Историческая школа права в Германии: Савиньи, Эйхгорн. Концепция «государство-право»
В Германии в первой трети XIX в. реакционно-романтическое направление в историографии заняло господствующее положение. Одной из ветвей этого историографического направления была так называемая историческая школа права, сыгравшая большую роль в развитии евро-пейской медиевистики XIX в.
Но прежде чем говорить об этой школе, необходимо остановиться на исторической обстановке, в которой она сложилась.
Историческая школа права возникла и расцвела главным образом в феодальной еще Германии, где отсутствие реальных предпосылок для буржуазной революции заставляло немецкую интеллигенцию погружаться в какие-то полуфантастические, мистические настроения.
Небольшая интеллигентная верхушка, выражающая идеологию слабой еще немецкой буржуазии, оторванная от народных масс, не имеющая опоры в каком-нибудь широком общественном движении, мало связанная с действительностью, мало действенная в условиях господства феодально-крепостнических отношений в Германии, своеобразно преломляла в отвлеченно-философских, поэтических или фантастических представлениях те прогрессивные идеи, которые так ярко и конкретно были выражены во Франции. Но чем более теоретическими были эти построения, чем больше они оставались в области чистой мысли, тем меньше они стеснялись какими-нибудь преградами, тем они казались революционнее. Только это была оторванная от жизни, отвлеченная революционность, которая прекрасно уживалась с мещанскими устоями общественной жизни Германии того времени. Например, идея прогресса, так отчетливо выраженная у Кондорсэ, у Гердера, как мы видели, принимает какие-то неясные, полуфантастические очертания. Ему кажется, что люди должны окончательно отрешиться от своей физической природы, сохранить только свое духовное начало, превратиться в какие-то бесплотные существа. Или же идея свободы личности, получившая такое конкретное выражение у Адама Смита, в совершенно определенных экономических и политических теориях, в умах немецких мыслителей той поры принимает какой-то кабинетно-отвлеченный и вместе с тем философский всеобъемлюще-космический характер.
|
|
|
Отвлеченный, не связанный с практической деятельностью характер исканий свободы и «революционности» немецких мыслителей очень ярко выразился в немецкой идеалистической философии этого времени. Ее «революционность» в области мысли никогда не переходит в рево-люционную практику. Маркс назвал философию Канта «немецкой теорией французской революции»1. Это, конечно, относится прежде всего к его «Критике чистого разума», философский скептицизм которой является завершением философской мысли XVIII в. Но тут же мы видим другого Канта, который, испугавшись собственного скептицизма, в своей «Критике практического разума» постарался восстановить разрушенные им авторитеты.
|
|
|
Карл-Фридрих Савиньи (1779—1861) уже 21 года от роду был про-фессором Марбургского университета, в 1808 г.— профессором в Ландс-хуте, а в 1810 г. был приглашен читать римское право в Берлинский университет. Это был блестящий лектор, о котором говорили, что он является самым совершенным академическим преподавателем XIX в.
Приглашение Савиньи в Берлин имело определенный смысл: он должен был содействовать разрешению той культурно-политической задачи, которая была поставлена Берлинскому университету, именно воспитанию молодежи в духе германского национализма. Вильгельм Гумбольдт представил Савиньи Фридриху-Вильгельму III как человека, от которого король может ждать углубления правоведения и правильного ведения всех занятий по юриспруденции.
Савиньи был одним из деятельнейших членов комиссии по созданию Берлинского университета и в 1812 г. был назначен его ректором. По поручению короля он обучал праву кронпринца Пруссии и вообще пользовался покровительством власти. В 1842 г. он был назначен мини-стром законодательства Пруссии. Как политический деятель Савиньи был ярким представителем реакции. Он был противником создания какой бы то ни было конституции в Пруссии: подобно своему королю, он думал, что между королем и его подданными не должно быть никакой «бумажки». Он был против равноправия национальностей, против гражданского брака, всячески стремился сократить число поводов для развода, отвергал гласный суд и институт присяжных, отстаивал смертную казнь и телесные наказания. Савиньи всегда подчеркивал, что он не враг прогресса, но признаваемый им прогресс, медленный и постепенный, на деле был неотличим от застоя и реакции.
|
|
|
В 1814 г. вышла его брошюра «О призвании нашего времени к за-конодательству и науке о праве»8— настоящий манифест исторической школы права. Она носила полемический характер и являлась ответомна опубликованный незадолго до этого памфлет гейдельбергского про-фессора Тибо «О необходимости общего гражданского права в Германии» 9. Основная мысль Тибо состояла в том, что в Германии необходима буржуазная реформа и унификация права. Германия освобождена от власти иноземцев, но она все еще представляет собой мозаику мелких государств. Ее право, по словам Тибо, представляет собой курьезную смесь чуждого Германии римского права эпохи упадка и старого германского права, которое полно неправильностей и аномалий и раз-лично в разных частях страны. Тибо считал необходимым, чтобы ученые и государственные люди Германии создали простой, единый кодекс в германском национальном духе, который сможет объединить граждан отдельных германских государств, даже если они останутся политически разъединенными.
|
|
|
Эта мысль о новом едином кодексе для Германии была, несомненно, навеяна кодексом Наполеона, которому Тибо хотел противопоставить национальное общегерманское законодательство.
Призыв Тибо, выражавший пожелание наиболее передовой части немецкой буржуазии, произвел в Германии сильное впечатление. Са-виньи поспешил ответить на него своей брошюрой, которая похоронила проект Тибо. Эта брошюра пронизана радостным чувством победы над французами, чувством возрождения германского национального духа.
Хотя Германия освободилась от Наполеона при помощи русского оружия и английских денег, однако немцы охотно об этом забывали, думая, что это было сделано их собственными силами. Теперь эта «победоносная» Германия ополчается против «французского духа». Взгляды, лишь намеченные у Фихте, получают у Савиньи дальнейшее развитие. Он решительно выступает против «отвлеченных идей», «беспочвенной гордыни», стремления к абсолютному совершенству, стоящему вне вре-мени и исторических условий, присущих, по его мнению, мыслителям эпохи Просвещения. Он утверждает, что теперь требуется сознание связи между прошлым и настоящим, понимание органической связи права с существом и характером народа. Савиньи возражает против всякой попытки навязать немецкому народу подобие кодекса Наполеона и чуждое ему общее государственное право. Право, по мнению Савиньи, является не продуктом разума, а одной из сторон национальной сущности каждого народа, подобно языку и нравам. Здесь Савиньи по сути дела повторяет определение своего учителя Гуго.
