В. Комментарии на богословские сочинения 5 страница
“Faciamus hominem ad imaginem et similitudinem nostram” (“Сотворим человека по образу и подобию нашему” Быт. I, 26). Всякая тварь сотворена по подобию породившей её причины, но только человек — по образу её: ум и есть образ Божий в человеке. Отсюда взору открываются многие истины. Здесь источник и оправдание всей эпистемологии и всего интеллектуализма св. Фомы. Их часто ставят ему в вину как признаки язычества, натурализма и отсутствия религиозного духа. Напротив, именно потому, что св. Фома усматривает в уме печать Бога, запечатлевшую Его образ, он ничего не ставит выше ума: “Signatus est super nos lumen vultus tui, Domine” (“Запечатлен на нас свет лица твоего, Господи”) (Пс. 4:7). Это изречение объясняет для св. Фомы точный смысл слов о человеке, сотворённом по образу Божию. Он настолько углубляется в этот смысл, что в одной из беглых, но затрагивающих самую суть вещей заметок Универсальный Доктор утверждает: принципы разума врождены нам по природе, ибо Бог есть творец нашей природы. Отсюда делается удивительный вывод о том, что “божественная премудрость содержит те же самые начала”68. Поразительное следствие, если задуматься. Но задумываемся ли мы? Всякое известное человеку правильное умозаключение гарантировано в своей истинности тем примечательным фактом, что начала, из которых его извлекает наш разум и которые служат его обоснованием, уже заключены в мышлении Бога. Божественная премудрость служит гарантией нашей мудрости: “Haec ergo principia etiam divina sapientia continet” (“Следовательно, эти начала содержит также божественная мудрость”). Таким образом, истина науки и философии находит в Боге своё последнее обоснование. Этим объясняется поразительное место из комментария на книгу Иова, где этот святой, доведённый до отчаяния выпавшими на его долю бедами, восклицает: “Хочу спорить с Богом!” Нет ни одного современного комментатора, который не остановился бы в изумлении перед этим: “Cum Deo disputare cupio”. Неслыханная дерзость! — если только это не просто манера выражаться. Но в том-то и дело, что нет. Св. Фома, прежде всего, высказывает общее впечатление, замечая, что восклицание Иова кажется неподобающим, как неподобающей была бы всякая дискуссия человека с Богом, чье совершенство возносит Его столь высоко над тварью: “Videbatur autem disputatio hominis ad Deum esse indebito propter excellentiam qua Deus hominem excellit” (“Спор же человека с Богом представлялся неподобающим из-за превосходства, которым Бог возвышается над человеком”). “Однако, — тут же добавляет комментатор, — неравенство собеседников нисколько не затрагивает истинности того, что они говорят. Если сказанное верно, никто не может взять верх над сказавшим, кем бы ни были его противники в споре”. Отметим этот замечательный принцип: “cum aliquis veritatem loquitur vince non potest cum quocumque disputet”69. Без малейшего насилия над смыслом этих вырванных из контекста фраз невозможно не почувствовать в них атмосферу доверия к разуму и восхищения им. Св. Фома создаёт своего рода культ разума. Это не слишком сильно сказано, т. к. любой из приведенных тезисов стремится подчеркнуть божественное происхождение и богоподобие разума, его исключительную роль в порождении сродства между человеком, ангелом и Богом. Чтобы проникнуться духом томизма, необходимо, прежде всего, разделить неизменное восхищение св. Фомы разумом, истина которого достаточно уверена в самой себе — вплоть до того, что отваживается утверждать себя перед лицом самого Бога. Ведь начала, на которые притязает разум, одни и те же и у творения, и у Творца. Невозможно представить себе более поразительного выражения доверия к силе разума. Тем не менее, если говорить откровенно, в сознании св. Фомы живёт ещё более абсолютное доверие - доверие к истине веры. Конечно, вера не обладает рациональной очевидностью научных и философских положений. Рассудок может подтвердить истины веры, только будучи побуждаем волей, заменяющей негодную здесь очевидность. Сама по себе вера есть низший по сравнению с разумом вид познания; доказательство тому — тот факт, что ей только