Глава 6. Судьбы русской интеллигенции в 1920 - 1930-е гг.

⇐ ПредыдущаяСтр 10 из 12Следующая ⇒

Термин «интеллигенция» появился в России в 60-е гг. XIX века, одним из первых его ввел писатель П. Д. Боборыкин. Однако в России его понимание существенно отличалось от Западной Европы, где под интеллигенцией понимали группу людей, профессионально занимающихся умственным трудом. Русской интеллигенции, помимо профессиональных и образовательных признаков, отечественные мыслители всегда приписывали и особые духовные, этические характеристики – высокие нравственные качества, приверженность неизменным ценностям мировой цивилизации, идее служения народу, стремление к свободе и справедливости, наконец, неотъемлемой чертой интеллигенции была ее оппозиционность власти. Таким образом, первоочередными признаками отечественной интеллигенции считались не только и не столько профессиональные, сколько социально-культурные и идеологические.

Большевистские же взгляды на роль и место интеллигенции были далеки от подобного понимания. Классовый подход отрицал существование интеллигенции в качестве самостоятельной социально-культурной группы, оставляя за ней только профессиональные качества. В соответствии с марксистской доктриной интеллигенция рассматривалась большевиками как социальная «прослойка» работников умственного труда, занимающая промежуточное положение между пролетариатом и буржуазией и не имеющая собственной идеологии. При этом лишь меньшая ее часть, наиболее близкая пролетариату по материальному положению, могла стать союзницей последнего, большая же часть выражала интересы и идеологию враждебного, буржуазного класса, тем самым изначально определялась большевиками в стан противников советской власти. Подобное восприятие интеллигенции с самого начало определило подозрительное, даже враждебное отношение к ней новой власти. Подтверждением этого являлись репрессии против представителей интеллигенции, получившие весьма широкое распространение в годы Гражданской войны.

Но в то же время после прихода к власти большевистская партия остро нуждалась в образованных кадрах для налаживания управления экономикой, создания аппарата управления и т.д. В связи с этим была провозглашена политика привлечения интеллигенции к сотрудничеству с новой властью с последующим ее перевоспитанием в духе пролетарской идеологии или заменой новыми специалистами – выходцами из рабочей среды и крестьянства. Однако решение этой задачи наталкивалось на весьма отрицательное отношение большей части интеллигенции к новой власти.

Значительная часть деятелей культуры категорически не приняла Октябрьский переворот, видя в большевиках разрушительную силу, способную погубить российскую державу и накопленное веками культурное достояние. Основанием для подобных опасений, в частности, служили слухи о разрушении Кремля, разграблении Зимнего дворца в ходе установления власти большевиков в Москве и Петрограде. Сами Октябрьские события воспринимались интеллигенцией как узурпация власти, а последовавшие вскоре гонения на свободную печать, роспуск Учредительного собрания и запрет оппозиционных политических партий, массовый террор – как попрание демократических ценностей и человеческой морали. Многие профессиональные союзы творческих деятелей отказывались сотрудничать с новой властью, происходили забастовки врачей и учителей, вузовской, театральной интеллигенции, массовый саботаж государственных служащих. Среди интеллигенции, открыто высказывавшей свое неприятие большевизма, были И. А. Бунин, А. И. Куприн, К. Д. Бальмонт, В. Г. Короленко, З. Гиппиус, Д. Мережковский и другие. Большинство из них было вынуждено впоследствии покинуть страну.

Ярким свидетельством позиции этой части деятелей культуры стали письма В. Г. Короленко наркому А. В. Луначарскому. Писатель безоговорочно осудил Октябрьскую революцию как авантюру, которая, разрушая стены старого мира, затем воспроизводит в искаженном виде все его прежние структуры. Большевиков Короленко называл «математиками социализма», «вожаками скороспелого коммунизма», которые «с легким сердцем приступили к своему схематическому эксперименту в надежде, что это будет сигналом для всемирной максималистской революции». «Не создав почти ничего, - обращался он к партийным руководителям, - вы разрушили очень многое, иначе сказать, вводя немедленный коммунизм, вы надолго отбили охоту даже от простого социализма…». Обвиняя большевиков в том, что «силой навязали новые формы жизни», Короленко предсказывал им скорую расплату за посягательство на свободу и рекомендовал отказаться от насильственного социального эксперимента.

