ЭЛИТАРИЗМ: ПОСТУЛАТЫ, АРГУ- МЕНТЫ И ПСЕВДОАРГУМЕНТЫ 4 страница
Проблема элиты занимает важное место в неофрейдизме. Его виднейший представитель Э. Фромм претендует на преодоление слабости Фрейда, прежде всего его пансексуализма. Фромм критикует Фрейда за биологизм, игнорирование социальных факторов, но стремится спасти концепцию Фрейда в целом. По Фромму характеристики человека «не есть неподвижная, биологически данная природа человека, но результат социального процесса». Однако эта верная мысль не проводится Фроммом до конца, и попытки спасти фрейдизм в целом не могут не иметь своим следствием пережитков биологизма в более утонченной, социально-психологической интерпретации общественного развития.
С точки зрения неофрейдистов основными психологическими механизмами, порождающими элитарную социальную структуру, являются психологические механизмы, прежде всего садистско-мазохистские. Фрейд пытался объяснить их как сексуальные явления. Фромм (а еще ранее А. Адлер) попытался дать несексуальную интерпретацию этих механизмов. По Фромму, садистские и мазохистские тенденции обнаруживаются всегда вместе, это — единство противоположностей. Садистские ориентации преобладают в элите, мазохистские — в массе; они и объясняют бегство миллионов людей от свободы к авторитарным диктатурам, готовность их подчиниться властвующей элите и даже получить мазохистское удовлетворение от этого подчинения, которое оказывается тем большим, чем более полным является это подчинение.
|
|
|
Фромм описывает три садистских тенденции, которые и являются основой для элитарных ориентации личности.
1. Стремление человека сделать других людей зависимыми от себя и господствовать над ними. (Отметим, что, описывая определенные психологические механизмы, Фромм отвлекается от самого главного, от вопроса о том, откуда у человека подобные стремления, являются ли они природными, генетически закодированными или же они — следствие социальных условий антагонистических обществ, которые и порождают подобные ориентации личности).
2. Стремление, не господствуя абсолютно над другими людьми, использовать и эксплуатировать их. (Вот прекрасная иллюстрация того, что данные ориентации не являются извечными, антропологическими характеристиками человека, как полагает Фромм, но историческими, порожденными особенностями классово-антагонистических формаций).
3. Стремление заставить других людей страдать физически или нравственно. Нетрудно видеть, что ориентации эти глубоко безнравственны и патологичны. Поэтому их носители пытаются оправдаться в собственных глазах и глазах других людей. Вот типичный образчик их объяснений и оправданий, «рационализации» своих стремлений: «Я руковожу, поскольку я знаю, что лучше для интересов руководимых, и поэтому они должны следовать за мной». Или: «Я такой выдающийся и уникальный, что вправе ожидать, что другие люди будут зависеть от меня».
|
|
|
Фромму не откажешь в тонких психологических наблюдениях. Он замечает, что садист — это не просто человек, который сознательно наносит ущерб, мучает, убивает свою жертву.
Иной садист по-своему любит жертву, он зависит от нее в известной мере. Жертва нужна ему, чтобы ее эксплуатировать, тиранить, поэтому он заинтересован в том, чтобы она жила и боялась его,— так феодал заинтересован в том, чтобы крепостной имел определенный достаток и чтобы он трепетал перед ним, почитал его. Он часто демонстрирует свою «любовь» к тем, кого угнетает. Он по-своему в самом деле «любит» их. Элита нуждается в массе и «любит» ее, стремится «облагодетельствовать»
массу, она «лучше знает», что нужно для ее блага.
