Мы теперь редко ходим в кинотеатры
Мы смотрим фильмы на DVD или просто скачиваем их из Интернета. Поэтому вернемся в комнату, где мы проводим вечера, и посмотрим, что это за пространство. Какие предметы есть в комнате? В ней есть как минимум дверь и окно. Этого уже достаточно: дверь и окно - это два странных объекта, имеющих два вертекса. Через дверь можно выйти из комнаты и войти в комнату. Но ведь неизвестно, кто выходит из комнаты и особенно кто в нее входит. То же самое и с окном. Мы смотрим в окно и видим то, что происходит на улице. Но и в окно также может кто-то заглянуть. Напомним, что странные объекты это такие объекты, на которые не только мы смотрим, но такие, которые тоже могут смотреть на нас. Часто в фильмах ужасов из окна на героя смотрит призрак или вампир, а в дверь входит галлюцинаторный объект, например, оживший покойник. Подобное положение вещей имеет свои исторические корни. Либо через дверь, либо через окно из комнаты выносили покойника, прибегая при этом к различным магическим процедурам, нацеленным на то, чтобы покойник не вернулся. Но это мы заметили лишь к тому, что людям прошлого была в их бытовой жизни в очень большой мере присуща вера в загробную жизнь в магической аранжировке, например, представление о том, что покойники возвращаются и с ними надо обращаться определенным образом (см., например, классические труды - Леви-Брюль 1994 или Малиновский 2001). Однако нас интересует наша современная комната, в которой мы живем и, в частности, смотрим кино. Отметим еще только один магический объект, как правило, также находящийся в комнате, – это зеркало, на которое мы смотрим и которое смотрит на нас. Оно также чрезвычайно сильно связано с идеей покойника (его закрывают, когда в доме кто-то умер. Кроме того, зеркало это своего рода экран. Девушки, гадая на жениха, часто его там видели (или им казалось, что видели). Итак, современная комната. Она заполнена странными объектами. В ней есть телевизор, компьютер (а в компьютере Интернет), где-то рядом с нами всегда находится мобильный телефон (который одновременно и фотоаппарат, и Интернет, и источник голосовых посланий и СМС-сообщений). В комнате могут находиться также обычный телефон и радиоприемник. Все это классические странные галлюцинаторно- порождающие объекты. Добавим сюда фотографии и картины, которые тоже могут на нас смотреть (раньше были отрывные календари: «С календарного листка молча смотрит Ленин»), и книги. Начнем с самого простого - с телевизора. Каждый вечер подавляющее большинство населения планеты смотрит телевизор. Если мы скажем, что мы общаемся с телевизором, то это не будет метафорой или натяжкой. Мы общаемся с неодушевленным предметом. А что делали по вечерам люди, когда не было телевизора или радио, в ХIХ веке, скажем? Как они коротали вечера? Они читали, играли в карты или раскладывали пасьянс. Карты это в высшей степени странный магический объект. Вспомним хотя бы магические карты таро. Но и на обычных игральных картах часто гадали. Почему людям всегда было и остается важно соприкоснуться с потусторонним миром, почему им мало их бытовой реальности? В большой мере потому, что обычному человеку страшно соприкануться с идеей своей смертности, хотя по Гегелю эта идея – смотреть смерти в лицо – определяет именно человека. Но простые люди (и непростые люди) все равно предпочитают прятаться от смерти (об этом, в частности, выразительно писал Хайдеггер в «Бытии и времени»), думать, что ее как-то можно избежать или наоборот с ней встретиться, чтобы понять, так ли она страшна, поэтому люди так и любят общаться с загробным миром, и в том числе, при помощи галлюцинаций. Потому что у галлюцинации есть одна важная особенность – она не существует, поэтому она не рождается и, стало быть, не умирает. В этом смысле галлюцинацией быть выгодно. Но вернемся в нашу обычную комнату. Взрослые смотрят телевизор или шарят по Интернету в поисках виртуальных друзей (дети в это время играют в компьютерные игры), звонят по мобильным телефонам, слушают музыку, читают газеты и реже книги. Но ведь все эти перечисленные предметы – настоящие: и телевизор, и компьютер и мобильный телефон. А вот про Интернет можно ли сказать, что это настоящий реальный объект – можно ли его пощупать, понюхать, потрогать, можно ли вообще сказать, где он находится? Про Интернет этого сказать нельзя - по сути своей он неуловим, виртуален. Вообще, если бы мы в этой книге говорили о виртуальных реальностях, а не галлюцинациях, то это было бы привычным делом - сейчас все говорят о виртуальных реальностях. Но слово «виртуальный» произошло от слова virtus – истина - и изначально понятие виртуальной реальности означала истинную, подлинную реальность. Но мы не верим в существование подлинной реальности, поэтому предпочитаем говорить о галлюцинациях. Ну хорошо. Допустим, обыватель сидит пред телевизором и смотрит футбол, просто смотрит футбол. Что здесь галлюцинаторного? Ну, во-первых, игра в футбол имеет архаические магические корни – она восходит к ритуальной игре с отрубленными головами. В саге «Смерть Конхобара» говорится следующее:
|
|
|
|
|
|
|
|
|
Был в то время у уладов обычай вынимать мозг из головы каждого мужа, убитого ими в поединке. Мозг этот смешивали потом с известью и делали из него крепкий шар... («Похищение быка из Куальнге», 1965: 346). В этом смысле отождествление мяча с головой, которое так утонченно чувствовали лучшие русские поэты, писавшие про футбол, космизируется. Например, Мандельштам, стихотворение “Футбол”:
|
|
|
Телохранитель был отравлен
В неравной битве занемог,
Обезображен, обезглавлен
Футбола толстокожий Бог.
