Неподчинение приказам и побеги 2 страница
Освенцимское восстание
Солнечным осенним днем в субботу, 7 октября 1944 года, вскоре после обеда несколько эсэсовцев вошли во двор близ крематория IV лагеря Бжезинка (Биркенау) и приказали выстроиться почти 300 узникам зондеркоманды – якобы для селекции и перевода в другой лагерь. Узники построились, и эсэсовцы принялись отбирать кандидатов. Однако нашлись те, что отказались выйти вперед. Ситуация накалялась на глазах. Внезапно один из самых старых узников, польский еврей Хаим Нойхоф, бросился на эсэсовца с молотком. Другие заключенные последовали его примеру. Пустив в ход камни, топоры, железные прутья, они оттеснили эсэсовцев за колючую проволоку. Лагерь огласился криками, выстрелами, воем сирен. Вскоре воздух наполнился дымом – но идущим не из труб крематория, как обычно, а из самого здания, которое подожгли заключенные. Так началось восстание зондеркоманды Бжезинки[2988].
Назревало оно уже несколько месяцев. «Уже давно мы, заключенные зондеркоманды, хотели покончить с нашей ужасной работой, – писал осенью 1944 года узник Бжезинки Залман Градовский, – мы хотели устроить нечто значительное»[2989]. Разговоры о восстании пошли еще весной 1944 года, возможно в связи с ликвидацией семейного лагеря (произошедшей в марте), однако этим дело и ограничилось. И все же заговорщики начали тайком запасаться оружием, в том числе ручными гранатами со взрывчаткой, украденной узницами женского лагеря с соседнего завода боеприпасов, которую они затем тайком приносили в зондеркоманду. Начиная с лета 1944 года призывы к вооруженному сопротивлению раздавались все громче и чаще. Узники зондеркоманды полагали, что такое их количество лагерному начальству уже не требуется, потому что кампания массовых убийств венгерских евреев в газовых камерах закончилась. А учитывая угрожающее наступление Красной армии, было похоже, что Освенцим вскоре эвакуируют. Заключенные зондеркоманды опасались, что эсэсовцы их просто перестреляют, чтобы сохранить страшные тайны «окончательного решения еврейского вопроса» (подобного рода опасения стали причинами восстаний в Треблинке и Собибуре годом ранее). Так что узники зондеркоманды Бжезинки (Биркенау) жили в ожидании худшего, однако их положение было настолько нестабильным, что планы восстания приходилось постоянно пересматривать и откладывать. Но вскоре ситуация потребовала немедленных действий. 23 сентября 1944 года эсэсовцы отобрали 200 узников из зондеркоманды, якобы для перевода в другие лагеря. Правда вскрылась уже на следующий день, когда товарищи нашли в крематории их обугленные останки. Когда же в начале октября эсэсовцы объявили об очередной селекции, узники, обслуживавшие крематорий IV, заподозрили, что для них это означает смертный приговор. И было решено: сейчас или никогда[2990].
|
|
|
|
|
|
К сожалению, к восстанию заключенные Бжезинки были подготовлены плохо. Они не могли рассчитывать на помощь лагерного подполья. Ведь большая часть заключенных давно усвоила урок: сопротивление бесполезно, поскольку ведет лишь к еще более суровым репрессиям. Существовал и неразрешимый конфликт интересов между заключенными из зондеркоманды, которым терять было нечего, и остальными узниками, надеявшимися через несколько месяцев выйти на свободу. «В отличие от нас им спешить было некуда», – с горечью писал Залман Левенталь осенью 1944 года[2991]. Увы, и в самой зондеркоманде не было единства относительно вооруженного сопротивления: одни были измотаны физически и морально, другие хотели дождаться более благоприятного момента, когда к восставшим присоединился бы весь остальной лагерь. Среди тех, кто призывал не спешить, было и руководство зондеркоманды, так как им селекция 7 октября 1944 года не угрожала. Поэтому они решили в восстании не участвовать. Таким образом мятежники оказались не просто в меньшинстве, но и плохо организованы. Времени на разработку продуманного плана не было. Восстание с самого начала сопровождалось поспешностью и суматохой. Поскольку здание крематория IV охватило пламя, заключенные не смогли добраться до спрятанных в нем ручных гранат. Таким образом, их самое грозное оружие оказалось похоронено под рухнувшей крышей здания, и пустить его в ход не удалось[2992].
