После стольких лет –- по-прежнему Р.Д. Лэнг 9 страница
Потом я не раз мысленно возвращался к этим его словам. То мне казалось, он говорил о мнимой защищенности, то – что-то о моем душевном равновесии, а иногда я думал, что тогда он советовал не браться за вещи, которые мне не по силам. И десять лет пройдет, а я все буду размышлять об этих словах и уверен, увижу что-то еще".
Восхищение эриксоновской психотерапией сегодня у нас граничит с растерянностью – его "метод" трудно ужать до резюме, представить в виде главных идей, суммы основополагающих принципов. Эриксон был известен тем, что с подозрением относился к теоретическим обобщениям. Он не уставал повторять своим ученикам, что изучать человека, да и любой предмет, пользуясь жесткими правилами, – значит игнорировать фундаментальную реальность индивидуальных различий и пренебрегать важнейшим из инструментов психотерапевта – наблюдательностью.
Нам трудно определить эриксоновский "метод" – тогда имеет ли смысл вообще говорить об эриксоновской психотерапии? Для Эриксона, который всю свою долгую жизнь неутомимо экспериментировал, зрелище легионов, повторяющих шаг за шагом один, другой, третий... пятый из его подходов, вероятно, послужило бы доказательством того, что осталось непонятным главное в его работе. Если мы принимаем термин "эриксоновская терапия", давайте считать, что говорим об отношении психотерапевта к своему делу, давайте не будем сужать его до обозначения какой-то теории или набора приемов.
|
|
|
Для Эриксона психотерапия была непрерывным, поглощавшим его целиком вдохновенным трудом, а не занятием, которому отводились лишь часы. Всю жизнь его привлекал дух неизведанного, его пленяла в работе возможность безгранично расширить опыт. Неисчерпаемый оптимизм, самообладание и упоение многообразием мира позволяли ему всех, кто нуждался в его помощи, встречать смело, без предубеждения. Работая с пациентами, он не пользовался уже "расфасованными" приемами. Наградой за упорный труд и глубокое проникновение в собственную душу стало умение работая – творить. Психотерапия для него начиналась не с заимствованных идей, но была применением – в каждом конкретном случае – развитой им наблюдательности и накопленной за долгую жизнь мудрости. Эриксон был из тех редких людей, которые лучшее в себе всегда отдают на благо других.
И, видимо, самый надежный советчик тому, кто решил стать "эриксонианцем", сам Милтон Эриксон: "Не пытайтесь пользоваться чужими приемами... Не подражайте моей интонации, моему голосу. Найдите свой... Если бы я собирался работать с вами, я бы мысленно держал вас при себе, изучал бы ваши свойства, но оставался бы самим собой. Я пробовал копировать других, делая дело. Это вздор".
|
|
|
От идеологии – к практике
Интервью с представительницами "Женского проекта" в семейной терапии
Май-июнь 1984
Не определяет ли практику семейной терапии стереотип принадлежности к полу? Не остается ли неучтенной необходимость рассматривать семью в более широком – социальном контексте? Не обязан ли психотерапевт противостоять позиции дискриминации женщин?
Такого рода вопросы уже пять лет поднимают Бетти Картер, Олга Силверштайн, Пегги Пэпп и Мэрианн Уолтерз, четыре организатора "Женского проекта" в семейной терапии. Было бы проще игнорировать "Женский проект" – конференции и монографии, подвергающие критике существующую практику семейной терапии; организаторы движения не были клиницистами и педагогами, широко известными за пределами своей страны, устроителями популярнейших семинаров.
Бетти Картер, соредактор издания "Жизнь семьи" (The Family Life Cycle), директор Института семьи в Уэст-Честере, получила признание за вклад в развитие теории систем Боуэна. Пегги Пэпп и Олга Силверштайн – знаменитые специалисты-практики в области "короткой" терапии по методу Майлана, разработанной Нью-Йоркским институтом Акермана. Мэрианн Уолтерз, в настоящее время директор Центра семейной терапии в Вашингтоне, штат Колумбия, – ведущий специалист-практик и педагог в области структурной семейной терапии.
|
|
|
В предлагаемом интервью Картер, Пэпп, Силверштайн и Уолтерз рассказывают о "Женском проекте" и об опыте приложения идей феминизма к практике семейной терапии.
