II. ПОЛИТИКА ПЕРЕСТРОЙКИ: ОПЫТ И ПЕРСПЕКТИВЫ 17 страница
Увы, к сожалению, пьянство опять заполыхало в стране, возвращается на улицы и в ряде мест даже на производство. В текущем году, я понимаю, тут связано и с повышением цен, ожидается самый высокий уровень продажи алкогольных напитков — где-то под 60 и даже больше миллиардов рублей. Вновь поступает масса писем и телеграмм, в которых слышится горькое отчаяние из-за того, что от пьяниц опять нет житья.
154
Конечно, антиалкогольную кампанию нужно критиковать, но считаю, что никто не может и не имеет права по этому поводу злорадствовать и накалять страсти. Пьянство и алкоголизм — это наша беда, это трагедия общества и, если хотите, медленный Чернобыль для всей страны. И борьба с пьянством и алкоголизмом, к сожалению,— это далеко не пройденный этап. Нет.
И в заключение. В нашей стране есть силы, которые борются против социалистического строя, против Коммунистической партии. И действуют эти силы довольно энергично, напористо, имея сильное влияние в иных средствах массовой информации. Тому, что направлено на распад социализма в нашей стране, на подрыв партии, они аплодируют, бурно преподносят как новаторство, как настоящую перестройку. И зачастую на то, что направлено на обновление и укрепление социализма, кричат, что это действия консервативных сил.
Я хочу сказать и о себе. Моя открытая, может быть, даже неуступчивая позиция в отношении подлинного социализма, места и роли партии, моя, повторяю,— и не думаю, что меня обвинит кто-то в нескромности,— принципиальность явилась причиной того, что я был поставлен в центр политической борьбы, причем с качествами консерватора и чуть ли не антиперестройщика. В ход было пущено все, как вы знаете, в том числе и гнусная клевета, и чудовищные обвинения. Как говорили древние: «Истина сама защищает». Но выстоять, поверьте, было непросто и нелегко.
|
|
|
Нередко раздаются, да и здесь слышится голос о гражданском мире, о партийном товариществе. Я за гражданский мир и, безусловно, за партийное товарищество.
Но посмотрите, что у нас получается, товарищи? Как будто по чьей-то команде, как будто из какого-то центра начинаются интриги и шельмование по известному принципу: кто не с нами — тот против нас.
Вот и сейчас бросили всю свою рать, буквально чтобы опорочить всех российских коммунистов, или развернули нападки на армию, которая сама себя начала защищать. (Аплодисменты.)
Товарищи! Я не вижу альтернативы перестройке, не вижу альтернативы обновлению общества и стараюсь вместе с вами отдавать все свои силы и опыт этому делу.
Я не отношу себя ни к консерваторам, ни к радикалам, я просто-напросто реалист. И всякого рода безоглядный радикализм, импровизация, шараханье мало что нам дали за пять лет перестройки.
|
|
|
155
Стою за то, чтобы осуществление реформы шло последовательно, постепенно, но неуклонно. Постепенно — это не значит медленно, постепенно — это значит от этапа к этапу, от рубежа к рубежу.
Самое главное сегодня, товарищи, перевести перестройку в плоскость практических дел. Страна действительно нуждается в политической стабильности.
Правда, в последнее время стали поговаривать, что и с партией или без партии — независимо от этого все равно пойдет перестройка. Я мыслю иначе. (Аплодисменты.) С партией, и только авангардной партией мы можем двигаться вперед но пути социалистического обновления. Без партии коммунистов перестройка — дело безнадежное. Исключительно ценю, что в центр всей жизни обновляемой партии мы ставим личность коммуниста, первичную организацию.