|
|
|
Восстание было обречено с самого начала. В считаные минуты к горящему крематорию прибыло подкрепление эсэсовцев, которые быстро перестреляли беззащитных узников. Заглянув во двор, единственный чудом выживший заключенный увидел десятки своих товарищей, которые «неподвижно лежали на земле в забрызганных кровью арестантских робах». Стоило кому-то пошевелиться, как эсэсовцы открывали по нему огонь. Тем временем остальные заключенные успели перебежать в соседний крематорий V и спрятались внутри. Но вскоре эсэсовцы выволокли их наружу, швырнули на пол вместе с другими пойманными их товарищами и убили выстрелами в затылок. Когда каратели закончили кровавую расправу, рядом с обоими крематориями осталось лежать не менее 250 трупов[2993].
Однако примерно через полчаса после того, как Хаим Нойхоф нанес свой первый удар у крематория IV, рядом с крематорием II поднялась вторая волна восстания. Услышав гремящие по соседству выстрелы и увидев дым, узники тамошней зондеркоманды поняли, что происходит, однако по приказу своего руководства не стали предпринимать никаких действий. Но когда в их сторону направилась немногочисленная группа эсэсовцев, несколько советских военнопленных не выдержали и толкнули немца-капо в горящую печь. К ним волей-неволей оказались вынуждены присоединиться остальные заключенные зондеркоманды крематория II, что они и сделали, вооружившись ножами и ручными гранатами. Вырезав дыру в окружавшем крематории заборе, около сотни узников сумели бежать. К сожалению, большинство из них эсэсовцы поймали. Несколько человек добрались до крошечного городка Райско, примерно в 3 километрах от лагеря, где спрятались в сарае. В конце концов эсэсовцы выследили и их и сожгли прямо с укрытием.
|
|
|
Этим репрессии не ограничились. В течение последующих недель эсэсовцы казнили последних оставшихся в живых участников восстания. В их числе был и Лейб Лангфус, убитый после последней селекции заключенных зондеркоманды 26 ноября 1944 года. Накануне казни он написал прощальную записку: «Мы уверены, что они поведут нас на смерть». Среди жертв были и четыре узницы, проносившие на территорию лагеря взрывчатку. Одна из них, Эстузия Вайцблюм, после нескольких недель истязаний написала сестре прощальное письмо: «У тех, кто по ту сторону от моего окна, еще есть надежда. У меня нет ничего. Все потеряно. Но как же хочется жить»[2994].
В отличие от восстаний в Собибуре и Треблинке, где несколько сот заключенных смогли убежать от своих преследователей, в Бжезинке из участников восстания не спасся никто. Причиной тому стало большее количество эсэсовцев в Освенциме и вокруг него, а также более тщательная система охраны лагеря, которая была усилена в тот год во избежание организованных действий со стороны узников. В течение нескольких часов эсэсовцы уничтожили более двух третей из 660 человек зондеркоманды Бжезинки. (При этом сами эсэсовцы потеряли троих, которым посмертно воздали почести как героям.) Не пострадали лишь узники зондеркоманды из числа обслуживавших крематорий III. Они не принимали участия в восстании и продолжали работать, как будто ничего не произошло[2995].
Не положило восстание конец и массовому уничтожению евреев в Бжезинке (Биркенау). Сгоревший крематорий IV бездействовал уже с мая 1943 года. Зато лагерное начальство продолжало активно использовать остальные мощности. Всего за две с небольшим недели после восстания в газовые камеры спешно отправили около 40 тысяч мужчин, женщин и детей. Среди них были и евреи Терезиенштадта. Хотя эсэсовцы сохраняли гетто до самого конца, большую часть его обитателей осенью 1944 года перевели в Освенцим, где практически всех убили уже в самые первые дни. Последний транспорт из Терезиенштадта прибыл 30 октября 1944 года, доставив в лагерь 2038 мужчин, женщин и детей. 1689 человек эсэсовцы направили в газовые камеры сразу. По всей видимости, это был последний случай массового убийства подобных масштабов в истории лагеря[2996].