Хлесткую характеристику деятельности Ленина и его соратников дал вскоре после Октября и знаменитый «буревестник революции» Максим Горький в цикле статей «Несвоевременные мысли» (1917-1918 гг.), впоследствии запрещенных к публикации. Их содержание отражает столкновение идеалов, во имя которых Горький ранее призывал к революции, с реалиями революционной действительности, крушение высоких революционных надежд писателя. Пораженный сценами насилия, погромов, разграбления и уничтожения культурных ценностей, Горький приходит к пессимистическому выводу о революции как о тотальном разрушении жизни, культуры, государства. Октябрьские события и начавшаяся гражданская война не только не несли «в себе признаков духовного возрождения человека», но, напротив, спровоцировали «выброс» самых тёмных, самых низменных - «зоологических» - инстинктов народа, «атмосферу безнаказанных преступлений», что не способствует воспитанию гражданина, - утверждал писатель. Между тем, по мнению Горького, одной из самых первостепенных задач социальной революции является очищение душ человеческих, «смягчение жестокости» и избавления от чувства ненависти, «облагораживание отношений». Чтобы осуществить эту задачу, есть только один путь — путь культурного воспитания. Однако в революционной России писатель наблюдал нечто прямо противоположное, а именно: «хаос возбуждённых инстинктов», ожесточение политического противостояния, хамское попрание достоинства личности, уничтожение художественных и культурных шедевров. Во всём этом Горький винил в первую очередь новые власти, которые не только не препятствовали разгулу толпы, но даже провоцировали её. Революция «бесплодна», если «не способна... развить в стране напряжённое культурное строительство», — предупреждал автор «Несвоевременных мыслей» и выдвигал лозунг: «Граждане! Культура в опасности!»

В своих статьях Горький подвергает резкой критике вождей революции: Ленина, Троцкого, Зиновьева, Луначарского и других. Обвинение в аморальности — это самое главное обвинение, которое Горький бросает в лицо новой власти. Главное же проявление аморальности большевиков Горький видит в их отношении ко всему народу как к объекту гигантского эксперимента, «материалу для бесчеловечного опыта», из которого «фантазёры и книжники хотят создать новое социалистическое государство». «Несчастную Русь” они “тащат и толкают на Голгофу, чтобы распять её ради спасения мира».

В середине 1918 года меньшевистская газета «Новая жизнь», опубликовавшая «Несвоевременные мысли», была закрыта. В годы гражданской войны Горький продолжал остро критиковать советскую власть, называя «варварством» и «истреблением лучшего мозга страны» репрессии против научной интеллигенции. Его отношения с новой властью стремительно обострялись, и в 1921 г. под предлогом лечения писатель покинул Россию.

В то же время у Советов были и сторонники, видевшие в большевиках некую новую «очистительную» силу, способную направить Россию по пути обновления. Наиболее активно поддерживали большевистскую революцию представители «левых» течений в искусстве. Среди ярких примеров принятия Октября – В. Маяковский, В. Брюсов, А. Блок, Д. Бедный, В. Мейерхольд, Е. Вахтангов, А. Таиров, К. С. Малевич и другие. Их одобрительное отношение к революции зафиксировано не только в произведениях, дневниках и т.п., но и в факте сотрудничества с новой властью и работе в различных структурах при Наркомпросе.

Однако, по мнению многих историков, наиболее многочисленной была группа интеллигенции, занимавшая позицию невмешательства и выжидания. Это объяснялось тем, что, с одной стороны, большинство интеллигенции в прошлом не принимало политику самодержавия и было разочаровано политикой Временного правительства, с другой стороны, его пугала разрушительная стихия большевистской революции. «Завоевать», прежде всего, эту часть интеллигенции и предстояло большевикам. Методы достижения этой цели были разнообразны – от продолжавшихся репрессивных акций до использования морального и материального стимулирования: повышение заработной платы, введение академических пайков для крупных ученых, учреждение званий и проч. Но интеллигенция шла на сотрудничество с властью, руководствуясь не только экономической необходимостью, интересами элементарного выживания в тяжелейших условиях. Для многих деятелей образования, науки, искусства превыше всего стояла не политика, а профессиональная деятельность вне зависимости от существующего политического строя.