в будущем предстоит встретиться лицом к лицу с тем, что она отстаивает сегодня, ещё не видя. Невозможно представить себе, чтобы небесное блаженство состояло в том роде познания, какое даётся верой70. Однако, несмотря на мотивы, вера в конечном счёте причастна неколебимой достоверности божественной истины, с которой соотносится. Если верующий знает, почему он верит, он сознаёт себя причастным точному знанию Бога о Самом себе. Каково бы ни было доверие человека к очевидности разума, его доверие к очевидности божественной науки не может не быть ещё более крепким. Конечно, эта очевидность незрима, но тот, кто присоединяется в этом вопросе к видению Бога, испытывает ещё большую уверенность в этой очевидности, чем в первоначалах разума: magis enim fidelis et firmius assentit his quae sunt fidei quam etiam principiis rationis71. Каков предмет этого познания через веру? Это истина, которую Бог открыл людям, чтобы дать им достигнуть последней цели, т. е. блаженства: “Illud proprie et per se pertinet ad objectum fidei, per quod homo beatitudinem consequitur” (“К предмету веры собственным образом и само по себе принадлежит то, посредством чего человек достигает блаженства”)72. Блаженство же состоит в блаженном видении, т. е. вечном созерцании Бога лицом к лицу. Несоизмеримость человека с Богом столь велика, что даже греческие философы не могли помыслить о возможности подобной судьбы для человека. Эта идея, несомненно, представлялась им безрассудной. Может быть, они смутно и бессознательно желали такого блаженства, но слишком хорошо знали, что оно недоступно человеческой природе. Поскольку христианское понятие о сверхъестественном было им незнакомо, им казалось неразумным стремиться к недостижимому. Цель откровения в том и заключается, чтобы сделать это божественное блаженство доступным человеку через сообщённое ему сверхъестественное знание, которое природный разум сам открыть неспособен. Каким образом откровение вводит нас в обладание сверхъестественным знанием? Как уже было сказано, откровение есть священное (сакральное, религиозное) учение, во-первых, потому, что оно исходит от Бога; а во-вторых (и вследствие этого), потому, что оно состоит не в совокупности точных истин, познаваемых в свете природной способности разумения, присущей нашему уму, но сообщает нам человеческим языком нечто из того знания, какое Бог имеет о Самом Себе. Сам я не вижу истины, в которую верю. Но под воздействием воли, которое замещает отсутствующую очевидность, мой ум соглашается принять истину о Боге, которую Бог знает Сам о Себе и сообщает мне как некое смутное, загадочное, отражённое знание. Именно потому, что мне известно: предмет моего согласия есть божественное видение истины или, лучше сказать, сама божественная истина, — убеждённость в истинности веры гораздо прочнее во мне, чем убеждённость в истинах науки. Я гораздо более уверен в истине, составляющей знание Бога о Самом Себе, чем в какой бы то ни было человеческой истине, не исключая очевидности первоначал. Этот священный, или сакральный, характер веропознания коренным образом отличает веру от философии. У философов тоже есть теология, и даже называемая божественной наукой, т. к. предметом её является Бог. Но этот Бог представляет собой ответ на вопросы разума о мире, первопричину, познаваемую в свете природного разумения. Теология христианского богослова совершенно иная. Эти две теологии различаются не только по виду, но и по роду. Если мы высказываемся о двух различных по роду объектах, то предмет высказывания не однозначен и не аналогичен, но двузначен. Из этого следует, что Бог, о котором говорят богословы, — совсем другой Бог. Теология Аристотеля может называться божественной наукой и быть ею на самом деле, но является таковой только по своему предмету; по сути же она остаётся человеческим знанием о божественном: humana doctrina de Deo, а не sacra doctrina, не причастность человека через веру к знанию Бога о самом себе. Напомним: “Theologia quae ad sacram doctrinam pertinet, differt secundum genus ab illa theologia quae pars philosophiae ponitur” (“теология, принадлежащая к священному учению, отличается