человеколюбия основой отношений между людьми принесло славу Конфуцию. Ирония Лао‑цзы не смогла помешать Конфуцию, потому что в осмыслении социальных взаимоотношений больше всего нуждалось общество, с опаской взирающее на любую метафизику.

Конфуций. Младший современник Лао‑цзы Конфуций (ок. 551 – ок. 479 до н. э.) отдает традиционную китайскую дань Небу как творцу всех вещей и призывает беспрекословно следовать судьбе, но главное внимание уделяет сознательному конструированию необходимых для нормального функционирования общества социальных связей. Родился «учитель Кун» в бедной простой семье, рано остался сиротой и познал нужду, хотя, по преданию, происходил из царского рода. Он занимал невысокие должности в царстве Лу, путешествовал, а вернувшись на родину, жил в окружении многочисленных учеников.

Основное произведение Конфуция «Лунь юй» («Беседы и суждения») было записано его учениками и пользовалось на протяжении всей истории Китая таким влиянием, что его даже заставляли заучивать наизусть в школах. Суть учения Конфуция в том, как сделать счастливым государство через рост нравственности прежде всего высших слоев общества, а затем и низших. «Если руководить народом посредством законов и поддерживать порядок при помощи наказаний, народ будет стремиться уклониться [от наказаний] и не будет испытывать стыда. Если же руководить народом посредством добродетели и поддерживать порядок при помощи ритуалов, народ будет знать стыд и он исправится»[33].

Нравственный образец для Конфуция – благородный муж: преданный, искренний, верный, справедливый. «Благородный муж ко всему подходит в соответствии с долгом; совершает поступки, основываясь на ритуалах, в словах скромен, в поступке правдив»[34]. Главная характеристика благородного мужа – «человеколюбие» (жэнь). «Тот, кто искренне стремится к человеколюбию, не совершит зла». «Тот, кто способен проявлять в Поднебесной пять [качеств], является человеколюбивым… Почтительность, обходительность, правдивость, сметливость, доброта. Если человек почтителен, то его не презирают. Если человек обходителен, то его поддерживают. Если человек правдив, то ему доверяют. Если человек сметлив, он добивается успеха. Если человек добр, он может использовать других»[35]. Слово «использовать» следует понимать здесь, конечно, не в привычном сугубо утилитарном смысле.

Жэнь – в первую очередь отношения между отцом и сыновьями, братьями, друзьями, государством и чиновниками, а затем между людьми вообще. «Почтительность к родителям и уважительность к старшим братьям – это основа человеколюбия»[36]. Государство, по Конфуцию, должно напоминать большую семью, в которой дети‑подданные почитают родителей и любят друг друга как братья. Правильное управление государством – основа благосостояния народа. Во главе государства должны стоять мудрые люди, а самые знаменитые и лучшие правители – это совершенномудрые, которые от рождения несут в себе знание, дарованное Небом, и передают его людям. Правитель должен быть «величественным, но не заносчивым; строгим, но не жестоким»[37]. Искусство управления заключается в «исправлении имен», т. е. в том, чтобы каждого поставить на должность, на которой он способен приносить наибольшую пользу государству.

Стремление к реалистичности привело к формулированию Конфуцием принципа «золотой середины» – избегания крайностей в деятельности и поведении. «Золотая середина» как добродетельный принцип является наивысшим принципом, но «народ давно уже не обладает им»[38]. Конфуций также одним из первых провозгласил принцип, который красной нитью пройдет через всю историю этики, а именно: «Не делай людям того, чего не желаешь себе».

Большое значение в истории Китая и в учении Конфуция занимало следование раз навсегда заведенным ритуалам и церемониям. Будда отказался от жертвоприношений, следуя принципу ахимсы. А Конфуций сказал желавшему положить конец древнему обычаю принесения в жертву животных: «Ты заботишься о баране, а я забочусь о ритуале»[39]. «Не нарушай [принципов]…» – «Что это значит?» Учитель ответил: «При жизни родителей служить им, следуя ритуалу. Когда они умрут, похоронить их в соответствии с ритуалом и приносить им жертвы, руководствуясь ритуалом»[40]. «Использование ритуала, – считает Конфуций, – ценно потому, что оно приводит людей к согласию»[41].

Ритуал ограничивает поступки людей теми, которые освящены и проверены традицией. «Почтительность без ритуала приводит к суетливости; осторожность без ритуала приводит к боязливости; смелость без ритуала приводит к смутам; прямота без ритуала приводит к грубости»[42]. Встречаем у Конфуция и много других мыслей относительно правил общежития: «Не печалься о том, что люди тебя не знают, а печалься о том, что ты не знаешь людей»[43]; «В дела другого не входи, когда не на его ты месте»[44]; «Слушаю слова людей и смотрю на их действия»[45].

Путь Конфуция, как разъясняли его ученики, «лишь преданность и сострадание». «Учитель, – сообщали они, – категорически воздерживался от четырех вещей: не вдавался в пустые размышления, не был категоричным в своих суждениях, не проявлял упрямства и не думал себе о лично»[46].

Понимая значение знания, Конфуций предостерегал от преувеличенного представления о собственных знаниях («Зная что‑либо, считай, что знаешь; не зная, считай, что не знаешь, – это и есть [правильное отношение] к знанию»[47]) и подчеркивал важность соединения обучения с размышлением. «Напрасно обучение без мысли, опасна мысль без обучения»[48].

Ученик Конфуция Мэн‑цзы выделил в соответствии со взглядами учителя четыре основных элемента этики: жэнь, и (чувство долга), ли (ритуал, исполнение норм и форм поведения), чжи (познание, подразумевающее знание этических добродетелей). «Например, гуманность выражается в отношениях между отцом и сыном, чувство долга, справедливости – в отношениях между правителями и подданными, чувство исполнения соответствующих норм и форм поведения – в отношениях между хозяином и гостями, знание – в следовании за мудрецом»[49].

