Неподчинение приказам и побеги 4 страница
Новым узникам Штуттгофа приходилось существовать в кошмарных бытовых условиях. В бараках стремительно росло количество умерших. Некоторые заключенные по утрам просыпались, чувствуя, что прижимаются к холодным телам умерших ночью. Осенью и зимой 1944 года в лагере вспыхнула эпидемия тифа, третья и самая сильная из разразившихся в Штуттгофе. В конечном итоге она вынудила эсэсовцев приостановить массовые расстрелы. 8 января 1945 года Рихард Глюкс объявил во всем лагере карантин почти на две недели. К этому времени ежедневно умирало около 250 заключенных. Смертность от тифа продолжалась до эвакуации лагеря[3048].
Осенью и зимой 1944 года жизнь в еще одном концлагере на востоке также была омрачена перспективой эвакуации. Имеется в виду Освенцим. В нем, как в самом большом из концлагерей, шли наиболее интенсивные приготовления. С его территории вывозились материалы и машины. Семьи офицеров СС покидали наконец свои уютные, роскошные дома. (Фрау Хёсс с детьми уехали в начале ноября 1944 года.) Остававшиеся в Освенциме эсэсовцы по мере приближения к лагерю линии фронта становились все более нервными. Удастся ли им вовремя сбежать? Не нападут ли на лагерь местные бойцы Сопротивления?[3049] Или первыми придут русские? Тревожные ожидания усилились, когда осенью 1944 года в передачах Би-би-си поименно назвали ряд отъявленных эсэсовцев из персонала Освенцима (Аушвица) и предупредили: всех, причастных к злодеяниям в лагере и продолжающих кровопролитие, ждет наказание. Настроение в освенцимской лагерной администрации воцарилось мрачное. Часть эсэсовцев охладела к грабежам и насилию[3050].
|
|
|
Свертывание деятельности Освенцима сопровождалось закрытием газовых камер. В конце октября и начале ноября 1944 года убийства заключенных последнего фашистского лагеря смерти газом прекратились навсегда. Вскоре после этого приступили к сносу конвейера смерти в Бжезинке (Биркенау), где заключенных заставляли зарывать в землю оставшуюся золу и фрагменты костей[3051]. Некоторые эсэсовские преступники испытали облегчение оттого, что эта часть их обязанностей осталась в прошлом. «Можешь себе представить, моя дорогая, – писал 29 ноября 1944 года жене главный лагерный врач, доктор Виртс, – как хорошо, что мне больше не нужно делать эту ужасную работу и что всего этого уже больше нет»[3052]. Заключенные тоже ощутили судьбоносность момента. Глядя на то, как обрушиваются стены крематория, вспоминал Миклош Нисли, он почувствовал, что скоро рухнет и весь Третий рейх[3053].
Почему эсэсовцы приступили к демонтажу газовых камер Бжезинки (Биркенау)? Многие историки говорят о якобы существовавшем приказе Гиммлера прекратить массовое уничтожение евреев[3054]. Если такой приказ и был на самом деле, он служил не более чем лакировкой действительности в рамках планов рейхсфюрера СС вступить в переговоры с Западом и заключить сепаратный мир. На практике СС никогда не отказывались от «окончательного решения еврейского вопроса», и в самом Освенциме убийства евреев и других заключенных продолжались и после демонтажа газовых камер[3055]. Истинные мотивы отказа от газовых камер были куда прагматичнее. Массовым депортациям евреев приходил конец вследствие ухудшения для Германии военной обстановки. А потому эсэсовское руководство Освенцима озаботилось сокрытием следов своих злодеяний, прежде чем части Красной армии подойдут к лагерю[3056]. Также ему хотелось избежать повторения истории Майданека, где газовые камеры попали в руки Советов практически нетронутыми[3057]. Эсэсовцы также надеялись спасти предназначавшееся для убийства людей оборудование. Многие агрегаты крематориев были аккуратно демонтированы, упакованы и отправлены на запад. Конечным пунктом их назначения было секретное хранилище близ Маутхаузена, где руководство СС планировало восстановить как минимум два из доставленных крематориев Бжезинки. Туда же, в Маутхаузен, направили и некоторых «специалистов» по массовым казням из числа бывшего персонала Бжезинки. Нет никаких сомнений в том, что этот новый лагерный комплекс, который в конечном итоге так никогда и не был построен, стал бы использовать газовые камеры для продолжения массовых убийств тысяч людей[3058].
|
|
|
|
|
|
По мере постепенной подготовки высшего руководства эсэсовских лагерей к возможной эвакуации Освенцима его приказом большое количество заключенных по примеру предшествующих эвакуаций депортировали в другие лагеря. Именно поэтому за четыре месяца численность узников Освенцима к концу декабря 1944 года сократилась почти вдвое, до 70 тысяч человек.
