ЭЛИТАРИЗМ: ПОСТУЛАТЫ, АРГУ- МЕНТЫ И ПСЕВДОАРГУМЕНТЫ 7 страница
Он пишет, что «третья волна» бросает вызов «привилегиям и прерогативам нынешних элит». Ход истории будет во многом зависеть «от гибкости и ума нынешних элит, субэлит и сверхэлит». Если эти группы «окажутся близорукими и у них будет отсутствовать воображение, как у большинства правящих групп в прошлом, они будут сопротивляться третьей волне и... лишь увеличат риск своего собственного уничтожения»50.
Нетрудно видеть, что концепции «новой элиты»— не более чем варианты технократических теорий, разделяющие все пороки последних. Достаточно наивны попытки представить «новую элиту» равно заботящейся о всех классах и слоях общества. Она выполняет функции укрепления капиталистической системы, отражая интересы класса, заинтересованного в сохранении этой системы. Ее «технизированное» сознание ориентировано на то, чтобы представить социально-политические проблемы как чисто технические, решаемые средствами современной науки; она предпочитает уходить от споров о целях и ценностях жизни, перенося центр тяжести на поиски наиболее эффективных средств их достижения. Однако претензии «новой элиты» на политическую и идеологическую «нейтральность» не выдерживают критики.
Нельзя осуществлять социальное управление без решения проблемы целей и ценностей, игнорируя противоположные классовые интересы в антагонистическом обществе. Совершенно очевидно, что «новая элита» выражает интересы тех социальных групп, которые и составляют правящий класс современного капиталистического общества, то есть монополистической буржуазии. И технократические, и неотехнократические концепции — не более чем идеологический (хотя внешне и «деидеологизированный») камуфляж установок, функциональных по отношению к государственно- монополистическому капитализму.
|
|
|
ГЛАВА IV «ИРОНИЯ ДЕМОКРАТИИ»
Антидемократизм элитарных теорий. Элитаризм, в сущности, — теоретическое обоснование антидемократизма. Именно в элитаризме в наиболее концентрированной форме проявляется антинародный характер современной буржуазной идеологии. Элитаристы едины в том, что элита необходима для «нормального»
функционирования общества, что она «имеет право» на привилегированное положение, более того, что она должна бдительно охранять свои привилегии от «посягательств» со стороны народных масс. При этом неизбежно возникает вопрос: как согласовать такие утверждения с концепцией демократии? Элитаристы не могут уйти от этого скользкого для них вопроса. Часть из них выступает с критикой демократии справа, обосновывая необходимость «сильной власти», авторитарной элиты. Так, американский политолог С. Хантингтон призывает к тому, чтобы урезать «избыток демократии» — ограничить прессу и образование — во имя укрепления власти элиты. Однако большинство западных политологов пытается замаскировать антинародный смысл своих теорий, приспособить буржуазно-демократические принципы к элитарной структуре власти, создавая всякого рода паллиативные концепции типа «полиархической демократии» (Р.
|
|
|
Даль), «демократического элитаризма» (П. Бахрах).
С момента своего возникновения элитаризм как политическая концепция направлял острие своей критики против социализма и демократии. Причем, как признал известный буржуазный политолог К. Фридрих, в теориях Карлейля, Ницше, Парето, Моски содержится много «феодальных пережитков». Т.
Боттомор выразил ту же мысль, указав, что теории элиты представляют собой «попытки оживить старые идеи социальной иерархии и создать препятствия на пути развития демократии»1. Явные противоречия между элитаризмом и теориями демократии обнаруживаются в том, что, во-первых, элитаризм исходит из неравенства людей, тогда как даже буржуазная демократия прокламирует их равенство (пусть формальное); во-вторых, основа элитаризма— полноправие правящего меньшинства, в то время как юридический принцип демократии — признание воли большинства в качестве источника власти *.
|
|
|
«Правительство народа, для народа, управляемое народом»,— так великий американский демократ А. Линкольн мыслил демократическую политическую систему. Какой разительный контраст с мировоззрением современной империалистической буржуазии, характерной чертой которого является элитаризм! Собственно, слова эти буржуазные политологи охотно цитируют — они слишком известны, — но лишь в целях демагогии, чтобы прикрыть всевластие капитала в странах «свободного мира». Причем демагогический характер этих спекуляций на имени Линкольна не остается тайной для элитаристов.
