Экзистенциальное решение проблемы самоопределения персонажей



(на примере романа А. Камю «Чума»)

 

Сурогатова Н.Н.,

студентка 5 курса УО «ВГУ им. П.М. Машерова», г. Витебск, Республика Беларусь

Научный руководитель – Лапин И.Л., канд. филол. наук, профессор

 

Экзистенциализм, как философское и литературное направление, оформляется в Западной Европе в первой половине XX века. Однако его истоки уже содержатся в учении датского мыслителя ХIХ века С. Кьеркегора, который ввел понятие экзистенции как «явления жизненного ряда (вера, надежда, боль, любовь), изначально неподвластного чисто рефлексивному, понятийному раскрытию. Это целостное, непосредственное нахождение человека в мире» [1, с. 101].

Писатели-экзистенциалисты в своих произведениях показывают персонажей, которые от изначально бессмысленного пребывания в мире приходят к аутентичному бытию. О преодолении отчуждения и безразличия, о выходе к подлинному говорит и французский писатель А. Камю. И хотя роман «Чума» был написан в XX веке, проблема ценностей и их роли в жизни общества не перестала быть актуальной. В связи с этим цель нашей работы – исследовать проблему самоопределения персонажей через призму экзистенциализма, для чего был использован метод сопоставительного литературоведения. 

События романа разворачиваются в алжирском городе Оране, который закрывают из-за эпидемии чумы, и жители вынуждены устраивать свою обыденную жизнь подобно изгнанникам. Полная изоляция становится серьезным испытанием умения жить вместе, сопереживать друг другу. Но привычка героев плыть по течению приводит к тому, что одни пытаются сбежать, другие предаются наслаждениям, третьи наживаются на несчастии других, и даже доктор Риэ, который, казалось бы, самоотверженно спасает жизни людей, сперва делает это автоматически.

Нашествие чумы не сразу и не всех приводит к необходимости выбирать. Так, например, Коттар на протяжении всего романа пребывает во враждебном состоянии к миру. Он воспринимает окружающих людей как врагов, покушающихся на его свободу. В конце концов такое мироощущение порождает беспричинную агрессию, результат которой арест «человечка» [2, с. 339]. 

В отличие от Коттара, доктор Бернар Риэ, журналист Раймон Рамбер, отец Панлю и некоторые другие персонажи выходят из состояния просто быть. В начале романа доктор Риэ существует автономно и мало чем отличается от других жителей Орана. Он старательно, но равнодушно работает, безучастно отправляет жену в другой город на лечение и ни о чем не беспокоится. Наступление чумы поначалу привело лишь к тому, что Риэ стал больше работать. И только смерть ребенка, случившаяся после того, как на нем испытали сыворотку Кастеля, вынуждает его проснуться, увидеть людей, которые находятся рядом с ним. Смерть же друга заставила героя понять, что жизнь ему не подчиняется, спасение зависит не столько от его профессиональных знаний, сколько от капризов и прихотей чумы. Риэ перестает ощущать свое отчуждение и в некотором роде превосходство, приобретая чувство солидарности с теми, кто живет и так же как он борется с чумой.

Журналист Раймон Рамбер оказался запертым в чужом городе, вдали от своей возлюбленной. И его желание выбраться любой ценой кажется естественным и даже вполне оправданным. Но однажды сам Рамбер ловит себя на мысли о том, что «за всё время ни разу не вспомнил о своей жене, поглощённый поисками щелки в глухих городских стенах» [2, с. 229]. Стремление увидеться с женой – это всего лишь удобный предлог, тогда как на самом деле он считает себя непричастным к происходящему, а следовательно и свободным от ответственности. Понимание того, что он не чужой в городе, приходит к Рамберу после пережитого им мнимого заражения. И хотя наконец-то предоставляется возможность выбраться, герой остается, осознавая, что история с чумой касается в равной степени всех.

Еще один персонаж романа, который смог выйти из состояния просто быть, – священник Панлю. Первоначально он предстает перед нами ревностным проповедником, который едва ли не радуется нашествию чумы, считая ее заслуженной карой за грехи и великолепной возможностью вернуть людей в церковь. Отец Панлю не только отделяет себя от других, но и с позиции безгрешного судьи призывает прихожан покаяться. Как и в случае с доктором Риэ, смерть безвинного ребенка заставляет героя задуматься о существующем миропорядке. Не зная, как ее истолковать, Панлю приходит к пониманию того, что объяснять ничего не требуется и что «быть может, мы обязаны любить то, чего не можем объять умом» [2, с. 273]. Перед лицом же собственной смерти герой предстает не как фанатик, а как простой смертный человек, сделавший свой выбор.

