В. Комментарии на богословские сочинения 2 страница
Можно представить себе изложение томистской философии в виде более или менее полного перечня всех философских понятий, присутствующих в трудах св. Фомы Аквинского. Поскольку такой перечень должен включать его философию в целом, там по необходимости окажется сконцентрированным весь накопленный св. Фомой и нужный для его личных целей материал, в том числе понятия, непосредственно заимствованные у Аристотеля без каких-либо изменений. Можно представить себе изложение томистской философии и в ином виде: как синтез понятий, вошедших в учение св. Фомы в качестве его собственных, т. е. отличных от бытовавших до него. Существование оригинальной и своеобразной томистской философии неоднократно оспаривалось. Тем не менее, мы намерены предпринять изложение этой философии, предоставляя всем желающим доказывать, где ещё, помимо св. Фомы, можно её обнаружить. С этой второй точки зрения в трудах св. Фомы не всё однопланово. Простые заимствования могут и должны в некоторых случаях включаться в изложение томистской философии, но то, как св. Фома переработал эти заимствования, выходит отныне на первый план. Именно этим объясняется отбор томистских воззрений для нашего изложения и порядок их рассмотрения. Придерживаясь тех разделов философии, где св. Фома проявляет наибольшую оригинальность, мы должны будем констатировать, что они в основном граничат с собственно теологической территорией. Более того, недостаточно сказать “граничат”; они скорее вклиниваются в неё. Ни одно изложение томистской философии не только не обходится без свободного обращения к богословским трудам св. Фомы, но часто именно в них приходится искать окончательную формулировку его взглядов на существование Бога и божественные свойства, на творение, природу человека и правила нравственной жизни. Комментарии св. Фомы на Аристотеля - драгоценные для нас документы, утеря которых была бы весьма огорчительной. Однако даже если бы все они были утрачены, то обе “Суммы” все равно позволили бы узнать самое существенное и личное в философии св. Фомы. Но если бы оказались утеряны его теологические труды, разве были бы мы столь же хорошо информированы о его философии благодаря комментариям на Аристотеля? Св. Фома, будучи христианским Доктором, из разных источников собирал всё, что могло способствовать наилучшему выполнению поставленной им перед собою задачи. Он черпал из Аристотеля, из Дионисия, из “Книги о причинах” Прокла, из св. Августина, Боэция, Авиценны, Аверроэса, — черпал всё, что могло пригодиться в его собственном деле. При этом не стоит забывать, что он изучал Аристотеля с единственной целью: как можно лучше подготовить труд, богословский по самому его замыслу. Поэтому можно вывести следующее правило: части томистской философии тем глубже разработаны, чем непосредственнее они связаны с томистской теологией. Теология св. Фомы — это теология философа, но его философия — философия христианского святого. Прежде всего, отсюда становится ясным, почему с этой второй точки зрения естественно излагать философию св. Фомы соответственно порядку его богословия. Если иметь в виду то, что по-настоящему интересовало его в философии, и те её аспекты, в разработку которых он внёс личный вклад, то окажется, что единственный дошедший от самого св. Фомы синтез есть теологический синтез обеих “Сумм” и “Compendium theologiae”. Для историка, чья задача состоит в воспроизведении того или иного учения в том виде, в котором оно существовало в действительности, нет ничего опаснее, чем изобрести некое новое учение и затем приписать его св. Фоме. Но самое страшное даже не в этом. Извлекать из богословских трудов св. Фомы заключенные в них философские идеи, а затем реконструировать их в единую систему согласно порядку, им самим указанному для философии, значит заставлять думать, будто сам св. Фома хотел выстроить свою философию ввиду чисто философских целей, а не в собственных целях христианского Доктора. И, прежде всего, это значило бы вводить в заблуждение относительно собственно философского смысла томистской философии, что многократно увеличивает упомянутую опасность. Примем в качестве гипотезы, что философия св. Фомы была если не вдохновлена его теологией, то, по