Добрыня Никитич и Алёша Попович

 

 

Честна вдова, Офимья Александровна,

От свово мужа роднаго, Микиты Алёксеича,

Оставалось от него что чадо милое,

Чадо милое - единое,

Что Добрынюшка Микитович!

Как задумал он поехать во чисто поле,

Во чисто поле, на болыпу дороженьку.

Как уговариват его честна вдова,

Честна вдова, Офимья Александровна,

Как свое дитя ли, чадо милое,

Чадо милое - единое,

Что Добрынюшку Микитича:

- Не покидай меня, честну вдову,

Что Офимью Александровну;

Не оставляй свою жену младу,

Что Настасью Тимофеевну,

И своих ты малых детушек,

Малых детушек - лебёдушек! -

И спроговорит Добрынюшка Микитович:

- Ай же ты, родитель моя матушка,

Честна вдова, Офимья Александровна,

На что ж ты меня, матушка, безчастна, спородила,

Не учасью - таланом меня ты наделила?

Ты бы, матушка, меня-то спородивши,

Ты бы учасью - таланом да не обделила!

И как же мне, честна вдова, Офимья Александровна,

Как же мне не заступиться за родных своих,

За родных собратиев - сердцу близкиих?..

За своих собратиев, за весь белый свет?..

Вот, родитель матушка, глупый мой ответ.

Как наехали поганы люди, супостатные,

Они режут, бьют моих собратиев...

Не сидится здесь мне без работушки,

Им помочь идти - одна заботушка,

Заботушка моей ли буйной вот головушки! -

Надевает тут Добрынюшка Микитович

Как свое-то платье самоцветное,

Свои латы он железныи,

Свои поручи, что медныи,

  Чтобы пулей-то его не пробивало,

Чтобы сердце молодецко не дрожало.

Не трава-ковыль качается -

Богатырь перед родитель матушкой склоняется.

На булатный нож свой опирается:

- Уж ты бласлови, родима моя матушка,

Что свое дитя ли милое,

Дитя милое - единое!

Ты на гибель ли да бласлови всех супостатовьев,

На защиту - что собратовьев!..-

Тут с колен он поднимается,

На перёное крылечко опирается.

Вот выводят что коня-то добраго,

Его Бурушку косматова;

Он к коню ли приближается,

На четыре стороны он поклоняется:

- Ай же ты, мой добрый конь,

Ретивой ли Бурушка, косматый мой,

Ты служи мне верой-правдою,

А в свободно времечко - утехою! -

На коня кладет он потнички-то мягкие,

А на поднички кладет седелечко черкальское;

Он подтягиват двенадцать крепких подпругов,

А подпруги-то те были все шелковыи,

Что не ради-то красы, а ради крепости,

Чтоб могли могучаго богатыря снести.

Тут в свой дом он ворочается,

Господу чтоб богу помолитися,

На четыре стороны родным всем поклонитися,

А особину поклон - честной вдове,

Что родитель своей матушке.

И спроговорит ли молода жена, Настасья Тимофеевна:

- А когда ж тебя домой-то ждать, надёжа наш,

Что надёжа ли, Добрыня сын Микитович? -

И спроговорит Добрыня сын Микитович:

- Как не милая б была семья мне, не любимая,

Так казнил бы буйну твою я голову

За твои за речи не умильныя!

Проживи-тко, молода жена, Настасья Тимофеевна,

Проживи-тко без Добрынюшки Никитича ты шесть годов.

Если через шесть годов домой не буду я,

Хошь - вдовой живи, а хошь - замуж пойди,

Хошь - за боярина, не хошь - то за крестьянина,

Хошь - за купца пойди ты за богатаго,

За домовитаго и тароватаго,

А не ходи ты лишь за братца моего крестоваго,

За смелаго Алёшу за Поповича...-

Как прошло тому времечки ровно шесть годов,

Как тут стал нахаживать князь стольный киевский,

Как он стал тут подговаривать

Молоду жену, Настасью Тимофеевну,

За смелаго Алёшу за Поповича.

И спроговорит что молода жена, Настасья Тимофеевна:

- Я исполнила-то его заповедь уж ровно шесть годов,

Я еще ее исполню шесть годов, шесть долгиих веков! -

День за день идет - и как трава ростет,

Неделя за неделю - как вода течет:

Как прошло тому ли времечку двенадцать лет

Со Добрыни-то Микитича да со большой войны,

Со большой войны, да со чиста поля.

Стал опять тут стольный князь нахаживать,

Молоду жену так подговаривать,

Женский разум так обманывать:

- Нету в живности Добрынюшки Микитича,

Во чистом поли он с неприятелем съезжалися,

Крепку грудь о грудь оны бивалися;

Сорубил враг буйную головушку,

Поташшил Добрыню в плон Микитича;

Его Бурушка себе тогда он взял -

Не видать ти боле-то Добрыни, жене верноей,

Не слыхать его и речи молодецкоей! -

Пораздумалась Настасья Тимофеевна:

- Нет ни весточки, ведь нет ни грамотки,

Ничего-то нет мне от Добрынюшки Микитича...-

Понаумилась день за день молода жена,

Молода жена Настасья Тимофеевна,

И решила за Алёшу за Поповича

Идти замуж, что за смелаго за братьица.

Слезно плакала честна вдова Офимья Александровна:

Унимала что невестушку свою любимую,

Молоду жену Настасью Тимофеевну:

- Не ходи-тко ты за смелаго Алёшу за Поповича,

Уж пождем еще два годика

Мы Добрынюшку Микитича -

Ты свово мужа, я сыночека,

Что сыночека любимаго,

Моего дитя единаго.-

Не послушалась Настасья Тимофеевна

Что честной вдовы Офимьи Александровны.

Они сделали почестен славный пир,

Как пошла она за смелаго Алёшу за Поповича.

Как шел пир да найвеликоий,-

Был сам князь да стольный киевский,

Все князья тут были и бояре все,

Все купцы - что найбогатыи

Как на том честном да на пиру.

А в то время приехал посол

Ко честной вдове Офимье Александровне.

Приезжает-то детина незнакомый,

Он челом бьет - низко кланяется:

- Ты-ко здравствуй-то, честна вдова,

Что честна вдова Офимья Александровна;

Ат-ко, где-ко у тебя любимая семья,

Любимая семья, молода невестушка,

Что невестушка, Настасья Тимофеевна? -

И спроговорит честна вдова Офимья Александровна:

- Ай же ты, детинушка - холопышко,

Коли было б у тебя-то красно солнышко,

Не смеялся б ты над домом над моим вдовиныим,

Над моим житьем-бытьем сиротскиим!

Закатилось мое красное ли солнышко,

Закатается теперь и ясный месюшко -,

Что невестушка моя любимая,

То Добрынюшки жена родимая...

Как замуж пошла Настасья Тимофеевна

За свово за братца крестнаго,

Что за смелаго Алёшку за Поповича! -

И спроговорит детинушка - холопышко:

- А коль в живности Добрынюшко Микитович?! -

И просил он свое платье скоморошино

И гусёлышка свои яровчаты...

Он поедет на почестен пир,

Что ко смелому Алёше ко Поповичу.

Подает ему Офимья Александровна

Со испугу цвётно платье скоморошино,

Подает, сама-то оглядается

И холопышкиной смелости дивляется.

Тут оделся-то Добрынюшка Микитович

И поехал на честной на пир

Что ко смелому Алёше ко Поповичу.

Он приходит во высок терем:

Поразставлены столы дубовые,

Поразсажены честны что гостюшки,

Все места вокруг стола призабраны.

Поразставлены все яства-то сахарныя,

А и пивства все боярския медвяныя.

Тут гостям челом Добрыня бьет,

Бьет челом он, кланятся;

Особину поклон он стольнику,

Стольному-то князю киевскому.

И спроговорит Добрынюшка Микитович:

- Тут уж нет ли мне-ко места-местечка,

За столом мне места за дубовыим? -

Отвечат тут князь да стольный киевский:

- У нас мёстечки-то, вишь, все заняты,

Все места гостями принасажены;

Тебе местечко на печеньке да на муравленной! -

И спрогбворит Добрынюшка Микитович:

- Тако ль молвишь, стольный князе киевской?!

Мне-ко местечко зде да повыше всех,

Мне-ко место-местечко получше всех! -

И все гости на пиру да наедалися,

Допьяна оны все напивалися.

И все тут да порасхвастались:

Иной хвастает житьем-бытьем,

Иной хвастает златой казной;

Умный хвастает отцом да матушкой,

А безумный - молодой женой!

Стал как втупоры Добрынюшка Микитович

По гусёлышкам подрачивать,

По струнам-то пальчики поваживать:

Все-то гости звеселилися.

И спроговорит князь стольный киевский:

- Вот тебе три местечка любимыя:

Перво местечко - что подле-то меня,

Друго местечко - что супротив меня,

Третье место-местечко - где хошь садись! -

И сел Добрынюшка Микитович

Что супротив Настасьи Тимофеевны.

И спроговорит что стольнику он киевскому:

- Налей-ко ты мне чару зелена вина! -

А в эту ли он чару зелена вина

Спустил свой золотой обручный перстень,

Которым со Настасьей Тимофевной обручалися.

Ту подносит чару он Настасье Тимофевне:

- Ты бери-ко чару ту единой-то рукой,

Уж ты пей вино единым духом:

Выпьешь до дна - увидаешь доста!

А не выпьешь до дна - не увидишь добра.-

И взяла она чару единой рукой,

Выпивала вино что единым-то духом

И увидала на дне золотой перстенек,

Которым обручались оны со Добрынюшкой.

И стал Добрыня Микитич выспрашивать:

- Кто ж из вас Настасью Тимофевну подговаривал

За смелаго Алёшу за Поповича? -

И все гости тут да изумлялися,

Друг на друга оглядалися:

Тут больший-то туляется за средняго,

А средний-то туляется за младшаго,

А у младшаго-то и ответа нет!

Тут вставала молода жена Настасья Тимофеевна,

Что вставала-то она на резвы ноженьки,

Чрез дубовой стол она перескочила

И поклонилася Добрынюшке Микитичу,

И во всем она ему да тут спокаялась.

Все-то гости с пира разбежалися,

А стольный сам князь киевский

Во Микитину во вотчину ушел.

Все-то рады, кого бог унес!

И взял Добрыня тут Никитович,

Взял Алёшу за жёлты кудри,

Повытащил его из-за дубова стола,

Да и метнул его он о дубовый пол.

Таскал он, что хотел, сам приговаривал:

- Всякий-то чорт, то правда, женится,

Да не всякому-то женитьба удавается,

Как удавалася Алёшеньке Поповичу,

Мому смелому что братцу ли крестовому...

Как не дивую я разуму женскому,

Дивую я псу милитеньскому!..

 

 

ПРИМЕЧАНИЯ

 

Об огромной популярности былины о неудавшейся женитьбе Алеши Поповича красноречиво свидетельствует такой факт: ни одно произведение устного народного творчества не имеет такого количества записей и вариантов, как это,- их более трехсот.

 

Среди них публикуемый вариант знаменит еще и тем, что записан он от Ирины Андреевны Федосовой. Той самой, чьи плачи составили три тома "Причитаний Северного края" Е.В. Барсова, чьи выступления слышали Н.А. Римский-Корсаков, Ф.И. Шаляпин, А.М. Горький, не раз писавшие о ней. "Неподражаемо прекрасно,- вспоминал Федор Шаляпин,- "сказывала" эта маленькая старушка с веселым детским лицом о Змее Горыныче, Добрыне, о его "поездках молодецких", о матери его, о любви. Предо мною воочию совершалось воcкрешение сказки, и сама Федосова была чудесна, как сказка". Исполнение этой же самой былины - о Добрыне Никитиче, "о его "поездках молодецких", о матери его, о любви" подробно описано А. М. Горьким в "Жизни Клима Самгина": "...с эстрады полился необычайно певучий голос, зазвучали веские, старинные слова... Старая женщина из Олонецкого края сказывала о том, как мать богатыря Добрыни прощалась с ним, отправляя его на богатырские подвиги. Самгин видел эту дородную мать, слышал ее твердые слова, за которыми все-таки слышно было и страх, и печаль, видел широкоплечего Добрыню: стоит на коленях и держит меч на вытянутых руках, глядя покорными глазами в лицо матери".

 

Текст публикуется по изданию: {Агренева-Славянская О. X. Описание русской крестьянской свадьбы. Тверь, 1889, ч. 3, с. 127 -135}.

 

В.И. Калугин

 

 

Князь Роман и Марья Юрьевна

 

 

Ишше было во городи во Царигради,

Ишше жил-то Роман да князь Ивановиць;

Ай была-то кнегина-та Марья всё ведь Юрьевна.

Он ведь езьдил, Романушко, в дальни города,

Собирать-то он езьдил дани-пошлины;

Обратилсэ домой тольке ненадолго-то,

Опять прожил во гради тольке полмесеця;

Поежжаёт опять да во Большу землю,

Во Большу-то в земьлю-ту он за пошлиной.

Унимает Романушка молода жона,

Молода ево жона-то всё Марья Юрьевна: -

Ты не езьди, Роман-от князь, во Большу землю,

Очышшать-то не езди ты дани-пошлины,

Дани-пошлины ты ведь всё прошлогодныя,

Шьто за те ли за годицьки всё за прошлыя:

Мне ноцесь мало спалось, много во снях видялось:

У миня-то ведь будто да на правой руки,

Золотой-от перьстень у миня россыпалсо.-

А не слушает Роман-от да князь Ивановиць,

Он не слушает своей-то всё молодой жены,

Молодой-то жоны своей Марьи Юрьевны;

Отъезжает всё князь-от с широка двора.

Церез двои-ти было равно сутоцьки,

Со восточьню-ту было со стороноцьку

Да со славного-то синя солона моря

Там идёт-то три карабля всё цернёныих

Да приходят во гавань князю к Роману-то.

Выздымают они всё флаки шелковыя,

Да мостят-то всё мосты они дубовыя,

Настилают всё сукна-та одинцёвыя1).

Тут приходит поганое всё Идолишшо2),

Он приходит тут скоро к Роману-ту в полатушки,

Во полатушки приходит всё в белокаменны,

Он приходит со Васькой-то с Торокашком всё:

Ишше знает ведь Васька язык руськия.

Говорит-то ведь Васька да таковы реци:

- Ище где у вас Роман-от свет Ивановиць? -

Отвецяёт кнегина-та Марья Юрьевна:

- Как Роман-от у нас-то уехал во Большу землю,

Оцышшать же уехал-то дани-пошлины,-

Говорит-то ведь Васько-то таковы слова:

- Ты пойдём-ко, кнегина Марья Юрьевна,

Ты сними у мня товары с цёрных караблёй.-

Она стала-то всё у их выспрашивать:

- Шьто у тя товар-от на цёрных караблях? -

- У меня ведь товары-ти всяки-разныя:

Цёрны соболи у мня ведь есь сибирьския,

Ясны соколы у мня ведь есь заморьския,

Да шолки-ти у мня есь ведь всяки-разныя,

Ишше сукна у мня всяки-розноличныя,

Ишше всяки напитки, каки вам надобно.-

Набрала она много-то золотой казны,

Золотой-то казны берёт насцётну тут.

Говорят-то ей нянюшки-ти, матушки,

Говорят-то вси-ти её прислужники:

- Не ходи-косе, наша мила хозяюшка,

Ише та ли кнегина ты Марья Юрьевна!

Увезёт тебя Васька Торокашка-та,

Торокашка-та Васька-та сын Заморенин,

Увезёт он тебя-то ведь за синё море.-

Говорила она-то им таковы реци:

- Я не буду сидеть, с им розговаривать:

Откуплю скорё товары-ти вси заморьския.-

Говорят-то в глаза ему всё ведь нянюшки:

- Не торговать ты пришол, Васька,- воровать пришол!

Увезти хошь у Романа-та молоду жону,

Молоду-ту жону-ту да Марью Юрьевну.-

Потихошеньку Марьюшка всё сряжаитце,

Поскорёшеньку всё она собираитце;

Надевает на сибя-то она кунью шубу.

Ишше кунью-то шубоцьку, соболинную,

Да пошла-то она по мостам дубовыим,

Да идёт она по сукнам всё одинцёвыим;

Как стрецяёт ей Васька Торокашко-то,

Торокашка-та Васька сын Заморенин;

Он стрецят ей на палубу на хрустальнюю,

Он ведёт ей в каюту-ту красна золота;

Он нанёс ей товаров-то всяких-разныих,

Говорит он ей сам-то да таковы реци:

- Выбирай-ко в товарах-то, ты росматривай;

Я пойду-ту, схожу-ту скоро на палубу.-

Загледелась она-то да на товары-ти,

Забыла оманы-ти всё ведь Васькины,

Да не спомнила лукаства Торокашкова.

Говорил он потихоньку всё матросицькам:

- Постарайтесь вы, младыи всё матросики:

Не берите вы мостов, всё мостов дубовыих,

Не троните вы сукнов-то одинцёвыих,

Вы откуйте потихонецько якоря булатныя;

Увезём к царишшу мы Грубиянишшу,

Увезёмте-тко Марью-ту за его замуж.-

Сам уходит опеть скоро во каюту-ту.

Отковали они ведь якоря булатныя,

Подымали они-то ведь скоро тонки паруса.

Говорит-то кнегина-то таковы реци:

- Шьчо ты, Васька Торокашко ты сын Заморенин!

Ише шьчо у вас церьнён карабь пошевеливат? -

Говорил-то ведь Васька сын Заморенин:

- А припала-то с моря ведь всё погодушка;

Оттого же карабь у нас пошевеливат.-

Россчиталась за три-то цернёны карабли -

Да за те она товары за заморьския,

Да сама она с Васькой всё роспрошшаласе;

Как выходит на палубу на хрусталънюю,--

Ище мать родима своя-та да мила сторона!

Будто белы лебеди только злятывают.

Она тут-то ведь слёзно взяла заплакала:

- Уж ты гой еси, Васька ты, Торокашко ты,

Торокашко ты, Васька, да ты Заморенин!

Не торговать ты пришол, тольки воровать пришол.-

Как приходят к царишшу-ту Грубиянишшу.

Да заходят во гавань-то ко царишшу-ту,

Вызнимают на радости флаки шолковыя.

Недосуг тут царишшу-ту дообедывать!

Он ведь скоро бежит да в тиху гавань-то,

Он ведь скоро убират-то мосты дубовыя,

Он ведь скоро настилат да ковры новыя,

Да росшиты ковры были красным золотом;

Он ведь скоро заходит на церён карабь,

А берёт-то ей тотарин всё за праву руку,

Он за те ей за перьсни всё за злацёныя,

Ишше сам он, тотарин, всё усмехаитце:

- Уж я кольки по белу-ту свету не хаживал,-

Я такой тибя, красавица, не нахаживал.-

- Я хоть дам тибе, Васька всё Торокашко ты,

Торокашко ты, Васька, да сын Заморенин,

Подарю за твою тибе за услугушку

Я-то три-то цернёных больших караблёй

Со всима я тибе со матросами.

Ты торгуй-ко поди цернёны вси карабли,

Ты поди-косе, Васька, на сибя торгуй.-

Уводил-то ведь всё да Марью Юрьевну

Во свои-ти полаты всё во царьския,

  Он поставил ведь стражу-ту кругом дому-то,

Он крепких-то везде да караульщиков,

Он задёрьгивал окошецька вси косисцяты

Он железною цястою всё решоткою.

Повелось-то на радости тут поцесён пир;

Напивалсэ царишшо-то всё поганое,

Напивалсэ допьяна он зелёным вином,

Напивалсэ, собака, он пивом пьяныим.

Как во ту ведь пору, всё было во то время,

Как молилась ведь Марьюшка богу-господу

Да прецистой царици-то богородици:

- Сохрани миня, спаси ты, боже, помилуй-ко

От того-то от тотарина от поганого;

Уж ты дай мне, господи, путь-то мне способную

Хоть бы выйти на широку светлу улицю.

Я скоцю лучше, я пойду на Почай-реку,

Ухожусь лучше пойду от своих я рук! -

Не згленётце поганому-ту татарину;

Скоро заспал тотарин-от Грубиянишшо,

Он крепким-то сном заспал всё богатырьским-то.

Как по божьей-то было всё по милости,

Да по Марьюшкиной было всё по уцести:

Напились-то тотара-та, вси ведь заспали.

Как выходит она всё до караулшицьков,

Да дават им горсьём она красна золота;

Ишше вси-ти ей скоро пропускают-то;

Да пошла-то она да богу молитце,

По широкой пошла по светлой улици,

По её-то было да всё по шьчасьицу:

Да слуцилось в то время всё в полноць-время;

Ишше спал-то царишшо ведь трои сутоцьки.

Не слезами идёт, больше уливаитце,

А питаитце всякима она фруктами;

Далеко она ушла у нас в трои сутоцьки;

Как приходит она всё ко Почай-реки:

- Мне скоцить мне-ка разве уж во Почай-реку,

Утонуть-то мне разве от своих же рук?

Не достанитце мое-то хошь тело белое

Всё тому-то ли хоть тотарину всё поганому.

Сохранил теперь осподь от его, помиловал.-

Обтирала свои она горюци слезы.

Под глазами - ведь лодоцька с перевошшиком;

Говорит перевошшик ей таковы реци:

- Ты садись скорё в мою-ту, кнегина, лодоцьку;

Я направлю тибя ведь на путь, на истину,

Я на ту тибя дорожоцьку на широкую.-

Как дават перевошшику красна золота.

- Мне не надоть твоё-то ведь красно золото.-

Перевёз-то он ей да стал невидимо;

Как открылась дорожоцька ей широкая.

Тут проснулсэ царишшо-то Грубиянишшо;

Рознимает скоро он книгу волшебную:

- Вы подите, возьмите - за Почай-рекой.-

Как пришли-то к Почай-реки послы посланы;

Да текёт славна матушка всё Почай-река,

В ширину-ту текёт река, текёт широкая,

В глубину-ту река очунь глубокая.

Говорят-то послы они таковы слова:

- Уж мы скажем царишшу всё Грубиянишшу:

Утонула, мы скажом, шьто во Почай-реки.-

 А приехал Роман-от ведь из Большой земли;

Он искал-то ведь ей да по всим городам;

Подошол он войной ведь под царишша-та,

Он прибил-то ведь со старого и до малого,

Самого-то царишша взял на огни сожёг;

Ишше Васька-то Торокашко да на убег ушол.

Ишше сам он воротилсэ он во свой же град,

Он во тот ведь во славной Ерусалим же град.

Да прошло тому времени всё три годицька;

Да на то ведь уж князь-от всё роздумалсэ:

- У мня нет теперь живой, видно, Марьи Юрьевны! -

Как прошло ведь тому времени ровно три года,

Как задумал женитьсе-то князь Роман Ивановиць;

Он сосватал себе тоже княженеську доць.

Он послал-то полёсьницька все полёсовать;

А полесьницёк был он ис простых родов,

Ис простых-то родов-то да был из бедносьти;

Он стрелять-то послал его гусей, лебедей,

Он пернасьцятых маленьких всё ведь утоцёк.

