Лавина не обрушится неожиданно

За последние десятилетия в предгорьях Анд де­сятки тысяч людей были погребены под снежны­ми лавинами. Самый трагический случай произо­шел в 1970 г. в Перу, когда около 20 тыс. жителей пос. Юнгай погибли под талыми водами ледника Уаскаран-Норте, обрушившимися на них со скоро­стью 280 км/ч. Через долину, где расположен по­селок, за короткое время пронеслось более 6 млн куб. м воды. В других районах Перу отмечались катастрофические волны типа цунами высотой до 8 м, вызванные падением в водохранилище или естественное озеро нестабильных частей ледникового языка или подмытой им почвы. Положение усугубляется тем, что ледники и снеж­ники Южной Америки сравнительно невелики и поэтому очень чувствительны к переменам пого­ды. С 1970-х гг. ледники Перу, Эквадора и Боли­вии тают с особенной быстротой; ледниковый покров легко реагирует даже на небольшие зем­летрясения, слабую вулканическую активность, подвижки почвы.

Изучением этой проблемы занялись французские гляциологи и гидрологи, возглавляемые П. Рубин-

штейном (P. Rubinstein; Национальное управление научных исследований, Париж). Анализ колонок льда, полученных при бурении с участием геологов во главе с Л. Томпсоном (L. Thompson; Университет штата Огайо, Колумбус, США), дал информацию о климатических измене-

ниях в этом регионе за последние 15-20 тыс. лет. Она подтверждает факт глобального потепления. Установлено, что протяженность ледников, по­крывающих хребет Кордильера Реаль на терри­тории Боливии, сократилась с 1950-х гг. на 25-50%, а скорость их таяния с начала 1980-х гг. за­метно возросла.

Источник: New Scientist. 1997. Vol. 156, № 2106. P. 25 (Великобритания).

⁶⁰ Яницкий О.Н. Экологическая социология. С. 496—518.

414

сов, Институт инвайронментальной политики, Федерация национальной дикой природы, Фонд инвайронментальной защиты, Американская лига Исаака Уолтона, Сьерра Клаб, Национальное общество Одюбона, Ассоци­ация национальных парков и консервации, Общество дикой природы, Друзья Земли. По результатам опросов, инвайронментализму симпатизирует от 60 до 80% населения. Достаточным основанием для членства в инвайрон­ментальной организации считается признание существования экологиче­ской опасности.

В Германии инвайронментальная социология институционализировалась в 1994 г., когда в рамках Немецкого общества социологии была организова­на подсекция «Социология и экология». В 1996 г. большинство специалис­тов стало открыто именовать себя представителями инвайронментальной социологии. До этого в ходу были другие титулы: экологическая социоло­гия, социально-инвайронментальные исследования, социология и экология.

В СССР первые группы защиты природы возникли в начале 1960-х гг. Это были дружины охраны природы — группы студентов-биологов, появившие­ся сначала в Тартуском, затем в Московском и других университетах страны⁶¹.

Хотя теоретические основы экологической социологии были заложены в первой четверти XX в., только к началу 1970-х гг. экологическая социология обрела статус академической дисциплины, что нашло свое институциональное выражение в создании в 1971 г. в Международной социологической ассоциа­ции Исследовательского комитета «Среда и социология» (Research Committee on Environment and Sociology), позже переименованного в Исследовательский комитет «Среда и общество» (Research Committee on Environment and Society)⁶². На сегодняшний день считается, что инвайронментальной социологии в США как самостоятельной дисциплине исполнилось 30 лет⁶³.

Несмотря на активный рост научных исследований в этой области, инвай­ронментальная социология все еще весьма плохо представлена в корпусе ака­демических публикаций; так, в США их число не превышает 2% общего числа статей в девяти главных социологических журналах за период с 1969 по 1994 г.

⁶¹ The All our Life / E. Golovina (ed). M., 1991.

⁶² Президентом на период 2002-2006 гг. является Arthur P.J. Mol, Голландия. Веб-сайт секции: http://www.ucm.es/info/isa/rc24.htm.

⁶³ Sydenstricker-Neto J. Environmental Sociology. — http://trochim.human.cornell.edu/gallery/Neto/Envsocl.html.

415

ДОПОЛНИТЕЛЬНОЕ ЧТЕНИЕ

Л.А. Козер

Функции социального конфликта¹

Конфликт внутри группы может способствовать ее сплочению или восстановлению внутреннего единства в том случае, если последнему угрожает вражда или ан­тагонизм членов группы. Вместе с тем далеко не все разновидности конфликта благоприятны для внутригрупповой структуры, равно как не во всякой груп­пе могут найти применение объединяющие функции конфликта. Та или иная роль конфликта во внутригрупповой адаптации зависит от характера вопро­сов, составляющих предмет спора, а также от типа социальной структуры, в рамках которой протекает конфликт. Однако виды конфликтов и типы со­циальных структур сами по себе не являются независимыми переменными.