Вся брошюра проникнута ненавистью к буржуазному кодексу Наполеона. Савиньи говорит, что этот кодекс проник в Германию и разъедал ее, наподобие рака. Вообще, по его мнению, пристрастие к кодексам есть характерная особенность ненавистного ему рационалистического XVIII в., когда в Европе распространилась страсть к «просвещению» и «образованию», были потеряны интерес и понимание всего, что составляет величие и особенность других эпох, интерес к естественному развитию народов и конституций, ко всему, что делает историю целительной и плодотворной. Вместо всего этого люди наивно ожидали от настоящего осуществления абсолютного совершенства. Этот дух рационализма сказался во всех направлениях мысли и политики, в том числе и в области гражданского права. Просветители, по мнению Савиньи, требовали кодекса, который своим совершенством придал бы охране права чисто формальный внешний характер. Эта зараза охватила народы, и правительства тщетно пробовали с этим бороться. Если сравнить с этим положение, сложившееся в Европе после поражения Наполеона, то можно, как считает Савиньи, только порадоваться. Всюду пробудился исторический смысл и вместе с тем исчез прежний дух бес-почвенной гордыни.
Но все-таки не все еще юристы усвоили правильный взгляд на право. По мнению этих юристов, право создается законами, т. е. предписаниями высшей государственной власти, а предметом науки о праве является содержание законов. При таком понимании содержание этой науки является непостоянным, меняющимся, как меняются сами законы. Некоторые юристы все еще думают, что существует какое-то естественное, или разумное, право, которое годно для всех времен и народов и которое только надо открыть. Савиньи же считает, что в действительности право развивается совсем иначе. По его словам: «С момента, когда начинается для нас документированная история, гражданское право имеет уже определенный характер, свойственный только данному народу, как его язык, обычаи, политическое устройство» 10. Все эти явления действительности тесно объединены и только нам кажутся отдельными. Их объединяет общее убеждение народа, общее чувство внутренней необходимости, исключающее всякое случайное и произвольное происхождение.
Вопрос о том, как возникают эти своеобразные особенности народов, благодаря которым они сами приобретают индивидуальное бытие, по мнению Савиньи, историческим путем разрешен быть не может. Ха-рактерные особенности народа — это нечто данное ему до того времени, как начинается писаная история. Все это заставляет Савиньи признать самую идею о едином кодексе несостоятельной и осуществление ее невозможным.
В другой своей работе, помещенной как вступительная статья в из-дававшемся им с 1818 г. журнале «Zeitschrift fur geschichtliche Rechts-wissenschaft», он писал, что, согласно воззрениям исторической школы права, содержание права дано всем прошедшим народам, а не является произвольным, что оно не может быть случайно создано тем или другим законодателем, но возникает из внутреннего существа нации и ее истории. Что касается деятельности каждого нового века, то она должна быть направлена к тому, чтобы это данное внутренней необходимостью содержание обозреть, очистить, обновить. Поэтому историческая школа права выдвигает в истории значение инстинктивного, непроизвольного, бессознательного. Задача законодателя заключается не в создании нового права, согласно требованиям отвлеченного разума и справедливости, а в том, чтобы старое право, постоянно присущее данному народу на всех ступенях его развития, изложить применительно к той ступени, на которой этот народ в данное время находится.
Такого рода формулировки открывают простор для всевозможных реакционных поползновений. Все несогласное со старым, все, для чего нет оправдания в прошлом, на этом основании легко объявить неприсущим народу, несвойственным его «народному духу».
Савиньи глубоко уверен в неизменности основных качеств «народного духа». Он считает, что «народный дух» дан с самого начала и в дальнейшем совершаются лишь проявления этого «духа» народа, со-ответствующие отдельным ступеням его развития.
Идея органического развития, высказанная в свое время еще Вико, затем развивавшаяся Мёзером и Бёрком, ярко выступает в теории Са-.виньи. Развитие права, по его мнению, проходит определенные возрасты. Первым возрастом является детство, когда сознание развито слабо и господствуют инстинкт и чувство, а право дается не в отвлеченных понятиях, а в наглядных образах, в поэзии.
Затем -следует период юности. Характерным для этого периода моментом является выделение юристов в особое сословие. Это период становления права., это время творческого порыва, направленного к разумному и целесообразному. Народ в это время принимает еще широкое участие в образовании права.
Третий период, период зрелости, характеризуется завершением науки о праве. Наука о праве, по мнению Савиньи, неотделима от самого содержания права, но базируется также и на «народном духе». Это время осознания того, что приобретено раньше, приведение права в завершенную систему.
Наконец, последний период — старость, ослабление и угасание творческой силы, стремление поддерживать старое, господство абстрактности в науке о праве, сохранение преданий, составление компендиумов, преклонение перед авторитетом.
Таковы основные черты концепции представителей исторической школы права, ясно сформулированные Савиньи. Совершенно очевидно, что если теория естественного права, выдвинутая мыслителями Просвещения, была теорией хотя и утопической, но революционной, поскольку о.на стремилась изменить действительность согласно требованиям разума, то теория исторической школы права, утверждавшая примирение с действительностью, была откровенно реакционной.
В основе построений Савиньи и исторической школы права лежит понятие о «народном духе». Мы уже видели, что это понятие не является изобретением исторической школы. Оно заимствовано ею из пред-шествующей историографии и социологии, в частности у философов Просвещения, но в него вложено совершенно друго'е содержание. Еще Монтескье в своем сочинении «О духе законов» говорил об отношении законов к «общему духу нации» («esprit general de la nation»). Он полагает, что законодатель должен следовать за духом нации. Германские ученые уже в XVIII в. подхватили эту идею Монтескье и говорили о «духе народа», или, точнее, о «национальном духе». Этот «-национальный дух» определяется как индивидуальность нации, как ее особенность (Singularitat), если пользоваться французско-немецким словом того времени. В XIX в. термин «Volksgeist» уже в полном ходу у Фихте и представителей исторической школы. Впервые он был употреблен Ге-гелем. Савиньи постоянно пользуется этим термином в своих позднейших работах. В его брошюре «О призвании нашего времени к законода-тельству» этот термин хотя и не употребляется, но понятие «народного духа» там уже содержится, так как Савиньи говорит об общем убеждении народа, об общем сознании всего народа, постоянно возвращается к вопросу о существе и характере народа. Право, по его мнению, всегда зависит от творчества общенародного сознания, которое в свою очередь определяется, как и все историческое развитие народа, изначально данным народным характером.