Более сложным явлением Фромм называет мазохизм (характерный для масс, подчиняющихся элите). Известно, что у Фрейда мазохизм — проявление «инстинкта смерти». Фромм, объясняя мазохизм, считает, что это — один из защитных механизмов, помогающих человеку избежать изоляции, отчуждения (пусть даже деструктивным путем — подчиняясь авторитарной элите и в какой-то мере разрушая себя) и избавиться от «бремени свободы», от индивидуальности. В Германии после первой мировой войны деморализованные, разобщенные миллионы людей «вместо того, чтобы стремиться к свободе, стремились к бегству от нее». Подчинившись фашистской элите, они «обрели безопасность» (пусть обманчивую, иллюзорную), единение с другими людьми, разделяющими их чувства. Элита необходима, заключает Фромм, поскольку большинство людей преклоняются перед властью, «не являются независимыми, разумными, объективными, нуждаются в мифах и идолах»30. Эквивалентом садистско-мазохистскому характеру Фромм считает бюрократический характер, почитающий правящую элиту и третирующий нижестоящих: «Тех, кто внизу, бюрократический характер презирает; теми, кто наверху, он восхищается и их боится».
|
|
|
Какова же главная слабость Фромма? В «Бегстве от свободы»
он описывает определенные социально-психологические механизмы, возникающие в обществе, где есть властвующая элита и угнетенные массы. Но для буржуазной социологии это — «естественные», всегда присущие человеку психологические механизмы. Следовательно, вместо того, чтобы объяснить, как и почему определенные психологические механизмы формируются определенным обществом, буржуазные социологи объясняют социальную структуру изначально присущими человеку психологическими качествами. Таким образом, самому Фромму может быть адресован упрек, который он бросил Фрейду,— упрек в статичности, неисторичности.
|
|
|
Следует отметить, что в одной из своих последних книг—«Анатомия человеческой разрушительности»— Фромм вернулся к этой проблеме и признал сомнительность версии, ставшей штампом буржуазной социологии,— утверждений о том, что социальная иерархия и элита необходимы для любого общества, что они базируются на генетической природе человека. «Анализ истории общества за последние 5—6 тысяч лет эксплуатации большинства правящим меньшинством,— пишет он,— показывает весьма ясно, что психология господства-подчинения представляет собой адаптацию к социальной системе, а не ее причину». Фромм справедливо заметил, что «для апологетов социального порядка, основанного на господстве элиты, очень удобно верить в то, что подобная социальная структура является следствием потребностей человека и, таким образом, естественна и неизбежна. Эгалитарное общество примитивных народов показывает, что это не совсем так»31. Как видим, в этой книге Фромм двигался в правильном направлении, в сторону признания принципа историзма при анализе проблемы элиты и социального неравенства.
Помимо Фромма, следует отметить и других реформаторов психоанализа, в частности А. Адлера, который, стремясь преодолеть пансексуализм Фрейда, выдвигает в качестве альтернативы модернизированную ницшеанскую идею о «воле к власти»
как сущности человеческого бытия. Причем стремление к власти, ссылки на которое достаточно традициоины для истории философско-политическои мысли (Гоббс, Шопенгауэр, Ницше), приобретает у Адлера новый оттенок — это уже не столько иррациональный изначальный импульс, сколько рациональное явление, функция защиты личности, страдающей от своей беспомощности, неполноценности, способ утверждения себя. Человек рождается слабым, беспомощным и, сталкиваясь с социальным окружением, испытывает и остро переживает чувство неполноценности, неуверенности. Чтобы сохранить себя как личность, человек вырабатывает «механизмы компенсации», направленные на преодоление этого чувства. Так, Демосфен—заика от рождения, активизируя компенсационные механизмы, стал величайшим оратором. Стремление пробиться в элиту, управлять другими людьми — это один из путей преодоления комплекса неполноценности, в котором человек обычно не отдает отчета даже самому себе. Слабый индивид стремится компенсировать свою слабость достижением власти над людьми, которая выступает и как «механизм компенсации», и одновременно как цель в себе. Таким образом, чувство неполноценности и стремление к власти, по Адлеру,— те доминанты личности, которые и порождают деление общества на элиту и массу.