крайней мере, сориентирована на неё. Я хочу сказать: предположим, что св. Фома в своём труде богослова нашёл возможным провести метафизику далее того пункта, где его предшественники оставляли её. Можно ли в таком случае расторгнуть связь томистской философии с теологией, не рискуя при этом забыть о её истоке и конечной цели, исказить её природу и, в конечном счёте, утратить понимание её смысла? Не всегда удавалось избежать этой опасности21, но она вовсе не является неизбежной. Если бы не было возможности представить философию св. Фомы согласно порядку его богословия, не смешивая её с христианской верой, лучше было бы отказаться от этого порядка. На самом же деле нет ничего менее невозможного. Во-первых, это сделал сам св. Фома22; следовательно, можно попытаться повторить этот опыт вслед за ним. Во-вторых, св. Фома Аквинский сделал это, сознавая тому причину, имея чёткое представление о вполне определенном положении философии в трудах христианского Доктора. Это положение он обозначает словом, именующим собственное состояние философского знания как части богословского синтеза, — revelabile (“являемое”, “могущее быть открытым”). Природу именно этого revelabile, составляющего предмет нашего исследования, мы должны определить, чтобы верно и полностью понять смысл часто употребляемой, но редко определяемой формулы: философия св. Фомы Аквинского. Множество современных интерпретаторов представляют св. Фому, прежде всего, как философа, озабоченного тем, чтобы не скомпрометировать чистоту своей философии ни малейшим смешением с теологией. В действительности же исторический св. Фома заботился как раз об обратном. В “Сумме теологии” проблема заключалась для него не в том, чтобы ввести богословские элементы в философию, не нанеся ущерба сущности философии, а, наоборот: в том, чтобы ввести философские элементы в богословие, не нанеся ущерба сущности богословия. О существовании этой проблемы предупреждала св. Фому не только враждебность “библеистов” его времени. Он и сам не хуже их видел всю её остроту; и видел тем отчётливее, чем шире использовал философию. Теология, как бы её ни определяли, прежде всего, должна быть учением об Откровении. Её предмет — Слово Божие; её основание — вера в истину этого слова; значит, её “формальное” (говоря словами св. Фомы) единство объясняется фактом существования Откровения, воспринимаемого верой именно как Откровение. Для пренебрегающих философией богословов здесь не вставало никакой проблемы. Убеждённые в том, что ничто человеческое не может быть добавлено к изначальному содержанию Откровения, они могли обольщаться мыслью, будто сохраняют тем самым полное уважение к единству Священного Знания. Они шли от веры к вере и через веру. Между тем для св. Фомы Аквинского проблема представлялась, скорее всего, в следующем виде: как ввести философию в священное учение, чтобы при этом философия не потеряла своей сущности, а священное учение — своей? Другими словами: как в науку откровения ввести науку разума, не нарушив чистоты откровения и в то же время сохранив чистоту разума? Заслуга св. Фомы заключалась не только в постановке проблемы. Ещё до него другие богословы ввели в священное учение огромную массу философских доктрин: так поступал, например, Альберт Великий, чья энциклопедическая теология не пренебрегала никакой наукой как чуждой её построениям. Отличие же св. Фомы, его личный вклад в это общее движение состоит в мыслительном усилии, которое он совершил, чтобы ввести человеческое знание в теологию, не нарушив её единства. Если проблема ставится таким образом, становится очевидным и направление, в котором следует искать ответ. Чтобы остаться формально единой наукой, теология должна была обратиться к философии, возвысить её до себя и ассимилировать таким образом, чтобы всё содержащееся в философии естественное знание упорядочилось и подчинилось ей с точки зрения богослова, то есть с точки зрения откровения. Введенное таким образом в теологическую структуру, человеческое знание составляет часть священного учения, в свою очередь основанного на вере. Это человеческое знание, воспринятое теологией в её собственных целях, и есть то, что св. Фома, по меньшей мере, однажды назвал revelabile: выражение, повлекшее множество различных