А приходит кнегина-та Марья Юрьевна,

Да приходит близёхонько всё к полёсьницьку;

Как завидяла она, видит, шьто муськой ведь полк,-

Она села за кут, сама притулиласе,

Говорила сама ему таковы реци:

- Уж ты гой еси, младенькой ты полёсьницёк!

Ты подай-то мне своё-то хоть платье верьхнёё,

Приодень моё-то тело нагое.

Не ходи ты ко мне-то сам близёхонько,

Уж ты дай-ко мне-ка ты приобдетьце-то;

Я сама-та приду-то да я тогда к тобе.

Не убойся миня ты, бедной погибшею,

Не устрашись ты миня-то бедной, безцястною;

Я ведь роду-ту, роду непростого-то,

Я ведь роду-ту, роду, да роду царьского,

Уж я веры-то, веры-то православною.-

Он ведь скоро скинывал-то да платье верьхноё;

Она скоро одевала его платьице,

Она скоро идёт к полёсьницьку на реци:

- Уж ты здрастуй-ко, младенькой ты полёсьницёк!

У тя нет ли цёго-нибудь подорожницьков?

  Покорьми ты мою-ту да душу грешную.

Ты скажи-ко, полёсьницёк, ты какой, откуль.-

- Я хожу-ту, хожу ис Царяграда,

Я стреляю хожу всё гусей, лебедей,

Я пернасцятых всё стреляю утоцёк

Я на свадьбу-ту всё князю Роману-то.-

Говорит-то она ему таковы реци:

- Неужли у вас Роман-от князь не женилсэ-то? -

- Некакой у нас Роман-от князь не женилсэ-то;

Ишше тольке вцерась он сосваталсэ;

А сёгодне-то будет всё смотреньё-то,

Ище завтра-то будет всё венчаньицё.-

Как пришли они с полесьницьком на широкий двор,

Да сказала она-то полёсьницьку по тайности:

- Ишше я ведь - Романова молода жона,

Молода-то жона ведь я, Марья Юрьевна.-

Наливает Романушко всё полёсьницьку,

Наливает с остатку-ту пива пьяного,

 Говорит-то полёсьницёк таковы реци:

- Уж ты гой еси, Роман ты князь Ивановиць!

Ты налей-ко моему-то бедному товарышшу,

Ты налей-ко ему тольки мёду сладкого;

Поднеси-косе, князь-то, да ведь как сам ему.-

Ище князю-ту тут ему смешно стало:

- Поднесу токо, уж я послушаю:

Да при свадьбы живу-то да всё цюжим умом.-

Подносил-то он ей да мёду сладково;

Выпивала она-то тут на единой дух

Да спустила ему перьсьтень всё обруцёльнёй свой;

Он увидял-то перьсьтень да всё во цяроцьки,

Он берёт-то ведь перьсьтень да во праву руку,

Прижимает он перьсьтень к ретиву серьцу.

- Ты скажи-кось, скажи мне-ка, полесьницёк,

Ты ведь где-то, полесьницёк, взял товарышша?

Роскажите-ко мне-ко сушшу правду всю,

Сушшу правду вы мне-ка всё неутайную.-

Говорит настояшшой ему полесьницёк:

- Я скажу-то тибе-то правду, поведаю:

Я нашол ведь в лесу твою-ту молоду жону,

Молоду твою жону-ту, кнегину Марью Юрьевну.-

Ише тут-то ведь князь да обрадёл у нас;

Он ведь брал-то ведь Марьюшку за праву руку:

- Ты откуль-то пришла, откуль тебя бог принес?

Заступили ведь-то, ведь молитвы-ти

Ищё всё попов-то, отцов духовных,

Ишше всё наших прицетницьков церьковных -

Со слезами за тобя-то они богу молилисе. -

- Ты бери-ко, бери-косе, мой полесьницёк,

Ты бери мою невесту всё обруцённую!

Не проминею-ту своей-то я молодой жоны,

Молодой своей жоны-то да Марьи Юрьевны.-

Повенцял-то он младого всё полесьницька

На своей он невесты всё обруцённыя,

Становил-то всё младого он полесьницька

Он к сибя на двор главным всё предводителем,

Тут повёлсэ поцестен-от пир на радости

Ище князю-то Роману по свиданьицю с его да молодой женой,

Ишше младому-ту всё полесницьку.

А повёлсэ тут пир с им вместе тут;

Ишше князь-от Роман-от был всё тысецьким,

Ишше Марья-та Юрьевна всё ведь сватьёю,

Овинцели младого всё полесьницька;

Обдёржали они ведь всё по злату венцю,

На двори у их жить стал главным предводителем.

 

ПРИМЕЧАНИЯ

 

("Роман и его дочь Настасья") - так называется трагическая народная песня-баллада, имевшая довольно широкое распространение и вошедшая в "Сборник Кирши Данилова". С былиной о князе Романе и его жене Марье Юрьевне эта песня не перекликается. Тем не менее существует предположение, что в том и в другом случае речь идет об одном и том же князе Романе. В балладе и в былине сохранились фрагменты некогда существовавшего цикла песен о самой яркой личности Галицко-Волынской Руси - князе Романе Мстиславовиче, ставшем к концу жизни (умер в 1205 году) великим князем киевским и попытавшемся было, "{чтобы Русская земля в силе не умолялась}", объединить русских князей, "{пресечь междуусобия}". Это о нем, как о парящем {яко сокол} на подвиг в отваге, как о полководце, заставившем многие страны {главы свои подклониша}, говорится в "Слове о полку Игореве". А В.Н. Татищев дополняет портрет: "{Сей Роман Мстиславич, внук Изяславов, ростом был хотя не весьма велик, но широк и надменно силен. Лицом красен: очи черные, нос великий с горбом, власы черны и коротки. Велъми яр был во гневе... Много веселился с вельможи, но пиан никогда не был. Много жен любил, но ни одна им (не) владела. Воин был храбрый и хитр на устроение полков}..." Его жизнь предоставляла благодатный материал для сказителей. Известно, например, что князь Роман едва ли не первым из русских правителей, во всяком случае задолго до Ивана Грозного и Петра Великого, расправился со своей женой и ее родственниками, заточив их в монастырь. Возможно, что именно этот случай и стал основой песни-баллады о таинственном исчезновении жены князя, в которой дочь спрашивает его: "{Уж ты татонька, татонька! где моя маменька да родна?}" Не менее вероятно, что и былинный сюжет о похищении княгини возник на основе вполне реальных фактов, случаи похищения для русского средневековья не редкость. Характерен сам образ Марьи Юрьевны, оставшейся верной своему мужу, не поддавшейся на уговоры {царишша Грубиянишша}. Оригинальна сцена ее возвращения: встреча с молодым полесничком и появление в одежде этого полесника на свадьбе своего мужа.

 

 

В сборнике публикуются оба сюжета. Текст баллады "Князь Роман жену терял" в записи А.Д. Григорьева ({Архангельские былины, т. 1, ? 136}) от М.К. Никифоровой. Текст былины "Князь Роман и Марья Юрьевна" в записи А. В. Маркова от А. М. Крюковой ({Беломорские былины, ? 18})

 

В.И. Калугин

 

1) Одинцовые - темно-зеленые.

 

2) На другом-то карабли - сильней могуцей богатырь. (Пояснение сказительницы) .

 

 

Ванька Удовкин сын

 

 

Народился Ванька Удовкин сын,

Приходил он к царю Волшану Волшанскому,

А бьет-то Ванька Удовкин сын

О той о залоге о великия:

- Ай же ты, царь Волшан Волшанович!

А есть у тебя любимая дочь,

А тая Марья есть Волшановна.

А отдай-повыдай за меня замуж.

 А бью я с тобой о велик заклад:

Буду я от тебя обряжатися;

Если я не обряжуся зде -

Тожно секи буйну головушку;

А если я обряжуся зде -

Так отдать тебе любиму дочь за меня замуж.

Ударили они о велик заклад.

Пошел-то Ванька Удовкин сын,

Пошел Ванька обряжатися,

Не дойдет Ваньке сидеть-то тут,

Сидеть Ваньке, усиживать.

Встает Ванька поутру ранешенько,

Умывается Ванюшка белешенько.

Трется в миткалиново полотенышко,

Молится Миколы Можайскому,

Еще пресвятой богородицы,

Самому Христу, царю небесному:

"Вы храните меня, милуйте".

Да тут опять Ваньке не дойдет сидеть,

Сидеть Ванюши, усиживать;

Обвернулся Ванька горносталем,

Сманул Ванька в подворотенку,

Заходил в палату во царскую,

В палаты обвернулся добрым молодцем,

Целовал-миловал он Марью Волшановну;

Целует он, сам прощается: -

Прощай, свет, моя любезная! Смогу ли я обрядитися? -

Обвернулся Ванька горносталем,

Опять сманул в подворотенку,

Пошел-поскакал по чисту полю;

Прошел-проскакал тридевять вязов,

Тридевять вязов, тридевять цветов,

Зашел за тый ли за единый вяз,

И сидит там, добрый молодец.

Встает царь Волшан Волшанович,

Поутру встает ранешенько,

Взимает в руки книгу волшанскую.

Начала ему книга волховать и высказывать:

"Вставал-то Ванька Удовкин сын,

Вставал поутру ранешенько,

Умывался Ванюшка белешенько,

Утирался в миткалиново полотенышко,

Молился Миколы Можайскому,

Еще пресвятой богородицы,

Самому Христу, царю небесному:

"Вы храните меня, молодца, милуйте".

Обвернулся Ванька горносталем,

Сманул Ванюшка в подворотенку,

Заходил в палату во царскую,

Во палаты обвернулся добрым молодцем,

Ц еловал он, миловал Марью Волшановну;

Целует он, сам прощается:

"Прощай, свет, моя любезная!

Смогу ли я обрядитися?"

Обвернулся Ванька горносталем,

Опять сманул он в подворотенку,

Пошел-поскакал по чисту полю;

Прошел-проскакал тридевять вязов,

Тридевять вязов, тридевять цветов,

Зашел за тый ли за единый вяз,

И сидит там, добрый молодец".

Проговорил царь Волшан Волшанович:

- Подите, слуги, возьмите его.-

Пошли слуги и взяли его,

Привели к царю Волшану Волшановичу.

Смолился Ванька Удовкин сын,

Поклонился царю Волшану Волшановичу:

- Ай же ты, царь Волшан Волшанович!

Есть ли грешному прощеньице?

Прости-тко в этой вины великоей.-

Тут-то царь Волшан Волшанович,

Тут он и сам пораздумался,

Простил он Ваньке сыну Удовкину.

Говорит Ванька Удовкин сын:

- Ай же ты, царь Волшан Волшанович!

Ударим опять о велик заклад:

Буду еще от тебя обряжатися.-

- Ступай, Ванька Удовкин сын,

Обряжайся еще другой раз.-

Ушел Ванька Удовкин сын.

Вставал поутру он ранешенько,

Умы вался Ванюшка белешенько,

Утирался в миткалиново полотенышко,

Молится Миколы Можайскому,

Еще пресвятой богородицы

Самому Христу, царю небесному: "

Вы храните меня, милуйте".

Да тут опять Ваньке не дойдет сидеть,

Сидеть Ваньке, усиживать;

Обвернулся Ванька горносталем,

Сманул Ванька в подворотенку,

Заходил в палату во царскую,

В палаты обвернулся добрым молодцем,

Целовал-миловал он Марью Волшановну;

Целует он, сам прощается: -

Прощай, свет, моя любезная!

Смогу ли я обрядитися? -

Обвернулся Ванька горносталем,

Опять он сманул в подворотенку,

Пошел-поскакал по чисту полю;

Прошел-поскакал тридевять вязов,

Тридевять вязов, тридевять цветов,

Тридевять цветов, тридевять дубов,

Зашел за тый ли за единый дуб,

И сидит там, добрый молодец.

Встает царь Волшан Волшанович,

Поутру встает ранешенько,

Взимает в руки книгу волшанскую.

Начала ему книга волховать да высказывать:

"Вставал-то Ванька Удовкин сын,

Вставал поутру ранешенько,

Умывался Ванюшка белешенько,

Утирался в миткалиново полотенышко,

Молился Миколы Можайскому,

Еще пресвятой богородицы,

Самому Христу, царю небесному:

"Вы храните меня, молодца, милуйте".

Обвернулся Ванька горносталем,

Сманул Ванюшка в подворотенку,

Заходил в палату во царскую,

Во палаты обвернулся добрым молодцем,

Целовал он, миловал Марью Волшановну;

Целует он, сам прощается:

"Прощай, свет, моя любезная!

Смогу ли я обрядитися?"

Обвернулся Ванька горносталем,

Опять сманул он в подворотенку,

Пошел-поскакал по чисту полю;

Прошел-проскакал тридевять вязов,

Тридевять вязов, тридевять цветов,

Тридевять цветов, тридевять дубов,

Зашел за тый ли за единый дуб,

И сидит там, добрый молодец".

Проговорит царь Волшан Волшанович:

- Подите, слуги, возьмите его.-

Пошли слуги и взяли его,

Привели к царю Волшану Волшановичу.

Смолился Ванька Удовкин сын,

Поклонился царю Волшану Волшановячу :

- Ай же ты, царь Волшан Волшанович!

Есть ли грешному прощен ьице?

Прости-тко в этой вины великоей.-

Тут-то царь Волшан Волшанович,

Тут-то он и сам пораздумался.

Простил он Ваньке сыну Удовкину.

Говорит Ванька Удовкин сын:

- Ай же ты, царь Волшан Волшанович!

Если не обряжусь в третий раз,-

Ничего у меня не спрашивай,

А прямо секи буйну голову.-

Отпустил царь Ваньку сына Удовкина,

Дал ему срока-времечка третий раз,

Еще третий раз обрядитися.

Опять Ванька сряжается,

Опять Ванюшка обряжается,

Обряжается Ванюшка третий раз.

Обвернулся Ванька горносталем,

Сманул Ванюшка в подворотенку,

Заходил в палату во царскую,

Во палаты обвернулся добрым молодцем,

Целовал он, миловал Марью Волшановну;

Целует он, сам прощается:

- Прощай, свет, моя любезная!

Смогу ли я обрядитися? -

Обвернулся Ванька горносталем,

Опять он сманул в подворотенку,

Пошел-поскакал по чисту полю;

Прошел-проскакал тридевять вязов,

Тридевять вязов, тридевять цветов,

И выскочил Ванька на крут бережок,

Поше л-поскакал о синё море,

По этому по крутому по бережку,

Пришел-прискакал к сыру дубу.

Сидят птицы, дети Могуль-птицы;

Сидят они - все перезябнули,

Сидят они - все перемокнули,

Сидят они - все перехолоднули.

Тут-то Ванька Удовкин сын

Видит, что им беда пришла,-

Перемокнут, перезябнут, перехолодуют,-

Скидывал с себя цветной кафтан,

Прикрывал этих детей птицы Могуль-птицы.

Налетела тут птица Могуль-птица,

Отворила ортину великую,

Хочет сглотнуть-съесть Ваньку Удовкина.

Смолилися же дети ейнины:

- Ай же ты, родна наша матушка!

Не тронь удала добра молодца:

Это пришел к нам батюшка,

Слободил от смерти от напрасныя,-

Все бы мы перезябнули,

Все бы мы перемокнули,

Ни одного жива не было.-

Тут-то птица Могуль-птица

Говорит-промолвит таковы слова:

- Ай же ты, Ванька Удовкин сын!

Почему же ты зашел-загулял сюда,

А кто тебя занес сюда? -

Тут-то Ванька смолился ей:

- Ай же ты, птица Могуль-птица !

Не можешь ли слободить от смерти напрасныя,

Обрядить от царя Вол шана Волшанского? -

Проговорит птица Могуль-птица:

- Могу обрядить от царя Волшана Волшанского. -

И вырвала птица из правого из крылышка,

Из крылышка из правого три перышка,

И вырвала она, подавает ему,

Давает огнивце, во-третьиих:

- Поди-ка ты, Ванька Удовкин сын,

Заходи-ка во палату во царскую

И помазуй перышками моими птичьими

Того ли царя Волшана Волшанского;

Помазуй, а сам выговаривай:

"Помазую я, заклиная все твои книги волшавские

И все твои слова проклятые".

Еще секи ты огнивце птичие

Над верхом над царем Волшаном Волшанскиим,

Секи, а сам выговаривай:

"Засекаю я, заклинаю все твои книги волшанские

И все твои слова проклятые,

Чтобы та книга не волховала, не просказывала

Про меня, про добра молодца".

Обрядись-ка ты под кровать ему,

Не найти ему тебя, добра молодца.-

Тут-то Ваньке не дойдет сидеть,

Сидеть Ванюшке, усиживать,

Опять он бежал скорым-скоро;

Обвернулся Ванька горностал ем,

Заходил во палату во царскую

И помазывал перышками птичьими

Того-ле царя Волшана Волшанского;

Помазует, а сам выговаривает:

"Помазую я, заклинаю все твои книги волшанские

И все твои слова проклятые".

И начал сечь огнивце птичие

Над верхом над царем Волшаном Волшанскиим;

Сечет, а сам выговаривает:

"Засекаю я, заклинаю все твои книги волшанские

И все твои слова проклятые,

Чтобы та книга не волховала, не предсказывала

Про меня, про добра молодца".

Сказал и сел под кровать ему.

Встает царь Волшан Волшанович,

Поутру встает ранешенько,

Взимает в руки книгу волшанскую.

И начала книга волховать и высказывать:

"Вставал Ванька ранешенько,

Умывался Ванька белешенько,

Утирался в миткалиново полотенышко;

Обвернулся Ванька горносталем,

Сманул Ванюшка в подворотенку,

Заходил в палату во царскую,

Во палаты обвернулся добрым молодцем,

Целовал он, миловал Марью Волшановну;

Целует он, сам прощается:

"Про щай, свет, моя любезная!

Смогу ли я обрядитися?"

Обвернулся В анька горносталем,

Опять он сманул в подворотенку,

Пошел-поскакал по чисту полю;

Прошел-проскакал тридевять вязов,

И выскочил Ванька на крут бережок;

Тридевять вязов, тридевять цветов,

Пошел-поскакал о сине море,

По этому по крутому по бережку,

Пришел-прискакал ко сыру дубу.

Сидят птицы, дети Могуль-птицы;

Сидят они - все перезябнули,

Сидят они - все перемокнули,

Сидят они - все перехолоднули.

Тут-то Ванька Удовкин сын

Видит, что им беда пришла,-

Перемокнут, перезябнут, перехолодуют,-

Скидывал с себя цветной кафтан,

Покрывал этих детей птицы Могуль-птицы.

Налетела тут птица Могуль-птица,

Отворила ортину великую,

Хочет сглотнуть-съесть Ваньку Удовкина.

Смолилися же дети ейные:

"Ай же ты, родна наша матушка!

Не тронь удала добра молодца:

Это пришел к нам батюшка,

Слободил от смерти от напрасныя,-

Все бы мы перезябнули,

Все бы мы перемокнули,

Ни одного жива не было".

Тут вышел Ванька с сыра дуба,

Обвернулся Ванька горносталем,

Вошел в палату во царскую".

Говорит царь Волшан Волшанович:

- Подите, слуги, ищите Ваньку Удовкина,

Есть Ванька в моей палаты во царския.-

Искали, искали - не могли найти.

Разгорелося сердце царское,

Он взял эту книгу волшанскую,

Растопил печь докрасна,

Бросил в печь книгу волшанскую.

Сам говорил таковы слова:

- Ну, Ванька Удовкин сын!

Как ...........................

Так выдам за тебя любезную дочь.-

Выскакал тут Ванька Удовкин сын

Из-под той с-под кроваточки царския.

Говорил царь Волшан Волшанович:

Обрядился ты от царя Волшана Волшанского.

От той от книги волшанския,-

Пора честным пирком и за свадебку.-

И выдал свою любезную дочь

За того ли за Ваньку сына Удовкина.

Стал тут Ванька жить да быть,

Жить да быть, семью сводить.

Как преставился царь Волшан Волшанович,

Попрошают его, Ваньку, на место царское,

И почал Ванюшка царствовать.

 

 

ПРИМЕЧАНИЯ

 

Былина-сказка "Ванька Удовкин сын" известна в единичной записи, что, как предполагают исследователи, свидетельствует о ее принадлежности самому сказителю - Никифору Прохорову, от которого былина была записана П.Н. Рыбниковым в 1860 году. Через одиннадцать лет А. Ф. Гильфердинг записал от Никифора Прохорова десять былин, но "Ваньки Удовкина сына" среди них уже не было. "{Одну из былин}, - сообщал А. Ф. Гильфердинг,- {которые он пел г. Рыбникову, именно про царя Волшана и Ваньку Удовкина, он в настоящее время уже позабыл}". И это обстоятельство тоже в какой-то мере подтверждает авторское происхождение былины, поскольку традиционные сюжеты сказитель почти слово в слово повторил при повторной записи.

 

Подобные авторские былины тоже представляют несомненный интерес, как примеры непосредственного былинного творчества народных сказителей. Тем более что в данном случае мы имеем дело с авторской былиной одного из луч ших сказителей (Никифору Прохорову принадлежит классический вариант "Михайло Потыка"). Стройность композиции, сюжетную завершенность, выдержанность эпического стиля неизменно отмечают исследователи и в его "Ваньке Удовкине сыне".

 

Но все авторские былины, записанные от Никифора Прохорова, Абрама Чукова, а также от наиболее выдающегося мастера былинных импровизаций Марфы Крюковой, имеют определенную основу. Для "Ваньки Удовкина сына" такой основой стала популярная сказка о Елене Прекрасной.

 

Текст публикуется по изданию: {Песни, собранные П. Н. Рыбниковым, т. 2, ? 129}.

 

{В.И. Калугин}

 

 

Суровен Суздалец

 

 

Ой ты гой еси, охотничек,

Суровей богат сам Суздалец,

Ездил ты ровно три года,

Не убил ни гуся, ни лебедя,

Ни малова, ни Серова утеночка.

Тут молодец не загнойчив1) был,

Бил коня по крутым бедрам,

У коня бедры разъяряются,

Молодецкое сердечко разгорается.

Поехал сам далече во чисто поле,

Еще того подале ко раздольицу.

Тут стоит сырый дуб,

Сырый дуб колповистый2);

На дубу тут сидит черный вран,

Черный вран, птица вещая,

Провещает человеческим голосом;

Хочет он его подстрелити,

Подстрелити, погубити.

Натягивал тетевычки шелковыя,

Накладывал стрелочки кленовыи;

Возговорит ему черный вран,

Провещает человеческиим голосом:

- Ой ты гой еси, добрый молодец,

Суровен богат сам Суздалец!

Что ты меня подст(р)елишь,

Какую себе корысть в дом получишь?

Пух, перья по чисту полю,

Кровь пустишь по сыру дубу,

По сыру дубу, во сыру землю.

Я скажу тебе диво-дивовище,

Сам тому диву подивуешься:

Поезжай ты далече во чисто поле,

А еще того подале ко синю морю,

Ко широкому, ко чистому раздольицу;

Тут стоит Кумбал-царь,

Кумбал-царь Самородович,

Со многими татарами, с уланами,

Хочит он тебя погубити,

Погубити и сорубити.-

Тут молодец не загнойчив был,

Бил коня по крутым бедрам -

У коня бедры разъяряются,

Молодецкое сердечко разгорается -

Поехал он далече во чисто поле,

Еще того подале ко раздольицу,

Ко раздольицу, ко синю морю.