по роду от той теологии, которая полагается частью философии”)73. Ближайший вывод из этого принципа касается природы самой философской теологии. Будучи простым человеческим знанием о Боге, она не возвышает человека над самим собой и ничего не даёт для дела спасения. Это верно по отношению к любому знанию о Боге. Каков бы ни был предмет философской теологии - доступный по природе естественному разуму (revelabile) или сверхразумный (revelatum). — она, как вершина метафизики, остаётся, по существу, человеческой и по происхождению, и по содержанию. Поэтому с точки зрения спасения необходимо именно верить во все истины о Боге, даже в познаваемые с помощью рассудка. Никакое чисто рациональное умозрение не даёт нам возможности познать их так, как они должны быть познаны, чтобы служить средством спасения. Этот момент стал источником множества недоразумений. Св. Фома учит (и это верно), что одна и та же вещь в одно и то же время и в одинаковом отношении не может быть и предметом знания, и предметом веры. Но ведь то, во что я верю, и то, что я знаю, никогда не бывает в точности одной и той же вещью и никогда не познаётся верой и знанием в одном и том же отношении. Предположим, что некий философ доказал существование Неподвижного Перводвигателя и теперь, обладая знанием о его существовании, уже не может в это существование верить. Но ведь Бог, открывая своё существование людям, сообщает им в откровении не о каком-то неподвижном перводвигателе, а Сам, лично, учит нас о своём собственном существовании и даёт нам возможность участвовать через веру в том знании, какое Он имеет о Самом Себе. Отсюда видно, почему св. Фома говорит здесь о различных родах знания. Их различие -не количественное, а качественное. И оно столь велико, что невозможно перейти от одного рода к другому, просто исчерпав до конца один из них. Не может быть философских доказательств существования Яхве или Иисуса Христа, Сына Божия, Спасителя. Писание содержит откровение не о существовании некоего Бога, но Бога истинного, дающего людям познать Себя лично с целью заключить с каждым человеком и со всем Своим народом договор, инициатива которого и право определения статей принадлежат только Ему. Философское доказательство существования Бога принадлежит теологии постольку, поскольку оно обеспечивает определённое понимание веры. Философская теология соотносится с другим родом теологии, как средство соотносится с целью. Но философское осмысление веры остаётся рациональным познанием и никогда не превращается в саму веру. Я знаю, что существует некий Бог, но верю в бытие Того, Кто говорит о Себе как о Сущем; и верю Ему на слово. Верить в истины, которые философия способна в некотором смысле доказать - не значит верить божественной верой в умозаключения философии, что действительно невозможно и противоречиво по своей сути. Это значит принять всякую истину о Боге - доказуемую или недоказуемую, — познание которой необходимо для спасения. Например, истину о том, что Бог един и бестелесен: “Necesse est credere Deum esse unum et incoproreum, quae naturali ratione a philosophia probantur” (“Необходимо верить, что Бог един и бестелесен, что доказывается философией с помощью природного разума”). И ещё: “Necessarium est homini accipere per modum fidei, non solum ea quae sunt supra rationem, sed etiam ea quae per rationem cognosci possunt” (“Необходимо, чтобы человек принимал посредством веры не только то, что превосходит разум, но также и то, что может быть познано разумом”)74. Именно на уровне конкретного человека ставится проблема соотношения разума и веры, которую тщетно пытаются определить в терминах абстрактных и, следовательно, по определению несогласуемых сущностей. Откровение — не просто снятие покрова спасительной истины, но призыв к спасению. Бог делает даже больше: Он не только призывает человека к блаженству в Нём и открывает средства достижения этой цели, опираясь на Свой подтверждённый чудесами авторитет, но изнутри побуждает нас откликнуться на Его призыв: “Ille qui credit habet sufficientem inductivum ad credendum, inducitur enim auctoritate divinae doctrinae, miraculis confirmatae