Инт.: О чем я хорошо осведомлен, так это о заслуге "Женского проекта" в соединении идеологии феминизма с широкой практикой семейной терапии. С чего все началось?
Уолтерз: На взлете феминистского движения, в середине 70-х годов, я была директором Учебного центра семейной терапии при Детской консультативной клинике в Филадельфии. В то время всего две-три женщины занимали административные должности в консультации; большинство женщин – штатных сотрудников просили меня организовать группы, где бы они могли "подтянуться" – разобраться, что может женщина, практикующая в семейной терапии. Какие вопросы они задавали? Почему я не "берусь" за мужчин... Что влечет за собой критика женщиной мужчины – главы семьи... Почему обычно психотерапевты, работающие с семьями, "атакуют" женщину и добиваются перемен в семейном микроклимате за счет женщины ... Как отражается наше фактическое устранение от власти в собственной "системе" на нашей профессиональной деятельности в качестве семейного терапевта...
|
|
|
Картер: Потом, кажется, в 1979 г., Мэрианн пригласила Пегги, Олгу и меня вместе с ней провести в ее консультации семинар "Женщины, работающие в семейной терапии". Мы собрались вчетвером, и я, помню, не могла отделаться от чувства, что затеваем что-то сомнительное. Мы все испытывали определенную тревогу.
Пэпп: Мы отдавали себе отчет, что отстраняем коллег-мужчин. И держались настороже.
Инт.: Это почему же? Что думали о вашей затее коллеги?
Силверштайн: Тогда, как и сейчас, подразумевалось, что мир строится по принципу дополнительности. Нельзя на самом деле брать чью-то сторону. Система есть система... всегда система. Зачем же мы утверждаем, будто у женщин в нашем обществе какие-то особые проблемы!
Уолтерз: Мы ставили под сомнение некоторые сакраментальные принципы семейной терапии, в особенности идею, что роли и функции в семье можно рассматривать в социально-политическом вакууме – вне связи с более широким контекстом. Мы взглянули на семью как на систему, служащую либо поддержанию, либо отрицанию неравноправия, закрепленного патриархатом. Наша цель была привести семейную терапию туда, откуда видна уже не проблема, но – хотя бы отчасти – ее решение.
Инт.: Когда вы впервые поняли, что многие из работающих в психотерапии разделяют вашу озабоченность положением женщины и состоянием современной семьи?
Силверштайн: Мы кое-что записали на пленку на первой, скромной по числу участников конференции, которую проводили в Филадельфии, в Детской консультативной клинике (присутствовало всего человек восемьдесят). Мэрианн решила, что нам следует прокрутить эти пленки на съезде ортопсихиатров. Нас в программе не было, поэтому мы просто повесили коротенькое объявление в холле отеля. Думали, что придет десять человек, но пришло почти пятьсот. Мы не предполагали такого интереса. Мы многому научились у женщин на съезде ортопсихиатров.
Уолтерз: Наше собрание оказалось продолжительным. И нам действительно бросили вызов. "Если вы серьезно настроены, – раздавалось из аудитории, – надо что-то делать, чтобы семейная терапия занялась женским вопросом. Мы хотим, чтобы вы взяли на себя руководство". Нас взволновал такой глубокий отклик, и мы почувствовали, что получили мандат... нас уполномочили продолжать дело.
Инт.: Какие из вопросов на том собрании были самыми важными?
Картер: Женщины-психотерапевты говорили, что у них нет власти на их рабочих местах. "Как я могу, – говорили они, – сделать то-то и то-то в учреждении, где..." И дальше принимались рассказывать о порядках в учреждении.