Верю, глубоко верю, что партия останется марксистско-ленинской, жизнеспособной политической силой, глубоко демократической, вбирающей в себя лучшие интеллектуальные силы рабочего класса, крестьянства, интеллигенции. И с такой партией, в любом ее ряду я готов и дальше шагать по жизни. Спасибо вам, товарищи. (Продолжительные аплодисменты.)
|
|
|
Гуренко С. И. Слово предоставляется товарищу Шеварднадзе Эдуарду Амвросиевичу, члену Политбюро ЦК, министру иностранных дел СССР. Подготовиться товарищу Маслюкову.
Шеварднадзе Э. А. Уважаемые товарищи! Как известно, мой участок работы — внешняя политика. Как член Политбюро, участвовавший в обсуждении всех важнейших вопросов жизни партии и страны в минувшее пятилетие, я несу полную личную ответственность за все решения, которые принимались по этим вопросам. По всем вопросам, за все решения без исключения! И уж тем более несу в полном объеме личную ответственность за решения в сфере внешней политики. О ней я и скажу. Хотя, честно говоря, не совсем ясно себе представляю, какова цель таких отчетов. Могут спросить, как я буду поступать после отчета перед выборами в партийные органы и так далее. Не делаю никакого секрета из того, что готов не баллотироваться в руководящие органы партии. Я считаю, что необязательно министру работать и в Политбюро, и в Президентском Совете, и в Совете Обороны, и еще в международных различных органах. (Аплодисменты.)
Еще об отчете. Какова цель отчетов? Определить пози-
156
цию? Я никогда ее не скрывал, был, есть и буду за перестройку, за политику, как говорят у нас и в мире, Горбачева, за обновление общества, за правовое государство, за полную демократизацию. Отчитаться о конкретных делах, беседах, встречах, визитах? Их было сотни за эти пять лет. Не в этом, наверное, суть. Главное в том, какие идеи мы привнесли в мир, как помогали стране справляться с ее проблемами.
|
|
|
Поверьте, мне очень трудно дается местоимение «я». И мне так же невозможно утверждать, что вчерашний партийный работник может в одночасье стать профессиональным дипломатом. Выбор, который пал на меня ровно пять лет тому назад, день в день,— это выбор единомыслия и товарищества. Товарищества партийного, которое сплачивает осознанием личной ответственности перед людьми, вверившими нам свои судьбы.
Убежден, что и партийного работника, и дипломата, и советского офицера делает настоящими профессионалами именно это чувство — чувство личной ответственности. Оно и еще другие чувства определили мою линию жизни. Среди них — глубочайшие переживания из-за вопиющего несоответствия действительности провозглашаемых идеалов и лозунгов. Именно как коммунист, четко ощущавший гибельность доапрельского пути, понимавший, что так дальше жить нельзя, я принял перестройку и назначение на пост министра иностранных дел. В этом своем качестве я, не претендуя на авторские права создания модели внешнеполитической стратегии и концепции,— вам хорошо известно, кому принадлежат эти права, концепция нового политического мышления,— был, есть и буду их активным проводником и проповедником.
Известно, как был сформулирован вывод о том, что мировое развитие в последней четверти двадцатого века уже не проходит под знаком борьбы двух противоположных систем, что оно не подчинено исключительно динамике конфликта классовых интересов. Уже давно, придя к выводу о тупиках, в которые нас вколачивают догматизм и убивающая живую мысль идеологическая схема, я активно отстаивал и практически осуществлял идею приоритета общечеловеческих ценностей перед классовыми, групповыми или иными интересами. Я этого не скрывал и не скрываю. (Аплодисменты.) Потому что достаточно ясно понял, что, кроме свойства искажать цели и совершать подмену понятий, лжеидеология имеет еще и вес, и цену, и четкое материальное выражение.
157
Так, придя в Министерство иностранных дел и получив доступ к соответствующим данным, я узнал, что только два последних десятилетия идеологической конфронтации с Западом добавили 700 миллиардов рублей к стоимости военного противостояния. Это сверх того, что требовалось для достижения военного паритета с Соединенными Штатами Америки и Западом. Знаю, что внешнюю политику и меня упрекают, а последнее время, скажем прямо, ругают ни много ни мало — за уступки в сфере безопасности. Я больше чем убежден, что нашей державе нужны сильные Вооруженные Силы. Но нельзя все свести к этому. Можно вооружиться до зубов и бояться нападения, а можно быть уверенным, что на тебя не нападут, ибо политика может обеспечить такие условия, когда у страны не будет противников и врагов. (Аплодисменты.)
