Неподчинение приказам и побеги 3 страница
Первые эвакуации
Наступление высадившихся 6 июня в Нормандии англо-американских союзников к началу сентября 1944 года поставило немецкие войска на Западном фронте на грань поражения. Военная обстановка складывалась все хуже, моральный дух немцев изрядно пошатнулся[3020]. Предвидя дальнейшую потерю территорий, ВФХА распорядилось немедленно приступить к эвакуации двух своих самых западных концлагерей. 5 и 6 сентября 1944 года эсэсовцы начали эвакуацию всех 3500 заключенных из главного лагеря Герцогенбуш (Хертогенбос) в Нидерландах, также закрыли и его филиалы[3021].
В то же самое время эвакуировали располагавшийся в Эльзасе концлагерь Нацвейлер-Штрутгоф. 2–19 сентября 1944 года почти все 6 тысяч его заключенных депортировали в Дахау. Кроме того, эсэсовцы оставили около десятка филиалов этого лагеря на левом берегу Рейна, эвакуировав оттуда еще 4500 заключенных. Тем не менее комплекс концлагерей Нацвейлер-Штрутгоф не исчез, поскольку продолжали функционировать филиалы на правом берегу Рейна. А после того как вермахту удалось временно укрепить свои позиции, к ним добавилось еще несколько новых филиалов, и в начале января 1945 года во всем лагерном комплексе насчитывалось 22 500 заключенных. Таким образом, даже после того, как Нацвейлер-Штрутгоф прекратил свое существование, в его комплексе удалось сплотить фрагменты распадавшейся лагерной системы[3022].
|
|
|
Несмотря на спешность эвакуации западноевропейских концлагерей осени 1944 года, проводилась она достаточно организованно и слаженно. ВФХА закрывало лагеря задолго до подхода войск противника, что давало эсэсовцам достаточно времени для эвакуации подавляющего большинства заключенных по железной дороге, самому излюбленному лагерными властями виду транспорта. И не только потому, что по сравнению с пешими маршами в поездах заключенных было гораздо легче охранять, но и потому, что таким образом значительно сокращалось время в пути. И при всей изнурительности подобного рода депортаций они не превращались в массовые убийства. «Если не считать жуткой усталости, мы прибыли [в Равенсбрюк] в довольно приличном физическом состоянии», – вспоминал бывший узник лагеря Герцогенбуш (Хертогенбос). В результате почти все заключенные в первых западных эвакуациях выжили[3023].
Совершенно иной оборот приняли в 1944 году события на оккупированном Востоке. Как и на Западе, эсэсовские власти понимали, что здешние лагеря придется оставить, и начали готовиться к эвакуации заранее, надеясь эвакуировать огромные массы заключенных для использования их рабского труда в военном производстве. Но эти планы были сорваны как огромностью задачи – в пределах досягаемости Красной армии оказались пять главных лагерей и десятки их филиалов, – так и стремительностью наступления советских войск. Красная армия совершила глубокий прорыв, нанеся вермахту колоссальные потери личного состава, исчислявшиеся сотнями тысяч человек[3024], и заставив оставить громадные территории[3025].
|
|
|
В генерал-губернаторстве СС контроль над ситуацией в целом сохранили и сумели эвакуировать большую часть заключенных вовремя. К закрытию Майданека руководство ВФХА готовилось еще с конца 1943 года и за несколько месяцев депортировало оттуда тысячи заключенных. Большую часть оставшихся эвакуировали в апреле 1944 года, когда около 10 тысяч заключенных в крытых вагонах депортировали в другие концлагеря, такие как Освенцим.
Когда 22 июля 1944 года эсэсовцы наконец покинули лагерь, перед стремительно ворвавшимися в него частями Красной армии предстали полупустые бараки. В них эсэсовцы оставили лишь несколько сотен больных заключенных, а остальных, около тысячи человек, пешком и по железной дороге отправили на запад. К ним добавилось еще 9 тысяч узников последних филиалов Майданека, в том числе и большого лагеря в Варшаве (утратившего свой прежний статус главного лагеря)[3026].
|
|
|
Некоторых заключенных из Майданека депортировали в Плашув, еще один главный лагерь генерал-губернаторства. Но и его эсэсовцы вскоре оставили. Подготовку этого лагеря к эвакуации тоже начали заблаговременно. Узников вернули из филиалов в главный лагерь, ставший сборным пунктом депортации.