Уолтерз: Долго обсуждался вопрос об изменении отведенной женщине роли, дискутировали о том, как отвечать на эту перемену, – и в клинике, и самим женщинам в тех системах, куда они включены: на службе, в семье, в политике.
Пэпп: Часто раздавался примерно такой недоуменный возглас: "Как же увязать системный подход в работе и особый женский вопрос?" Но снова и снова звучала варьируемая на все лады фраза: "Почему же семейная терапия, претендующая на беспристрастность, почти всегда кончаете тем, что перекладывает вину на женщину за любые осложнения с детьми?!"
Картер: Кто-то на собрании поинтересовался: "Какой процент занимающихся семейной терапией составляют, по-вашему, женщины?" Мы, прикинув, сказали: вероятно, 70--80%. Тогда та же участница спросила: "Какой процент ведущих психотерапевтов, занимающихся семьей, – женщины?" Минимум – согласились мы.
Инт.: К тому времени, когда ортопсихиатры собрались на свой съезд, они уже, думается, имели за плечами опыт семинаров, публичных дискуссий по женскому вопросу, идеи феминизма уже проникли в эту среду. Почему, как вы считаете, вашей четверке удалось привлечь такое внимание?
Картер: Потому что мы делали упор на практику. Мы касались политики, но главное – старались увязывать идеологию с практикой.
Инт.: Каким вопросом вас больше всего озадачили?
Картер: Наверное, вот этим – как можно заниматься семейной терапией, не становясь защитником патриархальных, консервативных представлений, которые символизирует традиционная семья? Иными словами, как можно быть одновременно феминисткой и работать в семейной терапии?
Инт.: Сблизившись друг с другом на почве женского вопроса, вы сами продолжали работать в прежнем направлении или что-то переменилось?
Картер: Помню, я буквально места себе не находила два-три дня перед большой конференцией, которую мы устроили после той встречи с ортопсихиатрами. Мы ведь договорились, что будем регулярно устраивать конференции, чтобы распространять наши идеи. На большой конференции – она проводилась в Нью-Йорке – я собиралась представить тему повторных браков. Обычно, если спросить меня о таких семьях, я поведу речь о треугольниках, семейных структурах, тому подобном. Но перед нью-йоркской конференцией я ломала голову: каким образом все это увязать с женским вопросом? Я поняла, что у меня не получится гладкого выступления. Я просто не могла соединить мои идеи и клинические наблюдения в убедительное целое, что обычно мне давалось без усилий по любой теме, имеющей отношение к семейной терапии. Я чувствовала, что я только учусь анализировать привычный материал новым способом.
Пэпп: Я перед нью-йоркской конференцией вспоминала один случай и неожиданно увидела все в ином свете. К тому времени я уже имела свою пленку, на которой был записан случай семьи с подростком, страдавшим суицидным синдромом; о матери в такой семье обычно говорят – деспотичная, властная. Прежде всякий раз, когда я прокручивала пленку, иллюстрируя тему подросткового периода, аудитория единодушно осуждала мать; считалось, что мать слишком вмешивается, мать – главная проблема семьи. Но готовясь к нью-йоркской конференции, я увидела все иначе. Я поняла, что муж этой женщины, по существу, отсутствовал в семье и что женщина несла целиком и полностью ответственность за ребенка. Это была типичная "начальничья жена", сама она никогда не работала и только мечтала о том времени, когда муж выйдет на пенсию. А тогда, как они планировали, супруги наконец насладятся жизнью. Планы планами, а муж сменил работу, когда их ребенку исполнилось восемь, и следующие пять лет практически не бывал дома. Чем еще женщине оставалось жить? Они с мужем пришли к психотерапевту единственно потому, что их сын страдал депрессией и склонялся к самоубийству.
Начали заниматься семьей. Муж произвел впечатление нормального, на редкость рассудительного человека. Когда, по нашему настоянию, отец взял на себя заботу о ребенке, состояние мальчика намного улучшилось. А вот его мать оказалась на грани нервного срыва, она рыдала ведь мы отняли у нее ее "работу". Она отступила на задний план – и ее ребенок стал здоровее. Какой ей делать вывод? Она навредила своему ребенку... впустую прожита вся ее жизнь.
