Американский Юг как рифма русскому усадебному барству. 2 страница
Ривош Я.М. Обувь в армии и военно-морском флоте: Солдаты были обуты в высокие сапоги черного цвета из юфтовой (яловой) кожи; голенища сапог были более высокими, чем носят теперь солдаты, с большим количеством складок. У пехотинцев голенища были низкими, имели ровный (прямой) обрез. У кавалеристов голенище было выше и имело т. и. козырек, доходящий спереди до колена. Кроме того, на кавалерийских сапогах каблук был меньше по площади, чем у пехотинцев. Это делалось для того, чтобы можно было надеть шпоры, так как широкий каблук потребовал бы удлинения вилки шпор. Казаки носили сапоги пехотного образца, потому что козырек был неудобен для заправки шаровар, а также и потому, что казаки шпор не носили, так как при посадке в казачьем седле шпоры были бесполезны.
Зотов А.В. Обувь Великой армии: Давайте перенесемся на некоторое время в начало XIX века и посмотрим, какой же на самом деле была обувь солдат и офицеров, участников многочисленных наполеоновских войн и рассмотрим ее на примере французской армии. Прежде всего, и это самое главное – простые солдаты-пехотинцы не носили сапог. У них были невысокие башмаки из вывороченной телячьей кожи, берцы которых завязывались на один шнурок и в верхней части закрывались гетрами, а в нижней – поддерживались штрипкой. Подошва прибивалась обыкновенными сапожными гвоздями. Сапоги же были прерогативой офицеров и унтер-офицеров и стоили дорого.
|
|
|
Музеи Московского Кремля: - Петр I - Екатерина I: Сапоги Петра I сшиты из толстой черной кожи на подкладке из кожи более тонкой и светлой. Каблуки сапог – наборные, высотой 7,5 сантиметра, голенища высотой почти 90 сантиметров слегка расширены кверху и имеют большие отвороты-раструбы. Длина стопы – 30 - 31 сантиметр. Сапоги подобной формы назывались ботфортами. Они шились «на одну ногу», одевались на меховые сапожки и были в конце XVII века обязательной частью костюма голландского буржуа. Согласно устной легенде, сапоги были исполнены самим царем, знавшим в совершенстве более дюжины ремесел. До поступления в собрание Оружейной палаты в 1768 году сапоги были в ведении Гофф-интендантской конторы и находились в подмосковном Преображенском дворце, построенном в конце XVII века.
М. Короткова. Традиции русского быта: Стоили сапоги довольно дорого. На одну пару сапог в XV в. можно было сменять 7 пудов ржаной муки или 16 кг сливочного масла. Поэтому чаще богатые люди изготавливали обувь дома, для чего держали опытных холопов – сапожников. Процесс изготовления сапог отражен в древнерусской загадке: «Сквозь лошадь и корову свинью и лен волокут». Сквозь конскую либо коровью кожу продевали щетинку – жесткий свиной волос и льняную нить, коей сшивали отдельные части сапог: перед, задник, голенище и подошву.
