Судьба русского культурного наследия
После октябрьской революции по проблемам оценки и использования культурного наследия продолжалась острая идеологическая борьба. Руководители Пролеткульта, а также представители крайне левых течений в искусстве требовали под флагом «истинной революционности» полного разрыва со всей прошлой культурой. Один из руководителей и идеологов Пролеткульта Ф.И. Калинин призывал пролетариат «бороться со всякой непролетарской культурой».
Идеологи Пролеткульта в своих нигилистических проповедях пытались отвергнуть вообще всю старую культуру и ставили перед пролетариатом задачу создать свою, классовую. А. Богданов, например, считал, что и в сфере науки пролетариат должен иметь свою «пролетарскую геометрию», а П. Бессалько заявлял, что «пролетарская культура должна отвергать то, что буржуазная устанавливает».
В духе этих нигилистических призывов поэты-пролеткультовцы воспевали варварское отношение ко всей мировой культуре.
С полос газеты «Искусство коммуны» (являвшейся органом Отдела изобразительных искусств Комиссариата просвещения Северной области), не раз раздавались хлесткие призывы футуристов: «А почему не атакован Пушкин? А прочие генералы-классики?» и т.д. Редактор этой газеты футурист Н. Пунин возвещал: «Взорвать, разрушить, стереть с лица земли старые художественные формы — как не мечтать об этом новому художнику, пролетарскому художнику, новому человеку». Ему вторил К. Малевич, призывавший «отбросить Грецию», «сжечь в крематории остатки греков».
|
|
Следует отметить, что и соратники Ленина пропагандировали нигилизм по отношению к старой культуре и культурному наследию. Так, Л. Троцкий высмеивал бережное отношение М. Горького к национальным культурным ценностям, издевательски называя его «псаломщиком культуры».
Против бережного отношения к культурному наследию прямо выступал и Н. Бухарин, заявлявший: «Я лично думаю, что завоевать буржуазную культуру целиком, не разрушая ее, так же невозможно, как завоевать буржуазное государство. С культурой происходит то же, что и с государством».
Против нигилистического отношения к культурному наследию неоднократно выступал А.В. Луначарский. Полемизируя с Бухариным, он заявлял, что осуществление его лозунга привело бы к полному отрицанию всей прошлой культуры. Луначарский резко осудил публикацию нигилистического стихотворения Маяковского.
Однако затянувшаяся на три года теоретическая полемика не повлияла на практику охраны памятников истории и культуры. Ее осуществление началось с первого же дня победы октябрьской революции.
Спасение художественных ценностей. Первым актом советской власти в области культурного наследия стало решение Петроградского военно-революционного комитета от 25 октября 1917 г. о назначении комиссарами «по защите музеев и художественных коллекций» Б.Д. Мандельбаума и Г.С. Ятманова. Они приняли меры для охраны Зимнего дворца и Русского музея, добившись выделения для этих целей солдат из Павловского и Преображенского полков и специальных частей Красной гвардии. Затем комиссары приступили к выработке общего плана действий «по охране художественных сокровищ». К этой работе они привлекали известных деятелей искусств.
|
|
Со специальным воззванием к населению обратился в это же время Петроградский совет. «Граждане, старые хозяева ушли, после них осталось огромное наследство, — говорилось в нем. — Теперь оно принадлежит всему народу. Граждане, берегите это наследство, берегите картины, статуи, здания — это воплощение духовной силы вашей и предков ваших... Помните, что все это почва, на которой вырастает ваше новое народное искусство».
30 октября 1917 г. А.В. Луначарский подписал распоряжение об объявлении Зимнего дворца государственным музеем. Позже музеи были открыты во дворцах Царского Села, Петергофа, Гатчины и Ораниенбаума. Петроград был разбит на районы, куда посылались уполномоченные комиссии, работавшие в контакте с районными советами Комиссии. Обследовали брошенные особняки, дома, квартиры; художественные и исторические ценности вывозились в Эрмитаж или на специальные склады, составлялись описи их ценностей.
|
|
Важнейшими вехами в деле охраны отечественного культурного наследия явились принятые Совнаркомом декреты «О запрещении вывоза за границу предметов особого художественного и исторического значения», «О регистрации, приеме на учет и сохранении памятников искусства и старины, находящихся во владении частных лиц, обществ и учреждений», «О признании научных, литературных, музыкальных и художественных произведений государственным достоянием» и др. Эти декреты юридически закрепили требование бережного отношения к культурно-историческому наследию. Они стали основой всего последующего законодательства в этой сфере.