Определенное влияние на буржуазную социологию оказали концепции В. Рейха и Э. Эриксона. По Рейху, характер человека формируется в раннем детстве, в кругу семьи с ее нормами и установками. Структура же семьи, прежде всего буржуазной, носит авторитарный характере и этот авторитаризм порождает социальную структуру с властвующей элитой и послушной массой.
По Эриксону, участие взрослого человека в общественной жизни, в решении социальных конфликтов есть всего лишь средство решения внутренних конфликтов, коренящихся в особенностях формирования личности в раннем детском возрасте, вылившихся в невротические реакции личности. Объяснение факта проникновения того или иного человека в элиту он, как и все фрейдисты, предлагает искать в психоанализе его личности, прежде всего в психоаналитической интерпретации его детства32.
Как видим, психосоциологи подменяют вопрос о причинах социального неравенства, существования правящей элиты и бесправных масс вопросом о том, каковы психологические особенности и психологические ориентации людей, которые способствуют их проникновению в элиту. Но почему возникают эти ориентации? Являются ли они генетически закодированными или же следствием особых условий, существующих в классово-дифференцированных структурах, которые и вырабатывают стремление во что бы то ни стало «пробиться наверх», обрести богатство, известность, влияние, овладеть командными позициями? Являются ли они «нормальными» или патологическими?
Эти фундаментальные вопросы остаются без ответа в рамках психосоциологии.
Функциональные и технократические обоснования элитаризма. Если биологические и психологические интерпретации элитаризма выливаются в попытки доказать, что вхождение в элиту — следствие особенностей генотипа или же психологических особенностей человека, то наиболее распространенные ныне варианты элитаризма поднимают проблему на надындивидуальный уровень, интерпретируя элиту как функцию социальных отношений, как удовлетворение потребностей общества в управлении. Выше уже отмечалось, что такая потребность действительно существует, но отнюдь не обязательно она должна вести к власти элиты. Элитаристы, ссылаясь на реальную потребность в управлении, гипертрофируют особую форму управления, связанную с узурпацией этой функции господствующим эксплуататорским классом, превращением ее в привилегию для узкого слоя представителей этого класса.
Обосновывая свою позицию, элитаристы обычно отмечают, что социальная организация порождает иерархию и элиту, причем последняя функционирует в интересах общества (выше мы видели, что она функционирует в интересах господствующего класса). Элитаристы исходят из необходимости разделения труда в обществе и утверждают, что оно коррелируется с неравными способностями людей. При этом необходимость разделения труда на определенном этапе человеческой истории «незаметно»
превращается у них в необходимость антагонистического разделения труда.
Можно согласиться с американским социологом Ф. Селзником в том, что управление социальной жизнью означает наибольшую степень вовлеченности человека в деятельность группы. Но Селзник делает неправомерный вывод о том, что те, кто наиболее вовлечен в деятельность группы, и оказываются ее элитой. Характерно, что для примера он берет хорошо знакомую ему корпорацию «Дженерал электрик». Однако уместно задать Селзнику несколько вопросов. Во-первых, почему бы «Дженерал электрик» или любой другой корпорации не обеспечить «вовлеченность» рабочих в управление корпорацией, определение ее политики? Почему эта «вовлеченность» ограничена, как признает последователь Селзника Ч. Пирроу, «немногими наверху»33? Наконец, почему эти немногие получают огромные привилегии, которые тщательно оберегают? Ответ может быть только один — элита корпораций выражает интересы капитала.
Известно, что еще М. Вебер фиксировал функциональный дуализм «идеальной организации» между управляющими и управляемыми. Власть бюрократической элиты, по Веберу, основана на компетентности. Однако сразу возникает вопрос, который вынуждены задать и сами последователи Вебера (например, Т. Парсонс): не смешивает ли Вебер два типа власти — основанный на технической компетентности и базирующийся на формальном положении в учреждении? Действительно, разве в капиталистической системе не типична фигура высокопоставленного чиновника, менее компетентного, чем некоторые из его подчиненных, которыми он тем не менее управляет в силу своего положения?