|
|
|
Л.Выскочков, Будни и праздники императорского двора: Наполеоновские войны оказали влияние на общий стиль. С 1800 по 1820 г. модники носили высокие сапоги. Некоторые фасоны были взяты из военной униформы и названы именами полководцев и генералов. Были популярны сапоги «Веллингтон» (высокие сапоги без отворота, впоследствии так стали называться резиновые сапоги), полусапожки «Блюхеры» и «Альберт». Ботфорты и гусарские сапоги достигали середины голени сзади, поднимаясь мысом спереди почти до колена; они были на низких каблуках и шились из черной кожи. Гусарские сапоги были с отвернутыми голенищами. (Игры: «Petits jeux»: маленькие игры)
Засосов Д., Пызин В. Из жизни Петербурга 1890-1910-х годов: Приезжая из деревни в сермяге, в домотканом платье, подчас даже в лаптях, с мешком за плечами, в углу которого зашита луковица для удержания петли-лямки, рабочий как можно скорее старался приодеться по-городскому, приобрести картуз с лакированным козырьком, темного цвета пиджак и брюки, а то и всю тройку и обязательно высокие сапоги. Рабочий люд всегда ходил в высоких сапогах. Большинство галош не носило. Считалось, что брюки навыпуск – это как-то несолидно. Высокие сапоги считались предметом заботы не только потому, что отвечали эстетическим принципам рабочего человека, но и ввиду того, что в них крайне удобно было на работе: не пачкались брюки при работе в грязи, ступни ног были защищены от неизбежных ударов при тяжелой работе, ведь ноги обертывались под сапог толстой портянкой. Когда рабочий уже пообжился, он приобретал еще другие, выходные сапоги из хрома с лакированными голенищами. Они так и назывались – русские сапоги. Считалось особенным шиком, чтобы выходные сапоги были «со скрипом». Отвечая этим пожеланиям, сапожники прибегали к такому ухищрению: между стелькой и подметкой закладывали сухую бересту, и сапоги начинали скрипеть. (Сапоги как городская примета. Сапог и портянка)
|
|
|
Ю.Попова, «Язык одежды» в творчестве И.А. Бунина: У И.А. Бунина четко разграничиваются мужские костюмы жителей деревни и города. В деревенской среде, которую автор изучал в 1900–10-е годы, одежда обладает типологизиругощей функцией, позволяющей выделить три типа. 1. Уходящий тип патриархального крестьянина («Сосны», персонажи рассказа «Иоанн Рыдалец», «Захар Воробьев»). Его отличает традиционная одежда – костюм русского крестьянина: шапка, полушубок, лапти/сапоги, отражающий цельность облика. Независимо от степени достатка, его одежда, часто самодельная, является показателем трудолюбия, исполнения долга кормильца семьи, статуса главы своего рода. 2. Новые социальные типы – тип зажиточного крестьянина, хозяина (Тихон Красов, Яков в повести «Деревня») и тип интеллигента в первом поколении (Кузьма Красов). Это типы начала XX века, отражающие социальные сдвиги в крестьянском мире. Особую роль здесь играют головной убор и обувь, отражающие социальный статус их обладателя. Доминирующими предметами одежды становятся картуз и сапоги как статусные в крестьянской среде вещи, представляющие дворянскую и городскую сферу жизни и вступающие в оппозицию шапке и лаптям. Вышедший из крестьянской среды, но забогатевший и купивший имение своих бывших господ Тихон Ильич Красов и пытавшийся найти себе место в образованной городской среде его брат Кузьма выделяются этими деталями одежды. Тихон и Кузьма Красовы представляют собой новые для России начала века типы выходцев из крестьян – тип зажиточного хозяина, на чей потенциал рассчитывал в своей реформаторской деятельности П.А.Столыпин, и тип интеллигента в первом поколении, соотносимый с традиционным образом народного правдоискателя. 3. Тип маргинальной личности, утратившей укорененность в крестьянском мире (Дениска «Деревня», Егор «Веселый двор», «Игнат»), В «языке одежды» стремление Дениски уйти из крестьянской среды проявляется в его намерении переменить старую «тяжелую поддевку» на венгерку – деталь одежды городского человека, чаще всего принадлежащего дворянской среде, и в приобретении нового картуза, но разбитые сапоги указывают на то, что Дениска некрепко стоит на ногах. Важным и символическим знаком чуждости и маргинальное Егора («Веселый двор») является трубка – наиболее частотная деталь его образа.
|
|
|
С.Чупринин, Шинельная ода: Это выражение ввел в речевой оборот Петр Вяземский, болезненно отреагировавший на публикацию стихов В.Жуковского и А.Пушкина («Клеветникам России») в брошюре «На взятие Варшавы». Вот цитата из неотправленного письма Вяземского Пушкину: «Попроси Жуковского прислать мне поскорее какую-нибудь новую сказку свою. Охота ему было писать шинельные стихи (стихотворцы, которые в Москве ходят по домам с поздравительными одами) и не совестно ли «Певцу во стане русских воинов» и «Певцу на Кремле» сравнивать нынешнее событие с Бородиным? Там мы бились один против 10, а здесь, напротив, 10 против одного. Это дело весьма важно в государственном отношении, но тут нет ни на грош поэзии». С тех пор шинельными одами принято называть неприлично конъюнктурные, верноподданнически сервильные сочинения в стихах и прозе, всякого рода «ползание с лирою в руках» (П.Вяземский). Эту норму словоупотребления поддержал, в частности, Иосиф Бродский, который в разговоре с Соломоном Волковым заметил: «Тютчев, бесспорно, фигура чрезвычайно значительная. Но при всех этих разговорах о его метафизичности и т.п. как-то упускается, что большего верноподданного отечественная словесность не рождала. Холуи наши, времен Иосифа Виссарионовича Сталина, по сравнению с Тютчевым – сопляки: не только талантом, но прежде всего подлинностью чувств. Тютчев имперские сапоги не просто целовал – он их лобзал. (...) С одной стороны, казалось бы, колесница мироздания в святилище небес катится, а с другой – эти его, пользуясь выражением Вяземского, «шинельные оды». Скоро его, помяните мои слова, эта «державная сволочь» в России на щит подымет».