Однако решающую роль в эволюции отношения интеллигенции к Советской власти сыграли изменения в политическом курсе, произошедшие в начале 1920-х гг. Переход к новой экономической политике, сопровождавшийся относительной либерализацией всех сфер общественной жизни, был воспринят в интеллигентской среде как начало эволюции власти в направлении к демократии. Наиболее ярким выражением подобных настроений стало идейное течение, получившее название «сменовеховство». Название ему дал сборник «Смена вех», вышедший в Праге в 1921 г. (в 1921-22 гг. в Париже выходил журнал с таким же названием). В нем были опубликованы статьи Ю. В. Ключникова, Н. В. Устрялова, А. В. Бобрищева-Пушкина, С. С. Лукьянова, Ю. Н. Потехина, С. С. Чахотина, в основном членов кадетской партии, во время революции и гражданской войны занимавших активную антибольшевистскую позицию и выступавших на стороне Белого движения. Осознав, что непримиримая политическая борьба может привести к уничтожению российской государственности, приоритетной они провозгласили идею сильного государства. Лидеры «сменовеховства» считали бесперспективным продолжение вооруженной борьбы с большевиками и призывали к ее прекращению. Они принимали сам факт случившейся в России революции, признавали ее национальный характер и утверждали, что в сложившихся условиях гарантировать устойчивость новой России может только партия большевиков с ее железной дисциплиной и сформировавшимся государственно-организационным опытом. «Сменовеховцы» полагали, что проводимая большевиками внутренняя и внешняя политика во многом соответствует национальным интересам страны, а значит, с новой властью необходимо сотрудничать и поддерживать ее во имя возрождения России. НЭП же рассматривался ими, как начало эволюции советского строя в сторону восстановления либерально-буржуазных порядков.

Призыв к сотрудничеству с Советской властью ни в коей мере не означал, что «сменовеховцы» принимают и разделяют идеологию этой власти. «Нигде и никогда, - заявляли они, - мы не говорили, что нашим идеалом является диктатура пролетариата, а тем более диктатура коммунистической партии. В ней мы видим лишь исторический, неизбежный, но от того не менее тягостный этап в развитии государственного бытия России». В то же время они полагали, что по мере преодоления послереволюционного хаоса, страна будет постепенно освобождаться от диктатуры, народ будет приобщаться к государственному творчеству, что может привести к становлению демократического государства.

Выступление авторов «Смены вех» вызвало широкий резонанс в среде интеллигенции как в эмиграции, так и в самой России. В кругах эмиграции «сменовеховство» не встретило широкой поддержки и понимания. Многие лидеры политической эмиграции, по-прежнему придерживавшиеся идеи непримиримой борьбы с Советами, пытались изобразить «сменовеховцев» как предателей, отступников от идеалов демократизма во имя собственных шкурных интересов. И все же, для некоторых эмигрантов, принявших идеологию «сменовеховства», его идеи стали основанием для возвращения в Россию.

Более широкую поддержку идеология «Смены вех» нашла среди интеллигенции самой Советской России, получившей разумную концепцию примирения свободы мысли и творческой жизни и необходимости сотрудничества с властью.

Отношение большевиков к «сменовеховству» было неоднозначным. С одной стороны, его призыв к сотрудничеству с Советской властью был полезен и способствовал привлечению новых специалистов к работе в хозяйственных, научных и других организациях. С другой, большевиков настораживали предсказания «сменовеховцев» об эрозии советской власти и ее эволюции в сторону буржуазности. Поэтому первоначально эмигрантов, готовых служить Советской власти, охотно брали на работу в советские учреждения за границей, разрешали возвращаться на родину. В Советской России было разрешено издание сменовеховского журнала «Новая Россия». Однако вскоре течение стало квалифицироваться как враждебное и с 1926 г. попало под официальный запрет. Надежды интеллигенции на примирение с властью на компромиссных условиях не сбылись.

Несмотря на некоторые уступки по отношению к интеллигенции в 1920-е гг., большевики по-прежнему исповедовали классовый, утилитарный подход к ней. Наиболее красноречиво это выразил Н. И. Бухарин в дискуссии о судьбах русской интеллигенции 1923-1925 гг.: «Нам необходимо, чтобы кадры интеллигенции были натренированы идеологически на определенный манер. Да, мы будем штамповать интеллигентов, будем вырабатывать их, как на фабрике».

