НЕРАЗРЕШИМЫЕ ВОПРОСЫ И СПОРЫ.

Коул М.

Культурно-историческая психология: наука будущего.

Пер. с англ.

М., 1997. 432 с.

Содержание:

Предисловие редактора к русскому переводу книги М. Коула.

ПРЕДИСЛОВИЕ.

ВВЕДЕНИЕ.

ГЛАВА 1. НЕРАЗРЕШИМЫЕ ВОПРОСЫ И СПОРЫ.

ГЛАВА 2. КРОСС-КУЛЬТУРНЫЕ ИССЛЕДОВАНИЯ.

ГЛАВА 3. КОГНИТИВНОЕ РАЗВИТИЕ, КУЛЬТУРА И ШКОЛЬНОЕ ОБУЧЕНИЕ.

ГЛАВА 4. ОТ КРОСС-КУЛЬТУРНОЙ ПСИХОЛОГИИ КО <ВТОРОЙ> ПСИХОЛОГИИ.

ГЛАВА 5. ПОМЕЩАЯ КУЛЬТУРУ В ЦЕНТР

ГЛАВА 6. ФИЛОГЕНЕЗ И ИСТОРИЯ КУЛЬТУРЫ.

ГЛАВА 7. ОНТОГЕНЕЗ И КУЛЬТУРА.

ГЛАВА 8. КОГНИТИВНЫЙ АНАЛИЗ ПОВЕДЕНИЯ В КОНТЕКСТЕ.

ГЛАВА 9. СОЗДАНИЕ СИСТЕМ МОДЕЛЕЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ.

ГЛАВА 10.МНОГОУРОВНЕВАЯ МЕТОДОЛОГИЯ ДЛЯ КУЛЬТУРНОЙ ПСИХОЛОГИИ.

ГЛАВА 11. ЭТА КНИГА И ЕЕ КОНТЕКСТ.

БЛАГОДАРНОСТИ.

 

Предисловие редактора

К русскому переводу книги М. Коула

 

Имя профессора Майкла Коула широко известно в среде психологов. Творческие интересы и многолетняя дружба связывают его со многими коллегами в России.

 

На русский язык переведены его книги, написанные в соавторстве <Культура и мышление> (1977) и <Социально-психологический подход в психологии обучения> (1989).

 

Выход в свет книги М. Коула <Культурно-историческая психология> совпал с юбилейной конференцией, посвященной памяти Александра Романовича Лурия. Предыдущий 1996 год был годом Льва Семеновича Выготского. Совпадение этих имен и событий не случайно. Александр Романович посеял зерно романтической психологии и выпестовал ученика - Майкла Коула, принявшего из рук в руки <рецепты выращивания растений> в той области психологии, где в основном человек обнаруживает себя через мифы, творчество, формы общения, религию, язык и все то, что объединяет понятие культура.

 

Предваряя знакомство с первоисточником, не могу не процитировать предисловие А. Р. Лурия к книге <Культура и мышление>; <Они (М. Коул и С. Скрибнер - ред.) показали, что одни и те же задачи решаются совершенно по-разному в зависимости от того, какие методы лежат в их основе, от содержания предъявляемых задач и шире - в зависимости от тех реальных условий, в которых живут представители этих народностей> (с. 7). Такой подход приводит к отказу от представления о неизменных <свойствах> или <способностях> испытуемых и актуализирует задачу изучения <функциональных систем>, которые формируются в условиях различно построенной общественной практики>. А. Р. Лурия был прав: М. Коул ступил на собственный путь поиска, чтобы исследовать не только структуру познавательных процессов в зависимости от их содержания, но и познавательные процессы <...изучаемых народностей в их практической деятельности>, т. е. ему следовало доказать, что традиции, контекст обыденной жизни дифференцируют и структурируют когнитивный опыт, развитие.

 

<Мир идей неотделим от мира людей, а идеи - от каждодневной реальности>. Эта мысль Ю. М. Лотмана могла бы послужить эпиграфом к глубокому по замыслу разделу исследования, которое обозначено в книге как <5И> (<Пятое измерение>). Это рукотворный мир взаимодействия, игры, фантазии и развития, если возможно так выразиться, самосозидания и глубокого постижения психического. Это рукотворное пространство демонстрирует многомерность контекста бытия и живого процесса поведения в определенном месте и в определенное время. Думается, что для будущих историков психологии (и возможно не только для них) <5И> может стать предметом изучения в качестве смыслового знака культуры конца XX в. В этом я усматриваю еще один знак соответствия духу времени, своевременности книги М. Коула. Она поучительна не только тем, что демонстрирует тесную связь с традициями опираясь на имена Л. С. Выготского и А. Р. Лурии, но и тем, как М. Коул взвешенно и без предрассудков постигал и развивал идеи культурно-исторической психологии.

 

Панорамность исследования и метафоричность языка изложения помогают проникнуть на тот уровень глубины постижения идей и контекста, где жесткая формулировка могла бы лишь исказить прочтение во вне проявленного как <метафоры по отношению к истинному смыслу>. Изысканные рисунки также ведут по метафорическому пути и углубляют совпадения события и значения.

 

Майкл Коул, изучая труды своих учителей, нашел полезные советы и смог обрести свой собственный путь, освещенный высокой этикой и моралью.

 

Корж Н. Н.

 

 

ПРЕДИСЛОВИЕ

 

Шелдон Г. Уайт

 

Исследовательские проекты и публикации Майкла Коула - многочисленные, смелые, и, в то же время, глубокие и содержательные - в последние три десятилетия в немалой степени стимулировали прогресс в психологии развития. Предложенная вниманию читателя книга - осмысление и подведение итогов предыдущих исследований, и на основе этого, определение психологии развития как науки культурно-исторической. Обосновывая это, ученый обращается к нескольким фундаментальным вопросам: что значит - научно изучать развитие человека? Какого рода науку мы получаем? Как широко она применима? Какую пользу из нее можно извлечь?

 

Психология развития как область исследования возникла в канун нынешнего столетия. К концу XIX в. образовался огромный массив публикаций о детях. Это были самые разнообразные труды, рассматривавшие детство с точки зрения философии, педагогики, медицины, политики и статистики; произведения автобиографические, сентиментальные, наполненные апокалиптическим видением. Необходим был научный подход к развитию ребенка. Поначалу этот подход основывался (довольно неустойчиво) на разрозненных фактах, соединенных обильным теоретизированием. Последователи Ч. Дарвина сводили вместе наблюдения над детьми и животными, кросс-культурные представления и практику этой деятельности, психопатологию и так далее, чтобы обрисовать картину эволюции человеческой психики. Это была умозрительная наука. Уильям Джеймс в <Принципах психологии> называет ее <дикой работой>: <Получалось, что инстинкты животных способны пролить свет на наши собственные, и что мыслительные способности пчел и муравьев, психика дикарей и детей, сумасшедших, идиотов, глухих и слепых, преступников и эксцентричных личностей - все могло быть использовано в поддержку той или иной особой теории, касающейся той или иной части нашей психической жизни. История наук, нравственных и политических институтов, языков как типов психической продукции

 

12

привлекались для этих же целей... Компаративистский метод содержит огромные источники ошибок. Интерпретация <психозов> животных, дикарей и младенцев есть по необходимости дикая работа, в которой личная позиция исследователя очень сильно определяет трактовку явлений. О дикаре скажут, что у него нет нравственных или религиозных чувств, если его действия чрезмерно шокируют наблюдателя. О ребенке скажут, что у него нет самосознания, поскольку он говорит о себе в третьем лице и так далее, и тому подобное. Никакие правила не могут быть определены заранее... Единственное, что остается - использовать всю свою прозорливость и быть, насколько возможно, беспристрастным>.

 

Была надежда, что сравнительные исследования психического развития раскроют последовательность развития ребенка, и это послужит руководством для педагогов, родителей, педиатров, социальных работников и других людей, несущих ответственность за детей, а история развития ребенка окажется в принципиальном соответствии с данными сравнительной неврологии, зоопсихологии, патопсихологии и кросс-культурных исследований, что приведет к созданию эволюционной психологии. Данные эволюционной психологии, полученные сравнительным методом на рубеже веков, были небогаты и искажены западными этноцентрическими предрассудками. Тем не менее, они давали некоторую основу для общих представлений о психическом развитии детей. В несколько вагнерианском изложении 3. Фрейда они инициировали занимательные, содержательные, но довольно противоречивые психоаналитические работы. Чтобы действительно объединить подлинной теорией все эти факты, притянутые друг к другу, необходимо было иметь систематические, конструктивные исследовательские программы. Обычно психологию изображают как дисциплину, беспрерывно ведущую безуспешную и безнадежную борьбу за статус <истинной> науки, для чего и было необходимо создание подобных программ.

 

Конец XIX - начало XX в. принесли в психологию организованные совместные исследовательские проекты – научные программы, построенные по образцу естественных наук. Почему психология последовала за естественными науками? К началу нынешнего столетия естественные науки вполне сложились и давали интеллектуально интересные и практически полезные результаты. У психологов были все основания попробовать следовать этому образцу совместной деятельности, хотя бы для того, чтобы понять, как далеко это может их продвинуть. Сконцентрировавшись на естественнонаучных вопросах и методах, пси-

 

13

хологи обошли ряд мудреных и рискованных предметов. Надо помнить, что университетская научная психология XX в. выросла из курсов моральной философии старомодных американских колледжей XIX в.

 

Новые университетские психологи (а также те, кто их нанимал и обеспечивал материальную поддержку их исследованиям), по крайней мере, в течение некоторого времени лелеяли надежду, что чисто натуралистическая, научная психология поможет получить данные, которые могли бы быть использованы для легкого и непротиворечивого разрешения дилемм, выборов и политических противостояний людей, живущих в современном обществе.

 

Оказалось, однако, что новая психология таит скрытые и причудливые ограничения. Методы естественнонаучных исследовательских программ должны были раскрыть способы организации человеческого восприятия, учения и развития, пафос этих программ состоял в том, что эти способы должны быть справедливыми везде и для всех. Майкл Коул входит в проблематику психологической науки XX в. с открытием, что по крайней мере часть этого утверждения неверна. Он принимает участие в попытке внедрить <новую математику> у африканского народа кпелле в 1960-х годах. Используя западные исследовательские методы для изучения когнитивного развития детей кпелле, живущих в традиционном обществе, он лицом к лицу сталкивается с тем, что хотя местные дети классифицируют, учатся, запоминают, формируют понятия и рассуждают в повседневной жизни, они не справляются сколько-нибудь удовлетворительным образом с экспериментальными заданиями, разработанными для изучения возрастных изменений соответствующих способностей. Западные исследовательские процедуры укоренены в мире, где дети идут в школу с шестилетнего возраста и где их окружают жизнь, речь и мышление современного общества. Такого рода впечатления шаг за шагом приводят его к пониманию психологии Л. С. Выготского, основывающейся на немецкой идеалистической энистемологии. М. Коул формулирует свою философскую позицию ясно, обстоятельно и выразительно: <Артефакт – это аспект материального мира, изменявшийся в ходе истории его включенности в целенаправленное человеческое действие. Благодаря изменениям, происходящим в процессе их создания и использования, артефакты одновременно и идеальны (концептуальны) и материальны> (глава 5).

 

Артефакты - это фундаментальные составляющие культуры. Развитие человеческой психики в онтогенезе и в истории челове-

 

14

чества следует понимать как коэволюцию человеческой деятельности и артефактов. Слова, которые мы произносим, социальные институты, в деятельности которых участвуем, искусственные физические объекты, которые используем, - все они служат одновременно и орудиями, и символами. Они существуют в мире вокруг нас, они организуют наше внимание и действие в этом мире и в совокупности образуют <иные миры>. В процессе формирования человеческой культуры культурное опосредование создает такой тип развития, при котором деятельность предыдущих поколений накапливается в настоящем как специфически человеческая составляющая окружающей среды. Социальный мир влияет на индивида не только через действия реально существующих людей, которые разговаривают, общаются, показывают пример или убеждают, но и через невидимые способы действий и объекты, созданные людьми в окружающем индивида мире. Существуют предписанные формы социального взаимодействия: обычаи, схемы, сценарии, игры, ритуалы, культурные формы. Существуют искусственно созданные объекты, молчаливо насыщающие мир человеческим интеллектом: слова, карты, телевизионные приемники, станции метро.

 

В конечном счете культурно-исторический подход М. Коула к изучению психики требует, чтобы при изучении человеческого развития мы считали изучение окружающей социальной практики неотъемлемой и обязательной частью нашего исследования. Соответственно, если мы хотим изменить образ деятельности людей, нам надо воздействовать на ситуации, в которых эта деятельность осуществляется.