По Веберу, бюрократическая элита пришла на смену аристократической. Бюрократическая система основывается на компетенции, это система, где все подчинено интересам организации, а не личности, где человек — лишь функция организации. Власть в ней целиком сосредоточена наверху, исполнители практически бесправны. Для Вебера бюрократия — наиболее рациональная организация. В действительности это предельная рационализация в средствах, которые обесцениваются и превращаются в свою противоположность — иррациональность целей. Бюрократия и бюрократическая элита призваны обеспечить для монополистической буржуазии наиболее эффективное управление эксплуатируемыми массами, создать видимость компетентности, беспристрастности, даже «таинственности» управления, а институтизированные процедуры — впечатление фатальности, неотвратимости. «Бюрократия есть круг, из которого никто не может выскочить,— писал К. Маркс.— Ее иерархия есть иерархия знания. Верхи полагаются на низшие круги во всем, что касается знания частностей; низшие же круги доверяют верхам во всем, что касается понимания всеобщего, и, таким образом, они взаимно вводят друг друга в заблуждение»34.
Для бюрократии характерен «взгляд, будто начальство все лучше знает» 35. Ее мировоззрение наиболее правильно было бы охарактеризовать как «бюрократический фетишизм», в котором основное противоречие капитализма отражается в искаженном виде — как противоречие между рациональной бюрократической организацией (представляемой ее элитой) и иррациональным и поэтому бесперспективным протестом масс.
Современная капиталистическая бюрократия создала весьма совершенный механизм решения вопросов социального управления в интересах господствующего класса; она представляет собой наиболее развитую форму отделения власти от народа.
«Тот особый слой, в руках которого находится власть в современном обществе, это—бюрократия,— писал В. И. Ленин.— Непосредственная и теснейшая связь этого органа с господствующим в современном обществе классом буржуазии явствует... из самых условий образования и комплектования этого класса...»36.
Наиболее широко распространенная ныне организаторская теория элиты (ее называют также функциональной и технологической) нашла свое выражение в работах Дж. Бернхэма, А. Фриша, К. Боулдинга и др., считающих, что формирование элиты зависит от тех функций, которые в определенную эпоху играют в обществе главенствующую роль. Если, в XIX веке на первый план выдвигалась предпринимательская инициатива, то в XX решающими стали «организаторские способности». Бернхэм писал, что с изменением характера современного производства функция управления стала решающей, сделав тех, кто ее осуществляет, элитой общества.
«Технологический» элитаризм за свою более чем полувековую историю значительно эволюционировал. Первой формой его были технократические теории. Основатель американской технократической школы Т. Веблен считал, что главную роль в современном производстве играет инженерно-техническая интеллигенция, она и должна быть элитой общества. Эти взгляды носили печать мелкобуржуазного утопизма. В период «великой депрессии» 1929— 1932 годов перепуганная буржуазия относила Веблена, Скотта к «розовым», поскольку те носились с идеей заставить капиталистов под угрозой «забастовки инженеров» передать им бразды правления.
Вскоре технологический элитаризм эволюционирует вправо, его сторонники превратились в откровенных трубадуров государственно-монополистического капитализма. Дж. Бернхэм в своем программном произведении — нашумевшей на Западе книге «Менеджерская революция» утверждал, что на смену капитализму придет не социализм, а «менеджеризм». Понимая, что теории вечности капитализма дискредитированы в современную эпоху, он пытался противопоставить социалистической революции «менеджерскую», которая приведет к власти «новый правящий класс» — элиту управляющих. Кто же входит в состав «нового правящего класса»? Если Веблен призывал инженеров и техников оттеснить бизнесменов и взять в свои руки руководство индустрией и социальной жизнью в целом, поскольку они действуют с позиций производственной целесообразности, что совпадает с общественной пользой, то Бернхэм считает неправомерным относить к элите рядовых инженеров и техников, которых он именует просто «квалифицированными исполнителями».