В то же время В.И. Ленин допускал возможность гибели памятников культуры и истории в «революционных битвах». Луначарский вспоминал позднее, как он был испуган сообщениями о разрушениях ценных памятников в Москве и какой серьезной «обработке» со стороны Ленина он подвергся в связи с этим. Ленин сказал ему: «Как вы можете придавать такое значение тому или иному старому зданию, как бы оно ни было хорошо, когда дело идет об открытии дверей перед таким общественным строем, который способен создать красоту, безмерно превосходящую всё, о чем могли только мечтать в прошлом?» Под влиянием ленинской критики Луначарский в статье «В трудный час», опубликованной 7 ноября 1917 г. в газете «Известия», назвал свое заявление об отставке «опрометчивым». Все слухи о том, что были повреждены здания Кремля, храм Василия Блаженного, разграблен Эрмитаж, оказались ложными.
|
|
Взятые формально под охрану государства ценности бывших помещичьих и дворянских имений и дворцов на практике повсеместно оказывались без защиты. Сложность положения состояла и в том, что нигилистическое отношение к культуре прошлого, характерное, как мы видели, для большевистских верхов, тем более было свойственно массе неграмотных рабочих и крестьян; презрение к культурным ценностям воспринималось как выражение подлинной революционности, как низвержение остатков «буржуазной культуры». Поэтому уничтожение барских усадеб, книжных и художественных коллекций считалось частью революционного долга. К тому же материальные ценности, накопленные в усадьбах, особняках и квартирах, привлекали жадные взоры погромщиков вне зависимости от их политических убеждений.
Созданный сразу после национализации культурных ценностей в 1918 г. Государственный музейный фонд, который обязан был брать на учет и хранение и распределять по музеям культурное достояние, приступил к этой работе фактически к концу Гражданской войны. Более того, само хранилище этого фонда представляло собой «гигантскую свалку бесхозных сокровищ», которые стали легкой добычей альянса Наркомата внешней торговли, Антиквариата и западных коллекционеров.
По инициативе М. Горького в 1919 г. была создана специальная Экспертная комиссия для выявления, сбора и изучения национализированных произведений искусства, антикварных ценностей, предметов роскоши. Вспоминая об этом, Горький позже писал: «Экспертная комиссия была организована по моей инициативе и по разрешению В. Ильича в целях отбора предметов высокой художественной или материальной ценности, оставленных в домах и квартирах эмигрантов... Предметы эти: картины, бронза, фарфор, хрусталь, ковры и т.д. подвергались разграблению прислугой эмигрантов — лакеями, швейцарами, дворниками по указанию антикваров».
Разграбление культурного наследия приняло такой широкий масштаб, что один из руководителей Отдела по делам музеев и охраны памятников искусства и старины И.Э. Грабарь написал специальное обращение «Очнитесь, граждане!» В нем он призывал: «Всенародное добро только тогда будет всенародным, когда отдельные граждане не станут растаскивать его по клочкам... Берегите же сами и уговаривайте других беречь все предметы искусства и старины. Не растаскивать, а собирать и охранять их надо».
Распродажа культурного наследия. Одной из самых позорных и трагических страниц в ленинской «культурной революции» явилась широкая распродажа художественных ценностей за рубеж. Уже с начала 1918 г. в Петрограде и Москве произведения искусств за бесценок скупались представителями иностранных антикварных фирм.
Как свидетельствуют известные теперь документальные источники, широкий официальный вывоз за рубеж картин, гравюр, предметов старины и искусства начался в 1921 г. Объяснялось это потребностями страны в валюте для оплаты зарубежных закупок промышленного оборудования, сельскохозяйственного инвентаря и техники, медицинских инструментов и лекарств типографской краски и бумаги и много другого.