Советская внешняя политика немало сделала, чтобы у нас не было врагов, чтобы мы имели нормальные взаимовыгодные отношения со всеми странами. Я запомнил историческую фразу, сказанную на Мальте Михаилом Сергеевичем Горбачевым президенту Бушу: «Мы в Советском Союзе готовы не рассматривать Соединенные Штаты Америки как своего военного противника». Меня поразила эта фраза тогда. А затем и президент Буш сказал на встрече в верхах в Вашингтоне: «Вы можете исходить из того, что Соединенные Штаты Америки никогда не будут угрожать безопасности Советской страны». (Аплодисменты.)
Это пока слова, но открылась перспектива войти в новую эру, начать совершенно новый этап, новые отношения между двумя великими державами. Только в этих обстоятельствах стало возможным говорить о переходе на принцип достаточности для обороны. Не для какой-нибудь обороны, а для обороны надежной, современной, построенной на самых передовых достижениях технологии и науки.
Такая «достаточная оборона» тоже потребует средств и немалых ресурсов, а в еще большей мере — внимания к тем, кто ее обеспечивает, заботы об условиях их быта и службы.
Но, очевидно, если мы будем продолжать, как делали это раньше, тратить четверть своего бюджета на военные расходы, мы окончательно разорим страну. Нам просто не нужна будет оборона. И армия не будет защищать систему, приведшую к экономической и социальной разрухе. Выход один — политика должна взять на себя задачу создать запас безопасности при сокращении расходов на оборону. (Аплодисменты.)
158
Мы вели, товарищи, войну в Афганистане в том числе и для того, чтобы якобы обезопасить наши южные границы. Такова была тогдашняя логика. Но они стали много безопаснее сейчас, когда достигнуто политическое урегулирование вокруг Афганистана. В конце концов в этом случае политика дала результат быстрее и дешевле. А война, вам эта цифра уже известна, обошлась нам, помимо человеческих жертв и других страданий, в 60 млрд рублей.
Кстати, я мог бы отчитываться сегодня перед вами и как руководитель Комиссии Политбюро по Афганистану, но некоторое время назад она была распущена, поскольку выполнила поставленную перед ней задачу — вернуть наших ребят из Афганистана и сохранить эту страну нашим другом. Все это делалось под руководством Политбюро.
Многие товарищи помнят, какая тяжелая обстановка сложилась на Дальнем Востоке и в стране в целом, когда конфронтация с Китаем переросла в вооруженный конфликт. Спросим себя: когда мы чувствовали себя в большей безопасности? Тогда, когда, затратив 200 млрд, создавали военную инфраструктуру противостояния, или сейчас, когда нормализовали отношения с великим своим соседом и начали переговоры о ликвидации этого противостояния? Их ведут наши и китайские военные представители. Сегодня мы развиваем взаимовыгодную торговлю, а деньги тратим на вещи, которые принесут пользу и советскому, и китайскому народам.
Хотел бы ответить и на вопрос, заданный мне вчера одним делегатом: «Не является ли распад социализма в Восточной Европе тяжелым поражением советской дипломатии, возглавляемой вами?» Надо отвечать?
Голоса. Да.