 

Особенно интересные примеры разработанной М. Коулом психологии можно найти в главах 9 и 10 этой книги, где он применяет в качестве инструмента свою культурно-историческую психологию. В девятой главе М. Коул рассказывает о культурно опосредованном подходе к обучению чтению. Его методика вопрошающего чтения была основана на положении Л. С. Выготского о том, что в человеческом развитии интерпсихическое (взаимодействие между людьми) предшествует интрапсихическому (сложным процессам в психике отдельного ребенка) и создает условия для него. Групповые обсуждения отрывков текста были организованы так, чтобы каждый отдельный ребенок <отыгрывал определенную линию совместной деятельности>. Был создан межличностный мир интерпретативного рассмотрения текста. <Человек, задающий вопросы о словах, которые трудно произнести>, разговаривал с <человеком, задающим вопросы о словах,

 

15

которые трудно понять> и <человеком, задающим вопросы о главной идее отрывка> и т. д. Дети играли эти роли в обстоятельствах, созданных так, чтобы быть увлекательными для детей и содействовать достижению целей, связанных с чтением. Эта интеллектуальная драматургия сработала. <В целом, - говорит М. Коул, - я считаю вопрошающее чтение успешным применением культурно-исторической теории к решению проблемы дифференциальной диагностики и коррекции затруднений в чтении>.

 

Программа М. Коула как отдельное организованное целое в настоящее время завершена. Тем не менее, принцип обучениячтению и пониманию прочитанного путем персонификации мыслительных процессов все шире применяется в школах, достаточно естественно становясь частью <тайной мудрости> школьных методик. <Вторая> психология не только использует иные методы, чем естественнонаучная психология, но ее достижения иным образом входят в обычную жизнь и служат людям.

 

В этом формирующем проекте, а еще более в серии проектов <Пятого измерения>, описанной в главе 10, М. Коул обнаруживает впечатляющую способность сплетать воедино интеллектуальные и социальные составляющие для обоснованного образовательного вмешательства в искусно сконструированную и привлекательную микрокультуру. Чтобы создать проект <Пятого измерения>, потребовалась <вторая> психология, а кроме того, определенная эмпатия и некоторое чутье.

 

Часть того, что Майкл Коул вносит в современную психологию, - это культурно-историческая психология, одно из воплощений <второй> психологии. Другая часть предлагаемого им - это романтическая наука, воспринятая им от покойного великого Александра Лурии, у которого он стажировался после защиты докторской диссертации. Романтическая наука А. Лурии, <мечта писателя и ученого в одном лице>, смотрит на людей как на целостные человеческие существа и, одновременно сквозь призму научных категорий и диагностической номенклатуры. Другой современный последователь А. Лурии, практикующий романтическую науку, - Оливер Сэкс, невролог, в исследованиях которого люди с повреждениями мозга, аутичные индивиды, умственно отсталые предстают персонажами, вызывающими симпатию, борющимися за жизнь в пределах своих ограничений точно так же, как мы боремся за жизнь в пределах своих. Возможно, именно методы культурно-исторической психологии и дух романтической науки приведут нас когда-нибудь к психологии, в которой человеческие существа смогут жить и дышать.

 

16

ВВЕДЕНИЕ

 

В этой книге в соответствии с ее названием исследуется происхождение и возможное будущее культурной психологии - дисциплины, изучающей роль культуры в психической жизни человека. Начну с кажущегося противоречия. С одной стороны, широко распространено мнение, что потребность и способность жить в культурной среде является одной из центральных характеристик человека. С другой - многим академическим психологам трудно признать за культурой большую, чем второстепенная, часто поверхностную роль в формировании нашей психической жизни.

 

Это приводит к первому вопросу: почему психологам так трудно учитывать культуру?

 

Мои попытки ответить на этот вопрос ведут читателя в глубь истории психологии, чтобы выяснить, как культура стала столь маргинальной по отношению к нашей дисциплине. Затем следует обзор предшествующих попыток включить культуру в научные психологические программы, основывавшиеся в первую очередь на кросс-культурных методах. Я стараюсь показать как трудности, с которыми встретились эти попытки, так и достигнутые успехи.

 

Объяснив, почему психологам бывает так трудно учитывать роль культуры, несмотря на многие десятилетия работы многих исследователей, обратимся ко второму вопросу: если вы как психолог уверены в фундаментальной роли культуры в формировании человеческого мышления и поведения, то как научно внедрить эту проблему? Цель этой книги состоит в том, чтобы описать и обосновать один из путей создания психологии, не игнорирующей культуру в теории и практике.

 

Конечно, эта цель нисколько не оригинальна, в прошедшие десятилетия многие ученые, к чьим работам я буду обращаться, пытались это сделать. Они утверждали, что до тех пор, пока не учитываются культурные переменные исследуемых психических процессов, невозможно установить, являются ли эти процессы универсальными или специфичными для конкретных культурных условий.

 

Например, Джон и Беатрис Уайтинги, антропологи, многие годы проявляющие большой интерес к развитию человека, писа-

 

17

ли: <Если дети изучаются в рамках единственной культуры, многие события воспринимаются как естественные, как часть человеческой природы, и поэтому не рассматриваются в качестве переменных. Только когда обнаруживается, что другие народы не имеют практики, которую мы считали атрибутом человеческой природы, за этой практикой признается значение переменной> (Whiting and Whiting, 1960, p. 933).

 

Совсем недавно подобные соображения высказаны Маршаллом Сегаллом, Джоном Берри, Пьером Дасеном и Айпесом Портингой - четырьмя психологами, посвятившими десятилетия кросс-культурной работе: <Принимая во внимание всю сложность человеческой жизни и важность культуры как детерминанты поведения, психологи, безусловно, должны проверять справедливость этих принципов для разных культур, прежде чем считать их установленными. Отсюда с очевидностью следует, что научные исследования человеческого поведения предполагают удержание психологами кросс-культурной позиции> (Segall, Berry, Dasen and Poorlinga, 1990, p. 37).

 

Эта линия рассуждений кажется настолько исполненной здравого смысла, что трудно понять, почему заведомо правильная точка зрения не имеет соответствующего влияния на нашу дисциплину. Почему кросс-культурные исследования не стали неотъемлемой частью психологических программ, направленных на выявление основных принципов человеческого поведения? Ответ прост, хотя на раскрытие всей его сложности потребуется немало страниц этой книги: общая психология не может принять данные кросс-культурных исследований, поскольку эти исследования не отвечают ее методологическим требованиям.

 

Среди тех, кто интересуется исследованием роли культуры в психической жизни, сформировалось довольно острое и ясно выраженное различие позиций по отношению к тому, что кросскультурные исследования, с одной стороны, многими игнорируются, а с другой стороны, их результаты с трудом поддаются интерпретации. Многие из психологов, занимающихся кросс-культурными исследованиями, верят, что усиление внимания к проблемам методологии со временем приведет кросс-культурную психологию к интеграции в основной поток психологических исследований (например, Segall et а1., 1990). С этой точки зрения, проблема может быть решена строгим применением известных методов. Вместо широко принятых одноразовых экспериментов необходимы поликультурные сравнения, которые позволят <распаковать> культуру как переменную и прийти к более

 

18

строгим каузальным заключениям. Подобная деятельность естественно приводит психолога к междисциплинарной работе с антропологами, социологами и лингвистами как источнику методов проведения соответствующих наблюдений и теоретических идей относительно того, как интерпретировать такие комплексные данные.

 

Другая группа уверена, что не только кросс-культурная психология, но и вся научная психология, частью которой она является, так глубоко расколота при своем основании, что для изучения роли культуры в психике должна быть создана совершенно новая дисциплина. Эта позиция выразительно сформулирована Ричардом Шведером, пишущим, что для специалиста по общей психологии <...нет никакого теоретического интереса в том, чтобы все больше и больше увязать в трясине частностей, сдерживающих развитие центрального механизма переработки информации о влияниях окружающей среды; помех, возникающих при переводе различий в понимании тестовой ситуации, или культурных вариаций норм, регулирующих вопросы и ответы... Будучи общим психологом, вы скорее всего захотите выйти за пределы этих частностей и достичь воображаемых обобщенных форм и процессов, скрытых за видимыми – поддерживающими или препятствующими - теми или иными обстоятельствами действия> (Shweder, 1990, р. 12).

 

Фактически P. Шведер утверждает, что кросс-культурная стратегия включения культуры в психологию просто вводит в заблуждение. Но никакое увеличение методологической сложности не спасает дела. Вместо этого он предлагает не поддисциплину, а новую дисциплину, которую называет культурной психологией. Культурная психология, утверждает Р. Шведер, не пытается понять психику как универсально функционирующее устройство, а видит ее <содержательной, состоящей из специфических областей и созидающей себя в ответ на стимулы; она не может быть отделена от исторически меняющихся и культурно разнообразных интенциональных миров, в которых она играет сосозидающую роль> (там же, р. 13). Р. Шведер обращается к аналитическим ветвям социальных и гуманитарных наук в поисках методологического основания этой новой дисциплины.

 

Как станет ясно из дальнейшего, я весьма сочувственно отношусь к шведеровской критике общей психологии и его попытке сформулировать альтернативу, перемещающую культуру с периферии в центр. В то же время я убежден, что, определяя альтернативный путь размышлений о представленности культуры в пси-

 

19

хике, важно привлечь знания из всех гуманитарных наук, которые, как будет показано, стояли у колыбели психологии.

 

Однако нет полной уверенности в том, какую форму могла бы принять эта альтернативная дисциплина. Причины такой амбивалентности будут проясняться по мере развития повествования.

 

Начну со взгляда на предысторию психологии как дисциплины, следуя принципу, что для того, чтобы что-нибудь понять, важно знать его историю. В главе 1 исследуется, как рассматривали отношение культуры к мышлению до возникновения психологии. В некотором важном смысле культурная психология существовала <с самого начала>. Особенно интересна связь между возникновением психологии как науки и тем, как проводились и понимались кросс-культурные исследования. В главе 2 обозреваются основные попытки применения стратегии стандартизованного кросс-культурного исследования, подчеркнуты связанные с ней проблемы интерпретации и ее достижения. Глава 3 посвящена развитию. В ней описаны попытки улучшить стандартные методики путем проведения полидисциплинарных исследований когнитивного развития, отправной точкой для которых является жизненный опыт людей. Этот подход может рассматриваться либо как <реформа> стандартного экспериментального метода, либо как альтернативная методология. Он с необходимостью ведет психологов к коалиции с антропологами, социологами и лингвистами, ведущими полевые исследования, для того, чтобы найти не только <местные варианты> известных задач, но и <местные задачи>, которые затем моделируются в экспериментах. Когда я проводил исследования в этой традиции, то относил свою работу к <экспериментальной антропологии и этнографической психологии>. Подобный подход имеет явные недостатки. Часто остаются незаполненными промежутки между описанием <местных задач> антропологами или местными жителями и тем, с чем умеют экспериментировать психологи. Кроме того, теоретически подобная работа вынуждена признавать существование общего универсального ядра человеческой природы, что в конечном итоге является как раз одним из вопросов, которые кросс-культурные исследования призваны разрешить. Не- смотря на трудности, эта стратегия показала себя чрезвычайно плодотворной в качестве средства выявления различных видов культурно организованного опыта и пути, обеспечивающего возможность экспериментального опровержения чрезмерно далеко идущих обобщений, основанных на результатах исследований в современных индустриальных обществах.

 

20

Начиная с главы 4, я пытаюсь переформулировать основные вопросы и найти пути их разрешения. В качестве отправной точки принят российский культурно-исторический подход к психологии и кратко описано, с какими проблемами должен столкнуться этот подход, если использовать его для руководства психологическими исследованиями. В глава 5 предлагается концепция культуры, которая приводит этот подход в соответствие с современными представлениями антропологии и когнитивной науки. В главе 6, используя понятие культуры, представленное в главе 5, пересмотрен вопрос о роли культуры в происхождении человека и историческом процессе. В главе 7 применено разработанное представление о культуре к современным данным о развитии ребенка.

 

Главы 8, 9 и 10 посвящены работе, которую я и мои коллеги вели на протяжении более полутора десятков лет. Глава 8 посвящена ключевой методологической проблеме, стоящей перед культурно-историческим подходом к познанию: как укоренить психологический анализ в культурно организованной деятельности повседневной жизни. В главе 9, основываясь на идеях, представленных в главах 4-8, я стараюсь продемонстрировать их эффективность на примере создания специальных форм обучения чтению. В главе 10 введена новая методология, в которой малые культурные системы создаются и изучаются в своих институциональных контекстах на протяжении ряда лет.

 

В главе II возвращаясь к тем двум вопросам, с которых начинал, и кратко подытоживая мои нынешние взгляды на то, что делает изучение представленности культуры в психике таким трудным, я также рассматриваю различные линии теоретических и экспериментальных исследований, которые могут быть полезны для психологов, стремящихся к более глубокому пониманию, как культура и психика создают друг друга.

 

Автор не надеется, что его идеи приведут к перевороту в психологии, даже если они сумеют убедить многих людей. Психология - это надежно устоявшийся социальный институт, который вряд ли позволит возобладать точке зрения, полагающей всю психологию частью культурной психологии. Возможно правы те, кто выступает за культурную психологию как новую, постмодернистскую дисциплину, и культурная психология возникнет среди других междисциплинарных областей, таких, как когнитивная наука, история сознания и общения. Если так, тогда я предлагаю возможную методологию и набор теоретических положений для такой дисциплины. Если нет, то предлагаю программу позитивного критического исследования для тех психологов, которые захотят ее использовать.

21

ГЛАВА 1.