Мы с Олгой долго бились и нашли решение. Мы вернулись к тому случаю и сказали матери: "Нам ясно, что это вы... это ваша любовь, которую вы отдавали своему сыну все эти годы, подготовила нынешнюю перемену в нем – когда отец смог уделить мальчику больше внимания. Мы признаем вашу заслугу". Вот как мы поступили. Но мы бы никогда так не сделали, если бы не взглянули шире на положение женщины в семье и ее проблемы.
Силверштайн: Готовясь к той первой большой конференции, я так волновалась, потому что моя тема была очень личной и очень трудно было говорить об этом. Сорок два года я прожила в браке с человеком. Я знала, что он будет присутствовать на конференции, а я собиралась сказать много такого, что никогда не говорила ему. Себе – да... другим женщинам – да, но ему об этих вещах не говорила. Мой муж – из самых ответственных мужчин, которых мне случалось встречать, а я собиралась говорить, что чувствую себя в подчиненном положении в браке, который ему представлялся идеальным. Это был приятнейший, идеальнейший, благостнейший патриархат, но все равно патриархат. Было очень трудно говорить об этом. Посреди своего выступления я расплакалась.
Уолтерз: Мне было несколько легче, потому что я говорила о матерях-одиночках – да и сама была какое-то время матерью-одиночкой. По своему опыту знаю, что испытывает женщина на руководящей работе, мне хорошо знакомы как неизбежные компромиссы, связанные с этим положением, так и чувство нравственного и эмоционального удовлетворения. Моей заботой на той первой конференции было сохранить наш деловой союз, а значит – не пасть жертвой соперничества, "междоусобицы", примеры которых мне приходилось наблюдать в нашей профессиональной среде. Я хотела доказать, что мы способны руководить, даже взять разные функции, оставаясь внимательными друг к другу, уважая друг друга. Я считала, что очень важно сберечь нашу крепкую дружбу.
Инт.: Вдобавок к чувству риска, которое вы испытывали как в личном, так и профессиональном плане, мне кажется, вас не могла не волновать ваша позиция "между двух огней".
Картер: Совершенно верно. Мы только гадали, с чего начнется. То ли мужчины повскакивают с мест и с воплем: "Ах, вы стервы!" – погонят нас из города, то ли радикальные феминистки забросают камнями и гнилыми помидорами "подкупленных баб".
Инт.: Ну, и какова же была реакция?
Картер: Наслушались мужчин. На конференции присутствовало, кажется, около пятиста женщин и два с лишним десятка мужчин. Как только открылась дискуссия, человек пятнадцать мужчин заговорили разом. Они не вопросы задавали – они произносили речи.
Уолтерз: Смысл большей части которых выражает короткая фраза: "Ай да умницы!" Они считали, что облагодетельствовали нас похвалой.
Картер: Да, было очень занятно. Только представьте такую картину: в зале, где четыре с половиной сотни мужчин обсуждают мужские проблемы, встает женщина и произносит речь! Похвалив нас, один из них сказал: "Но вот что меня смущает, так это слишком интеллектуальный подход, явствующий из ваших докладов. Я сомневаюсь, что в семейной терапии можно работать, не принимая свое дело близко к сердцу".
Он нас ошеломил, и мы, скорее, даже обрадовались, услышав такое. Олга ответила: "Огромное вам спасибо, сэр, что уравновешиваете систему. Если все женщины сделаются чудовищно интеллектуальными, боюсь, мужчинам останется область эмоций".
Инт.: Хочется прочесть вам одну выдержку: "Семья – это главная сцена, на которой подвергается эксплуатации женщина; как бы глубоко она ни укоренилась в социальной структуре, именно через структуру семьи эксплуатация женщины ежедневно становится зримой". Вы согласитесь с этим утверждением?
