Теория цензового избирательного права
С крушением конституций революционной эпохи естественно терпит крушение совокупность политических идей, ими вызванных к жизни,- и, в частности, естественно-правовая идея всеобщего избирательного права. Французские доктринеры (Ройе-Коллар, Гизо) и либералы (Бенжамен Констан, Лабулэ) восстают против теории, рассматривающей избирательное право как естественное право индивида, как его право на власть*(438).
С точки зрения естественно-правовой доктрины, теоретической основой всеобщего избирательного права является народный суверенитет: в современном государстве единственно возможной формой реализации народного суверенитета является всеобщее избирательное право.
Французские доктринеры, Ройе-Коллар и Гизо, с величайшей энергией восстают против догмы - "абсурдной и тиранической" - народного суверенитета. По словам Ройе-Коллара, народный суверенитет является суверенитетом силы, наиболее абсолютной формой абсолютной власти. Перед этим суверенитетом без правил и границ, без совести и сознания долга, не существует ни конституции, ни законов, ни добра, ни зла, ни минувших, ни грядущих времен. Сегодняшняя воля, отвергая вчерашнюю, не связывает завтрашней воли. Притязания наиболее капризной, наиболее экстравагантной тирании не идут так далеко, потому что сознание ответственности обуздывает тирана*(439).
Естественно-правовая теория народного суверенитета исходит, по мнению Гизо, из того предположения, что каждый человек, по праву рождения, обладает не только равным правом быть хорошо управляемым, но и равным правом управлять другими. Подобно аристократическому режиму, теория эта обусловливает право на власть не способностью, а рождением. Аристократическое правление - суверенитет народа в его меньшинстве; народный суверенитет - деспотизм и аристократические привилегии большинства*(440).
|
|
|
Идее народного суверенитета доктринеры противопоставляют идею суверенитета разума (souverainete de la Raison) - суверенитета справедливости и права.
Никакая воля, говорит Гизо, не имеет, как таковая, права на власть над чужой волей. Право на власть исходит от разума, а не от воли; законность власти заключается в соответствии ее законов вечному разуму, а не в воле властителей или подвластных*(441). Разум - законный суверен, которого ищут и всегда будут искать люди,- и лучшим является то государственное устройство, которое наиболее приближает нас к его святому закону*(442).
Цель представительного строя не может заключаться в представительстве индивидуальных воль, которое, как в свое время доказал Руссо, по существу невозможно. Теория представительства должна исходить из того начала, что истина, разум и справедливость - одним словом, только божественный закон имеет право на власть. Во всяком обществе существует известная сумма легитимных воль и справедливых идей о взаимных правах индивидов, о социальных отношениях и их результатах. Эта сумма легитимных воль и справедливых идей рассеяна среди индивидов, образующих общество, и неравномерно распределена между ними. Задача представительства заключается в том, чтобы собрать воедино разрозненные и неполные фрагменты этой силы, их сконцентрировать, вручить им управление государством. Народное представительство отнюдь не является арифметической машиной для сосчитывания и сложения индивидуальных воль. Народное представительство - естественный процесс (un precede naturel) извлечения из общественных недр общественного разума, который один только обладает правом на власть*(443). По определению Ройе-Коллара, народное представительство - это la justice organisee, la raison vivante, la morale armee*(444).
|
|
|
Отсюда - отрицательное отношение доктринеров к всеобщему - и, вообще, демократическому избирательному праву. Не может быть речи о праве на власть, присущем индивиду, как таковому. Вслед за Ройе-Колларом, Гизо проводит различие между "неравными" и равными правами. Каждый человек обладает известными правами потому, что он человек; таковы свобода совести и другие так называемые гражданские права. Но существуют "неравные права", которые распределяются сообразно неравенствам, установленным Провидением среди людей; к числу последних принадлежит избирательное право. Правовым основанием избирательного права является избирательная способность - способность быть органом общественного разума, единственного законного суверена*(445).