Ко тому ли ко царю, ко Кумбалу.

Стал по силе поезживати,

Стал татар попугивати,

Попугивати, потукывати;

Где он не проедит - тут улица,

Где он не станет - тут площадью,

Где он не обернится - тут проулычек.

Возговорит тут Кумбал-царь:

- Не велика птица в поле показалася;

Много она в поле начудила,

Начудила и накурила3) ,

Много татар в поле положила!

Ой вы еси, татарищи-уланищи!

Ройте вы ровы глубокие,

Ставьте поторчи4) железные:

Вось ли собака обрушится,

Ево добрый конь набрушится5).-

Первый ров - ево бог перенес,

Другой-то ров - его конь перевез,

Третий ров - обрушился.

Ево добрый конь набрушился.

Берут его за белы руки,

Тысяча бере за руку,

Другая тысяча - за другу руку.

Возговорит добрый молодец,

Суровен богат сам Суздалец:

- Ой гой еси вы, татарищи-уланищи!

Ма-то смерть будет чудная,

Чудная и прокудная6):

Кто у вас помене, тот поближе стань,

Кто у вас поболе, тот подале стань,

Всем бы была она видимая,

Видимая и слышимая.-

Тут они ево слушались:

Кто у них помене, тот поближе стал,

Кто у них поболе, тот подале стал.

Встает тут молодец на резвы ноги,

Он берет татарина за ноги,

Стал татарином помахивати,

Стал он татар попугивати,

Попугивати, потукивати:

Где он не пройдет - туто улица,

Где не повернется - проулычек,

Где он не станет - тут площадью.

Возговорит тут Кумбал-царь:

- Ой ты гой еси, добрый молодец,

Суровен богат сам Суздалец!

Будь ты мне названый брат,

Вот тебе полаты золотой казны,

И отдам тебе коней заповедныих.-

Возговорит добрый молодец,

Суровен богат сам Суздалец:

- Ой ты гой еси, Кумбал-царь!

Видя смерть, отговариваешься,

Братом нарекаешься,

Сулишь полаты золотой казны,

Отдаешь табуны заповедные.

 

 

ПРИМЕЧАНИЯ

 

В знаменитой "Песенной прокламации" П.В. Киреевского, Н.М. Языкова и А.С. Хомякова, опубликованной в 1838 году и призывавшей {соотечественников} собирать {русские народные песни и стихи}, был указан адрес, куда присылать записи: {город Симбирск, на имя Петра Михайловича Языкова}

 

Это имя старшего из братьев Языковых, {человека чрезвычайно замечательного} (по словам А.С. Пушкина), многое значит в истории русской фольклористики. Вместе с А. М. Языковым он открыл эпическую традицию русского Поволжья, сделал здесь первые записи былин.

 

25 июля 1838 года П. М. Языков писал брату Александру: "В Головине я открыл богатейший рудник песен и народных богатырских легенд и весь еще не выработал, остались неопрошенными несколько стариков. Я не буду тебе говорить о песнях. Записал я легенду богатырскую Добрыня Никитич в 200 стихов, в которой на пиру и Владимир и Илья Муромец, потом легенду Суровен Суздалец в 100 стихов, в которой упоминается какой-то богатырский царь Кумбал Самородович; легенду Терентий гость в 100 стихов в шуточном тоне; легенду об Иване Заморянине в 60 стихов... О песнях и не буду говорить, записал и их довольно". Перечисленные им былины (до 60-х годов XIX века они еще будут называться {богатырскими легендами, песнями или сказками}) вошли в "Собрание народных песен П.В. Киреевского". А запись былины "Суровен Суздалец" и поныне остается уникальной. Известно всего лишь пять вариантов этой былины, в том числе по "Сборнику Кирши Данилова", где она (как и "Соловей Будимирович") начинается знаменитыми строками: {Высока ли высота поднебесная, глубока глубота акиян-море, широко раздолье по всей земли}...

 

Но самый полный текст былины "Суровен Суздалец" был записан П.М. Языковым в 1838 году в волжском селе Головино.

 

Публикуется по изданию: {Собрание народных песен П. В. Киреевского, т. 1, ? 15}.

 

В.И. Калугин

 

 

1) Загнойчивый - вялый, медлительный.

 

2) Колповистый - наклоненный, кривой.

 

3) Накурить - набедокурить, напроказить.

 

4) Поторочи - частокол, заостренные сверху колья.

 

5) Набрушиться - наткнуться, напороться.

 

6) Прокудная - зловредная, с ущербом для других.

 

 

Сухматий (Сухман)

 

 

Ай во славном было городи во Киеви,

Ай у ласкового князя у Владимера

Тут ведь было в ево собран почесен пир,

А поцесён-от пир всё на весь-от мир,

На князьей-то было, всё на бояров,

На сильних, могучиих богатырей.

Ишше все на пиру да напивалисе,

Ишше вси на чесном да наедалисе;

На пиру-ту вси сидят да они хвастают:

Ишше глупой-от хвастат молодой женой,

А разумной-от хвастат родным батюшком,

Разумной-от хвастат родной матушкой.

Ай Владимер-от ведь по полатушкам похаживат,

Ишше сам он говорит да таковы слова,

Говорит своим могущим всем богатырям:

- Ише шьто у мня богатыри сидят не хвастают?

Я спрошу же у тибя, да доброй молодець,

Уж ты руськой сильней всё богатырь мой

Ише тот ли Сухматий-свет Сухматьёвич:

Ты не пьёшь-то у меня, сидишь, не хвастаешь?

- Говорит-то Сухматий-свет Сухматьёвич:

- Уж ты гой еси, ты красно наше солнышко,

Ише тот ли ты князь да всё Владимир-свет!

Я ведь тем резьве тебе теперь похвастаю,

Шьчо привезу я тебе лебёдушку всё ис чиста поля,

Я неранену тебе, всё некровавлёну,

Привезу тебе лебёдочку живу в руках.-

- Уж ты гой еси, Сухматий-свет Сухматьёвич!

Привези мьне-ка лебёдушку-ту завтро ты по утру мне-ка ранному.

Он отходит тут скоро почесён пир;

Ище вси-ти с пиру скоро росходятце.

Тут выходит-то дородьнёй доброй молодець,

Шьчо по имени Сухматий-свет Сухматьёвич,

Он выходит тут из-за столов-то белодубовых,

Из-за тех ли из-за скатертей шолковыих,

Он ведь бьёт-то целом, кланеитце князю со кнегиною,

Шьто со той ли с Опраксеей с королевисьнёй;

Он скорёшенько седлат своего коня доброго.

Он берёт-то всё ведь саблю свою вострую;

Поежжает во чистое поле доброй молодець,

Из циста поля на тихи всё на заводи.

Он не мок найти лебёдушки да не одной негде,

Не найти их-то да он не на заводях,

Не на матушки ни он не на Почай-реки.

Приехал дородьнёй доброй малодець:

- Эко горюшко мне теперь, да добру молодцу!

Не поеду я во красен теперь в Киев-град,

Я поеду, съежжу я теперь всё ко Непрё-реки.-

Приежает, свет, он ко Непрё-реки:

А ведь Непрё-то река течёт всё помутиласе;

Проговорила она всё с им языком человеческим.

- Уж ты гой еси, дородьнёй доброй молодець,

Уж ты сильней богатырь со сьвятой Руси,

Ты по имени Сухматий-свет Сухматьёвич!

Не гледи-тко на меня, на матушку Непрё-реку;

Погледишь ты на меня, да ты не бойсе всё;

Я ведь, матушка-река, ис силушки повышла всё;

Там стоят-то за мной, за матушкой Непрё-рекой,

Стоит-то тотаровей поганых десеть тысечей;

Как поутру-ту они да всё мосты мосьтят,

Всё мосты они мосьтят, мосты калиновы:

Они утром-то мосьтят - я ночью всё у их повырою;

Помутилась я, матушка Непрё-река,

Помутилась-то всё да я изьбиласе.-

Тут поехал-то дородьнёй доброй молодець,

Он за матушку поехал за Непрё-реку

По тому-ту всё по мосту по калинову;

Он ведь стал-то тотар да побивать да всё поежживать,

Он конём их стал топтать да всё на саблю востру брать.

Как один-от был идолишо поганое,

Он стрелял-то всё в дородьня добра молодца

А в того ли-то в Сухматия Сухматьёвича;

Он направил свою всё калену сьтрелу,

Он просьтрёлил у ево да всё как правой бок;

Ише вышла пуля-та всё в левой бок.

Тут ведь спал-то со добра коня дородьнёй доброй молодець

Ише тот ли Сухматий-свет Сухматьёвич;

Он ведь взял-то из травы да всё сорвал листков,

Он обкладывал листами всё раны свои кровавыя;

Он с того-то всё ишё с горя великого

Он выдёрьгивал лесину из сырой земли,

Он как стал-то лесиноцькой посьвистывать,

Он ведь стал-то дубиночкой помахивать;

Он прибил-то ведь поганых всих тотарь-то тут

Не оставил он ведь силы всё на сёмяна.

Да восталось дубиночки-то всё один обломочек;

Тут ведь скоро он садилсэ на добра коня;

Приежает ко городу ко Киеву,

Он ко ласковому князю ко Владимеру;

Ай выходит скоро князь его стрецять всё на широкой двор,

Говорит-то он ему всё таковы реци:

- Ты привёз ли мне, дородьнёй доброй молодець

А по имени Сухматий-свет Сухматьёвич,

Ты привёз ли мне лебёдочку неранену,

Ты неранену лебёдочку, всё некровалену;

  Ты живу-ту мне в руках хотел привезьти да всё немёртвую? -

Говорит-то тут Сухматий-свет Сухматьёвич:

- Мне-ка было, моё ты красно солнышко,

Мне ведь было всё ведь тут не до лебёдушки:

Подошла-то тут силушка тотарьская,

Ай у матушки стоит всё у Непрё-реки,

Ай стоели тотарь всё десеть тысецей,

Всё мосьтили мосты они калиновы;

Они утром-то мосьтят, да ноцью выроет

Ишше матушка-та всё-то уж Непрё-река; -

Вода-то всё в реки да помутиласе.

Я изьбил-то ведь тут поганых всех тотар-то их,

Не оставил я ведь их силы на сёмяна.-

Ай спроговорит ведь тут да нашо красно солнышко

Как Владимер всё, князь да стольне-киевской:

- Посадите-ко дородьня добра молодца

Ай во ту ево во тёмницю во тёмную -

Ай пустым-то всё он хвастает, напрасным тут.-

Посадили-то в тёмницю добра молодца.

Посылат скоро Добрынюшку-ту всё ведь князь проведывать:

- Уж ты съезьди-ко, Добрынюшка Никитич млад,

Съезди, съезди ты ко матушки к Непрё-реки,

Розышши-ко, росматри да силу битую.-

А приехал Добрынюшка к Непрё-реки -

Намошшоны тут мосты, мосты калиновы;

Ай прибита всё силушка тотарьская;

Да нашол-то Добрынёчка обломочек,

Всё обломочек нашел этой дубиночки;

Он привёз-то князю всё на посмотреньичо.

Они свесили-то ету всё дубиночку,-

Потянула дубина девяносто пуд.

Говорил-то Владимер князь да стольнё-киевчькой:

- Вы отмыкайте-тко подите скоро тёмну тёмницю;

Уж я буду Сухматья-та Сухматьёвича,

Я ведь буду-ту ево да теперь миловать,

Буду миловать ево да буду жаловать:

Надорю я ему города да всё с посёлками.-

Отмыкали-то ево да скоро тёмьну тёмьницю,

Выпускают-то дородьня добра молодца,

Ишше сыльнёго могуцёго богатыря

Да того ли Сухматья-свет Сухматьёвича.

Говорят-то ему да всё росказывают:

- Уж ты гой еси, богатырь святоруськия

Ты по имени Сухматий-свет Сухматьёвич!

Да ведь хоцёт тебя князь Владимер, хоцёт миловать,

Хоцёт миловать тебя да хоцёт жаловать,

Подарить-то хоцёт город всё с посёлками.-

Говорит-то тут Сухматей-свет Сухматьёвич:

- Не умел миня Владимир-князь ведь жаловать!

Я тепереце поеду во чисто поле.-

Он садилсэ тут скоро на добра коня,

Он поехал скоро во чисто поле;

Он приехал во чисто поле роскатисто,

Он отдёрнул-то листки от ран кровавых всё,

Говорил-то ведь сам да таковы слова:

- Уж ты гой еси, мои раны кровавыя!

Протеки-ткосе из ран да всё Сухман-река,

Шьчо Сухман-то протеки-тко, река быстрая,

Хоть у беднаго дородьня добра молодца,

Хошь у руського могуцёго богатыря

У того ли у Сухматья-свет Сухматьёвича! -

Протекала тут ведь Сухман да рецька быстрая,

Выбегала у его всё кровь горячая.

Наказал ишё своему коню доброму:

- Уж ты конь, ты всё конь, моя да лошадь добрая!

Ты не стой, не плаць у тела богатырьского,

Ты поди-косе, беги да куды хошь поди,

Во луга ступай-поди да во зелёныя,

Ты питайсе-ко всё травой шелковою,

Ходи пей-косе ключову-то сьвежу воду

Шьто ис той ли ты из матушки Сухман-реки.-

Ишше тут-то ведь Сухматью-свет Сухматьёвицю

Тут славы-ти всё поют, да он представилсэ,

Он представилсэ тут да всё преконьцилсэ;

Всё славы про то поют, все в старинах скажут.

 

 

ПРИМЕЧАНИЯ

 

Былина о богатыре Сухмане, равно как и сам образ его, принадлежит к высочайшим образцам русского народного эпоса. В основе былины - конфликт богатыря с князем Владимиром, его битва с татарами и трагическая смерть. Былина отличается композиционной завершенностью, эмоциональной выразительностью. Именно в ней создан замечательный образ {Непр-реки} - защитницы русской земли, обращающейся к богатырю со словами:

 

- ...Не гледи-тко на меня, на матушку Непрё-реку;

Погледишь ты на меня, да ты не бойсе всё;

Я ведь, матушка река, ис силушки повышла всё:

Там стоят-то за мной, за матушкой Непрё-рекой,

Стоит-то тотаровей поганых десеть тысечей;

Как поутру-ту они да всё мосты мосьтят,

Всё мосты они мосьтят, мосты калиновы:

Они утром-то мосьтят - я ночью все у их повырою;

Помутилась я, матушка Непре-река,

Помутилась-то всё да я изьбиласе.

 

"Первоначальной основой былины, - считает современный исследователь С.Н. Азбелев, - возможно, послужило повествование о торопецком князе Кунтувдее, который, служа киевскому князю, побеждал половцев в 1183 и 1184 годах, после чего был несправедливо взят под стражу а впоследствии пожалован городом". Но подобных несправедливостей было немало, они тоже относятся к числу повторяемых "эпических ситуаций". Вполне возможно, что возникновение былинного образа Сухмана связано не только с княжеской несправедливостью (в том числе и к торопецкому Кунтувдею), но и с рассказом Никоновской летописи под 1148 годом о переяславском богатыре Демьяне Куденевиче, так же как былинный Сухман, защитившем свой город и умершем после боя от ран.

 

Известен и книжный вариант былины - древнерусская "Повесть о Сухмане", а также оригинальная алтайская былина "Суханьша Замантьев" (Былины и песни Южной Сибири..., ? 18).

 

Публикуемый текст записан А.В. Марковым от Аграфены Матвеевны Крюковой (Беломорские былины. М., 1901, ? 11).

 

В.И. Калугин

 

 

Королевичи из Крякова

 

 

Из того было из города из Крякова,

С того славнаго села да со Березова,

А со тою ли со улицы Рогатицы,

Из того подворья богатырского

Охвочь ездить молодец был за охвоткою;

А й стрелял-то он да й гусей-лебедей,

Стрелял малых перелетных серых утушок.

То он ездил по роздольицу чисту полю,

Целый день с утра ездил до вечера,

Да й не наехал он ни гуся, он ни лебедя,

Да й не малого да перелетнаго утенушка.

Он по другой день ездил с утра до пабедья,

Ен подъехал-то ко синему ко морюшку,

Насмотрел две белых две лебедушки:

Да на той ли как на тихоей забереги,

Да на том зеленеем на затресьи1)

 Плавают две лебеди, колыблются.

Становил-то он коня да богатырскаго,

А свой тугой лук розрывчатой отстегивал

От того от праваго от стремечка булатнёго,

Наложил-то он и стрелочку каленую,

Натянул тетивочку шелковеньку,

Хотит подстрелить двух белыих лебедушок.

Воспроговорили белые лебедушки,

Проязычили языком человеческим:

- Ты удаленькой дородней добрый молодец,

Ай ты, славныя богатырь святорусский!

Хоть нас подстрелишь двух белыих лебедушек,

Не укрятаешь2) плеча могучаго,

Не утешишь сердца молодецкаго.

Не дви лебеди мы есть да не дви белыих,

Есть две девушки да есть две красныих,

Две прекрасныих Настасьи Митриёвичны.

Мы летаем-то от пана от поганаго,

Мы летаем поры-времени по три году,

Улетели мы за синее за морюшко.

Поезжай-ко ты в роздольице чисто поле,

Да й ко славному ко городу ко Киеву,

Да й ко ласкову князю ко Владымиру:

А й Владымир-князь он ест-то пьет и проклаждается

И над собой незгодушки не ведает.

Как поедешь ты роздольицем чистым полем

Да приедешь ты к сыру дубу крякновисту,

Насмотри-тко птицу во сыром дубе,

Сидит птица чёрной ворон во сыром дубе,

Перьице у ворона черным-черно,

Крыльицо у ворона белым-бело,

Перьица роспущены до матушки сырой-земли.-

Молодой Петрой Петрович королевской сын

На коне сидит, сам пороздумался:

- Хоть-то подстрелю двух белых лебедушок,

Да й побью я две головки бесповинныих,

Не укрятаю плеча могучаго,

Не утешу сердца молодецкаго.-

Ён сымает эту стрелочку каленую,

Отпустил тетивочку шелковеньку.

А й свой тугой лук розрывчатой пристегивал

А й ко правому ко стремечки булатнёму,

Да й поехал он роздольицем чистым полем

А й ко славному ко городу ко Киеву.

Подъезжал он ко сыру дубу крякновисту,

Насмотрел ён птицу черна ворона;

Сиди птица черный ворон во сыром дубе,

Перьицо у ворона черным-черно,

Крыльицо у ворона белым-бело,

А й роспущены перьица до матушки сырой-земли:

Эдакою птицы на свети не видано,

А й на белоем да й не слыхано.

Молодой Петрой Петрович королевской сын

Он от праваго от стремечки булатнёго

Отстянул свой тугой лук розрывчатой,

Наложил ён стрелочку каленую,

Натянул тетивочку шелковеньку,

Говорил-то молодец да й таковы слова:

- Я подстрелю эту птицу черна ворона,

Его кровь-то росточу да по сыру дубу,

Его тушицю спущу я на сыру землю,

Перьицо я роспущу да по чисту полю

Да по тою долинушке широкою.-

Воспроговорил-то ворон птица черная,

Испровещил да языком человеческим:

- Ты удаленькой дородний добрый молодец,

Славныя богатырь святорусския!

Ты слыхал ли поговорке на святой Руси:

В кельи старця-то убить - так то не спасенье,

Черна ворона подстрелить - то не корысть получить,

Хоть подстрелишь мене, птицю черна ворона,

И поросточишь мою кровь ты по сыру дубу,

Спустишь тушицю на матушку сыру-землю,

Не укрятаешь плеча да ты могучаго,

Не утешишь сердця молодецкаго.

Поезжай-ко ты во славной стольнёй Киев-град,

Да й ко славному ко князю ко Владымиру,

А й у славнаго-то князя у Владимира

Есть почестен пир да й пированьицо,

То он ест да пьет да й проклаждается.

Над собою князь невзгодушки не ведает:

То ведь ездит поляничищо в чистом поли,

Она кличет-выкликает поединщика.

Супротив собя да й супротивника,

Из чиста поля она наездника:

- Он не даст ли мне-ка если поединщика,

Супротив меня да й супротивника,

Из чиста поля да что наездника.

Разорю я славной стольной Киев-град,

А ще чернедь-мужичков-то всех повырублю,

Все божьи церквы-то я на дым спущу,

Самому князю Владимиру я голову срублю

Со Опраксией да королевичной.-

Молодой Петрой Петрович королевской сын

На добром коне сидит, сам пороздумался:

- То слыхал я поговорю на святой Руси:

В кельи старця-то убить, так то не спасенье,

Черна ворона подстрелить, то не корысть получить;

Хоть я подстрелю-то птицу черна ворона,

Росточу-то его кровь да по сыру дубу,

Его тушицу спущу да й на сыру землю,

Роспущу-то его перьице да й по чисту полю

Да по тою по долинушке широкою,-

Не укрятаю плеча-то я могучаго

И не утешу сердця молодецкаго.-

Он сымает эту стрелочку каленую,

Отпустил тетивочку шелковую,

А свой тугой лук розрывчатой пристегивал

А й ко правому ко стремечки к булатнёму,

На кони сидит да й пораздумался:

- Прямоезжею дороженькой поехать в стольнёй Киев-град,

То не честь мне-ка хвала да й от богатырей,

А й не выслуга от князя от Владымира,

А поехать мне дорожкой во чисто поле,

А й ко тою поляницищу удалою,

А й убьет-то поляница во чистом поле.

Не бывать-то мни да на святой Руси,

А й не видать-то молодцю мне свету белого.-

Он спустил коня да й богатырскаго,

Ён поехал по роздольицу чисту полю,

Ён подъехал к поляници ко удалою.

Оны съехалися, добры молодцы, да й поздоровкались,

Они делали сговор да й промежду собой,

Как друг у друга нам силушки отвёДати:

Нам розъехаться с роздольица чиста поля

На своих на конях богатырскиих,

Приударить надо в палици булатнии,

Тут мы силушки у друг друга отведаем.

Порозъехались они да на добрых конях

По славному роздольицу чисту полю;

Они съехались с роздольица чиста поля

На своих на добрых конях богатырскиих.

Приударили во палици булатнии,

Они друг друга-то били не жалухою,

Со всей силушки да богатырскии,

Били палиц'ми булатнима да по белым грудям.

И у них палици в руках да погибалися,

А й по маковкам да й отломилися;

А й под нима как доспехи были крепкии,

Ени друг друга не сшибли со добрых коней,

Да й не били оны друг друга, не ранили,

Никоторого местечка не кровавили.

Становили молодци оны добрых коней

И они делали сговор да промежду собой,

Порозъехаться с роздольица чиста поля

На своих на добрых конях богатырскиих,

Приударить надо в копья муржамецкия,

Надо силушки у друг друга отведати.

Порозъехались с роздольица чиста поля

На своих на добрых конях богатырскиих,

Приударили во копья муржамецкия,

Они друг друга-то били не жалухою,

Не жалухою-то били по белым грудям.