Должно быть, так толпа сгрудилась,
Когда, мучительно-жива,
Не допив кубка, покатилась
К ногам тупая голова?
Неизъяснимо лицемерно -
Не так ли кончиком ноги
Над теплым трупом Олоферна
Юдифь, глумились и враги?
Итак, футбольный мяч коннотирует отрубленной голове Иоанна Крестителя - к теме страсти добавляется христианская тема мук тела и духа, стало быть, и Христа; Олоферна, футбольное поле ассоциируется с полем битвы - это очевидно всем мифологическим яблокам, вместе взятыми, и еще, самое главное, Земному шару. Футболист бежит по горизонтальному полю с мячом и целью забить гол, “впарить” (о сексуальной подоплеке футбола, которая нам сейчас не важна, см. Руднев 1999), а по вертикали совершается совсем другой брак, брак между земным шаром и небом, между Вселенной и ее Творцом. Еще более странно стихотворение Заболоцкого, которое тоже называется “Футбол”
Ликует форвард на бегу.
Теперь ему какое дело!
Недаром согнуто в дугу
Его стремительное тело.
Как плащ, летит его душа,
Ключица стукается звонко
О перехват его плаща.
Танцует в ухе перепонка,
Танцует в горле виноград,
И шар перелетает ряд.
Его хватают наугад,
Его отравою поят,
Но башмаков железный яд
Ему страшнее во сто крат.
Назад!
Свалились в кучу беки,
Опухшие от сквозняка,
Но к ним через моря и реки,
Просторы, площади, снега,
Расправив пышные доспехи
И накренясь в меридиан,
Несётся шар.
В душе у форварда пожар,
Гремят, как сталь, его колена,
Но уж из горла бьёт фонтан,
Он падает, кричит: «Измена!»
А шар вертится между стен,
Дымится, пучится, хохочет,
Глазок сожмёт: «Спокойной ночи!»
Глазок откроет: «Добрый день!»
И форварда замучить хочет.
Четыре гола пали в ряд,
Над ними трубы не гремят,
Их сосчитал и тряпкой вытер
Меланхолический голкипер
И крикнул ночь. Приходит ночь.
Бренча алмазною заслонкой,
Она вставляет чёрный ключ
В атмосферическую лунку.
Открылся госпиталь. Увы,
Здесь форвард спит без головы.
Над ним два медные копья
Упрямый шар верёвкой вяжут,
С плиты загробная вода
Стекает в ямки вырезные,
И сохнет в горле виноград.
Спи, форвард, задом наперёд!
Спи, бедный форвард!
Над землёю
Заря упала, глубока,
Танцуют девочки с зарёю
У голубого ручейка.
Всё так же вянут на покое
В лиловом домике обои,
Стареет мама с каждым днём...
Спи, бедный форвард!
Мы живём.