Несколько лагерей закрыли и демонтировали полностью, в том числе огромную, входившую в комплекс Бжезинки зону «Мексика» (BIII)[3059]. В целом во второй половине 1944 года из Освенцима эвакуировали около 100 тысяч заключенных. Прежде лагерь был конечным пунктом назначения для бесчисленных заключенных. Теперь этот поток повернул вспять. Как мы знаем, некоторые транспорты ушли на север, в Штуттгоф, однако большая часть – в лагеря на Западе, как можно дальше от неумолимо наступавшей Красной армии. Одним из таких лагерей был Гросс-Розен, единственный главный концлагерь в Силезии[3060].
|
|
|
Гросс-Розен рос с захватывающей дух быстротой во второй половине 1944 года, с началом практически ежедневного прибытия транспортов заключенных из других концлагерей. На 1 января 1945 года в Гросс-Розене содержалось 76 728 заключенных. Так из ординарного он превратился во второй по численности концлагерь. Среди его заключенных было более 25 тысяч евреек, содержавшихся в филиалах, куда их доставили главным образом из Освенцима. Подобно Штуттгофу, Гросс-Розен сделался огромным сборным пунктом заключенных из концентрационных лагерей с Востока. В переполненном заключенными лагере порядок начал обращаться в хаос. Наихудшими были условия содержания в новом лагере, осенью 1944 года построенном из демонтированных освенцимских бараков. Во многих из них вместо окон и дверей зияли проемы, а потому с наступлением зимы заключенные оказались фактически на улице, не было также туалетов и умывален, и узники вязли в снегу, грязи и экскрементах. В других филиалах Гросс-Розена условия содержания были немногим лучше. «Меня больше ничем не удивить», – записал в дневнике в начале 1945 года Авраам Кайзер, ставший свидетелем ужасающего зрелища: двое заключенных из лагеря Дёрнхау (Кольчах) набросились на оброненную сторожевой собакой кость и поджарили ее на костре, чтобы съесть[3061].
Бегство от Красной армии
12 января 1945 года советские войска развернули разгромное наступление, поставившее Третий рейх на колени. Советские танки провались на запад по всему огромному Восточному фронту, сметая на своем пути оборонительные сооружения вермахта, и быстро продвинулись в глубь территории Германии. Когда в конце того же месяца Красная армия совершила перегруппировку, линия фронта полностью изменилась. Третий рейх потерял свой последний плацдарм на землях оккупированной Польши, а также лишился других жизненно важных территорий – Восточной Пруссии, Восточного Бранденбурга и Силезии, – а миллионы немцев, мирных граждан потянулись вслед за беспорядочно отступающими частями вермахта[3062].
На пути наступающих советских войск располагались три крупных лагеря – Освенцим, Гросс-Розен и Штуттгоф, – где в середине января 1945 года содержалось более 190 тысяч человек, или свыше четверти всех заключенных[3063]. На этапе предварительных обсуждений планов эвакуации этих лагерей принимали участие соответствующие гауляйтеры, высшие руководители СС и полиции, сыгравшие решающую роль[3064]. Немаловажным было и значение ВФХА. Первым, кто приказал руководству Освенцима готовиться к эвакуации, был Освальд Поль, который в ходе последнего посещения лагеря в ноябре 1944 года ознакомился с планом, разработанным его протеже, комендантом Рихардом Баером, и ре гиональными отделениями НСДАП, полиции и СС[3065]. По возвращении Поля в Ораниенбург его управленцы должны были решить, куда должны следовать транспорты с заключенными из оставляемых лагерей[3066]. Тем не менее, учитывая стремительное развитие событий, не в силах издалека контролировать происходящее на местах, они оставляли большую часть транспортно-снабженческих мелочей на усмотрение комендантов лагерей и их эсэсовцев[3067].