НЕРАЗРЕШИМЫЕ ВОПРОСЫ И СПОРЫ.

 

Наличие культуры, может быть, и есть именно то условие,

которое исключает возможность ее измерения.

Теодор Адорно

 

Согласно мифу, распространяемому стандартными американскими учебниками, психология как дисциплина возникла в 1879 г., когда Вильгельм Вундт открыл свою лабораторию в Лейпциге . Новым для этой <новой> психологии 1880-х годов был эксперимент. Исследователи психических процессов в лабораторных условиях использовали блестящие и остроумные инструменты для предъявления испытуемым точно контролируемых физических стимулов (вспышек света определенной яркости, звуков определенной громкости и высоты тона и т. д.) и регистрации типа, силы и длительности их реакции с точностью до долей секунды. Казалось, что интеллект теперь мог быть измерен и объяснен в полном соответствии с канонами экспериментальной науки.

 

Гораздо реже отмечается - эта тема удостоилась лишь одного предложения в толстом томе Э. Боринга (1957) по истории психологии, - что по В. Вундту психология состоит из двух частей, каждая из которых соотносится с разными уровнями человеческого сознания, следует своим собственным законам и использует свои собственные методы.

 

В последние годы растет интерес ко <второй> психологии В. Вундта, перед которой он ставил задачу проникновения культуры в психологические процессы (Farr, 1983; Toulmin, 1980). Основной тезис этой книги состоит в том, что научные проблемы, поставленные В. Вундтом, не получили адекватного рассмотрения в рамках сложившейся впоследствии научной парадигмы ни в психологии, ни в других науках об обществе и поведении человека. Вследствие этого попытки психологов, работающих в парадигме экспериментальной психологии XX в., заново ввести культуру как составляющую человеческой природы сталкиваются с неосознаваемыми и непреодолимыми трудностями.

 

22

Далее в этой книге показано, как психология XX в. обращалась к наследию В. Вундта, пытаясь создать более адекватную теорию представленности культуры в психике. Но сначала необходимо заглянуть в предысторию научной психологии, чтобы объяснить, почему культуросодержащая психология оказаласьтакой неуловимой целью.

 

В начале было...

 

Давно признано, что о культуре с трудом думается. Как рыбам воду, нам не удается <увидеть> культуру, поскольку она является средой, в которой мы существуем. Встречи с другими культурами позволяют увидеть и нашу собственную как предмет для размышлений.

 

Ранние свидетельства проявлений осознания культуры могут быть прослежены вглубь времен вплоть до греческого историка Геродота (Myers, 1953). Вопросы, которые ставил перед собой Геродот, оказались прекрасным средством обнаружения культуры.

 

Он хотел узнать об истоках Персидских войн: кто положил начало вражде между греками и персами и зачем. Чтобы ответить на этот исторический вопрос, он побывал более чем в пятидесяти странах, известных грекам того времени. Записывая рассказы народов об их происхождении, он приобрел знания о мирах, в которых они обитали, через содержание религиозных обрядов и верований, через искусство и повседневную жизнь. В результате у него получились портреты различных образов жизни, которые сегодня мы назвали бы разными культурами.

 

Исследования Геродота остро поставили вопрос об оценке культурных различий. Записывая истории и жизнеописания других людей, он называет своих собеседников общим именем <варвар>. В Греции начала IV в. до н.э. слово <варвар> было специальным термином для обозначения людей, чьи язык, религия, образ жизни и обычаи отличались от тех, что составляли культуру классической Греции. Таким образом, для Геродота <варвар> означало другой, иной, и его <История> представляет собой составленный любознательным человеком каталог человеческих различий, относительно свободный от резких оценочных суждений.

 

Однако прошло немного времени, и отличия превратились в недостатки. Греки стали использовать слово <варварский> для обозначения <нелепого, грубого, жестокого>. Заимствованное латынью, слово <варварский> удержало оба значения - и <другой>, и <неполноценный>.

 

 

23

 

Затем оно стало означать <нецивилизованный> или <некуль-

турный>, а еще позднее - нехристианин. Все более нелестные

смыслы, приписываемые этому слову, достигли своего апогея,

когда оно было заимствовано английским, где стало синонимом

<дикого, грубого, жестокого, бесчеловечного> (Оксфордский сло-

варь английского языка).

 

Мнения греческих ученых относительно происхождения на-

блюдавшихся ими групповых различий разделились. Аристотель

полагал, что рабы и варвары по природе своей лишены способ-

ности рассуждать и составлять планы, а Гиппократ считал, что

источниками групповых различий являются различия в климате

и социальном устройстве. Подобные же несогласия можно найти

среди ученых римской эпохи и средних веков (см. обзор Jahoda,

1992 и библиографию в этой работе).

 

Как отмечает Маргарет Ходген в своей работе о происхожде-

нии антропологии, многочисленные путешествия первопроходцев

XV и XVI вв. значительно повысили интерес как ученых, так и

широкой публики к разнообразию человеческих типов и куль-

тур. На протяжении тысячи или даже более лет, последовавших

за падением Рима, контакты Европы с <варварами> были очень

ограничены. Хотя отчеты торговцев, воинов и миссионеров и со-

держали описания реальной жизни и обычаев далеких народов,

все же о живших за пределами европейского мира, сложилось

множество легенд.

 

Разница между непосредственными впечатлениями и мифи-

ческими россказнями хорошо иллюстрируется слухами, сопро-

вождавшими путешествие Христофора Колумба. Журнал Колум-

ба изображает людей, встреченных им в западном полушарии в

довольно-таки объективных тонах. Он восхищается их велико-

душием, нравственностью и умом, хотя и находит их материаль-

ные обстоятельства достойными сожаления. Однако слухи, кото-

рые начали распространяться сразу после возвращения Колумба

в Европу, создавали фантастические образы новооткрытых зе-

мель и населяющих их народов, очень похожие на мифические

создания средневекового воображения. Перечень этих созданий

был поистине фантастическим и включал людей, которые скри-

пели, а не говорили; людей, у которых не было голов, а глаза и

рот были на груди; людей, ходивших голышом, не знавших бра-

ка, живших в полной половой распущенности {Hodgen, 1964).

Даже спустя целое столетие исследований и контактов можно еще

встретить такие описания людей, живущих вдоль западного по-

бережья Африки: <люди с собачьими лицами, с собачьими зубами,

 

24____________________________________________КУЛЬТУРНО-ИСТОРИЧЕСКАЯ психология

 

сатиры, дикари и каннибалы>, а о людях, живущих в Новом

Свете, говорится, что они лжецы, воры, извращенцы и отъяв-

ленные идолопоклонники, не имеющие ни крупицы разума,

свойственного человеку. <Вынося человеку Нового Света или на-

гому, угрожающего вида дикарю такой приговор, их помещали

на то место в воображении, которое в средние века занимали

люди-монстры. Их если и считали людьми, то какими-то выро-

ждающимися> (там же, р. 363).

 

Эти образы вошли в житейские представления о народах, на-

селяющих мир, и дошли до нас, например, в виде шекспиров-

ского Калибана - существа, <не удостоенного вида человека>,

который наподобие древнего обитателя пещер троглодита был

неспособен к человеческой речи. Некоторые европейцы всерьез

спрашивали, может ли быть, чтобы столь отличные от человека

 

о

 

существа были представителями того же вида .

 

Последующие столетия сохраняли и поддерживали представ-

ления Гиппократа о географическом положении и климате как

источнике различий между людьми. При всей ограниченности

этот взгляд, однако, признавал все существа, которых мы сего-

дня считаем людьми, принадлежащими к одному виду. В XVI и

XVII в. считалось, что более темный цвет кожи африканцев и

американских индейцев можно объяснить особенностями гео-

графического положения и климата. Эта традиция - объяснять

различия особенностями среды - подверглась суровой критике

(солнце по-прежнему ярко светило над греками и римлянами,

тем не менее их характерные черты со временем существенно

изменились) и не пережила эпохи расширявшихся контактов

между европейцами и населением третьего мира .

 

Европейцы отводили так называемым дикарям (то есть неев-

ропейцам) некоторое промежуточное место между людьми и жи-

вотными. Считалось, что пигмеи, лапландцы и другие являются

<утраченными звеньями> в цепи между животными и челове-

ком. Карл Линней в своей <Системе природы> (1735) сделал до-

полнительный и решающий шаг к разделению человеческих су-

ществ на два вида: Homo sapiens и Homo monstrous.

 

Вид Homo sapiens включает следующие группы, различаю-

щиеся уровнем образования и местом обитания:

 

1. Дикий человек: стоящий на четвереньках, немой, покры-

тый шерстью.

 

2. Американец: меднокожий, холеричный, прямостоящий,

раскрашенный. Руководствуется обычаем.

 

НЕРАЗРЕШИМЫЕ вопросы W споры________________________________________________25

 

3. Европеец: светлокожий, сангвиничный, физически силь-

ный. Скрывает тело под облегающей одеждой, руководствуется

законами.

 

4. Азиат: смуглый, меланхоличный, ригидный, покрыт сво-

бодной одеждой. Руководствуется мнениями.

 

5. Африканец: чернокожий, флегматичный, расслабленный,

мажется салом. Следует капризам.

 

Вид Homo monstrous включает следующие группы, разли-

чающиеся климатическими условиями и умелостью:

 

1. Горцы: малорослые, неактивные, робкие.

 

2. Патагонцы: крупные, ленивые.

 

3. Готтентоты: неплодовитые.

 

4. Американцы: безбородые.

 

5. Китайцы: с конической головой.

 

6. Канадцы: со сплющенной головой.

Совершенно ясно, что в схеме К. Линнея перемешаны самые

разнородные критерии, включая цвет кожи, способ одеваться и

политическую организацию. Однако она явила собой влиятель-

ный прецедент для последующего разделения человечества на

отдельные расы. Дальнейшее развитие биологии принесло все

более изощренные попытки чисто биологического обоснования

различий между людьми (Gossett, 1965; Harris, 1968), проло-

жившие путь расистским объяснениям того, что раньше воспри-

нималось как культурные различия .

 

Подобные представления, хотя и были впоследствии развен-

чаны, поддерживали в XIX веке интеллектуальную атмосферу, в

которой идея о национальных различиях между людьми как ре-

зультате их расовой принадлежности, распространилась так же

широко, как прежде идея о том, что неевропейцы находятся на

более низкой ступени великой цепи бытия. Эти представления

позволили отстоять рабство и колониализм в то время, когда и

то, и другое подвергалось резким нападкам (Holier, 1971).

 

Поэтому в 1849 г. Бенджамин Дизраэли позволил себе, стоя

перед Британской Палатой общин, провозгласить, что <раса пред-

полагает отличие, отличие предполагает превосходство, а превос-

ходство ведет к господству>, уверенный, что стоит на вполне на-

учной точке зрения (цит. по: Odom, 1967, р. 9).

 

Социокультурный эволюционизм

 

Верить ли в то, что в некие доисторические времена все люди

произошли от общего корня (и в этом смысле мы все когда-то

 

26__________________________________________________культурно"/1СТОРИЧЕСКДЯ психология

 

были <одинаковы>) или в то, что морфологически различные че-

ловеческие группы относятся к разным видам (и, следовательно,

мы были разными с самого начала), все равно сохраняется необ-

ходимость объяснить изменения, происшедшие со временем. По

историческим источникам очевидно, что, окажись древние греки

в XVI-XVII в. среди, например, обитателей Германии, Франции

и Англии, они, безусловно, сочли бы жителей этих стран варва-

рами. Как же сумели эти люди в ходе исторического развития

подняться от варварства к вершинам человеческого духа?

 

Здесь напрашивались по крайней мере два объяснения. Во-

первых, можно было пересмотреть отношения среды и развития

и решить, что северные народы так продвинулись благодаря по-

стоянным вызовам со стороны среды, в то время как их южные

собратья беззаботно грелись на солнце и ели фрукты. Или можно

было приписать северянам прирожденное интеллектуальное пре-

восходство, которое позволило им просто быстрее выйти из ди-

кого природного состояния. Какая бы объяснительная схема ни

привлекалась, в десятилетия, предшествовавшие зарождению

научной психологии, и в научных, и в бытовых представлениях

европейцев и европеизированных областей Северной Америки

принималось как данность, что общества испытали процесс со-

циокультурного развития, оказавшего глубокое влияние на че-

ловеческую психику.

 

Э. Б. Тайлор, один из основателей современной антрополо-

гии, схватывает дух этих представлений в его гиперболизиро-

ванном олицетворении цивилизации:

 

<Вообразим себе, что мы видим цивилизацию, как она в оли-

цетворенном виде шествует по миру. Вот она иногда задержива-

ется и останавливается на своем пути, нередко отклоняется на

такие боковые дороги, которые приводят ее, утомленную, назад,

в такие места, где она проходила уже весьма давно. Однако пря-

мо или отклоняясь, она движется вперед. И если время от вре-

мени она пытается сделать несколько шагов назад, она скоро

начинает беспомощно спотыкаться. Попятный путь противен ее

природе, ее ноги устроены не так, чтобы делать неверные шаги

назад. И взгляд ее, и движения, устремленные вперед, являются

выражением подлинно типических свойств человечества> (Tylor,

1958, р. 69)'.