Они снисходительно замечают, что «старый Линкольн» был слишком наивен: он-де не учел, что, во-первых, «технически невозможно» осуществить правление народа, особенно в крупной стране, — народ должен предоставить полномочия элите;
во-вторых, народ «некомпетентен» в политике, «неинформирован» и «дезинформирован» и, если бы действительно управлял, «навредил бы самому себе»; его интересы гораздо лучше обеспечит «мудрая» и «подготовленная» элита. Элитаристы оспаривают формулу Линкольна либо в мягкой форме, утверждая, что его слова «нельзя понимать буквально», либо в резкой, заявляя, что поскольку-де правительство народа неосуществимо на практике, сам этот лозунг есть лишь «идеологический камуфляж» правления элиты **. Демократия, по мнению элитаристов, в лучшем случае может быть форУ. Стэмпс пишет: «Демократией называется такая система, которая обеспечивает политическое равенство граждан, но она не гарантирует социального и экономического равенства» (Stamps W. Why Democracies Fail. N. Y., 1982, p.
|
|
|
134). Если применительно к буржуазной демократии первое положение представляет собой явное преувеличение, то второе совершенно справедливо.
** Парето указывал, что «болтовня о демократии — это плутократическая демагогия элиты манипуляторов» (см. Eisermann G. Vifredo Pa-reto als Nationalonkom und Soziolog. Tubingen, 1961, S. 68). Для Михельса «ни одна система управления не совместима с постулатами демократии» (Michels R. Political Parties. N. Y., 1962, p. 364), мой правлений элиты, которая одобряется и поддерживается народом. Причем в критике буржуазной демократии элитаристы достаточно сильны, ибо они вольно или невольно разоблачают ее куцый, лицемерный характер, в то время как позиции их либеральных оппонентов оказываются уязвимыми, поскольку под демократией они разумеют буржуазную демократию, но всячески стремятся скрыть ее классовый характер.
Американский политолог Э. Хэкер вынужден признать: «Народ правит, говорим мы об американской системе правления, но в буквальном смысле такое заявление является абсурдным... Люди при голосовании лишь делают выбор из ограниченного числа альтернатив, которые им предлагаются» 2. Бельгийский политолог В.-И. Ганехоф ван дер Меерш пишет, что конституционная формула народного суверенитета «основана на фикции, будто правители всегда выражают волю управляемых»3.
По конституциям капиталистических стран верховная власть принадлежит народу. Однако ни для кого не секрет, что буржуазная действительность весьма далека от этого норматива. Американский публицист А. Тоффлер отмечает понимание рядовым американцем того факта, что важные для его жизни решения принимаются помимо него, что он не только не может повлиять на эти решения, но и узнает о них лишь из газет или телевизионных программ. Иными словами, он — пассивный объект социально-политического процесса, а отнюдь не его субъект. Буржуазная демократия препятствует действительному участию большинства населения в принятии жизненно важных для него решений, выступает как механизм отчуждения народа от политической власти. В результате правительственные решения оказываются глубоко противоречащими его интересам и желаниям.
Так, опросы общественного мнения, проведенные в начале 80-х годов в странах Западной Европы, показали, что подавляющее большинство населения этих стран выступает против размещения в них американских ракет среднего радиуса действия. Но правительства ряда стран НАТО принимают решение, прямо противоположное воле большинства населения. Опросы общественного мнения продемонстрировали, что подавляющее большинство выступает за охрану окружающей среды, против ее загрязнения промышленными отходами. И что же? Отравление природы монополистическими промышленными корпорациями не только продолжается, но и усиливается. Список подобного рода примеров можно продолжить. Они красноречиво говорят о том, что народные массы капиталистических стран не являются хозяевами в собственном доме, они — лишь объекты политики, осуществляемой элитой вопреки их воле. Недаром Р.
Миллс говорил о «бесправной общественности» капиталистических стран.
Члены элиты составляют ничтожное меньшинство общества, но они навязывают ему свои решения, и государственный механизм оказывается лишь машиной, реализующей эти решения.
Почему же они столь могущественны? В чем их сила? В том, что они выражают, в значительной степени формируют, а также воплощают в жизнь волю господствующего в этих странах класса, владеющего средствами производства, политическим аппаратом для подавления сопротивления эксплуатируемых масс, класса, идеология которого является господствующей идеологией в обществе. Однако в этом же и их слабость, ибо интересы этого класса пришли в противоречие с интересами народных масс. Коренной интерес ничтожного меньшинства общества, которое узурпировало всеобщие человеческие функции, включая управления политикой, экономикой, культурой, заключается в увековечивании социальных отношений, которые обеспечивают ему привилегированное положение.