Несмотря на все приготовления, эсэсовцы были застигнуты врасплох начавшимся в середине января 1945 года массированным наступлением советских войск. Местные партийные бонзы лишь способствовали хаосу, часто отказываясь отдавать приказы об эвакуации до самого последнего момента[3068]. В Освенциме, например, воцарилось замешательство, как на тонущем корабле. «Хаос. СС в панике», – такую надпись нацарапали бывшие узники, когда охрана лихорадочно металась по всему лагерю, сгоняя и выстраивая заключенных, раздавая еду, собирая имущество и уничтожая документы. Территорию Освенцима колонны узников начали покидать 17 января 1945 года, и за два дня более трех четвертей всех остававшихся заключенных уже были в пути. Некоторые из них покидали Освенцим в хорошем настроении. Последние оставшиеся в живых заключенные из зондеркоманды, например, надеялись ускользнуть от эсэсовских убийц в походной колонне вместе с другими узниками. Однако подавляющее большинство заключенных было напугано, боясь холода, снега, эсэсовцев и неизвестности. «Подобная эвакуация, – записали польские узники, едва первые походные колонны двинулись в путь, – означает уничтожение не менее половины заключенных»[3069]. В итоге при транспортировке из Освенцима погиб каждый четвертый заключенный[3070].
Сначала узников Освенцима пешим строем погнали на запад. Две основные дороги, протяженностью около 65 километров, вели их в Лослау (ныне Водзислав-Слёнски. – Пер. ) и Глейвиц. По прибытии большинство выживших – среди них был и Томми Бюргенталь, мальчик, с которым мы уже встречались, – загнали в товарные вагоны и по железной дороге доставили в глубь рейха. Самую большую группу примерно из 15 тысяч заключенных депортировали в переполненный к тому времени концлагерь Гросс-Розен, также готовившийся к эвакуации[3071].
В отличие от Освенцима, оставленного в считаные дни, окончательная эвакуация находящегося в 270 километрах к северо-западу Гросс-Розена растянулась на несколько месяцев. Несмотря на то что в начале 1945 года немцы стремительно оставили главный лагерь и несколько десятков его филиалов, концлагерный комплекс в целом сохранился. Несколько десятков отделений Гросс-Розена продолжали работать вплоть до начала мая 1945 года[3072]. Так же надолго затянулась окончательная эвакуация в Штуттгофе. Во второй половине января 1945 года эсэсовцы оставили около тридцати его филиалов, депортировав оттуда многочисленных заключенных в главный лагерь[3073]. Вслед за этим 25 и 26 января 1945 года и сам главный лагерь частично эвакуировали. Когда части Красной армии приблизились на расстояние 50 километров, эсэсовцы пешим маршем погнали примерно половину из 25 тысяч заключенных в окрестности города Лауэнбурга, расположенного в 140 километрах западнее. По прибытии выживших разместили в импровизированных лагерях практически без еды, воды и отопления. Несколько недель спустя пришел черед эвакуировать и лагеря в Лауэнбурге. Заключенных вновь погнали очередным маршем смерти. Его путь был усеян телами сотен умиравших на ходу людей. А главный лагерь Штуттгоф тем временем все еще продолжал функционировать. Из-за отдаленности советские войска обошли район расположения лагеря и освободили его лишь 9 мая 1945 года[3074]. К тому времени в нем оставалось всего 150 заключенных. За предыдущие недели многие тысячи из них умерли, так и не дождавшись освобождения, казавшегося им таким близким. Среди жертв была и мать Инге Ротшильд, умершая от истощения в тот самый день, когда дочери исполнилось 13 лет[3075].