Внутренние социальные конфликты, затрагивающие только цели, ценно­сти и интересы, которые не противоречат принятым основам внутригруппо-вых отношений, как правило, носят функционально позитивный характер. В тенденции такие конфликты содействуют изменению внутригрупповых норм и отношений в соответствии с насущными потребностями отдельных индивидов или подгрупп. Если же противоборствующие стороны не разделя­ют более ценностей, на которых базировалась законность данной системы, то внутренний конфликт таит в себе опасность распада социальной структуры.

Тем не менее сама социальная структура содержит гарантию единства внутригрупповых отношений перед лицом конфликта: возможность инсти-туционализации конфликта определяется степенью его недопустимости. Станет ли социальный конфликт средством стабилизации внутригрупповых отношений и согласования противоположных требований сторон или ока­жется чреватым социальным взрывом — ответ на этот вопрос зависит от характера социальной структуры, в условиях которой развивается конфликт.

В социальной структуре любого типа всегда имеется повод для конфликт­ной ситуации, поскольку время от времени в ней вспыхивает конкуренция отдельных индивидов или подгрупп по поводу дефицитных ресурсов, пре­стижа и власти. Вместе с тем социальные структуры отличаются друг от друга дозволенными способами выражения притязаний и уровнем терпимости в отношении конфликтных ситуаций.

Группы, отличающиеся тесными внутренними связями, значительной частотой взаимодействий и высоким уровнем личностной вовлеченности, имеют тенденцию к подавлению конфликтов. Частые контакты между чле-

¹ Дается по источнику: Л.А. Козер. Функции социального конфликта//Американская социологи­ческая мысль. М., 1996. С. 542—556.

416

нами таких групп придают большую насыщенность эмоциям любви и нена­висти, что в свою очередь провоцирует рост враждебных настроений. Однако реализация чувства враждебности осознается как угроза сложившимся близ­ким отношениям; это обстоятельство влечет за собой подавление негатив­ных эмоций и запрет на их открытое проявление. В группах, где индивиды находятся в тесных отношениях друг с другом, происходит постепенная ак­кумуляция, а следовательно, и усиление внутренних антагонизмов. Если в группе, которая ориентирована на предотвращение откровенных демонст­раций ненависти, все же вспыхивает социальный конфликт, он будет осо­бенно острым по двум причинам. Во-первых, потому, что этот конфликт явится не только средством разрешения проблемы, послужившей для него непосредственным поводом, но и своеобразной попыткой компенсации за все накопившиеся обиды, которые до сих пор не получали выхода. Во-вто­рых, потому, что всеохватывающая личностная вовлеченность индивидов в дела группы приведет к мобилизации всех эмоциональных ресурсов, кото­рыми они располагают. Следовательно, чем сплоченнее группа, тем интен­сивнее ее внутренние конфликты. Полнота личностной вовлеченности в условиях подавления настроений враждебности угрожает в случае конфлик­та самим основам внутригрупповых отношений.

В группах с частичным индивидуальным участием вероятность разруши­тельного действия конфликта уменьшается. Для групп такого рода типич­ной будет множественность конфликтных ситуаций. Эта особенность сама по себе служит препятствием для нарушения внутригруппового единства. Энергия индивидов оказывается распыленной в самых разных направлени­ях, что мешает ее концентрации на уровне какой-либо конфликтной ситу­ации, чреватой расколом всей системы. Далее, если невозможна аккумуля­ция враждебных эмоций и, напротив, имеются все шансы для открытого их проявления в целях вероятного снижения напряженности, конфликтная ситуация обычно ограничивается ее ближайшим источником, т.е. не ведет к актуализации заблокированного антагонизма. Конфликт исчерпывается «фактами по данному делу». Можно поэтому утверждать, что интенсивность конфликта обратно пропорциональна его полинаправленности.

До сих пор мы обсуждали только внутренние социальные конфликты. Теперь нам придется коснуться конфликта внешнего, поскольку конфликт­ные отношения с другими группами или намерение вступить в такие отно­шения существенно влияют на внутригрупповую структуру. Группы, кото­рые поглощены непрерывной внешней борьбой, обычно претендуют на аб­солютную личностную вовлеченность своих членов, с тем чтобы внутренний конфликт привел в действие весь их энергетический и эмоциональный по­тенциал. Поэтому такие группы отличаются нетерпимостью к более чем однократному нарушению внутреннего единства. Здесь существует ярко выраженная тенденция к подавлению внутренних конфликтов. Если же та­кой конфликт все-таки возникает, он ведет к ослаблению группы путем рас­кола или насильственного удаления инакомыслящих.