Посмотрите! Туфельки: Короткометражная лента российского режиссера Константина Фама «Shoes» («Туфельки») – одна из необычных киноработ, посвященных памяти жертв Холокоста. Фильм «Туфельки» рассказывает историю жизни пары туфель, которая берет начало в витрине парижского обувного магазина и трагически обрывается в лагере смерти Освенцим. В фильме зритель не увидит ни одного лица: герои картины - женские, мужские и детские туфли.
Освенцим (Аушвиц): Inside Auschwitz Concentration Camp - Pommie Travels и др.Shoes on the Danube Bank (Мемориал жертвам Холокоста: ботинки и туфли на набережной Дуная); Valued image set: Shoes on the Danube Promenade - Wikimedia Commons. На наших глазах происходит «работа символизации» (по аналогии с фрейдовой «работой горя»). То, что было изделием, становится символом. В этот ботинок вы можете положить цветок или поставить зажжённую свечу, но вам не придёт в голову примерить его на себя. Поскольку примеряя башмак из Освенцима, вы примеряете уже не башмак, вы примеряете на себя нечто другое. Вещь не имеет на себе таблички «Символ». Символ предполагает всматривание (а не разглядывание). Также и автор: нельзя просто захотеть и ввести в свой текст символ. Ровно поэтому многие поэтические попытки поэтов-символистов вводят не символы, а пошлости. Сквозь символ сквозит иное. Зачастую помимо воли или чёткого намерения самого автора. Важнейшие смыслы в тексте могут возникать не через внятное и определённое намерение автора. А помимо него. Сообщая то, чего не знает сам автор. Поэтому постоянная установка в российской школьной традиции на прояснение авторской позиции, на мой взгляд, вредна. Часто автор (в общении, лекции, интервью) кажется невзрачным (и даже – недалёким) человеком, а в его текстах могут быть пронзительность и глубина. (Не говоря уже о том, что автор зачастую не властен над своим произведением. Толстой не знает, как закончится «Война и мир», а Пушкин поражён отвагою Татьяны). Символ открывает нечто большее, чем вещь. И нечто большее, чем знает автор. Поэтому иконописцы не подписывали икон: в них светит не их, а Фаворский свет. Автор как будто только очищает на закопчённом окне кружок, через который начинает литься свет.
Гоздан Л. Бальзак в домашних туфлях.
Новый объяснительный словарь синонимов русского языка.
Халат. Советский халат вчера и сегодня - Новая Европа. Советский халат вчера и сегодня - Новая Европа. В 18-19 вв. в среде аристократов и помещиков был пик моды на домашние халаты (шлафроки). Причина их появления в качестве домашней одежды очевидна: одежда тогда была достаточно неудобной, состоящей из большого количества элементов, множества аксессуаров, жилетов, камзолов, манжетов. Облегченный вариант мужской повседневной одежды был решением в первую очередь практичным. В шлафроке можно было вздремнуть, полениться, выпить чаю, почитать газету и т.д. Но эта эпоха прошла, мода изменилась, одежда стала более удобной и малокомпонентной. А халат остался. В советской повседневности почти все женщины имели в своем гардеробе домашний халат. Если в Европе во второй половине 20 века его носили только после ванны или сна (пеньюар), то в Советском Союзе женщина зачастую встречала в халате гостей, ходила в нем к соседям или в магазин, делала в халате всю домашнюю работу и т.д. Здесь, по-видимому, стоит упомянуть еще и то, что халат активно использовался и на производствах, -- причем не только в медицинских учреждениях и научных лабораториях. В халаты были одеты продавцы, нянечки, воспитательницы, маникюрши, «технички», работницы на предприятиях (швеи, мотальщицы, часовщицы и т.д.). Можно сказать, что в советское время халат был широко распространенной формой рабочей одежды у женщин. Здесь мы имеем два ярких культурных образа халата: с одной стороны, халат связан с образом состоятельных граждан дореволюционных времен, где он был символом аристократизма, отдыха и лени, и с другой, -- с образом женщины-работницы, где он оказывается символом труда.