В целом политика большевиков по отношению к интеллигенции в 1920-е гг. отличалась противоречивостью. Наряду с попытками установления с ней диалога продолжались репрессии. В 1921 г. за участие в контрреволюционном заговоре по вымышленному делу «Петроградской боевой организации» были расстреляны поэт Н. Гумилев, профессора В. Таганцев, М. Тихвинский, Н. Лазаревский, скульптор С. Ухтомский. Летом и осенью 1922 г. была осуществлена операция по отстранению от работы и высылке за рубеж или в отдаленные районы страны инакомыслящих деятелей науки и культуры, вошедшая в историю как «философский пароход». По мнению современных историков, истинной причиной осуществления этой акции была неуверенность партийного руководства в своей способности удержать власть после окончания Гражданской войны, опасение, что послабления в экономической сфере в связи с введением нэпа вызовет всплеск требований о демократизации политической жизни, а, следовательно, создаст угрозу существующему режиму. В этих условиях некоторую демократизацию экономических отношений большевики решили сопроводить «закручиванием гаек» в отношении любого инакомыслия. Проявлением этой политики стало и подавление массовых крестьянских выступлений, и наступление на Православную церковь в рамках кампании по изъятию церковных ценностей, но в первую очередь искоренение оппозиционных настроений среди наиболее образованной и критически мыслящей части общества – интеллигенции.

Замысел этой кампании начал вызревать у лидеров большевиков еще зимой-весной 1922 г., когда они столкнулись с массовыми забастовками профессорско-преподавательского состава вузов, оппозиционностью 2-го Всероссийского съезда врачей и прочими проявлениями инакомыслия в интеллигентской среде. Инициатором и автором идеи высылки представителей интеллектуальной элиты страны являлся сам Ленин. Непосредственная организационная работа по подготовке к высылке была возложена на ГПУ. В помощь органам в важнейших государственных учреждениях страны, в том числе наркоматах и университетах еще с 1921 г. создавались «бюро содействия» работе ВЧК – ГПУ, члены которых из числа партийных и советских руководителей собирали информацию об антисоветских элементах.

Первыми за границу в июне 1922 г. были отправлены находившиеся в ссылке в Тверской губернии известные общественные деятели, бывшие руководители Всероссийского комитета помощи голодающим С. Н. Прокопович и Е. Д. Кускова. Тогда же по постановлению Политбюро была арестована и выслана в отдаленные голодающие губернии группа врачей. В конце июля были произведены аресты ученых Московского археологического института, арестован бывший лидер партии трудовиков экономист А. В. Пешехонов. Основная репрессивная акция была проведена 16-18 августа 1922г., когда в тюрьмы ГПУ либо под домашний арест был заключены известнейшие философы, историки, правоведы, писатели, экономисты, математики, инженеры, деятели кооперативного движения, врачи. С арестованных были взяты две подписки: обязательство выехать за границу за свой или за казенный счет и не возвращаться в советскую Россию под угрозой применения высшей меры наказания за самовольное возвращение. Исключение было сделано для врачей, которые подлежали высылке не за границу, а в голодающие губернии для спасения гибнущего населения и борьбы с эпидемиями. Ряд арестованных, таких как Н. Д. Кондратьев, И. И. Куколевский, Л. Н. Юровский, были освобождены от высылки по ходатайству ответственных лиц и «как полезные для народного хозяйства». И все же в окончательном списке подлежащих административной высылке лиц оказались, по разным оценкам, от 200 до 500 ярчайших представителей российской культуры. Среди них, прежде всего, цвет гуманитарной интеллигенции России – философы, социологи, историки Н. А. Бердяев, С. Л. Франк, С. Е. Трубецкой, П. А. Ильин, Б. П. Вышеславцев, Л. П. Карсавин, Н. О. Лосский, А. А. Кизиветтер, П. А. Сорокин, Ф. А. Степун и другие.

В центре внимания политики большевиков были не только взаимоотношения со старой, так называемой «буржуазной интеллигенцией», но и подготовка новой, социалистической интеллигенции – выходцев из рабочей среды. Создание кадров новой интеллигенции осуществлялось как путем подготовки специалистов в вузах и техникумах (о чем говорилось ранее), так и путем выдвижения выходцев из рабочего класса и крестьянства, главным образом, членов коммунистической партии, на руководящую работу в партийно-государственные и хозяйственные органы. Большинство выдвиженцев имело крайне низкий уровень образования. Поэтому с целью их обучения создавались специальные краткосрочные курсы, система совпартшкол, коммунистических университетов. По мере того, как расширялись ряды новой интеллигенции, отпадала необходимость в широком привлечении к сотрудничеству с властью «буржуазных» специалистов, что стало одной из причин усиления «спецеедства» в конце 1920-х гг.

