Способы определения нормальности
Прежде всего, для психиатрии характерна гипердиагностика, как показано в моей работе[175]. Поэтому на практике в современной психиатрии практически никто не считается нормальным. Наоборот, любой, кто оказался в психиатрической ситуации, имеет все шансы получить диагноз, если только у психиатров не возникнет подозрение, что именно за диагнозом он и пришел. Нормальными считаются люди, которые либо пытаются получить освобождение от армии, либо судебную невменяемость, либо инвалидность. Все остальные по умолчанию чем-нибудь больны.
Однако это – перекосы современной психиатрии. В идеале некоторое представление о нормальности у практикующих психиатров, конечно, есть. Как было показано в вышеупомянутой работе, оно зависит от характера организации психиатрического учреждения: в государственной психиатрии нормальность связывается в основном с критериями социальной адаптации, в коммерческой психиатрии центральный критерий – это жалобы самого пациента, а в научной психиатрии критерии приближаются к статистическим, хотя сильнейшим образом завязаны на традиционное выявление болезней.
Нельзя не видеть, что все три способа определять нормальность приводят к релятивизму в определении нормы. Социальная адаптация как критерий нормы, во-первых, ставит субъекта в зависимость от социума (одно дело социум футбольных болельщиков, другое дело – клуб бардовской поэзии, третье – математический кружок, четвертое – деревня, и так далее), так как, вполне возможно, окажется, что разные социумы затребуют субъектов с разными свойствами, а остальных будут считать маргинальными; во-вторых, ставит субъекта в зависимость от отношения к нему в социуме (грубо говоря, симпатичный пожилой человек с болезнью Альцгеймера маргинализируется меньше, чем несимпатичный пожилой человек с такой же и даже более легкой болезнью Альцгеймера); в-третьих, и это главное, требования социума к субъекту вообще не обязательно «нормальны». Как писал Лэйнг, «один самолет может отклониться от порядка, но и весь порядок может двигаться не по курсу»[176]. Если порядок движется не по курсу, то тот, кто хочет оставаться нормальным (но не в социальном, а в абсолютном смысле слова), должен отклониться от порядка. Здесь в первую очередь приходят на ум такие крайние примеры, как выживание в концлагере или на зоне, политическое диссидентство и т.п. Однако тот же Лэйнг показывает, что примерами подобных отклонений от «не по курсу» переполнена вся наша повседневная жизнь. Пример из его книги: семья требует от подростка, чтобы он проводил все время в обществе, а подросток требует, чтобы его оставили в покое и позволили быть в одиночестве. С точки зрения семьи, подросток отклоняется от порядка, но с точки зрения «абсолюта» – не по курсу движется семья: подросток более прав, нежели она, поскольку одиночество ему экзистенциально необходимо[177]. Более того, можно сказать, что требования социума к субъекту вообще в большинстве случаев «ненормальны». Социум требует от индивида большей социальности, чем это следует из других соображений. «Если ты меня уважаешь, то ты выпьешь со мной, несмотря на больную печень,» – вот несколько утрированная форма того требования, которое социум предъявляет к индивиду. Это, конечно, может различаться в разных обществах, но суть остается. Поэтому мы нередко ощущаем себя в некотором долгу перед социумом (или ощущаем себя жертвами его влияния).
|
|
|
|
|
|
На всех этих примерах мы видим, что существует некоторое идеальное представление о субъектности, о том, каким нужно быть, как относиться к Другим, миру и т.п. Но мы не можем найти его, исходя из социальных характеристик индивида.
Аналогично не работает такой критерий, как собственное недовольство индивида, по крайней мере, он не работает в психиатрической области. Коммерческая психиатрия трактует субъекта примерно так, как если бы его психика была чем-то вроде машины, по отношению к которой он был бы чем-то вроде пользователя. Выше я именно так и вводила термин «психика». В данном случае этот гиперкартезианский гомункулюс является субъектом жалующимся, субъектом недовольным. Требование, которое он предъявляет к машине своей собственной психики – чтобы она обеспечивала его бесперебойным комфортом при достижении жизненных целей. Сон должен быть здоровым и приятным; аппетит не излишним, но и еда не безвкусной; настроение прекрасным; потенция у мужчин бесперебойной, а сексапильность у женщин – беспроблемной. Жизненные цели должны быть поставлены с размахом, а их достижение должно приносить большую и постоянную радость (я, конечно, утрирую). То, что такое представление о жизни и нереально, и глупо, представителю современной культуры не приходит в голову. В культуре утрачены почти все дискурсы недовольства собой, за исключением психиатрического. (А для недовольства окружающим используется преимущественно политический дискурс). Современный человек не задумывается ни об испытаниях, ни о покаянии, ни о перенесении страданий, ни, тем более, о терпении ради терпения, о терпении как о добродетели. Слово «депрессия» ему известно лучше, чем все эти слова. «Зачем терпеть боль, если можно принять таблетку?» – написано на сотне рекламных плакатов (и не в аптеках. А в метро.)