Изъятые еще осенью 1917 г. банковские ценности, царский золотой запас и имевшаяся валюта давно ушли в Европу на создание там компартий и на подготовку революции в Германии. Мало что могла дать возобновившаяся добыча золота. В 1920 г. страна получила всего около 110 пудов золота. Необходимо было изыскать новые источники поступления валюты. Чиновники Наркомата Внешней торговли и Наркомата финансов обратили свои взоры в связи с этим на сокровища Русской Православной церкви и художественные коллекции ведущих музеев Москвы и Петрограда. Газета «Известия» опубликовала 12 февраля 1921 г. постановление Совнаркома (подписанное 7 февраля Лениным) «О составлении государственного фонда ценностей для внешней торговли». В нем, в частности, говорилось:
«1. В целях составления государственного запаса художественных ценностей и предметов роскоши и старины, могущих служить предметами вывоза за границу, Народному комиссариату внешней торговли предоставляется право образовать в местах, где он найдет нужным, экспертные комиссии...
2. На экспертные комиссии возлагается отбор, классификация, оценка и учет могущих служить для экспорта предметов художественных и антикварно-исторических, а также предметов роскоши. В состав экспертных комиссий входят представители соответствующих отделов Наркомата просвещения (Главмузея и Изобразительных искусств)...
4. Все учреждения и лица, в ведении которых находятся склады, магазины, помещения и вообще какие бы то ни было хранилища, за исключением музеев Республики и хранилищ государственного музейного фонда, состоящих в ведении Главмузея, обязаны беспрепятственно допускать представителей комиссии к осмотру, отбору, учету всех вещей, относящихся к предмету ведения последней.
5. Предоставить Наркомату внешней торговли право изъятия и хранения для целей внешней торговли предметов, отбираемых экспертными комиссиями».
Отныне тем художественным сокровищам, которые еще не оказались в ведении Музейного отдела, предстояло стать законной добычей Внешторга, а точнее — образуемых им «в местах, где он найдет нужным», таинственных экспертных комиссий, которыми на практике руководили чекисты. А «беспрепятственный доступ» во все хранилища культурных и исторических ценностей обеспечивал экспертным комиссиям полную бесконтрольность и безнаказанность, попросту говоря, — произвол. В свои экспортные фонды они включали все, что попадало под руку, в том числе и ценности из государственного музейного фонда. Все это быстро привело к ограблению музеев.
Трагичной после октября 1917 г. оказалась и судьба огромных культурных богатств, накопленных Русской Православной церковью. Для более широкого привлечения церковных ценностей в общегосударственный фонд большевики прибегли к испытанному насильственному методу изъятия их из церквей и других религиозных учреждений и организаций.
Инициатором применения насилия к церкви выступил Л.Д. Троцкий. Об этом можно судить по его письму к В.И. Ленину от 30 января 1922 г., снабженному пометой «совершенно секретно». В нем речь шла о ценностях Киево-Печерского монастыря. Как уполномоченный Совнаркома «по учету и сосредоточению ценностей», Троцкий сообщал Ленину «суммарный доклад по работе по ценностям», проведенной им в Киеве.
Во-первых, Троцкий выражал сомнение в точности утверждений председателя Совнаркома Украины Х.Р. Раковского о том, что в Киево-Печерской лавре «после эвакуации и реэвакуации ничего не осталось». Во-вторых, он сообщал о «производимом ныне» изъятии золота и серебра из музеев, дворцов, особняков и упраздненных монастырей.
Как «особую задачу» Троцкий квалифицировал изъятие ценностей из «действующих церквей и вообще всех действующих религиозных учреждений и заведений», отметив, что этот вопрос «ныне подготовляется политически с разных сторон». «Сколько может дать эта операция, — писал он, — никто даже предположительно сказать не может». А в конце письма он делает оговорку, что его уже «запрашивают из Секретариата Совнаркома, можно ли завтра этот вопрос поставить в Совнаркоме». Троцкий ответил согласием. При этом он предупреждает Ленина о том, что обсуждение этих проблем необходимо проводить «только в абсолютно закрытом заседании Совнаркома, иначе они немедленно попадут в иностранную печать».
15 февраля 1922 г. в «Известиях» были опубликованы фрагменты воззвания патриарха Тихона, в котором говорилось: «Учитывая тяжесть жизни для каждой отдельной христианской семьи вследствие истощения средств их, мы допускаем возможность духовенству и приходским советам с согласия общин верующих... использовать находящиеся во многих храмах драгоценные вещи, не имеющие богослужебного употребления... на помощь голодающим». При этом патриарх разъяснял прессе, что православные верующие уже начали по его призыву добровольный сбор средств в помощь голодающим. На эти нужды направлялись и ценности из церковных фондов.