Каждая эпоха в жизни народа, по словам Савиньи, является продолжением и развитием всех предшествующих эпох и не создает свой мир для себя и произвольно, а делает это в неразрывной общности со всем прошлым. Следовательно, каждая эпоха должна признать нечто
заранее данное, что одновременно является необходимым и свободным. Необходимым — потому что оно не зависит от произвола настоящего, свободным — потому что оно не исходит также ни от какого постороннего произвола, как повеление господина своим рабам, но создается высшей природой народа, как всегда создающегося, развивающегося целого. Таким образом, для Савиньи история не является просто собранием примеров, но единственным путем к правильному познанию нашего собственного состояния.
Эта концепция была окончательно сформулирована в «теорию народного духа» Савиньи в 1815 г. в первом томе его большой работы «История римского права в средние века»11. Здесь термин «народный дух» впервые был употреблен Савиньи, хотя раньше он уже употреблялся другими представителями исторической школы права 12.
Так примерно рисует Савиньи основы исторического процесса. Но надо сказать, что как реальный историк права в своих конкретно-исторических исследованиях Савиньи эту свою теорию далеко не выдерживал. Ему принадлежит ряд очень ценных исследований, особенно по истории римского права. Его «История римского права в средние века» не утратила известного значения и до настоящего времени. Это сочинение выходило с 1815 до 1834 г. В нем Савиньи решительно выступает против теорий рационализма, против идей Просвещения XVIII в. Он стремится провести свою теорию органического развития права на основе «народного духа». Но надо сказать, что в целом ряде случаев ему приходится фактически отказаться от этой теории и признать влияние чужого права на право германских народов. Более того, основное содержание «Истории римского права в средние века» состоит в том, что автор исследует, как римское право влияло на право отдельных германских народов, в частности — историю рецепций римского права в Германии. Правда, Савиньи в известном смысле обходит эту последнюю тему, потому что он рассматривает историческое развитие средневековых правовых институтов Европы только до конца XI в., до зарождения Болонской школы права. Дальше же он занимается только историей теоретического развития, комментирования и изучения римского права в Европе между XI—XV вв.
Подчеркивая живую связь между правом и общей историей народа, Савиньи самый факт продолжения существования римского права считает возможным только на базе продолжения существования «римского народа», который являлся носителем этого права.
Начало средневековья в изображении Савиньи представляет картину нестройного смешения различных элементов, преимущественно римских и германских, как в смысле крови, так и в смысле языка. Он отмечает, что эти вопросы очень мало разработаны и разобраться в них мешают различия во мнениях. Поэтому Савиньи посвящает значительную часть своей работы выявлению и критике источников. Вся книга написана по первоисточникам и в этом отношении представляет большой интерес. Отдельным разделам исследования Савиньи предпосылает главы, исследующие и критикующие источники.
Свое изложение он начинает с характеристики римского права и его применения в V в., в последнем веке существования римского государства. По его мнению, при завоевании Римской империи германцы не истребили римское население и не навязали ему своих законов. «Римская» нация как носительница права в целом продолжала существовать, несмотря на единичные случаи насилия и истребления. Две нации — германская (которая в то время представляла из себя не одну нацию, •а ряд племен) и римская — жили рядом, и, несмотря на частичное смешение по территории расселения, они были разделены по праву. Здесь Савиньи останавливается на проблеме персонального права, которое, как мы видели, внесло столько путаницы в представления медиевистов XVIII в. Он правильно подчеркивает, что персональное право в то время состояло в праве каждого жить по своему племенному праву, но вместе с тем всюду продолжало существовать как особое право, римское право. Это римское право представляет собой основное персональное право представителей римского народа во всех государствах, возникших на развалинах Римской империи.
Между прочим, анализируя самое понятие «lex», Савиньи приходит к выводу, что lex вовсе не означает обязательное писаное право. По его мнению, Lex Salica, например, вовсе не есть та запись, которая имеется у нас под этим названием, что под «Салическим законом» понималась вся система существующего права, главная часть которого состояла в судебных обычаях и устной традиции и лишь очень малая часть вошла в записанные сборники. Римское право продолжало существовать в7 те-чение всего средневековья рядом с этими отдельными правами и их записями. По этому праву жило римское население завоеванных про-винций, церковь и духовенство. Сначала римское право существовало как персональное право прежнего римского населения, а потом оно сделалось территориальным правом в ряде областей — в южной части Франции, в Италии и т. д.
Расцвет римского права Савиньи связывает с развитием городов, потому что, по его мнению, в городах сохранились римская жизнь, римские общественные порядки. И именно с ростом городов в XI в., с укреплением их влияния и мощи мы видим здесь бурное возрождение римского права.
Так как германцы селились на территории Западной Римской империи, избегая городов, города, полагает Савиньи, продолжали по существу оставаться римскими, и там сохранялись нормы римского права. Хотя завоеватели и разрушили римские государственные и административные формы, но городского устройства они не коснулись. Римское право не могло бы удержаться, если бы не существовало римского суда, где римское право и продолжало применяться. Савиньи считает, что и после германского завоевания в прежних римских городах сохранились старые римские учреждения и должности: скабины, которые осуществляют функции прежних декурионов, сенат, который называется теперь «ордо» и составляет правящую верхушку города. Савиньи говорит, что наибольшей модификации старые римские учреждения подверглись в тех городах, которые были завоеваны Византией, что греки больше, чем германцы, посягнули на свободу городов, лишив их в значительной мере самоуправления. В этих городах римское право было разрушено, но затем оно было вновь восстановлено и там. Господство пап и императоров в Италии также .не разрушило старых римских порядков.
Савиньи рассматривает судьбу римских городов и в других важнейших варварских государствах (кроме лангобардской Италии)—увестготов, бургундов, франков — и приходит к выводу, что всюду сохра-нились римские порядки и при господстве германцев. Во втором томе своей работы Савиньи прослеживает применение римского права в от-дельных варварских государствах, в церковных законодательных памят-никах и в других документах. Он говорит, что только в одном из госу-дарств, основанных на территории Западной Римской империи — в Англии, римское право не применялось как действующее право в судах, хотя его тоже знали и отчасти изучали. Это исключение он объясняет особенно разрушительным характером англосаксонского завоевания Британии.