Восстание в Бжезинке проливает свет на жуткую дилемму, стоявшую перед узниками в концлагерях. Участники восстания знали, что почти наверняка погибнут. Мало кто был готов пойти на такой риск. В целом на вооруженное сопротивление осмеливались те, кому грозила гибель. С их стороны это было не что иное, как мужество обреченных перед лицом смерти. «У нас не осталось надежды дожить до освобождения», – писал Залман Градовский незадолго до своей гибели во время восстания 7 октября 1944 года[2997]. В отличие от него те заключенные, которые надеялись выжить, не приняли участия в самоубийственном мятеже. Именно поэтому основные группы лагерных подпольщиков проголосовали против участия в восстании осенью 1944 года. В результате узники зондеркоманды чувствовали, что их предали и бросили на произвол судьбы[2998].
И все же это восстание осталось ярким примером мужества концлагерных заключенных. Знаем же мы о нем в первую очередь от выживших заключенных зондеркоманды Бжезинки. Когда в середине января 1945 года эсэсовцы оставили Освенцим, около сотни членов зондеркоманды оказались среди нескольких тысяч заключенных, которых погнали на запад. Практически все они – в том числе Шломо Драгон, его брат Авраам, а также Филип Мюллер – дожили до освобождения[2999]. К сожалению, такая счастливая судьба была скорее исключением из правил. Последние месяцы существования лагерей были самыми страшными и, лишь по официальным оценкам, стоили жизни нескольким сотням тысяч человек. Чем ближе было освобождение, тем выше были шансы заключенных до него не дожить.
Глава 11. Смерть или свобода
В то воскресенье, 25 февраля 1945 года, Одд Нансен повел себя как обычно. С тех пор как почти полтора года назад его, как политического заключенного, депортировали в Заксенхаузен, этот 43-летний норвежец почти каждый выходной посещал лагерный лазарет. Обычно Одд приходил навестить своих соотечественников, но на сей раз он направился к одному из самых юных пациентов, 10-летнему еврейскому мальчику Томми, родившемуся в 1934 году в Чехословакии, куда его родители бежали из нацистской Германии. Томми был один. В Освенциме, в 1944 году, его разлучили с отцом и матерью, а в Заксенхаузен привезли совсем недавно. Впервые Нансен увидел его в лазарете 18 февраля, и судьба этого ребенка его тронула. Его удивило, как переживший немыслимые страдания Томми мог оставаться таким искренним и добрым. Глядя на большеглазого, заразительно улыбающегося Томми, Нансен почувствовал, будто в ад Заксенхаузена снизошел ангел. Тоскуя по оставшимся в Норвегии детям, он решил, что будет, насколько сможет, заботиться о Томми, подкупая надсмотрщика лазарета мелкими подачками, чтобы спасти мальчика от селекций. На следующей неделе, 25 февраля, навестив Томми в очередной раз, Нансен принес редкое лакомство – сардины. Когда Нансен подсел к мальчику, Томми рассказал ему об эвакуации Освенцима.
18 января 1945 года эсэсовцы Освенцима выгнали Томми вместе с большинством оставшихся узников за ограду лагеря. Прижавшись к двум мальчикам из детского барака Бжезинки (Биркенау), он встал в бесконечную колонну заключенных, медленно тянувшуюся на запад. Повсюду лежал снег и лед, по обочинам валялись лошадиные туши, остовы сожженных автомашин и изуродованные человеческие тела, а сами дороги были запружены толпами спасавшихся от наступающей Красной армии немецких военных и гражданских. Томми своими глазами видел, как многие заключенные погибали в пути, и вскоре понял, что и он останется лежать на этой дороге.
За шесть месяцев пребывания в Бжезинке Томми стал похож на скелет. Обувь, которую успела передать мать, не спасала от холода. Его не раз посещали мысли о том, чтобы остановиться. И все-таки он упорно продолжал шагать вперед. Через три дня, показавшихся ему бесконечными, Томми и другие выжившие добрались наконец до немецкого приграничного городка Глейвиц, некогда став шего ареной инсценированного гитлеровцами нападения «польских» военных, которое послужило нацистам предлогом к развязыванию Второй мировой войны. Там заключенных загнали в открытые железнодорожные вагоны. Сначала Томми едва дышал, столько в вагон набили людей, но потом смерть сильно проредила ряды несчастных. От страшного холода мальчик не чувствовал ног. Не было никакой еды, кроме снега, и он глотал его, пытаясь внушить себе, что это мороженое. «И еще я ужасно плакал», – признался он Нансену.