Как видим, персонажи по-разному выходят из ситуации бессмысленного пребывания в мире. А. Камю подчеркивает, что для людей существуют сверхиндивидуальные ценности уже в силу того, что они люди. И именно отказ от равнодушия к чужому несчастью позволяет стать человеком. 

 

Литература:

1. Лапин, И.Л. Компендиум истории зарубежной литературы: Античность. Средневековье и Возрождение. Современность: курс лекций / И.Л. Лапин. – Витебск: УО «ВГУ им. П.М. Машерова», 2008. – 149 с.

2. Камю, А. Ибранное: Повести; Роман; Рассказы и очерки: Пер. с фр./ А. Камю. – Минск: Народная асвета, 1989. – 496 с. 

 

 

ЗНЕШНІ ВЫГЛЯД ЧАЛАВЕКА Ў ФРАЗЕАЛАГІЧНАЙ КАРЦІНЕ СВЕТУ БЕЛАРУСАЎ І ПАЛЯКАЎ

Сярогіна М.С.,

магістрант УА “ВДУ імя П.М. Машэрава”, г. Віцебск, Рэспубліка Беларусь

Навуковы кіраўнік – Несцяровіч В.І., канд. філал. навук, дацэнт

 

Мы ўспрымаем свет у вобразах той мовы, на якой гаворым. Своеасаблівая сукупнасць уяўленняў пра свет, што адлюстраваны ў той ці іншай нацыянальнай мове, называецца моўнай карцінай свету.

Фразеалогія з’яўляецца часткай моўнай карціны пэўнага народа. Даследаванне фразеалагічнай карціны свету ў супастаўляльным аспекце з’яўляецца асабліва актуальным, бо дапамагае зразумець, чым адрозніваюцца нацыянальны менталітэт і ўяўленні пэўнага народа, як яны дапаўняюць адзін аднаго на ўзроўні сусветнай культуры, чым падобныя. Мы разгледзім знешні выгляд чалавека ў фразеалагічнай карціне свету беларусаў і палякаў з мэтай выявіць агульнае і спецыфічнае ў менталітэце беларускага і польскага народаў.

У фразеалагічнай карціне свету беларусаў вобраз прыгожага чалавека ўяўляецца праз фразеалагізм кроў з малаком, якому ў польскай мове адпавядае krew z mlekiem '1. здаровы, моцны, у росквіце, 2. вельмі прыгожы'. Фразеалагічныя адзінкіз’яўляюцца паміж сабой абсалютнымі ізафраземамі, бо іх кампаненты па сваім значэнні і вобразнай аснове поўнасцю супадаюць. Вобразнасць фразеалагізма першапачаткова ўсведамлялася так: на белым, як малако, твары іграе яркі, як кроў, румянец [2, с. 202].

Агульным для фразеалагічных карцін свету беларусаў і палякаў з’яўляецца тое, што для апісання прыгожага чалавека абодва народы карыстаюцца фразеалагізмамі, пабудаванымі як параўнальны зварот. Беларусы параўноўваюць прыгожага чалавека з яркай і сакавітай кветкай маку (як макаў цвет ‘прыгожы, румяны’), з салодкай ягадай малінай (як маліна ‘вельмі прыгожы, прывабны’). Палякі ж выкарыстоўваюць ФА тыпу: piękny jak obraz (літаральна ‘прыгожы як карціна’), jak malowanie (літаральна ‘як маляванне’), ktoś wygląda jak nieziemskie zjawisko (літаральна ‘хтосьці выглядае як незямное з’яўленне’) ‘вельмі прыгожы, прывабны’.