Группы, не втянутые в постоянный внешний конфликт, реже требуют от своих членов всей полноты их личностного участия. Как правило, такие группы отличаются гибкостью структуры и внутренним равновесием — в значительной мере благодаря множественности конфликтных ситуаций. В условиях структурной гибкости неоднородные внутренние конфликты по-

417

стоянно накладываются друг на друга, предотвращая тем самым глобальный раскол группы в каком-либо одном направлении. Индивиды вынуждены одновременно участвовать в нескольких самых разных конфликтах, ни один из которых не поглощает полностью их личностных ресурсов. Частичное участие в массе конфликтных ситуаций является механизмом, поддержива­ющим равновесие внутригрупповой структуры.

Таким образом, в свободно структурированных группах и открытых обще­ствах конфликт, который нацелен на снижение антагонистического напряже­ния, выполняет функции стабилизации и интеграции внугригрупповых отно­шений. Предоставляя обеим сторонам безотлагательную возможность для пря­мого выражения противоречащих друг другу требований, такие социальные системы могут изменить свою структуру и элиминировать источник недоволь­ства. Свойственный им плюрализм конфликтных ситуаций позволяет искоре­нить причины внутреннего разобщения и восстановить социальное единство. Благодаря терпимости в отношении социальных конфликтов и попытке их институционализации такие системы получают в свое распоряжение важный механизм социальной стабилизации. Кроме того, конфликт внутри группы часто содействует появлению новых социальных норм или обновлению суще­ствующих. С этой точки зрения социальный конфликт есть способ адекватно­го приспособления социальных норм к изменившимся обстоятельствам. Об­щества с гибкой структурой извлекают из конфликтных ситуаций определен­ную пользу, поскольку конфликты, способствуя возникновению и изменению социальных норм, обеспечивают существование этих обществ в новых услови­ях. Подобный корректирующий механизм вряд ли возможен в жестких систе­мах: подавляя конфликт, они блокируют специфический предупредительный сигнал и тем самым усугубляют опасность социальной катастрофы.

Внутренний конфликт может также служить средством для определения взаимного соотношения сил защитников антагонистических интересов, превращаясь в механизм поддержания или изменения внутреннего баланса сил. Конфликтная ситуация равноценна нарушению прежнего соглашения сторон. В ходе конфликта выявляется реальный потенциал каждого против­ника, после чего становится возможным новое равновесие между ними и возобновление отношений на этой основе. Социальная структура, в кото­рой есть место для конфликта, может легко избежать состояний внутренней неустойчивости или модифицировать эти состояния, изменив существу­ющее состояние позиций власти.

Конфликты с одними членами группы ведут к коалиции или союзам с другими. Посредством этих коалиций конфликт способствует снижению уровня социальной изоляции или объединению таких индивидов и групп, которые в противном случае не связывали бы никакие иные отношения, кроме обоюдной ненависти. Социальная структура, которая допускает плю­рализм конфликтных ситуаций, обладает механизмом соединения сторон, до тех пор изолированных, апатичных либо страдающих взаимной антипа­тией, для вовлечения их в сферу социальной активности. Подобная струк­тура содействует также возникновению множества союзов и коалиций, пре­следующих множество перекрещивающихся целей, что, как мы помним, предотвращает объединение сил по какой-либо одной линии раскола.

Поскольку союзы и коалиции оформились в ходе конфликта с другими группами, этот конфликт в дальнейшем может служить в качестве разгра-

418

ничительной линии между коалициями и их социальным окружением. Тем самым социальный конфликт вносит вклад в структурирование более ши­рокого социального окружения, определяя положение разных подгрупп внутри системы и распределяя позиции власти между ними.

Не все социальные системы с частичным индивидуальным участием до­пускают свободное выражение противоборствующих притязаний. Соци­альные системы отличаются друг от друга уровнем толерантности и инсти-туционализации конфликтов; не существует таких обществ, где любое ан­тагонистическое требование могло бы проявиться беспрепятственно и незамедлительно. Общества располагают способами канализации социаль­ного недовольства и негативных эмоций, сохраняя при этом целостность тех отношений, в рамках которых развился антагонизм. Для этого нередко ис­пользуются социальные институты, выполняющие функции «предохрани­тельных клапанов». Они представляют замещающие объекты для «переад­ресовки» настроений ненависти и средства для «освобождения» агрессивных тенденций. Подобные «отдушины» могут служить как для сохранения соци­альной структуры, так и для поддержания индивидуальной системы безопас­ности. Однако в том и в другом случае им будет свойственна функциональ­ная незавершенность. Препятствуя изменению отношений в изменивших­ся обстоятельствах, эти институты могут дать лишь частичный или мгновенный регулирующий эффект. Согласно некоторым гипотезам потреб­ность в институционализированных социальных «клапанах» увеличивает­ся вместе с ростом жесткости социальных систем вслед за распространени­ем запретов на непосредственное выражение антагонистических требова­ний. Институционализированные предохранительные системы меняют направление конфликта на исходную цель его субъектов. Последние не стре­мятся более к достижению специфического результата, т.е. к разрешению конфликтной ситуации, которая их не удовлетворяла, предпочитая снизить социальное напряжение, порожденное этой ситуацией.