Однако советская пресса заняла подстрекательскую позицию, призывая народ, и в первую очередь самих голодающих, к насильственному изъятию церковного имущества. Газеты рассказывали о «несметных» богатствах церкви. «Известия» утверждали, что если все принадлежавшие им ценности обменять на хлеб, то для Поволжья и других голодающих районов можно было бы закупить продовольствия на два года. Однако трудящиеся массы не торопились следовать этим инструкциям.
Для кардинального решения этого вопроса 23 февраля 1922 г. ВЦИК принял декрет «О порядке изъятия церковных ценностей, находящихся в пользовании групп верующих». Местным советским органам предлагалось «немедленно изъять из церковных имуществ... все ценные предметы из золота, серебра и камней и передать в органы Наркомфина со специальным назначением в фонд Помгол».
В связи с этим директор русского отдела американской миссии по оказанию помощи России полковник Хаскель обратился к Советскому правительству с запросом о стоимости подлежащих изъятию из церквей драгоценных предметов религиозного культа. Соединенные Штаты предлагали сохранить эти ценности на местах, возместив Советам их стоимость в виде продовольствия и зерна. Но большевистское правительство проигнорировало предложение миссии США, так как деньги от продажи церковных ценностей предполагалось направлять не голодающим, а Коминтерну для финансирования мирового коммунистического движения.
В соответствии с упомянутым декретом ВЦИК из церквей было изъято 33 пуда золота, 23 997 пудов серебра, 14 пудов жемчуга, 35 тысяч алмазов и бриллиантов, 71 тысяча других драгоценных камней43.
Против насильственного изъятия церковных ценностей решительно выступили народные массы. Те же «Известия ВЦИК» сообщали, что «изъятие церковных ценностей всколыхнуло провинциальную массу». Именно эта «масса» и не позволила изъять ценности из кафедрального собора города Шуи. 13 марта 1922 г. комиссия Шуйского Совета встретила у собора огромную толпу возбужденных верующих, которые не позволили осуществить намеченную операцию. 15 марта картина повторилась. Тогда власти пустили в ход армию: четверых верующих убили, 10 человек ранили. Лишь после этого комиссия смогла изъять ценности из собора.
Инспирированные Лениным и Троцким грабежи церквей вызвали только в первом полугодии 1922 г. более полутора тысяч кровавых столкновений. Из всего этого Советская власть сделала вывод о наличии «заговора черносотенного духовенства» против Советской власти.
19 марта 1922 г. Ленин внес на рассмотрение членов политбюро ЦК РКП(б) секретную инструкцию, предписывавшую направить в г. Шую представителей ВЦИК, а также арестовать там «как можно больше» представителей местного духовенства, мещанства и буржуазии «по подозрению в сопротивлении декрету ВЦИК об изъятии церковных ценностей». Ленин предложил «дать самое решительное и беспощадное сражение черносотенному духовенству и подавить его сопротивление с такой жестокостью, что они не забыли этого в течение нескольких десятилетий».
В.И. Ленин считал, что голод «представляет из себя не только исключительно благоприятный, но и вообще единственный момент, когда мы можем 99-ю из 100 шансов на полный успех разбить неприятеля наголову и обеспечить за собой необходимые для нас позиции на много десятилетий. Под «неприятелем» он имел в виду Русскую Православную церковь и рекомендовал: «Чем большее число представителей реакционного духовенства и реакционной буржуазии удастся расстрелять, тем лучше».
Изъятие церковных ценностей Ленин требовал провести «с самой бешеной и беспощадной энергией и не останавливаясь перед подавлением какого угодно сопротивления», чтобы обеспечить себе фонд в несколько сотен миллионов золотых рублей. При этом он ни словом не обмолвился о необходимости выделения из этого «фонда» средств для оказания помощи голодающим. «Отчаянный голод», по его определению, является лишь «хорошим моментом» для осуществления этой грабительской акции.