интерпретаций — возможно, именно из-за того, что оно точно схватывает суть проблемы, которую предполагает решить23. Трудной для понимания делает эту проблему наша благоприобретенная привычка подходить ко всем вопросам томистской философии исключительно с формальной точки зрения. Как сказано в знаменитой пословице, formalissime semper loquitur Divus Thomas (Божественный Фома всегда говорит в высшей степени абстрактно). По крайней мере, так заставляем говорить его мы; но если он и говорит всегда абстрактно об абстрактном, то он же говорит всегда конкретно о конкретном24. Для того, чтобы как следует забыть об этом, потребовалось утратить целый комплекс понятий, важных для гармоничного целого томизма, и заменить логикой сущностей доктрину, задуманную её автором как объяснение фактов. Попытаемся же использовать оба языка, как это делает сам св. Фома, — каждый в надлежащий момент. Первое понятие, которое мы должны определить, - понятие revelatum (явленного, сообщённого в откровении). Чтобы верно уловить его природу, необходимо подойти к нему именно formalissime. По мысли св. Фомы, revelatum включает в себя только те вещи, чья сущность состоит в их явленности через откровение, потому что они могут стать познаваемыми для нас исключительно путём откровения. Следовательно, для определения revelatum мы не станем прибегать к эмпирическому исследованию того, что Бог счёл за благо открыть людям. Самое существенное в revelatum заключается не в том, что оно фактически было явлено в откровении, а в том, что оно по необходимости должно быть таковым, чтобы быть познанным. В таком понимании revelatum есть всякое знание о Боге, превосходящее возможности человеческого разума. Вполне вероятно, что помимо этого Бог открывает нам и другие, доступные разуму виды знания, но именно в силу их доступности естественному свету понимания эти виды знания не относятся к revelatum. Действительно, Бог открыл их нам, но невозможность быть познанными иначе, кроме как путём откровения, не составляет их сущности25. Итак, мы только что сказали, что Бог мог посчитать за благо сообщить нам знания, по существу не относящиеся к revelatum. Следовательно, для определения этого класса знаний, фактически доступных нашему разуму, необходимо ввести новое понятие - на этот раз вполне конкретное и достаточно гибкое, способное объять множество разнородных фактов. Несомненно, это понятие также должны быть единым: не будучи единым, оно просто не существовало бы. За недостатком строгого единства сущности остаётся обратиться к его наилучшему подражанию — единству порядка. Именно таково понятие revelabile (способного быть открытым), которое нам предстоит теперь определить. На этот раз мы можем приблизиться к пониманию сути revelabile лишь противоположным, эмпирическим путем, то есть исходя из фактов, обобщаемых этим понятием. Факты, которые наше новое понятие должно “облачить по мерке”, составляют в своей совокупности в высшей степени сложное событие, называемое Откровением, Речь идёт действительно о событии, т. е. о факте экзистенциального порядка, понимание которого зависит не столько от определения в собственном смысле, сколько от способности суждения. Невозможно очертить его контуры a priori, в абстрактном понятии, но можно выстроить это понятие постепенно, исходя из экзистенциальных суждений о тех фактических данных, которые предстоит объединить. В самом деле, Откровение включает в себя, прежде всего, revelatum, но также и множество других вещей. Поскольку же оно их включает, постольку эти вещи в какой-то мере зависят от него. Следовательно, в своей совокупности они составляют класс фактов, судить о которых надлежит с помощью одного и того же понятия, единство которого есть результат общей соотнесённости этих фактов с божественным актом откровения. Взятое само по себе, Откровение есть некий акт и, как всякий акт, имеет определённую цель. В случае Откровения речь идёт о возможности спасения человека. Для человека спасение состоит в достижении цели его бытия. Но он не может достигнуть её, если не знает хотя бы того, в чём она заключается. Цель же эта — Бог, т. е. предмет, бесконечно превосходящий естественную способность познания. Следовательно, для того, чтобы совершилось спасение человека, Бог