Мо‑цзы. Однажды ученики спросили Конфуция: «Можно ли всю жизнь руководствоваться одним словом?» Конфуций ответил: «Это слово – взаимность». Мысли – тель‑практик понимал важность общения людей на основе согласия и взаимной помощи. Но как в любой другой культуре, в китайской существовали утописты‑идеалисты (в смысле стремления к идеалам). И величайшему из них Мо– цзы (ок. 479 – ок. 400 до н. э.) было мало просто взаимности. Ссылаясь опять‑таки на волю Неба, он изрек: «Повиновение велению Неба – это взаимная любовь и взаимная выгода»[50]. Об опасности стремления к выгоде только для себя, эгоистической выгоде говорил Конфуций: «Когда исходят лишь из выгоды, то множат злобу»[51]. Но в понимании значения любви Конфуций остановился на полпути:

«Знающему далеко до любящего; любящему далеко до радостного»[52]. Мо‑цзы же совершил настоящую любовную революцию.

Утопизм Мо‑цзы в том, что все свои представления он взял, в отличие от Конфуция, для которого образцом была семья, в буквальном смысле слова с неба. «Нет ничего более подходящего, чем принять за образец Небо. Действия Неба обширны и бескорыстны. Оно щедро [и не кичится] своими достоинствами, его сияние длительно и не ослабляюще»[53]. Вопреки Лао‑цзы, который в полемике с Конфуцием сказал, что «Небо и земля не обладают гуманностью и они относятся ко всем существам, как к траве и животным», Мо‑цзы считал, что «Небо непременно желает, чтобы люди взаимно любили друг друга и приносили друг другу пользу, но Небу неприятно, если люди делают друг другу зло, обманывают друг друга»[54]; «Небо любит справедливость… Небо не хочет, чтобы большое царство нападало на малое, сильная семья притесняла слабую маленькую семью, чтобы сильный грабил слабого, хитрый обманывал наивного, знатный кичился перед незнатным. Это все то, что противно воле Неба»[55].

Принцип всеобщей любви Мо‑цзы сформулировал в очень четкой форме, противопоставив любовь всеобщую и любовь отдельную, эгоистическую. Отметим, что любовь в понимании Мо‑цзы касается прежде всего отношений между людьми, а не отношения к Богу, как в христианстве.

Подобно всем великим утопистам, Мо‑цзы создал свою концепцию идеального государства и даже представление о трех последовательных фазах общественного развития: от эры «неустройства и беспорядков» через эру «великого благоденствия» к обществу «великого единения». Чем не привлекательная перспектива! Ведь все люди хотят перехода от неустройства и беспорядков к благоденствию и единению.

В отличие от Конфуция Мо‑цзы отрицал судьбу, необходимость ритуалов, преклонение перед древними обычаями, а также изучение музыки, стрельбы из лука и пр. Взгляды Мо‑цзы были очень популярны в IV–III вв. до н. э., но потом реализм Конфуция все же победил в практичной душе китайца.

Проповедь не очень понятной естественности (Лао‑цзы) и противопоставляемое ему искусственное конструирование межчеловеческих отношений (Конфуций), реакции на него‑демократическая (всеобщая любовь Мо‑цзы) и государственно‑иерархическая («законники», которые превыше всего ставили подчинение законам государства) – так развивалась нравственно‑философская мысль Древнего Китая. За многочисленными различиями мы без труда замечаем главные моменты: недеяние Лао‑цзы, человеколюбие как способ избавления от зла Конфуция, всеобщая любовь Мо‑цзы. Насколько неясен Лао‑цзы, настолько почти банален Конфуций и столь же понятен, но невыполним Мо‑цзы. Остается вздохнуть: как было бы хорошо, если бы все всех любили, однако сие невозможно. Но сказанные хорошие слова остаются и повторяются вновь в мировой культуре.

Итак, древнеиндийская и древнекитайская мысль сформулировали свои варианты решения основных проблем, стоящих перед человеком: отношение к жизни и смерти и отношение к другим людям. Тем самым была заложена содержательная основа этики как науки. Но для того, чтобы наука действительно сформировалась, нужны были формальные предпосылки: метод получения результатов и их общезначимость. Это обеспечила древнегреческая философия, начиная с Сократа, о котором Диоген Лаэртский сказал, что он «ввел этику».

 

 

Глава 2

Античная этика

 

Поиск общечеловеческой истины. Сократ и зарождение этики в Древней Греции

 

Я ищу только истину.

 

Жизнь. О жизни и взглядах Сократа известно немало, но так как сам Сократ ничего не писал, то мы судим о нем по книгам его учеников и прежде всего Ксенофонта и Платона. В отличие от конкретных наук, истины которых все равно были бы открыты не тем, так другим ученым, в философских рассуждениях огромное значение имеет личность философа, его воспитание, характер и мироощущение. Поэтому мы уделим особое внимание личности Сократа, которого К. Маркс назвал «олицетворением философии». В качестве иллюстративного материала мы будем пользоваться книгой жившего в конце II – начале III вв. до н. э. античного философа Диогена Лаэртского «О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов», оставившего нам очень много важных и любопытных подробностей о жизни и взглядах философов древности.

Сократ, сын скульптора и повивальной бабки, первым стал рассуждать об образе жизни и первым из философов был казнен по суду. Поняв, что философия физическая людям безразлична, он стал рассуждать о нравственной философии по рынкам и мастерским.