Сознавая опасность народного возмущения, Ленин полагал, что «сделать это с успехом можно только теперь..., ибо никакой иной момент кроме отчаянного голода не даст нам такого настроения широких крестьянских масс». Сознавал Ленин и то, что насильственные действия Советской власти вызовут неблагоприятную международную реакцию; как и Троцкий, он считал, что эта кампания должна вестись без излишней огласки.
На заседании политбюро ЦК РКП(б) 20 марта 1922 г. был единодушно принят предложенный Лениным и Троцким план всей кампании по изъятию церковных ценностей. В центре и на местах в этих целях создавались «секретные руководящие комиссии». В их состав должны были войти руководители партийных и советских органов. От политбюро ЦК РКП(б) главным организатором всех этих карательных операций назначался Л.Д. Троцкий, руководителем центральной правительственной комиссии являлся М.И. Калинин. Общий контроль за ходом кампании Ленин осуществлял лично. Так, 11 марта 1922 г. он в записке Троцкому писал: «Сведения насчет числа «очищенных» церквей, надеюсь, заказаны?»
На местах вся ответственность за «кампанию» возлагалась на секретные партийно-государственные комиссии, а для внешнего фона, увязки этой «кампании» в глазах верующих с голодом при комитетах помощи голодающим создавались еще так называемые «официальные комиссии или столы». В каждой губернии предусматривалось проведение специальных «агитационных недель» по изъятию церковных ценностей, чтобы добиться, как указывал Ленин, «сочувствия масс». Кроме того, перед «агитаторами» ставилась задача «внести раскол в духовенство», рекомендовалось организовывать «манифестации с участием гарнизона при оружии с плакатами: «Церковные ценности для спасения жизни голодающих».
Детальную партийно-военизированную инструкцию, разработанную Л. Троцким в соответствии с указаниями Ленина, политбюро ЦК РКП (б) утвердило 20 марта 1922 г.; она была разослана всем губкомам партии. На местных коммунистов она возлагала ответственную миссию: «стоять на всех соседних улицах, не допуская скопления людей»; ближе к церкви в момент изъятия ценностей надо было размещать «надежные части» из отрядов особого назначения.
Для изъятия ценностей инструкция предписывала «выпускать в церквях голодающих».
В связи с тем, что партийная инструкция была секретной, на ее основе был разработан циркуляр №66 Верховного трибунала при ВЦИК, подписанный Н.В. Крыленко 25 апреля 1922 г. Он разошелся по всей стране и стал официальным руководством к действию. С этого времени тот, кто хоть как-то возражал против изъятия церковных ценностей, в обязательном порядке привлекался к суду и быстро, без раздумий, приговаривался к тюремному заключению или расстрелу. Эта участь постигла более 700 человек, в основном священников и монахов.
По данным Комиссии при Президенте России по реабилитации жертв политических репрессий, в начале 1920-х годов под предлогом помощи голодающим Поволжья было изъято церковных ценностей на два с половиной миллиарда золотых рублей. Однако на покупку продовольствия ушел только один миллион. Остальные деньги осели на зарубежных счетах партийных боссов или были направлены на нужды мировой революции. Таким образом, на покупку продовольствия было потрачено около 0,04% от сумм, реализованных от продажи изъятого церковного имущества. Поэтому связывать кампанию по изъятию церковных ценностей с борьбой с голодом, как это делается до сих пор в нашей исторической литературе, представляется искажением исторической правды.
За период с 1921 по 1927 гг. вывоз за границу культурного наследия страны увеличился в четыре раза, а затем последовал еще более резкий скачок в «культурном» экспорте — с октября 1927 по декабрь 1928 г. он возрос в 10 раз. Это объяснялось увеличивавшейся ежегодно потребностью народного хозяйства в экспортной технике и оборудовании, закупаемых за валюту.
Своеобразным теоретическим прикрытием распродажи национального достояния служила заведомо несостоятельная идея о том, что пролетарская революция завоюет скоро весь мир и «все наше к нам и вернется». Выдвигалась и такая «теория»: произведения искусства не могут быть достоянием одной страны, а ценность шедевров неизменна и не зависит от их местонахождения. Такого рода мысли высказывал, например, нарком внешней торговли А.И. Микоян в беседе с американским предпринимателем и страстным коллекционером русского антиквариата А. Хаммером, недоумевавшим по поводу абсурдных распродаж культурных ценностей России за границу.