В этом стихотворении бег героя-форварда оборачивается избиением его противниками, отравлением, и, конечно, обезглавливанием. При этом мяч явно превращается в земной шар. И эта триада: мяч - голова - земной шар - безусловно определяет глубинную семантику этого текста о футболе, смысл которого, как мне кажется, в том, что бег форварда по горизонтали на пути к победе, к осуществлению желания, совершенно поверхностен, а наиболее важно то, что происходит по вертикали, где микрокосм, профанное (мяч), соединяется с сакральным макрокосмом (земной шар) при помощи негативной медиации обезглавливанием. (Сравним это с появлением эсхатологического шара, пробивающего стену церкви в “Репетиции оркестра” Феллини; шар убивает арфистку, и после этой жертвы хаос бунта против дирижера, мало-помалу восстанавливается в “космос после хаоса”.) То, что мы называем футболом, таит какую-то чрезвычайно архаическую и значимую ритуально-мифологическую жертву, которая, имеет сексуальный характер, но главная идея которой - это утверждение неделимой сферической космической уплотненности, стабильности через разрыв единичного тела, через неудовлетворенность избыточной непристойности желания. То, что мяч проникает в ворота, безусловно важно, но то, что форвард оказывается козлом отпущения, что забивание меча в ворота, космическое совокупление его головы с головой земли, это, пожалуй, самое важное.Поэты подчеркивают в футболе не отвагу и силу, а что-то совсем противоположное: то что, видимо, и «было вначале» - некую важнейшую архаическую жертву, где определяющую роль играла отрубленная голова и смысл которой, как мы только можем догадываться, далеко выходит за пределы демонстрации мощи и победы над противником, этот смысл гораздо более широк и космологичен. Это какие-то магические жертвенные манипуляции с земным шаром, со всей вселенной. Во- вторых, современное восприятие футбола ярыми болельщиками это то, что в психиатрии называют сверхценной идеей. Все помнят, какой ажиотаж творился в Москве, когда наша сборная вышла в полуфинал на чемпионате мира в 2010 году. Я помню такой случай. Мой друг, ученый-филолог в этот день приехал с какой-то зарубежной конференции. Не зная ни про какой футбол, он шел по улице домой, погруженный в свои сугубо филологические мысли. Его раздумья прервал веселый пьяный молодой человек, который подошел к нему и сказал: «Как мы их выебали!!!» - Простите, - рассеянно ответил мой приятель: «Кого мы выебали?» Недоуменный болельщик тут же пригласил моего друга пойти с ним и выпить пива. Но тот спешил домой к жене. В Москве в ту ночь невозможно было заснуть от ликующих воплей болельщиков. Теперь объясним, что такое сверхценная идея и как развивается шизофренический бредово-галлюцинаторный комплекс, в котором, как я думаю, мы все живем, и в формировании которого не последнюю роль играет экранное искусство.
Литература
Леви-Брюль Л. Первобытное мышление. М., 1994.
Малиновский Б. Магия. Наука. Религия. М., 2001.
Руднев В. Метафизика футбола // Логос, № 8, 1999.
Этот фильм про меня!
Бредово-галлюцинаторный комплекс складывается из четырех фундаментальных сверхценных идей. Первая - идея отношения. Человеку кажется, что все вокруг обращают внимание на него и что все, что происходит вокруг, как будто происходит специально для него, имеет отношение к нему. Идеи отношения часто встречаются в обыденной жизни, что же касается кино, то можно сказать, что они лежат в самом его основании. Идея отношения – это центр отождествления человека, смотрящего фильм, с героем. Я помню, как один ученый посмотрел фильм «Рембо: Первая кровь» и сказал: «Это про меня!» Он был совершенно не похож на Рембо, так же как Сталин был не похож на Чарли Чаплина в «Огнях большого города», и, тем не менее, тот тоже говорил «Это про меня!» Но бывает, что идеи отношения перерастают в бред отношения, это происходит тогда, тогда человек теряет критику к происходящему с ним. Ученый, который отождествлял себя с Рембо, понимал, что этот фильм сделан для других. Но если бы он решил, что этот фильм сделан специально для него, это был уже бред отношения. Такое неоднократно случается. Часто начинающие шизофреники смотрят фильм, и все происходящее необъяснимым образом кажется им относящимся к ним. Вообще говоря, по большому счету здесь нет ничего патологического. Это общий принцип ассоциативного мышления. Всё определенным образом связано со всем. В начале этой книги мы говорили о первосценках. Теперь пора о них вспомнить. Допустим, я вижу ручку - она может напомнить мне о том, как я в детстве поставил кляксу, и учительница меня наказала. Или, положим, я вижу футляр от очков и вспоминаю своего отца, которого я в детстве очень любил и у которого был похожий футляр. Важно, что в принципе любой предмет и любая идея может вызвать в памяти первосценку, то есть нечто травматическое в широком смысле. На этом построен эффект подобия кино жизни. Когда на кране что-то происходит, похожее на то, что происходило с нами, и мы это все относим к себе. Если бы все обстояло иначе, то нам было бы неинтересно смотреть. Нам интересно то, что про нас и нашу жизнь (в силу нашего фундаментального здорового нарциссизма). Если нам интересны фильмы ужасов, значит, они нам напоминают какие-то скрытие непроработанные ужасы в нашей душе. Если философ любит смотреть детективы (как любил их смотреть Витгенштейн), значит, он еще не разгадал свою главную философскую загадку (Фрейд писал, паранойя это карикатура на философию, а в основе паранойи лежат идеи отношения). Но мы сейчас говорим не об идеях отношения, а бреде отношения, когда человеку кажется, что все, происходящее в фильме или в телевизоре сделано специально для него.
На следующий день по телевидению передавали концерт “С песней по жизни”. И мне вдруг показалось, что все песни исполнялись специально для меня, для моей мамы, для моего мужа и для Игоря. Игорь - это парень, которого я любила очень давно, лет 8-9 назад. И вот, когда я слушала песни, мне показалось, что артисты поют о той моей первой любви к Игорю. Да и в самих артистах, мне казалось, я узнаю, его, Игоря, мужа Родиона и себя.