Рубеж 1920-1930-х гг. ознаменовался ужесточением политики власти по отношению к интеллигенции. Политика большого индустриального скачка сопровождалась срывом плановых показателей, обострением ситуации на производстве, колоссальными социальными издержками и падением уровня жизни населения. Вину за провалы и неудачи социально-экономической политики партийное руководство решило переложить на «вредителей» из числа «классовых врагов». Растущее недовольство народа социально-экономическими трудностями власть сумела направить в русло «спецеедства», инициировав ряд процессов над интеллигенцией. Роль громоотвода должен был сыграть «Шахтинский процесс» (1928 г.), по которому проходили инженеры и техники Шахтинского района Донбасса.

«Шахтинское дело» было инспирировано полномочным представителем ОГПУ по Северному Кавказу Е. Г. Евдокимовым. «Выйдя» непосредственно на Сталина, Евдокимов представил аварии, часто случавшиеся на шахтах треста «Донуголь», как результат деятельности нелегальной контрреволюционной вредительской организации, состоящей из старых, дореволюционных технических специалистов. Перед группой следователей, занимавшихся этим делом, была поставлена задача любой ценой добиться от обвиняемых «чистосердечных признаний» и придать делу общегосударственный характер. Применялось физическое воздействие, запугивание и угрозы репрессий в отношении семьи. Такими методами добывались признания в умышленном вредительстве, в организации взрывов на шахтах, в закупке ненужного импортного оборудования, нарушении техники безопасности, законов о труде, в преступных связях с бывшими владельцами донецких шахт – русскими и иностранным капиталистами, с иностранной военной разведкой, о планах переброски из-за границы оружия для членов контрреволюционной организации и повстанческих отрядов в казачьих районах. Вещественных доказательств суду представлено не было. Зато обвинительное заключение обрисовало многоуровневую систему вредительства, направляемого из-за границы. «Вредители» якобы действовали в руководстве угольной отраслью в ВСНХ, в руководстве треста «Донуголь», в рудоуправлениях и на шахтах.

Более чем за два месяца до завершения следствия и начала суда развернулась пропагандистская подготовка показательного процесса. В передовых статьях «Правды» и «Известий», в выступлении Сталина на собрании партактива Москвы существование «контрреволюционной организации» буржуазных специалистов преподносилось как доказанный факт.

Заседания Специального судебного присутствия Верховного суда СССР по «Шахтинскому делу» состоялись в мае-июне 1928 года в Москве под председательством А. Я. Вышинского и продолжались 41 день. В зале присутствовали делегации трудящихся, мимо здания проходили тысячи демонстрантов с лозунгами, требуя сурового наказания преступников. Несмотря на проведенную следователями подготовку, на суде некоторые из подсудимых признали только часть предъявленных обвинений, другие полностью их отвергли; были и признавшие себя виновными по всем статьям обвинения. Суд оправдал четверых из 53 подсудимых, четверым определил меры наказания условно, девять человек – к заключению на срок от одного до трех лет. Большинство обвиняемых было осуждено на длительное заключение – от четырех до десяти лет, 11 человек были приговорены к расстрелу (пять из них расстреляли, а шести ЦИК СССР смягчил меру наказания).

После завершения процесса понятие «шахтинцы» стало использоваться в прессе и в политических документах как имя нарицательное для обозначения так называемых «вредителей», а наступление на интеллигенцию продолжилось с еще большим размахом. «Нельзя считать случайностью так называемое «шахтинское дело», - говорил Сталин на пленуме ЦК в апреле 1929 г. – «Шахтинцы» сидят теперь во всех отраслях нашей промышленности. Многие из них выловлены, но далеко еще не все выловлены. Вредительство буржуазной интеллигенции есть одна из самых опасных форм сопротивления против развивающегося социализма. Вредительство тем более опасно, что оно связано с международным капиталом. Буржуазное вредительство есть несомненный показатель того, что капиталистические элементы далеко еще не сложили оружия, что они накопляют силы для новых выступлений против Советской власти». Инициированная сверху кампания «спецеедства» активно поддерживалась и снизу. В массах разжигались настроения недоверия и подозрительности по отношению к старой интеллигенции.