...Некоторые социальные процессы являются конечными; это значит, что они определяются своим преходящим характером, а способы их завершения институционально закреплены. С заключением брачного союза заканчива­ется период ухаживания; завершение формального образования — это до­стижение цели обучения, ознаменованное выпускными экзаменами или тор­жественным актом. Другие социальные процессы, такие как дружба и лю­бовь, не имеют четкой точки завершения. Следуя закону социальной инерции, они продолжают действовать до тех пор, пока их участники не предложат ясных условий их прекращения. К такого рода процессам отно­сится социальный конфликт. Если, например, в игре правила ее ведения од­новременно включают и правила окончания, то в социальном конфликте не­пременно должна быть установлена четкая договоренность между соперни­ками относительно его завершения. В том случае, когда не достигнуто никаких взаимных соглашений к некоторому моменту борьбы, ее оконча­ние становится возможным лишь как следствие гибели по крайней мере одного из противников. Это значит, что завершение конфликта содержит в себе ряд проблем, которые не свойственны конечным процессам.

Различные типы конфликтов можно классифицировать в соответствии со степенью их нормативной регуляции. На одном конце континуума мож­но поместить полностью институционализированные конфликты (типа ду-

419

эли), тогда на его противоположном конце окажутся абсолютные конфлик­ты, цель которых состоит не во взаимном урегулировании спора, а в тоталь­ном истреблении противника. В конфликтах второго типа согласие сторон сведено к минимуму, борьба прекращается только в случае полного уничто­жения одного или обоих соперников. По словам X. Шпейера, «мир, завер­шающий абсолютную войну, устанавливается уже в отсутствие врага».

Разумеется, конфликты такого рода особенно изнурительны и дорого­стоящи, по крайней мере для противников, силы которых приблизительно равны. Если соперники стремятся избежать «игры с нулевой суммой очков», исходом которой может быть либо окончательная победа, либо столь же безусловное поражение любой из сторон, они взаимно заинтересованы в создании механизмов, способных привести к обусловленному завершению борьбы. В действительности большинство конфликтов оканчивается рань­ше, чем побежденная сторона будет полностью разбита. Выражение «стоять до последнего», как правило, оказывается только фразой. Сопротивление в принципе всегда возможно до тех пор, пока в лагерях враждующих сторон остается хотя бы по одному воину. Тем не менее схватка обычно прекраща­ется задолго до наступления этого момента. Так происходит потому, что со­перники договариваются относительно условий завершения конфликта.

Если абсолютные конфликты практически не допускают никаких согла­шений по поводу их окончания, некоторым разновидностям высокоинсти-туционализированных конфликтов присущи специфические точки завер­шения. Символические концовки дуэлей, испытаний «огнем и водой» и прочих состязательных видов борьбы служат их концентрирующим нача­лом и придают им характер игры, автоматически определяя финал конф­ликта. Здесь подсчитываются очки, устанавливается линия финиша, фик­сируется условно допустимая степень повреждений. Когда сумма оч­ков достигает определенного числа, когда доказана та или иная разновидность причиненного ущерба или пересечена финишная черта, конфликт оказывается исчерпанным, а его результат очевидным как для победителя, так и для побежденного.

Если конфликт институционализирован не полностью, оценка сравни­тельной силы сторон оказывается нелегкой задачей, так что потерпевший может и не согласиться с фактом своего поражения либо вообще не знать о нем. Поэтому оба соперника, стремясь избежать лишних усилий, заинтере­сованы в том, чтобы момент выигрыша или пик борьбы, который делает невозможным дальнейшее предвосхищение победы, были бы обозначены как можно более четко. Окончание конфликта становится в этом случае проблемой, которую должны решать обе спорящие стороны.

Завершение конфликта представляет собой социальный процесс, кото­рый хотя и обусловлен намерениями противников, все же не может быть выведен из них непосредственно. По замечанию Г. Зиммеля, «это специфи­ческое предприятие не принадлежит ни миру, ни войне, подобно тому как не принадлежит ни одному из берегов соединяющий их мост». Исход конф­ликта, без сомнений, связан с целями участников и с теми средствами, ко­торые они используют. Его длительность и интенсивность будут зависеть от устремлений оппонентов, от имеющихся в их распоряжении ресурсов, на­конец, от времени и усилий, которые потребуются для выработки оконча­тельного решения. Тем не менее завершение конфликта, т.е. достижение

420

согласия по вопросу о том, что следует считать истинным решением пробле­мы, выдвигает на первый план такие факторы, которые не связаны напря­мую с действиями сторон и должны быть поэтому рассмотрены отдельно.