В тот день я слушала все передачи по радио и стала их конспектировать. Мне казалось, что передача “Шахматная школа” идет по радио специально для меня. Я стала воображать себя уже разведчиком, а передача “Шахматная школа” как бы была для меня зашифрованным сообщением из “центра”. (Рыбальский 1983: 193).
Или не кажется. В фильме Дэвида Финчера «Игра» миллионер Ван Ортен приходит домой, включает телевизор, но диктор вместо того, чтобы сообщать биржевые сводки, начинает говорить с героем. Ему кажется, что он сошел с ума, но тут он вспоминает, что его младший брат подарил ему на день рождения игру с альтернативными мирами, и он понимает, что игра началась.
Кино и бред преследования
Идея преследования и соответственно бред преследования является второй стадией развернутого шизофренического бредово-галлюцинаторного комплекса. В массовом кинематографе мотив преследования занимает ведущее место - в вестерне ковбои преследуют поезд с деньгами, в триллере героев преследуют убийцы, в фильмах ужасов чудовища или маньяки преследуют напуганных до смерти персонажей по заброшенному дому. С психодинамической точки зрении идея и бред преследования восходят к ранним тревогам параноидно-шизоидной позиции, которые исследовала Мелани Кляйн.
втяжкаПервыми преследующими объектами <…> являются «плохая» грудь матери и «плохой» пенис отца. Страх преследования относится также к взаимодействию внутренних и внешних объектов. Эти тревоги, первоначально сфокусированные на родителях, находят выражение в ранних фобиях и оказывают сильное влияние на отношение ребенка к родителям. Как персекуторная, так и депрессивная тревога коренным образом содействует возникновению конфликта, вытекающего из Эдиповой ситуации, а также оказывают влияние на либидинозное развитие (Кляйн 2000: 320).
Таким образом, преследование заложено в человеческом развитии с самого раннего детства. Те, кто проходит депрессивную позицию, избавляются от него, те, кто по каким-то причинам ее не проходят, то есть не формируют идеи о целостном объекте, у которого есть и хорошая и плохая стороны (в этом осознании целостности объекта суть депрессивной позиции и ее продвинутость по сравнению с шизоидно-параноидной позицией, по Мелани Кляйн), возвращается вновь регрессирует, на шизоидно-параноидную позицию, и именно такого рода субъекты могут потом стать шизофрениками:
Если в течение шизоидно-параноидной позиции развитие происходило отличным от нормального путем, и младенец не способен (в силу внешних или внутрипсихологических причин) совладать с влиянием депрессивной тревоги, то возникает порочный круг: слишком сильный страх преследования, а соответственно и слишком сильные шизоидные механизмы лишают Эго способности преодолеть депрессивную позицию, это вынуждает Эго регрессировать к параноидно-шизоидной позиции и подкрепляет ранние страхи преследования и шизоидные феномены. Таким образом закладывается базис для возникновения во взрослой жизни различных форм шизофрении (Там же: 449).
В кино наиболее интересным феноменом является амбивалетность мотива преследования, когда другим героям непонятно сошел ли герой с ума или его десвителньо преследуют . Интерсно с это тчки зрении ярассмотреть знаментиый фильм Сидении Поллака «Три дня Кондора». Герой фильма, филолог по кличке Кондор (Роберт Рэдфорд), работает в странной конторе, принадлежащей ЦРУ. Сотрудники этой конторы занимаются тем, что, анализируя на компьютере массовые детективные романы, ищут оптимальные ходы для деятельности ЦРУ и прослеживают ошибки в его реальной деятельности Кондор - человек обаятельный, но несколько безалаберный, постоянно опаздывает на работу; при этом у него богатая фантазия и чуткий глубокий интеллект (например, он догадывается, что в некоем детективе пуля была сделана изо льда, поэтому она пропала - растаяла), он прекрасно эрудирован, его в шутку называют Шекспиром. В этот роковой день он опять опоздал, и раздраженный шеф посылает его под проливным дождем в бар за бутербродами. Вернувшись в офис, он видит всех убитыми. Он в ужасе выбегает из офиса, не забыв прихватить пистолет охранника, и звонит по служебному телефону в ЦРУ, чтобы сообщить о случившемся и спросить, что ему делать. Но вскоре он понимает, что сам заварил эту кашу. Две недели назад он послал в Вашингтон отчет о том, что внутри ЦРУ существует тайная сеть, и вот за это и поплатились все сотрудники конторы, чтобы не совали нос не в свои дела. Разумеется, за ним теперь будут охотиться. Еще сотрудник по фамилии Хайдеггер не пришел на работу. Кондор спешит к нему, но находит его убитым. Он бросается к своему близкому другу, чтобы предупредить его, и на обратном пути в лифте встречается с