Это было бы так, если бы наша дипломатия стремилась не допустить перемен в соседних странах, если бы в результате этого произошло ухудшение и обострение отношений с ними. Советская дипломатия не ставила и не могла ставить своей целью противодействие ликвидации в других странах навязанных и чуждых им административно-командных систем и тоталитарных режимов. (Аплодисменты.) Это противоречило бы логике наших собственных действий и принципам нового политического мышления. Более того, даже если бы происходящее в Восточной Европе расходилось с нашими интересами, то и тогда мы исключили бы любое вмешательство в дела этих государств. Оно невозможно, ибо сегодня мы не на словах, а на деле признаем равенство наций, суверенитет народов, невмешательство в их дела
159
и право на свободу выбора. Всякая иная позиция — это откат к полному шовинизму, имперскому великодержавию, это конфликт с теми принципами, которые всегда провозглашали настоящие коммунисты.
На мой взгляд, советская дипломатия, вся наша политика сыграли определенную роль в том, что на этом опасном повороте в судьбах народов союзных стран мы все же удержались вместе и продолжаем идти рядом. Приезд в Москву на совещание высшего органа Варшавского Договора новых, демократически избранных руководителей союзных государств не ассоциируется у меня с дипломатическим поражением. Я его воспринимаю как уважение к нашей перестройке, новому мышлению во внешней политике.
Еще один вопрос: знали ли дипломаты, знал ли министр, знало ли высшее политическое руководство, как могут развиваться события в Восточной Европе? Да, мы в принципе прогнозировали перемены, чувствовали их неизбежность. Придет время — можно будет поднять записи бесед Михаила Сергеевича, ознакомиться с телеграммами, которые шли из столиц этих стран. Мы чувствовали, что, если не произойдут серьезные перемены, реформы, дело дойдет до трагических событий. Но мы не могли, исходя из принципов нового политического мышления, вмешиваться в чужие дела, дела других государств. Я думаю, что поступали мы правильно. (Аплодисменты.)
Можно понять озабоченность, с которой у нас воспринимается процесс объединения Германии. У всех у нас болит где-то в глубине. Это понятно — с учетом нашего прошлого опыта, огромных жертв, которые народы нашей страны понесли в борьбе с фашизмом. Было бы странно, если бы люди не проявляли повышенной чувствительности в этом вопросе. Да, мы привыкли к определенным «германским» реальностям. Видели в них гарантию своей безопасности. Но давайте задумаемся, может ли быть надежной такая гарантия, которая основана на искусственном и противоестественном расколе великой нации? И сколько это может длиться?
Разве не было опасных кризисов в послевоенный период из-за германских дел и вокруг Германии? Может быть, будет лучше найти иные пути обеспечения своей безопасности — через достижение окончательного международно-правового урегулирования в Европе, с таким решением внешних аспектов немецкого единства, которое гарантировало бы, что с германской земли никогда больше не будет исходить угроза войны.
160
Напомню, урегулирование германского вопроса проходит при нашем непосредственном участии и не может быть принято без согласия нашей страны. Соглашение, достигнутое четырьмя великими державами, двумя германскими государствами, будет представлено на ратификацию Верховному Совету СССР. Оно подразумевает и будет опираться на понижающийся уровень войск и вооружений в Европе. Этот процесс преодоления военного противостояния уже идет. В рамках этих сокращений будет значительно уменьшена численность бундесвера. В будущей «большой Германии» армия будет меньше, чем сегодняшняя армия ФРГ. Что для нас лучше? Иметь дело с полумиллионным бундесвером ФРГ или, скажем, вполовину меньшей армией объединенной Германии? Не надо сбрасывать со счетов, что нынешняя Европа — достаточно «прозрачный» континент, и эта открытость в области военной деятельности будет увеличиваться и дальше. Нельзя не учитывать и тот факт, что в Европе уже начат переход к новым демократическим коллективным структурам безопасности. Они станут действительностью уже в конце этого — начале следующего года. Есть согласие относительно институализации хельсинкского процесса. Будут меняться, это я прогнозирую, сами блоки, их доктрины, стратегия, уровни войск и вооружений. При этом будут меняться, нормализовываться и отношения между блоками, между государствами, теперь уже демократическими, которые будут взаимодействовать, а не противостоять друг другу.