Завершение всех видов конфликтов (за исключением абсолютных) пред­полагает обоюдную активность соперников. Поэтому данный процесс нельзя трактовать как одностороннее навязывание воли более сильного партнера более слабому. Вопреки соображениям здравого смысла решающий вклад в окончание конфликта вносит не только тот, кто, вероятно, останет­ся в выигрыше, но и тот, чей проигрыш уже предрешен. Как отмечает Г. Ка-лахан, «войну навязывает победитель, но мир наступает благодаря усилиям потерпевшей стороны. Следовательно, чтобы понять мотивы заключения мира, надо принять во внимание точку зрения побежденного: война будет длиться до тех пор, пока последний не пойдет на мировую». Иначе говоря, неотъемлемым элементом победы оказывается готовность проигравшего пойти на уступки. Недвусмысленное признание своего поражения служит в данном случае доказательством истинной силы. Подобные действия Зим-мель назвал «настоящим подарком побежденного своему более удачливому сопернику», а способность делать подарки, как известно, является критери­ем подлинной независимости.

Если, таким образом, и победитель, и побежденный вносят равный вклад в дело завершения конфликта, они вынуждены заключить между собой не­которое соглашение. Как убедительно показал Шеллинг, «локализация вой­ны предполагает установление ее границ... что в свою очередь требует опре­деленного согласия сторон или по крайней мере признания друг друга и взаимных уступок». Этот тезис применим не только для характеристики ведения конфликта, но и для его завершения. Для того чтобы погасить конф­ликт, стороны должны заключить договор относительно норм и правил, которые позволяют определить взаимное соотношение сил. Общность ин­тересов вынуждает соперников принять такие правила, которые усиливают их зависимость друг от друга в самом процессе отстаивания антагонистиче­ских целей. Договоренности подобного рода способствуют самоликвидации конфликта; в той мере, в какой принятые правила соблюдаются, конфликт институционализируется и приобретает черты состязательной борьбы, о ко­торой говорилось выше.

Соглашения, в которых четко зафиксированы цели противников и огово­рен момент будущего исхода борьбы, уменьшают длительность конфликта. Раз одна из сторон добилась своей цели, а другая приняла этот факт как знак сво­его поражения, конфликт исчерпан. Чем жестче очерчен предмет спора, чем очевиднее признаки, знаменующие победу, тем больше шансов, что конфликт будет локализован во времени и пространстве. В этой связи уместно вспом­нить известный афоризм Дюркгейма: «Чем более человек имеет, тем более он желает, ибо удовлетворение потребностей порождает новые желания, не на­сыщая прежних». Пределы, положенные «аппетитам» сторон их взаимной договоренностью, придают нормативно-конечный характер процессу, кото­рый как таковой не обладает способностью к самоограничению.

Иллюстрацией к сказанному могут служить примеры из истории тред-юнионизма. Ограниченные цели борьбы его экономического крыла содержа­ли в себе не только возможности для урегулирования спорных вопросов, но и наглядные признаки наиболее удобных моментов для завершения схватки.

421

Что же касается сторонников революционного синдикализма, то для них окончание забастовки всегда представляло мучительную проблему. Поскольку цель последних состояла не в улучшении капиталистического порядка изнут­ри, а в его ниспровержении, постольку они не могли согласиться на такой финал борьбы, который означал победу с точки зрения экономического тред-юнионизма. Стратегия революционного синдикализма заведомо обрекала себя на провал, так как с этих позиций никакой исход забастовки не мог счи­таться приемлемым разрешением конфликта, если он не означал уничтоже­ния капитализма. Невосприимчивые к свидетельствам относительного успе­ха, игнорирующие всякие попытки к примирению, адепты революционного синдикализма не способны были использовать даже завоеванные ими частич­ные преимущества. Как это ни парадоксально, в данном случае именно сла­бая сторона требовала безусловного подчинения от своего сильного оппонен­та, провоцируя тем самым продолжение борьбы до полного истощения сил.

Приведенный пример показывает тесную связь между тем или иным ис­ходом борьбы и специфическими целями ее участников. Чем ограниченнее их устремления, чем меньше жертва, требуемая от оппонента, тем больше вероятность, что побежденная сторона будет готова уступить свои позиции. Следует постепенно подводить проигравшего соперника к решению, что за­ключение мира будет для него более выгодно, чем продолжение войны. По­добное решение значительно облегчается в тех случаях, когда требования по­бедителя не выглядят чрезмерными. Если желания последнего строго ограни­чены, как, например, в случае русско-японского конфликта 1905 г. или испано-американской войны, то процесс примирения оказывается относи­тельно легким. Как только японцы преуспели в своем намерении приостано­вить продвижение русских на Дальнем Востоке, их цель была достигнута и они смогли позволить себе предпринять первые шаги в сторону мира, обратив­шись к Рузвельту с просьбой о посредничестве. Аналогичным образом США, разбив испанский флот и овладев Кубой, не были заинтересованы в дальней­ших военных действиях против Испании на материке.