убийцей (Кондор интуитивно понимает, что это он) - сухопарым предупредительным джентльменом с лошадиным лицом (Ханс фон Зюдов). В лифте не развернуться, поэтому он любезно подает Кондору оброненную им перчатку. Кондору удается убежать, но деваться ему некуда. Тогда он садится в машину к первой попавшейся женщине (Фэй Даноуэй) и под дулом пистолета требует, чтобы она везла его к ней домой. Там он связывает ее и отправляется на встречу со своим близким другом, который должен свести его с вашингтонским шефом. Первое, что делает вашингтонский шеф, это стреляет в Кондора, но не попадает, зато Кондор попадает в него. Умирая, шеф дрожащей рукой расстреливает растерявшегося друга Кондора, о чем тот узнает, вернувшись в дом своей новой подруги и включив телевизор, причем в убийстве обвиняют, конечно, его, Кондора. Он рассказывает свою историю женщине, которая проникается к нему доверием. Наутро к ним вламывается почтальон-убийца, но общими усилиями его удается обезвредить. В это время главный убийца
сидит дома и под тихую классическую музыку меланхолично вытачивает какие-то фигурки. Кондору удается выманить одного из начальников ЦРУ, и тот, опять-таки под дулом пистолета, рассказывает ему о тайной организации, которую случайно обнаружил Кондор, - в ее задачи входило "зондирование" восточных стран на предмет наличия нефти - и заодно дает адресшефа этой организации, который непосредственно заказал убийство Кондора и его коллег. Кондор спешит к нему, чтобы отомстить, но его опережает главный убийца, который почему-то расстреливает не Кондора, а этого самого шефа. Оказывается, конъюнктура изменилась, а он, убийца,выполняет заказы тех, кто больше платит. Кондор ему больше не нужен.
циататат .. Они расстаются почти друзьями. Это очень часты мотив в кино - преследуемый и преследователь связаны тесными узами. Это происходит оттого, что психодинамически преследователь чаще всего это отец или мать шизофреника. На языке психоанализа можно сказать, что отец мстит за инцест с матерью. Но этого не достаточно. В более широком смысле преследователь преследует за то, что субъект проник в какую-то тайну, в которую нельзя проникать (инцест с матерью только частный случай такого проникновения). Во всяком случае, субъект чем-то очень важным мешает преследователю, поэтому его надо обязательно убрать. Так думает преследуемый. Он может не знать этой тайны, и так никогда не узнать, за что его преследовали, как герой романа Кафки «Процесс» Йозеф К. Здесь преследователь выступает как анонимная сила, олицетворяющая Суперэго, преследующая за универсальную экзистенциальную вину, которая есть у всякого человека. Но преследуемый также может узнать свою вину или тайну, в которую он проник, по мере преследования, как это и произошло с героем «Трех дней Кондора». Если углубить точку зрения Мелани Кляйн Лакана, как это сделал Бион, то шизофреника преследует его собственная психика, которая, будучи нестерпимым грузом, фрагментируется и проецируется наружу в виде странных объектов или застревает у него в голове в виде псвдогаллюцинаций. На этом основана третья фундаментальная сверхценная бредовая идея, идея воздействия.Кино и бред воздействия
Мы все, так или иначе воздействуем друг на друга. В детстве на детей воздействуют родители, постепенно формируя их стереотипы («Будь хорошим мальчиком!» «Учи уроки!») и тем самым вводя их в согласованный транс, то есть в галлюцинаторный мир в слабом смысле. Анна Фрейд утверждала, что родители прививают ребенку психотическое мышление, говоря ему «Ты ведь уже совсем взрослый, такой же большой, как папа», тем самым вводя его в галлюцинаторную реальность в сильном смысле. В психиатрии идея воздействия является центральной в формировании развернутого шизофренического бреда. Это, прежде всего, так называемые «голоса». Когда предполагаемый шизофреник приходит на прием к доктору, тот первым делом спрашивает его, не слышит ли он голосов. Если человек слышит голоса, то дело его плохо. Голоса в голове и формируют бред воздействия. Как голоса воздействуют на человека? Они могут внушать ему что-то приятное, могут просто ругать его, но чаще всего они внушают ему какие-то мысли. Все религиозные мистики-духовидцы слышали голоса. Одним из последних был Даниил Андреев, который каждую ночь слышал голоса по ночам в тюрьме. Голоса нашептали ему «Розу мира» одно из своеобразнейших мистических произведений. Как проявляются идеи воздействия в кино? Прежде всего, сам фильм оказывает сильное воздействие на зрителя. Можно возразить, что это особое эстетическое воздействие. Но эстетическое воздействие тоже является психическим. Вообще воздействие художественного произведения, особенно