Сразу после «Шахтинского процесса» в 1928 г. в стране были произведены аресты, захватившие работников Наркомата путей сообщения. Главных обвиняемых не удалось подготовить к открытому процессу, аналогичному «Шахтинскому», и весной 1929 г. они были расстреляны.

Очередные громкие процессы готовились ОГПУ после ареста в 1930 г. трех групп крупных специалистов. Первая включала верхушку инженерии и ученых, вторая – известных аграрников – служащих Наркомфина и Наркомзема, третья – бывших членов партии большевиков, работавших в Госплане, ЦСУ и других хозяйственных и научных учреждениях. Соответственно ОГПУ сфабриковало дела трех антисоветских подпольных партий: «Промпартии», «Трудовой крестьянской партии» и «Союзного бюро ЦК РСДРП (м)». За ходом следствия внимательно следил и давал свои указания сам Сталин.

В ноябре 1930 г. газета «Известия» опубликовала обвинительное заключение по делу «Промпартии». В нем указывалось, что за истекшие два года усилиями ОГПУ был раскрыт ряд вредительских организаций, действовавших под руководством единого руководящего центра. Констатировалось существование контрреволюционной организации, называвшей себя «Промышленной партией», объединявшей в единую организацию все отдельные вредительские организации по различным отраслям промышленности и действовавшей не только по указаниям международных организаций бывших русских и иностранных капиталистов, но и в связи и по прямым указаниям правящих сфер и генерального штаба Франции по подготовке вооруженного вмешательства и свержения Советской власти. Главой «Промпартии» был объявлен директор Теплотехнического института, член Госплана и ВСНХ профессор Л. К. Рамзин, ее членами А. А. Федотов, С. В. Куприянов, В. А. Ларичев, профессор Н. Ф. Чарновский, а также некоторые специалисты, уже осужденные по «Шахтинскому делу». Процесс по делу «Промпартии» состоялся в ноябре-декабре 1930 г. Рамзин и остальные четверо подсудимых были приговорены к расстрелу, замененному десятью годами заключения. В 1936 г. Рамзина освободили по амнистии, а в 1943 г. за выдающиеся научные изобретения ему была присуждена Сталинская премия. Многие осужденные по этому делу также вскоре были амнистированы.

Кроме основного дела были сфабрикованы также отраслевые дела «Промпартии» о вредительстве в угольной, нефтяной, лесной, электротехнической, энергетической, цементной, текстильной промышленности, в металлопромышленности, в Наркомате путей сообщения и др.

На процессе «Промпартии» прозвучали обвинения в адрес арестованных по делу «Трудовой крестьянской партии» Н. Д. Кондратьева, А. В. Чаянова, Н. П. Макарова, Л. Н. Литошенко и других. Готовился новый политический процесс, который, однако, не удалось сделать открытым по причине того, что главные фигуранты дела отвергли предъявленные им обвинения. Согласно обвинительному заключению, лица, проходившие по делу, были признаны виновными в том, что входили в состав нелегальной «Трудовой крестьянской партии», ставившей своей целью свержение Советской власти и создание буржуазно-демократической республики. Им также вменялось в вину проведение вредительства в различных отраслях сельского хозяйства, связь с руководителями контрреволюционных организаций, вербовка в контрреволюционную организацию специалистов сельского хозяйства, а также преступная связь с иностранными гражданами. В январе 1932 г. обвиняемые по делу ТКП были приговорены к заключению сроком от 3 до 8 лет, однако в 1937-38 гг. многие из осужденных, в том числе А. В. Чаянов и Н. Д. Кондратьев, были расстреляны. Дело Трудовой Крестьянской партии было пересмотрено лишь в 1987 г., проходящие по нему лица реабилитированы.

Кондратьев Н. Д. Чаянов А. В.

Широкая кампания спецеедства, сопровождавшая эти политические процессы, нанесла серьезный удар по кадрам специалистов, руководящим и инженерно-техническим работникам, губительно отразилась на состоянии промышленности. В связи с этим в годы второй пятилетки была предпринята попытка реабилитации «буржуазных» специалистов и перевода их из разряда «социально-чуждых» элементов в разряд «активных строителей коммунизма»: были официально осуждены репрессии против инженерно-технических работников, предприняты меры по улучшению их материально-бытового положения, отменены ограничения при поступлении в вузы для их детей. Часть ранее осужденных специалистов была реабилитирована. Однако репрессии против интеллигенции не прекращались, и во второй половине 1930-х гг. она вновь стала одним из главных объектов «большого террора», унесшего жизни тысяч деятелей науки и культуры.