Быт. Интерьеры. Кожевникова, «Язык Андрея Белого»: Среди вещей Николая Аполлоновича, с одной стороны, «бюст, разумеется, Канта», с другой стороны, вещи, несущие на себе отпечаток востока: «Приемная комната Николая Аполлоновича составляла полную противоположность строгому кабинету: она была так же пестра, как... как бухарский халат; халат Николая Аполлоновича, так сказать, продолжался во все принадлежности комнаты: например, в низкий диван; он скорее напоминал восточное пестротканое ложе, бухарский халат продолжался в табуретку темно-коричневых цветов; она была инкрустирована тоненькими полосками из слоновой кости и перламутра; халат продолжался далее в негритянский щит из толстой кожи когда-то павшего носорога, и в суданскую ржавую стрелу с массивною рукоятью; для чего-то ее тут повесили на стене; наконец, продолжался халат в шкуру пестрого леопарда, брошенного к их ногам с разинутой пастью; на табуретке стоял темно-синий кальянный прибор и трехногая золотая курильница в виде истыканного отверстиями шара с полумесяцем наверху; но всего удивительнее была пестрая клетка, в которой от времени до времени начинали бить крыльями зеленые попугайчики». Слившийся с вещами, наполняющими его комнату, Николай Аполлонович противопоставлен вещам, окружающим отца: «Николай Аполлонович Аблеухов стоял над лестничной балюстрадой в своем пестром халатике и раскидывал во все стороны переливчатый блеск, составляя полную противоположность колонне и столбику алебастра, откуда белая Ниобея поднимала горе свои алебастровые глаза».
Иван Алексеевич Бунин. Антоновские яблоки: Под стать старикам были и дворы в Выселках: кирпичные, строенные еще дедами. А у богатых мужиков – у Савелия, у Игната, у Дрона – избы были в две-три связи, потому что делиться в Выселках еще не было моды. В таких семьях водили пчел, гордились жеребцом-битюгом сиво-железното цвета и держали усадьбы в порядке. На гумнах темнели густые и тучные конопляники, стояли овины и риги, крытые вприческу; в пуньках и амбарчиках были железные двери, за которыми хранились холсты, прялки, новые полушубки, наборная сбруя, меры, окованные медными обручами. На воротах и на санках были выжжены кресты. И помню, мне порою казалось на редкость заманчивым быть мужиком. Когда, бывало, едешь солнечным утром по деревне, все думаешь о том, как хорошо косить, молотить, спать на гумне в ометах, а в праздник встать вместе с солнцем, под густой и музыкальный благовест из села, умыться около бочки и надеть чистую замашную рубаху, такие же портки и несокрушимые сапоги с подковками. Если же, думалось, к этому прибавить здоровую и красивую жену в праздничном уборе, да поездку к обедне, а потом обед у бородатого тестя, обед с горячей бараниной на деревянных тарелках и с ситниками, с сотовым медом и брагой, – так больше и желать невозможно! Склад средней дворянской жизни еще и на моей памяти, – очень недавно, – имел много общего со складом богатой мужицкой жизни по своей домовитости и сельскому старосветскому благополучию. Такова, например, была усадьба тетки Анны Герасимовны, жившей от Выселок верстах в двенадцати... Сад у тетки славился своею запущенностью, соловьями, горлинками и яблоками, а дом – крышей. Стоял он во главе двора, у самого сада, – ветви лип обнимали его, – был невелик и приземист, но казалось, что ему и веку не будет, – так основательно глядел он из-под своей необыкновенно высокой и толстой соломенной крыши, почерневшей и затвердевшей от времени. Мне его передний фасад представлялся всегда живым: точно старое лицо глядит из-под огромной шапки впадинами глаз, – окнами с перламутровыми от дождя и солнца стеклами. А по бокам этих глаз были крыльца, – два старых больших крыльца с колоннами. На фронтоне их всегда сидели сытые голуби, между тем как тысячи воробьев дождем пересыпались с крыши на крышу... И уютно чувствовал себя гость в этом гнезде под бирюзовым осенним небом! Войдешь в дом и прежде