на человека достаточно примитивного, огромно. Ленин, прочитав роман «Что делать?» Чернышевского, сказал, что «эта книга всего его перепахало». В принципе эстетическое воздействие должно быть несколько иным, более опосредованным. Воздействие кино или другого экранного дискурса сложнее. Никто перед выборами Путина не говорил «Путин - самый лучший президент», то есть зрителю не применялся директивный гипноз. Просто показывали Путина в различных эпизодах, косвенным образом, показывающих его достоинства, то есть применялись элементы недирективного гипноза который разработал Милтон Эрискон. Недирективный гипноз типа эриксоновского действует гораздо глубже, чем прямой гипноз, который применялся на заре психоанализа. Однако при бреде воздействия часто имеет место нечто вроде прямого гипноза, например, когда голос говорит человеку «Ты должен убить президента» В фильме «Игры разума» («Beautiful mind») сделана попытка показать, как механизмы бреда воздействия работают у гениального человека. Математик Нэш работает на ЦРУ. Используя свои удивительные комбинаторные способности, он вычитывает из газет и других источников информацию, изобличающую шпионский заговор против США. Постепенно выясняется, что это был его бред, он просто впустую делал газетные вырезки. В фильме нет голосов, заставляющих Нэша производить эти безумные действия, там есть некий галлюцинаторный персонаж, странный объект, который делает ему бредовый, как выясняется потом заказ на работу в ЦРУ. Дело в том, что у этого фильма был другой замысел, другое послание. Он хотел показать, что безумие не мешает человеку быть гениальным. В конце фильма Нэш (как известно, это реальный американский математик) справляется со своими галлюцианациями, продолжая жить с ними так, чтобы они ему не мешали, перестает выполнять задания психотической части своего разума, продолжает успешно заниматься математикой и получает Нобелевскую премию, как и его прототип. Конечно, это наивная установка. Со времен книги Чезаре Лобмрозо «Гениальность и помешательство» было доказано, что безумие не только не мешает гениальному творчеству, но что вне безумия гениальность невозможна. Последний тезис применительно к кино имеет смысл обсудить на примере бреда величия.
Кино и бред величия
Бред величия как терминальная стадия шизофренического бредово-галлюцинаторного комплекса в целом ушел из психиатрии. Шизофренический бред при помощи нейролептиков останавливают на более ранних стадиях. Лишь в некоторых случаях он появляется, например, в Израиле, где до сих пор распространен комплекс (Машиаха) Мессии. Уход бреда величия с психиатрической сцены совпал с появлением постмодернизма, со Смертью Автора. Не думаю, что это совпадение. Но сначала в двух словах о самом бреде величия, так как он играет в нашем понимании того, что такое реальность, ключевую роль. В противоположность бреду преследования бред величия некиногеничен, поскольку он анарративен. Больной, который уже практически не может двигаться, просто лежит на кровати и повторяет: «Я – Наполеон, я – Наполеон!» Пожалуй, единственный режиссер, кому удалось сделать из бреда величия выдающийся фильм, это Чаплин. Мы имеем в виду фильм «Великий диктатор». Там диктатор играет с земным шаром, как ребенок с воздушным шариком.
Но для того чтобы, показать бред величия Чаплину, пришлось прибегнуть к традиционному сюжету qui pro quo, как во всякой комедии ситуаций: цирюльник как две капли воды похож на диктатора. Однако появление цирюльника, маленького человека в роли диктатора, страдающего бредом величия, не случайно. С психодинамической точки зрения бред величия это регрессия к младенческой стадии галлюцинаторного всемогущества/реальной беспомощности. Это хорошо показал Гоголь в «Записках сумасшедшего»:
Число 25.
Сегодня великий инквизитор пришел в мою комнату, но я, услышавши еще издали шаги его, спрятался под стул. Он, увидевши, что нет меня, начал звать. Сначала закричал: «Поприщин!» — я ни слова. Потом: «Аксентий Иванов! титулярный советник! дворянин!» Я все молчу. «Фердинанд VIII, король испанский!» Я хотел было высунуть голову, но после подумал: «Нет, брат, не надуешь! знаем мы тебя: опять будешь лить холодную воду мне на голову». Однако же он увидел меня и выгнал палкою из-под стула. Чрезвычайно больно бьется проклятая палка. Впрочем, за все это вознаградило меня нынешнее открытие: я узнал, что у всякого петуха есть Испания, что она у него находится под перьями. Великий инквизитор, однако же, ушел от меня разгневанным и грозя мне каким-то наказанием. Но я совершенно пренебрег его бессильною злобою, зная, что он действует, как машина, как орудие англичанина.
Чи 34 сло Мц гдао,
Февраль 349.
