Пример сложной семантической «игры» идишизмов и германизмов в ЯКМ и в текстах Мандельштама.
Шуточное стихотворение 1924-1925 гг. «На Моховой семей- ство…» [I, с. 351].
23 Немецкие этимологичекие словари, напр. [116] и [125], возводят слово redlich в указанном значении к Rede ‘речь’. Еще более интересно (в контексте
«внутренней» связи М и современной ему немецко-еврейской культуры, см. Гл.
4), что переводчик на русский работы 1923 г. «Я и Ты» М. Бубера видит (и от- мечает в примечании), что Бубер «делает акцент» на этимологической связи слов Rede и Redlichkeit [165, с. 446], т.е. Бубер (в восприятии переводчика) дела- ет ровно то же, что М в анализируемом тексте.
24 Этот пример демонстрирует стяжение дифтонга [au] Æ [a], стандартное для немецкого произношения М.
25 Ср. у М в «восьмистишии #5» [I, с. 200], написанном почти одновременно с «Реквиемом» в январе/феврале 1934: «г о лубо твердый глаз».
26 Связь Glas ÅÆ «глаз» – «стандартная» в текстах М германо-русская омо- фоническая связь; отмечалась исследователями: см. [87].
На Моховой семейство из Полесья (1) Семивершковый празднует шабаш. (2) Здесь Гомель – Рим, здесь папа – Шолом Аш (3) И голова в кудрявых пейсах песья. (4)
Из двух газет – о чудо равновесья ! – (5) Два карлика построили шалаш (6) Для ритуала, для раввинских каш – (7) Испано-белорусские отчесья. (8)
|
|
|
Семи вершков, невзрачен, бородат, (9) Давид Выгодский ходит в Госиздат (10) Как закорючка азбуки еврейской. (11)
Где противу площадки брадобрейской, (12) Такой же, как и он, небритый карл, (13) Ждет младший брат – торговли книжной ярл. (14)
Здесь:
(а) в строке (4):
ПЕСЬЯ, в ероятно, суггестируется паронимическим иди- шизмом (изначально – гебраизмом) Y[pesi] ‘дурачок, наивный до глупости’.
(б) в строке (7):
КАШ суггестируется паронимическим идишизмом (изна- чально – гебраизмом) Y[kaše] ‘трудный вопрос, проблема’.
Этот же идишизм участвует в словосочетании Y[di-fir-kašes]
‘четыре вопроса’, обозначающем часть иудейского пасхального ритуала27.
(в) в строке (14) – конкуренция равновероятных немецкого и идишского когнатов.
Русские словоформы «книжной», «книг» суггестируются одновременно и равновероятно идишизмом Y[kinik] ‘король’ и немецким König [keniš] ‘король’.
27 Давид Выгодский, один из «двух карликов», хорошо знал идиш, иврит и немецкий и делал переводы на русский с этих языков.
|
|
|
Выявление скрытого подтекста.
Продемонстрируем пример, в котором даже самый поверх- ностный учет «германского монитора» позволяет реконструи- ровать «прозаический» подтекст поэтического образа у Ман- дельштама.
Рассмотрим строфу из знаменитого «Волка», стих. 1931–
1935 гг. «За гремучую доблесть грядущих веков…» [I, с.172]:
Мне на плечи28 кидается век-волкодав, / Но не волк я по крови своей: / Запихай меня лучше, как шапку, в рукав / Жаркой шубы сибирских степей / Уведи меня в ночь, где течет Енисей / И сосна до звезды до- стает, / Потому что не волк я по крови своей / И меня только равный убъет.29
Покажем, что в подтексте здесь образ казачьего сотника, пахнущего собакой и волком, в бурке (наброшенной на плечи!) из главы «Бармы закона» в очерке «Феодосия» (1923): «…по улицам ходили циклопы в черных бурках, сотники, пахнущие собакой и волком <…> заряженные лисьим электричеством здоровья и молодости. На иных людей возможность безнака- занного убийства действует как свежая нарзанная ванна…».
Дело в том, что СОТНИК суггестирует понятие ‘сотня’, ко- торое, в свою очередь, при включенном «германском мониторе» суггестирует слова «языка-посредника», т.е. немецкое Hundert
|
|
|
‘сто’ и фонетически и семантически идентичное ему идишское
Y[hundert].