Третий том труда Савиньи посвящен истории изучения римского права в Западной Европе, начиная со времени основания Болонской школы права. В предисловии к третьему тому Савиньи пишет, что именно с конца XI в., особенно с начала XII в., в средневековой Европе начинается изучение римского права как научной дисциплины, его комментирование или глоссирование. При этом он связывает это оживление интереса к римскому праву с начавшимся в этот период расцветом городов.
Здесь Савиньи изменяет характер своего изложения. Если до того он внимательно, по материалам, прослеживал историю римского права как действующего права в варварских государствах, то с этого момента он ограничивается рассмотрением римского права как дисциплины, изу-чаемой в университетах. При этом Савиньи вынужден признать, что римское право, которое в этот период начинает изучаться в городах, влияет в известной мере на германское право, вытесняя мало-помалу варварское племенное право. Таким образом, Савиньи здесь приходится отступать от своего теоретического положения, согласно которому право развивается из внутренних национальных начал каждого народа, свой-ственных лишь духу этой нации. Это нарушение стройности его перво-начальной концепции лишь отчасти затушевывается тем, что Савиньи вместо конкретного изучения влияния римского права на германское занимается изучением литературной истории римского права этой эпохи.
Особенно интересна глава VIII -третьего тома, которая называется «Восстановление науки о праве». Савиньи показывает, как с XII в. на-чинается возрождение интереса к римскому праву. В Болонье появляется знаменитая школа права, слава которой распространяется далеко за пределы Италии. Ученики, стекающиеся туда со всех концов Европы, возвращаясь домой, вносят римское право в судебную практику.
По примеру Болоньи римское право начинает изучаться и в других странах, оказывая непосредственное влияние на судопроизводство. Но тут же Савиньи отмечает, что это влияние римского права не результат какого-то определенного сознательного акта, какой-нибудь отдельной исторической личности или правительства, а следствие бессознательного исторического процесса. «Это замечательное явление было вызвано не волей какого-нибудь правительства, а внутренней необходимостью»,13— пишет он. Основную роль здесь, по мнению Савиньи, сыграли «потребности ломбардских городов», в которых росло население и которые быстро развивались в экономическом отношении.
Савиньи дает тут очень правильное объяснение возрождению римского права в средние века. Промышленная и торговая жизнь итальянских городов, в первую очередь ломбардских, действительно потребовала разработки гражданского права. Таким гражданским правом не могли служить ни германские племенные «Правды», которые отражали правовые отношения более низкой ступени общественного развития, ни то упрощенное, искаженное римское право, которым пользовалось до этого 'времени в первую очередь римское население городов. Надо было обратиться к источникам римского права. Научное изучение этого права соответствовало возникшим к этому времени экономическим потребностям. Но эта сторона дела не особенно занимает Савиньи.
Его больше интересует другой вопрос. Он хочет доказать, во-первых, что в этом возрождении римского права никакой роли не играла сознательная воля какого-либо законодателя, во-вторых, что возрождение римского права было бы невозможным, если бы это право не существовало еще в раннее средневековье в виде действующего права для римского населения варварских государств. Он стремится, таким образом, доказать, что в этих государствах всегда был определенный живой носитель этого права в лице римского населения, следовательно, традиции этого права здесь не прерывались. Никакие причины не могли бы возродить римское право, если бы оно не продолжало жить хотя бы и в таком захиревшем виде. Савиньи отмечает, что со времени Карла Великого все народы Европы начали ощущать известную общность. В сознание этой общности уже тогда входило представление об империи, о церкви, о латыни как языке церкви и образованных людей, а позднее, в XII в., вошло также и представление о римском праве, на которое стали смотреть не как на особое право римских провинций, а как «а общее христианское европейское право. Здесь Савиньи решительно возражает тем историкам, которые хотят связать возрождение римского права с интересами Гогенштауфенов, с деятельностью Фридриха Барбароссы и Фридриха II, видевших в римском праве опору своего могущества. В этом также проявляется характерная для исторической школы права черта: Савиньи не хочет признать, что в истории возрождения римского права известную роль играла политическая борьба партий. Он не может допустить, что римское право могло служить орудием партийной борьбы, орудием укрепления императорской власти в ее борьбе со своими противниками, так как, с его точки зрения, римское право возникло бессознательно, органически, в результате определенных создавшихся в обществе потребностей.
Таким образом, с одной стороны, Савиньи правильно характеризует общие причины возрождения римского права в XI—XII вв., связывая его с экономическими потребностями итальянских городов в результате усиления их торгового и промышленного значения, но, с другой стороны, он оказывается совершенно слепым по отношению к другим политическим стимулам этого явления, отрицая влияние политической борьбы, происходившей в Италии XII в., на быстрое развитие римского права.
Мы не будем касаться изложения Савиньи подробной истории изучения римского права в средние века, которая представляет более специальный интерес.
Перейдем к характеристике другого крупного представителя исторической школы права — Эйхгорна, который для нас представляет особенно большой интерес, поскольку сн положил начало серьезному изучению средневекового германского права.
Карл-Фридрих Эйхгорн (1781 —1854) учился в Гёттингене, где пре-подавал Гуго, основоположник исторической школы права, оказавшийна Эйхгорна очень сильное влияние. С 1803 г. Эйхгорн сам стал препо-давателем в Гёттингене. С 1805 г. он преподавал во Франкфурте-на-Одере. Вместе с прочей учащейся молодежью и молодыми университетскими преподавателями Германии он был охвачен в то время патриотическим воодушевлением, мечтая об освобождении своей родины— Германии, или, лучше сказать, германских государств, от ига Наполеона. Он вступил в патриотический Союз германской молодежи (Jugendbund), стал членом масонской ложи.
В 1811 г., вскоре после основания Берлинского университета, он стал профессором этого университета. В 1813 г. он вместе со многими студентами и преподавателями университета пошел добровольцем на войну против Наполеона, участвовал в ряде сражений и в 1814 г. в составе союзных войск вступил в Париж.
Патриотические настроения, одновременно направленные, как мы это уже видели на примере Фихте, против французского духа вообще, против французского Просвещения в особенности, сильнейшим образом овладели в то время и Эйхгорном. Он считал, что право не общечеловечно, как думали просветители XVIII в., а глубоко индивидуально, так как выражает индивидуальность того народа, в среде которого оно живет и развивается. Это идеи, близкие идеям Савиньи, который тоже в это время находился в Берлине14. С 1815 г. Эйхгорн и Савиньи стали вместе издавать журнал по истории права — «Zeitschrift fur geschicht-liche Rechtswissenschaft», в котором сотрудничали крупнейшие представители исторической школы права и примыкающих к ней дисциплин: Гуго, историк Рима Нибур, крупнейший филолог, фольклорист и знаток древнего германского права Яков Гримм и др. Здесь Эйхгорн помещает ряд интересных статей. В 1816 г. выходит его статья «Об историческом изучении немецкого права» («Uber das geschichtliche Studien des deutschen Rechts»), в 1817 г.— другая статья, представляющая наибольший интерес для историографии средних веков — «О происхождении городского устройства в Германии» («Uber den Ursprung der stadtischen Verfassung in Deutschland»).