Нет, я больше не имею сил терпеть. Боже! что они делают со мною! Они льют мне на голову холодную воду! Они не внемлют, не видят, не слушают меня. Что я сделал им? За что они мучат меня? Чего хотят они от меня, бедного? Что могу дать я им? Я ничего не имею. Я не в силах, я не могу вынести всех мук их, голова горит моя, и все кружится предо мною. Спасите меня! возьмите меня! дайте мне тройку быстрых, как вихорь, коней! Садись, мой ямщик, звени, мой колокольчик, взвейтеся, кони, и несите меня с этого света! Далее, далее, чтобы не видно было ничего, ничего. Вон небо клубится передо мною; звездочка сверкает вдали; лес несется с темными деревьями и месяцем; сизый туман стелется под ногами; струна звенит в тумане; с одной стороны море, с другой Италия; вон и русские избы виднеют. Дом ли то мой синеет вдали? Мать ли моя сидит перед окном? Матушка, спаси твоего бедного сына! урони слезинку на его больную головушку! посмотри, как мучат они его! прижми ко груди своей бедного сиротку! ему нет места на свете! его гонят! Матушка! пожалей о своем больном дитятке!.. А знаете ли, что у алжирского дея под самым носом шишка?
Тот факт, что шизофреник при бреде величия превращается в галлюцинирующего ребенка, не случаен. В определенном смысле при бреде величия больной сам становится галлюцинацией. Наиболее специфическим шизофреническим типом бреда является бред воздействия и соответствующий ему синдром психического автоматизма Кандинского-Клерамбо, когда больному кажется, что на него через его мозг действует какая- то посторонняя, часто сверхъестественная сила. Здесь важно понятие пенетративности (проницаемости), которое ввел А. И. Сосланд в статье «Что годится для бреда (Сосланд 2001). Важность этого концепта в том, что он как раз обозначает почти полное разрушение границы между внутренним и внешним. Некая сила проникает через невидимые лучи, электрический ток и т. п. посредством псевдогаллюцинаций в психику больного. В чем принципиальная разница между бредом преследования и бредом воздействия? При бреде преследования сохраняется Я пациента, при бреде воздействия он уже становится игрушкой (автоматом) в руках могущественной силы, и граница между внутренним и внешним, то есть в традиционных терминах между психикой и реальностью полностью стирается. Наконец терминальный вид шизофренического бреда в этой последовательности – бред величия, когда больному кажется, что он Наполеон, Христос и т. д., то есть имеет место феномен, который мы называем проективной идентификацией, механизмом защиты, характерным для мегаломании. Здесь галлюцинацией в определенном смысле становится сам человек. Он теряет полностью собственное Я, превращается в другого человека и «действует» от его имени. Здесь и именно здесь происходит полное смешение и взаимный переход внутреннего во внешнее, формируется «лента Мебиуса». Человек уже не окружен странными объектами - он сам становится странным объектом. Здесь уже не пенетрация, а полная транспарентность психики и тела, перетекание тела в космос, превращение его в космическое первотело. Больной-мегаломан сливается с космосом, разливается по нему, становится мифологическим мировым телом подробно см. (Руднев 2012). Вот почему вопрос о том, откуда взялся бредово-галлюцинаторный мир, не возникает - шизофреник сам его и создает из себя - он галлюцинирующая галлюцинация.
Литература
Кляйн и др. Развитие в психоанализе. М., 2000.
Руднев В. Новая модель шизофрении. М., 2012.
Рыбальский И. М. Иллюзии и галлюцинации. Баку, 1983.
Сосланд А. И. Что годится для бреда? // Московский психотерапевтический журнал, № 1, 2001.
Органический фильм
Галлюцинирующая галлюцинация - это означает, что не существует не только реальности вокруг шизофреника, но и самого шизофреника не существует. В определенном смысле не существует ничего. Чтобы обосновать этот тезис применительно к кино (применительно к реальности он подробно обоснован нами в книге Руднев 2012), вернемся к тезису, в соответствии с которым «Андалузский пес» это и есть реализм. Это, так сказать, реализм после реальности. Этому тезису как будто противоречит один из первых кадров фильма Бунюэль - Автор, Бог, Субъект фильма - стоит на балконе, решительно курит и думает, что бы ему такого учинить с реальностью. Если и авангард и модернизм меняют реальность по-своему в соответствии с желанием творца, то постмодернизм уничтожает и реальность и творца. Первый, кто провозгласил, что Бог умер, был Ницше. Но не следует понимать философские изречения обывательски. Когда на светском приеме одна дама напомнила Ницше, что он сказал «Ты идешь к женщине - возьми с собой плетку», он страшно смутился и пробормотал, что это была метафора. Бог умер, Автор умер (Барт), Субъект умер (Фуко), но люди продолжают ходить в церковь, создавать великие произведения искусства, а обыватели продолжают ходить на работу. Но ведь мы только что утверждали, что и им это все только кажется. Но повторяю, нельзя понимать слова, которые говорит философ, будь то Ницше, Фуко, Делёз и или Барт по-обывательски «Мол, человек просто в облаках витает». Философ это, как правило, человек безумный, а безумие и истина находятся рядом. Обывателю истина просто не нужна. Это тезис был высказан Отто Ранком в его книге «Истина и реальность»:
С истиной жить невозможно. Для жизни человеку нужны иллюзии, не только внешние иллюзии, такие как искусство, религия, философия наука и любовь, но внутренние иллюзии, которые обуславливают внешние. Чем больше человек может принимать реальность за истину, видимость за сущность, тем он более стабилен, приспособлен и счастлив. В тот момент, когда мы начинаем искать истину, мы разрушаем реальность и наши с ней отношения.