Кто же принимает важнейшие государственные решения, которые порой означают для трудящихся потерю работы и невозможность прокормить семью, а подчас касаются и самой его жизни, ибо он может быть мобилизован для участия в войне, которую не начинал и не хотел, цели которой не понимает или отвергает? Кто же вершит дела от его имени? Те, кто занимает высшие государственные посты, — президенты, министры? Или же невидимое и несменяемое правительство — богатейшие из богатых, — оставаясь в тени, является действительным режиссером буржуазной политической игры? А может быть, элита толстосумов делит власть с политической элитой, с верхушкой военщины, владельцами средств массовой информации, образуя как бы систему элит, слой «сильных мира сего»? Тогда являются ли эти элиты конкурирующими или же они мирно сосуществуют и их существование — не более чем своего рода разделение труда в рамках господствующего класса? Наконец, можно ли считать выборы в капиталистических странах всего лишь комедией, разыгрываемой для обмана масс, или же они, не меняя классового характера власти, влияют на то, какая из группировок господствующего класса вырвется вперед и получит наибольшие выгоды? Все эти вопросы усиленно обсуждаются и в буржуазной политологии, ибо они жизненно важны для эксплуататорского класса, стремящегося продлить свое господство в условиях, когда оно превратилось в тормоз для прогресса общества.
Элитаристы, как мы видели, оправдывают власть элиты, доказывают невозможность народоправия. Многие либеральные политологи критикуют откровенный элитаризм, но их позиция заведомо половинчатая и непоследовательная. Это либо апология буржуазных политических систем как «демократических», либо робкие попытки усовершенствовать их. Примером критики элитаризма с позиций защиты буржуазно-демократических ценностей может служить книга Д. Шпитца «Модели антидемократического мышления». Называя элитарные концепции угрозой для демократии, он подразделяет их на аристократические (от Платона до Р. Грэма) и авторитарные (получившие наиболее законченное отражение в фашизме). Отвергая и те и другие, Шпитц утверждает, что основывается «на вере в демократию и убеждении, что свобода — достояние каждого человека, а не только прерогатива избранных»4. Беда только в том, что в условиях капитализма слова Шпитца остаются лишь благими пожеланиями.
В критике демократии с позиций элитаризма присутствуют два главных мотива: во-первых, о невозможности демократии;
во-вторых, о нежелательности демократии, даже если бы она была возможной.
Как уже отмечалось, для элитаризма характерны утверждения, что демократия как народоправие неосуществима, что народ — это «толпа», мышление которой «упрощенно», «стереотипно», что он «нуждается в опеке» со стороны «высокоодаренных личностей» (разумеется, из господствующего класса).
Английский социолог М. Гинсберг считает, что демократия обнаружила свою неэффективность, что внутри нее заложены тенденции к образованию олигархии: «некомпетентность» масс, «стремление поклоняться лидерам» — все это создает элиту в любом демократическом обществе. Массы подвержены «магии слов», они всегда жертвы машины внушения, находящейся в руках элиты. Система представительного правления бессильна: она призвана представлять всех и во всем, но не представляет никого и ни в чем. Западногерманский элитарист И. Кноль утверждает, что демократия ведет к выдвижению посредственностей, к эрозии политического руководства; фашизм он критикует не за требование безоговорочного подчинения масс элите, но за теорию и практику «элиты крови», основывавшейся на «расовой чистоте»;
отмечает, что принципы отбора должны быть иными.
Указывая на то, что общественная жизнь ныне исключительно сложна, элитаристы утверждают, что массы в силу своей «неподготовленности» не должны брать на себя функции руководства обществом. Демократия, считает французский социолог Р. Жилуэн, покоится на «ложной идее», что политика — легкая вещь, доступная массам. Элитарист Н. Ротеншрайх противопоставляет «ложной идее правления большинства» власть, «базирующуюся на принципах», носителем которой является элита.
«Демократия большинства» игнорирует качественные различия между людьми, выявленные еще Платоном, подменяя их теорией «качественного равенства индивидуумов». Ротеншрайх «разбивает» ее следующим аргументом: «Если разум одинаков у всех людей, это должно вести их к одинаковым действиям, основанным на одинаковости их интеллектуальных интересов». Что это — демагогия или невежество? С какой легкостью рассуждает автор об «одинаковых действиях» людей в классовом обществе!
Будет ли человек директором банка или мусорщиком — зависит от его способностей! Ему не приходит в голову, что не интеллектуальные способности, а классовая принадлежность человека определяет его положение в обществе, обусловливает образ его действий и мыслей. Ротеншрайх считает, что нельзя допускать, чтобы народные массы управляли государством: «Большинство не может решать политических вопросов, ибо не имеет о них полного знания». Посему власть должна быть вручена людям, которые «действительно понимают», что необходимо в интересах общего благосостояния.
Элитаристы цинично рассуждают об «иррационализме» масс, о мифах, которые они воспринимают как истины, об их неподготовленности к управлению обществом. Но позволительно спросить — кто повинен в этом? Элитаристы ссылаются на инстинкты, якобы управляющие поведением масс, на «неуравновешенность» массовой психологии. Однако именно капитализм обрекает массы на социальную, политическую, культурную приниженность. Ведь это буржуазная пропагандистская машина стремится оболванить массы, навязать им мифы вроде «государства всеобщего благоденствия», «свободного мира» и т. д.; именно она дезинформирует трудящихся о событиях внутренней и международной жизни. И подобное положение элитаристы объявляют вечным и естественным, стремясь переложить ответственность за него с капитализма на самих трудящихся.