Смешна, непрыгожа ці безгустоўна адзетага чалавека прадстаўнікі абодвух народаў уяўляюць праз вобраз агароднага ці гарохавага пудзіла і выкарыстоўваюць іменны фразеалагізм бел. пудзіла агароднае (гарохавае) – польск. strach (strashydło) na wróble. Гэты фразеалагізм утвораны праз супастаўленне чалавека з пудзілам, якое выстаўляецца ў агародзе для адпуджвання птушак. ФА пудзіла агароднае (гарохавае) з’яўляецца ўласна беларускім, і хутчэй за ўсё, запазычана палякамі [2, с. 319].

Для апісання слабага і старога чалавека як беларусы, так і палякі выкарыстоўваюць фразеалагізм: бел. порах сыплецца – польск. Próchno się z kogoś sypie ‘хто-небудзь вельмі стары, слабы’. Міжмоўны адпаведнік узнік шляхам пераасэнсавання свабоднага словазлучэння, якое дастасоўваецца да старога каня, калі з яго ў выніку захворвання скуры сыплюцца дробныя лустачкі. Магчыма, на фарміраванне выразу паўплывала сэнсава тоесная ФА пясок сыплецца, якая з’яўляецца калькай з англійскай мовы [2, с. 308 ].

У фразеалагічнай карціне свету палякаў вобраз вельмі старога чалавека адлюстроўваюць фразеалагізмы, якія маюць структуру “прыметнік stary + назоўнік” і ўтвараюць сінанімічны рад: stare próchno, stare pudło, stary gruchot, stary grat. Можна канстатаваць, што такія лексемы, як труха, скрыня, грохат (род рэшата), мэбля, з прыметнікам стары з’яўляюцца для польскага народа ўвасабленнем старасці.

У жыцці беларускага і польскага селяніна конь меў вялікае значэнне. Уласна беларускі фразеалагізм хоць у плуг запрагай выкарыстоўваецца ў фразеалагічнай карціне свету беларусаў у дачыненні да вельмі моцнага і здаровага чалавека. У аснове выразу – гіпербалічнае супастаўленне з канём паводле сілы, стану здароўя. Палякі і беларусы параўноўваюць вельмі моцнага чалавека з канём, пра што сведчаць фразеалагізмы бел. як конь – польск. zdrów (zdrowy) jak koń. Конь спрадвеку лічыўся самай “важнай” свойскай жывёлай у гаспадарцы селяніна, бо на яго магутных плячах трымалася ўся гаспадарка. І таму зразумела, што ў славянскіх народах моцны чалавек атаясамліваецца з канём.

Вобраз чалавека, які знаходзіцца ў поўным росквіце сіл, адлюстроўваецца беларускім фразеалагізмам у <самым> саку. Ён узнік на аснове падабенства з’яў. Спалучэнне ў саку (з прамым значэннем слоў) ужываецца, калі гавораць пра расліны: у веснавы час яны напаўняюцца сокамі зямлі. Для характарыстыкі менавіта здаровай і моцнай асобы жаночага полу палякамі выкарыстоўваецца ФА baba (dziewka) jak rzepa (літаральна ‘баба (дзеўка) як рэпа’).

Фразеалагічны склад кожнай з моў мае як агульныя, так і адметныя рысы для характарыстыкі знешняга выгляду чалавека. Вывучэнне фразеалагічнай карціны свету ў супастаўляльным аспекце дазваляе зрабіць цікавыя назіранні адносна нацыянальна-спецыфічнага і агульнага ў бачанні свету беларусамі і палякамі.

 

Літаратура:

1. Гюлумянц, К.М. Польско-русский фразеологический словарь: в 2т. /  К.М. Гюлумянц. – Мн.: Экономпресс, 2004. –
Т. 1. – 686 с. – Т. 2. – 719 с.

2. Лепешаў, І.Я. Фразеалагічны слоўнік беларускай мовы: у 2 т. / І.Я. Лепешаў. – Мн.: БелЭн., 1993. – Т. 1. – 590 с. – Т. 2. – 607 с.

3. Лепешаў, І.Я. Этымалагічны слоўнік фразеалагізмаў / І.Я. Лепешаў. – Мн.: БелЭн., 2004. – 448 с.