Через десять дней поезд прибыл в окрестности Заксенхаузена. Вскоре Томми доставили в главный лагерный лазарет, где ампутировали два почерневших от обморожения пальца на ногах. «Бедный маленький Томми, что с ним будет?» – думал Одд Нансен, записывая историю мальчика[3000].
Томми был одним из многих тысяч заключенных Освенцима, прибывших в Заксенхаузен в начале 1945 года[3001]. Другие концентрационные лагеря, находившиеся в предвоенных границах Германии, тоже заполонили массы заключенных из оставленных немцами лагерей, располагавшихся ближе к линии фронта. Столкнувшись с неослабевающим наступлением войск союзников, эсэсовцы закрывали один конц лагерь за другим, заставляя сотни тысяч заключенных покидать их пешком, в товарных вагонах, грузовиках и на конных повозках. Маршруты этих маршей пролегали по тем землям Европы, что еще остались под властью нацистов, и нередко заключенные преодолевали расстояния в несколько сотен километров[3002].
Система концентрационных лагерей распалась стремительно, достигнув своего апогея: кульминация и крах шли рука об руку. Несмотря на некоторую дезинтеграцию в ходе военных действий 1944 года, вынудившую эсэсовцев закрыть несколько главных лагерей и десятки их филиалов, в конце того же 1944 года жуткий лагерный механизм продолжал функционировать. A в канун эвакуации Освенцима 15 января 1945 года руководство концлагерей СС зарегистрировало рекордную общую численность заключенных, составившую 714 211 человек[3003]. В последующие месяцы остававшиеся лагеря превратились в исполинских монстров, трещавших по швам из-за громадного наплыва заключенных из эвакуированных лагерей, а также недавно арестованных. В конце февраля 1945 года, например, численность узников лагерного комплекса Маутхаузен превысила 80 тысяч человек. Это было на 50 тысяч больше, чем годом ранее[3004]. Однако остававшиеся на территории нацистской Германии лагеря были в тот момент не только крупнейшими, но и главными средоточиями смертности и террора. В них свирепствовали голод и болезни, а высшее руководство СС, несмотря на то что Третий рейх был уже охвачен пламенем, продолжало вакханалию массовых убийств[3005].
Моральный дух заключенных, как и прежде, сильно зависел от хода войны. Известия о крупных победах стран антигитлеровской коалиции, таких как высадка в Италии (1943) и во Франции (1944)[3006], были встречены с небывалым восторгом. Заключенные улыбались, свистели, даже танцевали[3007]. Однако надежды на скорое освобождения раз за разом рушились, заставляя многих искать утешение в фантастических слухах и рассказах всевозможных ясновидящих и гадалок, обретших в концлагерях чрезвычайную популярность[3008].
Лишь в начале 1945 года заключенные поверили в скорое окончание войны. Неудержимый натиск армий Англии, США и Советского Союза[3009] было уже не остановить. На востоке советские войска вошли в глубь территории Третьего рейха. На западе на отчаянное наступление вермахта (декабрь 1944 года), на которое нацистская верхушка возлагала последние надежды, англо-американские войска ответили решающим контрударом и, неуклонно продвигаясь вперед, в начале марта 1945 года форсировали Рейн. А 25 апреля 1945 года советские и американские солдаты встретились на Эльбе, расколов остатки Третьего рейха пополам. Менее чем через две недели, ранним утром 7 мая 1945 года[3010], Германия капитулировала[3011].
В последние месяцы и недели жизнь в концентрационных лагерях сделалась невыносимо напряженной. Слыша грохот разрывов приближающегося фронта, заключенные были словно на иголках, как выразился один из них в своем тайном дневнике[3012].
