Вербализм как ничего не решающий
Проблематика вербализма в связи с субъектным мышлением восходит к работам Тюринга и Витгенштейна. Давайте рассмотрим в этой связи сначала напрашивающийся «тест Тюринга», а потом напрашивающуюся теорию «языковых игр» Витгенштейна.
Знаменитый тест Тюринга стоял в основании аналитической философии сознания далеко не случайно. Душераздирающие подробности трагической личной жизни Тюринга, безусловно, играют тут роль, но выходят за рамки данной работы. Собственно, полная формулировка теста Тюринга на сейчас не нужна. По сути он сказал он буквально следующее: то, что каждый источник речи, которого реципиенты (вероятно, другие источники речи) не расценят, как бессмысленный – является осмысленным. Например, если Вам нравится, как Вам врет автоматическая рассылка спама, и если Вы покупаетесь на это, то она для Вас осмысленна.
Быть осмысленным означает быть субъектом. Следовательно, субъект – это любой тот, кого реципиент считает таковым. Очень легко здесь провести связь с идеей Деннета про интенциональную установку. До глубины и неотъемлемой трагичности идеи Тюринга Деннету не хватило только гомосексуализма и особенно суицида, который Тюринг в конце концов совершил.
Поразительную мысль Тюринга о тождественности между кажущейся и реальной осмысленностью американская аналитическая философия сознания переработала в тождественность кажущейся и реальной сознательности. Это произошло после Куайна. Опять же, пионером тут является Деннет. Понятно, что тут есть над чем поломать голову. Сам же Деннет продемонстрировал это не раз, например, в примере о мозгах в бочке[249]. Доказательство того, что Другие не могут нам казаться бессмысленными, что собственный наш смысл вторичен и приобретен в научении, и мы знаем об этом – было направлено против этой идеи Деннета.
|
|
|
Впрочем, о вербализме осталось сказать только лишь несколько слов. Вторая ключевая фигура после Тюринга здесь Витгенштейн. В нашем контексте самая известная идея Витгенштейна – так называемая «языковая игра». Вкратце говоря, имеется в виду, что субъект употребляет слова в зависимости от того, как они производят действие на реципиентов в каждой ситуации. Ему не указ ни хомскианские врожденные правила языка, ни уж конечно толковый словарь данного языка, который будет непременно опираться на конвенциональные соглашения. Зато ему важно, по каким правилам в тех же ситуациях играет реципиент. В общем-то, это по глубинной сути мало отличается от Скиннера. Если добавить сюда еще идеи Дьюи и Куайна, можно будет формулировать со всей определенностью субъект не сообщает то, что есть, и даже он вообще ничего не сообщает, а он играет в языковой футбол. Вполне понятно, что этому можно научить машину, можно научить серлевскую китайскую комнату и кого угодно, хватило бы мощностей. Это более сложный алгоритм, чем у Тюринга, но все равно не более, чем алгоритм, поскольку не выходит к семантике.
|
|
|
Семантика смысла
Проблему с семантикой смысла, а если говорить точнее, со смыслом семантики, мы выше уже назвали, когда говорили о вербализме. Вкратце она заключается в том, что есть предложения (в логике и философии науки они называются эмпирическими, фактическими и т.п.), истинность которых зависит от референции, от того, как обстоят дела «на самом деле», в мире означающих. Например, «Снег белый» – это фактическое утверждение, оно истинно или не истинно в зависимости от того, бел ли снег «на самом деле»[250]. Традиционно считается, что семантический характер сообщения требует референции, то есть отсылки к каким-то фактам мира. Весьма часто мы действительно коммуницируем друг с другом посредством семантических предложений: «Ты поел? – Еще нет», «Сколько времени? – Десять вечера» и так далее. В приведенных примерах отвечающий, скорее всего, действительно «оглядывается» на мир. Ниоткуда иначе он не может получить информацию для ответа. Тогда начинает работать специфическое человеческое сознание, которое только одно и способно перевести положение дел в мире в форму сообщения.
|
|
|
Пока никакой проблемы с семантикой смысла – или смыслом семантики – нет.
Но фундаментально важно отметить, что фактическое сообщение – не алгоритмизируемый процесс. В процессе восприятия задействуется смысловой горизонт предметности, в проведении акта символизации задействуется осмысление с опорой на потенциальные ассоциации слова (так сказать, «горизонт слова» – понятие, которого не было у Гуссерля, но которое напрашивается в контексте анализа дискурса). То, что мы описываем мир – это чудо дара речи, недаром язык иногда поднимается на такую высоту, что приравнивается к самому сознанию и чуть ли даже не к разумной бессмертной душе.
Любой алгоритмизируемый процесс легче любого неалгоритмизированного, по крайней мере для таких субъектов, чей мозг не очень умеет работать с горизонтами и смыслами. Весьма часто тогда, в виде компенсации, он развивает умение работать с алгоритмами. Среди аутистов не случайно очень велика доля савантов-счетчиков. Да и высокофункциональные аутисты явно тяготеют к математике. Им даже говорить с нормальной интонацией трудно, и высказывания они скорее выкрикивают, чем говорят, но в математике их успехи обычно, насколько могу судить, выше среднего. Хотя там есть свои горизонты и свои неалгоритмизируемости, см. об этом теорию Пенроуза[251].
|
|
|
Теперь мы уже подошли к проблеме семантики смысла, она же проблема смысла семантики. Дело тут просто в том, и это нам свидетельствуют вербалисты и машины Тюринга, что можно говорить якобы семантически, но на самом деле не обращаясь ни к каким смыслам, то есть ни к каким фактам мира. Нет числа таким высказываниям, которые можно составить по синтаксическим законам. Достаточно привести в пример такие высказывания, которые даже специально предписывается строить синтаксически – «Как дела? – Нормально, помаленьку!» – чтобы с этим вопросом все стало ясно. Предложение, имеющее по всем признакам вид семантического, может быть составлено чисто синтаксическими законами и приемами. «Не читал, но осуждаю,» – в некотором смысле общая формула таких вербалистских заявлений. Именно этот вопрос поставили в свое время и Тюринг, и Витгенштейн[252].
Какой вывод по аутизму следует из этого моего длинного и довольно банального рассуждения о символизирующей и семантической функции речи? Строго говоря, можно сказать только то, что речь далеко не всегда вырывает субъекта на уровень осмысленности. Вербалисты спокойно говорят по видимости осмысленно, но не заботясь о смыслах. Однако не аутисты. Аутисты, если говорят по видимости осмысленно, то почти всегда это именно очень конкретный фактический смысл. Здесь нам надо еще раз повторить об обобщающей функции речи. И я хочу сказать, что один из самых великолепных примеров рассуждения об этом я встретила в давней, 1936 года выпуска, книге автора Розы Левиной[253], непосредственной ученицы Выготского.
Дата добавления: 2018-02-28; просмотров: 353; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!