У них копья-ты в руках да погибалися,

А й по маковкам да й отломилися;

А й под нима как доспехи были крепкии,

Ёни друг друга не сшибли со добрых коней,

То не били оны друг друга, не ранили,

Никоторого местечка не кровавили.

Становили добрых коней богатырскиих,

Говорили молодцы-то промежду собой:

Опуститься надо со добрых коней

  А й на матушку да й на сыру-землю,

Надо биться-то нам боем рукопашкою,

Тут у друг друга мы силушку отведаем.

Выходили молодци они с добрых коней,

Становилися на матушку сыру-землю

Да й пошли-то биться боем рукопашкою.

Молодой Петрой Петрович королевской сын

Он весьма был обучен бороться об одной ручке;

Подошол он к поляницищу удалою,

Да й схватил он поляницу на косу бодру,

Да й спустил на матушку сыру-землю,

Вынимал-то свой он нож булатнюю,

Заносил свою да ручку правую,

Заносил он ручку выше головы,

Да й спустить хотел ю ниже пояса -

Права ручушку в плечах да застоялася,

В ясных очушках да й помутился свет.

То он стал у поляницы повыспрашивать:

- Ты скажи-тко, поляница, мне проведай-ко:

Ты с коей Литвы, да ты с коей земли,

Тобе как-то, поляничку, именем зовут

И удалую звеличают по отечеству? -

Говорила поляница и горько плакала:

- Ай ты, старая базыка новодревная,

Тоби просто надо мною насмехатися,

Как стоишь ты на моей белой груди

И в руках ты держишь свой булатний нож,

Ты хотишь пластать мои да груди белыи,

Доставать хотишь мое сердце со печеней.

Есть стояла я бы на твоей белой груди,

Да пластала бы твои я груди белыи,

Доставала бы твоё да сердце с печеней,

Не спросила б я отця твоего, матери,

А ни твоего ни роду я ни племени.-

Розгорелось сердце у богатыря

А у молода Петроя у Петровича.

Ён занес свою да ручку правую,

Ручку правую занес он выше головы,

Опустить ю хочет ниже пояса,-

Права ручушка в плечи да застояласе,

В ясных очушках да помутился свет.

То он стал у поляници повыспрашивать:

- Ты скажи-тко, поляница, мне проведай-тко:

Ты коей земли да ты коей Литвы,

Тобя как-то, поляничку, именем зовут,

Тобя как-то звеличают по отечеству? -

Говорила поляница таковы слова:

- Ай ты, славныя богатырь святорусския!

А й ты когда стал у меня выспрашивать,

Я стану по то тобе высказывать:

Родом есть из города из Крякова,

Из того села да со Березова,

А й со тою ли со улицы Рогатицы,

Со того подворья богатырскаго,

Молодой Лука Петрович королевской сын.

Увезен был маленьким робеночком:

Увезли меня татара-ты поганыи,

Да и во ту во славну в хоробру Литву,

То возростили до полного до возросту;

Во плечах стал я иметь-то силушку великую,

Избирал коня соби я богатырскаго,

Я повыехал на матушку святую Русь

Поискать собе я отца-матушки,

Поотведать своего да роду-племени.-

Молодой Петрой Петрович королевской сын,

Ён скорошенько соскочит со белой груди,

То и берет его за ручушки за белыи,

За него берет за перстни за злаченые,

То здымал его со матушки сырой-земли,

Становил он молодця да и на резвы ноги,

На резвы ноги да и супротив собя,

Целовал его в уста он во сахарнии,

Называл-то братцем соби родныим.

Ены сели на добрых коней, поехали

Ко тому ко городу ко Крякову,

Ко тому селу да ко Березову,

Да ко тою улици Рогатицы,

К тому славному к подворью богатырскому;

Приезжали-то оны да и на широкой двор,

Как сходили молодцы они с добрых коней,

Молодой Петрой Петрович королевской сын

Он бежал скоро в полату белокаменну;

Молодой Лука Петрович королевской сын

А и стал по двору Лука похаживать,

За собою стал добра коня поваживать.

Молодой Петрой Петрович королевской сын

Ён скоренько шол полатой белокаменной,

Проходил ён во столову свою горенку,

Ко своей ко родной пришел матушке:

- Ай ты свет моя да и родна матушка!

Как-то был я во роздольице в чистом поли,

Да и наехал я в чистом поли татарина,

А кормил я его ествушкой сахарною,

Да и поил я его питьицем медвяныим.-

Говорит ему тут родна матушка:

- Ай же свет моё чадо любимое,

Молодой Петрой Петрович королевской сын!

Как наехал ты в чистом поли татарина,

То не ествушкой кормил бы ты сахарною,

То не питьицем поил бы ты медвяныим,

А й то бил бы его палицей булатною,

Да й колол бы ты его да копьём вострыим.

Увезли у тобя братця они родного,

Увезли-то ёны малыим робёночком,

Увезли его татары-ты поганыи! -

Говорил Петрой Петрович таковы слова:

- Ай ты свет моя да родна матушка!

Не татарина наехал я в чистом поле,

А й наехал братця соби родного,

Молода Луку да я Петровича.

А й Лука Петрович по двору похаживат,

За собой добра коня поваживат.-

То честна вдова Настасья-то Васильевна

Как скорешенько бежала на широкой двор,

Да й в одной тонкой рубашечке без пояса,

 В одных тонкиих чулочиках без чоботов,

Приходила к своему да к сыну родному,

К молоду Луки да й ко Петровичу,

Ёна брала-то за ручушки за беленьки,

За него-то перстни за злаченыи,

Целовала во уста его в сахарнии,

Называла-то соби да сыном родныим;

Да й вела его в полату белокаменну,

Да вела в столову свою горенку,

Да й садила-то за столики дубовыи,

Их кормила ествушкой сахарною,

Да й поила-то их питьицем медвяныим.

Они стали жить-быть, век коротати.

 

 

ПРИМЕЧАНИЯ

 

В былине развивается тема, чрезвычайно характерная для многих произведений устного народного творчества, отразивших эпоху золото-ордынского ига, половецких и хазарских походов: похищение и увод в плен малолетних детей, сестер, братьев и поиски их, основанные на драматическом узнавании или неузнавании друг друга. В народной песне "Вот не шум шумит, да не гром гремит..." пленная {русская нянюшка} узнает в {млад татарщенке} своего внука, а в былинах богатырь Михайло Козарин узнает свою сестру, а богатыри Петрой Петрович и Михайло Дородович - братьев.

 

Молодой Петрой Петрович едет на службу в стольный Киев-град к князю Владимиру и встречает в поле {поляницищу удалою}. Происходит традиционный богатырский поединок, во время которого Петрой Петрович узнает в {поляницище} своего родного брата Луку Петровича, увезенного в плен {маленьким ребеночком}. При этом всюду в описании их встречи и боя речь идет не о богатыре, а о {богатырше-полянице (говорила поляница и горько плакала)}. Объясняется это тем, что сказитель Т. Г. Рябинин полностью "перенес" описание боя из своей же былины "Илья Муромец и дочь его"

 

Текст рябининского варианта публикуется по изданию: {Гильфердинг А.Ф. Онежские былины. 3-е изд., т. 2, ? 87}.

 

В.И. Калугин

 

1) Затресье - берег, заросший тростником, осокой.

 

2) Укрятать - укротить, утомить.

 

 

Братья Дородовичи

 

 

Поехал Михайло Дородович,

Поехал гулять во чисто поле

И выехал на гору высокую,

Розвертывал трубку подзорнюю,

Глядел-смотрел во чисто поле.

Увидел он там три знаменья:

Первое знамя белым-бело,

Другое знамя красным-красно,

Да й третье-то знамя черным-черно.

Как поехал Михайло Дородович

Ко тем-то ко трём он ко знамечкам,

Начал ево бурушко поскакивать,

Из-под копыт-то он долы вымётывать

По целой овчины барановой.

Приехал ко тем ко трем ко знамениям.

И первое знамя стоит бел шатер,

А другое знамя на шатри маковка,

А третье-то знамя стоит ворон конь.

И соходил Михаиле со добра коня,

И надовал коню пшена белоярова,

А й сам он зашол во белой шатер.

Во белом шатри удалой доброй молодец,

Уж он многима ранами раненой.

И как спросил он удала добра молодца:

- И ты удалой дороднии добрый молодец!

Уж ты где-ка бит, где-ка раненой? -

Как сказал ему удалой доброй молодец:

- Уж был я во лугах во Кургановых,

Ино я бился с погаными татарами,

И наконец мне-ка измена состояласе,

И у туга лука тетивка порываласе,

Булатняя палица поломаласе,

Копьё в череню поросшаталосе,

 И востра сабля пополам переломаласе.

Тут обступили поганые татарове,

Тут меня били да ранили.-

Как выходит Михаиле из бела шатра,

Садился Михаиле на добра коня,

Развёртывал трубку подзорнюю,

Он смотрел во луга во Кургановы.

Уже сколько стоит лесу темнаго,

Да й столько поганых татаровей,

Да й сколько в чистом поли кувыль-травы,

А тово боле поганыих татаровей.

И тут-то молодца страх-от взял.

- Как кудамне-ка ехать, кудаконя мне гнать?

Как ехать мне в луга, так убиту быть,

А домой мне-ка ехать, нечим хвастати.-

И как поехал он в луга во Кургановы,

И уж он луком перебил силы сметы нет,

Копьем переколол силы сметы нет,

Да й палицей прибил силы сметы нет,

Да й саблей перерубил силы сметы нет,

И наконец тово измена состояласе,

И у туга лука тетивка порваласе,

Булатняя палица поломаласе,

Копье в череню росшаталосе,

Востра сабелька пополам переломиласе,

И обступили поганые татарове,

Да й хочут добра молодца с коня стащить.

Ино ево была головушка удалая,

Да й вся была натура молодецкая.

Как скочил Михайло с добра коня,

А хватал он поганого татарина

За его ли за поганые за ноги,

Начал он татарином помахивать,

Куда махнёт - туды улица,

Назад отмахнё - переулочек.

И то оружье по плечу пришло,

Прибил он татар до единого,

И уж он сам сказал таково слово:

- И ты родись-ко головушка удалая,

А худа голова бы лучше не была.-

Садился Михайло на добра коня,

Поехал Михайло ко белу шатру,

И как приехал Михайло ко белу шатру,

Надавал коню пшена белоярова.

И заходит Михайло во бел шатер,

И спросил Михайло добра молодца:

- Ты удалой дородний доброй молодец!

Ты которого отца, которой матери?

Я твоему бы отцу ведь поклон отвёз.-

И как сказал ему удалой доброй молодец:

- Как по имени зовут меня Федором,

А по отечеству Федор Дородович,

А больше я с тобой говорить не могу.-

И как тово часу молодцу смерть пришла.

А сказал тут Михайло Дородович:

- Да й видно, ты родимой мне брателко,

Да й старшой-от Федор Дородович.-

Да й предал он его тело сырой земли,

А своим он родителям поклон отвёз.

 

В основе сюжета этой былины, как и в былине о братьях Петровичах ("Королевичи из Крякова"), лежит встреча с "неузнанным" братом, но Михайло Дородович узнает своего старшего брата Федора Дородовича при еще более драматических обстоятельствах, чем королевичи Петрой Петрович и Лука Петрович.

 

Сначала герой наезжает в чистом поле на шатер с добрым молодцом {многими ранами раненой}. Затем сам бьется с татарами, побеждает их и, вновь возвратившись в шатер к раненому молодцу, спрашивает у него: {Ты которого отца, которой матери? Я твоему бы отцу ведь поклон отвез?} Умирающий молодец называет свое имя - Федор Дородович. Так братья "узнают" друг друга. Михайло Дородович хоронит своего старшего брата Федора Дородовича в чистом поле и отвозит от него {родителям поклон}.

 

Былина довольно редкая, известная всего лишь в нескольких записях, одна из которых сделана А. Ф. Гильфердингом на Кенозере 13 августа 1871 года от тридцатипятилетнего крестьянина А. Д. Костина.

 

Публикуется по изданию: {Гильфердинг А.Ф. Онежские былины. 4-е изд. М.- Л., 1951, т. 3, ? 247}

 

 

В.И. Калугин

 

 

Данило Игнатьевич

 

 

Заводил государь да почестен пир

На многии на князи, на бояра,

На сильни могучи богатыри,

На вси поляници удалыи.

И вси во пиру пьяны веселы,

И вси во честном приросхвастались.

Да иной-то похваста золотой казной,

А иной-то похваста своею удатью.

А й за тым столом белодубовым,

За той скамеечкой каленовою,

Сидит старый Данилушко Игнатьевич.

Он не ест-то, не пьет, сам не кушаё,

А ничего сам в пиру не хвастае.

Говорит царь таково слово:

- Престаревшии Данилушко Игнатьевич!

Ты чего сидишь в пиру кручинишься,

Ты чего сидишь в пиру печалишься?

Али место в пиру не по отчине,

Али чарой в пиру тебя приобнесли,

Али пьяница над тобой усмехнуласи? -

Говорит Данилушка Игнатьевич:

- Бласлови, осударь, слово повымолвить,

Не сруби, осударь, буйной головы,

Не вынь сердца со печенью.

Бласлови Данилу в монастырь итти,

Как постричься во старци во черныи,

Поскомидиться во книги спасеныя,

При старости Данилы бы душа спасти.-

И говорит царь таково слово:

- Престаревшии Данилушко Игнатьевич!

Благословил бы я тебя в монастырь пойти,

Как прознают орды неверныи,

Проведают цари нещасливыи,

Так Киев-град щепой возьмут,

Да церкви божьи на дым спустят,

Меня, осударя, в полон возьмут.-

- Есть у меня чадо и в девять лет.

Когда будет чадов в двенадцать лет,

И будет стоять по городи по Киеви,

И по тебе, Владимир стольне-киевской.-

Наш грозный царь Иван Васильевич,

Наш грозный царь Иван Васильевич

Благославил Данилу в монастырь пойти

Как постричься во старци во чорныи,

Поскомидиться во книги спасеныя,

При старости Данилы бы душа спасти.

И прознают орды неверныи,

Проведают цари нещасливыи.

Да заводил осударь почестен пир.

На многии на князи, на бояра,

На сильни могучи богатыри,

На вси поляницы удалыи.

И вси во пиру пьяны веселы,

Вси во честном приросхвастались.

Да иной похваста золотой казной,

Да иной-то хвастает своей удатыо,

А иной-то хвастает добрым конём,

И сам осударь-та не ест, не пьё,

Сам в пиру ничим не тешитси,

Ничим в пиру он не хвастаё.

Говорит царь таково слово:

- Ой вы, князи, вси бояра,

Вси сильни могучии богатыри,

Вси поляшщи удалыи.

Выбирайте-тко мне поединщика

Ехать во далечо чисто поле,

Нам сила считать, полки высмекать,

Вывести перед сметой на золот стол.-

Из-за тых столов белодубовых

Из-за той скамеечки кленовыя,

Выставае молодой Иванушко Данилович.

Он князьям-то бьё о леву руку,

Самому осударю о праву руку:

- Еду во далечо в чисто поле,

Всю силу считаю, полки высмекаю,

Приведу перед сметой на золот стол.-

Говорит царь таково слово:

- Нет ли поматорее ехать добра молодца?

И говорят вси князи, вси бояра,

Вси сильни могучи богатыри,

Вси поляницы удалыи:

- Видеть добра молодца по походочкам,

Видеть добра молодца по поступочкам.-

Наливал осударь чару зелена вина,

Весом та чара полтора пуда.

Мерой-то чара полтора ведра.

Принимал Иванушка единой рукой,

Выпивал Иванушко на единый дух.

Видли добра молодца сядучись,

Не видли молодца поедучись.

А в чистом поли курева стоит,

Курева стоит, дым столбом летит.

Навстречу бежит родный батюшко,

Он голосом кричит, шляпой маше:

- Молодой Иванушка Данильевич!

Ты не едь-ко в целый гуж,

Ты едь-ко в полгужа,

Ты силу руби с одного плеча.

Молодой Иванушка Данильевич,

Он во день ездил по красну по солнышку,

Он в ночь ездил по лунну по месяцу,

И налил коню пшеницы белояровой,

И сам молодец спать-то лёг.

Проснулся добрый молодец, стоит конь добрый,

Не ест травы шелковыи,

Не зоблет пшеницы белояровой.

Он бьё коня по тучным ребрам:

- Волчья еда, травяной мешок.

И что же ты не зоблешь пшеницы белояровой,

Не ешь травы шелковыи? -

Жерствуе конь языком человечьиим:

- Над тобой знаю незгодушку великую,

Над собой знаю незгодушку великую.

Копали татары поганыи,

Копали три погреба глубокиих

И клали рогатинки звериныя.

И первый тот погреб перескочу,

И другой тот погреб перескочу,

Третьяго погреба не могу скочить,

Упаду во погребы глубокии,

Во ты рогатинки звериныи.

Обневолят тебя, добра молодца,

Во ты во путинки шелковыи,

Во ты железа во немецкии.-

Он бьё коня по тучным ребрам:

- Волчья еда, травяной мешок!

Ты не знашь незгодушки, не ведаешь.-

И садился Иванушко на добра коня,

В чистом поли'ще курева стоит,

Курева стоит, дым столбом летит.

Приезжал к татаровым поганыим.

Он первый тот погрёб перескочил,

Он другой тот погреб перескочил,

Говорит конь доброй языком человечьиим,

Говорит молоду Иванушку Данильевичу:

- Молодой Иванушко Данильевич!

Дай-ко ты-ка мне здох здохнуть.

Перескочу погреб и третий.-

Богатырское сердце розретивилось,

Он бьё коня по тучным ребрам,

Упал конь во погребы глубокии,

Во ты рогатинки звериныи.

Обневолили добра молодца,

Связали ручки белыи,

Во тыи путинки шелковыи,

Во ты железа немецкии.

Расплакался добрый молодец.

Богородица Иванушку глас гласит:

- Молодый Иванушко Данильевич!

Здынь-ко правую ручку выше головы,

Левую ручку ниже пояса,

И розлопают путинки шелковыи,

И рострескают железа немецкии.-

Молодый Иванушко Данильевич

Правую ручку выше головы,

Левую ручку ниже пояса.

Розлопали путинки шелковыи,

Рострескали железа немецкии,

Он хватил татарина, кой больше всих,

Он стал татарином помахивать,

Куды махнёт - туды улкамы,

Куды перемахнёт - переулкамы.

И добро оружье татарское,

Гнется татарин - не ломится,

На жиловы татарин подавается,

Во вси стороны татарин поклоняется.

Куды махнёт - туды улкамы,

Куды перемахнёт - переулкамы.

И та дорожка очищена

Молодым Иваном Данильевичем.

 

Подвиги малолетних богатырей - один из излюбленных эпических сюжетов. Знаменитый Волх Всеславьевич собирает свою дружину во {двенадцать лет}; Вольга с пяти лет постигает все {хитрости-мудрости}; Василий Буслаев показывает свой буйный нрав уже {семи годов}. Есть былина о малолетнем Потапе Артамоновиче, а также прозаическая "Гистория о Киевском богатыре Михаиле сыне Даниловиче двенадцати лет".

 

В былине о Даниле Игнатьевиче таким малолетним богатырем предстает сын Данилы, {чадо в двенадцать лет} Иванушко Данилович. Он после ухода Данилы Игнатьевича в монастырь ({при старости Данилы бы душа спасти}) остается единственным защитником Киева от {орды неверныи}. Вспомним, что и Василий Буслаев под старость собирается {душа спасти}, отправляется в паломничество, правда не веря при этом {ни в сон, ни в чох}, а в некоторых вариантах былины "Сорок калик" калики перехожие тоже предстают богатырями, решившими искупить свои грехи.

 

Интересная расшифровка сюжета былины "Данило Игнатьевич" принадлежит академику Б.А. Рыбакову ({Древняя Русь. Сказания. Былины. Летописи. М., 1963}), обратившему внимание на близость образа былинного Данилы с легендарным паломником Даниилом, автором "Хождения" в Иерусалим (1106-1108). Б.А. Рыбаков считает, что былинный Данила и паломник Даниил - одно и то же лицо: дипломат, писатель, калика перехожий, а до ухода в монастырь - богатырь, совершивший целый ряд подвигов, сохранившихся в эпической памяти народа.

 

Текст былины записан А.Ф. Гильфердингом на Выгозере 15 июля 1871 года от Е.А. Зубовой, по прозвищу Лисица.

 

Публикуется по изданию: {ГильфердингА.Ф. Онежские былины. 3-е изд., т. 2, ? 192}.

 

В.И. Калугин

 

 

Ермак и Калин-царь

 

 

А й не волна ли как на мори расходиласи,

А й не сине море всколыбалоси,

А й взволновался да ведь Калин-царь,

А й на славный на стольный на город на Киёв он.

А й на солнышка князя Владимира,

А й как он на святую Русь.

А й как брал ён с сорока земель

А й как сорок ён королей да королевичев;

А й за кажным королём королевичем

А й как силы было как по сороку уж тысячей.

А й как брал ён пятьсот князей да бояр ён неверныих,

А й за кажным силы по сороку было тысячей.

А й как пришел он под славный под стольнии

А й под город по Киев он,

А й становился ён ко матушки да Елисей-реки,

А й во ты во поля во Елисина.

А й как тут безбожный Калин-царь

Призывал он посланника да любезнаго,

А й как сам говорил он посланнику таково слово:

- Ай же ты, посланник любезный!

А й неси как мою чернилицу да вальячную1),

А й неси моё перо как лебединое,

А й неси лист бумагу гербовую.-

А й как тут безбожный Калин-царь,

А й садился он да на ременчат стул,

 А к тому он столику ко дубовому,

А й как начал он ёрлуков да написывать,

А й как начал силу свою он да назначивать,

А й писал уж как силушки много да тысячей,

А й как ён ерлуки запечатывал,

Подавал-то он посланнику да любезному.

А й как говорил ён ему таковы слова:

- Ай же ты посланник любезныий безызменныий!

А й бери ерлуки во белы руки,

 

А ступай-ко садись на добра коня,

А й поезжай-ко ты во славный во Киев во город-от,

А й ко солнышку ко князю едь прямо на широк двор.

А станови-тко добра коня осерёдь двора широка,

Осередь двора широка княженецкаго,

А сам прямо поди-тко в полаты ведь княженецкии,

А как проходи в полаты ты княженецкии,

А й как руському богу не кланяйся,

А й как солнышку князю челом не бей,

Не клони ему буйной головушки,

Кладывай ерлуки ему на дубовый стол,

А й да говори речи с ним да не с упадкою,

А й скажи:

"Солнышко князь стольне-киевской!

А й бери ерлуки во белы руки,

А й ерлуки роспечатывай,

А й как ты роспечатывай да розвертывай,

А й до кажного словечка да высматривай".

А й скажи ему да еще таковы слова,

А й скажи:

"Солнышко князь стольне-киевской!