Силверштайн: Безусловно. Устройство семьи способствует сохранению патриархальной структуры общества и подчиненного положения женщины в нем. В традиционной семье мужчине отведена руководящая роль. Дело женщины – прислуживать. Чем лучше она прислуживает, тем она достойнее. А если отказывается прислуживать, жизнь идет кувырком.
Уолтерз: Проблема в том, что тут механизм очень тонкий. Относительно просто вести борьбу на рабочих местах, добиваясь равной платы за равный труд. Разобраться, как функционирует экономика, легче, чем вникнуть в механизм семьи. Там вы знаете, чему противостоите. Но в семье процесс запрятан глубже, больше затрагивает основы самосознания женщины. Думаю, именно поэтому радикальные феминистки придерживаются мнения, что семья самым разрушительным образом воздействует на женщину. Я не разделяю этого мнения, но действительно думаю, что в семье с женским вопросом сложнее. Если женщина решается говорить о природе брака, она должна привлечь для обсуждений своего мужа, а также весь окружающий мир. Если же вы хотите поговорить о работе, то нужно быть объективнее и не сосредоточиваться на своих эмоциональных переживаниях.
Картер: Семья – единственная группа, или единственный институт, где власть осуществляется через любовь, что очень важно помнить, ведь женщина необычайно восприимчива, и если женщине говорят: сделай это... не делай того... это – на благо, то – во вред другим, женщина послушает. Поэтому мы в затруднении, когда речь заходит о роли женщины в семейной структуре. Сама бы женщина еще рискнула, но если она не будет исполнять предписанной ей роли, то навредит своим детям. А детьми женщина, конечно же, не рискует. Вы можете поставить на карту свою собственную жизнь, свое место в мире, которое захотите переменить, но если вас обвинят в том, что вы рискуете благополучием своих детей – стоп: этого вы не сделаете! Это, так всегда считалось, сделают лишь изверги.
Силверштайн: В семейной терапии мы сталкиваемся с такой историей едва ли не на каждом сеансе. Если женщина идет работать, а ребенок отбился от рук, мои ученики обыкновенно заключают: это потому, что мать работает, если бы сидела дома, смотрела за детьми, все было бы о'кей. Мы знаем, что подобное соображение – глупость, но до чего живучая глупость!
Инт.: Как вы отвечаете? Что говорите своим ученикам, когда они высказывают подобное соображение?
Силверштайн: Мои ученики быстро разбираются, что мы смотрим на семью иначе. Надо ясно представлять, что предшествовало проблеме, к чему она повела, какая роль у ребенка, какая – у отца. Где бабушка? И вообще, что происходит?
Инт.: То есть вы расширяете угол зрения.
Уолтерз: Я бы избрала другой подход. Я бы сказала ученикам: "Не там ищете. В семье не хватает денег. Мать вынуждена работать. Подумайте, как еще можно помочь". Я бы сосредоточилась на том, как перераспределить функции членов семьи, чтобы поддержать работающую мать, одновременно несущую обязанности в семье. Впрочем, и мой подход – от общей основной идеи. У нас могут быть разные подходы, но мы отправляемся от одной системы координат... хотя кое-какие вещи технически сделаем по разному.
Инт.: В последнем обзоре, с которым Молли Лейтон выступила в "Нетворкере", она говорила: "За два года моей работы в Детской консультативной клинике в Филадельфии я, кажется, ни разу не слышала, чтобы кто-то отождествил образцы для подражания у дочери и у матери, идеалы сына – с идеалами его отца и так далее... Похоже, организующие семью единицы изначально определяются как "старшие" или "младшие", но не обязательно как принадлежащие к мужскому или женскому полу. Надо сказать, структурная терапия семьи скорее прямолинейна, чем замысловата, если дело касается вопросов пола". Вы согласитесь с тем, что большинство работающих с семьями психотерапевтов придерживаются схематичного, нивелирующего половые различия взгляда на семью?
Дата добавления: 2018-04-15; просмотров: 245; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!