В 1920-1930 гг. за границу ушло за бесценок, причем в планомерном порядке, бесчетное количество настоящих шедевров. По словам профессора Д. Григорьева — настоятеля православного собора в Вашингтоне, «на Западе были ошеломлены количеством русских исторических произведений, которые за бесценок вывозились из СССР в Западную Европу и США буквально мешками»50.
Сотни книг императорской библиотеки из Зимнего дворца находятся сейчас в фондах библиотеки Конгресса США; в основании этой коллекции — поставки этих книг в США в 1920-е годы. По признанию И. Перлштайна — главного поставщика книг для библиотеки Конгресса США — книги из императорской библиотеки, библиотек великих князей ему продавали на вес. В архивах американской библиотеки сохранились счета, подтверждающие эти сделки: 318 произведений в 757 томах были приобретены за 3131 доллар, т.е. около 4 долларов за книгу. В библиотеку американского Конгресса были проданы тогда же редкие издания, принадлежавшие Екатерине II, Павлу I, Александру И, Николаю I и Александру III.
С 1922 по 1940 гг. за рубежом состоялось свыше 30 крупных аукционов, множество тайных и публичных распродаж культурно-художественных ценностей, происходивших из нашей страны. Первой официальной выставкой-распродажей работ современных художников была «Первая русская художественная выставка», открывшаяся 15 октября 1922 г. в Берлине. Организация ее имеет целую историю, причем политического плана, которая еще ждет своего исследователя.
Еще в конце 1918 г. при Наркомпросе был создан Интернациональный отдел, в задачу которого входили связи с «революционными» художниками Запада. В его правление входили нарком просвещения А.В. Луначарский, художники Д. Штеренберг, В. Татлин и В. Кандинский. В марте 1919 г. коллегия Наркомпроса и его Интернациональный отдел обратились с воззванием к зарубежным деятелям культуры о сотрудничестве и с идеей созыва Конгресса художников всех стран для постройки «всемирного здания искусств». Первыми согласились с этими предложениями немецкие художники.
Футуристической утопии о всемирном государстве художников руководство Наркомпроса, которое в своем большинстве состояло из представителей «левых» художественных течений, сумело придать вполне практический смысл: летом 1919 г. в Италию, Германию, Австрию были направлены «полпреды советского искусства» для пропаганды и осуществления на практике идей строительства мирового содружества деятелей искусств. В Берлине эту миссию успешно выполнял большевик, художественный критик К. Уманский. В конце 1920 г. он издал на немецком языке книгу «Новое искусство в России. 1914—1919». Эта апология авангарда стала ценным источником информации для немецких художников. Книга была переведена и на другие европейские языки. Только в Советской России она так и не появилась, так как большевики объявили войну авангардизму в искусстве.
В результате усилий советских «полпредов искусства» центр авангардизма переместился из Москвы в Берлин, ставший в 1920-х годах местом паломничества деятелей советской культуры. Луначарский, Эренбург, Маяковский, О. Брик, Горький, Есенин, Эйзенштейн, Таиров, Дзига Вертов читали в Берлине лекции, вели переговоры о совместной деятельности, публиковали по-немецки и русски свои статьи и книги. Именно в Берлине, а не в Москве Эренбург с марта 1922 г. издавал журнал «Вещь», ставший главным органом «мирового конструктивизма».
Берлин не случайно был избран большевистским и коминтерновским руководством местом советского культурного экспансионизма. Германия рассматривалась ими следующей после России страной, где скоро «грянет буря» пролетарской революции. Уже в 1919 г. в первом номере журнала «Коммунистический Интернационал» глава Коминтерна Г. Зиновьев вещал об «абсолютной неизбежности победы коммунизма в Германии». Для этой цели большевики не жалели тех средств, которые получали от распродажи за границей культурного наследия. Этой революционной цели была подчинена и «культурная экспансия» большевиков на Запад, главным плацдармом которой стал Берлин. Первой массовой акцией «культурной экспансии» стала «русская художественная выставка», открытая в октябре 1922 г. Ее активным организатором был А.В. Луначарский.
На выставке было представлено около тысячи работ 180 русских художников, в том числе свыше двухсот лучших произведений русского авангарда, которые в России большевики отнесли к «эстетически малоценным» и «идеологически вредным». Поэтому от этого искусства решили избавиться, да к тому же и валюту получить от распродажи.