В начале 1945 года концлагерная система пребывала в постоянном движении. В январе и феврале, спасаясь от наступающей Красной армии, эсэсовцы погнали на новые места более 150 тысяч заключенных Освенцима, Гросс-Розена и Штуттгофа, а позднее и филиалов Заксенхаузена[3076]. При формировании этих транспортов лагерное начальство, руководствуясь указаниями, исходившими, по всей видимости, от Гиммлера и Поля, отбирало в первую очередь тех узников, кто, по их мнению, был «трудоспособен» и чей рабский труд можно было продолжать использовать в других лагерях[3077]. Менее ясной была судьба инвалидов. Как и в ходе предыдущих эвакуаций на Востоке в 1944 году, никаких точных приказов от высшего начальства не поступало, и решение этой проблемы оставлялось на усмотрение лагерной администрации. Иногда при наличии транспортных средств лагерь очищали от заключенных полностью, загоняя всех больных на грузовики, конные повозки или в железнодорожные вагоны. В других местах, особенно в отдаленных филиалах, эсэсовцы перед самой отправкой проводили селекцию и убивали самых слабых узников[3078].
Одна из крупнейших боен произошла при эвакуации отделения Заксенхаузена концлагеря Либерозе, где содержались преимущественно евреи из Польши и Венгрии. 2 февраля 1945 года около 1600 заключенных пешим маршем двинулись в направлении главного лагеря, расстояние до которого составляло 100 километров. Около 1300 человек оставили в Либерозе. Их судьбу уже предрешила пришедшая за несколько дней до того телеграмма, вероятнее всего от коменданта Заксенхаузена, с приказом казнить ослабевших. Недостатка в эсэсовцах, добровольно вызвавшихся исполнить этот приказ, не было. «Давай, давай, – сказал один из охранников, – мы постреляем евреев и получим за это немного шнапса». Бойня продолжалась три дня. Убийцы встретили и слабое сопротивление, когда один заключенный ударил эсэсовца ножом в шею. Но у основной массы узников никаких шансов на спасение не было. Нескольких уцелевших, спрятавшихся под кучами выброшенной одежды и обуви, эсэсовцы нашли и забили до смерти[3079].
Тем не менее при эвакуации лагерей января – февраля 1945 года убийства не были общепринятой практикой. Нередко лагерная администрация бросала заключенных на произвол судьбы, торопясь отступить в глубь рейха. Так, в январе 1945 года, например, в ходе частичной эвакуации главного лагеря Штуттгоф комендант Хоппе отдал письменное распоряжение, согласно которому «больных и неспособных к маршу» заключенных следовало оставлять в лагере. Тысячи таких узников, которым милостиво подарили жизнь, видели, как угоняли их товарищей[3080]. В филиалах Гросс-Розена эсэсовцы также оставили сотни больных заключенных[3081].
Некоторые офицеры уклонялись от совершения в последние минуты убийств заключенных, опасаясь грядущего возмездия солдат противника[3082]. Где-то для массовых казней просто не оставалось времени, поскольку стремительность наступления Красной армии застигала их врасплох. Впоследствии выжившие узники обнаружили в опустевших эсэсовских казармах следы поспешного бегства лагерной охраны: кружки, наполненные пивом, недоеденный суп в тарелках, недоигранные партии в настольные игры[3083].
В начале 1945 года Красная армия освободила свыше 10 тысяч заключенных. Большинство из них, около 7 тысяч человек, в главном лагере Освенцим, в Бжезинке и Моновице[3084]. Прошло больше недели с момента ухода колонн «маршей смерти» и прихода в Освенцим советских войск, потерявших около 200 солдат в боях с немцами в непосредственной близости от лагерного комплекса. Для остававшихся в лагере заключенных это был необыкновенный период опасностей и надежд, своего рода последняя, еще не дописанная до конца глава в книге их страданий. Впоследствии доктор Отто Волькен вспоминал эти последние дни как, вероятно, самые трудные за все проведенные в концлагере пять лет. После того как 20–21 января большая часть охраны ушла из Освенцима, остававшиеся там заключенные осмелели и прорезали проходы в ограждении из колючей проволоки и через разные секторы лагеря проникли в эсэсовские кладовые. Заключенные пытались сами наладить жизнь – ухаживали за больными, разжигали костры, разогревали и раздавали еду. Но праздновать победу было рано. Захмелевшего советского военнопленного, нашедшего пиво и оружие и открывшего пальбу в ночное небо Бжезинки, выследил и расстрелял на месте немецкий патруль. Убили и группу французских заключенных, пробравшихся в эсэсовскую столовую. Помимо безжалостных убийц-охранников, заключенных подстерегали и другие опасности: холод, голод и болезни. И все же подавляющее большинство узников дожило до 27 января 1945 года, когда в ворота Бжезинки вошли первые советские солдаты. Часть заключенных бросились к ним. «Мы обнимали и целовали наших освободителей, – рассказывал Отто Волькен спустя несколько месяцев. – Мы плакали от радости, мы были спасены»[3085].