А й по всему как по городу как по Киеву

А й со божьих как церквей да чудны кресты повыснимай,

Во церквах сделай стойлы лошадиныи,

А й стоять нашиим да добрым коням. ,

А й ещё по всему как по городу как по Киеву

А й умой-ко полаты ведь белокаменны,

А стоять нашей рать-силы великии.

А ещё по всему как по городу как по Киеву

А й широкии улушки да повыпаши".

А й потом повернись да поди с полат вон с белокаменных,

А й потом садись на своего на добра коня,

А й поезжай в свою рать-силу великую.-

А й как тут посланник любезныий безызменныий

А й как шел садился ён на своего добра коня,

А й как ехал во славныий да во стольныий

А й во город во Киев-от;

А й приезжал как он ко солнышку князю к Владимиру,

А и приезжал к нему он на широк двор,

Становил как он да добра коня

Осередь двора широка княженецкаго,

А й как сам он шел прямо в полаты княженецкие,

А й как русьскому богу не кланялся,

А й как солнышку князю челом не бил,

Не клонил ему буйны головушки.

А й как сам кладывал ерлуки на дубовый стол,

Говорил как речи сам да не с упадкою,

А й как говорил:

- Уж ты солнышко Владимир-князь,

А й Владимир-князь да стольнё-киевской!

А й ты бери ерлуки во белы руки,

А ерлуки роспечатывай,

А ты еще их да розвертывай,

А й до каждого словечка да высматривай.

А ты еще да послухай-ко

А что теби я скажу:

А й как ты по всему как по городу по Киеву

А й широкий улушки повыпаши,

А й со божьих как церквей да чудны кресты повыснимай,

Во церквах сделай стойлы лошадиные,

А й стояти нашим добрым коням;

А еще как по городу да по Киеву

А умой-ко полаты ведь ты белокаменны,

А й стоять нашей рать-силы великией.-

А потом повернулся он,

А пошол он с полат-то княженецкиих,

Выходил-то он на широк двор,

А й как он садился на своего да на добра коня,

А й как он поехал в свою рать-силу великую.

А й как тут солнышко да Владимир-князь,

А ставал ён как со места да со большого,

А й взимал свой золотой тот стул,

А й садился ко тому столу ко дубовому,

А й как брал ерлуки да во белы руки,

Ерлуки он тут роспечатывал,

Роспечатывал он розвертывал,

А й до кажнаго словечка он высматривал.

А й как тут увидел ён, как у матушки,

А у матушки да Елисей-реки,

А й во тых во полях во Елисинах

А стоит как безбожный Калин-царь

Со своей силой с неверною,

А й как силушки на чистом поли -

А й как мелкаго лесу да шумячего,

А й не видно ни краю да ни берега;

А й как знаменьёв на чистом поли,

А й как будто сухого лесу жароваго2)

А й как тут устрашился солнышко Владимир-князь,

А й повесил свою буйную ён головушку

А й как ниже плеч своих могучиих,

Притупил очи ясны во кирпичной пол,

А й сам говорил да еще таковы слова:

- Ай же ты, жона моя да любезная,

А й княгина Апраксия!

А й пришло, видно, времечко да великое,

А й пришло, видно, в полон отдать

Славный город нам Киев-от

А й безбожному царю уж как Калину.

А и, как видно, делать нам нечего,

А й как всем-то князьям да бояринам,

Всем сенаторам-то думныим,

 

А как всем вельможам, купцам да всем богатыим,

А й как всем поляницам удалыим,

А й русейским сильным могучим богатырям,

А й пришлось им да порозъехаться,

А й повыехать как со города да со Киева,

А й как нам с тобой на убег бежать.

А и, как видно, делать нам нечего

Со безбожным царем да нам со Калиным.-

А как давал как ён ерлуки скорописчаты,

А й как брала ёна ерлуки во белы руки,

А й как начала да читать она россматривать,

А й сама говорила ведь таковы слова:

- Ай же солнышко Владимир-князь!

А й послушай-ко, что я скажу:

А й возьми-тко ты публикуй-ко ведь

А указы ты строгие,

А й по городу по Киеву,

А й по городу по Чернигову,

А й по прочиим городам по губерскиим, по уездныим,

А й выпущай затюремщиков-грешников,

А й прощай-ко во всех винах великиих,

А й как всих призывай к себе да на почестен пир.

А й как призывай-ко сильниих могучиих богатырей,

Призывай-ко старого казака да Илью Муромца.

А хоша он сердит на тебя, на солнышка князя на Владимира,

А може, приеде к тебе да на почестен пир.

А пусть-ко оны со честного пиру да порозъедутся, да порозойдутся,

А мы тожно с тобой на убег пойдем -

А й как солнышко да Владимир-князь стольне-киевской,

А й писал он письма скорыи,

Письма строгии,

Призывал кулиерков он ведь скорыих,

А й россылал письма ен по городу по Киеву,

А й как ён да по городу Чернигову,

А й по прочим городам по губерскиим, по уездныим,

По своим городам да по русейскиим;

А й выпущал затюремщиков-грешников,

А й прощал как во всех винах-то их великиих,

А й просил к себе их всех да на почестен пир,

А й как всех он князей-бояр теперь,

А й как всех сенаторов как думныих,

А й как всех вельмож, купцей теперь богатыих,

А й как поляниц да всех удалыих,

А й русейских сильних могучих богатырей,

А й просил он стараго казака Илью Муромца.

А й топерь после этого

А й как много сбиралосе, как много съезжалосе,

А й князей-бояр топерь,

А й сенаторов да думныих,

А й вельмож, купцей богатыих,

Поляниц да удалыих,

А й русейских сильних могучих богатырей.

А й наехали ко солнышку князю Владимиру,

А й наехали на широк двор,

А й как нагнали да добрых коней

Полон широк двор да княженецкии.

Набрались полны как полаты княженецкии

А все князей да бояр топерь,

Ай сенаторов да думныих,

А й вельмож, купцей богатыих,

Поляниц да удалыих,

А й русейских сильних могучих богатырей.

А й садилиси как за ты столы за дубовые,

А за ты скамейки за окольние,

А за тыи за ествы за сахарине,

За напитки за тыи за медвяные.

А как начали пить топерь, проклаждаются,

Над собою незгоды не начаючи,

А й как все на пиру пьяны-веселы,

А й как столько не весел был один солнышко Владимир-князь.

А й как ходит по полатам княженецкиим,

А й повешена буйная головушка

А й как ниже плеч своих могучиих,

А й притуплены очушки ясны во кирпичной пол.

А й как сам говорил теперь таковы слова:

- Ай же вы, князи-бояра ведь,

А й как сенаторы да думные,

А й вельможи, купци вы богатые,

Поляницы удалые,

А й русейские сильни могучии богатыри!

А й как вы у мня на честном пиру,

А вы у мня да пьяны-веселы,

А вы все напивалисе,

Похвальбами вы все пофалялисе,

А й как столько вы не знаете,

А й над намы есть незгода великая:

А у матушки да Елисей-реки,

А й во тых во полях во Елисинах

  А й стоит как безбожный Калин-царь

Со своей как со ратью-силой великою;

А й стоит уж как силушки на чистом поли

А й как будто мелкаго лесу шумячего,

А й как знаменьёв на чистом поли,

А й как будто сухого лесу жароваго.

А нам да приказано

А по всему как по городу по Киеву

А й широкии улушки повыпахать,

А й с божьих как церквей да чудны кресты повыснимать,

Во церквах сделать стойлы лошадиные,

А по всему как по городу по Киеву

А умыть полаты белокаменны,

А стоять ихней рать-силы великии.-

А й тут брал ерлуки скорописчаты.

Подавал старому казаку да Ильи Муромцу.

Тот как брал ерлуки на белы руки,

А ерлуки начал розвертывать,

А начал ерлуки да он россматривать,

Так и тот повесил буйну голову

Ниже плеч своих могучиих,

Притупил очи ясны во кирпичной пол.

А й как понесли эти ерлуки с рук как на руки,

А й как начали все россматривать,

Так и все как повесили буйны головы

Ниже плеч своих могучиих,

Потому что оны да устрашилисе.

А й как говорил уж солнышко Владимир-князь:

- Ай же гости бажёные любезные,

Ай русейские сильнии могучии богатыри!

А что же заведем да теперь делати? -

А й как тут ставал как со места со большаго на резвы ноги,

А ставал-то старой казак Илья Муромец,

А й как сам говорил топерь да таковы слова:

- Ай же солнышко да Владимир-князь!

А й послушай-ко, что я скажу.

А й возьми-ко насыпь ты топеричко

А й как перву телегу ордынскую,

А й насыпь-ко краснаго золота,

А й насыпь-ко другу телегу чистаго серебра,

А й насыпь-ко третью телегу мелкаго да крупнаго скатняго жемчугу

А й кати-тко в подарочках

Ко безбожному царю да ко Калину,

А проси-тко ты строку на три месяца.

А ежели б дал он нам строку на три месяца,

А й как я да в три месяца,

А как съезжу я к чисту полю,

А как я сберу свою дружину да хоробрую,

А как сберу я тридцать молодцев да без единого,

А тогда я съезжу ко безбожному царю ко Калину,

В рать его силу да великую.

А й тогда да я попробую,

А я да отведаю,

А вряд больше приеде он

А й ко славному ко городу ко Киеву.-

А й как солнышко да Владимир-князь да стольнё-киевской

Приказал он как насыпать перву телегу да ордынскую

А й как красного золота,

А й как другу телегу чистаго серебра,

А й как третюю телегу мелкаго крупнаго скатняго да жемчугу

А й покатили русейскии посланники

А от солнышка от князя от Владимира

Ко безбожному царю теперь да ко Калину,

А й просили строку топерь да на три месяца.

Говорил как безбожный Калин-царь:

- Ай же вы, русейские вы посланники

А от солнышка от князя от Владимира!

А хошь возьму я ваши подарочки дороги,

А как дам я строку на три месяца,

А для того дам строку на три месяца,

А чтобы да в три месяца,

Чтобы было все исполнено

По моему да приказаньицу:

А все улушки роспаханы,

А со всех церквей чудны кресты снятые,

В церквах сделаны стойлы лошадиные

А умыты полаты белокаменны.-

А воротились взад как русейскии посланники,

А сказали солнышку князю таковы слова

И россказали, как да приказано.

А й как тут-то старой казак Илья Муромец,

А й как всё ён то же повыслухал,

А как скоро шол ён, садился на добра коня,

А как скоро поехал ён да в чисто поле,

А как сбират-то он своей дружины да хоробрыей;

А как ведь топеречку после этого

А й промедлилось времечки три месяца,

Не видать как старого казака Ильи Муромца да из чиста поля.

А й как солнышко князь опять да невесел стал,

А й как сам говорил да таковы слова:

- Ай же ты, княгина Апраксия!

А и, как видно, как пришло тое времечко да великое,

А й как топерь пришло да отдать в полон

А как славный город нам Киев-от;

А как всем князьям да боярам ведь

А й как быть да порозъехаться,

А й как всем поляницам удалыим,

А й русейским сильниим могучим богатырям,

А нам пришло с тобой как на убег бежать.

А как видно, на кого была надея великая,

А й на стараго казака да Илью Муромца,

А й у того топерь да уехано

А в далечо-далёчо да в чисто поле,

А й не будет ён из чиста поля.-

А й как тут ёна говорит ему таковы слова:

- Ай же ты, солнышко Владимир-князь!

Забери остатнее столованье да почестен пир,

 А я забери-тко ты теперь всех князей-бояр,

Всех сенаторов да думныих,

А й как всех вельмож, купцей богатыих,

Всех поляниц да ты удалыих,

А русейских сильних могучих богатырей.

А как пусть-ко ведь со честна пира порозойдутся,

Со честнаго пиру порозъедутся.-

А й как забирал он остатнее столованье да почестен пир,

А й как тут приезжали князи-бояра ведь,

Сенаторы да думные,

А й вельможи, купцы все богатые,

Поляницы удалые,

А русейски сильни могучи богатыри

А й ко солнышку князю Владимиру на почестен пир;

А й как ведь набрались полны полаты белокаменны

Все удалых добрых молодцов.

А й как ведь да садилисе

А й за ты столы за дубовыи княженецкие,

А за ты за ествы сахарине,

А за ты за напитки за медвяныи.

А как боле сидят оны,

Никто не пьет да не кушает,

А у всех повешены да буйны головы

А й как ниже плеч своих могучиих,

Притуплены очушки ясныи,

Очушки ясныи во кирпичной пол.

А тут еще как с места середняго

А еще ставал удалый добрый молодец,

А ставал как ведь молодой Ермак сын Тимофеевич,

А ставал как молодой Ермак да на резвы ноги,

А говорил молодой Ермак да таковы слова:

- Ай же солнышко да Владимир-князь стольне-киевской!

А спусти-тко меня да ты в чисто поле.

А й как съезжу я да сыщу топерь

А как стараго казака да Илью Муромца

А со всей я с дружиной со хороброю.-

А й как ён говорил ему:

- Ай же ты, молодой Ермак,

Молодой Ермак сын Тимофеевич!

А й как ты, молодец, да молодёшенок,

Ты как молодец, да лет двенадцати,

А й не бывать тебе да в чистом поли,

Не видать те стараго казака Ильи Муромца.

Ведь как промедлилось времечки да три месяца,

А в три месяца бог знать, куда у его уехано,

А й как, може, уехано край светушку, край белаго.-

А й наливал ему третью да чару зелена вина,

А й как мерой чара полтора ведра,

Весом как чара ровно полтора пуда.

А й подавал-то ему солнышко князь да единой рукой,

Принимал как молодой Ермак да единой рукой,

Выпивал как молодой Ермак да единым здухом.

А й потом как он ставал да на резвы ноги,

А й как тут скакал через ты столы ён дубовые,

Через ты ествы сахарине,

А через ты напитки да медвяные,

А й как столько едва да розобрал

А на стопочки приправу свою да богатырскую,

А й как он приправу ведь да богатырскую.

А й бежал потом он на широк двор,

А й садился ён на своего на добра коня,

А й поехал он с того ли двора да княженецкаго.

А тут как топеречко солнышко Владимир-князь

А й не знат, как куда уехал молодой Ермак:

А искать ли он стараго казака Ильи Муромца,

Али он уехал в поля да во Елисина.

А он прямо ехал в ты поля во Елисина,

А й поехал ко матушке да Елисей-реки.

А й как он увидел на тых полях на Елисинах,

А стоит-то уж силушки как на чистом поли,

А как мелкаго лесу шумячего,

А й не видно ни краю да ни берега,

А й как знаменьёв на чистом поли

Как сухого лесу жароваго.

А й как тут ли сам пороздумался:

  - А хошь много силы на чистом поли,

А й как столько могу я розбить на своём да на добром коне,

А не захватить меня во рать во силы великией

А поганыим воинам,

А й потому что у мня подо мной да конь, крылатыий.-

А й столько хоче спуститься на рать на силу великую,

А й как шум зашумел из чиста поля,

А как он посмотрит ведь на чисто поле,

А как ажно еде старой казак Илья Муромец,

А Илья Муромец сын Иванович,

А й со всей он с дружиной с хороброю.

А й как тут уж как съехалось

А й как тридцать молодцов да со единыим,

А й как тридцать сильних русейских богатырей.

А й как тут старой казак Илья Муромец

А й говорит своей дружины да хоробрыей:

- Ай же вы пятнадцать молодцов да вы удалыих!

А й поезжайте-тко о матушку Елисей-реку,

А й не упущайте-ко силы за матушку Елисей-реку,

А й как другие поезжайте-тко на чисто поле,

Становитесь-ко ратёй-силой великою,

А не упущайте-ко силушки да на чисто поле,

С краю рубите до единого.-

А й как ту правой рукой да поехал старой казак,

А й старой-то казак да Илья Муромец;

А й левой рукой как поехал да молодой Ермак,

Молодой Ермак сын Тимофеевич.

А й как начали рубить да силушку на чистом поли,

А й как начали прижимать со всех да со сторонушок,-

А как не промедлилосъ времечки ровно до шести часов,

А той порой да тым времечком

А й как силу присекли до единаго.

А й как тут молодой Ермак как розъехался

Ко безбожному царю ён ко Калину,

Изымал царя Калина за желты кудри,

А й как сам сказал ему таковы слова:

- А й как вот тебе, безбожный Калин-царь,

Вот тебе улушки роспаханы,

Со тых божьих церквей чудны кресты сняты ведь,

А й как вот во церквах сделаны стойлы лошадиныи,

Вот те умыты да ведь полаты белокаменны.

Нет, не приписывай ерлуков скорописчатых

А й ко нашему солнышку князю Владимиру,

А й с угрозами со великима.-

А й здынул его выше буйной головушки,

А спустил как о матушку да о сыру землю,

А й как тут у царя как у Калина

А й на ем да кожа лопнула,

А й как тут царь Калину славы поют.

А й как тут удалыи добры молодцы

А й садилисе на добрых коней

А й отправились во славный как во стольнии

А й во город во Киёв-от

А й ко солнышку князю Владимиру,

А й приехали, как сказали ведь,

Что убит безбожный Калин-царь,

А со всею со рать-силой великою,-

А й как тут солнышко как Владимир-князь

А й на радости на великией

А й как тут для удалых для молодцов

Забирал столованье почестен пир.

А й как начали пить, кушать ведь, добром проклаждаются.

А й как над собой незгоды не качаются.

А й как публиковал указ он строгий

А й по городу по Киеву,

Розотворил как он все кабаки конторы он,

Чтобы весь народ как пил да зелено вино.

Кто не пье зелена вина,

Тот бы пил да пива пьяныя,

А кто не пьет пивов пьяныих,

Тот бы пил меды стоялые,-

Чтобы все да веселилисе.

А топерь да поели этого

А й тому да всему да славы поют.

А й Дунай, Дунай,

Боле век не знай.

 

 

В русском эпосе существует два варианта былины о бое с царем Калином. В одних случаях главным героем является Илья Муромец, а в других - Ермак Тимофеевич, с именем которого связан широко известный цикл народных исторических песен. Почти ни у кого из исследователей не вызывает сомнения, что былинный Ермак-богатырь, Ермак песенный и реально существовавший казачий атаман Ермак Тимофеевич - одно и то же лицо. "Имя Ермака,- отмечает В.Я. Пропп,- во всех былинах совершенно устойчиво и не заменяется никакими другими именами. Мы можем полагать, что оно идет от исторического Ермака. Но этим и ограничивается историчность Ермака былинного. Ермак в былине - не завоеватель Сибири, каким он является в некоторых исторических песнях, он перенесен в далекое прошлое и сделан защитником Руси от татар. Внесение этого имени в эпос не случайно. Ермак должен был произвести на народную фантазию огромное впечатление. Он - не царский воевода, а выходец из народа, оказавший государству огромную историческую услугу присоединением к Руси Сибири. О нем слагаются песни, и его имя входит в эпос".

 

Такую характеристику былинного Ермака можно было бы считать вполне исчерпывающей, если бы не одно обстоятельство: былинные сюжеты о Ермаке не могли возникнуть раньше XVI века, а это значит, что они не имеют прямого отношения к народному героическому циклу о борьбе с татаро-монгольским игом, Ермак "введен" в этот цикл через века.

 

Позднейший "ввод" Ермака в народный героический эпос, к XVI веку уже сложившийся, был бы очевиден, если бы он просто "вошел" в уже разработанный, известный сюжет. Но в том-то и дело, что Ермак никого не "заменил", былинный сюжет о двенадцатилетнем Ермаке самостоятелен и оригинален. У нас есть все основания предполагать, что Ермак-богатырь изначально существовал в русском героическом эпосе и уже после - по созвучию имен - к нему присоединился Ермак Тимофеевич - покоритель Сибири. Ведь Ермак, Ермолай - одно из самых распространенных в народе имен, Ермаков были сотни, тысячи, в том числе и былинный, сражавшийся с царем Калином. Такова точка зрения современного исследователя С.Н. Азбелева, обратившего внимание на местное предание о рязанском воине Ермачке, принимавшем участие в битве на реке Воже в 1378 году. Согласно этому преданию, Ермачок "со своими сотнями, все время скрывался в перелесках Вожи и Быс трицы; а когда русские устали биться насмерть, Ермачок выскочил из своей засады и решил дело; но смятый бегущими врагами, сам пал с ними в свое болото и погиб там. Это болото и теперь еще называется Ермачково".

 

Этот подвиг рязанского Ермачка вполне мог стать одним из источников былины о Ермаке-богатыре, если учесть, что само сражение на реке Воже предшествовало Куликовской битве и во многом предопределило ее исход.

 

Былина ("Ермак и Калин-царь") записана А.Ф. Гильфердингом 2 августа 1871 года на Сумозере от сказителя Андрея Пантелеевича Сорокина.

 

Публикуется по изданию: {Гильфердинг А.Ф. Онежские былины. 4-е изд., т. 1, ? 69}.

 

В.И. Калугин

 

1) Вальячный - литой, чеканный.

 

2) Жаровый - тонкий, высокий.

 

Михайло Петрович (Козарин)

 

 

Ише было-жило у короля девёть сынов,

Зародиласе у короля десята доць,

Ише душоцька Настасья королевисьня;

После того-то зародилсэ у их всё десятой сын,

Ише на имя Михайло королевиць-сын.

 А отец Михайлушка, ни мать не возлюбил,

Родны братьица его невознавидели;

Захотели Михайлушка конём стоптать,

Захотели Михайлушка копьём сколоть.

А увидяла родима его сестрица

Ише та ли Настасья королевисьня,

Да брала она Михайлушка да на белы руки,

Уносила Михайлушка в свои палаты белы-камянны,

Ай поила, кормила, его росьтила,

Ище стал у ей Михайлушко двенадцеть лет,

Ище стал-то Михайлушко у ей выспрашивать:

- Уж ты гой еси, девиця - душа красная!

У меня есь ли на роду-то родной батюшко,

У меня есь ли на свету на белом родна матушка,

Ишше есь ли у меня да родны братьиця?

Ишше есь ли у меня да родны сёстрици? -

Как спроговорит Настасья королевисьня:

- Уж ты гой еси, Михайлушка Петровиць млад!

Ише есь-то у тебя на свети родной батюшко,

Ише тот ли король да Коромыслов Пётр,

Еше есь-то у тебя на свети родна матушка,

Ише есь у тебя на свети деветь братьицёй.

Ише е у тя, десятой-от - ты, да млад есён сокол;

И сестриц-то я у тибя да тольки я одна,

Тольке я одна, Настасья королевисьня,

Королевисьня-та я ишё Петровна же.

А как ты-то родилсэ когды малёшенек,

На родинушках тебе было пошуцёно;

Роден батюшко-то с матушкой тебя невознавидели,

А хотели тибя, Михайлушко, придать тебя к смерти ко скорыя,

А хотели тибя, Михайлушко, свиньям отдать;

А увидяла ведь я да всё сама тибя,

А брала-то тибя да на белы руки,

Уносила тибя в полаты я да всё высокия;

Я поила тибя, корьмила всё как росьтила.-

Тут ведь пал ей Михайлушко в резвы ноги:

- Уж ты, мила моя сёстриця любимая,

Молода моя Настасья королевисьня!