В конце июля и в начале августа 1944 года транспорты с заключенными пошли из Плашува в Флоссенбюрг, Освенцим, Маутхаузен и Гросс-Розен, сократив численность его узников с 20 до менее 5 тысяч человек. В октябре 1944 года Плашув покинули тысячи людей, ставших свидетелями закрытия лагерей, где их содержали. Когда 14 января 1945 года от регионального руководства СС поступил приказ о полной эвакуации главного лагеря, в нем оставалось лишь около 600 заключенных[3027].
К этому времени СС уже оставили все три лагерных комплекса, располагавшиеся на севере, на территории Прибалтики – в Риге, Каунасе и Вайваре, – хотя их эвакуация проходила более беспорядочно и неорганизованно. Лагерь в Риге закрыли летом – осенью 1944 года. Эвакуация главного лагеря продолжалась до 11 октября и завершилась незадолго до вступления в город (13 октября) советских войск. Накануне около 10 тысяч заключенных загнали на суда, которые тут же вышли в открытое море. Именно этого узники больше всего страшились все предыдущие месяцы. В забитых до отказа трюмах заключенные страдали, обливались потом, их рвало, они задыхались от зловония экскрементов. По прибытии в Данциг изголодавшихся узников перегнали на баржи, которые по Висле направились в Штуттгоф. Вскоре его стремительно заполнили узники из оставленных концлагерей[3028].
|
|
|
Среди заключенных Штуттгофа были тысячи евреев из концлагеря Ковно (Каунаса), опустевшего даже быстрее, чем рижский. Все его филиалы (около десятка), как и сам главный лагерь, немцы эвакуировали в июле 1944 года. «Наша судьба непредсказуема. Мы на грани безумия», – писал перед эвакуацией бывший заключенный Самуил Минцберг. Всего за две недели поездами и пароходами из лагеря депортировали в общей сложности более 10 тысяч евреев, до конца войны дожила лишь четверть из них.
Прежде чем оставить Ковно (Каунас), эсэсовцы разрушили располагавшийся в городе главный лагерь. При содействии литовских подручных они поджигали или взрывали дома, убив сотни скрывавшихся в подвалах евреев. Навстречу советским войскам, освободившим город 1 августа 1944 года, вышла лишь горстка выживших[3029].
Эвакуация концлагеря Вайвара, самого северного из прибалтийских лагерей, продолжалась дольше всего, целых семь месяцев. Во время первой волны эвакуации в феврале – марте 1944 года эсэсовцы экстренно закрыли около десяти зон, в том числе и главный лагерь. Так, 3 февраля – в этот день части Красной армии находились всего в 5 километрах – сотни заключенных поспешно вывели из лагеря-филиала Соски. Заключенные нередко по несколько дней шли пешком до располагавшихся далеко на западе филиалов, условия содержания в которых были просто ужасающи. В Эреде больных узников затолкали в стоящие на болоте бараки. «Ежедневно умирало не меньше 20 человек», – вспоминал несколько месяцев спустя незадолго до смерти один из бывших узников. В середине 1944 года выживших заключенных лагеря Вайвара эвакуировали во второй раз. В ходе летнего наступления Красной армии линия фронта приблизилась вновь. «Вокруг постоянно стоит неумолчный шум, зенитки палят день и ночь. Осколки со свистом пролетают над головами, – писал 29 августа 1944 года польский еврей Гершл Крук из лагеря Лагеди, – невозможно угадать, что нам уготовано судьбой». В конечном итоге, когда Эстонию практически отрезали от территории Германии, эсэсовцы переправили в Штуттгоф большинство узников лагеря Вайвара морем. После семи дней в пути без еды один из заключенных вспоминал: «Мы прибыли в Данциг в ужасном состоянии!»[3030]
Убийства в Прибалтике
Когда в конце сентября 1944 года советские войска вышли в район Клооги, последнего действующего филиала большого лагеря Вайвара, на его территории оказалось лишь немногим более ста живых узников. Многие из них были потрясены случившимся. «Мы действительно свободны? Немцы и в самом деле ушли?» – недоверчиво спрашивали они. Кто-то прикасался к красной звезде на солдатских гимнастерках, чтобы убедиться, что это не сон[3031]. Всего несколько дней назад эти люди были обречены на смерть.