В эпоху реакции, наступившей в Германии после Венского конгресса, Эйхгорну, который не сразу отказался от своих либеральных симпатий, пришлось вступить в столкновение с властями и в связи с этим переехать из Берлина в Гёттинген (в 1817 г.). Там его лекции пользовались огромным успехом и собирали настолько обширную аудиторию, что пришлось построить специальный сарай, чтобы дать возможность всем желающим слушать Эйхгорна. Он читал там вплоть до 1829 г. государственное гражданское право, церковное право, историю немецкого государственного права.
В 1829 г. ему пришлось уйти в отставку из-за расстроенного здоровья, и в 1832 г. он по приглашению Савиньи вернулся в Берлин. За это время Эйхгорн уже успел проделать известную эволюцию в сторону консерватизма и реакции и на этот раз чувствовал себя вполне в своей сфере в прусской столице. Теперь он должен был совмещать научную работу с работой в области прусского законодательства, в подготовке которого он играл уже решительно консервативную роль. Эйхгорн, которого мы встречаем в Берлине в 1833 г., уже далеко не тот, каким он был в молодости. Это — крупный чиновник, государственныйсоветник, увешанный орденами, человек весьма консервативных взглядов.
В 1847 г., накануне революции 1848 г., он окончательно вышел в отставку, ссылаясь на состояние здоровья, но, очевидно, потому, что чувствовал, что жизнь его обгоняет.
Главный научный труд Эйхгорна — его «История немецких государ-ственных учреждений и немецкого права» 15. Первый том этой работы вышел в 1808 г. в Гёттингене, остальные тома были закончены и вышли в свет в 1823 г. также в Гёттингене.
Эйхгорна часто называют отцом германской истории права. До известной степени это справедливо. Савиньи писал ему: «Вы проложили путь в германское право, не имея предшественников, и дали этой науке новую жизнь и словом и пером». Действительно, Эйхгорн дал историю германского права и германских учреждений от ее истоков, от Тацита, и кончая своим временем. Здесь он не мог опереться на предшествующую разработку вопроса, ему предстояла сложная задача, и Эйхгорн, тогда еще молодой человек, не отступил перед трудностью этой проблемы и действительно дал политическую историю германского государства в целом и его отдельных частей, историю государственного права в целом и по отдельным территориям, затем историю гражданского права, гражданского процесса и уголовного права. При этом он старался рассматривать все эти стороны германского права как части одного целого, как стороны жизни народа, являющегося создателем и носителем этого права. Эйхгорн впервые установил крупные хронологические разделы, по которым он считал нужным изучать германское право: древнее германское право, франкская монархия, Священная Римская империя и возникновение системы германских государств.
Руководствуясь основными положениями исторической школы права, Эйхгорн пытался объяснить действующее право современной ему Германии его национально-историческими основами. История, по его мысли, должна была создать базис для изучения и, что особенно важно, для оправдания этого действующего права. Он стремится доказать, что современное немецкое право представляет собой вовсе не собрание каких-то старинных нелепостей, как в то время думали многие под влиянием просветительных идей, а продукт закономерного, органического развития немецкого народа. При этом он постоянно ссылается на Мё-зера, которого считает одиноким и непонятым его современниками и идеи которого, несомненно, оказали на Эйхгорна значительное влияние. Мёзера более, чем кого-либо другого, он постоянно берет себе за образец.
Большой заслугой Эйхгорна является то, что вся его история германского права, от истоков до современных ему дней, написана по источникам, в результате тщательного их изучения. Конечно, в то время еще невозможно было писать историю германского права с начала до конца по первоисточникам, потому что лишь немногие из «их были тогда изданы. Круг материалов, которые находились в руках исследователя, был сравнительно ограничен и мало доступен человеку, который впервые за это дело брался. Хотя Эйхгорн стремился быть объективным, но в его исследовании совершенно ясно обнаруживаются его националистическое и консервативное пристрастие к Пруссии, более того, благоговение и преклонение перед прусским юнкерским государством.
Работа Эйхгорна возникла в тот момент, когда французское угнетение и наполеоновский кодекс заставили обратить особое внимание на национальное право. В первую очередь в восстановлении этого нацио-нального права были заинтересованы помещичьи круги, которые реши-тельно выступали против кодекса Наполеона, справедливо видя в нем образец буржуазного права в Европе. То же, что называлось нацио-нальным германским правом, за восстановление которого они ратовали, представляло собой чисто феодальное право отдельных германских го-сударств.
Огромная исследовательская работа, которую проделал Эйхгорн, ставила своей конечной целью объяснить и оправдать особенности тех феодально-крепостнических учреждений, которые господствовали в то время в Германии и которые нашли свое отражение в ее политических и правовых институтах.
С этой строго консервативной точки зрения Эйхгорн и написал свою работу. Правда, он не отрицал необходимости известной реформы дей-ствующего права, но все предлагавшиеся практические методы этих реформ он отвергал, и, таким образом, все разговоры о необходимости или желательности реформ остались у него в области чистой теорик Кроме того, Эйхгорн допускал какие бы то ни было изменения существующих отношений лишь при условии сохранения всех, как он говорит, «правильно приобретенных прав». Поэтому он, например, решительно возражал против отмены крестьянских повинностей в Пруссии, считая, что таким образом было бы нарушено «правильно -приобретенное» право помещиков на крестьянский труд.
Подобно Савиньи и Фихте, Эйхгорн не являлся сторонником объединения Германии. Он полагал, что отношения между отдельными германскими государствами должны рассматриваться как отношения международного права. Для него, как и для Савиньи, основой прусского государства была непосредственная, патриархальная связь между подданными и монархом. Никакой конституции, с его точки зрения, не нужно.
Таковы основные политические и общеисторические взгляды Эйхгорна. Теперь мы можем приступить к подробному рассмотрению его основной работы и его взглядов на отдельные стороны развития германских учреждений. В предисловии к этой работе он пишет, что в данный момент, когда все общественные отношения Германии, и особенно ее государственный строй, подвергаются существенным изменениям, полезнее, чем когда-нибудь, обратиться к прошлому и уяснить его отно-шение к настоящему. Другими словами, он ставит себе задачу найти и сохранить исконные национальные начала права.