должен был сообщить ему знания, выходящие за пределы человеческого разума. Сумма этих знаний составляет то, что называют “священной наукой” (по образцу “священной истории”): sacra doctrina, sacra scientia, или theologia. Наша задача - выяснить, каково её содержание. По мысли св. Фомы, откровение выглядит как своего рода иерархическое действие, причем термин этот берётся в том смысле, какой вкладывал в него Дионисий. Сверхприродная истина приходит к нам подобно срывающемуся с вышины водопаду. Источник этого потока — Бог; первыми принимают его ангелы согласно порядку ангельских чинов; после них - люди: сначала Апостолы и пророки, а затем и всё множество верующих. Таким образом, священная наука, или теология, основана на вере в божественное откровение, а также в Апостолов и Пророков. Откровение сообщает им божественный и, следовательно, неколебимый авторитет, вера в который служит основанием всего нашего богословия. Прежде всего, теология соотносится с совокупностью боговдохновенных текстов, называемых Священным Писанием: Sacra Scriptura. Более того: только с ними она и соотносится, ибо она и есть наука о Священном Писании26. Правда, здесь более чем когда-либо, нужно помнить о необходимости говорить конкретно о конкретных вещах. Теология, имея единую природу во всех владеющих ею людях, обладает в них различной степенью совершенства. Следовательно, содержание её не обязательно идентично у всех теологов. Конечно, прежде всего, она заключает в себе revelatum в собственном смысле, т. е. то, что Бог счёл за благо открыть людям в целях их спасения; но она также заключает в себе наши рациональные представления об этом revelatum. Очевидным образом откровение пребывает в нас согласно знанию, которое мы о нём имеем. Как мы уже сказали, оно есть акт, достигающий нас в иерархическом порядке; и то, что справедливо говорится об Апостолах или Пророках в их отношении к прочим людям, можно сказать о христианском Докторе в отношении к простым верующим. Дело теолога, владеющего наукой о Слове Божием, — эксплицировать с помощью природного разума содержание откровения. Следовательно, эта наука есть не что иное, как воспринятое человеческим разумением священное Писание, — или, если угодно, не что иное, как божественное откровение, обретающее продолжение благодаря свету разума, который пристально вглядывается в содержание веры и задаёт себе вопрос об авторитете веры, простираясь до самых её пределов. Можно спросить: почему же Бог Сам не открыл нам этих знаний? Дело в том, что они не являются необходимыми для нашего спасения. Чтобы достигнуть цели, человек должен верить в “положения веры”, полностью открытые нам Богом и достаточные для спасения. А так как вышеупомянутые знания не представляют собой обязательного условия спасения, они не были нам сообщены Богом. Но в то же время они соотносятся со спасением как со своей конечной целью: ведь их задача — служить объяснением спасающего Слова. Поэтому всякая законная разработка Священного Писания ведёт к Священной Науке и с полным правом может считаться частью теологии. Проблема была бы относительно простой, если бы её не усложняло новое обстоятельство. Речь идёт о философии в собственном смысле. Ведь всякому известно, что она составляет значительную часть в композиции “Суммы теологии” и, следовательно, встаёт вопрос: каким образом может философия входить в её состав, не нарушая ни чистоты своей собственной сущности, ни чистоты сущности богословия? Поскольку речь идёт о философии, мы говорим здесь об истинах, доступных человеческому познанию, познаваемых естественным разумом самостоятельно и без помощи откровения. Ввиду того, что эти истины не выходят за пределы природного интеллекта, их нельзя отнести к порядку revelatum. Если Бог, тем не менее, открыл их нам, то сделал это по совершенно иной причине, а именно: их познание необходимо для спасения. Эти истины, в принципе познаваемые естественный путём, далеко не всегда известны фактически; между тем необходимо, чтобы они стали достоянием каждого человека ради его спасения. Такова, например, истина о существовании Бога. Метафизик может доказать её, но это доказательство труднодоступно пониманию всех без исключения людей по причинам, изложенным ниже. Эти входящие в