|
|
|
Способность эта сосредоточена в представителях среднего буржуазного класса. По убеждению Ройе-Коллара, при господстве среднего класса все интересы могут найти свое естественное представительство. Выше его есть только известная потребность во властвовании, против которой необходимо держаться на страже; ниже его - невежество, привычка к зависимости и потребность в ней и вследствие этого полная неспособность к общественным функциям. С безусловным сочувствием относится Ройе-Коллар к высокому налоговому цензу, установленному Хартией 14 года. С одной стороны, ценз этот ставит электорат выше антисоциальных страстей толпы; с другой, он не настолько высок, чтобы сделать избирателей чуждыми общественным низам; они представляют законные интересы последних и делают это вернее, чем те могли бы это сами сделать*(446). И точно так же Гизо - убежденный сторонник высокого имущественного ценза, передающего власть в руки наиболее состоятельных и наиболее культурных классов. В эпоху июльской монархии Гизо категорически и безусловно отвергает не только всеобщность избирательного права, но даже понижение избирательного ценза*(447). По его мнению, политическая способность (capacite politique) существенно отлична от чисто интеллектуальной способности (capacite purement intellectuelle); первая является исключительным уделом наиболее зажиточных классов*(448).
|
|
|
Исходя из других предпосылок, либеральная школа начала XIX в. (Бенжамен Констан, позднее Лабулэ) приходит, однако, к аналогичным выводам.
В отличие от доктринеров, Бенжамен Констан в основу своей политической системы кладет идею народного суверенитета. Под народным суверенитетом, подобно Руссо, он понимает супрематию общей воли над всякой частной волей. Суверенитет принадлежит совокупности граждан в том смысле, что ни один индивид, ни одна фракция или частичная ассоциация не могут присвоить себе суверенитета, если он им не делегирован народом. Существуют только две власти: одна иллегитимная - власть силы, другая легитимная - власть общей воли*(449). Признавая народный суверенитет, Бенжамен Констан категорически отрицает его абсолютный характер: в этом вся сущность либеральной доктрины.
Свобода невозможна, если во главе государства стоит неограниченная власть,- кому бы эта власть ни принадлежала: монарху в силу его божественного права или народу в силу его суверенитета. Обе догмы - одинаково ложны: божественность присуща одному божеству; суверенитет (т.е. неограниченная власть) - одной справедливости. Всякая власть - необходимо ограничена; ее границы определяются справедливостью и индивидуальными правами; никакая власть не может нарушить этих границ, не уничтожив своего правового основания. Кому бы ни принадлежала безграничная власть, она всегда незаконна. C'est contre l'arme, et non contre le bras qu'il faut sevir. Il y a des masses trop pesantes pour la main des hommes*(450).
Воcставая против абсолютного характера власти, Бенжамен Констан отрицательно относится к законодательным палатам, избираемым всеобщим голосованием. Такие палаты неизбежно стремятся к деспотизму, к подавлению индивидуальных прав. Для того чтобы избегнуть эксцессов демократии, необходимо вручение власти умеренным элементам общества - т.е. среднему классу - буржуазии, в широком смысле этого слова. Буржуазия, по мнению Констана, является лучшим, наиболее достойным классом современного общества. Она трудолюбива и энергична, она беспристрастнее аристократии и просвещеннее народа. Она является оплотом порядка и в то же время поборницей независимости и свободы*(451).
Подобно доктринерам, Бенжамен Констан восстает против теории, признающей избирательное право естественным правом индивида, его правом на власть.
В одном из своих наиболее известных произведений он противополагает "современное" понимание индивидуальной свободы ее пониманию у классических народов: в то время как древность под свободой понимает участие гражданина во власти, современные народы понимают под ней свободу от власти, права свободы, неприкосновенные для государства*(452).
Конституция обеспечивает индивиду неприкосновенность личности, религиозную свободу, свободу печати, союзов и собраний и др. Участие во власти,- и, в частности, осуществление избирательного права - является общественной функцией, а не правом индивида*(453). Для того чтобы быть избирателем, необходима "избирательная способность" - известная степень образования, сознательное отношение к вопросам государственной жизни. А для этого необходим досуг, свобода от экономических забот; необходима заинтересованность общественным делом, тесная связь со страной, зависимость личного преуспеяния от преуспеяния общества в его целом.