Однако в других местах лагерного комплекса Освенцим судьба совершила последний страшный поворот. В тот же день, когда была освобождена Бжезинка, эсэсовский террор обрушился на филиал лагеря Фюрстенгрубе, располагавшийся всего в 20 километрах севернее. Этот лагерь немцы оставили восемь дней назад, бросив около 250 больных заключенных. Во второй половине дня 27 января 1945 года, когда спасение и свобода были уже так близки, в лагере неожиданно появилась группа эсэсовцев, убившая почти всех заключенных. Прихода Красной армии, чудом пережив последнюю бойню в Освенциме, дождались лишь 20 человек[3086].
Смерть в пути
Никто не знает, сколько узников концлагерей умерло при эвакуации начала 1945 года на обледенелых дорогах, в переполненных товарных вагонах, в рвах и в лесах. По всей видимости, количество жертв исчисляется десятками тысяч человек, среди них, по некоторым оценкам, 15 тысяч мужчин, женщин и детей из оставленного немцами комплекса Освенцим[3087]. Хотя в памяти народа эта эвакуация в первую очередь ассоциируется с пешими «маршами смерти», большую часть пути к новым концлагерям в глубине рейха заключенные, как правило, преодолевали все-таки по железной дороге. Условия в этих поездах были неизмеримо хуже по сравнению с проходившими ранее эвакуациями из западных лагерей, таких как Нацвейлер-Штрутгоф. Эти эшелоны стали средоточием всех ужасов концлагерей. Поскольку пассажирских вагонов не хватало, немецкие власти использовали главным образом открытые товарные вагоны для перевозки угля, не защищавшие от непогоды. Страдания перевозимых заключенных усугубляли задержки в пути. Несмотря на то что большинство поездов в конечном итоге добирались до пункта назначения, но по перегруженной и местами разрушенной сети немецких железных дорог они тянулись подчас по нескольку дней[3088]. Один из самых смертоносных транспортов отбыл из филиала Освенцима, концлагеря Лаурахютте, 23 января 1945 года. Поезд шел мучительно медленно, часто делая долгие остановки. Спустя неделю, когда он наконец прибыл в Маутхаузен, каждый седьмой заключенный в его вагонах был мертв[3089].
Однако для большинства заключенных мучительное испытание эвакуацией начиналось не в поездах, а в предшествовавших посадке на них «маршах смерти», унесших в начале 1945 года немало человеческих жизней. Перед отправкой на новое место заключенным выдавали немного еды. Один из переживших ужасы Освенцима узников вспоминал, что получил банку консервированной говядины и две заплесневелые буханки хлеба. Эта порция предназначалась на несколько дней пути, но оголодавшие заключенные нередко съедали все еще до выхода из лагеря[3090]. Вскоре голод отнимал у них последние силы, и они шли словно в трансе. Иногда даже друзья переставали узнавать друг друга[3091]. Но пешие марши не превратили заключенных в безликую массу. Отдельные малочисленные группы взаимной поддержки благополучно сохранились, и близкие друзья и члены семьей, как могли, помогали друг другу. Нередко первыми падали и погибали именно шедшие в одиночку. Легче – как в лагере, так и на марше – было привилегированным узникам, более здоровым и сытым, в крепкой обуви и теплой одежде, по сравнению с остальными, которые ковыляли в жалких лохмотьях и деревянных башмаках и вскоре выбивались из последних сил, падали и умирали[3092]. Направленный Освальдом Полем инспектировать эвакуацию восточных лагерей, Рудольф Хёсс легко находил ушедшие вперед колонны заключенных: достаточно было просто идти туда, где путь устилали мертвые тела[3093].
Дата добавления: 2018-09-22; просмотров: 257; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!