 

Хотя энтузиазм, с которым эволюция и прогресс приравни-

вались друг к другу, заметно спал в течение столетия после ра-

 

' Перевод цит. по <Первобытные культуры> М.: Политиздат, 1989, с. 64.

 

НЕРАЗРЕШИМЫЕ вопросы п споры___________________________________________27

 

боты Э. Б. Тайлора, сама идея социокультурной эволюции сох-

ранила свое значение в общественных науках (см.: Ingold, 1986;

Hallpike, 1986; Harris, 1968; Sahlins and Service, 1960; White,

1959).

 

Э. Б. Тайлор воспринимал культуру, как то, что Мелвилл

Гершкович (Herskovitz, 1948) позднее назвал <созданная челове-

ком часть среды>, включающая знания, верования, искусство,

нравственность, право, обычаи и т. п. Если рассматривать все

эти элементы как <сложное целое>, утверждения о культурных

различиях в уровне развития могут основываться на любом из

них. Э. Б. Тайлор выделил этапы культурной эволюции на осно-

вании достижений в ряде областей. В частности, в <...степени

научности знаний, определенности моральных принципов, усло-

вий исповедания веры и отправления культа, степени социаль-

ной и политической организованности> {Tylor, 1958, р. 27) .

 

Кроме того, Э. Б. Тайлор - и это было типично и для других

ученых XIX в. - признавал тесную связь между уровнем социо-

культурного развития и уровнем интеллектуального развития

людей, образующих различные социальные группы: <Состояние

культуры различных человеческих сообществ, - писал он, - ...

является достойным объектом для изучения законов человече-

ского мышления и поведения> (там же, 1958, р. 1).

 

Насколько естественным казался этот набор допущений, по-

казывает мысленный эксперимент Герберта Спенсера, касающий-

ся связи между социальным и интеллектуальным прогрессом, в

котором он устанавливал аналогию между культурным развитием,

с одной стороны, и интеллектуальным развитием, - с другой.

Г. Спенсер полагал, что жизнь первых людей была настолько

проста, что им было просто не из чего создавать сложные умст-

венные конструкции. Для начала он рассмотрел некий предель-

ный случай.

 

Представим себе, что некоторое явление непрерывно повторяет-

ся. Тогда все, что мы можем извлечь из опыта, - воспроизведе-

ние этого явления в представлении. Если часто повторяются два

разных явления, появляется возможность увидеть, что между ни-

ми общего; однако, необходимо удерживать в своем сознании оба

впечатления вместе, а такая способность может возникнуть лишь

после многократных повторений. Ясно, что только получив раз-

нообразный опыт, элементы которого хотя и различаются, но все

же имеют нечто общее, можно сделать первый шаг к представ-

лению об истинах более высокой степени общности, чем каждый

из этих опытов сам по себе (Spencer, 1886, р. 521).

 

28______________________________________________________________КуАЬТурНО-НСГОрПЧЕСКДЯ ПСИХОЛОГИЯ

 

Далее Г. Спенсер предполагает, что по мере того, как опыт

становится все более разнообразным по своим характеристикам,

растет и <могущество обобщений>: <Отсюда следует, таким обра-

зом, что в ходе прогресса человечества общие идеи могут воз-

никнуть не раньше, чем социальные условия предоставят доста-

точно многообразный и разносторонний опыт; в то же время сле-

дует отметить, что сами эти социальные условия предполагают

наличие некоторых общих идей. Каждый шаг в направлении

более общих представлений является средством расширения со-

циальных взаимодействий... А затем, когда соответствующий

опыт организуется, появляется возможность и идей еще более

высокого уровня общности, и дальнейшей социальной эволю-

ции> (там. же, 1886, р. 522).

 

Г. Спенсер связывает эти идеи с представлениями Ч. Дарвина

об эволюции, считая, что когда-то интеллектуальные черты и

социокультурные условия разных народов мира разошлись. Ко-

гда различные группы сталкивались, <лучше адаптированные>

помещали <стоящих ниже> в <неблагоприятные условия>, а

иногда и истребляли их. Поскольку в то время, когда работал

Г. Спенсер, европейские страны явно побеждали и завоевывали

другие народы, европейские образ мыслей и социальное устрой-

ство считались наиболее продвинутыми и являли собой некий

стандарт, согласно которому следовало оценивать всех осталь-

ных.

 

Три широко распространенных представления скрыты в этих

рассуждениях. Первое - это общее представление о социальной

эволюции как о процессе нарастающей дифференциации и ус-

ложнения общественной жизни. Второе - представление о том,

что основные интеллектуальные действия людей, какова бы ни

была сложность общества, в котором они живут, универсальны,

строятся по единому набору законов, и это означает, по Г. Спен-

серу, последовательное приращение знания, ведущее к более

широким и более действенным обобщениям. Представление об

общности интеллектуальных качеств для всех культурных групп

в антропологии обычно проявляется в допущении психического

единства человечества. В психологию оно приходит в виде идеи о

том, что <безусловно, на некотором уровне абстракции мы все

одинаковы, все - люди> (Segall et а1., 1990, p. 53). Третье клю-

чевое представление касается тесной связи между культурой и

интеллектом. Все эти три идеи имеют своих приверженцев и в

наши дни.

 

НЕРАЗРЕШИМЫЕ вопросы W споры___________________________________________29

 

Дикари и дети

 

Сочетание этих трех представлений (о единстве основных психи-

ческих процессов, о социокультурной эволюции и о тесной связи

между культурой и интеллектом) почти неизбежно ведет к выво-

ду, что мышление взрослых, живущих в современных индустри-

альных обществах, превосходит мышление людей, живущих в

менее развитых обществах (хотя сами критерии большей или

меньшей развитости нельзя считать установленными). Далее,

поскольку принято считать, что основные психические процессы

универсальны, а уровень их развития зависит от индивидуально-

го опыта, оказывается вполне естественным принять наличие

серьезного сходства между мышлением примитивных взрослых

и <современных> детей из-за общего для них недостатка в слож-

ном опыте.

 

Хотя и нельзя утверждать, что Г. Спенсер выразил все раз-

мышления XIX в. по этому поводу, ход его рассуждений в про-

цитированных выше отрывках вполне репрезентативен для

мышления в духе идей социокультурной эволюции и замеча-

тельно ясно показывает, до какой степени представление о том,

что примитивные взрослые думают так же, как дети развитых

цивилизаций, является по существу рефлексивным заключени-

ем. Следующее рассуждение Шиллера (который по иронии судь-

бы сегодня скорее известен как автор оды <К радости>, послу-

живщей текстом для хора в Девятой симфонии Бетховена) ка-

жется довольно типичным:

 

<Открытия, сделанные европейскими путешественниками в

далеких морях и на дальних берегах, дают картину - столь же

поучительную, сколь увлекательную - жизни народов, находя-

щихся на разных ступенях цивилизации в нашем мире, стоящих

вокруг нас, так же, как мы можем видеть детей разного возраста

из одной семьи, собравшихся вокруг старшего брата и своим со-

стоянием напоминающих ему, каким он был прежде и через ка-

кие этапы прошел к нынешнему состоянию взрослого человека.

Всемогущее провидение, похоже, сохранило эти незрелые наро-

ды, чтобы мы могли учиться до тех пор, пока не станем доста-

точно мудры, чтобы извлечь пользу из данных нам уроков и су-

меть восстановить по этим примерам утраченную историю нача-

ла человечества. "Дети нашей расы" производят довольно-таки

тягостное и унизительное впечатление, но мы должны помнить,

что наши далекие предки были гораздо менее разумны, чем са-

мые неразумные из них> (цит. по: Muller-Lyer, 1920, р. 32).

 

30______________________________________________________________КулЬТурНО^СТОрИЧЕСКАЯ ПСИХОЛОГИЯ

 

Разнообразие характеристик, считавшихся общими для при-

митивных взрослых и европейских детей, впечатляет: неспособ-

ность контролировать эмоции, анимизм, неспособность рассуж-

дать о причинах или строить планы на будущее, консерватизм,

любовь к аналогиям и символам и тому подобное. Труды

А. Ф. Чемберлена (1901) и Э. Б. Тайлора (1865) содержат весьма

показательные утверждения. Э. Б. Тайлор, например, утвержда-

ет, что <в определенном смысле идол служит дикарю для той же

цели, что и его аналог - кукла - ребенку, он позволяет ему

придать определенность существования и личную определен-

ность смутным представлениям о высших существах, которых он

едва ли мог бы постичь без помощи чего-то материального>

(1865, р. 94).

 

Здесь необходимо упомянуть об идеях французского филосо-

фа и социолога Люсьена Леви-Брюля (хотя он и работал не-

сколькими десятилетиями позже), чье имя часто связывают с

изучением примитивного интеллекта и представлением о том,

что дети, растущие в индустриальных обществах, думают как

примитивные взрослые. Если первое из сказанного в отношении

идей Л. Леви-Брюля справедливо, то второе - нет.

 

Опираясь на те же данные, которые использовали Э. Б. Тай-

лор, Г. Спенсер, В. Вундт и другие (например, отчеты миссионе-

ров, путешественников, правительственных чиновников), Л. Ле-

ви-Брюль не соглашался с представлениями о том, что качества

мышления примитивных народов можно вывести из предполо-

жительно универсальных законов индивидуального мышления.

Представления примитивных народов, утверждал он, будучи

коллективными, <довлеют над индивидуальными; это значит,

что они являются для индивида предметом веры, а не продуктом

его мысли> (Levy-Bruhl, 1910, р. 15).

 

Далее Л. Леви-Брюль развивает тезис о том, что в примитив-

ных обществах, где эмоции неотделимы от познания, а отноше-

ния между событиями носят скорее мистический, нежели при-

чинно-следственный характер, существуют качественно иные

формы мышления - коллективные представления. Проще гово-

ря, Л. Леви-Брюль не считал эту форму мышления неполноцен-

ным предшественником цивилизованного мышления, не прирав-

нивал к мышлению европейских детей, скорее рассматривал как

качественно иной вид мышления. Например, он явным образом

предостерегал исследователей в области социальных наук, чтобы

они <не пытались объяснять эти связи ни интеллектуальной сла-

бостью примитивных людей, ни ассоциациями идей, ни наивным

 

НЕРАЗРЕШИМЫЕ вопросы W споры________________________________________________31

 

применением принципа причинности...; короче говоря, давайте

бросим попытки относиться к их интеллектуальной деятельно-

сти, как к неполноценной разновидности нашей> (Levy-Bruhl,

1919, р. 61). Л. Леви-Брюль также утверждал, что в своей по-

вседневной деятельности, когда на них не влияют коллективные

представления, <они> думают, как <мы>, делая те же выводы из

тех же данных.

 

В общем и целом, эти предостережения были проигнорирова-

ны читателями, связавшими идеи Л. Леви-Брюля с распростра-

ненными представлениями о том, что исторические изменения

отражают процесс культурной эволюции от низшего=худшего к

высшему=лучшему. Они соглашались с ним или критиковали

его в зависимости от их собственных представлений об эволюции

культуры и эволюции мышления. Типична в этом смысле реак-

ция Ф. К. Бартлетта, приписавшего Л. Леви-Брюлю мнение, что

<психология примитивных народов представляет собой нечто

вроде мистической, дологической, не имеющей законов фазы ум-

ственного развития, которая отодвигает раннего человека на

очень большое расстояние от нас> (Bartlett, 1923, р. 281-282).

 

Конечно, Л. Леви-Брюль дает почву для подобных интерпре-

таций, поскольку в своих текстах нередко впадает в такой стиль,

говорит языком, который без параллелей с аналогичными суж-

дениями о детях трудно интерпретировать. Однако его основная

мысль, гласящая, что качественно разные общества характери-

зуются качественно различными способами мышления никоим

образом не отрицается исследователями в области социальных

наук. Л. Леви-Брюль еще появится на страницах этой книги,

поскольку фигурирует и в более современных попытках понима-

ния культурных различий в развитии мышления.

 

Гипотеза биологической рекапитуляции

 

Приравнять друг к другу взрослых дикарей и цивилизованных

детей можно было либо основываясь на биологической эволю-

ции, либо на различиях в <образовании>, то есть на социокуль-

турной эволюции. Часто оба эти основания смешивались неосоз-

нанно из-за того, что понятие <расы> не было достаточно очер-

чено (см. выше использование этого термина Э. Б. Тайлором).

Некоторые полагали расу биологическим феноменом, другие -

культурным.

 

Популярное биологическое объяснение якобы установленного

факта, что неевропейские народы не смогли развиться так полно,

как европейские, представлено <биогенетической> доктриной, в

 

32____________________________________________культурно-у1СТОР^ЧЕСКДЯ психология

 

соответствии с которой индивидуальное развитие повторяет исто-

рию вида (онтогенез повторяет филогенез). Стефен Джей Гоулд

проследил развитие биогенетической доктрины в XIX в. вплоть до

момента, когда один из ранних эмбриологов заявил, что <есть оп-

ределенные черты, которые, похоже, у взрослых африканцев пре-

терпели меньшее изменение от эмбрионального состояния, чем у

взрослых европейцев> (цит. по: Gould, 1977, р. 126).