За два десятилетия Советской власти произошли коренные изменения в составе отечественной интеллигенции. В результате резкого расширения подготовки специалистов численность интеллигенции быстро росла, особенно это касалось инженерно-технических работников. Изменились источники ее формирования и ее социальный облик. К концу 1930-х гг. новые пополнения специалистов, подготовленные за годы Советской власти, составляли 80-90% от общей численности этого социального слоя. Большинство интеллигенции по своему происхождению было связано с рабочим классом и крестьянством. Признавая позитивную сторону демократизации путей формирования интеллигенции, что стало главной причиной роста ее численности, все же необходимо отметить явное снижение ее качественных характеристик, уровня образованности и культуры, утрату многих традиционных черт российской интеллигенции.

Вопросы для закрепления:

1. Охарактеризуйте отношение российской интеллигенции к Советской власти в 1917г. Как и в связи с чем оно изменялось в последующие годы?

2. Как видели теоретики большевизма место и роль интеллигенции в социалистическом обществе?

3. В чем заключалось противоречивость политики Советской власти по отношению к интеллигенции в 1920-е гг.?

4. Чем объяснить усиление спецеедства и всплеск репрессий против интеллигенции на рубеже 1920-1930-х гг.? Почему сталинские репрессии в первую очередь затронули ряды старой интеллигенции?

5. В чем заключалась противоречивость процесса формирования советской интеллигенции? Как изменился облик отечественной интеллигенции к концу 1930-х гг. в сравнении с дореволюционным периодом?

Рекомендуемые источники.

1. В жерновах революции: российская интеллигенция между белыми и красными в пореволюционные годы: сб. документов и материалов. – М., 2008

2. Власть и художественная интеллигенция. Документы ЦК, ВЧК о культурной политике. 1917-1953. – М., 1999

3. Горький М. Несвоевременные мысли. – М., 1991

4. Короленко В. Г. Письма к Луначарскому. // Новый мир, 1988, № 10

5. Луначарский А. В. Об интеллигенции: Сб. статей. – М., 1923

6. Судьбы русской интеллигенции. Материалы дискуссий 1923-1925 гг. – Новосибирск, 1991.

Рекомендуемая литература:

1. Байрау Д. Интеллигенция и власть: советский опыт // Отечественная история, 1994, № 2.

2. Галас М. Л. Разгром аграрно-экономической оппозиции в начале 1930-х

годов: дело ЦК Трудовой Крестьянской партии // Отечественная история,

2002, № 5.

3. Галин С. А. Отечественная культура XX века: Учебное пособие для вузов. – М., 2003

4. Геллер М. С. Первое предостережение – удар хлыстом // Вопросы философии, 1990, № 9.

5. Главацкий М. Е. «Философский пароход»: год 1922: историографические этюды. – Екатеринбург, 2002.

6. Казанин И. Б. Забытое будущее: Советская власть и российская интеллигенция в первое послеоктябрьское десятилетие. – Волгоград, 2001.

7. Квакин А. В. Идейно-политическая дифференциация российской интеллигенции в период нэпа (1921-1927) – Саратов, 1991.

8. Квакин А. В. Октябрьская революция и идейно-политическое размежевание российской интеллигенции: теоретико-методологические, источниковые, историографические аспекты. – Саратов, 1989.

9. Куманев В. А. 30-е годы в судьбах отечественной интеллигенции. – М., 1991.

10. Макаров В. Г., Христофоров В. С. Пассажиры «философского парохода» (Судьбы интеллигенции, репрессированной летом – осенью 1922г.) // Вопросы философии, 2003, № 7.

11. Панарин А. С. Российская интеллигенция в мировых войнах и революциях XX века. – М., 1998

12. Русская интеллигенция: история и судьбы / отв. Ред. Д. С. Лихачев / - М., 1999.

13. Советская интеллигенция. Краткий очерк истории. 1917-1975. – М., 1977

14. Соскин В. Л. Российская советская культура (1917 – 1927 гг.): Очерки социальной истории. – Новосибирск, 2004.

15. Соскин В. Л. Современная историография советской интеллигенции. – Новосибирск, 1996.

Дата добавления: 2018-06-01; просмотров: 4815; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

⇐ Предыдущая 3 4 5 6 7 8 91011 12 Следующая ⇒

Мы поможем в написании ваших работ!