Рано утром 19 сентября 1944 года, зная о том, что советские войска находятся от них всего в нескольких днях пути, эсэсовцы выгнали узников Клооги – примерно 2 тысячи мужчин и женщин – на плац и разделили на группы. Затем вооруженные до зубов эсэсовцы погнали первую группу заключенных в лес. Вскоре после этого оставшиеся в лагере узники услышали треск пулеметных очередей.
Оставшихся в живых людей, которые пытались спастись бегством, охватила паника. Большая их часть тоже была убита. Немного позже, той же ночью, эсэсовцы отступили из Клооги, освещенной заревом погребальных костров и горящих казарм, которые они подожгли, чтобы скрыть следы своих злодеяний и помешать советским войскам использовать лагерь в собственных целях. В лагере осталось лишь несколько чудом уцелевших людей, которым в суматохе удалось спрятаться, иногда среди трупов, разбросанных по всей территории и в соседнем лесу[3032].
Это была не единственная кровавая баня в Балтийском регионе: за день до этого несколько сотен узников Лагеди, среди которых был и Гершл Крук, вывезли на грузовике на лесную поляну и там казнили[3033]. Хотя подобные побоища не были рядовыми, они представляли собой принципиальное отличие от эвакуации западноевропейских концлагерей: на востоке, и особенно на территории Прибалтийских республик СССР, массовое истребление заключенных входило в планы нацистов с самого начала. В данном случае важным фактором был хаос. В Клооге и Лагеди эсэсовцы почувствовали себя загнанными в угол стремительным наступлением войск противника и, вместо того чтобы перед отступлением в глубь Третьего рейха бросить заключенных, прибегли к массовым убийствам[3034]. Тем не менее подобные безжалостные расправы в последние минуты перед бегством коренились в идеологии нацизма. Объясняется это так – подавляющее большинство заключенных в местном лагере были евреями, и их жизнь, по мнению эсэсовцев, ничего не стоила, особенно теперь, когда их больше нельзя было использовать для принудительного труда на благо Германского рейха. Такими бесчеловечными убеждениями эсэсовцы руководствовались еще во время подготовки к эвакуации лагерей из Прибалтики. За несколько месяцев до того, как Красная армия освободила этот лагерь, эсэсовское начальство приступило к селекции заключенных, отбирая больных и немощных. Зачем оставлять заключенных, от которых не будет пользы, которые не смогут трудиться на благо рейха и станут лишь обузой при эвакуации? Детей отбирали исходя из тех же соображений. Через несколько недель, весной 1944 года, лагерные эсэсовцы убили несколько тысяч мальчиков и девочек. В Каунасе, в главном лагере, казням малолетних узников предшествовал детский праздник, организованный комендантом для того, чтобы скрыть истинную суть жуткого злодеяния. Последующие события сопровождались душераздирающими сценами. Родители кричали и умоляли пощадить детей, когда эсэсовцы погнали тех из лагеря. Некоторые из них полезли вместе со своими детьми на грузовики, держа их за руку, когда их всех повезли на смерть. Некоторые семьи кончали жизнь самоубийством, чтобы эсэсовцы не смогли разлучить их. Горе родителей было безутешно. Однажды вечером в конце марта 1944 года, когда заключенные лагеря в Вильнюсе вернулись с работ в свои лагеря-филиалы, они обнаружили, что эсэсовцы забрали и куда-то увезли детей. Они «не могли ни есть, ни пить, ни спать, – писал Григорий Шур, потерявший сына Арона, – в кромешной темноте евреи оплакивали своих детей»[3035].