МОЎНАЯ КАРЦІНА СВЕТУ: ФРАЗЕАЛАГІЧНЫ АСПЕКТ

Сярогіна М.С.,

магістрант УА “ВДУ імя П.М. Машэрава”, г. Віцебск, Рэспубліка Беларусь

Навуковы кіраўнік – Слямнёў М.А., доктар філас. навук, прафесар

 

У выніку ўзаемадзеяння чалавека са светам складваюцца яго ўяўленні пра свет, фарміруецца некаторая мадэль свету, якая ў філасофска-лінгвістычнай літаратуры мянуецца карцінай свету [1, с.47]. Гэтае паняцце з’яўляецца адным з фундаментальных паняццяў, якія апісваюць чалавечае быццё [2].

Мове належыць самая актыўная роля ў пазнанні чалавекам навакольнай рэчаіснасці і сябе ў ёй, таму што мова - найважнейшы спосаб фарміравання і існавання ведаў чалавека пра свет. Айчынныя філосафы (Г. А. Бруцян, Р. І. Павіленіс) і лінгвісты (Б. А. Сярэбраннікаў, В. Н. Тэлія) выдзяляюць моўную карціну свету, якая ўяўляе сабой сукупнасць ведаў пра свет, выражаных ў моўнай форме.

Паняцце моўнай карціны свету прадугледжвае тое або іншае бачанне адзінай будовы Быцця, свету, успрынятага свядомасцю. Мноства прыватных аспектаў карціны свету дазваляе вывучаць яе ў тым ліку і з пункту гледжання філасофіі. Адным з філасофскіх пытанняў з’яўляецца наступнае: “моўная карціна свету” – гэта навуковы тэрмін ці метафара. Паводле В. А. Маславай “тэрмін «моўная карціна свету» - гэта не больш чым метафара, бо ў рэальнасці спецыфічныя асаблівасці нацыянальнай мовы, у якіх зафіксаваны ўнікальны грамадска-гістарычны вопыт пэўнай нацыянальнай супольнасці людзей, ствараюць для носьбітаў гэтай мовы не якую-небудзь іншую, непаўторную карціну свету, адрозную ад аб'ектыўнай, а толькі спецыфічную «афарбоўку» гэтага свету, абумоўленую нацыянальнай значнасцю прадметаў, з'яў, працэсаў, выбіральнасцю адносін да іх, якая спараджаецца спецыфікай дзейнасці, ладу жыцця і нацыянальнай культуры дадзенага народа”[1, с. 52]. Можна зрабіць вывад, што нацыянальная моўная карціна свету ўяўляе сабой суб’ектыўны вобраз аб’ектыўнага свету.

Паняцце моўнай карціны свету актыўна выкарыстоўваюць усе даследчыкі ўзаемаадносін мовы і культуры ў шырокім іх разуменні, таму што яно ўвасобіла ў сабе асноватворную для філасофіі мовы сувязь яе з пазамоўнай рэчаіснасцю.

Асобую ролю ў стварэнні моўнай карціны свету адыгрываюць фразеалагічныя адзінкі, якія не столькі называюць, колькі інтэрпрэтуюць і ацэньваюць з'явы рэчаіснасці. Фразеалагізмы ўяўляюць сабой згустак культурнай інфармацыі, яны дасягаюць глыбінь народнага духу, культуры.

Аналізуючы моўную карціну свету, якая ствараецца фразеалагізмамі, нельга не заўважыць яе асноўную прымету - антрапацэнтрычнасць, што выражаецца ў яе арыентацыі на чалавека, які выступае, як правіла, як мера ўсіх рэчаў, яскравым сведчаннем чаго служыць фразеалогія.

У моўнай практыцы беларусаў і палякаў для апісання фізіялагічных асаблівасцей чалавека (рост, вес) шырока ужываюцца фразеалагізмы. Напрыклад, у дачыненні да чалавека вельмі нізкага росту ў беларускай і польскай мовах сустракаем фразеалагізм бел. ад зямлі не адрос  – польск. od ziemi nie odrósł ‘вельмі нізкага росту; малы’ [3, 4]. Гэтая ФА ўзнікла праз супастаўленне з раслінай і заснавана на літоце. З тым жа значэннем у фразеалагічнай карціне свету абодвух народаў ужываецца фразеалагізм бел. жабе па калена – польск. Żabie po uszy. Паміж сабой гэтыя ФА з’яўляюцца эквівалентнымі, бо яны супадаюць па вобразным складніку, але адрозніваюцца дэталямі - значэннем аднаго з кампанентаў (бел. калена – польск. uszy), што надае кожнай ФА асаблівы каларыт.