 

Последователи этой доктрины старались обеспечить ее как

анатомическими, так и этнологическими основаниями, предос-

тавляя на первый взгляд полное оправдание патерналистскому

отношению к туземцам и праву наказывать их как непослушных

детей, когда они не вели себя должным образом. Пример анато-

мического обоснования обнаруживается в работе Карла Фохта.

Он (1864) утверждал, что предполагаемые различия в развитии

между белыми и неграми следует объяснять сходством мозга

взрослого черного с мозгом семилетнего белого ребенка.

 

Не менее многочисленными были попытки этнографически

обосновать предполагаемое раннее прекращение развития неев-

ропейских народов. Типичный пример дает Дадли Кидд (1906) в

своей книге о детстве у племен Южной Африки: <Дикарь, фак-

тически, достигает своих высот - интеллектуально, эмоционально

и нравственно - к началу пубертата. Когда пубертат клонится к

концу, начинается процесс дегенерации, и предшествующий рас-

цвет способностей не дает никаких адекватных плодов в дальней-

шей жизни... Ни в чем это не проявляется так сильно, как в об-

ласти воображения. Немало исследователей указывало, что вооб-

ражение у кафиров после пубертата уходит в семя: точнее было бы

сказать, что оно уходит в секс> (Kidd, 1906, р. VIII-IX). Наряду с

представлениями о различиях в уровне социального развития,

представления о сходстве дикаря и ребенка были частью обыден-

ных представлений большого числа европейцев, они вошли в мас-

совую культуру, где и сохраняются по сей день .

 

Два пути познания

 

Психология, оформившись в качестве самостоятельной дисцип-

лины лишь в конце XIX в., вытеснила в конце концов культуру

из сферы своих интересов. В свете этого полезно поразмышлять

о путях развития научных теорий культуры и мышления на

языках двух разных парадигм, которые сформулировали боль-

шую часть этого дискурса. Язык аргументации обеих парадигм

был установлен греками, чье влияние на европейскую научную

мысль в конце эпохи Возрождения было огромным.

 

НЕРАЗРЕШИМЫЕ вопросы w споры___________________________________________33

 

Общим для этих парадигм является стремление к определен-

ному знанию; различаются они в отношении того, как и где сле-

дует его искать. Первая парадигма, идущая от Платона, подчер-

кивает стабильные универсальные процессы мышления, меха-

низмы которых не зависят от времени . Вторая парадигма идет

от Геродота, считавшего, что для того, чтобы узнать правду о

прошедших событиях, необходимо понять образ жизни людей,

организующий их мышление, которое, в свою очередь, влияет на

их представление о прошлом.

 

В одном из наиболее знаменитых в истории мысленных экс-

периментов Платон задается вопросом об истинности знания об

объектах и событиях, <находящихся прямо перед глазами>.

Уподобляя положение отдельного познающего положению плен-

ника в пещере, который может узнавать что-либо о мире лишь

из образов, создаваемых тенями, которые отбрасывает этот мир

на окружающие пленника стены, Платон призывает нас объяс-

нить, как можем мы когда-либо достичь истинного знания, вос-

принимая этот мир как проецируемый, но не действительный,

даже когда он находится <прямо у нас перед глазами>. Это -

универсальная проблема, она стоит перед всеми людьми во все

времена. Любое ее решение, будь оно найдено, опиралось бы на

универсальные качества познающего организма (или того, что

называют <универсальный центральный механизм переработки

информации>: LCHC, 1983; Shweder, 1991).

 

Наука против истории.

 

По крайней мере с XVII в. дихотомия между неисторическими

универсальными теориями мышления и исторически локальны-

ми, учитывающими зависимость от местных условий, тесно свя-

зана с другой дихотомией, оппозицией между <естественными> и

культурно-историческими науками. Взгляды Платона послужи-

ли основой для естественнонаучных теорий мышления, а куль-

турно-исторические теории восходят к Геродоту. Исайя Берлин

сравнил предположения естественнонаучного и культурно-исто-

рического подхода к человеческой природе в трех аспектах. В

соответствии с постулатами естественных наук: (1) на всякий

реальный вопрос существует единственный правильный ответ;

если это не так, то либо допущена ошибка в постановке вопроса,

либо есть ошибка в логике движения к ответу; (2) способ полу-

чения ответов на сущностные вопросы рационален и универсаль-

но применим; (3) решения сущностных проблем универсально

истинны - повсеместно для всех и во все времена.

 

34_______________________________________КУЛЬТУРНО-ИСТОРИЧЕСКАЯ психология

 

В культурно-исторических науках ответы на конкретные во-

просы зависят от конкретных допущений и точек зрения, сло-

жившихся в данной культуре, а способ получения ответа и само

содержание проблемы или ответа не универсальны, зависят от

конкретных условий. Часто считают, что культурно-историчес-

кое познание требует эмпатического понимания, которое, хотя и

присуще всем людям, не является продуктом универсально при-

менимых рациональных способов решения проблем. Существен-

ным для различения двух путей познания является и увлечен-

ность истории уникальными событиями, отдельными случаями,

что резко отличается от направленности естественных наук на

анализ повторяющихся явлений (Valsiner, 1987).

 

Диалог между этими двумя точками зрения продолжался на

протяжении XVIII и XIX столетий, как до, так и после возникно-

вения психологии и других <социально-поведенческих> наук. Я

представлю краткий обзор этого диалога, поскольку его отзвуки

ясно слышны в сегодняшних дискуссиях о том, как психологи

могли бы наиболее плодотворно думать о культуре и мышлении.

 

Путь науки

 

Хорошим отправным пунктом для обсуждения этой темы может

быть опубликованная в середине XVII в. работа Декарта <Рассуж-

дение о методе>, тем более, что связи между современной психо-

логией и идеями Декарта хорошо известны {Bakhurst, 1991;

Gardner, 1985). Он утверждал, что истинная наука базируется на

аксиоматических предположениях, из которых путем дедуктив-

ных рассуждений могут быть получены неопровержимые выво-

ды. Количественная оценка измеримых свойств материи в дви-

жении позволяет осмыслить мир и его составляющие на языке

математических законов. Эксперимент является существенным

дополнением к численным расчетам и строгой дедукции.

 

Предписания Декарта основывались на идеализации перво-

проходческой работы физиков XVII в. Кеплера, Галилея и Нью-

тона, каждый из которых открыл физические принципы, став-

шие символом закона природы. Законы природы выполнялись

всегда и везде; зная положение объекта в момент времени t,

можно было определить его положение в любой произвольно вы-

бранный момент времени и в прошлом, и в будущем.

 

Декарт полагал, что так понимаемый метод естественных наук

может быть применим далеко за пределами области физики.

Особенно важным для психологии является его утверждение о

том, что вся органическая жизнь, включая функционирование

 

НЕРАЗРЕШИМЫЕ вопросы /1 споры___________________________________________35

 

человеческого тела, относится к области естественных наук, ис-

ключая изучение человеческого ума и души (l'ame). Следова-

тельно, лишь та сторона человеческой природы, которая являет-

ся общей для человека и животных (у которых нет души) могла

быть предметом естественных наук; уникально человеческие ха-

рактеристики вынесены за скобки.

 

Декарт явно исключал из сферы <истинной> науки те явле-

ния, которые связаны с конкретными историческими обстоя-

тельствами. Он вообще видел мало пользы в гуманитарных ис-

следованиях, особенно исторических, поскольку они не могли

представить точных определений, поддающихся расчетам дан-

ных, аксиом или ясных правил доказательства - то есть всего

того, что необходимо для выведения общих законов.

 

Столь остро негативное отношение к историческим исследо-

ваниям отчасти было реакцией на дискредитировавшую себя ис-

ториографию его времени. Во времена Декарта мировая история

была разделена на периоды на основе священного писания, и

последний ее период начинался с распятия Христа. Согласно

этой схеме, не было никакой существенной разницы между обра-

зом жизни апостолов и современным Декарту миром XVII столе-

тия. После эпохи Возрождения такое упрощенное представление

уже не вызывало доверия ученых, познакомившихся с трудами

греков и римлян и постоянно испытывавших на себе влияние все

новых научных и технологических свершений. Как полагает И.

Берлин, неполноценность исторического исследования должна

была казаться представителям естественных наук очевидной.

 

Однако было бы ошибкой приписывать разрыв между естест-

венными и гуманитарными науками исключительно слабости

последних в те времена, когда начался расцвет естественных на-

ук. Вопрос об исторических законах неразделимо связан с вопро-

сом о человеческой природе, особенно с той ее стороной, которую

Декарт исключал из сферы научного исследования - человече-

ским мышлением. История, по крайней мере отчасти, является

продуктом человеческого ума; у других животных нет истории в

том смысле, в каком она есть у человека. Для людей, как и для

других существ, справедливы законы филогенеза и онтогенеза,

но кроме того, благодаря способности передавать опыт от поко-

ления к поколению (способности, которой мы обязаны наличию

ума и души), мы являемся, в отличие от других существ, про-

дуктами истории. В этой логике история выпадает за пределы

области науки именно потому, что человеческий ум играет в ней

определенную роль.

 

36__________________________________________________ку/\ьтурно"пстору1ЧЕСКДЯ психология

 

За два столетия, прошедшие после Декарта, ученые, рабо-

тавшие в традиции европейского просвещения, приняв его ха-

рактеристику природы науки, отвергли его мнение о том, что

изучение природы ума выпадает из области науки, утверждая,

напротив, что научная методология может быть применена к ис-

следованию как исторических, так и мыслительных феноменов

(которые они полагали тесно связанными). Дж. Кондорсе, нап-

ример, в своем <Эскизе исторической картины прогресса челове-

ческого разума> не только предложил законы, согласно которым

сменяли друг друга прошедшие исторические эпохи, но и утвер-

ждал, что единство природы так велико, что когда-нибудь станет

возможно предсказывать будущее: <Если человек способен пред-

сказать с почти полной определенностью явление, законы кото-

рого известны, почему надо считать химерическим предприятием

попытку предсказать будущую судьбу вида?> (Condorcet, 1822,

р. 262).

 

Путь истории и культуры

 

Ведущим оппонентом взглядов Декарта на науку, светилом исто-

рической науки был неаполитанский ученый XVIII в. Джамба-

тиста Вико. В своей книге <Новая наука> (Vico, 1948) Дж. Вико

признавал качественную специфику человеческой природы и че-

ловеческой истории, но делал из этого совершенно иные выводы,

нежели Декарт. Его <новая наука> отрицала применимость есте-

ственнонаучных моделей к человеческой природе и провозгла-

шала, что научное исследование человеческой природы должно

основываться на специфически человеческих формах взаимодей-

ствия и понимания.

 

По мнению Дж. Вико, существует непроходимая пропасть

между искусственным и естественным, между рукотворным и

существующим в природе. Не только произведения искусства

или законы, но сама история подпадает под категорию созданно-

го человеком - все это вполне согласуется с идеями Декарта. Но

вот где Дж. Вико решительно расходится с самим Декартом и

теми его последователями, которые стремились к созданию еди-

ной науки, основанной на моделях естественных наук, так это в

утверждении, что продукты человеческой деятельности, такие,

как искусство, право и сама история именно потому, что они

созданы человеком, могут быть поняты лучше, чем физический

мир, который неизменно <чужд> и в конечном счете непознаваем.

 

И. Берлин подытоживает рассуждения Дж. Вико следующим

образом:

 

НЕРАЗРЕШИМЫЕ вопросы п споры___________________________________________37

 

<Если антропоморфизм допускал ошибку, наделяя неодушев-

ленный мир человеческим умом и волей, то существует, безус-

ловно, такой мир, который было бы правильно наделить такими

свойствами, а именно, мир человека. Следовательно, естествен-

нонаучный взгляд на человека, понимаемого как чисто природ-

ная целостность наряду с реками, растениями и камнями, поко-

ится на кардинальной ошибке. По отношению к самим себе мы

находимся в положении привилегированных наблюдателей, спо-

собных "заглянуть внутрь": игнорировать это во имя идеала

единой науки обо всем существующем, ради единого универсаль-

ного метода исследования значит настаивать на преднамеренном

невежестве> (Berlin, 1981, р. 96).

 

Дж. Вико утверждал, что человеческая природа обязательно

будет понята через исторический анализ языка, мифа и ритуала.

Его <новая наука>, как он полагал, могла прийти к универсаль-

ному набору принципов человеческой природы, потому что даже

общества, не имеющие контактов друг с другом, сталкиваются в

своем существовании с одними и теми же проблемами.

 

К концу XVIII в. Иоганн Гердер, развивая идеи Дж. Вико,

утверждал, что традиции, неявно содержащиеся в языке и

обычаях, и создают то органическое единство, которое дает че-

ловеческим группам присущее им ощущение идентичности.