Так как в спорах он был сильнее, то нередко его колотили и таскали за волосы, а еще того чаще осмеивали и поносили; но он принимал все это, не противясь. Однажды, даже получив пинок, он это стерпел, а когда кто‑то подивился, он ответил: «Если бы меня лягнул осел, разве стал бы я подавать в суд?» Все время он жил в Афинах и с увлечением спорил с кем попало не для того, чтобы переубедить, а для того чтобы доискаться до истины.

Он занимался физическими упражнениями и отличался добрым здоровьем. Во всяком случае он участвовал в походе под Амфиполь, а в битве при Делии спас жизнь Ксенофонту, подхватив его, когда тот упал с коня. Среди повального бегства афинян он отступал, не смешиваясь с ними, и спокойно оборачивался, готовый отразить любое нападение. Воевал он и при Потидее. Это там, говорят, он простоял, не шевельнувшись, целую ночь.

Он отличался твердостью убеждений и приверженностью к демократии. Это видно из того, что он ослушался Крития с товарищами, когда они велели привести к ним на казнь Леонта Саламинского, богатого человека; он один голосовал за оправдание десяти стратегов. Он отличался также достоинством и независимостью. Однажды Алкивиад… предложил ему большой участок земли, чтобы выстроить дом; Сократ ответил: «Если бы мне нужны были сандалии, а ты предложил бы мне для них целую бычью кожу, разве не смешон бы я стал с этим подарком?» Часто он говаривал, глядя на множество рыночных товаров: «Сколько же есть вещей, без которых можно жить!»

И он держался настолько здорового образа жизни, что, когда Афины охватила чума, он один из немногих остался невредимым. Своим простым житьем он гордился, платы ни с кого не спрашивал. Он говорил, что лучше всего ешь тогда, когда не думаешь о закуске, и лучше всего пьешь, когда не ждешь другого питья: чем меньше человеку нужно, тем ближе он к богам.

Он говорил, что это удивительно: всякий человек без труда скажет сколько у него овец, но не всякий может назвать, скольких он имеет друзей – настолько они не в цене. Он говорил, что есть только одно благо – знание и одно только зло – невежество. Богатство и знатность не приносят никакого достоинства, напротив, приносят лишь дурное.

Уже стариком он учился играть на лире: разве неприлично, говорил он, узнавать то, чего не знал? Он говорил, что его демоний предсказывает ему будущее; что хорошее начало не мелочь, хотя начинается с мелочи; что он знает только то, что ничего не знает.

Однажды он позвал к обеду богатых гостей, и Ксантиппе, его жене, было стыдно за свой обед. «Не бойся, – сказал он, – если они люди порядочные, то останутся довольны, а если пустые, то нам до них дела нет». Он говаривал, что сам он ест, чтобы жить, а другие люди живут, чтобы есть.

Удивительно, говорил он, что ваятели каменных статуй бьются над тем, чтобы камню придать подобие человека, и не думают о том, чтобы самим не быть подобием камня. Он утверждал, что надо принимать даже насмешки комиков: если они поделом, то это нас исправит, если нет, то это нас не касается.

Алкивиад твердил ему, что ругань Ксантиппы непереносима; он ответил: «А я к ней привык, как к вечному скрипу колеса…» Однажды среди рынка она стала рвать на нем плащ; друзья советовали ему защищаться кулаками, но он ответил: «Зачем? Чтобы мы лупили друг друга, а вы покрикивали «Так ее, Сократ! Так его, Ксантиппа!»?»

Ксенофонт в «Воспоминаниях о Сократе» пишет, что Сократ «обладал больше всех на свете воздержанием в любовных наслаждениях и в употреблении пищи, затем способностью переносить холод, жар и всякого рода труды и к тому же такой привычкой к умеренности в потребностях, что при совершенно ничтожных средствах совершенно легко имел все в достаточном для него количестве»[56]. Он говорил, что «легкое времяпрепровождение и удовольствия, получаемые сразу, без труда, ни телу не могут дать крепости, ни душе не доставляют никакого ценного знания; напротив, занятия, соединенные с упорным трудом, ведут к достижению нравственного совершенства»[57].

Современники отмечали силу воздействия Сократа на окружающих. Один из собеседников вспоминал, что он цепенел от речей Сократа. Слушателям казалось, что нельзя дальше жить так, как они жили. Порой Сократ иронизировал над людскими пороками, и это служило источником обиды.

Этика. Сократ подчеркивал общечеловеческий характер этики. Софисты были правы, говоря, что боги различны у разных народов, но нравственные ценности должны быть одинаковы для всех людей. Известному софисту Протагору принадлежит изречение: «Человек есть мера всех вещей». Но если для софиста мера вещей – индивидуальный человек, то для Сократа – человек как родовое существо.

Прежние религиозные воззрения и нравственные нормы софисты подвергли анализу и критике, но Сократ пошел дальше их. Его позиция была конструктивной, поскольку он заложил основы новой нравственности, базирующейся на мудрости и вырабатывающей общезначимые ценности. С Сократа начинается этический этап развития греческой философии и философии вообще.

Диоген Лаэртский имел право сказать, что Сократ «ввел этику»[58], потому что Сократ выдвинул формальные основания для создания новой науки и разработал ее метод. Науки существуют постольку, поскольку их истины справедливы для всех. Если бы для одного 2x2 было равно 4, для другого – 5, для третьего – 6, не было бы математики. То же самое и в сфере морали. И здесь надо узнать, сколько будет 2x2, и, узнав, все люди будут вести себя, как считал Сократ, в соответствии с этим.

Общепринятые нормы человеческих поступков существуют, по Сократу, потому, что существует общезначимое знание. Надо сообщить его людям, точнее, помочь прийти к нему самим, и тогда все будут вести себя одинаково и перестанут ссориться и воевать друг с другом. Знание добродетели заложено внутри человека, и его выявление ведет к всеобщему счастью.