состав откровения естественные знания принадлежат к порядку того, что св. Фома Аквинский называет revelabile. Следовательно, revelabile представляет собой совокупность философских истин, вовлечённых в орбиту теологии, т. к. их познание наряду с revelatum необходимо для спасения. В отличие от revelatum, revelabile не является полноправной частью откровения, входящей в него в силу своей собственной сущности, но включено в богословие, которое принимает его в своих собственных целях. Итак, доминирующее понятие, которое позволяет в конце концов разрешить проблему и рассматривается на первых же страницах “Суммы теологии”, есть понятие спасения. Понятие откровения оказывается подчиненным по отношению к нему, ибо обозначает всего лишь инструмент нашего спасения — правда, инструмент необходимый. Понятие откровения соотносится, прежде всего, со спасительными истинами, вне откровения для нас абсолютно недоступными, но также включает в себя, вообще говоря, всякое знание, какое только может быть открыто нам ввиду своей необходимости или пользы для дела спасения. Дискуссии по этому вопросу обычно акцентируют различие между теологией и философией — словно задача состоит, прежде всего, в их разделении. Между тем сам св. Фома в первую очередь выделяет конкретное понятие откровения, которое, заключая в себе всякую спасительную истину, приложимо как к естественному, так и к сверхъестественному знанию. Теология, или священная наука, будучи объяснением откровения, сохранит верность своей сущности, если станет рассматривать оба вида знания с помощью собственных методов. При этом её цель совпадает с целью откровения: сообщить человеку все знания, необходимые ему для спасения. Таково истинное единство священной науки: даже когда теолог говорит на языке философа, он ни на мгновение не перестаёт трудиться во имя спасения душ людских и делать дело теолога. В таком понимании формальное единство теологии есть единство самого откровения и, следовательно, должно почтительно сохранять всю сложность последнего. Понятие revelabile, значительно расширенное после св. Фомы, по крайней мере у самого Фомы играло вполне определённую роль: показать, каким образом священная наука может поглотить некоторую порцию философии — даже самой слабой, — не нанося ущерба своей сущности и не теряя единства. Отсюда становится понятным, почему св. Фому не заботило, какого рода философией воспользуется теолог. Если эта философия утрачивает свою сущность, входя в состав богословия, то единство священной науки не подвергается опасности и не возникает никаких трудностей по этому поводу. Ведь св. Фома заботился именно о разрешении проблемы единства священной науки, когда задавался вопросом: как эта наука может оставаться единой, касаясь столь различных предметов, как Бог и Его творения, — тем более что сами творения являются объектами различных философских дисциплин (например, физики и этики)? На этот вопрос св. Фома отвечает так: Св. Писание говорит обо всех этих вещах как о предметах одной-единственной науки, называемой в Писании “наукой святых”27. Единство этой науки обусловлено тем, что, как бы ни были различны трактуемые ею предметы, она рассматривает их всех с одной точки зрения, — или, по словам св. Фомы, с точки зрения одной и той же “формальной причины”. Почему столь разные объекты, как камень, животное и человек, могут восприниматься одной и той же зрительной способностью? Потому что зрение воспринимает в различных объектах только их общее качество — цвет. Точно так же и теология рассматривает философские и естественные науки лишь в том отношении, в каком они видимы с её собственной точки зрения. Эта точка зрения - вера в спасительное откровение. К теологии принадлежит всё то, что способствует рождению веры, но также и всё то (как замечал ещё св. Августин), что питает веру, охраняет и укрепляет её. Следовательно, формальное единство теологии объясняется тем, что она рассматривает любой объект в его соотнесённости с откровением. Именно таким образом, по мысли св. Фомы, обстоит дело и с revelabile. Revelabile есть всякое естественное знание, воспринятое священной наукой в ее собственных целях.
Дата добавления: 2018-08-06; просмотров: 240; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!