Именно И. Гердер ввел понятие <Volk> (народ) - сообщества

людей, чьи общие язык и исторические традиции формируют

умственные процессы его членов и служат сущностными ресур-

сами их развития. И. Гердеру часто отдают дань уважения как

человеку, который первым сформулировал основу концепции

современной культурной относительности, поскольку полагал,

что следует ценить разнообразие народов, и явно отстаивал по-

ложение, согласно которому каждый народ следует оценивать

по его собственным меркам: <Так, народы различны по месту,

времени и внутреннему характеру; каждый несет в себе меру

своего совершенства, несоизмеримую с другими> (Herder, 1966,

р. 362).

 

В начале XIX в. Вильгельм фон Гумбольдт ввел термин Vol-

kerpsychologie для обозначения научных исследований нацио-

нального Geist - <духа народа>, то есть того, что мы сегодня

 

Q

 

назвали бы изучением национального характера .

 

В согласии с представлениями И. Гердера о слиянии языка,

обычаев и ментальности в понятии <Volk>, В. фон Гумбольдт

утверждал, что язык и мышление тесно связаны, что в разных

культурных группах могут встретиться существенно разные типы

 

38______________________________________________________________КуЛЬТурНО-^СТОрИЧЕСКАЯ ПСИХОЛОГИЯ

 

мышления. Эта позиция впоследствии приобрела известность как

гипотеза Сэпира-Уорфа.

 

Предпосылки примирения науки и истории

 

К середине XIX в. начинают обнаруживаться попытки прими-

рить позиции естественных и гуманитарных наук. Благодаря

растущему авторитету естественных наук предлагавшиеся пути

примирения сводились к идеям о том, как придать научный ста-

тус изучению процессов и результатов психической жизни. Од-

нако была довольно широко признана и важность исторических

исследований для понимания современного мышления. В пери-

од, предшествовавший возникновению психологии как самостоя-

тельной дисциплины, начинают появляться соображения о воз-

можности такой психологии, которая соединила бы оба эти

взгляда на мир в рамках одной дисциплины.

 

Дуальная (двойственная) психология - версия Дж. С. Мил-

ля. В своем труде <Система логики> (1843) он утверждал - в

противоположность принятым представлениям, - что мысли,

чувства и поступки на самом деле могут быть объектом научного

исследования^. Дж. С. Милль связывал законы психологии с за-

конами образования приливов. Известные общие законы грави-

тации и учет влияния солнца и луны позволяли рассчитать ха-

рактеристики приливов в данном конкретном месте, но получен-

ные таким образом конкретные закономерности оказывались

лишь приблизительными, поскольку точные характеристики

прилива в каждом конкретном случае зависели от таких мест-

ных факторов, как ветер и конфигурация дна океана.

 

Законы психологии касаются механизмов смены одних умст-

венных состояний другими. Дж. С. Милль полагал, что законы

ассоциации (например, если две мысли часто приходят вместе,

то в будущем одна будет вызывать другую; или чем больше ин-

тенсивность двух совместно появляющихся мыслей, тем больше

вероятность, что они будут вызывать друг друга) суть элемен-

тарные психологические законы, аналогичные закону тяготения

в физике. Эти законы, как он утверждал, <...установлены обыч-

ными методами экспериментального исследования - никаким

другим образом они и не могли быть установлены> (Mill, 1948,

р. 173).

 

Неприятности начинаются, однако, когда мы пытаемся пе-

рейти от демонстрации предположительно универсальных эле-

ментарных законов мышления к предсказанию реального пове-

дения в конкретных обстоятельствах. Особенно важны две труд-

 

НЕРАЗРЕШИМЫЕ вопросы У1 споры

 

39

 

ности. Во-первых, хотя сложные идеи и могут возникать по про-

стым законам, сложное целое не эквивалентно сумме частей.

Дж. С. Милль говорил о сочетании ассоциаций как о <менталь-

ной химии>. Во-вторых, результат, получаемый из комбинации

элементарных законов, не универсален и не независим от време-

ни, скорее реальные комбинации элементарных законов зависят

от конкретных условий их комбинирования, поскольку <дейст-

вия отдельных людей не могут быть предсказаны с научной точ-

ностью хотя бы только потому, что мы не можем предвидеть всю

полноту обстоятельств, в которых окажутся эти люди> (там же,

р. 170).

 

То, что возникает из взаимодействия элементарных идей с

конкретными индивидуальными обстоятельствами, Дж. С. Милль

называл характером. Изучение характера, писал он, должно

стать <главным объектом научного исследования природы чело-

века>. Ни дедукция, ни эксперимент (<единственные два спосо-

ба, которыми могут устанавливаться законы природы>) при изу-

чении характера неприменимы. Дедукция не работает, посколь-

ку характер - феномен эмерджентный, несводимый к тому, из

чего он возникает. Эксперимент как невозможен, так и неадек-

ватен. Невозможен потому, что <никто, кроме восточного деспо-

та> не имеет такой власти, чтобы получить полный контроль над

опытом человека с самого его рождения. Неадекватен потому,

что даже если попробовать обрести такой контроль, его окажется

недостаточно, чтобы предотвратить неконтролируемый опыт воз-

никновения комбинаций, которые безнадежно испортят данные,

предназначенные для последующего анализа.

 

Дж. С. Милль предлагал решить проблему, создав более

сложную науку: <Мы используем слово "психология" для обо-

значения науки об элементарных законах мышления. Этология

[от греческого ethos - нрав] будет служить для обозначения

другой науки, определяющей тип характера, возникающего в

соответствии с этими общими законами> (там же, р. 176-177).

 

Такая дуальная (двойственная) наука требовала другой мето-

дологии. Психология для получения элементарных законов мыш-

ления должна была пользоваться экспериментом и дедукцией.

Этология - учение о характере - должна основываться на при-

близительных обобщениях, идти от элементов к целому.

Дж. С. Милль добавляет, что есть тесная связь между этологией

и образованием; даже в отсутствие точного каузального знания

должно быть возможно, как он считает, организовывать обстоя-

тельства развития отдельных людей и целых народов <...путем

 

40______________________________________________________________КулЬТурНО-^СТОрПЧЕСКАЯ ПСИХОЛОГИЯ

 

гораздо более предпочтительным в отношении желательных для

нас целей, чем та форма, которую они приняли бы сами> (там

же, р. 177). Следовательно, область образования (идет ли речь об

отдельных людях или о целых народах), может предоставить

поле для проверки того, что он называет <точной наукой о при-

роде человека>.

 

Движение v51kerpsychologie. Идеи Дж. С. Милля наряду с

идеями В. фон Гумбольдта были подхвачены двумя немецкими

учеными, Морицем Лазарусом и Хейманном Штейнталем. В

1860 г. М. Лазарус и X. Штейнталь начали издавать <Журнал

культурной психологии и филологии> (Zeitschrift fiir Volker-

psychologie und Sprachwissenschaft), объявив его форумом для

согласования естественных и культурно-исторических наук (Ja-

hoda, 1992; Krewer and Jahoda, 1990, Whitman, 1984). Испы-

тавшие сильное влияние В. фон Гумбольдта, они явно заметили

сходство между их версией Volkerpsychologie и концепцией

этологии Дж. С. Милля. Страницы их журнала заполняли ста-

тьи ведущих ученых - историков, филологов, антропологов -

того времени^. Эти статьи анализировали язык (<Восклицание,

вопрос и отрицание в семитских языках>), миф (<О связи мифа

и религии>) и другие явления культуры (системы счисления,

поговорки, календари, народную медицину и так далее). Все

это было направлено на объяснение различий в <духе народов>,

так, чтобы это объяснение было одновременно и научным, и

историчным.

 

Усилия М. Лазаруса и X. Штейнталя по наведению мостов

между естественными и гуманитарными науками были подверг-

нуты суровой критике, поскольку они не учли идей ментальной

химии и начали утверждать, что можно применить данные, по-

лученные при изучении индивидуального мышления, для фор-

мулирования строгих законов, объясняющих культуру и истори-

ческие явления, то есть встали на путь, ошибочность которого

показал Дж. С. Милль.

 

Описательная психология. Вильгельм Дильтей, деятельность

которого продолжает оказывать влияние на многих современных

ученых, занимающихся исследованием культуры, также пытал-

ся примирить естественные и гуманитарные науки. Психология,

считал он, должна служить фундаментальной дисциплиной для

всех гуманитарных наук (философии, лингвистики, истории, пра-

воведения, искусствоведения, литературоведения и т. д.). Без та-

кой фундаментальной науки, как он утверждал, гуманитарные

науки не смогут стать истинной системой знаний (Dilthey, 1988).

 

НЕРАЗРЕШИМЫЕ вопросы > споры__________________________________________41

 

В начале своей карьеры В. Дильтей допускал, что такой фун-

даментальной наукой может стать экспериментальная психоло-

гия. Впоследствии, однако, он отказался от этой мысли, потому

что чувствовал, что, пытаясь удовлетворить требованиям естест-

венных наук Naturwissenschaften при определении причинно-след-

ственных связей между элементами мышления, психологи изъя-

ли мыслительные процессы из реальных отношений между людь-

ми, которые только и придавали смысл этим элементам. Он не

выбирал выражений в своих нападках на академическую психо-

логию конца XIX в.: <Современная психология - это разбухшее

учение об ощущениях и ассоциациях. Великое могущество жиз-

ни разума выпадает из поля зрения психологии. Психология

превратилась всего лишь в учение о формах психических про-

цессов, поэтому она способна охватить лишь малую часть того,

что мы повседневно испытываем как жизнь разума> (цит. по:

Ermath, 1978, р. 148).

 

В. Дильтей предложил иной подход к психологическим ис-

следованиям, подход, восходивший к предложениям Дж. Вико

об изучении человеческой природы как исторически обусловлен-

ного феномена. В. Дильтей полагал, что объяснительная психоло-

гия, поскольку она охватывает лишь часть психической жизни,

должна быть подчинена социально-историческому подходу, кото-

рый предполагает изучение людей в связи с их системами куль-

туры и общества (Dilthey, 1988). Он называл этот подход опи-

сательной психологией. Она должна была основываться на ана-

лизе реальных психических процессов, происходящих в обстоя-

тельствах реальной жизни, включая как взаимотношения между

людьми, так и размышления отдельного человека. В поисках

метода для такого рода исследований В. Дильтей предлагал вни-

мательно изучить труды таких <философов жизни>, как Бла-

женный Августин, М. Монтень и Влез Паскаль, считая, что они

содержат глубокое понимание полноты восприятия реальности.

 

Компромисс Вильгельма Вундта. Предложенная В. Вундтом

структура психологии развивала стратегию Дж. С. Милля: при-

знать, что существует два вида реальности и создать соответствен-

но две психологии. С одной стороны, существует <физиологичес-

кая психология> как экспериментальное исследование непосред-

ственного опыта. Цель этой части дисциплины состоит в выяв-

лении законов, посредством которых элементарные ощущения

вырастают в сознание, и универсальные законы, по которым

взаимодействуют элементы сознания. Ярлык <физиологическая>

для этой части предложенной В. Вундтом дисциплины отчасти

 

42______________________________________________________________КуЛЬТурНО^СТОрИЧЕСКАЯ ПСИХОЛОГИЯ

 

сбивает с толку, поскольку эксперименты, проводившиеся в ее

рамках, редко включали физиологические измерения. Скорее

предполагалось, что словесные отчеты испытуемых, тщательно

обученных методам самонаблюдения (интроспекции), дадут ре-

зультаты, которые впоследствии можно будет проследить вглубь

вплоть до физиологических процессов. Проводившиеся с этой

целью эксперименты были сконцентрированы на элементарных

психологических функциях, то есть на характеристиках чувст-

венного опыта и компонентах простых реакций.

 

В. Вундт также положил начало огромному количеству ис-

следований высших психических функций, возникающих в ре-

зультате слияния и наложения элементарных функций. Высшие

функции включают такие процессы, как точное запоминание,

рассуждение и речь. В. Вундт вслед за В. фон Гумбольдтом на-

зывал эту вторую ветвь психологии Volkerpsychologie. Он утвер-

ждал, что Volkerpsychologie не может исследоваться лаборатор-

ными методами тренированной интроспекции, направленными

на содержание сознания, поскольку высшие психические функ-

ции простираются за пределы индивидуального человеческого

сознания. Так, например, человек не может понять психологию

использования языка, поскольку <язык никогда не был создан

конкретным человеком. Это правда, что люди изобрели эсперан-

то и другие искусственные языки, однако, если бы к тому вре-

мени уже не существовал естественный язык, эти изобретения

были бы невозможны. Кроме того, ни один из них не сумел за-

жить самостоятельно, и большинство из них обязаны своим су-

ществованием исключительно элементам, заимствованным из

естественных языков> (Wundt, 1921, р. 3).

 

В соответствии с этими представлениями высшие психиче-

ские функции должны исследоваться методами описательных

наук, таких, как этнография, фольклористика и лингвистика.

Книги В. Вундта по этой тематике полны данных, взятых из

широкого круга исторических и антропологических отчетов о

языках и обычаях в мировых культурах (Jahoda, 1992; Wundt,

1921). Эта ветвь психологии, считал он, должна соединить <...в

единое целое различные данные, касающиеся умственного раз-

вития многих, как бы они ни различались по языку, религии,

обычаям> (там же, р. 2).