Ты умела миня от смерьти всё избавити,

Ты умела миня да всё споить-скормить, возросьтить всё-

Попрошу об цём, тибе я поконаюсе:

Ты поди сходи-ко к батюшку к родимому,

Ты проси поди у батюшка мне-ка добра коня,

Ты проси поди у батюшка-то мне да сабли вострою,

Ты проси поди у батюшка да копья вострого,

Ты проси поди седёлышка чиркальского,

Ты проси поди у батюшка всё збруи богатырскии.-

Тут Настасья королевисьня всё не ослышалась;

Она скоро приходит к родну батюшку,

Пала батюшку Настасьюшка в резвы ноги:

- дай-ко, батюшко, ты мне да всё добра коня,

Мне добра ты коня всё богатырьского;

Дай ты, батюшко, ты мне да всё востра копья,

Всё востра-та копья да брозаменьского;

Дай ты, батюшко, седёлышка чиркальского,

Дай ты палици мне, батюшко, цяжолою,

Дай ты всю же мне-ка збрую богатырьскую.-

Говорит-то батюшко Настасьи таковы реци:

- Уж ты гой еси, Настасья королевисьня!

Как кому у тя, Настасья, всё конём владеть?

Ишше некому владеть всей сбруей богатырскою.-

- У мня есь ведь возрошшон милой-от родимой братёлко,

Ише молодый Михайло-королевиць млад;

Я его от смерьти всё избавила,

На своих я на белых руках возросьтила.-

Говорит король Настасьи королевисьни:

- Ты когды была, Настасья, доць мне-ка любимая;

Уж ты зделалась ноне доць постылая.-

Ай пришла-то Настасья, приросплакалась,

Родну брателку своему прирозжалилась:

- Не дават-то батюшко, Михайлушко, тибе добра коня,

Не дават тибе ведь батюшко да богатырьского! -

Говорит-то Михаиле таковы реци:

- Ты не плаць-косе, родима моя сестрица,

Молода же ты Настасья королевисьня!

Я пойду схожу ко батюшку всё на широкой двор,

Я возьму же коня все самолучшого.-

Он ведь взял коня да самолучшого,

Самолучшого коня да богатырьского,

Он поехал скоро с широка двора;

Не поехал он да не воротами -

 Цёрес тын скакал да его доброй конь;

А поехал Михайлушко в чисто поле;

Во чистом-то поли да курева стоит,

Курева-то стоит, да дым столбом валит.

А приехал Михайлушко в чисто поле;

Он ведь ездил по цисту полю, поляковал,

Он ведь ездил немного, немало - целой месец-от;

Нёцёго не мог наехать во чистом поли,

Он не старого не мог, да всё не малого,

Не богатыря не мог, не поленици преудалыя1).

Придумалось ему же съезьдить на круту гору;

На круту гору приехал он, да во темны леса:

Там услышил он, да ведь как шум шумит,

А как шум шумит да ише гам гамит.

Он подалса немножко по тёмным лесам;

Во тёмном-то лесу всё три розбойника,

Три розбойника да они дел делят2):

На перьвой-от пай кладут да красно золото,

На другой-от пай кладут да цисто серебро,

На третёй-от пай кладут да красну девицю.

А как перьвой-от тотарин всё спроговорит:

- Ты не плаць, не плаць, девица - душа красная,

Ты не плаць, не плаць, Настасья королевисьня!

Ты на мой-от, девиця, пай достанисьсе,-

Увезу-то я тебя во земьлю во неверную,

Я ведь буду корьмить тибя ведь всё

Да кобылятиной. -

Ай заплакала девиця пушше старого:

- Заплели у мня косу да на святой Руси;

Росьплетут у мня косу да в проклятой Литвы! -

А другой-от тотарин да спроговорил:

- Ты не плаць, не плаць, девиця - душа красная!

Ай на мой-от ты ведь пай да как достанисьсе,

Отсеку у тя по плець я буйну голову.-

А третёй-от розбойник-от спроговорит:

- Увезу тебя, девиця, во своё место;

Я поить, кормить тебя буду белым хлебом,

Я поить-то тебя буду сладкой водой медовою.-

Говорит-то Михайлушко да таковы реци:

- Уж ты гой еси, да всё розбойницьки!

Уж вы дайте-ткосе мне-ка хошь на пол-пая;

А хошь не давайте да мне-ка злата, серебра,

Уж вы дайте-ка мне хошь красну девицю.-

Говорят-то тут ему да всё розбойницьки:

- Не даим-то мы тебе не злата й не серебра,

Не даим-то мы тебе да красной девици.-

Он ведь перьвого розбойника конём стоптал,

Он ведь другого розбойника копьём сколол,

Он третьего-то розбойника да всё на волю спустил3);

Посадил он девицю на добра коня,

На добра-то коня да впереди собя,

Он повез-то девицю на святую Русь;

Он ведь стал-то у ей да всё выспрашивать:

- Ты скажи, скажи, девиця - душа красная:

Ты какого ты роду, какой племени,

Ты какой же земли, какого города? -

- Уж я роду-ту ведь всё да королевьского,

Уж я доць-то всё Петру да Коромыслову.-

- Я ведь тоже роду королеського,

Я ведь тоже сын Петру да Коромыслову.-

- Как спасибо же тебе, да родной брателко!

Ты повыруцил миня да из неволюшки.-

- А спасибо тибе всё же, родна сёстриця,

Ты Настасья же свет королевисьня!

Ты споила миня, скорьмила всё малёхонького,

А твоё-то мне добро ведь наперёд зашло.

Повезу-ту я теперь тибя да к родну батюшку.-

Повёз-то он ведь ей да в королесьво-то;

Он приехал к батюшку-ту под косисьцято окошецько,

Он скрыцял-то своим ведь зыцьним голосом:

  - Уж ты гой еси, король да Коромыслов Петр!

Да была ли у тибя да родна доць твоя? -

Отвечаёт-от король ему скорёхонько:

- Как была-то у меня ведь доць родимая,

Молода у мня Настасья королевисьня.-

- Ишше был ли у тибя да родной дитятко,

Как Михайлушко у тя да млад Петровиць-от? -

От Михайлушка король да отпираитце:

- Ты бери-тко у меня да злата, серебра,

Ты поставь-ко своё да ты востро копьё,

Ты во матушку поставь да во сыру-землю.

Я обсыплю тебе копьё-то красным золотом.-

Говорит-то Михайло таковы слова:

- Не признать токо своё да цяда милого,

Молодого-то Михайла-королевиця,-

Не отдам токо твою тибе любиму доць.-

Отпирал король окошецько косисьцято:

- А ведь был у мня на роду Михайлушко,

А Михайлушко-то был у мня Петровиць млад.

Возлюблю теперь Михайлушка я пушше всех,

Помажу теперь Михайла на своё место,

На своё-то я на место королевськое,

Отдаваю Михайлушку-ту всю державу королевськую,

Шьто повыруцил у мня-то доць любимую,

Ишше ту ли да Настасью королевисьню.

 

В былине с ярко выраженным новеллистическим сюжетом Михайло Петрович Козарин (в других вариантах - Казарин) освобождает из плена свою "неузнанную" сестру Настасью королевичну. Исследователи находят в этом сюжете отголоски действительного исторического события: в 1106 году воевода Козарин освободил русских пленных, уведенных половцами. Но есть и другое предположение, согласно которому Козарин, предстающий в былинах "заезжим богатырем",- выходец из древнего волжского иудейского царства Хазарии (вспомним А. С. Пушкина: "{Как ныне сбирается вещий Олег отметить неразумным хaзaрам}"). Что тоже вполне вероятно, если вспомнить сложные отношения Руси с Хазарией в IX-XII веках и такую былинную деталь: Михайло Козарин несет на себе печать родительского проклятия: "{А отец Михайлушка, ни мать не возлюбил, родны братъица его невознавидели}"

 

Сюжет былины довольно подробно исследован В.Я. Проппом, выделяющим в ней, помимо мотива родительского проклятия, еще несколько пластов. "Былина,- отмечает он,- содержит явные следы отпечатков нескольких эпох. По своей композиции она принадлежит к числу наиболее архаических в русском эпосе: основана на похищении женщины и ее спасении. Это, как мы знаем, один из основных сюжетов древнейшего эпоса. В образе ее героя, Михаила Козарина, также сохранены весьма древние черты. Но вместе с тем певцы, унаследовав сюжет, внесли в него такие изменения, которые заставляют нас видеть в былине, по существу, новое образование. Древний сюжет приобретает русскую историческую окраску, он относится к Киевской Руси. Былина отразила татарское нашествие, которое наложило на нее ярко выраженную, характерную печать"

 

Текст, записанный А.В. Марковым 7 июня 1899 года от Аграфены Матвеевны Крюковой, публикуется по изданию: {Марков А.В. Беломорские былины, ? 17}.

 

В.И. Калугин

 

1) Женськой род, богатырици были в старо время; ездили в мужьском платьи - в старинах названо. (Пояснение сказительницы.)

 

2) Именье награбили где-то. (Пояснение сказительницы.)

 

3) Которой хотел поить, кормить. (Пояснение сказительницы.)

 

 

Калика-богатырь

 

 

А й с-под ельничку с-под березничку,

Из-под часта молодого орешничку,

Выходила калика перехожая,

Перехожая калика переезжая.

У калики костыль дорог рыбий зуб,

Дорог рыбей зуб да в девяносто пуд.

О костыль калика подпирается,

Высоко калика поднимается,

Как повыше лесу да стоячаго,

А пониже облачка ходячаго,

Опустилася калика на тыи поля,

На тыи поля на широкия,

На тыи лужка на зеленыи,

А й о матушку ль о Почай-реку.

Тут стоит ли силушка несметная,

А несметна сила неповерная,

В три часа серу волку да ни обскакати,

В три часу ясну соколу да не облётети.

Осерёдь-то силы той невернои,

Сидит Турченко да богатырченко.

Он хватил Турку да за желты кудри,

Опустил Турку да о сыру землю.

Говорит калика таково слово:

- Скажи, Турченко да богатырченко!

Много ль вашей силы соскопилосе,

Куда эта сила снарядиласе? -

Отвечает Турченко да богатырченко:

- Я бы рад сказать, да не могу стерпеть,

Не могу стерпеть, да голова болит,

А й уста мои да запечалились,

Е сорок царей, сорок царевичев,

Сорок королей да королевичев.

Как у кажнаго царя-царевича,

А й у короля да королевича,

А й по три тмы силы, по три тысячи.

Снарядиласе уж силушка под Киев-град,

Хочут Киев-град да головней катить,

Добрых молодцов ставить ширинками1),

А й добрых коней да табунами гнать,

А й живот со града вон телегамы.-

О костыль калика подпирается,

Высоко ль калика поднимается,

А й повыше лесу стоячаго,

А й пониже облачка ходячаго.

Поскакала каликушка ко городу,

А й ко славному ко городу ко Киеву,

Она в город шла да не воротамы,

Она прямо через стену городовую,

Нечто лучшу башню наугольнюю.

Становилася калика середь города,

Закричала калика во всю голову,

С теремов вершиночки посыпались,

Ай околенки да повалялисе,

На столах питья да поплескалисе.

Выходил Олешенька поповский сын,

Берет палицу булатнюю,

Не грузную палицу, да в девяносто пуд,

Он бьет калику по головушки,

Каликушка стоит не стряхнется,

Его жёлты кудри не сворохнутся.

Выходил Добрынюшка Микитинич,

Как берет Добрынюшка черлёный вяз,

Не грузныя вяз, да в девяносто пуд,

Он бьет калику по головушки,

Каликушка стоит не стряхнется,

Его жёлты кудри не сворохнутся.

Выходил казак Илья Муромец,

Говорит казак таково слово:

- Уж вы, глупы русскии богатыри!

Пошто бьете калику по головушки?

Еще наб у калики вистей спрашивать:

Куды шла калика, а что видела? -

Говорит калика таково слово:

- Уж я шла, калика, по тыим полям,

По тыим полям по широкиим,

По тыим лужкам по зелёныим,

А й о матушку ли о Почай-реку.

Уж я видела тут силушку великую

В три часу волку не обскакати,

В три часу ясну соколу не облётети.

Осёредки силы великий

Сидит Турченко-богатырченко.

Я хватил Турку за желты кудри,

Опущал Турку о сыру землю.

Скажи, Турченко-богатырченко:

Много ль вашой силы соскопилосе,

Куда эта сила снарядиласе?

Уж бы рад сказать, да не могу стерпеть,

Не могу стерпеть, да голова болит,

А й уста мои да запечалились.-

Говорит казак таково слово:

 - Ай калика перехожая!

А идёшь ли с нами во товарищи,

Ко тыи силы ко великии? -

Отвечает калика перехожая

Старому казаку Илью Муромцу:

- Я иду со вами во товарищи.-

Садились богатыри на добрых конях:

Во-первых, казак Илья Муромец,

Bo-других, Добрынюшка Микитинич.

Оны с города ехали да не воротамы,

Прямо через стену городовую,

Нечто лучшу башню наугольнюю.

А й каликушка не осталасе,

О костыль она да подпираласе,

А скочила стену городовую.

Поезжат казак Илья Муромец

Во тую ли силу в великую,

Во тую ли силу правой рукой,

Добрыня Микитич левой рукой,

Калика шла серёдочкой.

Стал он своею дубиною помахивать,

Как куды махнул,

Дак пала улица,

Отмахивал - переулочок,

Прибили всю силу неверному.

Обращались к славному городу,

Ко тому ли городу ко Киеву,

Скакали через стену городовую,

Отдавали честь князю Владимиру:

- Мы прибили силу всю неверную.

 

Былина о Калике-богатыре относится к числу редких, известно всего лишь несколько ее записей, хотя сами калики перехожие - постоянные действующие лица русского эпоса. Большой популярностью пользовалась былина, созданная каликами и прославлявшая калик - "Сорок калик со каликою". В калик обычно переодевались русские богатыри, чтобы оказаться неузнанными; именно калики исцеляют и наделяют силой Илью Муромца; с каликой Иванищем Илья Муромец встречается по пути в {Царь-от град} ("Илья Муромец и Идолище"). Калики всюду выступают традиционными вестниками: они сообщают о приближении врага, но сами в сражениях не участвуют (за что Илья Муромец и укоряет калику Иванище). И только в былине "Калика-богатырь" калика вступает в бой с вражьей силой вместе с Ильей Муромцем и Добрыней Никитичем. Более того, он "заменяет" Алешу Поповича в знаменитой былинной "троице". Илья Муромец, как красочно описывается в былине, наезжает на вражью силу {правой рукой}, Добрыня Никитич - {левой рукой} (вспомним полк "правой" и "левой" руки в сражении на Куликовом поле!), а калика, это подчеркивается, {шла серёдочкой}. Таким образом, он не просто вместе, а в середине, в центре былинной "троицы". Перед нами совершенно явное стремление (по всей видимости, самих же калик, это и своеобразный ответ на упрек Ильи Муромца) создать героический образ Калики-богатыря, поставить его в один ряд с главными героями русского богатырского эпоса.

 

Вариант сказителя Трофима Суханова, записанный А. Ф. Гильфердингом 6 августа 1871 года на Водлозере, принадлежит к числу лучших. Текст публикуется по изданию:

 

 Гильфердинг А.Ф. Онежские былины. 4-е изд., т. 3, ? 207.

 

В.И. Калугин

 

1) Ширинка - обычно полотенце, но в данном случае в значении шеренги, ряда

 

Авдотья Рязаночка

 

 

Славные старые король Бахмет турецкие

Воевал он на землю российскую,

Добывал он старые Казань-город подлесные,

Он-де стоял под городом

Со своей силой-армией,

Много поры этой было времени,

Да й розорил Казань-город подлесные,

Разорил Казань-де город напусто.

Он в Казани князей-бояр всех вырубил,

Да й княгинь-боярыней -

Тех живых в полон побрал.

Полонил он народу многи тысячи,

Он повёл-де в свою землю турецкую,

Становил на дороги три заставы великие:

Первую заставу великую -

Напустил реки, озёра глубокие;

Другую заставу великую -

Чистые поля широкие,

Становил воров-разбойников;

А третьюю заставу - темны лесы,

Напустил зверьёв лютыих,

Только в Казани во городи

Оставалась одна молодая жонка Авдотья Рязаночка.

Она пошла в землю турецкую

Да ко славному королю ко Бахмету турецкому,

Да она пошла полону просить.

Шла-де она не путем, не дорогою,

Да глубоки-ты реки, озёра широкие

Те она пловом плыла,

А мелкие-ты реки, озёра широкие

Да те ли она бродком брела.

Да прошла ли она заставу великую,

А чистые поля те широкие,

Воров-разбойников тех ополдён прошла,

Как о полдён воры лютые

Те опочив держа.

Да прошла-де вторую заставу великую,

Да темны-ты леса дремучие,

Лютых зверей тех ополночь прошла,

Да во полночь звери лютые

Те опочив держа.

Приходила во землю турецкую

Ко славному королю Бахмету турецкому,

Да в его ли палаты королевские.

Она крест-от кладет по писаному,

А поклоны-ты веде по-ученому,

Да она бьё королю-де челом, низко кланялась.

- Да ты, осударь король-де Бахмет турецкий!

Разорил ты нашу стару Казань-город подлесную,

Да ты князей наших, бояр всех повырубил,

Ты княгинь наших, боярыней тех живых в полон побрал,

Ты брал полону народу многи тысячи,

Ты завёл в свою землю турецкую,

Я молодая жонка Авдотья Рязаночка,

Я осталасе в Казани единешенька.

Я пришла, сударь, к тебе сама да изволила,

Не возможно ли будет отпустить мне народу сколько-нибудь пленного.

Хошь бы свово-то роду-племени? -

Говорит король Бахмет турецкие:

- Молодая ты жонка Авдотья Рязаночка!

Как я розорил вашу стару Казань подлесную,

Да я князей-бояр я всех повырубил,

Я княгинь-боярыней да тех живых в полон побрал,

Да я брал полону народу многи тысячи,

Я завёл в свою землю турецкую,

Становил на дорогу три заставы великие:

Первую заставу великую -

Реки, озёра глубокие;

Вторую заставу великую -

Чистые поля широкие,

Становил лютых воров-разбойников,

Да третью заставу великую -

Темны леса-ты дремучие,

Напустил я лютых зверей.

Да скажи ты мне, жонка Авдотья Рязаночка,

Как ты эти заставы прошла й проехала? -

Ответ держит жонка Авдотья Рязаночка:

- А й ты, славный король Бахмет турецкие!

Я эты заставы великие

Прошла не путём, не дорогою.

Как я реки, озёра глубокие

Те я пловом плыла,

А чистые поля те широкие,

Воров-то разбойников,

Тех-то я ополдён прошла,

Ополден воры-разбойники,

Они опочив держа.

Темные леса те лютых зверей,

Тех-де я в полночь прошла,

Ополночь звери лютые,

Те опочив держа.-

Да те речи королю полюбилисе,

Говорит славный король Бахмет турецкие:

- Ай же ты, молодая жонка Авдотья Рязаночка!

Да умела с королем ричь говорить,

Да умей попросить у короля полону-де головушки,

Да которой головушки боле век не нажить будё.-

Да говорит молодая жёнка Авдотья Рязаночка:

- А й ты, славный король Бахмет турецкие!

Я замуж выйду да мужа наживу,

Да у мня буде свёкор, стану звать батюшко,

Да ли буде свекровка, стану звать матушкой.

А я ведь буду у их снохою слыть,

Да поживу с мужом да я сынка рожу,

Да воспою-вскормлю, у мня и сын буде,

Да стане меня звати матушкой.

Да я сынка женю да й сноху возьму,

Да буду ли я и свекровкой слыть.

Да еще же я поживу с мужом,

Да й себе дочь рожу.

Да воспою-вскормлю, у мня и дочь буде,

Да стане меня звати матушкой.

Да дочку я замуж отдам,

Да й у меня и зять буде,

И буду я тёщой слыть.

А не нажить-то мне той буде головушки,

Да милого-то братца любимого.

И не видать-то мне братца буде век и по веку.-

Да те ли речи королю прилюбилисе,

Говорил-де он жонке таково слово: -

Ай же ты, молодая жонка Авдотья Рязаночка!

Ты умела просить у короля полону ли головушки,

Да которой-то не нажить и век буде.

Когда я розорял вашу стару Казань-город подлесные,

Я князей-бояр-де всех повырубил,

А княгинь-боярыней я тех живых в полон побрал,

Брал полону народу многи тысячи,

Да убили у мня милого братца любимого,

И славного пашу турецкого,

Да й не нажить мне братца буде век и по веку.

Да ты, молодая жонка Авдотья Рязаночка,

Ты бери-тко народ свой полонёные,

Да уведи их в Казань до единого.

Да за твои-ты слова за учливые,

Да ты бери себе золотой казны

Да в моей-то земли во турецкие,

Да ли только бери тебе, сколько надобно.-

Туто жёнка Авдотья Рязаночка

Брала себе народ полонёные,

Да й взяла она золотой казны

Да из той земли из турецкие,

Да колько ей-то было надобно.

Да привела-де народ полонёные,

Да во ту ли Казань во опустелую,

Да она построила Казань-город наново,

Да с той поры Казань стала славная,

Да с той поры стала Казань-де богатая,

Да тут ли в Казани Авдотьино имя возвеличилось,

Да й тем дело кончилось.

 

 

С нашествием Батыя и разорением Рязани в 1237 году связано два выдающихся художественных образа, созданных гением народа,- Евпатия Коловрата и Авдотьи Рязаночки. Но если легенда (а по некоторым предположениям - песня, былина) о подвиге рязанского богатыря Евпатия Коловрата дошла до нас в составе древнерусской "Повести о разорении Рязани Батыем в 1237 году", то легенда (а быть может, и быль) об Авдотье Рязаночке сохранилась в устной песенной традиции, ее сберегла и пронесла сквозь века народная память.

 

По своим жанровым признакам, равно как и по содержанию, "Авдотья Рязаночка" может быть отнесена как к балладам (она сюжетна), былинам (она "сказывалась" как былина), так и к историческим песням (она исторична по своей сути, хотя конкретные исторические реалии в ней не сохранились). Но главное ее достоинство состоит в том, что именно в этом произведении устного народного творчества создан героический образ русской женщины. И если Ярославну "Слова о полку Игореве" называют рядом с именами женских образов мировой литературы, то Авдотью Рязаночку мы можем назвать рядом с Ярославной.

 

Одну из песен об Авдотье Рязаночке 13 августа 1871 года записал на Кенозере А.Ф. Гильфердинг от шестидесятипятилетнего крестьянина Ивана Михайловича Лядкова. Известна "Авдотья Рязаночка" и в переложении замечательного русского писателя Бориса Шергина.

 

Текст публикуется по изданию: {Гильфердинг А.Ф. Онежские былины. 4-е изд., т. 3, ? 260}.

 

В.И. Калугин

 

 

Камское побоище

 

 

Был-жил-от Камское велико побоишшо,

Собиралось сорок королей да сорок королевичей,

Ише сорок-то царей было, сорок царевицей,

Ише сорок было атаманов, сорок атаманшишков,

И под каждым королем было силы сорок тысяцей,

И под каждым королевичем сорок тысяцей,

И под каждым-то царем было сорок тысяцей,

И под каждым-то царевичом было сорок тысяцей,

И под атаманами было сорок тысяцей,

Под атаманщиками было сорок тысяцей.