И все-таки, независимо от действий потенциального победителя, способ­ствующих скорейшему завершению конфликта, последнее слово остается за побежденным. Что же в таком случае заставляет проигравшего признать свое фиаско? Здесь решающую роль играет не только объективная ситуация, но и соответствующее ее восприятие, так как только оно может привести столь желанную констатацию проигрыша. Как пишет Клаузевиц, «если мы хотим подчинить соперника нашей воле, нам следует поставить его в такое поло­жение, которое покажется ему более тягостным, чем требуемая нами жерт­ва». Это элегантное изречение тем не менее лишается смысла, если не будут определены критерии, руководствуясь которыми противник сможет в дей­ствительности оценить сложившуюся ситуацию. Разные противники могут иметь разные мнения по поводу тяжести своего положения или цены тре­буемой жертвы. Оценки подобного рода крайне трудны и не сводимы исклю­чительно к рациональным соображениям или расчету. Их выбор значитель­но облегчается, если под рукой есть доступные, символические ориентиры, позволяющие овладеть наличной ситуацией.

Во всех тех случаях, когда война строго локализована (как, например, военные действия в XVIII в.), то или иное очевидное событие — штурм кре­пости, преодоление естественного препятствия и т.п. — служит для сопер-

422

ников символом успешной реализации намерений одного из них. Последу­ющие уступки потерпевшей стороны означают полное и окончательное раз­решение спорного вопроса. Если же нет таких ориентиров, доступных вос­приятию обоих противников, завершение конфликта осложняется.

Природа символических ключей-ориентиров может существенно варьи­роваться. Следовательно, вероятный победитель должен располагать точны­ми сведениями о том, какие именно символы его оппонент расценит как свидетельства своей неудачи. Если столица государства олицетворяет для его граждан само существование нации, то падение столицы будет воспринято как поражение с последующими уступками победителю. Так, падение Па­рижа в 1871 и 1941 гг. символизировало для большинства французов окон­чание войны, несмотря на то что Гамбетта собрал новые значительные силы в провинции, а де Голль призывал к продолжению борьбы из Лондона. Толь­ко относительно небольшое число французов отказалось принять падение Парижа как знак военного поражения нации. Менее централизованные народы, для которых столица не обладает столь большим символическим значением, не воспринимают захват главного города страны как решающее событие войны. Претория и Блумфонтен сдались англичанам в 1900 г. Тем не менее, к большому удивлению британцев, сопротивление буров не пре­кращалось еще в течение двух лет. Британцы не могли понять, что для бу­ров, занятых преимущественно сельским трудом, именно обширные сель­скохозяйственные угодья, а не города являются символом нации. Для буров война закончилась лишь тогда, когда постоянная нехватка фуража, тяжелые условия и грабежи уничтожили их лошадей. Для человека, выросшего в сед­ле, утрата лошади с неизбежностью означает поражение. Точно так же раз­грабление Вашингтона в 1812 г. не воспринималось американцами как сви­детельство национальной катастрофы: символом национальной независи­мости, с их точки зрения, являлась не федеральная столица, а бескрайние просторы Америки. В других случаях символ неудачи вообще может быть не связан с захватом территории, а ассоциироваться, например, с гибелью или пленением харизматического вождя.

В структуре неприятельского лагеря указатели-ориентиры представлены как значимые символы поражения и победы. Поэтому для обеих сторон чрезвычай­но важно обладать более подробными сведениями об отличительных особен­ностях социальной структуры и символов противника. Когда в кромешной тьме сталкиваются две абсолютно незнакомые армии, их обоюдное невежество ме­шает им договориться прежде, чем силы обеих окажутся на пределе.

Способность использовать в схватке символические знаки поражения или победы противника зависит не только от знания его организационной струк­туры, но и от внутренней динамики своего собственного лагеря. Внутренняя борьба может служить препятствием для признания той или иной совокупно­сти событий в качестве недвусмысленного символа неудачи. Даже в том случае, если факт поражения признает большинство, вполне вероятно, что меньшин­ство будет по-прежнему отстаивать возможность дальнейшего сопротивления. Отдельные группы могут прийти к заключению, что лидеры, принимающие решения и согласившиеся положить конец конфликту, предали общее дело. Обширный материал для разногласий внутри каждого из враждующих лагерей содержит также условия заключения мира. Тем более что в зависимости от пе­ременчивой фортуны эти условия получают новые трактовки на разных этапах

423

развития конфликта. Партии могут принципиально расходиться в оценке того или иного события как имеющего решающее или случайное значение для ис­хода борьбы. Противоборство внутренних группировок будет тем глубже и ожесточеннее, чем менее интегрирована социальная структура. В интегриро­ванных структурах внутреннее несогласие возбуждает и усиливает энергию групп, но если расхождения по поводу адекватности тех или иных действий затрагивают глубинные пласты общих верований, символы победы и пораже­ния также могут оказаться различными для разных групп.