Существует противоречие в том, что, с одной стороны, человек – мера всех вещей, а с другой – моральные нормы универсальны. Сократ преодолевает его созданием своего метода. Сократ отличался от софистов тем, что он не просто учил, т. е. передавал знания, а пользовался методом приведения людей к истине, благодаря которому каждый человек приходил к ней сам.

Довести до сознания индивида дремлющее в нем знание призван был сократовский метод спора как «духовного повивального искусства». Мать Сократа была повивальной бабкой, и он считал, что спорить надо так, чтобы путем последовательных рациональных шагов мысли человек сам приходил к истине, поскольку истину нельзя внушить, а можно только самостоятельно открыть ее для себя.

Основным в учении Сократа было то, что к благу, даваемому общезначимым знанием, каждый приходит, что называется, своим умом. Никакие внешние предписания не могут заставить человека вести себя хорошо. Он сам должен понять, что надо поступать именно так, но ему можно помочь «родить плод добродетели». Отвечая на обвинения, Сократ говорил, что никогда никого ничему не учил, а только не препятствовал другим задавать ему вопросы и задавал вопросы сам. Это и составляло суть того метода диалога и приведения к истине – майовтики, который исповедовал Сократ. Однако для того, чтобы дремлющее в душе человека знание проявилось, надо, чтобы он совершил над собой усилие познать то, что заложено в нем. Сократ обратил внимание человека к самому себе, призвал его к самопознанию. Отсюда афоризм, который он часто повторял: «Познай самого себя». Это важнейший принцип, с которого берет свое начало этика как практическая философия, размышляющая не над тем, как устроен мир, а над тем, что в этом мире делать человеку и кто он такой.

Благо не то, что индивиду в какое‑то мгновение кажется таковым, а то, что при всяких обстоятельствах и каждым на основании его собственного усмотрения признается благом. Если что‑то признается хорошим, то это хорошо для всех, а не для кого‑то одного. Коль скоро достижение общего знания ведет к общим нормам поведения, всякий зол не по собственной воле, а лишь по неведению. Таким образом, Сократ предложил способ, как сделать всех людей добрыми.

«Между мудростью и нравственностью Сократ не находил различия: он признавал человека вместе и умным и нравственным, если человек, понимая, в чем состоит прекрасное и хорошее, руководится этим в своих поступках и, наоборот, зная, в чем состоит нравственное безобразное, избегает его… Сократ утверждал также, что и справедливость, и всякая другая добродетель есть мудрость. Справедливые поступки и вообще поступки, основанные на добродетели, прекрасны и хороши. Поэтому люди, знающие, в чем состоят такие поступки, не захотят совершать никакой другой поступок вместо такого, а люди не знающие не могут их совершать и даже если попытаются совершить, впадают в ошибку»[59].

Все основные направления учения Сократа были связаны между собой, выявляя своеобразную структуру его духа. «Познай самого себя» происходило из утверждения, что «добродетель есть знание», и, стало быть, нравственное совершенство личности невозможно без познания своих способностей и сил. «Кто не знает своих способностей, не знает себя. Кто знает себя, тот знает, что для него полезно, и ясно понимает, что он может и чего не может»[60]. Зная свои силы, делая, что он может, человек добивается успеха.

Особый интерес с точки зрения этики представляет взгляд Сократа на сопротивление злу. Лучше терпеть несправедливость, чем причинять ее, хотя и то и другое плохо, считает Сократ. В платоновском «Горгии» есть такой диалог.

«Пол. Значит тот, кто убивает, кого считает нужным, и убивает по справедливости, кажется тебе жалким несчастливцем!

Сократ. Нет, но и зависти он не вызывает.

Пол. Разве ты не назвал его только что несчастным?

Сократ. Того, кто убивает не по справедливости, друг, не только несчастным, но вдобавок и жалким, а того, кто справедливо, – недостойным зависти.

Пол. Кто убит несправедливо, – вот кто, поистине, и жалок, и несчастен!

Сократ. Но в меньшей мере, чем его убийца, и менее того, кто умирает, неся справедливую кару.

Пол. Это почему же, Сократ?

Сократ. Потому, что худшее на свете зло – это творить несправедливость.

Пол. В самом деле худшее? А терпеть несправедливость не хуже?

Сократ. Ни в коем случае!

Пол. Значит, чем чинить несправедливость, ты хотел бы скорее ее терпеть?

Сократ. Я не хотел бы ни того, ни другого. Но если бы оказалось неизбежным либо творить несправедливость, либо переносить ее, я предпочел бы переносить.

Пол. Значит, если бы тебе предложили власть тирана, ты бы ее не принял?

Сократ. Нет, если под этой властью ты понимаешь то же, что и я»[61].

И окончательный вывод Сократа: «Как много было доводов, а все опрокинуты, и только один стоит твердо‑что чинить несправедливость опаснее, чем терпеть, и что должно не казаться хорошим человеку, но быть хорошим и в частных делах, и в общественных, и это главная в жизни забота»[62]. Диалог «Горгий» относится к начальному периоду творчества Платона, когда он, как считается, наиболее точно передавал мысли Сократа. В этом диалоге объясняется и суд над Сократом и его почти добровольная смерть. Сократ поступил так, как считал нужным в соответствии со своими взглядами.

Критический ум философов часто приводил к неприятностям для них. Настоящий философ – революционер духа. Ему необходим принципиальный ум и огромное мужество доходить до крайних теоретических выводов из какого‑либо взгляда. «Философ должен отважиться стать мудрым, отважиться стать революционером в области мышления»[63].