Эти «германские» слова, в свою очередь, суггестируют Jahr- hundert ‘век’ и равное ему идишское Y[yorhundert] ‘век’. Тем самым, образ сотника имплицирует образ «века» и слово ВЕК. Но слова Hundert и Y[hundert], кроме того, паронимически суг- гестируют Hund, т.е. немецкую ‘собаку’, равную идишской ‘со- баке’ Y[hund].
Тем самым, и ВЕК имплицирует «собаку»30.
28 Вариант: «Мне на шею» – [I, с. 509].
29 Вариант: «И во мне человек не умрет».
30 Здесь еще следует отметить, что, кроме «собаки», в суггестируемой сло- вом Jahrhundert картинке возникает и «ягуар» (Jaguar Å Jahr), архетип гибкого,
Но феодосийский «сотник» пахнет «собакой + волком». Собака + волк в языке-посреднике – это Wolf + Hund или Y[volf+hund]. Немецкое же Wolfshund и идишское Y[volfhund] – это ‘ВОЛКОДАВ’!
Тем самым, «сотник, пахнущий собакой и волком» – это
«ВЕК-ВОЛКОДАВ».
Но даже бурка этого сотника тоже работает. Ведь она на- кидывается на плечи – в точности как ВЕК-ВОЛКОДАВ (или век-ягуар!) кидается на плечи героя стихотворения «Волк».
Наконец, накидываемая ЧЕРНАЯ БУРКА суггестирует
«чернобурку», т.е. лисью шубу («лисье электричество») и далее
|
|
|
«ЖАРКУЮ ШУБУ сибирских степей».
Тем самым, мы получаем полное соответствие между про- заическим отрезком из «Феодосии» и строфой из «Волка».
Это соответствие подсказывает другой, может быть, более
«правильный», смысл этой строфы: ВЕК-ВОЛКОДАВ, как БУР- КА на СОТНИКА, накидывается не с целью убить, загрызть и т.п., но с целью «дружить», как на своего, обладающего иден- тичным запахом, как кидаются своему на плечи (или на шею: см. вариант). Но автор не хочет «дружить» с веком-собакой- сотником-убийцей31, хочет избежать этой дружбы: «запихай меня лу чше как шапку в рукав…»32.
прыгучего опасного зверя – частотный образ века у М. Ср. в предисловии к роману «Тудиш» (Л., 1925): «…последнего прыжка, когда-то гибкого, восемнад- цатого века, который, как зверь с раздробленными лапами, упал на подмостки новой эры» [I, с. 496].
31 Не хочет даже касаться его – любой физический контакт с собакой был М неприятен. А. Ахматова говорила Л. Чуковской в 1940: «Он ведь был странный: не мог дотронуться ни до кошки, ни до собаки…», цит. по [94, с. 104].
32 О. Лекманов приходит, кажется, к тому же пониманию смысла этой стро- фы, опираясь на последующую строку «Потому что не волк я по крови своей» и на самосравнение М с Маугли в «Путешествии в Армению»: «…обучит меня, как мальчика Маугли из джунглей Киплинга… » [II, с. 116]. Лекманов пишет: «В стихотворении “За гремучую доблесть грядущих веков…” он [М], обыгрывая ключевую фразу киплинговской сказки (“Мы с тобой одной крови – ты и я”), по- добно Маугли, отказывается от своего “волчьего” прошлого ради “человечьего” настоящего <…>. Но современникам было легче представить себе Мандельшта- ма как раз в образе загнанного в угол зверя» [94, с. 138]. Мне все же представ- ляется, что лингвистические рассмотрения типа приведенных выше надежнее обосновывают «смысловые» выводы как в этом случае, так и в ряде других.
Этот пример показывает, как предлагаемый нами допол- нительный комментарий к текстам Мандельштама (исполь- зующий феномены «германского монитора» и СИ-функций) коррелирует со ставшим уже традиционным подтекстным комментарием, реализуемым и обосновываемым, в частности, в специальной серии работ М. Гаспарова.
Дата добавления: 2018-09-23; просмотров: 218; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!