Концлагеря напоминали ульи, где рои заключенных собирались обменяться последними новостями. Настроение колебалось от надежды до отчаяния. Кто-то был уверен, что освобождение придет с минуты на минуту. Другие опасались, что эсэсовцы прикончат их прежде, чем в лагеря войдут освободители. Перспектива изгнания из лагеря пугала многих узников, особенно после того, как они видели прибытие «маршей смерти». Но боялись и оставаться в лагере, особенно больные и ослабленные побоями и голодом, наподобие маленького Томми из Заксенхаузена.
«Если начнут эвакуировать и этот лагерь, что тогда? – спросил мальчик Одда Нансена в конце февраля 1945 года. – Если я все еще лежу здесь и едва хожу, что они со мной сделают?» Когда две недели спустя, незадолго до своей депортации из лагеря вместе с другими норвежскими заключенными, Нансен навестил Томми в последний раз, он опасался, что больше никогда не увидит мальчика[3013].
Невозможно сказать точно, сколько заключенных погибло в ходе эвакуаций и внутри концлагерей с января по начало мая 1945 года. По некоторым оценкам, умерло около 40 % узников, то есть 30 тысяч мужчин, женщин и детей, и, вероятнее всего, эти цифры недалеки от истины. Смертность среди зарегистрированных заключенных достигла невиданных прежде масштабов[3014]. Последнюю катастрофу, основными жертвами которой стали евреи, советские военнопленные и поляки, удалось пережить около 450 тысячам заключенных[3015]. Большинство выживших в этих нечеловеческих условиях было спасено на территории концлагерей, хотя некоторые лагеря к моменту освобождения войсками союзных держав оказались зловеще пустыми. В Заксенхаузене 22–23 апреля 1945 года советские войска обнаружили не более 3400 заключенных, преимущественно в лазаретах[3016]. Среди них был и Томми. Когда мальчик, хромая, выбрался из своего барака, он увидел входивших в большие ворота красноармейцев, кричавших «Гитлер капут! Гитлер капут!». С тех пор Томас (Томми) Бюргенталь постоянно размышлял о том, благодаря чему он, несмотря ни на что, все-таки выжил. «Единственное, что приходит на ум, – писал он много десятилетий спустя, – удача»[3017].
Начало конца
Когда советские войска – в 3 часа дня 27 января 1945 года – подошли к территории Бжезинки (Биркенау) и Освенцима (Аушвица), лагеря выглядели совсем не так, как всего пару месяцев назад. Эсэсовцы разобрали или сровняли с землей многие постройки и подожгли тридцать бараков так называемой «Канады II», огромных складов, где хранились вещи убитых евреев. Когда вошли красноармейцы, руины еще тлели.
Прежде чем поджечь склады, самые ценные вещи эсэсовцы переправили в сердце Германии. Туда же перевезли стройматериалы, а также техническое оборудование, наподобие рентгеновских аппаратов, задействованных в экспериментах по стерилизации заключенных. К сносу крематория и газовых камер Бжезинки эсэсовцы приступили еще в ноябре 1944 года. Последний действующий крематорий V взорвали незадолго до освобождения лагеря. Теперь фабрика смерти Бжезинка лежала в руинах, а некогда переполненные заключенными лагерные бараки были практически пусты. Менее пяти месяцев назад, в конце августа 1944 года, в лагере содержалось более 135 тысяч заключенных. Когда части Красной армии освободили Освенцим, в нем было всего 7500 человек, главным образом больных и до крайности ослабленных заключенных, оставленных при последней эвакуации[3018]. И все же потеря Освенцима стала для СС серьезным ударом, поскольку этот лагерь был жемчужиной в короне эсэсовской концлагерной системы: образцом сотрудничества с промышленностью, форпостом немецких поселений и главным лагерем смерти.
Недавно день освобождения Освенцима стал главной датой памяти холокоста[3019]. Однако при всем символическом значении 27 января 1945 года этот день не знаменует ни начала, ни завершения освобождения нацистских концлагерей. Страдания большинства заключенных еще далеко не закончились, и если свобода и пришла, то лишь через несколько недель или месяцев, после заключительного раунда «маршей смерти» апреля и мая 1945 года. А первый этап эвакуации концлагерей начался гораздо раньше, весной – осенью 1944 года, и хотя в наши дни о нем мало кто помнит, именно он стал предвестником последующего кошмара.
Дата добавления: 2018-09-22; просмотров: 302; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!