В предисловии к первому изданию книги он писал, что истории права есть, собственно, выражение национального духа, сущность которого он старался раскрыть, так как «без точного знания того, что было, и способов, которыми совершалось развитие народа, без знания того, чем он был в прошлом, никогда невозможно правильно постичь дух народа и его отношение к тому, что выдержало испытание времени»16. А в предисловии к четвертому переработанному изданию 1834г. Эйхгорн снова подчеркивает, что он хотел в истории германского государства и права «найти прочное историческое обоснование для существующего в настоящее время действующего права:
В отрицании роли личности в развитии права Эихгорн идет еще дальше, чем Савиньи. Народ сам творит свои учреждения в некоей почти мистической среде народного духа.
Во введении Эихгорн дает программу своего труда и его периодизацию. Он начинает исследование истории германских народов с глубокой древности, еще до прочного основания Франкского государства, рассматривая древнейшие общественные учреждения германцев как основу позднейшего устройства всех основанных ими государств. В конце этого периода и в начале следующего были собраны и записаны обычаи германских племен. Этот первый период охватывает время с 114 г. до н. э. по 561 г. после н. э.
Второй период составляет история франкской монархии. Эихгорн рассматривает здесь происхождение королевских прав и государственных должностей бенефициальной системы, эволюцию военной организации франков и ее влияние на публичное и частное право, организацию средневековой церкви в Германии и германское государственное устрой-ство той эпохи. Этот период, по его мнению, продолжался с 561 до 888 г. Третий период — от 888 до 1517 г.— время Священной Римской империи германской нации.
Четвертый период — это период возникновения и дальнейшего развития германских государств от 1517 до 1815 г.
Остановимся на некоторых проблемах, которые ставит Эихгорн в первых частях своей работы, посвященных раннему средневековью. Рассмотреть всю его концепцию в целом — это значит коснуться всех основных проблем германской истории, так как почти нет области, которой он не затрагивал бы в своем труде.
Начнем с вопроса о марке. В трактовке этого вопроса Эихгорн в первом издании своей работы отправлялся от взглядов Юстуса Мё-зера 18 и дал точно такое же изображение истории возникновения общины-марки у германцев. Для него община-марка была лишь формой объединения отдельных индивидуальных поселенцев — собственников своей земли и не играла сначала существенной роли в жизни германцев. В последующих изданиях своей работы Эихгорн на основании исследования источников пришел к другим выводам. Допш, критикуя эту эволюцию взглядов Эйхгорна, старается доказать, что Эихгорн отказался от своего первоначального взгляда на марку в силу чисто юридических соображений и что он сделал это напрасно и без достаточных оснований. На самом деле у Эйхгорна были весьма веские основания для того, чтобы отказаться в этом вопросе от концепции Мёзера.
Согласно этому новому взгляду Эйхгорна, марка выдвигается на первое место, как главный институт древнейшего строя германских племен. Он прямо говорит, что у германцев «основой древнейшего политического устройства по данным как самых ранних, так и более поздних источников является объединение марок, т. е. отдельных общин, связанных совместным возделыванием и пользованием землей, в более крупные общинные объединения» 19. Он считает, что возделывание почвы связывало членов марки друг с другом. Эти марки объединялись в «племенные общины» — Volksgemeinde. Каждый отдельный народ представлял такую Volksgemeinde. Марка, согласно новой точке зрения Эйхгорна, была результатом первого занятия земли для обработки той или иной группой германцев. Самый термин «марка» Эихгорн
определяет как округ, закрытый для тех, кто не принадлежит к марке. Марка — это граница, исключающая чужих, находящихся вне марки. Внутри марки он различает земли, возделываемые и невозделываемые. Последние также иногда назывались маркой. Пользование ими в отличие от обрабатываемой земли регулировалось общиной. Но частная собственность на обрабатываемую землю, по мнению Эйхгорна, также носила на себе известные элементы этого общего маркового владения. Это было скорее не право собственности, а право пользования, регулируемое общинным управлением. Этот вывод Эйхгорн делал исходя из наблюдений над современной ему Германией, где обработка земли большей частью велась по трехпольной системе. При трехпольной системе и принудительном севообороте община непрерывно вмешивается в хозяйство каждого отдельного общинника. Она регулирует севооборот, регулирует выпас по жнивью. У общины имеются, таким образом, определенные хозяйственные права и на индивидуальную пахотную землю каждого общинника. На этом основании Эйхгорн утверждал, что трехпольная система сама по себе предполагает объединение отдельных дворов в деревни,— в противоположность мнению Мёзера20, что каждый собственник земли владел отдельным огороженным участком и их объединение в деревни произошло впоследствии. По мнению Эйхгорна, марка является первоначальной формой германского поселения, тем основным фактом, на котором зиждется все общественное и политическое устройство германцев, но эта теория у него только намечена, хотя и довольно ясно. Дальнейшее ее обоснование и утверждение принадлежат уже Мауреру — создателю буржуазной марковой теории.
Возникает вопрос, почему же такой консервативный по своим взглядам ученый, как Эйхгорн, выступил против теории Мёзера об исконности индивидуальных дворовых поселений и частной собственности у германских народов, которую он сам сначала разделял, и пришел к противоположному заключению о том, что марка была основой древнейшего германского общественного устройства.
Дело в том, что эта теория общины и общинного владения землей вовсе не представлялась в начале XIX в. столь революционной, как она представляется сейчас некоторым консервативным или реакционным буржуазным историкам, вроде Допша. В ней тогда вовсе не видели какого-либо обоснования социалистических идей или доказательства исторического характера частной собственности. Наоборот, в марке, в общинном владении землей именно консервативные историки и политики находили гарантию против гибели крестьянства. В общине с ее принудительным уравнительством видели средство воспрепятствовать пролетаризации крестьянства, оплот против разложения аграрного строя в результате развития в деревне капиталистических отношений. Общину рассматривали как определенную гарантию сохранения старинного феодально-крепостнического устройства, хотя и признавали, что первоначально древнегерманская община была свободной. Почему бы и не отдать должное свободе и не преклониться перед свободой, если она относится к далекому прошлому!