Убийства в Прибалтике эсэсовцы продолжали до самого конца войны. В рижском лагере последняя селекция заключенных, проводившаяся летом 1944 года, была согласована с главным лагерным врачом доктором Эдуардом Кребсбахом, ветераном СС, принимавшим участие в массовом убийстве больных в 1941 году в Маутхаузене. Кребсбах и его помощники проводили опыты над заключенными, испытывая их на выносливость, заставляя бегать и прыгать через препятствия. Затем они своим решением обрекли на смерть 2 тысячи самых слабых узников[3036]. Эсэсовцы совершали подобные преступления и в других прибалтийских лагерях. При проведении «десятипроцентной селекции» обреченных в Вайваре, как окрестили эту практику выжившие заключенные, эсэсовские преступники, начиная с июля 1944 года, заталкивали будущих жертв в грузовики, увозили их из лагеря и возвращались в форме, забрызганной кровью[3037].
Заключенных, переживших селекции и массовые казни в прибалтийских лагерях, депортировали на юг, как можно дальше от линии фронта. В отличие от организованной эвакуации на Западе эти скудно снабжаемые и хаотичные транспорты 1944 года унесли гораздо больше человеческих жизней. Предположительно, сотни заключенных умерли от голода или задохнулись в тесноте товарных вагонов и в трюмах пароходов[3038].
Еще ужаснее были пешие марши по дорогам, полям и замерзшим болотам, унесшие многие тысячи жизней. Первые смерти начались уже в начале февраля и марте 1944 года, когда узников оставленных немцами филиалов лагеря Вайвара, таких как Соски, заставили идти пешком по снегу и льду. Одни умерли от переохлаждения, других расстреляли запаниковавшие эсэсовцы, третьих убили, живьем бросая в море или в озера[3039].
Марши смерти в Восточной Европе продолжились летом 1944 года. В их числе был марш из столицы Польши, начавшийся 28 июля, за несколько дней до обреченного на поражение Варшавского восстания. Рано утром большинство заключенных – около 4 тысяч человек (почти все евреи) – спешно погнали из города под конвоем эсэсовцев, солдат вермахта и сторожевых собак. Солнце нещадно палило оборванных и изможденных людей, часть которых шла босиком. Рты настолько пересохли от жажды, что они не могли проглотить даже те крохи еды, что у них оставалась. Они слизывали пот с собственных лиц, но это лишь усиливало жажду. «Мы молились о дожде, – вспоминал в 1945 году Оскар Пасерман, – но он так и не пошел». Вскоре упали первые из обессилевших заключенных. Отстававших от колонны расстреливали на месте. Выжившие дошли до Кутно, где их загнали в железнодорожные вагоны. Когда пять дней спустя эшелон прибыл в Дахау, в живых осталось лишь 3863 человека. Как минимум 89 человек погибло за эти дни в вагонах для перевозки скота[3040].
Первые эвакуации концлагерей довольно долго замалчивались, поскольку их затмила трагедия «маршей смерти» последних месяцев существования Третьего рейха. Но эти эвакуации также важная часть истории нацистских лагерей, и, вопреки мнению некоторых историков, обнародование их ужасов еще ждет своего часа[3041]. Они часто начинались с подготовительного этапа. В этот период эсэсовцы начинали сбор лагерного имущества и награбленного, приступая к частичному демонтажу казарм, бараков и другого оборудования. Подобно подразделениям СС, отступавшим в других местах, персонал лагерей также пытался замести следы своих преступлений: тела узников выкапывали и сжигали вместе со всеми компрометирующими документами. Помимо этого, эсэсовское начальство намеренно сокращало численность заключенных в ходе транспортировки или путем систематических убийств[3042]. Когда эсэсовцы начали оставлять лагеря, они выгоняли из них большинство оставшихся заключенных и переправляли в другое место, используя различные транспортные средства. Многое зависело от обстановки на фронте. На Западе эсэсовцы успели спланировать эвакуацию заранее и организованно перебросили заключенных по железной дороге в другие лагеря. На Востоке они часто оказывались застигнутыми врасплох стремительным наступлением советских войск и торопливо выгоняли заключенных из лагерей или пытались убить всех, как в Клооге. В этом одна из причин того, почему первые эвакуации на Востоке оказались столь смертоносны. Чем ближе линия фронта подходила к концлагерю, тем большей опасности подвергались остававшиеся в нем заключенные[3043].