Сократ был обвинен в том, что «он не признает богов, которых признает город, и вводит других, новых богов. Обвинялся он и в развращении молодежи. Требуемое наказание – смерть»[64]. Обвиняя его в непризнании почитаемых богов и введении новых, судьи были правы в том смысле, что он начал думать о предпосылках человеческого поведения, став одним из первых этических мыслителей. Сократ был религиозен. «Тем не менее его острейший ум, его критически направленная философия смущали очень многих. И афиняне решили так, что уж лучше не будет самого Сократа с его чересчур критическим умом, чем будет поколеблена старинная вера и благочестие»[65].

Диоген Лаэртский свидетельствует: «Защитительную речь для Сократа написал Лисий; философ, прочитав ее, сказал: «Отличная у тебя речь, Лисий, да мне она не к лицу», – ибо слишком явно речь это была скорее судебная, чем философская. «Если речь отличная, – спросил Лисий, – то как же она тебе не к лицу?» – «Ну, а богатый плащ или сандалии разве были бы мне к лицу?» – отвечал Сократ». Он отверг все обвинения, на суде держался смело, даже надменно, если смотреть по его речам. «Судьи стали определять ему кару или пеню; Сократ предложил уплатить двадцать пять драхм… Судьи зашумели, а он сказал: «По заслугам моим я бы назначил себе вместо всякого наказания обед в Пританее». Его приговорили к смерти, и теперь за осуждение было подано еще на 80 голосов больше. Когда ему сказали: «Афиняне тебя осудили на смерть», он ответил: «А природа осудила их самих».

«Ты умираешь безвинно», – говорила ему жена; он возразил: «А ты бы хотела, чтобы заслуженно?»[66]. Сократ мог бежать из тюрьмы, но не захотел этого сделать. Он отвечал, что всю жизнь подчинялся законам демократии и до конца останется этому верен. В назначенный час он выпил чашу с ядом. В добровольной по сути смерти Сократа проявилось его понимание законов как не подлежащих нарушению, поскольку они приняты всеми. Если я следовал законам, рассуждал Сократ, когда они защищали меня, то я должен исполнять их и когда они наказывают меня. Если закон плох, его надо менять, но пока он существует в таком виде, ему надо подчиняться. Здесь проявилось понимание Сократом государства как «республики», т. е. общего достояния.

Фундаментом добродетели является, по Сократу, не внешнее соблюдение нравственных предписаний, но познание их необходимости. Мудрость в том, чтобы поступать правильно и жить справедливо в обществе. Мораль впервые начинает вырабатываться самим человеком в процессе самопознания, и это соответствует демократическому утверждению законов в древнегреческом государстве. Общие для всех нравственные нормы, будучи объективной и общечеловеческой истиной, воплощаются, по Сократу, в божественных и государственных законах, которым каждый должен сознательно следовать и которые никому не дозволено нарушать. Поэтому Сократ и отказался бежать из тюрьмы, продемонстрировав единство убеждения и поведения. Если бы он бежал, это свидетельствовало бы о том, что законы государства можно не исполнять. Отказываясь бежать, Сократ говорит, что его демоний ни разу не дал ему понять, что он поступает неправильно. Демоний здесь иное слово для обозначения совести как внутреннего источника нравственности. Сократ считал, что больше всего надо ценить не просто жизнь, а жизнь хорошую, достойную, добродетельную. Он действовал на других не своими текстами, а поступками, и впечатление на афинян они производили громадное.

Самопознание в учении Сократа выступает источником всех свойств, благодетельных для индивида и для общества, и, стало быть, ведет к идеалу общежития. Воля, желания играют второстепенную роль, что и продемонстрировал Сократ друзьям, уговаривающим его бежать. Будучи человеком, у которого воля и желания всецело подчинялись разуму, Сократ распространил это на всех людей. При предпосылке, что добродетель и знание тождественны, вне поля зрения остаются чувства и желания обычного человека. Размышлениями о добродетели не исчерпывается этика в ее завершенном виде, этим только закладываются ее основы.

Что же касается философии в целом, то предпосылками ее становления как дисциплины служит введение отвлеченных сущностей, а окончательно укрепляется она тогда, когда эти сущности начинают рассматриваться как понятия, формирующиеся в мозгу человека и выступающие в качестве предмета мышления. От вечных и неизменных понятий берет начало философия, и именно они – гарант бессмертия человеческого духа. В данном пункте философия освобождается от подчинения мифу (так как имеет дело с понятиями) и религии (так как формирует собственное объяснение бессмертия человека через вечность его духа). Сократ был одним из первых философов, и с него начинается этика как одна из основных философских дисциплин. Сократ сформулировал определенное этическое мировоззрение и своей жизнью и смертью подтвердил верность своим взглядам. И если мы поверим одному из современных философов, что истина есть то, за что человек может умереть, то Сократ истину нашел.

У Сократа было много учеников, которые образовали целые школы: киренаики, киники, мегарцы и т. д. Подобно древнеиндийскому мифу о сотворении людей из тела Брахмы, можно сказать, что из Сократа вышла вся античная этика: из его разума – академики и перипатетики, из его чувств – киники и киренаики, из его иронии – скептики, из его смерти – стоики.

Наиболее известным учеником Сократа был Платон. Сократ выработал принцип единства понятий, который позволил Платону создать свой особый «мир идей». Ему осталось выделить эти понятия в особое место, отделив их от чувственного мира. К Платону мы обратимся в следующем разделе. Здесь же отметим неизбежное противоречие, разворачивающееся во всем последующем развитии этики. Этика – практическая дисциплина и должна воспитывать людей примером, что и делает Сократ. Его последователи создавали развернутые этические системы, но все далее отходили от практической деятельности, а, как хорошо понял уже Аристотель, одним обучением человека лучше не сделаешь.