Говоря о взглядах Эйхгорна на общину, нельзя не подчеркнуть и другую сторону его воззрений. Указывая на существование у германцев марки, Эйхгорн подчеркивает одновременно и наличие у них неравенства. С его точки зрения, уже во времена Цезаря, не говоря о временах Тацита, имелась развитая знать — Adel. Эйхгорн думал, чтоу германцев эта знать существовала как особое «сословие» («stand») — Adel, или edel Geschlecht. Он употребляет этот термин «stand» почти в том же смысле, как и применительно к позднему средневековью, в смысле сословия, имеющего представительство в рейхстаге. В законодательном собрании древних германцев эта знать разрешала вопросы в тех случаях, когда не созывалось общее собрание племени.
Эйхгорн считал, что, поскольку установить происхождение этой знати по историческим источникам невозможно, ее надо причислить к учреждениям, которые наряду с маркой составляют общественные основы германского народа, его особенность. Иначе говоря, существование знати, по мнению Эйхгорна, есть одна из исконных особенностей германского народа, связанных первоначально с религиозными учреждениями германцев и вообще с германским «народным духом».
Когда германским историкам начала XIX в. нужно было объяснить, что такое германский «народный дух», в чем его основное содержание, они определяли его по-разному, предпочитая говорить о «народном духе», чем выяснять действительное содержание этого понятия21. При этом обыкновенно подчеркивался только один момент — индивидуализм. Такое определение германского «народного духа» мы находим и у Эйхгорна, который видел во всех средневековых германских учреждениях специфически германский, индивидуалистический характер.
Еще более четкие высказывания на этот счет имеются не у историков, а у немецких писателей-романтиков начала XIX в., например у Ф. Шлегеля, который прямо говорил, что германскому «национальному духу» присуще стремление к индивидуализму и что истинное, наиболее соответствующее этому духу государственное устройство немцев — это анархия.
Эйхгорн пытается согласовать в своей концепции этот германский индивидуализм с исконным существованием у германцев общинного элемента следующим образом: община была организацией для кресть-янства; что касается знати, то у нее отличительным признаком является этот неограниченный дух свободы и индивидуализма, который, по мнению Эйхгорна, нашел свое выражение в наличии дружинного начала и знати у германцев с древнейших времен. Существование дружины и знати сыграло, по словам Эйхгорна, решающую роль в германской истории. Он не сомневается, что самое завоевание германцами Римской империи было делом вовсе не общенародным, а делом знати и дружины. Этим объясняется, по его мнению, характер раздела земель между германцами, при котором не все получили одинаковые наделы. Всю землю получил король, который затем делил ее, раздавая наиболее крупные участки своим дружинникам, в зависимости от той роли, которую они играли в его дружине. Эйхгорн считает, что таким образом уже были заложены основы феодально-ленных отношений, которые были характерны для последующей эпохи.
Дружина, из которой, после того, как получив землю, она села на землю, развивались феодальные учреждения, является, согласно Эйх-горну, наиболее ярким выражением германского индивидуализма. Таким образом, феодализм, с его точки зрения, вырастает из индивидуализма древних германцев.
Вместе с тем дружина — это учреждение, которое непримиримо с каким-нибудь государственным правовым центром. Она уничтожает всякую политическую связь, поэтому феодальная раздробленность есть прямое и закономерное следствие дружинного начала, искони свойственного германцам. Одним словом, феодализм с его политической раз-дробленностью, которая продолжала существовать в Германии во время Эйхгорна, рассматривался им как непосредственное выражение германского «народного духа».
Итак, индивидуализм древних германцев, выражавшийся в дружинном начале и в политическом распылении, по мнению Эйхгорна, связан в первую очередь со знатью. Эта знать в дальнейшем подчиняет себе свободных крестьян и создает крупное поместье, которое становится определяющим моментом всей германской истории. Таким образом, большая роль общинной организации у древних германцев, подчеркнутая Эйхгорном в его концепции марки, затем в значительной степени ограничивается его теорией о решающей роли в их истории знати и дружинных отношений.
Остановимся теперь на вопросе о связи между германским и римским началом, о происхождении средневекового общества в концепции Эйхгорна и на том, как он решал пресловутую германо-романскую проблему.
В общем, Эйхгорн считает, что развитие истории средних веков вытекает из германских начал, хотя делает при этом некоторые оговорки. Он вовсе не думает, что римские учреждения были полностью сметены германским завоеванием. Он указывает на ошибочность предположения, будто германцы могли дать какую-то новую племенную организацию римскому населению провинций, на чисто германских основах, отмечая, что германцы мало касались политического устройства римского населения и их порядков, особенно в городах.
В результате слияния германцев и римлян образовался, по его мнению, какой-то совершенно новый народ. Правда, народ этот был варварский, ибо римская культура пришла в упадок и германцы внесли сюда свой дух воинственности, свои свободные обычаи и учреждения, но тем не менее, особенно в городах, старые римские учреждения остались. Эйхгорн до известной степени повторяет идеи Савиньи, соглашаясь с ним, что сохранность римских учреждений особенно заметна на истории городов, и так же настаивает на непрерывности существования римских муниципальных учреждений, но только применительно к старинным римским городам, в которых сохранились римское население и прежние римские порядки. Но в отличие от Савиньи он справедливо полагает, что большинство городов возникло позже и что развитие этих новых городов шло самостоятельно. История этих новых германских городов развивается совсем иначе, не из римских, а из германских начал. В них можно различить две части населения: свободных, которые подчинены государству через посредство графа, и крепостных людей, которые подчинены сеньору города. Таким образом, во вновь возникающих городах существует обыкновенно два режима: с одной стороны, вотчинный, а с другой стороны, государственно-правовой, которому подчинено свободное население. Это положение меняется с появлением Оттоновых привилегий, которые, по мнению Эйхгорна, уничтожили различие между двумя сословиями населения в городах, превратив всех городских жителей, на которых теперь распространилось вотчинное, сеньоральное право («Hofrecht»), в зависимых людей сеньоров. Таким образом, городское развитие, по мнению Эйхгорна,прошло через стадию вотчинного строя и городское право развилось из сеньорального права.
С того момента, как горожане оказались под властью сеньора, начинаются городские движения. Подчинение всех горожан власти сеньора создает у них общность интересов и стремление вернуть свободу всему населению города, а не только той его части, которая раньше была свободна. В этой борьбе, которая организуется городской общиной, образуется городской совет. Сначала этот совет состоит частью из вотчинных министериалов. Но постепенно община освобождается и становится свободной городской общиной с выборным советом.