В крайне поляризованных социальных системах, где внутренние конфлик­ты разных типов накладываются друг на друга, единое прочтение ситуации и общность восприятия событий всеми членами системы вряд ли вообще воз­можны. В условиях, когда группа или общество раздираемы враждой лагерей вне всякой объединяющей цели, заключение мира становится почти невоз­можным, так как ни одна из внутренних партий не желает принять определе­ние ситуации, предложенное другими. В подобных обстоятельствах предпо­сылкой для заключения внешнего мира является урегулирование внутренних споров, а также пересмотр и окончательное определение баланса сил между враждующими группировками. После Февральской революции в России Вре­менное правительство, находясь под постоянным давлением крепнущей партии большевиков, было не в состоянии ни продолжать войну, ни достой­но завершить ее. Как только большевики захватили власть, возобладало их понимание ситуации и мир в Брест-Литовске стал реальностью.

Если социальная структура не подвергается столь сильным потрясени­ям и расколам, то и в этом случае для нее будет характерно неизбежное раз­межевание сил, а именно, расхождение между социальной перспективой лидеров и точкой зрения масс. Несовпадение позиций подчинения и авто­ритета требует от стоящего во главе незначительных усилий для того, чтобы массы согласились с его интерпретацией событий. На первых этапах конф­ликта лидер призван убедить идущих за ним в оправданности их жертвы, т.е. в том, что борьба ведется во имя будущего благополучия всех слоев обще­ства, а не только его верхушки. Точно так же в дальнейшем лидер должен доказать своим соотечественникам, что признание проигрыша продиктова­но интересами всего общества, а не только соображениями вождей. Чтобы сделать поражение приятным, требуется, видимо, не меньше усилий, чем для того, чтобы стала желанной война.

Характерное отличие лидеров от ведомых не исчерпывается разным каче­ством их социальной перспективы: оно включает также уровень оценочных суждений, так как лидер обязан быть более рациональным в своей интерпре­тации последствий конфликта и относительных преимуществ своей стороны. Вождь, который предвидит неудачу раньше, чем она станет достоянием массо­вого сознания, должен разработать специфическую стратегию убеждения сво­их соотечественников: выгоднее будет такое толкование проигрыша, которое представит его как по крайней мере частичную победу. Достаточно часто воз­никает необходимость остудить пыл тех, кто следует за вождем, доказав им, что пережитое ими как поражение есть «на самом деле» частичная победа...

Разногласия внутри вражеского лагеря по поводу адекватного определения ситуации снова выдвигают на первый план важность символических ориен­тиров. Если лидер хочет облегчить тяжесть поражения, он должен призвать на помощь свое умение манипулировать системой символов, посредством

424

которой массы ориентируются в текущих событиях. Например, в конфлик­тах между рабочими и администрацией многие события, которые кажутся несущественными постороннему наблюдателю, могут нести высокий эмоцио­нальный заряд для его участников. Возобновление работы несколькими за­бастовщиками или, наоборот, успех демонстрации, или поддержка со сторо­ны официальных лиц и органов печати, выражающих собственное мнение, — все эти события могут иметь символическое значение для участников конф­ликта, т.е. способствовать возвращению к работе либо, напротив, укреплению надежды на скорую победу. Вот почему так важно для лидера умело опериро­вать символами, которые формируют массовое восприятие событий. Органи­затор забастовки должен знать, как закончить борьбу в удобный момент. Од­нако это знание окажется бесполезным, если он не сумеет передать его рядо­вым участникам забастовки. Этот процесс нередко означает разъяснение массам сути одержанных ими частичных побед с тем, чтобы отвлечь их вни­мание от переживания относительных неудач.

Из подобных действий и складывается компромисс. В действительности компромисс, который многим рядовым участникам борьбы видится как «предательство вождей», обусловлен иной структурной позицией лидера по сравнению с ведомыми — позицией, которая позволяет воспринимать си­туацию во всей ее целостности, недоступной массам. Более того, роль ли­дера требует постоянных манипуляций внутригрупповыми точками напря­жений для того, чтобы сохранить единство группы в неблагоприятных об­стоятельствах. Эти манипуляции лидера будут оправданы даже в том случае, если достижение общегрупповой цели потребует жертвы. Используя терми­нологию Парсонса, можно сказать, что «поддержание системы» может иног­да осуществляться путем снижения качества исполнения задачи.