 

Мир идей» и этика Платона

 

Сократ отождествил законы, принятые в Афинском государстве, с истиной, и незаслуженное обвинение и казнь доказали как его мужество и верность своим взглядам, так и их уязвимость. В этом смысле можно сказать, что смерть Сократа стала источником прозрения для его последователей, и прежде всего для Платона, который понял, что даже принятые большинством населения законы могут не быть правильными, а истина и благо должны иметь объективный характер.

Жизнь. Платон – самый известный из учеников Сократа. О взглядах и деятельности самого Сократа мы узнаем прежде всего из произведений Платона, поскольку сам Сократ ничего не писал. В диалогах Платона именно Сократ чаще всего является главным действующим лицом.

Прозванный Платоном «широким» за крепкое телосложение, он в юности много путешествовал, в том числе в Италию и Египет, а возвратившись в Афины после неудачной поездки в Сицилию к тирану Дионисию, купил себе сад в афинском пригороде, называвшийся в честь героя Академа, и основал свою философскую школу. Она прославила не только самого Платона, но и слово «академия», которым теперь называют самые престижные научные учреждения. Платоновская Академия просуществовала 1000 лет и была закрыта византийским императором Юстинианом в 529 г. С ее закрытием закончилась античная философия.

Хотя жизнь Платона не очень ярка внешними событиями, он является примером теоретика‑мечтателя, который хотел практически применить свои идеи в масштабе небольшого государства. С этой целью он трижды отправлялся в Сицилию к тиранам Дионисию Старшему и Дионисию Младшему, чтобы устроить в их стране идеальное общество, основанное на его идеях. Платон считал, что коль скоро философы являются наиболее мудрыми из людей и, стало быть, самыми добродетельными, то они и должны управлять государством. Однако все кончилось тем, что Дионисии прогнали Платона и даже хотели продать его в рабство. Таким образом, хотя Платон в отличие от Сократа и не был судим и приговорен к казни, его мысли также не были воплощены в жизнь. Но у Платона, как и у Сократа, было много учеников. Надпись на алтаре, воздвигнутом в честь Платона, принадлежит самому известному из его учеников – Аристотелю: «Пришедший в славную землю Кекропии благочестиво учредил алтарь святой дружбы мужа, которого дурным и хвалить не пристало; он единственный или, во всяком случае, первый из смертных показал очевидно и жизнью своей и словами, что благой человек одновременно является и блаженным; но теперь никто и никогда не сумеет уже этого понять»[67].

Платон, подобно своему учителю, проявил мужество и в боях, и в мирной жизни. «Говорят также, что он один заступился за военачальника Хабрия, когда тому грозила смерть, и никто другой из граждан на это не решился; и когда он вместе с Хабрием шел на акрополь, ябедник Кробил встретил его и спросил: «Ты заступаешься за другого и не знаешь, что тебя самого ждет Сократова цикута?» – а он ответил: «Я встречался с опасностями, сражаясь за отечество, не отступлю и теперь, отстаивая долг дружбы»[68].

Этика. А вот что сообщает Диоген о взглядах Платона: «Душу он полагал бессмертною, облекающуюся во многие тела попеременно; начало души – числовое, а тела – геометрическое; а определял он душу как идею повсюду разлитого дыхания. Душа само движется и состоит их трех частей: разумная часть ее имеет седалище в голове, страстная часть – в сердце, а вожделительная – при пупе и печени»[69].

Порожденный мир един, поскольку он чувственно воспринимаем, будучи устроен богом. Мир одушевлен, ибо одушевленное выше, чем неодушевленное. Мир есть изделие, предполагающее наилучшую причину[70]. О благе и зле он говорил так. Конечная цель заключается в том, чтобы уподобиться богу. Добродетель довлеет себе для счастья. Правда, она нуждается в дополнительных средствах – и в телесных, каковы силы, здоровье, здравые чувства, и в сторонних, каковы богатство, знатность и слава. Тем не менее без всего этого мудрец будет счастлив[71]. Благо бывает душевное, телесное и стороннее. Душевное благо – это, например, справедливость, разумение, мужество, здравомыслие и прочее подобное. Телесное благо – красота, хорошее сложение, здоровье, сила. Стороннее благо – друзья, счастье отечества, богатство[72].

Государственная власть бывает пяти родов: демократическая, аристократическая, олигархическая, царская и тираническая. «Демократическая власть – это та, при которой государством правит большинство, по своему усмотрению назначая законы и правителей. Аристократия – та, при которой правят не богатые, не бедные, не знаменитые, но первенство принадлежит лучшим людям в государстве. Олигархия (правление немногих) – та, где власти избираются по достатку: ведь богатых всегда меньше, чем бедных. Царская власть бывает или по закону, или по происхождению… Тирания – это власть единого правителя, достигнутая хитростью или силой»[73].

«Все сущее бывает или злом, или благом, или безразличным. Злом мы называем то, что всегда приносит вред: безрассудство, неразумие, несправедливость и прочее подобное. Благом мы называем противоположное этому. Ни зло, ни благо – это то, что иногда полезно, иногда вредно (например, гулять, сидеть, есть) или вовсе не полезно и не вредно»[74].

Одним из главных достижений Платона является то, что он разработал концепцию, в соответствии с которой помимо нашего чувственного мира, который мы видим, слышим и т. д., существует еще мир сверхчувственный – мир идей. Наши понятия, которыми мы пользуемся, когда говорим: парта, дом, человек и т. п. – есть лишь отпечатки невидимого мира, существующего, но не данного нам в ощущениях, т. е. существуют не только отдельные дома, но и «дом» как таковой, как идея дома.