Как от духу-ту было тотарьского

Не пекло сонцо красное,

И не дули-то ветры буйные,

Красно солнышко да помрачилосе,

Светел месяц не светел же.

И как от пару-ту от кониного-лошадиного

Мать сыра-земля да потрясаласе,

Из озер-то вся вода из рек да выливаласе,

Приближались они ко красному городу ко Киеву

И ко ласковому князю ко Владимеру.

Услыхал-то тут да нашо красно солнышко,

Как Владимер-от князь да Святослаевич,

Что приближаетсе-от сила-то неверная,

И неверна сила, Камское побоишшо,

Как ко городу славному Киеву.

У князя-то Владимера

Как во Киеви богатырей не случилосе,

Не случилосе, не пригодилосе,

Они розъехались да по своим местам,

По своим местам да по своим домам,

Ко своим к отцам да ко своим родным матушкам,

К молодым жонам да к малым деточкам.

Одевал-то князь Владимер-от

Он печальне платье черное,

И он пошел-то в божьи в церкви,

Он служить-то обедни с панахидами.

{(Это я слышала от своего дедушки от Гаврилы

Леонтьевича, как Маркову пел, славное там, а я слушала)}.

И служили, пели всё отцы-попы духовные,

Во больших церквах служили, во соборах же,

А й нашо красно-то же солнышко молилсе богу-осподу,

И пресвятой-то он да богородицы.

Выходил-то скоро да из божьей церквы,

И заходил-то он во грины свои княженеськие,

Приходил-то он же во свою-ту княженеськую,

И говорил же он да таковы слова:

- Уж ты ой еси, Добрынюшка Никитич млад,

У тебя, Добрынюшка, да рука лёккая,

Рука лёккая да перышко да лебединое,

Ты пиши скорее же ты, Добрынюшка Никитич млад,

Ты пиши-косе скоре жо ярлычки да скорописцеты,

Ты зови-косе могучих руських же богатырей,

Ты ко мне, ко князю ко Владимеру, да на почестен пир,

Как попить-поись же у мня да всё покушати,

Ише беленькой лебедушки порушати,

А порушати лебедушки, покушати,

А на Камское зло великое побоишшо побитисе.

И во перьву же голову пиши, Добрынюшка Никитич млад,

Ты пиши-косе богатыря Самсона сына Колыбаева

Да со племянником.

Ише во-вторых же ты пиши же Россишшу Росшиби

Колпак да со племянником,

И ты ише пиши-ко Пересмяку со племянником,

Ты ише пиши Перемяку со племянником,

А ты пиши-косе ише старого седатого,

Ты того ли богатыря пресильного,

Как Илью-ту пиши сына Ивановича,

Ты пиши еше Святогора-то богатыря,

Ты пиши еще Васильюшка да Богуслаевича,

Ты пиши ише Дуная сына да всё Ивановича,

Ты еше пиши-косе да двух же братьицей,

И двух Сбродовичей-Петровичей,

Ише пиши-косе Иванушка сына Гоненовича,

Ты пиши-косе Алешеньку сына Поповича,

Ты пиши-косе Ваньку сына да енералова,

Ты пиши же Ваньку сына хрестьяньского,

Ты пиши-косе Гаврилушку да Долгополого,

Ты пиши-косе Чурилу сына Пленковича.

{(Тут быват и какой есь, да забыла, может быть)}.

И кого послать же мне съездить да трои суточки,

Развозить же ети ярлычки да скорописцеты?

Мне послать-то же надо Махайлушка Егнатьевича,

У его есь же коничок да Голубанушко,

Очунь быстрой, очунь он же бойкой же,

Он же можот объездить трои суточки,

Обозвать же всех могучих русьских богатырей.

Уж ты клади-косе, Добрынюшка Никитич млад,

Скоры ярлычки клади да скорописцеты,

Уж ты в сумочку же клади во котомочку.-

  И как говорил тогда же всё Владимер-князь:

- Уж ты ой еси, Михайлушко Егнатьевич,

Поезжай-косе ты же всё на своем конички на Голубанушки,

Ты бери же скоры ярлыки да скорописцеты,

Ише сумочку бери, скоро котомочку,

И поди скоре да на широкой двор,

Ты бери-ко своего же коничка да Голубанушка.-

Тут пошел скоро Михайлушко да сын Егнатьевич,

Он пошел скоро да на широкой двор,

Ише брал-то узду скоро да серебренную,

Одевал же на своего коничка да на Голубанушка,

И он одевал на его двенадцать опружинок серебренных,

И как тринадцату-ту клал же ремняную,

Он не для-ради красы, а ради крепости,

Што его доброй конь не выронил,

А не выронил с седелышка с церкальского.

Из церкальского седелышка да богатырьского.

Одевал Михайлушко Егнатьевич

На себя-то он же платье богатырьское,

И одевал же на себя латы да богатырьские,

Ише брал с собой да копье вострое,

Ише брал с собой он сабельку булатную,

А булатну сабельку же всё же вострую,

Он скакал скоро на своего добра коня,

На добра коня да богатырьского.

На своего же он на Голубанушка,

Он поехал скоро во чисто поле,

Во чисто поле, в широкое в раздольицо.

Заприезжал-то ко Самсону сыну Колыбаеву,

Ко его ко терему да ко высокому,

И ко высокому ко терему, к окошечку косисцетому,

Он кричал-то, зычал да зычным голосом,

Э и он голосом крычал да богатырьским же,

И подал-то же ярлычки да скорописцеты,

Поклонилсе он да низко ему:

- Уж ты еси, Самсон же сын да Колыбаев же,

Тебя звал-то нашо красно солнышко,

Как Владимер-князь да Святослаевич,

На почесен пир да попировати же,

А на Камское побоишшо побитисе.-

Отворачивал Михайлушко да сын Егнатьевич,

Он своего всё добра коня да Голубанушка,

Он поехал скоро за другима же,

За богатыреми за могучима,

Он их звать-то всих же всё да на поцесен пир,

А на Камское побоишшо побитное.

Ише скоро же Михайлушко же сын Егнатьевич,

Он объездил на своем же он на коничке,

На своем же он да на Голубанушке,

Трои суточки же всё да всех обозвал он.

Ише скоро тут богатыри да снаряжалисе,

Они скоро же да одевалисе,

Они скоро вси да вдруг они поехали,

Как поехали скоро ко славному ко городу,

[О]ни ко Киеву да подъезжали же.

Как сыра-то земля да потрясаласе,

Из рек, из озер вода да розливаласе,

Приезжали они ко терему да княженеському,

Тут стречал же их да князь Владимер Святослаевич,

Он стречал-то же их да низко кланялсе:

- Приходите-ко вы, дороги мои гости любимые,

Вы могучие все богатыри пресильние,

Вы мою же во грину княженеськую,

За ти ли за столички дубовые,

И за те ли за скатерти за браные,

И за те ли всё за ества сахарные,

К дорогим-ти напиточкам заморским-то,

Вы попить, попеть да у мне же всё покушати,

А на Камское великое побоишшо побитисе.-

Тут садились же богатыри могучие,

Как могучие богатыри пречудные,

Вони пили, ели трои суточки, {(не порато1) торопились)},

Они все-то были всё веселые.

Тут приходил-то нашо красно солнышко,

Как Владимер-от Святослаевич:

- Уж вы ой еси, мои богатыри любимые,

Вы любимы мои же все пресильния,

Вы же долго сидите да проклаждаитесь,

Над собой-ту же вы нечего всё не знаите:

Как не вешная вода да розливаитсе,

Как погана тотарьска сила приближаитсе,

Как ко славному городу ко Киеву.-

Как приходил-то князь Владимер Святослаевич,

И говорил-то он же им да таковы слова:

- Уж вы ой еси, мои богатыри любимые,

Уж вы рыцари да все пресильние,

Уж вам полно сидеть да проклаждатисе,

Вам пора же ехать, нужно собиратисе

А на Камско-то побоище, да приближается

Как по городу да всё они ко Киеву.-

А тут-то да Илья Муромец,

Илья Муромец да сын Иванович,

Он говорил-то князю всё же он Владимеру:

- А ты Владимер-князь да Святослаевич,

Убирайсе ты ко своей княгины Апраксеньи-то,

Апраксеньи да королевисьни,

И ты ей же да всё роспоряжайсе же,

А до нас-то тебе да всё же дела нет.-

 А как тут-то они пили, ели, проклаждалисе,

Не торопилисе да они не думали.

Боле не смел-то князь Владимер боле им

Да сказать нечего.

А й как тут-то пришло да времечко же всё,

А й как тут-то выходил старая стариншина из-за тех столов из-за дубовых,

Ише крест он клал по писанному,

Он поклон-от же вел да по-ученому,

Он молился же богу-осподу да низко кланялсе,

И князю-ту Владимеру да поклонялся же

Со Апраксеньей-то же он да королевисьней.

И тут говорил-то старец-старенынина:

- Ище нам полно, братцы, проклаждатисе

И сидеть же што да веселитисе,

И пора нам ехать во чисто поле.

Во широкое да во роздольице,

На Камское же нам да всё побоишшо,

Нам поотведатьсе надо да всё побитисе.-

Говорил тогда да Илья Муромец:

- Уж ты ой еси, Самсон да сын да Колыбаев же,

Уж мы будем-ко же мы да жеребей метать,

Кому достанитсе да рука правая,

А кому достанитце силы середка же.-

А говорил тогда Илья, Илья же Мурамец:

- Поезжай-ко, Пересчёт да со племянничком,

Сосчитайте-ко вы Камское побоишшо,

Ише сколько силы-той ихной тотарьскою.-

Тут поехал Пересчёт-то со племянником

И сосчитать-то силу неверную,

Приезжали они к силы поганою,

Как паганой силы же всё тотарьскою,

Сосчитали силушку, не могли же счету дать,

И некак нельзя да всё подумати,

Ише как всё равно вешная грезь да подымаласе.

И назать же они да воротилисе,

Ко своим-то могучим русьским же богатырям,

Они ко тем ли шатрам да всё к полотьненым,

Приезжал-то Пересчёт да со племенничком,

Говорил-то же им да таковы слова:

- Уж вы ой еси, Самсон да сын да Колыбаев же,

Уж ты Илья ты да свет Иванович,

Ише силы-то поганою тотарьскою

Нельзя некак же да всё подумати,

И некак же я тут не мог да сосчитать же всё,

И погана сила всё да подымаетсе

И как вешная грезь да розливаетсе,

И как им некак нельзя да всё подумати.-

Говорил тогда да Илья Мурамец,

Илья Мурамець да сын Иванович:

- Уж ты ой еси, Самсон же сын да Колыбаев же,

Поезжай со своим любимым же племянницком,

В руки правую да приезжай в лесу,

А я поеду в середку в самую,

А в саму середку в Камское побоишшо.-

Тут же стали богатыри да розъежатисе,

[О]ни поехали во все четыре стороны,

И поехал-то старой-от седатой-от

Ише тот ли Илья да свет Иванович,

Он садился скоро на своего-то добра коня,

На добра коня садился богатырьского,

И он брал в руки копьицо да свое вострое,

Они брали с собой сабельки же булатныя,

И тут зачал старой-от седатой-от,

И своей саблей он вострую да он помахивати

И направо, налево стал он их отмахивати.

Он рубил-то их, метал ровно да как же мог.

И тут они билисе, дрались да трои суточки,

Не едаючи они да не пиваючи,

Их же тут же они да силушку великую,

Перебили всех тотар да до единого.

И тут они роскинули белы шатры полотьнены

И заснули же снами богатырьскима.

И тут не спал Алешенька Попович млад,

И не спал Ванька да сын да енеральской же,

И не спал Гаврилушко да Долгополой же,

И говорили они да таковы слова-

- Кабы был бы здесь бы столб до неба,

Перебили бы мы всю силу поганую,

А не един бы не оставили на семена.-

А в ту пору же да в то же времечка,

Ише вся сила поганая да подынуласе,

Она подынулась опять, снова завоевала же.

Тогда-то Алешенька Поповиць млад,

И Гаврилушко да Долгополой же,

И Ванька же да сын да енеральской-от

Испугалисе от страху от великого,

Розбужали они богатырей могучих же

От крепкого сна же их да богатырьского.

А пробуждалисе богатыри же все,

Они не знают, шшо ето где сделалось,

Ише что тако с има тако приключилосе.

Они садились скоро на своих добрых коней

Да богатырьских же,

Они билисе-дралисе трои суточки,

И они вси-то же из сил да всё повыбились,

А как они тогда же, все богатыри,

Как подъезжали-то ко стенам да ко каменным,

А какой приедет-от тут да тут же всё окаменет.

 

Былина о Камском побоище, повествующая о том, {как перевелись богатыри на Руси}, не менее загадочное явление, чем знаменитое "Слово о погибели Русской земли" В былине, как и в "Слове", речь идет о поражении, и тем не менее оба эти произведения звучат как гимн во славу русской земли, ее могущества, величия, непобедимости Ведь богатыри в "Камском побоище" не погибают, а окаменевают. И этот символический образ окаменевших богатырей, как образ Китежа-града,-один из замечательнейших в русском эпосе.

 

Сама былина, по общему мнению исследователей, возникла значительно позже не только трагической гибели русских воинов-богатырей при завоевании Руси ордами Батыя на Калке - в 1223 году, на Сити - в 1238 году, при защите Рязани, Владимира, Москвы, Козельска, Киева - в 1237-1241 годах, но и позже первых побед русских на реке Воже - 1378 году, на Куликовом поле - в 1380 году, Даже позже взятия Казани - в 1552 году. Былинный сюжет о Камском побоище, как считает академик Б.А. Рыбаков, возник в результате "стремления былинных сказителей к логическому завершению большого круга былин. И такое завершение было придумано в духе событий XIV-XV веков, но на известном расстоянии от той эпохи, издалека Это не отображение событий, а придуманный сказителями-скоморохами, или, вернее, каликами, стилизованный под былины ответ на вопрос - куда делись русские богатыри, и сочинен этот ответ был, по всей вероятности, не ранее XVI века, когда борьба с татарским господством была уже позади""

 

Публикуемый вариант записан в 1939 году (Былины Печоры и Зимнего берега. {Новые записи М - Л., 1961, ? 96}) от Павлы Семеновны Пахоловой, принадлежавшей к знаменитой династии сказителей Крюковых П С. Пахолова - вторая дочь сказительницы Аграфены Матвеевны Крюковой и младшая сестра сказительницы Марфы Семеновны Крюковой. А один из первых вариантов "Камского побоища" был записан А В Марковым 12 июня 1899 года от деда П.С. Пахоловой Гаврилы Леонтьевича Крюкова, о чем и вспоминает она во время исполнения былины.

 

В.И. Калугин

 

1) Порато - очень.

 

 

Богатырское слово

 

 

Во столном славном граде Киеве

Говорит князь Владимер Всеславич киевской

Своим богатырем Илье Муромцу с товарищи:

"Или то вам не сведомо богатырем,

Что отпущает на меня царь Костянтин

Из Царяграда сорок два богатырей,

А велит им Кеев изгубити.

И вы б нынеча никуды не розежалися,

Берегли бы естя града КиевА й всее моеи вотчины".

Бьют челом семь богатырей:

"Государь, князь Владимер киевской Всеслаевич!

Отпусти нас в чисто поле,

Мы тебе, государю,

Прямыя вести отведаем

И приведем тебе, государю, языка добраго;

Тебе, государю, славу великую учиним,

И себя, государь, в честь введем

И всему твоему государству похвалу великую учиним

И многия орды острастим".

А взговорят богатыри таково слово:

"Государь князь Владимер киевской!

Сторожем мы в земле не извадились жить,

Не доведетца нам сторожами слыть".

Имена богатырем:

1 - богатырь Илья Мур[ом]ец, сын Иванович,

2 - богатырь Добрыня Никитичин,

3 - богатырь дворянин Залешанин серая свита,

злаченые пугвицы,

4 - богатырь Олеша Попович,

5 - богатырь щата Елизынич,

6 - богатырь Сухан Доментьянович,

7 - богатырь Белая Палица,

Красным золотом украшена, чечьим жемчюгом унизана,

Посреди тоеи палицы камень - самоцветной пламень.

Да говорят богатыри таково слово:

"Государь, князь Владимер киевской Всеслаевич!

Не извадились мы сторожем стеречи,

Только мы извадились в чистом поле ездити,

Побивать полки татарские;

Отпусти нас, государь, в чистое поле,

Мы тебе, государю, прямые вести отведаем

Или тобе приведем языка добраго".

Взговорит князь Владимер киевской:

"Ои естя, богатыри, Илья Муромец с товарыщи!

Непригож вам в те поры прочь отехати,

А меня вам, государя, покинути одново в Киеве.

А яз жду тех боготыреи

С часу на час борзо х Киеву.

Пригоже вам моея вотчины поберетчи".

Тут богатыри закручинилися.

Идут к своим добрым коням,

УДаря челом великому князю Владимеру Всеслаевичу;

Учали на них класти седла черкаские,

Подтягивают подпруги шелку белово,

У всех пряжи булатные,

Красного булату перепускнаго.

Да кладут на собя доспехи крепкия,

Емлют с собою палицы булатныя,

Того булату перепускнаго,

И всю свою здбрую богатырьскую.

И, всед на кони,

Прочь поехали из Киева,

Заложили копья булатные вострыя,

Поехали в чистое поле.

Едут по чистому полю,

Взговорят промеж собою такову пословицу:

"Лутче бы мы тое срамоты великия не слыхали,

Нежели мы от князя в очи такое слово слышали;

Хотя б мы людеи не дородились,

Да были бы мы богатыри не добрыя,

И нас бы в Киеве сторожи стеретчи не заставливали".

Говорит Илья Муромец своим товарыщем:

"Государи естя мои товарыщи!

Чем тех богатырей на себя ждати х Киеву,

Мы поедем встречю к ним и там с ними свидимся.

А сказывают, что удалы добре - не по обычаю,

Мы станем богу молитися,

Чтобы нам бог помощь послал на цареградцких богатырей".

А прямо идут ко Царюграду.

Как будут двенадцать поприщ до града,

Перезжаючи Смугрю-реку,

Ажно има навстречю идут двенадцать человек

Цареградцких богатырей,

А на них платье калицкое.

Приехал к ним Олеша Попович

Да говорит им таково слово:

"Братия вы милая, калики перехожия,

Дайте вы нам свое платье каличное,

А у нас возьмите наше платье светлое".

Говорит калика таково слово:

"Ои еси, Алеша Попович! Али меня не знаешь,

Или имени моего не ведаешь как меня зовут?

Зовут меня по имени Никита Иванович,

Родом есми Карачевец".

А на каликах гуни1) голуба скорлату,

А тер[ли]ки на них камки2) венецкие,

А палицы у них вязовые,

С конца в конец свинцу налиту;

А Никиты палица вся золотая.

Приехал к ним Илья Муромец

Да говорит им таково слово:

"За то нам, Никита, бранитися не о чем,

А вам стоять не за што;

Вото вам платье светлое,

Дайте нам свое платье калицкое!"

Взговорит Никита таково слово:

"За то нам, государь Илья Муромец,

Стоять не за што и спору чинить не о чем!" .

Дают [с] собя платье калицкое,

Они Дают с себя платье светлое.

Взговорит Добрыня Никитич таково слово:

"Почто вы, Никита, ходили во Царьгород?"

Говорит Никита таково слово:

"Государь Добрыня Никитич!

Ходили мы прямых вестей отведывать.

Естли столко цареградцких богатырей,

Итти ли им в Киев-город?

И вести прямые неизменные:

При царе богатыри похваляютца,

Хотят Кеев-город на шити взяти,

И великого князя с великою княгинею в полон вести

А удалых богатырей, станных людеии,

Под меч всех приклонити,

А злато и сребро покатим телегами".

Говорит в те поры Илья Муромец:

"Слышите ли, мои товарыщи?

За то хочю голову сложить -

За государеву чашу и молитвы

И за ево хлеб-соль великую".

Оставляют свои добрыя коня на Смугре-реке

И все свои сряды богатырския,

По одной емлют себе по булатной палицы

Красного булату перепуськного

И тые несут под гунями скурлатными.

Да говорят меж собою пословицу:

"Бога ради, богатыри,

Будте к татарским речем стерпивы".

Говорит дворянин Залешанин:

"Всех у нас пуще Олеша Попович,

Что он-де пьян или не пьян,

Изо всех нас охоть бранитися:

Тот у нас богатырь кручиноват"3).

Пошли богатыри во Царьгород,

А в те поры у царя стол,

А в столе подают поесть.

Пришли богатыри на царев двор,

И стали на земле перед красным окном,

И учали просити милостины

Противу окны громким голосом.

Наличные слышат гласы - сказали самому царю.

И, слыша царь Косьтянтин гласы наличные,

Да говорит Тугарину Змиевичю:

"Вели позвать калик тех,

По речам [кабы] Русь пришла,

Попытай их о вестях о киевских,

Што буде они ведают".

Позвали калик ко царю;

Царь учал калик спрашивать:

"Скажите вы, калики перехожие!"

Учал Илья Муромец говорити:

"Ходим мы, государь,

От великого князя Владимера Всеславича киевского".

Против царя сидит Идол Скоропеевич богатырь,

А ростом добре, не по обычаю,

Меж очима у него стрела ладится,

Меж плечми у него болшая сажен,

Очи у него, как чаши,

А голова у него как пивной котел:

Посмотрить на него - устрашиться.

Говорит царю Костянтину таково слово:

"Государь царь!

Волно человек попытати о вестях -

О киевских богатырех.

Сколко у великого князя Владимера богатырей,

И каковы оне ростом, прытостью".

Царь учал калик спрашивать:

"Скажите вы, калики перехожия,

Про киевских богатыри?"

Говорит Илья Муромец сын Иванович:

"В Кееве, государь, тридцать два богатыря -

Да удалы не по обычаю!"

Говорит Идол-богатырь:

"Есть ли у вас славной богатырь Илья Муромец,

Каков он рожаем и каков велик ростом?

Посмотрить-де на него - устрашитца.

И вы посмотрите нашим богатырем".

Говорит Илья Муромец:

"И ты, государь, смотри на меня".

Взговорит багатыр Идол Скоропеевич:

"Царь государь Костянтин,

Не мешкай, государь, службою багатырьскою!

Отпущаи, государь, нас на Русь борзо х Киеву,

X князю Владимеру,

И будет то[л] ко то [слово] не солгано,

Што в Киеве возговорят удалы богатыри,

И мы тебе, государю,

Приведем князя Владимера с великою княгинею...

Богатырем и удалым молодцом под меч поклонитым.

И всем в Киеве учиним сечю великую,

А злато и сребро покатим телегами.

Тебе, государю, прибыл и славу добрую во вся орды,

А себя в честь введем".

Взяла кручина молода Олешу Поповича,

Да говорит Олеша Попович таково слово:

"Коли вы, богатыри, приедите х Киеву,

Тогды не узнаете дороги, куды вам бежати.