 

В. Вундт полагал, что эти два направления, физиологическая

психология и Volkerpsychologie, должны дополнять друг друга:

только через синтез достигнутых ими пониманий могла бы воз-

никнуть целостная психология. Тем, кто утверждал, что Volker-

 

НЕРАЗРЕШИМЫЕ вопросы м споры__________________________________________43

 

psychologie могла быть полностью поглощена экспериментальной

психологией, В. Вундт отвечал: <Ее проблемы связаны с теми

психическими продуктами, которые создаются общественным

характером человеческой жизни, и, следовательно, не поддаются

объяснению в рамках одного лишь индивидуального сознания,

поскольку они предполагают взаимодействие многих... Индиви-

дуальное сознание абсолютно не способно дать нам историю раз-

вития человеческой мысли, поскольку оно обусловлено предше-

ствующей историей, относительно которой само оно не может

дать нам никакого знания> (там же, р. 3).

 

В связи с этим В. Вундт делает еще одно дополнительное ме-

тодологическое замечание, которое занимает центральное место

и в истории, и в современной практике исследований в области

культурной психологии: Volkerpsychologie является генетиче-

ской психологией в полном смысле этого слова. Это означает,

что исследование высших психических функций требует приме-

нения методологии, схватывающей историческое развитие. По

этой причине он считал, что Volkerpsychologie должна использо-

вать методы этнологии, понимаемой как <наука о происхожде-

нии народов>.

 

Сам В. Вундт не изучал онтогенез (генезис индивидуальной

жизни), оставаясь верным исследованию истории культуры, по-

этому он не многое мог сказать о том, как связаны эти два уров-

ня генетического анализа. Но он полагал, что результаты такого

исторического исследования предоставят данные о <различных

стадиях психического развития, до сих пор представленных в

человечестве> (там же, р. 4). Придя к таким выводам, В. Вундт

на деле стал наследником немецкой традиции культурно-истори-

ческой философии. Volkerpsychologie, утверждал он, <сумеет по-

казать, как происходит переход от хорошо описанных прими-

тивных обществ через почти непрерывную последовательность

шагов к более высоко развитым цивилизациям> (там же, р. 4).

 

В. Вундт принял культурную, а не расовую теорию видимого

неравенства интеллектуальных продуктов, разделяющего народы

на примитивные и цивилизованные. Он был убежден как в пре-

восходстве европейской культуры, так и в том, что интеллекту-

альная одаренность примитивных народов и европейцев одина-

кова. Как и Г. Спенсер, В. Вундт считал, что не интеллектуаль-

ная одаренность разделяет примитивные и цивилизованные

народы, а опыт, доступный людям в этом мире: <Примитивный

человек просто проявляет свои способности в более ограниченной

области> (там же, р. 13). Этот ограниченный опыт соединился в

 

44___________________________________________культурно"у1стор/1ЧЕСКДЯ психология

 

сознании В. Вундта с образом примитивного человека, живущего

в тропиках, где всегда под рукой пища и развлечения, что не

побуждало туземцев стремиться к выходу из <естественного со-

стояния>.

 

Как быть с культурой?

 

Как отмечают многие исследователи (например, Danziger, 1990;

Farr, 1983; Van Hoorn and Verhave, 1980), едва В. Вундт был

провозглашен основателем научной (экспериментальной) психо-

логии, как психологи начали опровергать его подход и предла-

гать альтернативы.

 

Единственное в научной системе В. Вундта, что оказалось

широко принятым, это экспериментальный метод как критерий

научности дисциплины. К несчастью для В. Вундта, его последо-

ватели использовали научный метод против него. Некоторые, в

частности, приверженцы Вюрцбургской школы, утверждали,

что, используя методы В. Вундта, открыли законы мышления,

противоречащие его утверждениям об отношениях между эле-

ментарными и высшими психическими функциями. Гештальт-

психологи сообщали об экспериментальных данных, подрываю-

щих представления В. Вундта о том, что низшие психические

функции строятся на элементах восприятия. Они оспаривали

разделение психических функций на элементарные и высшие и

отстаивали идею, что восприятию свойственно опираться на це-

лостную форму.

 

Другие отвергали подход В. Вундта на том основании, что его

данные, поскольку они зависели от интроспективных методов,

не научны и невоспроизводимы . В руках бихевиористов пред-

ставления В. Вундта о характеристиках мышления превратились

в утверждения о законах, по которым элементы поведения объе-

диняются по принципу рефлекса.

 

Вопреки ясным предупреждениям В. Вундта, эксперимен-

тальный метод, дополненный психометрическими тестами и

стандартизованными опросниками, стал использоваться для изу-

чения всех психических функций. Единая наука требовала еди-

ной методологии, и естественные науки давали подходящий об-

разец.

 

Обсуждая судьбу идей В. Вундта о двух психологиях Эмили

Кахан и Шелдон Уайт обобщили некоторые основные характери-

стики единой методологии, принятой в психологии вместо двух

ветвей психологии В. Вундта:

 

НЕРАЗРЕШИМЫЕ вопросы и споры___________________________________________45

 

1. Методологический бихевиоризм - использование лабора-

торных исследований механизмов восприятия и научения как

основа единой науки психологии.

 

2. Опора на экспериментальные процедуры с <коллективным

субъектом> или группами людей как основу для выводов отно-

сительно отдельных психических процессов.

 

3. Использование результатов статистической обработки

групповых данных, например, в корреляционных исследовани-

ях, основанных на применении психометрических тестов или

при анализе различных процедур, применямых в классических

лабораторных экспериментах.

 

Э. Кахан и Ш. Уайт отмечают: <Теория поведения, экспери-

ментальная психология и статистические методы были объеди-

нены во имя создания нового образа психологии... рамки для

психологии, основанной на аналитических методах "более зре-

лых физических наук"> (Cahan and White, 1992, p. 8). Если

специально рассмотреть вопрос о том, как общая психология

вбирает в свои законы культуру, выявятся другие важные ха-

рактеристики доминирующей психологии в дополнение к интер-

претации ею корректных научных методов:

 

4. Функциональные отношения (<психологические законы>),

полученные в таком исследовании, лежат в основе человеческого

поведения в целом, а не только в конкретных лабораторных ус-

ловиях или в конкретный исторический период и в конкретной

культуре, где эти данные получены.

 

5. Главными средствами выявления универсальных механиз-

мов мышления являются применяемые психологом эксперимен-

тальные процедуры, которые, по сути, действуют аналогично

вакуумным трубкам в физике. В реальном мире листочки и дро-

бинки одинакового веса падают с разными скоростями и по раз-

ным траекториям, но в вакуумной трубке, из которой удалены

все <помехи>, лежащие в основе их движения, гравитационные

законы могут быть продемонстрированы в чистом виде.

 

6. Законы, полученные общей психологией, объявляются не

зависящими не только от культурного контекста, но даже от

биологического вида. Это основывается на вере в справедливость

представления Дарвина о том, что разница между Homo sapiens

и его ближайшими филогенетическими соседями - это разница

<в степени, а не в сути>^.

 

Тот факт, что общая психология поставила своей задачей от-

крытие универсальных характеристик психологического облика

человека, не означал, что она игнорировала культуру, однако

 

46__________________________________________________культурно~НСТОРНЧЕСКДЯ психология

 

культуре явно отводится минимальная роль, а когда она все же

выходит на сцену, это всегда связано с культурными различиями.

 

Обсуждая роль культуры в общей психологии, Ричард Шве-

дер утверждает, что психологи, даже когда они признают зна-

чительное влияние культуры, полагают, что осуществляется

оно через универсальные механизмы, которые и являются объ-

ектом интереса психологов: <Главной силой в общей психоло-

гии является идея о центральном действующем устройстве,

процессоре. Этот процессор, как полагают, стоит выше, над

или вне всего, с чем он оперирует. Он вовлекает и культуру, и

контекст, и стимульный материал в свое содержание> (Shwe-

der, 1991, р. 80).

 

В общем и целом ранние попытки учесть влияние культуры в

рамках парадигмы общей психологии не привели к появлению

исследований, ясно направленных на проверку предположений

об этих влияниях. Когда культура все же стала темой исследова-

ний, это оказались кросс-культурные исследования. Большинство

этих работ осуществлено в рамках методологии бихевиоризма,

где культуре придается статус независимой переменной. Разный

культурный опыт ориентирует людей, принадлежащих данным

культурам, на разные стимулы, люди, соответственно, осваивают

разные типы реакций. Общая совокупность такого освоенного

поведения в данное время в данном месте служит в качестве ра-

бочего определения культуры.

 

Судьба <второй> психологии

 

Хотя идеи В. Вундта о Volkerpsychologie в целом и не были вос-

приняты методологией бихевиоризма, они все же не были и

окончательно изгнаны со сцены (Cahan and White, 1992; Jahoda,

1992; Judd, 1926; Farr, 1983). Выдвигались разнообразные воз-

ражения против тех или иных аспектов доминирующей пара-

дигмы общей психологии.

 

В начале нынешнего столетия Гуго Мюнстерберг (гарвардс-

кий психолог, приехавший из Германии) пытался убедить аме-

риканцев сохранить вундтовское различение физиологической

психологии и Volkerpsychologie. Г. Мюнстерберг говорил об экс-

периментальной части программы В. Вундта как о каузальной

психологии, ищущей объяснения содержанию психических сос-

 

<Вторая> психология - психология, включающая культуру и высшие

психические функции в предмет своего исследования, что впервые

очерчено у В. Вундта. - Прим. ред.

 

НЕРАЗРЕШИМЫЕ вопросы м споры__________________________________________47

 

тояний, и противопоставлял ее психологии намерений - науке,

занятой интерпретацией смыслов и самости.

 

Прослеживая путь каузальной психологии, он писал: <Мы

разделим личность на элементарные частицы психических ато-

мов и представим каждый волевой акт в виде закрытой системы

причин и следствий. Но в целевой части мы покажем с той же

последовательностью подлинную внутреннюю целостность само-

сти и предельную свободу ответственной личности. Эти. два под-

хода не исключают друг друга', они дополняют друг друга, под-

держивают друг друга, они требуют друг друга> (Munsterberg,

1914, р. 17). Одновременно он подчеркивал, что поскольку каж-

дое из направлений психологии имеет свои собственные, особые

методы, понятия и принципы, <чрезвычайно важно ясно пони-

мать их раздельность и четко осознавать принципы, которыми

они руководствуются> (там же, р. 15-17). Г. Мюнстерберг по-

лагал, что эти два направления психологии могут объединяться

лишь в тех случаях, когда психологу надо применить знания о

психической жизни для конкретных целей, то есть в прикладной

психологии.

 

В. Вундт, конечно, не установил связи между Volkerpsyc-

hologie и применением психологических знаний. Г. Мюнстерберг

делает глубокое замечание. Целенаправленная человеческая

деятельность обладает всеми признаками того, что, по мнению

В. Вундта, требует участия высших психических функций. Она

опосредована человеческим языком и опирается на представ-

ления и обычаи группы. Вовлеченность в практическую деятель-

ность на деле означала интерес к психологическим процессам,

зависящим от времени и места, поэтому представляется естест-

венным, как отмечают Э. Кахан и Ш. Уайт, что многие из не

согласных с утверждениями общей психологии об универсаль-

ных принципах поведения, полагали, что психологический ана-

лиз должен начинаться с анализа повседневной деятельности

людей, а не с установления абстрактных принципов для провер-

ки их в экспериментах.

 

Если начинать психологический анализ с участия людей в

целенаправленной деятельности, то до идеи, что психические

процессы не отделены от деятельности, но скорее порождаются

деятельностью, частью которой и являются, остается один шаг.

Говоря на языке гештальт-психологии, структура целого опреде-

ляет функционирование его частей.

 

Еще одной общей характеристикой многих приверженцев <вто-

рой> психологии был отказ от чересчур строгой приверженности

 

48_______________________________________КУЛЬТУРНО-ИСТОРИЧЕСКАЯ психология

 

к идее непрерывности видов. Многие ученые, в целом не ставя

под сомнение общую теорию Ч. Дарвина, полагали тем не менее,

что Homo sapiens отличается от других видов и по степени, и по

сути, что новый эволюционный уровень организации, воплотив-

шийся в человеке, привел и к новым принципам функциониро-

вания психики.

 

Разные авторы предлагали разные критерии этого качествен-

ного скачка, но в целом их внимание было сфокусировано на

языке и способности создавать орудия труда, которые в совокуп-

ности и конституировали особую форму жизни. Считалось, что

воспроизводство этого способа жизни является одновременно

производителем и продуктом истории. А поскольку мышление

вовлечено и в созидание, и в воспроизводство культуры, челове-

ческое мышление и человеческую культуру следует признать не-

разделимо связанными.

 

Можно было бы упомянуть здесь и другие характеристики

<второй> психологии, но у нас будут все возможности рассмотреть

их позже. Главное, что мне хотелось бы отметить здесь, это то, что

настойчивое подчеркивание В. Вундтом важности включения про-

дуктов прежней культурной человеческой деятельности в поле

внимания психологии не вполне исчезло из американской науки.