Платон действовал на основе уверенности Сократа в том, что благо – это то, что делает человека хорошим. Но как удостовериться в том, что идея блага общечеловечна, а не каждый понимает его по‑своему? Платон рассматривает возражение Менона о том, что у разных возрастных групп, полов своя добродетель. «А что же общее у всех видов добродетели», – задает вопрос Платон. И отвечает: «Идея добродетели». Что выше: благо какого‑нибудь человека, нации, класса или благо как идея? Отталкиваясь от представления Сократа о благе как таковом в общечеловеческом смысле, Платон создал «мир идей» с идеей блага как высшей. В этом смысле Платон действительно был учеником и продолжателем дела Сократа.

Надо, чтобы существовала объективная основа общечеловеческих ценностей, определяющая взгляды человека как такового. Это и обеспечивает «мир идей», а доказательством того, что мир идей задуман, исходя из этических задач, служит, во‑первых, то, что высшая идея – идея блага, во‑вторых, то, что диалоги, в которых сформулировано представление о мире идей, примыкают к сократическим, посвященным этическим проблемам, а сами содержательно посвящены им же; и, наконец, в‑третьих, то, что идеи Платона – это одновременно и идеалы.

Мир идей напоминает таблицу умножения, которую мы не слышим и не видим, но которой пользуемся при расчетах, когда, например, строим дом и т. д. Эти идеи есть как бы реально существующие вне нас отпечатки наших понятий, но Платон, наоборот, именно понятия, возникающие в мозгу человека, считал отпечатками мира идей, который представлялся ему даже более реальным, чем мир, подвластный нашим чувствам. Платон сравнивал людей, живущих на Земле, с обитателями пещеры, которым видны через единственное отверстие лишь тени проходящих по поверхности существ. В «стране идей» все совершенно и прекрасно, и каждая идея представляет собой вечный образец всего, что производит природа. «У Платона отношение идеи и материи мыслится как отношение отца и матери, а возникающее от этого брака детище есть любая реальная вещь»[75]. Каждая идея представляет собой и идеал, к осуществлению которого на Земле следует стремиться. Платон соглашается с другими выдающимся древнегреческим философом Гераклитом, что в нашем мире все течет и все изменяется, но мир идей неизменен, как неизменны боги. Вот что об этом пишет Аристотель: «Смолоду сблизившись прежде всего с Кратилом и гераклитовскими воззрениями, согласно которым все чувственно воспринимаемое постоянно течет, а знания о нем нет, Платон и позже держался таких же взглядов. А так как Сократ занимался вопросами нравственности, природу же в целом не исследовал, а в нравственности искал общее и первый обратил свою мысль на определения, то Платон, усвоив взгляд Сократа, доказывал, что такие определения относятся не к чувственно воспринимаемому, а к чему‑то другому, ибо, считал он, нельзя дать общего определения чему‑либо из чувственно воспринимаемого, поскольку оно постоянно изменяется. И вот это другое из сущего он назвал идеями, а все чувственно воспринимаемое, говорил он, существует помимо них и именуется сообразно с ними, ибо через причастность эйдосам (идеям. – А. Г., Т. Г.) существует множество одноименных с ними [вещей]»[76].

Величие Платона в том, что он построил свое учение на всем материале предшествующей философии. Помимо Гераклита и Сократа, он использовал и представление Демокрита о том, что все состоит из мельчайших частиц – атомов (Демокрит использовал для их обозначения также слово «идея»), и учение Пифагора о том, что в основе всех вещей лежат числа, осуществив тем самым глубокий и всесторонний синтез древнегреческой философии.

Высшая из идей – идея блага. Мудрость как высшая из добродетелей – в этом Платон соглашался с Сократом – представляет собой познание идеи блага и способность воплотить ее в жизнь. «Страна идей» нужна была Платону для обоснования возможности познания вещей в мире, в котором «все течет и все изменяется» (ведь Платон соглашался с Гераклитом, что дважды нельзя даже войти в одну и ту же реку). Еще она нужна была, потому что этим Платон объяснял убеждение Сократа, что все люди приходят к одинаковым мыслям, ведь идеи по природе своей одинаковы для всех и содержатся в одном месте, откуда люди получают их. Наконец, есть еще одна причина. Платоновское учение характеризует страстное влечение к идеальному сверхчувственному миру (от него пошло выражение «платоническая любовь») и стремление сделать действительность насколько возможно полным отражением идеала (из– за чего он чуть было не поплатился жизнью, пытаясь устроить идеальное государство).

Платон создал объективную основу, дающую возможность постичь общезначимую для всех нравственную истину (т. е. узнать, что такое хорошо и что такое плохо) – сверхчувственный мир идей, и тем самым продолжил дело Сократа по созданию этики, сделав истины этики столь же объективными, как и истины математики и других наук. К этим истинам можно прийти через диалог и спор и через воспоминание мира идей, поскольку с ним нас связывает душа. Платон укрепил формальные основы этики, разработав представление о всеобщем разумном мире идеалов.

Души, по Платону, созерцали вечные идеи еще до того, как попали в тело человека, и они существуют после его смерти. Душа обрекается на земное существование на 10 тысяч лет и после смерти тела каждый раз попадает на небо или в Аид, смотря по поведению человека при жизни. Этим же определяется и то, в кого она снова воплотится. «Кто предавался чревоугодию, беспутству и пьянству… перейдет, вероятно, в породу ослов или им подобных животных»[77]. Это происходит на тысячном году пребывания души в потустороннем мире, и, таким образом, общее количество воплощений души, по Платону, равно 10. Душа способна к созерцанию мира идей и воспоминанию о своем пребывании в нем и благодаря этому идеи становятся доступны человеку.

Эти мысли Платона могут показаться странными и нелепыми, но безотносительно к происхождению души наличие врожденного платоновского знания, которое постепенно осознает душа (существующего в виде инстинкта), подтверждает современная наука генетика. Инстинкт есть у животных, и Сенека приводит такой пример: «Почему курица не бежит ни от павлина, ни от гуся, и бежит от еще не ведомого ей и куда меньшего ястреба?»[78]. Знание генетически накапливается, иначе все живые существа погибали бы от неведомых им в первый раз опасностей.