всего услышишь запах яблок, а потом уже другие: старой мебели красного дерева, сушеного липового цвета, который с июня лежит на окнах... Во всех комнатах – в лакейской, в зале, в гостиной – прохладно и сумрачно: это оттого, что дом окружен садом, а верхние стекла окон цветные: синие и лиловые. Всюду тишина и чистота, хотя, кажется, кресла, столы с инкрустациями и зеркала в узеньких и витых золотых рамах никогда не трогались с места. И вот слышится покашливанье: выходит тетка. Она небольшая, но тоже, как и все кругом, прочная. На плечах у нее накинута большая персидская шаль. Выйдет она важно, но приветливо, и сейчас же под бесконечные разговоры про старину, про наследства, начинают появляться угощения: сперва «дули», яблоки, – антоновские, «бель-барыня», боровинка, «плодовитка», – а потом удивительный обед: вся насквозь розовая вареная ветчина с горошком, фаршированяая курица, индюшка, маринады и красный квас, – крепкий и сладкий-пресладкий... Окна в сад подняты, и оттуда веет бодрой осенней прохладой.
Невербальная семиотика.
Проект. Жест.
Крейдлин Г.Е., Невербальная семиотика:
На вопрос известного американского психолога Р. Зайонца, есть ли что-нибудь общее между такими, внешне, казалось бы, совершенно разными, физиологическими действиями, как почесывать голову, потирать руки, грызть ногти, переворачивать перед сном подушку, чтобы «была прохладной», и поцелуем, можно правильно и содержательно ответить (ответ, что всё это действия, совершаемые человеком, с формальной точки зрения, разумеется, правильный, но бессодержательный), только если имеется группа четких понятий, образующих целостную систему, и достаточно мощный язык, охватывающий все пространство невербальной семиотики и позволяющий устанавливать инварианты в объектах и структурах, сколь угодно разных с точки зрения «здравого смысла».
1. Паралингвистика (наука о звуковых кодах невербальной коммуникации).
2. Кинесика (наука о жестах и жестовых движениях, о жестовых процессах и жестовых системах).
3. Окулесика (наука о языке глаз и визуальном поведении людей во время общения).
4. Аускультация (наука о слуховом восприятии звуков и аудиальном поведении людей в процессе коммуникации).
5. Гаптика (наука о языке касаний и тактильной коммуникации).
6. Гастика (наука о знаковых и коммуникативных функциях пищи и напитков, о приеме пищи, о культурных и коммуникативных функциях снадобий и угощений).
7. Ольфакция (наука о языке запахов, смыслах, передаваемых с помощью запахов, и роли запахов в коммуникации).
8. Проксемика (наука о пространстве коммуникации, его структуре и функциях).
9. Хронемика (наука о времени коммуникации, о его структурных, семиотических и культурных функциях).
10. Системология (наука о системах объектов, каковыми люди окружают свой мир, о функциях и смыслах, которые эти объекты выражают в процессе коммуникации).
Говоря о языке одежды, можно назвать также специально изучаемое и развиваемое как танцевальный прием движение юбки в цыганских или испанских танцах, таких как фламенко, или знаковые манипуляции, совершаемые эфиопами с тогой.
Адаптеры тела представляют собой способные приспосабливаться к изменяющимся внешним условиям, то есть адаптивные, формы коммуникативного поведения людей. Адапторы тела могут изменять смысл вербального сообщения, добавочно квалифицировать его, уточнять и даже полностью замещать словесное высказывание. Когда человек находится, например, в состоянии ярости, он может сжимать зубы или скрежетать зубами. Убеждая со страстью адресата, что именно он сделал нечто, мужчина иногда бьет себя в грудь («я, я это сделал»). Мы даем пощечину, чтобы унизить, а не наказать, как нередко ошибочно полагают, другого человека, выражая таким образом ему свое презрение, и, наоборот, часто защищаемся пощечиной от полученного унижения или оскорбления...
Дата добавления: 2018-05-02; просмотров: 254; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!