Таков сложный процесс возникновения городского строя, по Эйх-горну. Его концепция содержит в себе зародыши ряда позднейших буржуазных теорий происхождения городов. Здесь имеется налицо романистическая теория по отношению к старым римским городам, элементы теории свободного общинного происхождения городов, а также вотчинной теории. Ведь Эйхгорн считает, что, хотя средневековый город создавался из объединения свободных и вотчинных элементов населения, он, однако, обязательно проходил через стадию общего закрепощения, находясь на положении вотчины. Поэтому вотчинная теория у Эйх-горна как будто бы является преобладающей.
Подведем некоторые итоги данной выше характеристике наиболее крупных представителей исторической школы права. Мы видели, что эта историографическая школа перенесла центр тяжести в изучении юридических вопросов на историю права, на происхождение тех или других правовых институтов. Ее представители доказывали органичность происхождения всех правовых институтов и утверждали, что все они в той или другой форме уже существовали в древнейших юридических нормах, так как они коренятся в «народном духе» и поэтому в течение столетий остаются одними и теми же, изменяя лишь свою форму. Происходящие в праве изменения являются результатом не творческой деятельности отдельных законодателей, а следствием глубоких процессов, происходящих внутри этого «народного духа»22.
Отойдя от понимания истории как арены творчества свободной личности и рассматривая ее как поле деятельности бессознательных народных сил, историческая школа не могла не уделить особого внимания процессу экономического развития. Конечно, на это ее толкали не только моменты чисто теоретические, но и экономический рост Европы в начале XIX в., который сказывался слишком ярко, чтобы можно было пройти мимо него. А ведь историческая школа как раз настаивала на связи настоящего с прошедшим и привлекала настоящее к изучению прошедшего. Поэтому экономическое развитие народов начинает всё больше и больше привлекать внимание историков. Пример подал уже Мёзер, который был, можно сказать, духовным отцом исторической школы. Затем Савиньи, придавая важное значение экономическому развитию в истолковании юридических памятников, показал, как новые экономические потребности создали необходимость в новых правовых отношениях, в новом праве, которое соответствовало бы данному уровню экономических отношений, прежде всего торговых и кредитных23.
Позднее, под непосредственным влиянием исторической школы права, в Германии возникла и историческая школа политической экономии, которая заимствовала у первой ее консерватизм, ее подчеркивание тесной связи с исторической традицией, противопоставляя себя либеральной английской (манчестерской) школе политической экономии 24.
Обращение исторической школы права к «народному духу», к процессам, происходящим в массах, может с первого взгляда показаться какой-то демократизацией истории по сравнению с историографией Просвещения, которая часто изображала народ как пассивный объект, воспринимающий воздействие ведущих, просвещенных личностей — истинных носителей прогресса. В учении исторической школы права личность, напротив, не играет никакой роли, все творится самим народом.
Однако в действительности это обращение к народу было как нельзя более далеко от какого бы то ни было демократизма. Народ в концепции исторической школы права выступает как носитель какой-то исконной, косной, консервативной силы, противопоставленной творческим порывам отдельной личности, из которых ничего не может выйти, если они находятся в противоречии с этими истинными, исконными началами. Здесь представление о народе связывается с представлением о неподвижности, застойности правовых институтов, и совершенно очевидно, что ничего демократического в таком понимании народа нет 25. К тому же, несмотря на это постоянное обращение к «народу», «народной стихии», мы не находим у представителей исторической школы правильного представления о том, что такое действительная жизнь народа, жизнь масс. Им совершенно чуждо понятие о разделении народа на классы и тем более о борьбе классов, характерное для некоторых представителей буржуазной историографии во Франции того времени.
Нельзя не отметить здесь одну важную заслугу исторической школы права — постоянное стремление всех ее представителей всегда опираться на первоисточники, их особое внимание к критике источников. Правда, эта заслуга, как это можно сказать и о других сторонах деятельности этой школы, сплошь и рядом превращается в недостаток. Мы видели, как у историков этой школы подчеркивание момента органического развития в противоположность механическому подходу историков XVIII в. приводит не к пониманию, а к затемнению исторического процесса. То же приходится иногда сказать и об обращении исторической школы к первоисточникам.
24 Е. А. Косминский предполагал еще вернуться в своем курсе к вопросу об исторической школе политэкономии в Германии, но не успел выполнить это намерение. (Прим, ред.)
25 Аналогичные идеи нашли отражение и в развитии русской общественной мысли 40-х годов XIX в., в воззрениях славянофилов, которые также выдвигали идею о народе как главной силе исторического процесса и призывали следовать «народным началам». Однако это не помешало им быть очень далекими от подлинного демократизма и прогресса. (Прим. автора.)
вали широкие обобщения. Они нередко мало думали об источниках и сплошь и рядом те или другие исторические факты брали из вторых рук. В XVIII в. мы можем назвать немало хороших знатоков источников, как Дюбо, Мабли, но и для них источник был лишь орудием для того, чтобы дать нужную им общую картину, скорее иллюстрацией, чем объектом исследования. Несомненно, огромная заслуга исторической школы состояла в том, что она требовала любое положение доказать источником: без источника, на веру она не принимала ни одного положения или обобщения. Однако слабая сторона этой апелляции к источникам заключалась в том, что историки этой школы все более и более превращали источник в самоцель и под прикрытием анализа источников старались избегать открытых обобщений. Но поскольку никакое историческое сочинение не может избегнуть обобщений, то у представителей исторической школы эти обобщения даются в скрытой форме, их реакционная тенденция не выступает сразу, ее надо постепенно и осторожно вскрывать, но тем не менее эта тенденция всегда налицо. Таким образом, тщательный и внешне объективный анализ источников здесь часто является до известной степени маскировкой этой тенденции, своего рода прикрытием для утверждения той идеи, которая дана уже раньше, до изучения источника, и коренится в общеисторических представлениях этой школы.При изучении историографии XIX в. нам придется нередко отмечать такие моменты, когда источниковедение вырастает в самостоятельную дисциплину, которая угрожает заглушить историю, когда некоторые ученые считают, что все, что не может быть прямо подтверждено ссылкой на определенный источник, не может представлять предмет научного изучения. Маркс очень остроумно заметил по поводу этой стороны деятельности исторической школы права: «Историческая школа сделала изучение источников своим лозунгом, свое пристрастие к источникам она довела до крайности,— она требует от гребца, чтобы он плыл не по реке, а по ее источнику»26. (Под рекой Маркс, очевидно, понимает именно историю.)
Дата добавления: 2018-04-05; просмотров: 2809; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!