<…>
Из сформулированной мною концепции вырастает парадоксальное, но более глубокое понимание сути невроза. Если человек тем более нормален, чем более он способен принимать видимость реальности за истину, то есть чем более успешно он может вытеснять, смещать, отрицать, рационализировать, драматизировать и обманывать себя и других, отсюда следует, что страдание невротику причиняет не болезненная реальность, а болезненная истина, которая уже затем делает невыносимой реальность (Ранк 2004: 274-275).
Примерно так об этом писал и Фуко в «Истории безумия». Он говорил, что, «впадая в безумие, человек впадает в свою истину, - что является способом целиком быть этой истиной. Но равным образом и утратить ее» (Фуко 1997: 237). Есть две реальности, та галлюцинаторная реальность, которую мы называем шизофренической, которая кому-то мерещится, тому, кто мерещится сам себе, - это реальность человеческой культуры. Но есть и вторая реальность, которую мы называем органической, это реальность в которой живет обыватель, homo normalis, не знающий и не желающий знать проблем, которые обсуждаются, например, в этой книге, но, который между тем, является потребителем массового кино. Говорить о том, какая из этих реальностей существует, а какая нет, вообще бессмысленно. Обыватель может переживать такие же типы бреда, что и шизофреник, например, алкогольный бред воздействия. Обывательский мир можно назвать органическим. Прекрасное определение органической конституции дал М. Е. Бурно:
В личностной картине здесь перемешиваются разнообразные радикалы, но все они огрублены; в мышлении, переживаниях нет тонкости, стройности, а есть недисциплинированность, неряшливость, вязковатость. Эмоции нередко ходят тут ходуном, грубо вытесняя из сознания неприятное, выставляя таких людей, особенно в состоянии душевной взволнованности, нелепыми дураками, некритичными к своему глуповатому поведению, неприличным анекдотам в обществе. Злость, сердитая авторитарная напряженность, всегдашняя у напряженно-авторитарного (эпилептоида), подозрительность, обидчивость чередуются здесь с простодушием, глуповатой беспечностью, благодушием.
Нередко такой человек от преобладания в данный момент (по настроению) того или иного радикала представляется то глупым, то властно-жестоким, то тревожно-робким. Но патологической слабости обобщения, то есть клинического малоумия (олигофрении) здесь нет. По временам он душевно собирается и производит впечатление человека весьма интеллигентного, чтобы вдруг, вспылив, опять удивить своей «слабоумной» выходкой, подтвердив то, что обычно говорят о нем: «умный, умный, а дурак». В голове порою каша («в огороде бузина, в Киеве – дядька»), навязчиво-некритически пристает в поезде к незнакомым пассажирам с нетактичными вопросами об их жизни, а наряду с этим не только дом топором построит, но и телевизор починит.
Грубоватые люди могут быть победоносно-безнравственными – в том числе смазливыми, кукольными, ангельски-порочными с органически-огненными всплесками из глаз, или это «урка-клоун» без малейшей способности сочувствовать другому человеку – и могут быть несгибаемо-нравственными. Среди них немало и добрейших, грубовато-застенчивых, смекалисто-благородных, доверчивых Иванушек-дурачков. Одни из грубоватых – безнравственные бандиты, другие, нравственно-агрессивные благородные защитники потерпевших, рискуя жизнью, ловят этих бандитов (Бурно 1996 105)
Органический и шизофренический миры соприкасаются в обыденной жизни и один порой даже переходит в другой:
Пока не требует поэта
К священной жертве Аполлон,
В заботах суетного света
Он малодушно погружен;
Молчит его святая лира;
Душа вкушает хладный сон,
И меж детей ничтожных мира,
Быть может, всех ничтожней он.
Но лишь божественный глагол
До слуха чуткого коснется,
Душа поэта встрепенется,
Как пробудившийся орел.
Тоскует он в забавах мира,
Людской чуждается молвы,
К ногам народного кумира
Не клонит гордой головы;
Бежит он, дикий и суровый,
И звуков и смятенья полн,
На берега пустынных волн,
В широкошумные дубровы...
Так было до тех пор, пока не возник исторический постмодернизм, в частности, не возник феномен постмодернистской чувствительности.
Литература
Бурно М. Е. О характерах людей. М., 1996.
Ранк О. Истина и реальность // Ранк О. Травма Рождения. М., 2004.
Руднев В. Новая модель шизофрении. М., 2012.
Фуко М. История безумия в классическую эпоху. СПб., 1997.
Дата добавления: 2018-02-28; просмотров: 286; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!