С характерной программой увековечивания духовной отсталости масс выступает американский элитарист Г. Меджид. Его исходный тезис следующий: говорить о том, что общество способно функционировать без элиты, можно только в целях политической демагогии; демократия отличается от других политических систем лишь составом, способом рекрутирования и мобильностью элиты. Он предлагает целую программу элитарного воспитания меньшинства, которое бы увековечило деление общества на элиту и массу, сохраняя дистанцию между ними, удерживало массы в определенных рамках, ограждая элиту от посягательств на ее «права».
Общество Меджид делит не на две, как это принято у элитаристов, а на три части — массу, элиту и сверхэлиту. Для каждой из этих социальных страт уровень образования должен быть различным, как и объем получаемой ими информации. Первый уровень (масса) — уровень водителя автомобиля, которому объяснили, какую педаль или кнопку нажимать в том или ином случае.
Второй (элита) — уровень механика, которому ясна сущность машины, принципы работы мотора. Третий (сверхэлита) — уровень инженера, который может конструировать машины, совершенствовать их. Первый уровень образования должен включать «обучение на основе тщательно адаптированной истории, рассказов о героях, примера и принудительного ритуала». Главное тут — воспитание в массах лояльности, причем эту лояльность к существующему строю нужно воспитывать с детства, пока молодежь не достигла интеллектуальной зрелости. Второй уровень — воспитание элиты, или лидеров. Здесь следует выйти за рамки мифов и стереотипов и анализировать реальные факты политической жизни. Члены элиты должны знать политическую «кухню», закулисную сторону государственного механизма. Воспитание элиты должно быть «реалистичным», ее следует избавить от «политической болтовни», годной лишь для оболванивания масс, и научить искусству командовать. Третий уровень — воспитание философской сверхэлиты, которая вырабатывает истинное и полное понимание социальной жизни. На этом уровне постигается «истина о политических проблемах, нормативных и действительных».
Нетрудно видеть, что концепция Г. Меджида весьма напоминает «идеальное государство» Платона. Да Меджид и не скрывает этого. Тут явственно проступает преемственность в идеологии господствующих эксплуататорских классов. На примере элитарных теорий видно ханжество и лицемерие буржуазной социологии. Большинство ее представителей называют себя «либералами» и «демократами». На деле же их цели — ограничение политических прав трудящихся, подавление народных масс, сокращение народного образования.
Элитаристы пишут об «устарелости», «дряхлости» демократии, не обеспечивающей эффективного управления общественной жизнью, ибо она «ущемляет» права элиты, уравнивая ее с массами, о том, что при этой форме правления приходится жертвовать разумом, носителем которого является, разумеется, элита, в пользу «животных инстинктов» толпы. Более того, они доказывают, что демократии и не существовало никогда в истории, а была лишь более искусная маскировка власти элиты. Критикуя демократию, элитаризм доказывает, что, с одной стороны, она — не более чем миф, а с другой — что такого рода иллюзия порождает, по выражению Моски, «худший тип политической организации — анонимную диктатуру тех, кто победил на выборах и говорит от имени народа»5. Моска утверждал, что лозунги, начертанные XX веком на своих знаменах,— правление большинства и политическое равенство — неосуществимы.
Попытаемся суммировать элитаристскую критику демократии. Утверждается, что народ не может управлять, ибо, во-первых, он некомпетентен в политике, во-вторых, массы в лучшем случае инертны, а в худшем — подрывают «устои общества», в-третьих, управление масс технически невозможно. С этих позиций даже буржуазно-демократические порядки выглядят «неоправданной уступкой массе» со стороны элиты.
Поскольку марксисты также критикуют буржуазную демократию, многие западные политологи нарочито смешивают марксистскую и элитаристскую критику, объявляя и ту и другую «тоталитарной». Но это — грубая фальсификация. Не под всякой критикой буржуазной демократии подпишется марксист. Следует противопоставить критику ограниченности буржуазной демократии слева, с позиций сторонников демократии социалистической, и справа, со стороны тех реакционных буржуазных идеологов, которые находят буржуазно-демократические свободы обременительными для элиты, выступают сторонниками авторитарной диктатуры над народом. Марксизм-ленинизм подчеркивает необходимость для рабочего класса бороться за демократию, представляющую более широкие возможности для борьбы за социалистические преобразования. Разоблачая клеветнические измышления буржуазных теоретиков о том, что коммунисты якобы являются противниками демократии, он выступает за единство действий коммунистов с широкими демократическими силами в борьбе против империалистической реакции.
Дата добавления: 2018-05-30; просмотров: 221; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!