 

Появление ростков <второй> психологии можно обнаружить

во многих национальных традициях. В Германии, где культур-

но-исторический подход был развит, пожалуй, сильнее всего,

многие ученые пытались переформулировать идею В. Вундта о

Volkerpsychologie в терминах их собственных теоретических мо-

делей. Хотя гештальт-психологи в первую очередь известны

своими выдающимися результатами в области психологии вос-

приятия, они также провели ряд сравнительных исследований со

взрослыми в малых группах разного рода. Изучали они и язык,

решение задач, другие высшие психические функции у детей

примитивных народов, людей с поражениями мозга и шимпанзе.

Их теоретическое осмысление этих исследований определенно

содержит прорывы культурно-исторического подхода.

 

Во Франции Эмиль Дюркгейм и его ученик Л. Леви-Брюль

утверждали примат общественной жизни в порождении специ-

фически человеческих форм сознания. В центре их внимания

было прежде всего опосредование общими культурными симво-

лами (Durkheim, 1912). Жан Пиаже (1928) в начале своей дея-

тельности рассуждал о том, каким образом организация отноше-

ний между поколениями в примитивных культурах может сти-

мулировать развитие самостоятельного нравственного суждения.

 

НЕРАЗРЕШИМЫЕ вопросы v\ споры___________________________________________49

 

Значительное число ведущих американских психологов конца

прошлого - начала нынешнего веков получили докторские сте-

пени в Германии. Поэтому совершенно естественно у некоторых

из них возникла симпатия к исторической ориентации V5lke-

rpsychologie и критическое отношение к тотальному применению

методологии бихевиоризма, особенно в теориях мышления.

 

Например, Чарлз Джадд (1926), более всего известный как

психолог образования, написал книгу по социальной психологии.

В ней он открыто следует В. Вундту, утверждая, что язык, орудия

труда, система счисления, алфавит, искусство и т. д. суть формы

<накопленного социального капитала>, развившиеся за тысячеле-

тия. Людям приходится адаптироваться к подобным социальным

институтам; индивидуальное мышление актуально формируется в

процессе социализации. Следовательно, было бы вопиющей ошиб-

кой думать, что можно создать социальную психологию, основы-

ваясь на свойствах индивидуального мышления. Скорее социаль-

ная психология (так Ч. Джадд переводил термин Volkerpsycho-

logie) должна быть совершенно независимой дисциплиной, ис-

пользующей методы социологии, антропологии и лингвистики.

 

Одновременно это был период расцвета американского праг-

матизма - философии, которая вслед за Гегелем размещала ис-

точник познания внутри повседневной культурно организован-

ной исторически развивающейся деятельности конкретной соци-

альной группы (Mead, 1935; Dewey, 1938). Эта версия <второй>

психологии составит важную часть повествования в следующих

главах.

 

Для различных ветвей этой <второй> психологии была ха-

рактерна довольно большая разобщенность по сравнению с до-

минирующей парадигмой: ученым было проще сказать, что им

не нравится в старой парадигме, чем согласовать методологиче-

ские и теоретические принципы в единую альтернативную сис-

тему. Психологи были до такой степени разделены, что вели не-

скончаемые дискуссии о <кризисе в психологии>, возникшем из-

за отсутствия целостности и неспособности разных школ согла-

совать друг с другом свои идеи. Они были слабы и в политиче-

ском отношении, поскольку темы, на которые они направляли

свое внимание, - развитие, образование, социальная жизнь,

психопатология - считались зыбкими и ненаучными.

 

Единственной страной, в которой некая версия <второй> пси-

хологии как наследница психологии В. Вундта обрела извест-

ность, был Советский Союз. Направление, разрабатывавшееся

 

50____________________________________________КУЛЬТУРНО-ИСТОРИЧЕСКАЯ психология

 

Львом Выготским, Александром Лурия и Алексеем Леонтьевым,

не собиралось стать ни отдельной ветвью, ни особым подходом.

Оно было задумано как разрешение <кризиса в психологии>, как

общая психологическая рамка, внутри которой различные тра-

диционные подобласти психологии представали как сферы раз-

деления труда, а не конкурирующие подходы к одному и тому

же объекту исследования.

 

Их формулировка культурно-исторической теории и связан-

ная с ней методология никоим образом не были независимым

изобретением, выношенным в полной изоляции. Л. С. Выготс-

кий и его коллеги были широко начитаны в современной им

психологии, переводили и писали предисловия к трудам

Д. Дьюи, У. Джеймса, П. Жане, Ж. Пиаже, 3. Фрейда, Л. Леви-

Брюля, Э. Дюркгейма, гештальт-психологов и многих других.

Одновременно они сделали (по крайней мере в то время) то, чего

не сделали другие: узаконили культурную психологию, которая

могла вобрать в себя обе стороны психологии В. Вундта. Приня-

тая ими методология позволяла теоретически осмыслить различ-

ные области социальной практики и снискать социальную под-

держку (Van der Veer and Valsiner, 1991).

 

Заглядывая вперед

 

Мои отношения с этими конкурирующими парадигмами в пони-

мании связи культуры и мышления непросты. Я начинал свою

научную деятельность как приверженец общей психологии, ис-

пользующей эксперимент в качестве источника количественных

данных, поддающихся описанию на языке математики. Главным

инструментом исследования культурно-исторической природы

мышления в первый период этой работы были теории и методы

общей психологии. Участие в кросс-культурном исследовании

постепенно привело меня к сомнению относительно основных

допущений, на которых основывались используемые методы. Эта

неудовлетворенность стала мотивом попыток их улучшить, что

привело к заимствованиям из репертуара других дисциплин.

Поиск теоретической рамки позволил бы глубже осмыслить соб-

ранные мною данные. Эта рамка опирается на идеи российской

школы культурно-исторической психологии, американский праг-

матизм начала XX в. и некий гибрид идей, заимствованных из

ряда других дисциплин.

 

Далее представлена моя версия культурно-исторической тео-

рии мышления. Было бы хорошо, если бы это можно было сде-

лать без лишних предисловий, просто и кратко изложив знание,

 

НЕРАЗРЕШИМЫЕ вопросы и споры________________________________________51

 

<корректную теорию>. Однако то, как <обстоят дела на самом

деле> и то, как мы об этом узнаем (онтология и эпистемология)

составляют две стороны единого процесса познания, поэтому

придется излагать то и другое вместе.

 

Мое повествование будет сконцентрировано на вопросах, свя-

занных с культурой и развитием человека. Это естественно, пос-

кольку, как мы видели, вопросы о культуре и мышлении были

уже в XIX в. неразделимо связаны с рассуждениями об историче-

ских изменениях и развитии. Как показано далее, эти проблемы

остаются неразрывно связанными и в нынешнем столетии.

 

Внутри общей области культуры и развития особое внимание

будет уделено развивающему значению образования и, в частнос-

ти, формального школьного образования как важного социо-

культурного института. Большая часть моих исследований вы-

полнена именно в этой области, поэтому, опираясь на свой лич-

ный опыт, я стремлюсь показать, чему можно научиться по ис-

следованиям, выполненным другими.

 

52__________________________________________________культурно"НСТОР^ЧЕСКДЯ пс^холог^я

 

ПРИМЕЧАНИЯ

 

Глава 1. Неразрешимые вопросы и споры.

 

То, что это миф, показали, в частности, А. Блюменталь (Blumen-

thal, 1975) и А. Брок (Brock, 1993b). В равной степени отцами совре-

менной психологии можно считать других немецких ученых, скажем,

Германа Гельмгольца, или ученых из других стран, например, амери-

канца Вильяма Джеймса, англичанина Фрэнсиса Гальтона или россия-

нина Владимира Бехтерева.

g

Просперо так говорил о Калибане: <Ты, гнусный раб, в пороках

 

закосневший!/ Из жалости я на себя взял труд/ Тебя учить. Невежест-

венный, дикий,/ Ты выразить не мог своих желаний/ И лишь мычал,

как зверь. Я научил/ Тебя словам, дал знание вещей./ Но не могло

ученье переделать/ Твоей животной, низменной природы> (У. Шекспир,

 

Буря, акт 1, сцена 2. Перевод М. Донского).

^

 

В XX в. важным элементом антропологической мысли остается

экологический подход, дополненный социально-экономическими тео-

риями и практикой, порождаемыми различными географическо-клима-

тическими условиями (Harris, 1968, р. 41 ff). В модифицированной

форме его можно обнаружить и в теориях коэволюции природы и куль-

туры (Lumsden and Wilson, 1983).

^

 

Карл Фохт, например, в своих <Лекциях о человеке>, опублико-

ванных в 1864 г. Антропологическим обществом в Лондоне, приводил в

качестве свидетельства, что негры занимают промежуточное место ме-

жду обезьяной и белым человеком, следующие якобы установленные

анатомические данные: 1) стопа гориллы больше похожа на стопу чело-

века, чем стопа любой другой обезьяны, а стопа негра больше похожа

на обезьянью, чем на стопу белого человека; 2) негр столь же отличает-

ся от белого человека сравнительной толщиной спинного мозга и нерв-

ных волокон, сколь обезьяна отличается этим же от негра; 3) существу-

ет <поразительное сходство> между мозгом обезьян и мозгом человече-

ских существ <низшего типа>.

 

В более поздние времена для определения уровня исторического

развития и последовательности эволюционных этапов было использова-

но множество более изощренных критериев (Leuinson and Malone,

1980). Л. Уайт (White, 1959), например, предлагал использовать в ка-

честве такого критерия уровень потребления энергии на душу населе-

ния; Р. Л. Карнейро (Carneiro, 1973) использовал методы статистиче-

ского анализа для последовательности этапов нарастания сложности

социальных институтов. Общим для этих подходов, несмотря на все их

различие, является выбор единственного критерия или небольшого на-

 

НЕРАЗРЕШИМЫЕ вопросы w споры___________________________________________53

 

бора критериев для характеристики уровня развития культуры как це-

лого.

 

Вряд ли можно привести лучший пример этого процесса, чем тот,

что дан Редъярдом Киплингом, в его знаменитых ламентациях о бре-

мени белого человека: <Неси это гордое бремя -/ Родных сыновей по-

шли/ На службу тебе подвластным/ Народам на край земли - / На

каторгу ради угрюмых/ Мятущихся дикарей,/ наполовину бесов, напо-

ловину людей> (Перев. А. Сергеева).

 

Более подробно о влиянии Платона на современную психологиче-

скую мысль с точки зрения когнитивной науки см.: Gardner, 1985; о

размышлениях Платона о вовлеченности культуры в мышление см.:

Shweder, 1991.

 

Q

 

Далее в этой главе понятие Volkerpsichologie будет рассмотрено

более подробно. Здесь важно отметить, что этот термин очень трудно

удовлетворительно передать по-английски (и по-русски - прим. пе-

рсе.). А. Блюменталь (Blumenthal, 1975), много писавший об истории

психологии, говорил о Volkerpsichologie как о <культурной психоло-

гии>. Обсуждая проблему перевода, он пишет: <Volkerpsichologie - это

уникальный немецкий термин, который обычно ошибочно переводят

как <народная психология>. Однако слово Volker имеет такие смыслы,

 

как <этнический> или <культурный> (р. 1081).

 

д

 

Дж. С. Милль следовал традиции Д. Юма, пытавшегося устано-

вить законы ассоциации по образцу теории тяготения Ньютона. Отме-

чая успехи физиков в определении законов, управляющих движением

планет, он полагал, что то же самое могло быть сделано и в других об-

ластях природы. Нет оснований, писал Д. Юм, чтобы <отчаиваться дос-

тичь равного успеха в наших исследованиях, касающихся умственных

сил и экономики, если провести их столь же аккуратно и на том же

уровне. Очень вероятно, что одна операция или принцип мышления

зависит от других> (Ните, 1975, р. 14-15).

 

Я благодарен Бернду Крюэру и Густаву Ягоде (1990) за их обзор

содержания и контекста деятельности М. Лазаруса и X. Штейнталя.

Мои соображения основаны на их работе (см. также: Jahoda, 1992).

 

Историография последних лет показывает, что значительная

часть этой критики была гораздо менее обоснованной, чем психологи

 

думают (Brock, 1993b).

12

 

Э. Кахан и Ш. Уайт (Cahan и White, 1992) указывают на инте-

ресное исключение из этого правила в идеях Э. Толмена, самого <ког-

нитивного> из ведущих бихевиористов. Отстаивая использование крыс

в качестве подходящих объектов, на которых может строиться общая

психология, Э. Толмен провозгласил следующий <символ веры>: <Я

верю, что все важное в психологии (кроме, может быть, таких материй,

 

54_______________________________________КУЛЬТУРНО-ИСТОРИЧЕСКАЯ психолоп^я

 

как конструирование супер-Эго, то есть все, кроме вопросов об обществе

и словах), может быть исследовано по своей сути через продолжитель-

ный экспериментальный и теоретический анализ детерминант поведе-

ния крыс в разветвлении лабиринта> (Tolman, 1958, р. 172). Исключе-

ния, которые делает Э. Толмен, довольно ясно определяют основные

проблемы <второй> психологии, которую мы проследили от Дж. С. Мил-

ля, В. Вундта и Г. Мюнстерберга.

 

ГЛАВА 2.

---

Дата добавления: 2018-08-06; просмотров: 221; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!