На организацию выставки в Берлине было выделено 70 млн. рублей. А за несколько месяцев до этого в Москве согласно постановлению ВЦИК от 28 марта 1922 г. был создан Комитет по устройству зарубежных выставок-распродаж русских художественных ценностей во главе с А.В. Луначарским.
Созданная в Берлине «революционными» немецкими художниками «Ассоциация международной помощи рабочим» выступила в качестве финансового мецената русский художественной выставки. Все детали этой истории приоткрывают удивительную смесь самых разных мотивов в этом советско-германском «культурном» сотрудничестве, где интересы революционной пропаганды переплетались с коммерческими, дипломатическими и художественными. И все же пропагандистские задачи большевики ставили на первое место, ибо даже полученную от распродажи культурно-художественных ценностей своей страны валюту они использовали на те же пропагандистские цели. И Луначарский в статье, опубликованной в газете «Известия» 2 декабря 1922 г., отмечая многочисленные недостатки в организации выставки в Берлине, и, в частности, ее «левый» уклон, подчеркивал, что все оправдывает ее «пропагандистский эффект».
С 1924 г. СССР начинает регулярно принимать участие в знаменитых «Венецианских Биеннале», причем в самом широком масштабе, преследуя как пропагандистские, так и коммерческие цели. На выставке 1924 года советский раздел по количеству экспонатов (578 номеров по каталогу) в два раза превзошел разделы Франции и Англии (259 и 250 номеров) и в шесть раз — немецкий. Особым спросом и здесь пользовались работы русских авангардистов.
В 1925 г. в структуре Наркомата внешней торговли было создано Всесоюзное объединение «Антиквариат». При его посредничестве за рубеж «ушли» бесчисленные культурные ценности нашей страны. При этом ставка делалась на продажу только шедевров искусства, так как выручка от продажи второстепенных работ была слишком незначительной. При этом учитывалось, что в условиях поразившего Европу и Америку экономического кризиса цены на художественные ценности быстро падали.
Советские руководители, не входившие в число тех, кто определял политику государства, реагировали на расхищение культурного достояния страны по-разному. Нарком иностранных дел М. Литвинов возмущался этим, но, по его словам, ничего не мог поделать. Председатель ВЦИК М.И. Калинин, узнав о распродаже художественных ценностей, которая происходила, будто бы, в его отсутствие, заявлял: «Наживутся на этом примазавшиеся сюда люди, мы получим от этих миллионов гроши в сравнении с тем, что нам надо, а сраму не оберешься». (Видимо, даже высший государственный руководитель, если и знал что-то об этих позорных акциях, бессилен был перед лицом большевистской партийной диктатуры.) А.В. Луначарский на словах также был против разбазаривания культурного достояния, но тоже ссылался на свой слабый авторитет в партийном руководстве56.
Отчаянные попытки спасти Эрмитаж от разграбления предпринимал в тот период непременный секретарь Академии наук С.Ф. Ольденбург. В ноябре 1928 г. он резко протестовал против распродажи национального культурного достояния в разговоре с наркомом внешней торговли А.И. Микояном, потом обращался к Сталину, но безрезультатно.
В результате контактов Всероссийского общества культурных связей с заграницей (которое возглавляла сестра Л.Д. Троцкого и жена Л.Б. Каменева — Ольга Каменева) и Американского общества за культурные связи с Россией в июне 1928 г. было подписано соглашение об организации серии выставок-распродаж современного русского и советского искусства в США. Первые такие выставки открылись в Нью-Йорке в феврале 1929 г. До октября 1929 г. Советский Союз продал на аукционах 1192 тонны культурных ценностей, а за шесть лет (1928-1933) — более шести тысяч тонн (произведения искусства страховались по весу).
Бесценные культурные сокровища из отечественных музеев использовались чиновниками разного уровня в качестве подарков западным банкирам ради получения иностранных кредитов.
Завершая эту тему, следует сказать, что основы культурной политики Советского государства были заложены в первые годы советской власти. Уже в этот период отечественная культура стала испытывать давление советской системы, а значительная часть художественных ценностей, памятников истории и культуры оказалась утраченной.
Дата добавления: 2018-09-20; просмотров: 417; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!