et, quod plus est, interiori instinctu Dei invitantis” (“Верующий имеет достаточный побудительный мотив к тому, чтобы верить, ибо побуждается авторитетом божественного учения, подтверждённого чудесами, и, более того, внутренним внушением зовущего Бога”)75. Акт веры и есть наше согласие откликнуться на этот призыв. Эта доктрина основана на учении св. Павла (Евр. II, б): “Sine fide impossibile est placere Deo” (“Без веры угодить Богу невозможно”); и ещё: “Credere oportet accedentem ad Deum quia est, et quod inquirentibus se remunerator” (“Надобно, чтобы приходящий к Богу веровал, что Он есть, и ищущим Его воздаёт”). Нельзя приблизиться к спасающему Богу иначе, кроме как через веру в Его существование и одновременно в то, что Он воздаёт ищущим Его. Таким образом, вера в Бога-Спасителя подразумевает желание искать и найти Его. Она и есть само это желание, любовь к зовущему благу. Поэтому присутствие веры в акте понимания обязательно модифицирует его, не изменяя его природы, но выступая в качестве стимула к познанию: “Когда воля человека предрасположена к вере, он любит истину, в которую верит, хочет понять её, размышляет над ней (et super ea excogitat) и если может найти какие-либо доводы в её пользу, присваивает их себе”76. Невозможно яснее выразить то, что вызвало осуждение множества философов Нового времени: усилие разума, охваченного желанием оправдать веру во имя богословского познания Бога. Те, кто претендует на право называться томистами, но устраняет из томистской доктрины эту связь между волей к пониманию веры и рациональным осмыслением веры, похваляются званием, им не принадлежащим. В самом деле, св. Фома -не “философ”, если для того, чтобы называться философом, надо выбирать между этим званием и званием теолога. Но дело не в этом. Речь идёт о том, не затемняется ли естественный свет разума желанием понять веру в Слово Божие? Верно как раз обратное: дух подлинного томизма подразумевает безграничное доверие к благотворному воздействию веры на деятельность естественного разума. “Вера, — пишет св. Фома, находится между двумя мыслями, из которых одна склоняет волю к вере и предшествует вере, а другая устремлена к осмыслению того, во что уже верит, и совпадает с согласием веры”77. Не может быть подлинного томизма там, где нет этого интимного симбиоза двух различных и в то же время взаимосвязанных способов познания. Различение между revelatum и revelabile целиком остаётся в силе. В том случае, когда предмет веры превосходит силы естественного разума, необходимо особое просвещение со стороны Бога, чтобы убедить рассудок принять открытую ему истину. Но не следует забывать, что во всяком познании истины (in omni cognitione veritatis) человеческая мысль нуждается в божественном содействии. Если речь идёт об истине, познаваемой естественным путём, не возникает необходимости в дополнительном просвещении: достаточно, чтобы мышление побуждалось и направлялось Богом78. Возможно, никакой другой тезис томизма не был столь безнадёжно, как этот, упущен из вида в ходе бесконечных и к тому же бесплодных споров относительно степени участия веры и разума в философском поиске. Фундаментальное различие между “сообщённым в откровении” и тем, что познаётся силами самого разума, привело к мысли, будто естественное познание целиком выведено за пределы области божественного влияния. Но ни одно природное действие не лишено этого влияния, т. к. осуществляется и становится результативным только от Бога. Именно с философской точки зрения будет верно сказать, что в Боге мы имеем бытие, движение и жизнь. Если Бог движет и направляет своё творение, разве Он не направит его в первую очередь к Самому Себе как цели всех вещей? Понимание того, что любовь подвигает искать познание Бога через рассмотрение смысла Его Слова, может быть удостоверено с Его помощью. Философствующий богослов занимается тем, что использует свою силу познания и любви для достижения той самой цели, ради которой получил их от Бога. Нетрудно понять, что такое применение естественного разума, законное само по себе, нисколько не умаляет значения веры для того, кто пользуется этим разумом. В данном ряду