Таким образом, мы будем жить в совершенно другой, новой Европе, в иной военно-политической обстановке, в которой повторение 39-го года окажется невозможным. Это можно исключить. Я уверен и в том, что с объединенной Германией Советский Союз будет широко и масштабно взаимовыгодно сотрудничать и в политике, и в экономике, и во всех других областях. Скажу, товарищи, откровенно, со всей ответственностью: не в наших интересах затягивать решение внешних аспектов немецкого единства в рамках общего урегулирования.
Новое политическое мышление вывело нас на диалог, сотрудничество, взаимодействие с большинством государств мира. Такое положение позволяет и нам, и другим смело пойти на переоценку приоритетов во внутренней и внешней политике, отдать предпочтение мирным нуждам, совместным поискам решений все более обостряющихся глобальных проблем, о которых вчера говорил Михаил Сергеевич. В том, что так произошло, заслуга всех госу-
8 XXVIII съезд КПСС, т. 1
161
дарств, проявление их готовности больше доверять друг другу и отвечать взаимностью на шаги партнера. Ныне уже нет сомнений в том, что рожденное перестройкой новое мышление во внешней политике активно работает на перестройку, помогает ей решать задачи обновления, возрождения нашего общества, перехода его к полной демократии, господству права. Наши расчеты показывают, что в нынешней пятилетке суммарный «мирный дивиденд» от реализации внешнеполитического курса, основанного на новом мышлении, может составить 240—250 млрд рублей.
У нашей страны нет будущего вне интеграции в общую мировую систему экономических, финансовых институтов и связей. Нам нужно выйти из той самоизоляции от мира, от прогресса, в которую мы себя загнали. Я говорю об этом столь категорично, потому что ныне никто — это аксиома — не может существовать и развиваться на принципах самообеспечения: ни Соединенные Штаты Америки, ни Европа, ни Япония. Технологическая революция в мире подвигается объединенными усилиями всех народов, всех передовых стран.
Но вместе с этим я хочу сказать, что мы не мыслим, что Советский Союз «примкнет» к кому-то. Наша страна займет свое место в ряду центров экономической силы наряду с Европой, США, Японией, азиатско-тихоокеанским регионом. Мы имеем полное основание и все условия для того, чтобы стать связующим звеном между этими экономическими величинами. От этого выиграют все наши республики, края, области, все районы.
За последние годы советская внешняя политика смогла в основном снять или значительно уменьшить те препятствия, которые стояли перед нашей страной с точки зрения доступа к финансовым средствам и передовым технологиям.
Думаю, что каждый мог бы представить себе и то, с какими трудностями нам пришлось бы встретиться в связи с определенными событиями у себя в стране, если бы советская перестройка не получила твердого и огромного кредита доверия и доброй воли со стороны практически всех государств мира. Они проявили понимание там, где могли бы вести себя совсем по-другому. Нам, безусловно, предстоит сделать очень многое, чтобы воспользоваться благоприятной международной атмосферой, начать получать реальные выгоды и плоды от сотрудничества с другими государствами.
162
Естественно, я не могу отделить свою работу от работы Министерства иностранных дел. Если мы, товарищи, смогли что-то сделать во внешней политике, то в немалой степени это удалось благодаря высокой восприимчивости советской дипломатии и дипломатов к идеям перестройки и нового мышления. Теперь, когда некоторые из наших критиков пытаются поставить в кавычки слова «успехи внешней политики», приходится напоминать, что внешняя политика — это не только дипломаты, это первым долгом высшее политическое руководство, Президент страны, это парламентарии, это наши партийные органы, военные, сотрудники безопасности, работники военно-промышленного комплекса, это все сидящие в этом зале, это вся наша страна и весь наш народ. Что переговоры с нашими партнерами мы ведем единым составом, одной командой. Что именно эта одна, единая команда вела дело к заключению крупнейших соглашений последнего времени.
Дата добавления: 2018-08-06; просмотров: 267; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!