Люди, которых бедность обрекает на вечную зависимость и на повседневный труд, по мнению Констана, не более детей осведомлены об общественных делах, не более иностранцев заинтересованы в общественном благоденствии, с элементами которого они не знакомы и выгодами которого они пользуются лишь посредственно. Только имущественным достатком обеспечивается необходимая степень образования, достаточный досуг и заинтересованность общественными делами; поэтому избирательное право должно быть обусловлено имущественным или налоговым цензом*(454).
Таковы теории, суверенно господствующие во Франции в рассматриваемую эпоху. Монографию Бенжамена Констана "Reflexions sur les Constitutions" Лабулэ называет комментарием к Хартии 14 года.
Согласно этой хартии, активным избирательным правом пользуются лица, достигшие 30 лет и уплачивающие прямых налогов не менее 300 фр.; пассивным избирательным правом - лица, достигшие 40 лет и уплачивающие не менее 1000 фр. прямых налогов. Закон 1820 г. еще более усиливает плутократический характер избирательной системы. Выборы производятся частью в окружных, частью в департаментских избирательных собраниях. Первые избирают 258, вторые - 172 депутата; в первых участвуют все избиратели, уплачивающие требуемый налог; во вторых - только наиболее крупные плательщики налога в числе, не превышающем одной четверти общего числа избирателей. Последние, таким образом, приобретают право двойного вотума: общее число избирателей в эпоху реставрации не достигает 100000 ч.*(455).
Избирательная система реставрации удерживается - правда, с некоторым понижением ценза - июльской монархией. По Закону 1831 г., избирателями являются лица, достигшие 25 лет и уплачивающие не менее 200 фр. прямых налогов; могут быть избираемы лица, достигшие 30 лет и уплачивающие налогов не менее 500 фр. в год. Общее число избирателей повышается до 200 тыс., число избираемых до 24 тыс. Избирательное право остается привилегией крупных и средних буржуазных классов*(456).
Система избирательной способности, определяемой имущественным или податным цензом, формулированная во Франции доктринерами и либералами, становится господствующей на всем континенте Европы. В Германии мы встречаемся с ней в трудах наиболее выдающихся представителей классической школы. По словам Блунчли, всеобщее и равное избирательное право отдает в руки грубого и невежественного большинства власть над высшими классами общества. Оно угрожает интересам просвещения, культуры и богатства; количеству оно отдает предпочтение перед качеством. Оно ставит детей выше отца, подмастерьев выше мастера, слуг выше господ, молодых, неимущих и невежественных выше зрелых, богатых и мудрецов. Оно льстит народной массе и в то же время обманывает ее*(457).
В соответствии с доктриной почти во всех конституциях рассматриваемой эпохи (первой половины XIX в.) избирательное право построено на началах имущественного или податного ценза*(458). В большинстве германских государств в эпоху, предшествующую 48 году, народное представительство сохраняет сословно-групповой характер. Для каждой избирательной курии установлены специальные условия ценза; условия эти таковы, что низшие классы городского и сельского населения устраняются, по общему правилу, от всякого участия в политической жизни страны. Бельгийская Конституция 1831 г. предоставляет регламентацию избирательного права позднейшему законодательству - с тем чтобы активное участие в выборах обусловлено было налоговым цензом в размере не более 100 и не менее 20 флоринов в год; Закон 1848 г. понижает избирательный ценз до конституционного minimum'a - т.е. до 20 флоринов.
В Испании Закон 1837 г. от избирателей требует уплаты прямого налога в размере 200 реалов; Закон 1845 г. повышает этот ценз вдвое. В Португалии Конституция 1826 г. обусловливает активное избирательное право получением постоянного дохода от недвижимого имущества, государственной службы, торговли или промысла в размере 100 мильрейсов (больше 200 p.); Конституция 1838 г. понижает этот ценз до 80 мильрейсов.