проблем именно эта проблема, которую современные интерпретаторы св. Фомы оставляют без внимания, была основной для него. Нас беспокоит возможный ущерб, наносимый верой разуму; св. Фома беспокоился скорее об обратном. Если единственно стоящее познание - познание через веру, не утратит ли оно своего достоинства по мере того, как будет вытесняться рациональным познанием? Так и случилось бы, если бы обретаемая рациональная достоверность не была рождена любовью к гораздо высшему. Познание, к которому я стремлюсь как к осмыслению моей веры, уже не есть вера, но просвещается той же любовью, какая служит источником веры. Даже тогда, когда я знаю о существовании Бога (и знаю с той несомненностью, которая не позволяет более думать, будто Его нет, даже если бы я желал так думать), - даже тогда моя воля по-прежнему влечётся любовью к Богу откровения. В самом деле, менее, чем когда-либо, я могу думать, будто Он не существует. Таким образом, если есть воля к тому, чтобы верить в единый божественный авторитет, даже если существует возможность доказать тот или иной пункт веры (например, существование Бога), то значимость веры не отменяется, не умаляется: “Puta hoc quod est Deum esse, non propter hoc tollitur vel diminuitur meritum fidei” (“Размышляй о том, каково бытие Божие, — достоинство веры от того не уничтожается и не умаляется”)79. Понимание, которого желает сама вера и которое, следуя влечению веры к знанию, устремляется к блаженному видению — таково более или менее полное описание богословского осмысления. В нём всё религиозно: начало, средства и цель. И, тем не менее, разум выступает здесь более, чем где бы то ни было, в своём собственном виде. Он не смог бы отречься от своих существенных требований, не осудив себя на бессилие в достижении собственной цели. С этой точки зрения томизм предстаёт как философия ума, самого по себе достойного любви и служения. В этом отношении св. Фома ничего не ставит выше философской мудрости: любви к истине, взыскуемой и желаемой ради неё самой как Высшего Блага. Она и есть Высшее Благо, ибо Бог есть Истина. Но в то же время томизм предстаёт как священная наука, основанная на слове Божием и целиком устремлённая к последней цели человека, залогом которой Слово Божие является в этой жизни. Но это ещё не всё. Необходимо понять, что оба аспекта томизма составляют одно целое. В этом нам может помочь только теология образа Божьего: ведь если Бог создал человека по Своему образу, наделив его интеллектуальным познанием, то кажется в некотором отношении естественным, чтобы это познание (каково бы оно ни было) уже ставило человека на путь к его последней цели. При этом все сверхъестественные средства, которые Бог предоставляет человеку для достижения этой цели, согласно приводят естество к высшему пределу совершенства, которого оно смутно желает, но не может достигнуть собственными силами. Во всех сферах и на всех ступенях томизм рассматривает природу как желанную Богу ради её сверхприродной цели. Здесь, как и во всём, цель эта — причина причин, единственная у мира: Бог. Такой унитарный взгляд на томистское учение наиболее оправдан. Вопреки опасениям именно он позволяет наилучшим образом оценить великолепную приспособленность этого учения к тому, чтобы упорядочить множество сущих в согласии с их собственными сущностями и одновременно расположить их в соответствии с их местом в космической иерархии. Остаётся сказать, что нам неоднократно представится случай напомнить об этом, и нужно приложить специальные усилия к тому, чтобы этого не заметить. Часть первая Бог Изучение философии заканчивается метафизикой, которую венчает теология. Таким образом, проблема существования и природы Бога рассматривается лишь в конце. Это соответствует и самой природе человеческого познания, которое от чувственного постепенно восходит к абстрактному и умопостигаемому. Священная наука поступает обратным образом: будучи основана на слове Божием, она по необходимости отправляется от самого Бога и затем спускается к человеку как одному из Его творений.
Дата добавления: 2018-08-06; просмотров: 218; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!