К элите менеджеров он относит директоров, председателей советов, президентов крупнейших корпораций, промышленных и финансовых воротил— тех, кто «фактически управляет процессом производства, независимо от юридической и финансовой формы:
индивидуальной, корпоративной, правительственной». Прообраз «класса менеджеров» он видит в директоратах американских корпораций «Дженерал моторс», «Ю. С. стил». Ссылаясь на концепцию американских экономистов Берли и Минза о «разделении собственности и контроля», Бернхэм утверждает, что в индустриально развитых странах произошло «отчуждение» функции управления от функции собственности и что первая приобрела решающее значение; руководящей элитой оказываются уже не капиталисты, а управляющие и высшие служащие монополий.
Если во времена А. Смита капиталист был одновременно и управляющим своим предприятием, отмечает Бернхэм, то теперь он утрачивает функции управления. При этом Бернхэм проводит сомнительную аналогию с тем, как во Франции короли династии Меровингов утратили контроль над страной, который захватили реально правившие мажордомы. Причем он выдает менеджеров за «новый класс», будто бы ire связанный с капиталистами, а рекрутируемый из всех классов общества, вбирающий в себя наиболее способных людей и действующий во имя интересов всего общества.
По Бернхэму, «положение, роль и функции менеджеров ни в коей мере не зависят от сохранения капиталистической собственности и экономических отношений капитализма»; они связаны с расширением государственного регулирования экономикой.
Государственно-монополистические тенденции, направленные на укрепление капиталистической системы, Бернхэм выдает за подрыв капитализма. «Когда основные средства производства перейдут в собственность или под контроль государства.., переход от капиталистического общества к господству менеджеров будет в основном завершен»,— поясняет он. К «новой элите»
Бернхэм относит, помимо управляющих промышленными корпорациями, руководителей правительственных учреждений. Он пишет, что в «менеджерском обществе» происходит политизация всех сторон жизни: в капиталистическом обществе политика и экономика — отдельные сферы деятельности, в «менеджерском»
это различие исчезает, равно как и граница между политиками и «капитанами индустрии», менеджеры управляют и государством.
Капиталисты контролируют государство косвенно, менеджеры же осуществляют прямой контроль над ним. Если в капиталистическом обществе власть сосредоточена в парламенте, то в менеджерском — в административных органах. Бернхэм, таким образом, учитывает характерное явление государственно-монополистического капитализма — подчинение государственного аппарата монополиям, но пытается вывести его за пределы капитализма.
Нетрудно заметить, что идеал общественного устройства Бернхэм видит в государственно-монополистическом капитализме, при котором монополистическая элита бесконтрольно эксплуатирует народные массы. Он цинично признает, что пропагандируемая им социально-политическая система может быть названа «типом корпоративной эксплуатации... Менеджерская группа эксплуатирует остальное общество»37. Менеджерская элита контролирует средства производства и имеет привилегии в распределении продуктов труда, государство оказывается «собственностью менеджеров». Излишне и говорить, что менеджерская революция происходит без участия масс. Бернхэм не скрывает, что «общество управляющих» будет классовым обществом, в котором есть привилегированные и угнетенные, короче — это государственно-монополистический капитализм, основанный на жестокой эксплуатации трудящихся и подкрепленный авторитарным политическим режимом. Совершенно очевидно, что государственно-моноподиетические тенденции отнюдь не ведут к ликвидации капитализма, они сохраняют частную собственность на средства производства и с помощью государственной власти ведут к повышению эксплуатации трудящихся. В. И. Ленин называл государственно-монополистический капитализм каторгой для рабочих, раем для капиталистов.
Дата добавления: 2018-05-30; просмотров: 223; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!