Революционное движение 48 года наносит теории политической способности, определяемой налоговым цензом, непоправимый удар. Не подлежит никакому сомнению, что в настоящее время теория эта отжила свой век. В начале XIX в. доктринеры и либералы bona fide могли игнорировать ее классовой характер, ибо классовая дифференциация общества получает современное значение, достигает современной напряженности лишь в последующую эпоху. Бенжамен Констан категорически отрицает противоположность интересов буржуазии и всего остального народа; в частности, между богатым промышленником и фабричным рабочим существует, по его мнению, полная солидарность интересов. Рабочий, говорит он, видит в богатстве своего предпринимателя результат труда и промышленности. Он надеется тем же путем достичь той же цели и поэтому он всегда готов защищать общественное положение (une position sociale), которое в один прекрасный день может сделаться его собственным. Индустриальная армия растет с каждым днем, и непрерывная цепь связывает самого бедного поденщика с миллионером-фабрикантом. Поэтому верхние слои этой индустриальной армии являются ее естественными и лучшими представителями, и в буржуазии надо видеть главную силу новой Франции, естественную руководительницу французского общества в борьбе за идеалы революции - свободу и равенство*(459).
Вряд ли необходимо доказывать, что прекрасная картина общественной солидарности, изображенная Констаном, весьма мало соответствует реальной действительности нашего времени.
Сама по себе идея культурного отбора не лишена привлекательности, но в своем осуществлении она встречается с непреодолимыми затруднениями. Существование аристократии является фактом простым и самоочевидным, напротив, искусственное воссоздание, посредством конституционных текстов, "отборных законодателей" никогда не приводит к результатам бесспорно удовлетворительным, ибо не может быть внешних - сколько-нибудь достоверных - признаков, характеризующих "политическую способность" индивида.
При сравнительно невысоком, имущественном или налоговом, цензе идея культурного отбора является вообще недостижимой. Так, в Бельгии, в течение 45 лет (1848-1893), избирательный ценз не превышает 20 фл. прямых налогов. Накануне конституционной ревизии 1893 г. в Бельгии почти в два раза больше избирателей и в пять раз меньше жителей, чем во Франции Карла X. Таким образом, избирательное право принадлежит не крупной, а средней и даже мелкой буржуазии - лавочникам, кабатчикам, фермерам. О квалифицированной "политической способности" таких избирателей не может быть и речи. И. Бартелеми в своем прекрасном исследовании "Об организации выборов и бельгийском опыте" цитирует многих бельгийских политических деятелей - католиков и либералов, одинаково отрицающих политические добродетели бельгийских избирателей. По его словам, лейтмотивом либеральных ораторов является описание слепых, пассивных и инертных избирателей, избирательной скотины, послушного стада, направляемого к урнам священниками. С другой стороны, один из наиболее влиятельных лидеров католической партии, Весте, не находит достаточно резких выражений для характеристики мелкой буржуазии, господствующей на городских выборах. Никто, по его словам, "не сомневается в том, что бельгийская буржуазия мало культурна, заражена политическим и часто религиозным индифферентизмом, недостаточно нравственна, чужда всякой страсти, великой и благородной, недоступна хорошим и послушна дурным влияниям. Нельзя не удивляться политическому невежеству городских избирателей. За исключением нескольких бессодержательных фраз, составляющих весь их интеллектуальный багаж, они ничего не знают; они голосуют за либералов, не имея понятия о характере междупартийной борьбы, и, подав свой голос, возвращаются к обычным своим занятиям, не интересуясь общественными делами". Предоставляя избирательное право цензовым избирателям, бельгийский законодатель относится более чем скептически к их интеллектуальному развитию. От избирателя не требуется не только умение писать, ибо каждый снабжается печатным бюллетенем, но даже умение читать, ибо каждый партийный бюллетень отпечатан особой краской. От избирателя требуется одно: снабдить отличительным знаком - например, крестом бюллетень, который по цвету соответствует его убеждениям. По словам радикала Янсона, законодатель обращается с избирателями, "как с учеными собаками, умеющими играть в домино"*(460).
При высоком избирательном цензе культурный уровень так называемой pays legale является сравнительно высоким. Но, с другой стороны, избирательное право приобретает олигархический характер: незначительной группе избирателей противостоит огромное большинство бесправных граждан. Государственная власть становится орудием классового господства; на стороне подвластных находится не только трудящийся пролетариат, но и пролетариат интеллектуальный.
Господство общественного класса слишком тесного для того, чтобы вместить в себя все духовные силы страны, или даже их большую часть, не может быть теоретически оправдано. Практически оно становится невозможным с того момента, как стремление к власти проникает в широкие массы населения; в истории европейских государств момент этот наступает в средине XIX века.
Дата добавления: 2018-09-23; просмотров: 475; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!