Последняя осень на Востоке
Когда летом 1944 года 12-летняя Инге Ротшильд прибыла вместе со своими родителями в Штуттгоф, она уже провела, как ей казалось, целую вечность в гетто и нацистских лагерях. Депортированных в конце 1941 года из Кельна в Ригу как немецких евреев, Инге и ее семью впоследствии отправили в филиал лагеря Мюльграбен (немецкое название рижского района Милгравис. – Пер. ). Именно здесь она потеряла 9-летнего брата Гейнца, погибшего в апреле 1944 года во время селекции детей в рижском концлагере. Через несколько месяцев Инге затолкали на переполненный людьми пароход, на котором уцелевших узников отправили в Штуттгоф, где она оставалась до февраля 1945 года[3044].
Как мы уже видели, Штуттгоф стал главным пунктом назначения заключенных из оставленных эсэсовцами прибалтийских концлагерей. Инге Ротшильд была одной из более 25 тысяч еврейских заключенных, прибывших из этих лагерей во второй половине 1944 года. Многие тысячи из них, преимущественно мужчин (в том числе и отца Инге), вскоре переправили дальше на Запад, где их рабский труд использовался в таких лагерях, как Мюльдорф и Кауферинг. А женщин и девушек оставили. С июня по октябрь 1944 года к ним присоединилось еще более 20 тысяч евреек из Освенцима, где шел предварительный этап эвакуации. В результате в Штуттгофе произошли существенные изменения. Стал очевиден еще один результат эвакуации: она приводила не только к закрытию концлагерей, но и к трансформации остававшихся[3045].
Достаточно лишь посмотреть на численность заключенных. Штуттгоф всегда был лагерем второго ранга, поскольку весной 1944 года в нем содержалось не более 7500 заключенных. Однако всего несколько месяцев спустя, в конце лета 1944 года, это число выросло более чем на 60 тысяч человек (возросла, за счет охранников из оставленных прибалтийских лагерей, и численность эсэсовского персонала). Новыми заключенными были преимущественно евреи, главным образом женщины. Многих из них отправили в филиалы Штуттгофа. В период с июня по октябрь 1944 года директивой руководства СС было создано 19 лагерей для евреев, где заключенным приходилось жить в самых примитивных условиях, зачастую в палатках. В главном лагере в бараки, рассчитанные всего на 200 человек, затолкали около 1200, спали даже в уборных, не было ничего, не только места на нарах. «Мыться было негде, – свидетельствовала позднее Инге Ротшильд, – и всего через пару дней мы завшивели»[3046].
В Штуттгофе, вспоминала Инге, селекции проходили часто. И действительно, с лета 1944 года лагерное начальство, как и в прибалтийских концлагерях, приступило к систематическим убийствам пожилых, больных, немощных, а также беременных женщин. Комендант Штуттгофа с самого начала считал это радикальным средством борьбы с перенаселенностью главного лагеря, где день ото дня росло количество заболевших, а также «нетрудоспособных» заключенных, свозимых из лагерей-филиалов. Особенно часто лагерное руководство стало прибегать к убийствам заключенных для предварительной подготовки к возможной эвакуации. По сути, это было превентивное уничтожение тех, кого считали будущей обузой при предстоящей эвакуации (по примеру прибалтийских лагерей)[3047].
Несколько тысяч жертв проводившихся в Штуттгофе селекций, главным образом детей и их матерей, поездом отправили в Бжезинку (Биркенау). Других, после закрытия осенью 1944 года «фабрики смерти» в Бжезинке, убили в самом Штуттгофе. Примерно в это же время в Штуттгофе начали использовать небольшую газовую камеру, где убивали евреев (а также польских политзаключенных и советских военнопленных), применяя «Циклон Б». Однако главным инструментом уничтожения заключенных в Штуттгофе были смертельные инъекции и расстрелы. Раппортфюрер Арно Хемниц обслуживал расстрельный аппарат в крематории, изготовленный по модели бухенвальдского, который он видел в 1941 году во время убийства советских «комиссаров». Другой эсэсовец из Штуттгофа позже так описывал результат обычной казни 50 или 60 женщин: «Я не слишком внимательно разглядывал мертвые тела, но видел подсыхающие лужи крови на полу, а также окровавленные лица трупов. Еще я помню, что дверная рама была забрызгана кровью».
Дата добавления: 2018-09-22; просмотров: 266; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!