А станете [мо]лодцев кеевских и учините сечь великую,

А покатятца головы татарския,

А прольетца кровь горячая богатырей,

Цареградцких богатырей.

Не пять у нас человек в Кееве,

Есть близко десятка человек!"

Идол на него розкручинился.

Говорит дворянин Залешанин:

"С твоего, государь, меду опился".

Говорит дворянин Залешанин Олеше Поповичю:

"Уйми свое сердце багатырское,

Немошно нам тебя нажюрить, ни наговорить".

Говорит Олеша Попович:

"А он наших богатырей ни во что ставит,

И великого князя хулит,

И Илье посмехаетца!"

И Идол на него розкручинился.

Говорит дворянин Залешанин:

"Из ума, государь, он выпиваетца!"

Говорит Идол-богатырь:

"Скажите, калики, про кеевских богатырей -

И каковы у них лошади удал[ы]?"

И с ним говорит дворянин Залешанин:

"По вся дни, государь,

Ведаем и лошади богатырские знаем".

Говорит Идол-богатырь:

"Царь-государь, волно человек после разпрошать.

Вели, государь, показать им свои лошади царьския".

Царь велел вывести свои лошади царския.

Говорит калика перехожия:

"Лутче тех шкап4) в Кееве и простыя лошади,

А на богатырские лошади пристрашно посмотрить!"

Говорит Идол-богатырь:

"Вели, царь государь,

Показать им наши лошади богатырские".

Царь велел вывести лошади богатырские.

Ведут лошади богатырские:

Первую лошадь ведут Идола-богатыря Скоропеевича

На двенадцати чепях на золотых,

Вторую ведут лошадь молода Тугарина Змиевича

На одиннадцати чепях сребряных.

За теми ведут сорока дву богатыреи;

А все те кони удалы добре, не по обычею;

Каликам полюбилися.

Издалеча калики увидели,

Что добры, не по обычею.

Говорит дворянин Залешанин:

"Сверху, государь,

Не мотчи сметить и усмотрить,

И как, государь царь, сметим,

И мы тебе, государю, скажем

Про наших богатыреи и про конеи

И их храбрость скажем".

И царь повелел им вытти.

Пошли калики вон от царя лошадей смотрить.

  И как будут посреди двора царева й лошадей,

Взговорили богатыри промеж собою такову пословицу

"Смотрите, государи товарищи,

Коней, да высматривайте гораздо,

Было б нам, что про наших коней царю сказать!"

"Да уж ли калики высмотрили?"

Взговорят калики:

"Теперь, государь, высмотрили".

Взговорит Илья Муромец своим товарыщем:

"Теперво нам, братцы, строка пришла.

Отимаите лошади багатырские,

Убейте татар без милости,

Садитеся на кони без седел,

На кони богатырския на добрыя!"

Пришли богатыри х конем.

Не птички соловьи рано в дуброве просвистали,

Свиснули, гаркнули багатыри багатарским голосом,

Да свиснули палицы булатные у Ильи Муромца

c товарыщи

Послетали головы татарския!

Отняли себе по добру коню

И, вслед на кони,

Прочь из града поехали до Смугры-реки.

Добрых коней един у царя остался на дворе,

И тот Олеше Поповичю.

Воротился Алеша пешь во Царьгород,

А коня покинул на Смугре-реке.

Да говорит Алеша Попович

Царю Костянтину таково слово:

"Потому мы, царь, у тебя лошади не все емлем,

Что хотим мы с твоими богатыри

В чистом поле свидетися

И их прытость увидети.

И будем мы опять с твоими богатыри во Цареграде".

И изговоря Олеша,

 Поехали богатыри к Смугре-реке.

Да кладут на собя досьпехи крепкия

И всю збрую богатырскую,

Емлют с собою палицы булатныя

И копья вострыя.

Ажно скачют из Царяграда богатыри

С великою поганою силою татарскою.

Говорит Олеша Попович:

"Государи мои товарыщи!

Потерпите малехонко,

Дайте мне поправить свое сердце богатырское.

Богатырское сердце нестерпчиво,

Хочет и последнюю орду побити, похвалу доспети!"

Свиснул, крикнул богатырским голосом:

"Потерпи [те] малехонко,

Дайте мне теперво с ними одному поправиться:

Хочю себе похвалу доспети,

Чтоб у[ви]дял царь Костянтин

И дошла б наша похвала до князя Владимера!"

И как съезжаютца с злыми полки татарскими,

И с сороки дву богатыри цареградцкими,

Свиснули, крикнули богатыри богатырским голосом;

От свисту и от крику лес росьзтилаетца,

Трава постилаетца, добрыя кони на окарашки падают,

Худыя кони и живы не бывали.

Не пти[чки] соловьи в дуброве просвистали,

Свиснули, гаркнули руския богатыри,

Илья Муромец с товарыщи.

Говорит царьградцкои богатырь Идол Скоропеевич:

"Государи мои товарыщи!

Сердце ся у меня ужаснуло, трепещется,

И голова вкруг обходит,

И очима не мощно на свет глядеть:

Болшое нам побитым всем!"

Взговорит Тугарин Змиевич:

"Болшое нам, товарыщи, коли б смерти минутись,

Ли ся храбрость наша преложися на тихость;

Не мошно руки поднять, скоро нас страсть взяла:

Болшо Илья Муромец сам пришел!"

Напустил Илья Муромец

Встречю цареградским богатырем

От своих товарыщев в полуверсте,

И все товарыщи скоро поехали за ним.

И ударилися крепко на копья булатныя,

И учалися твердо бить и неподвижно;

Колды копья у них булатные

Приломалися и доспехи крепкие.

Збил Илья Муромец з добра коня

Идола Скоропеевича, а Тугарина руками взял.

А обеих богатырей, ИдолА й Тугарина, живых взяли,

И вьсю силу татарскую побили,.

И тех сорока богатырей побили.

А Идола-богатыря и Тугарина-богатыря -

Живых ведут их во Царьгород.

И ставятца перед царевою полатою.

Говорит Илья Муромец своим товарищи таково слово:

"Тебе, царю, ведомо было,

Что твоих сорока двух богатырей побили

И всю силу татарскую поганую побили,

А твоих лутчих богатырей,

Идола Скоропеевича да Тугарина Змиевича, живых взяли

Да потому, царю, тебя ничем не двигнули,

Ни крянунули ни черным волосом,

Что ездим мы без государскаго ведома.

А похвалу есми видели твоих богатырей:

Похвала мужю - великая пагуба!

А татар всех побили, тем на Руси не бывати.

Толко, царю, теперво тебе челом бьем

Идолом-богатырем,

Чтоб ты на нас не кручинился;

А Тугарина тебе, государю, не Дадим,

Отвезем великому князю,

С чем нам ко князю Владимеру появитися".

И Дают богатыри царю Идола,

А Тугарина с собою емлют.

Не белая лебедь восклицала,

Восплакала мати Тугарина Змиевича

И бьет челом благоверной царице Елене:

"Государыни благоверная царицы Елена!

Упрощай ты, государыни, у русских богатырей

Молода Тугарина Змиевича".

Говорит благоверная царицы:

"Государи естя руския богатыри,

Илья Муромец с товарищи!

Таких грозных богатырей не бывало в Цареграде

Не побивали наших цареградцких богатырей,

Не уведите для моих слез

Младово Тугарина Змиевича!"

Говорит Илья Муромец с товарыщи:

"Государыня благоверная царицы Елена!

За то тебе говорим, государыни,

Не двигнем Тугарина ни чем

Для государьскаго твоего слова;

Будет Тугарин в Киеве,

Потом тебе будет во Цареграде жив.

А нелзе нам отдати богатыря цареградцкого,

Нечем нам в Киеве похвалитися,

Что нам сказать князю Владимеру Всеслаевичю!"

Били челом государыни, прочь поехали.

Ведут с собою языка добраго,

  Тугарина Змиевича.

Едут по полю по чистому

И выбирают от себя богатыря дворянина Залешанина:

"Поедь ты, дворянин Залешанин,

К стольному граду Кееву:

Ты жилец двора государева,

Много живешь во дворе государево

И всякой чин ведаешь.

Обошли нас, государю князю Владимеру Всеслаевичю,

Велит ли нам он свои государския очи видети:

"Агрубили есмя твоему недругу -

Царю Костынтину благоверному,

Убили есмя у него со сорок двух богатырей,

А с ним татар люди многия

Да одново богатыря оставили во Цареграде,

Другово тебе ведем".

Приезжал дворянин Залешанин граду х Киеву,

И пошел к великому князю Владимеру Всеславичю,

И справил речи от своих товарыщев,

Что ему наказано.

Приехали богатыри к государю

Владимеру Всеслаевичю,

Привезли языка добраго -

Тугарина Змиевича, цареградцкого богатыря.

Князь великий Владимер Всеслаевич

Почал богатырей жаловать,

Дает им шубы подасамиты и чепи великия златые,

И сверх тово казною несметно.

Да говорит князь Владимер Всеслаевич:

"Да впредь вас, богатыри, рад жаловать

За вашу выслугу великую и за службу богатырьскую!

А ныне емлите себе, что вам надобе!"

И учал князь Владимер Всеслаевич

Молода Тугарина Змиевича спрашивать о вестях.

Зговорит Тугарин:

"Что меня, государь, о вестях спрашиваешь?

Князь Владимер Всеслаевич!

У тебя, государя,

Вотчины не во всех ордах,

А богатырей твоих удалее нет и во всех землях".

И как будет князь Владимер навесело,

И учали потешатися.

И бьет челом Илья Муромец с своими товарыщи:

"Государь князь Владимер Всеслаевич!

Умилосердися, пожалуй нас,

Холопей своих!

Говорила нам царицы Еленa й била челом,

Чтоб мы заложили слово тебе,

Государю, о молодом Тугарине,

Чтоб ты пожаловал, отпустил ево во Царьгород;

И молвили есмя царице Елене,

Чтоб нам упрошат у тебя, государя,

Молода Тугарина Змиевича во Царьгород.

А мы тебе, государю, ради впред служить,

Елико сила может!"

Князь Владимер Всеслаевич пожаловал,

Отдал им молода Тугарина Змиевича,

Цареградцкого богатыря.

Говорит князь Владимер Всеслаевичь:

"Ои естя, мои князи и богатыри!

Цареградцких богатырей было сорок два,

А с сими было татар людей много,-

Не рат ли в поле была?

А моих богатырей толко семь было!"

Били ему челом богатыри,

Взяли молода Тугарина Зьмиевича

И всклали на собя всю збрую богатырьскую,

Поехали во чисьто поле.

И как будут на рубеже,

Отпускают во Царьград молода Тугарина

И учали закл[и]нать,

Чтоб им на Русь не бывать век по веку.

Да отпустили с радостью великою,

И простилися, и сами поехали в чисто поле.

Богатырское слово. Вовеки аминь.

 

Впервые текст "Сказания о хождении киевских богатырей в Царьград" ("Богатырское слово") был опубликован в 1860 году Ф.И. Буслаевым, а в 1881 году Е. В. Барсовым и с тех пор неизменно привлекает внимание исследователей прежде всего своей исторической основой. Б.А. Рыбаков, например, считает, что ее нужно искать в обстановке первого крестового похода или в более раннем периоде, когда при Константине Мономахе и Константине Дуки турки-сельджуки громили Византию и осаждали Царьград, когда "вопрос о "гробе господнем" и надругательствах над христианством был на устах у всех европейцев". Но этот же самый вопрос стоял еще более остро в 1453 году при окончательном падении Царьграда.

 

Русские богатыри ходили в Царьград и на Царьград как до крестового похода и до крещения Руси, так и после. Известно, например, что только в 986-987 годах, накануне крещения, Владимир отправил в Царьград шесть тысяч русских воинов за сестру византийского императора Анну. И далеко не случайно в былине о неудавшейся женитьбе Алеши Поповича Добрыня Никитич {ездит у Царьграда} (этим и объясняется его долгое отсутствие). Поэтому с не меньшим основанием можно предположить, что в былинном сюжете о хождении Ильи Муромца {со товарищи} во Царьград отразился не отдельный факт, а вся многовековая история русско-византийских отношений, включая легендарные походы киевских князей (и богатырей!) на Царьград в VIII-X веках. Эти два разных периода отражены в двух произведениях - в "Сказании" и в былине "Илья Муромец и Идолище", во многом совпадающих, но имеющих одно важное отличие. В "Сказании" речь идет об ожидаемом походе царьградских богатырей на Киев, который киевские богатыри и упреждают своим походом на Царьград, здесь Византия и Русь - противники, а не союзники, как в былине "Илья Муромец и Идолище", отразившей последующий период защиты Царьграда.

 

Наиболее полный и древний текст "Сказания" ("Богатырское слово" Е.В. Барсова) публикуется по изданию:

 

{Былины в записях и пересказах XVII -XVIII веков. М.- Л., 1960, ? 35}.

 

В Данном издании текст разбит ритмически на строки.

 

В.И. Калугин

 

1) Гуни - вид верхней одежды.

 

2) Камка - шелковая цветная ткань с узорами.

 

3) Кручиноватый - принимающий чужую заботу, кручину близко к сердцу.

 

4) Шкапа - кляча.

 

 

Василий Игнатьевич и Батыга

 

 

А й у нас было во городи во Киеви,

А как с-под этой-то стены городовыя

Выходило два тура златорогия,

А навстречу турам ихна мать родна.

- Ай же, малыи туры, неразумныи!

Уж вы где, туры, были, что вы видели? -

- Уж мы видели, мати, чудо чудное,

Чудо чудное видли, диво дивное.

Там ходила по стены красна девица,

Не столько ходила, скольки плакала,

Она плакала-тужила зычным голосом.-

- Уж вы глупыи, туры, неразумныи!

Это плакала стена городовая,

Она слышала победу над Киевом.-

А й на ту пору на другой день

Приехал Батый тут неверной царь,

Со своим сыном Батыгою Батыгичем,

Да с любимыим зятем татарином

И со хитрыим дьячком зловыдумчивым.

У Батыги было силы сорок тысящей

И у сына его сорок тысящи,

У зятя, у него, сорок тысящей.

Дай у хитрого дьячка сорок тысящей.

Обступили-обошли они Киев-град,

И посылает тут Батый-царь скора гоньца

- Ты поди, сходи, гонец, ко Владимиру,

Ты потребуй у него нам поединщика,

А й не Даст будет Владимир поединщика,

Мы побьем-разорим его Киев-град,

Не оставим мы во городе ни одного,

Ни одного Владимиру на семена.-

А й приходит тут гонец ко Владимиру,

Уж он бросил ярлык на круглый стол,

Сам он садился на ременный стул,

Испроговорит татарин таково слово:

- Ты пожалуй нам, Владимир, поединщика.

А й не Дашь буде, Владимир, поединщика,

Мы побьем-разорим твой Киев-град! -

Видит тут Владимир, что беда пришла

И некого послати поединщика,

Сам говорит таково слово:

- По грехам надо мной солучилоси,

Молодцев у меня не случилоси.

Илья Муромец гуляет во чистом поли,

А Добрыня у Макарья на ярмонке,

А й Олешенка Попович в Новегороди.

А один молодой Васильюшко упьянсливой

Со похмельица лежит во цареви кабаки,-

Запечалился Владимир, позадумалсо.

Услышал тут Василей такову беду,

Скоро шел на башню на стрельнюю,

И берет себе Васильюшко тугой лук,

А й накладывает Василей калену стрелу,

Он пущает во шатры во Батыгины,

И убил под шатрам ровно три головы,

Что не лучшии головушки удалыи.

Во-первых, убил сына Батыгина,

Bo-других, убил зятя любимаго,

А й во-третьих, убил хитраго дьяка зловыдумчива.

Тут увидел Батый, что беда пришла,

Что из Киева пущена калена стрела.

Призывах себе татарина побольше всех,

А й которой-то татарин был потолще всех,

Да й которой-то татарин посильнее всех.

Отправляет он его ко Владимиру,

Отправляет он его да к наказыват:

- Ты поди скорей, татарин, ко Владимиру,

Уж ты требуй у него виноватаго.

И кто это убил у меня три головы,

Что не лучшие головушки удалыи -

Приезжает тут татарин ко Владимиру,

Он не вяжет коня да не приказыват,

Скоро бежит во гридню светлую,

Он Спасову образу не молится

И Владимиру князю челом не бьет,

Только сам говорит таково слово:

- Уж ты, старая собака, седатый пес,

Это кто сошутил таку шуточку:

Из лука пустил калену стрелу,

А й убил под шатрами ровно три головы.

Ты давай нам скорей виноватаго,

А й не Дашь буде, Владимир, виноватаго,

Мы сейчас разорим твой Киев-град.-

А й приходит тут Владимир во царев кабак,

Говорит тут Владимир таково слово:

- Ох, молодой Васильюшко упьянсливой!

А не ты ли сошутил таку шуточку,

Ты убил у Батыги ровно три головы?

Поезжай-ко к нему ты прощатися,

Во большой во вине извинятися.-

Говорит ему Василий упьянсливой:

- Ты послушай-ко, Владимир стольнё-киевской!

Не могу я теперь пристати, головы поднять,

А й шумит-то, болит буйна голова,

Со похмельица дрожат и ножки резвыя.

Прикажи-тко ты, Владимир, опохмелиться,

Хоть единою чарочкой похмельною,

Чтобы мерою померить полтора ведра.-

Принимал Василий единой рукой,

А й выпивал тут Василей единым духом,

Да й по кабаку Василей стал похаживать,

Буйною головушкой покачивать,

Правою ручкой помахивать.

- Я теперь могу владеть добрым конем,

Я теперь могу владеть саблей острою.-

А й приходит тут Василей ко Владимиру,

Увидал он татарина сидячаго,

Сам говорит таково слово:

- Уж ты, солнышко, Владимир стольнё-киевской!

Это что у тебя за дурак сидит,

Это что у тебя болван необтесаный?

Он Спасову образу не молится,

А Владимиру-князю челом не бьет.-

Выбирал тут Василей коня по люби,

На этой на конюшенке княженецкою,

Седлал-уздал Василей, приговаривал:

- Уж ты конь, мой конь, лошадь добрая!

Не убойсь-тко шуму татарскаго.-

Выезжал тут Василей из Киева,

Подъезжал ко татарам ко Батыевым,

У Батыя во вины он прощается:

- Ты прости меня, Батый, во большой вины,

Дай мне-ка силы сорок тысящей,

Пособлю я тебе взяти наш Киев-град.

Уж я знаю, где ворота худо заперты,

Худо заперты ворота, не заложены.-

А й на ты слова Батый обнадеялсо,

А й давал ему силы сорок тысящей.

Выводил их Василей во чисто поле,

Прибил-пригубил всех до одного.

Поскорешенько назад и ворочается,

Он во этоёй вины извиняется:

- Ты прости меня, Батый, во большой вины!

Я попал на заставушки российскии,

Отобрали у меня всех до одного.

Еще дай мне-ко силы сорок тысящей.-

А й на ты слова Батый приукинулся,

А й давал ему силы сорок тысящей.

Выводил их Василей во чисто поле,

Он прибил-пригубил всех до одного.

Поскорешенько назад и ворочается,

И больше в вины не прощается.

Размахалась у Василья ручка правая,

Распиналась у Василья ножка резвая,

Куды рученкой махнёт - туды улица,

Куды ноженкой пихнет - переулочек,

Вдвое-втрое того топчет его добрый конь,

И видит тут Батый, что беда пришла,

И сам говорит таково слово:

- Неужоль таковы люди в Киеви,

А один молодец всех татар прибил? -

Поскорешенько на коней собирается,

И сам он, неверный, заклинается:

- Не дай мне-ка бог на Руси бывать,

И не детям моим и не внучатам.

Оставайтесь во Киеви по-прежнему.

 

 

Василий Игнатьевич, или, как его чаще называли, Василий-пьяница, {Васильюшко упьянсливой}, один из популярных народных героев. Он представитель {голи кабацкой} - народных низов, бедноты, которая, по всея видимости, и создала былину о своем герое. Все записанные былины о Василии Игнатьевиче носят острую социальную окраску, а в некоторых вариантах Василий побивает не только войска Батыги, но и князя киевского.

 

Оригинален сюжет былины. Царь Батыга со своим сыном {Батыгою Батыгичем} подходит под Киев и начинает требовать у князя Владимира {поединщика}:

 

...

 

- Ты пожалуй нам, Владимир, поединщика.

 

А й не дашь Владимир поединщика,

 

Мы побьем-разорим твой Киев-град!

 

...

 

Но никого из знаменитых богатырей в Киеве не оказывается: {Илья Муромец гуляет в чистом поли, а Добрыня у Макарья на ярмонке, А й Олешенка Попович в Новегороди}. Об этом узнает {Васильюшко упьянсливой}, он поднимается на {башню на стрельнюю} и пускает в шатры Батыгины {колену стрелу}, убивая при этом сына Батыгина, его зятя и {дьяка зловыдумчива}. Батыга требует выдачи виновного. Владимир упрашивает Васильюшку пойти на поклон к Батыге, повиниться {во большой во вине}. Василий Игнатьевич приходит к Батыге и предлагает ему пособить взять Киев-град:

 

...

 

- Уж я знаю, где ворота худо заперты,

 

Худо заперты ворота, не заложены.

 

Батыга дважды дает Василию Игнатьевичу {силы сорок тысящей}, которую богатырь дважды выводит в чисто поле и побивает, спасая Киев от Батыги (в вариантах о Ваське-пьянице, носящих более сниженный скомороший характер, - от Кудреванки царя).

 

Так, по мнению исследователей, переосмыслялись в народном творчестве вполне реальные исторические события: разгром Киева полчищами Батыя в 1240 году. Но еще более вероятно, что именно в этой былине сохранилась память не о взятии Киева и не о других побоищах 1237-1241 годов, когда, героически сопротивляясь, один за другим пали русские города Рязань, Коломна, Москва, Владимир, Ростов, Ярославль, Переславль, Юрьев, Дмитров, Козельск, Волок, Тверь, Чернигов, Муром, Городец и другие, а загадочный эпизод 1239 года, когда войска Менгухана подошли к Киеву, предложили свои условия сдачи города, отвергнутые киевлянами, и... неожиданно сняли осаду. Вполне возможно, что память об этой, пусть видимой, но побе де, оказалась намного устойчивее в народном эпосе, чем о всех горьких поражениях той поры. Потому в былине "Василий Игнатьевич и Батыга" Батыга и отходит от Киева, заклиная больше никогда не бывать в нем:

 

...

 

Не дай мне-ка бог на Руси бывать,

 

И не детям моим и не внучатам.

 

...

 

Не исключены и другие исторические параллели или "наслоения", связанные с осадой Киева польским королем Болеславом I в 1018 году, половецким нападением 1068 года, а также с обороной, но уже не Киева, а Москвы, от войск Тохтамыша в 1382 году, когда с городской стены действительно был застрелен один из татарских князей.

 

Публикуемый текст записан А. Ф. Гильфердингом 15 июля 1871 года на Выгозере от крестьянина Федора Захарова ({Онежские былины. 3-е изд., т. 2, ? 181}).

 

В.И. Калугин

 

---

Дата добавления: 2018-06-01; просмотров: 321; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!