Большинство конфликтов действительно оканчивается компромиссом, где достаточно трудно определить относительные преимущества той или иной стороны. Следовательно, необходимо различать между собой желание заклю­чить мир и готовность признать себя побежденным: очень часто в наличии оказывается только первое. Стремление сторон к миру может быть вызвано очевидной невозможностью достичь цели или непомерной ценой успеха, или, в более общей форме, осознанием меньшей привлекательности продолжения конфликта по сравнению с его мирным исходом. Во всех этих случаях про­тивники вряд ли будут склонны признать свое поражение, несмотря на явные усилия найти выход из такого положения, при котором никому не удается полностью одержать верх. В таком случае соперники вынуждены испробовать путь компромисса. Обсуждение возможности компромисса, который поло­жит конец призрачной погоне за победой, предполагает адекватную оценку наличного положения вещей. Такой оценке, в свою очередь, будет способство­вать наглядность и доступность показателей взаимного соотношения сил, о которых шла речь выше. С этой точки зрения, одна из ключевых функций посредника состоит в облегчении доступности этих показателей для вражду­ющих сторон. Способность соперников вести переговоры зависит от того, насколько совпадают присущие им системы символов; общность символов обеспечивает тождество оценок в сложившихся условиях. Таким образом, символы победы и поражения самым непосредственным образом связаны с процессом преодоления ситуаций, когда в равной мере невозможны ни пол­ный выигрыш, ни абсолютный проигрыш.

425

До тех пор пока соотношение сил участников конфликта не получило своей оценки, трудно дать соответствующую характеристику потенциалу каждого из нас. Если же такая оценка достигнута, взаимное согласие стано­вится возможным. Переосмысление сложившейся ситуации в ходе борьбы нередко высвечивает такие аспекты, которые прежде оставались в тени. Соглашению сторон способствуют четкие критерии оценки текущих усло­вий. Возможность такого мира, который лишит обоих соперников преиму­ществ победителя, зависит также от единства мнений по вопросу о взаим­ном соотношении сил. Не меньшую роль играет здесь умение договарива­ющихся сторон красиво подать новое понимание ситуации своим соотечественникам. Так, во время корейской войны США не только избра­ли своим символическим рубежом Корейский перешеек, но сумели убедить и противника, и собственных граждан в своей решимости удержаться там во что бы то ни стало. Когда было пролито достаточно крови и обеим сторо­нам стало ясно, что победа любой ценой для них будет стоить слишком до­рого, противники сели за стол переговоров. Они стремились к компромис­сному решению, которое было бы основано на реальном балансе политиче­ских и военных сил и выглядело убедительным в глазах обоих народов.

Таким образом, сопоставительная оценка потенциалов противников дей­ствительно очень часто становится возможной только в ходе конфликта. Тем не менее период взаимных мучений будет гораздо короче, если в распоря­жении сторон имеются наглядные свидетельства-символы, которые позво­ляют четко обозначить тот или иной исход борьбы и соотношение ресурсов и ее участников. Когда процесс применения этих символов высоко инсти­туционализирован, продолжительность и интенсивность конфликта умень­шаются. Поэтому изучение символов, которые побуждают к компромиссу или даже признанию своего краха, не менее ценно, чем осмысление симво­лических стимулов к войне.

Р. Мертон

Типы приспособлений  индивидов²

Рассмотрим пять типов приспособления. Схематично они представле­ны в таблице («+» обозначает принятие, «—» отвержение, а «±» отвержение господствующих ценностей и замену их новыми).

Прежде чем коснуться способов влияния социальной структуры на вы­бор индивидом того или иного поведения, заметим, что люди могут пере-

² Сокращено по источнику: Р. Мертон. Социальная структура и аномия // Социологические иссле­дования. 1992. № 3. С. 104-114.

426

ходить от одной альтернативы к другой по мере того, как они вовлекаются в различные виды социальной деятельности. Эти категории относятся к ро­левому поведению в специфических ситуациях, а не к личности в целом. Они являются разновидностями более или менее терпеливого реагирования, а не формами организации личности. Мы ограничимся изучением экономиче­ской деятельности в широком смысле слова, т.е. производством, обменом, распределением, потреблением товаров и услуг в рыночном обществе.

I. Конформность

Чем больше степень стабильности общества, тем шире распространен этот тип приспособления — соответствие культурным целям и институцио­нализированным средствам. Если бы дело обстояло иначе, было бы невоз­можно поддерживать стабильность и преемственность общества. Сеть ожи­даний, составляющая социальный порядок, основывается на желательном поведении членов общества, соответствующих установленным культурным образцам. Именно вследствие всеобщей ориентации поведения на основные культурные ценности мы может говорить о массе людей как об обществе.

---

Дата добавления: 2018-08-06; просмотров: 376; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!