У Платона добродетель основывается на первоначальных свойствах души, последние же возникают из отношения души к миру идей, особенно к высшей по отношению к понятию добродетели идее – идее блага. Платон выводил добродетели из структуры души, состоящей из разумной, страстной и вожделенной частей. Душа подобна колеснице, управляемой возничим – разумом и запряженной двумя крылатыми конями: страстью и вожделением. Государство также должно состоять из трех частей: класса правителей, воинов и ремесленников и земледельцев. Трем частям души и трем классам в государстве соответствуют три добродетели: мудрость, мужество и умеренность. Гармонию всех трех устанавливает четвертая добродетель – справедливость. Наибольшее благо в душе человека и в государстве – это единство и гармония, а наибольшее зло – раздор.

В своих этических воззрениях Платон исходил из предположения Сократа, что добродетель как положительное нравственное качество и знание тождественны, т. е. для того, чтобы правильно себя вести, достаточно знать, что хорошо и что плохо. Платон считал «нравственное поведение необходимым продуктом познания при помощи понятий, т. е. познания идей, так как понятия есть отпечатки сверхчувственных идей, и преимущественно познания высшей из них, идеи блага. Как в понятии блага находит свое выражение совершенная из идей, так высшая из добродетелей – мудрость представляет собой познание этой идеи и способность насколько возможно воплотить ее в жизнь»[79].

Считая вслед за Сократом, что высшая добродетель – мудрость, Платон ставит рядом и другие добродетели, основанные на природных данных, и дает классификацию четырех основных добродетелей, которые он нашел в народном сознании. Выводя добродетели, относящиеся к сфере чувств, Платон обогащает этику мотивами поведения человека, но еще ограничивает себя по методам нравственного совершенствования, замыкаясь в сфере разума. Платон говорил о мере и о низшей политической добродетели. Впоследствии Аристотель разовьет эти мысли.

Добродетель, по Платону, – вернейший путь к счастью. Счастье – цель жизни человека. В чем оно? В наслаждении? Наслаждение не может иметь абсолютной ценности, так как рождает все новые желания. Наслаждение ниже мудрости по своему значению. Высшее благо, по Платону, в сочетании знания и наслаждения по принципу меры, истины и красоты. А назначение человека – в уподоблении божеству.

Этика Платона образует единое целое с политикой, поскольку индивидуальная добродетель приобретает свое наполнение главным образом через отношение к государственной жизни республики как общего достояния. Сократ не обосновал наличие объективной нравственной истины, а говорил лишь об общезначимости знания, По Сократу, закон не может быть неправым, но это не так на практике, о чем свидетельствовало осуждение самого Сократа. Платон, понимая это, разделял реальную политическую практику и идеал политического устройства и пытался обосновать незыблемость идеала государства. Душа не только должна вспоминать истины – идеи, но человек своей деятельностью должен пытаться воплотить их в жизнь. Но собственные попытки Платона оказались безуспешны. «Платон жил и действовал в ту роковую эпоху античного мира, когда погибал старый миниатюрный, но культурно‑передовой и свободолюбивый классический полис. Вместо него нарождались огромные империи, абсолютно подчинявшие себе отдельную личность, но предоставлявшие ей широкое поле для разнузданной интимно‑субъективной жизни»[80]. Сам Платон писал в диалоге «Государство»: «Такова тирания: она то исподтишка, то насильственно захватывает то, что ей не принадлежит, – храмовое и государственное имущество, личное и общественное – и не постепенно, а единым махом. Частичное нарушение справедливости, когда его обнаружат, наказывается и покрывается величайшим позором. Такие частичные нарушители называются, смотря по виду своих злодеяний, то святотатцами, то похитителями рабов, то взломщиками, то грабителями, то ворами. Ежели кто, мало того, что лишит граждан имущества, еще и самих их поработит, обратив в невольников, – его вместо этих позорных наименований называют преуспевающим и благоденствующим, и не только его соотечественники, но и чужеземцы, именно потому, что знают – такой человек сполна осуществил несправедливость»[81]. Тем не менее Платон считал лучшим для воплощения идеального законодательства государство с тираническим правлением. Сиракузский тиран, продав его в рабство, практически продемонстрировал его заблуждение.

В некоторых своих диалогах Платон отходит от концепции тождества знания и добродетели, когда, например, заключает, что истинное воспитание состоит в том, чтобы человек радовался, чему следует, и испытывал страдание, когда следует. «Не оставим также без определения того, что мы подразумеваем под образованием. Ведь теперь, порицая или хваля воспитание отдельных лиц, мы называем одних из нас образованными, а других, причем иной раз прилагаем это обозначение и к людям, вся образованность которых заключается в умении вести мелкую торговлю, или крупную на море, и в тому подобном. В нашем же нынешнем рассуждении мы, очевидно, подразумеваем под образованием не это, а то, что ведет с детства к добродетели, заставляет человека страстно желать и стремиться стать совершенным гражданином, умеющим справедливо подчиняться или начальствовать. Только это, кажется мне, можно назвать образованием, ввиду данного в нашей беседе определения воспитания. Образование же, имеющее своим предметом и целью деньги, какую‑либо власть или какую иную мудрость, лишенную разума и справедливости, низко и неблагородно, да и вовсе недостойно называться образованием»[82]. Впоследствии Аристотель разовьет мысли своего учителя в стройную систему этики, хотя в ее практической реализации и он не преуспеет.

 

---

Дата добавления: 2018-09-23; просмотров: 542; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!