У фразеалагічнай карціне свету беларусаў даўнейшыя меры даўжыні паўплывалі на вобразнае называнне чалавека вельмі нізкага росту: ад гаршка паўвяршка, аршын з шапкай ‘вельмі нізкі, малы ростам’ [3].

Для характарыстыкі чалавека вельмі высокага росту беларусы карыстаюцца фразеалагізмамі каломенская вярста, хоць <ты> сабак вешай ‘хто-небудзь вельмі высокі, высокага росту’. Палякі ж параўноўваюць высокага чалавека з сасной, пацверджаннем чаго з’яўляецца наяўнасць фразеалагізма wysoki jak sosna.

Фразеалагізм <адна> скура (шкура) ды косці засталіся ‘хто-небудзь вельмі схуднеў’ у фразеалагічнай карціне свету беларусаў выкарыстоўваецца для характарыстыкі вобраза вельмі худога чалавека. Палякі ж параўноўваюць худога чалавека са стружкай, жэрдкай, шкілетам, шчэпкай, палкай, ценем, селядцом, пра што сведчыць наяўнасць наступных фразеалагізмаў: suchy (chudy, wychudły) jak wiór (wiórek), jak tyka (tyczka), jak szkielet, jak szczapa, cienki jak patyk (patyczek), ktoś wygląda jak cień, ktoś wygląda jak śledź (jak śledź wymoczony) [4].

Такім чынам, этнічная ментальнасць адлюстроўваецца ў мове на ўсіх узроўнях, а асабліва ў фразеалогіі. Аналіз фразеалагічных адзінак дапамагае зразумець, што моўная карціна свету - гэта зафіксаваная ў мове інтэрпрэтацыя рэчаіснасці ў выглядзе сукупнасці меркаванняў пра свет.

 

Літаратура:

1. Маслова, В.А. Когнитивная лингвистика: учеб. пособие / В.А. Маслова. – Минск: Тетра-Системс, 2004. – 256 с.

2. Садоўская А. Л.Паняцце моўнай карціны свету ў сучаснай лінгвістыцы і яе роля ў плане вывучэння нацыянальна-культурнай спецыфікі моўных адзінак // Працы кафедры сучаснай беларускай мовы. Вып. 6 / Пад рэд.A.Я. Міхневіча. - Мн., 2007. - С.171-179.

3. Лепешаў, І. Я. Фразеалагічны слоўнік беларускай мовы: у 2 т. / І. Я. Лепешаў. – Мн.: БелЭн., 1993. –Т. 1. – 590 с. – Т. 2. – 607 с.

4. Гюлумянц, К. М. Польско-русский фразеологический словарь: в 2т. / К.М. Гюлумянц. – Мн.: Экономпресс, 2004. –
Т. 1. – 686с. – Т. 2. – 719с.      

СЕМАНТИКО-ГРАММАТИЧЕСКИЕ ОСОБЕННОСТИ РЕАЛИЗАЦИИ НЕМЕЦКИХ МОДАЛЬНЫХ ЧАСТИЦ
EBEN И HALT В РАЗГОВОРНОЙ РЕЧИ

 

Улицкая М.Г.,

студентка 4 курса УО «ВГУ им П.М. Машерова», г. Витебск, Республика Беларусь

Научный руководитель – Гальченко Л.В., ст. преподаватель

Среди лексических средств, служащих выражению эмоций и субъективного отношения к содержанию высказывания и к собеседнику, выделяют особый класс слов – модальные частицы. Частицам не свойственна функция выражения связей и отношений между отдельными словами, словосочетаниями или целыми предложениями, но они способны передавать тончайшие оттенки смысла, придавать речи эмоциональную окраску, живость и неповторимость. Сложность и неоднозначность вопроса семантико-грамматических особенностей реализации модальных частиц в разговорной речи обусловливают актуальность темы данного доклада, целью которого является конкретизация семантики и определение области функционирования немецких модальных частиц eben и halt.

Вопрос о том, действительно ли частицы eben и halt являются абсолютными лексическими синонимами, в настоящее время оспаривается. Так, немецкие лингвисты Х. Вейд и Э. Хентшель подтверждают полную взаимозаменяемость обеих частиц, хотя исследования показывают, что частица halt обладает положительным семантическим значением в отличие от частицы eben, которая обладает скорее негативной коннотацией.