|
|
|
|
|
|
Да, зачем испытывать недовольство собой, если можно принять прозак? Данная логика делает больных из здоровых их собственными усилиями. Насколько далеко заходит нереальность жизненных требований, настолько же заходит и релятивность представлений о норме. Если все время принимать прозак, то можно даже всю жизнь провести в позитивном настроении. Надо отступить шаг в сторону от порядка, чтобы понять, насколько не по курсу он движется.
Мы опять видим, что существует какое-то представление об идеальном субъекте. Но его нельзя найти и исходя из представлений самого субъекта.
Наконец, научная психиатрия. Это психиатрия учебников, монографий, диссертаций, реферируемых журналов. Она неповоротлива в своем дискурсе, погружена в проблемы вчерашнего дня, некритична к себе, нерефлексивна относительно своих целей. Особенно это касается отечественной научной психиатрии. Но в научной психиатрии, по крайней мере, нет этого царства безнадежной гипердиагностики, и это единственный психиатрический источник, на который можно опираться, анализируя природу нормальности и болезни, если подходить к нему критически. Особенно это касается психологической ветви психиатрии, малой психиатрии и психотерапии. Из примеров интересных книг, где есть какие-то попытки проанализировать понятия нормы и патологии, можно назвать, прежде всего, работы Р. Лэйнга: «Разделенное Я»[178], «Политика переживания»[179], «Я и Другие»[180]. Это идеолог антипсихиатрии, поэтому у него иногда бывали радикальные высказывания, но его слова всегда берут за душу, они точны и выстраданы. Также прекрасны работы О. Сакса[181] – там нет философских рассуждений, но очень хороши рассказы о клинических случаях, которые будят мысль читателя. Не устаревает «Общая психопатология» Ясперса. Отечественный автор С.Я. Бронин[182] – автор прекрасной книги «Малая психиатрия большого города» – тоже, как и Сакс, будит мысль. А.Г. Данилин[183], С.В. Дремов и И.Р Семин[184], все книги сибирских авторов Ц.П. Короленко и Н.В. Дмитриевой[185] и видного московского психиатра С.Ю. Циркина[186] – это не только большое количество интересного психиатрического материала, но и достаточно глубокие философские размышления о болезни и норме. В клинической психотерапии выделяются книги М.Е. Бурно[187].
Новое направление на стыке психиатрии и филологии – его называют, например, психиатрическая семантика или лингвистика – представлено книгами питерских авторов[188], Спивака Д.Л.[189], Микиртумова Б.Е. и Ильичева А.Б.[190]. Представители этого направления пытаются выявить глубинные особенности мышления больных по их речи. Здесь важно, что авторы этого направления, как правило, не принимают заранее диагнозы и факт болезни как данность, а пытаются найти более-менее объективные критерии. Достаточно часто у них получается предсказуемый результат следующего вида: «отличить текст больного автора от текста здорового автора можно только если знаешь, здоров автор или болен»[191]. Ценно в этом то, что они этого не скрывают.
Из психотерапевтов нельзя не упомянуть модного у нас А. Лэнгле. Как раз его подход к толкованию болезни и нормы не представляется глубоким. В книге «Дотянуться до жизни... »[192] он трактует депрессию с экзистенциальной точки зрения, как некое неверное отношение субъекта к бытию. Однако, он полагает, что дает экзистенциальный анализ настоящей клинической депрессии (F32.2 по МКБ-10) с экзистенциальных позиций. Но депрессия, которую он рассматривает – это никак не F32.2. Это как раз и есть экзистенциальная неустроенность, поэтому его анализ оказывается тавтологичен.
Однако учения психиатров-экзистенциалистов, как было сказано в главе 1, ни в коем случае нельзя сбрасывать со счетов. Если где-то и искать мысли об идеальном субъекте, то именно в экзистенциализме.
Дата добавления: 2018-02-28; просмотров: 261; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!