Sie lächeln halt immer. / Die Pinnebergs sind eben Trottel gewesen.

М. Турмайр не отрицает, что в определенной мере частицы лексически схожи, но они не всегда способны выступать в одном и том же контексте как тождественные. Так, частица eben заменяет частицу halt в любом контексте, чего нельзя сказать о частице halt по отношению к eben. Обе частицы выступают в повествовательных предложениях констатирующего, часто обобщающего характера. Примера постоянного эквивалента перевода на русский язык у модальных частиц eben и halt нет. Довольно часто при переводе можно использовать частицы уж и же, иногда в комбинации с другими частицами или словами других частей речи, например, да уж, ну что же, значит уж и т. п. [1, с. 52].

Arbeit ist halt Arbeit und manchmal auch anstrengend und zeitraubend.

Эти же частицы можно употребить и вместо mal – при побуждении сделать что-либо:

Fahr halt (eben) mit dem Bus, das geht schneller!

По своему значению синонимом модальных частиц eben и halt является словосочетание nun mal (nun einmal). Оно точно так же употребляется при констатации какого-либо факта, который нельзя изменить.

Es geht in dieser Welt nun mal (eben) nicht ohne Kompromiss [1, с. 54]. / Das kostet eben (nun mal) viel Geld. / Es ist eben (nun mal) nicht zu verwenden [2, с. 180].

В отличие от частицы halt частица eben усиливает высказывание и употребляется часто в значении ‘вот именно’ (как синоним genau ‘точно’):

Dann müssen wir die Sitzung auf morgen verschieben. – Eben! (Genau!)

Также частица eben смягчает отрицание и служит выражением одобрительной реакции на утверждения собеседника (как синоним ja, gewiss):

Sie war nicht eben freundlich (war ziemlich unfreundlich) zu ihm [3, с. 384]. / -A: Ich glaube, das ist letztlich auch schon wieder eine Zeit- und Geldfrage. -B: Eben.

В этих случаях употребление частицы halt было бы нецелесообразным и семантически неоправданным.

К тому же частицы eben и halt различаются и территорией своего распространения. Модальная частица halt распространена преимущественно на юге немецкой языковой области – Баварии, Австрии и Швейцарии. На севере немецкой языковой области и в общелитературном немецком языке употребляется частица eben. Модальная частица eben возникла на основе наречия eben в результате сильного ослабления его значения. Модальная частица halt не имеет в языке тождественных по звучанию слов, за исключением императива ‘halt!’ (‘стой!’, ‘ни с места!’), с которым модальная частица halt по происхождению не имеет ничего общего. Кроме своего значения, модальная частица halt и императив halt! различаются и тем, что императив употребляется, как правило, в начале предложения и всегда находится под ударением. Модальная частица halt безударна (как и частица eben) и употребляется всегда внутри предложения.

Halt!“, sagte ich. „Sei jetzt mal still, Willi!“ – императив. / „Wir haben halt wieder Pech gehabt!“ – модальная частица [1, с. 52].

Из вышеизложенного ясно, что для правильного понимания высказывания, в первую очередь, следует учитывать синтаксическую функцию данных слов. Таким образом, несмотря на то, что модальные частицы eben и halt принято считать лексическими синонимами, их семантика не всегда однозначна и тождественна. Поэтому при выборе модальных частиц необходимо принимать во внимание их контекстуальные особенности.

 

Литература:

1. Пророкова, В.М. Слова-«приправы», слова-«заплаты». Модальные частицы в немецкой разговорной речи / В.М. Пророкова. – М. : Высшая школа, 1991. – 127 с.

2. Agricola, E. Wörter und Wendungen. Wörterbuch zum deutschen Sprachgebrauch / E. Agricola. – Manheim-Leipzig-Wien-Zürich : Dudenverlag. – 818 S

3. Duden. Deutsches Universalwörterbuch / Duden. – 3., völlig neu bearb. und erw. Aufl. – Manheim-Leipzig-Wien-Zürich : Dudenverlag, 1996. – 1816 S.

 

 


Дата добавления: 2018-05-09; просмотров: 286; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:






Мы поможем в написании ваших работ!