Набор ценностей, имеющих отношение к государству и праву, их историческая эволюция и соотношение
Ценности не вечны. На протяжении веков и тысячелетий их набор и характер неоднократно менялся. Часть ценностей устаревала и отходила в прошлое, другие переосмысливались, третьи возникали впервые.
В исторической ретроспективе можно предложить следующий примерный перечень ценностей, так или иначе связанных с правом, учитывая, что не все они признавались одновременно, а некоторые сменяли друг друга: сохранение извечного и разумного порядка, установленного высшими силами; справедливость; благополучие; безопасность; порядок; равенство; свобода; общее благо; благо личности; национальный интерес; классовый интерес; демократия; права человека; солидарность, полезность, прогресс и др.
Принцип сохранения неизменным божественного миропорядка, или установлений, введенных предками, характерен для древности и средневековья, когда право рассматривалась как нечто нерукотворное, не зависящее от воли людей, результат божественного провидения или действия законов вселенной. Древние обычаи, нормы, учреждения рассматривались как воплощение справедливости, а всякое отступление от них воспринималось как порча, деградация. Эти принципы сохраняются и в современных традиционных обществах. Таким миропониманием проникнут миф о четырех веках (золотом, серебряном, медном и железном), получивший распространение как на Востоке (Индия), так и на Западе (Греция). История представлялась как регресс, постепенное разложение первоначального совершенства, существовавшего в золотом веке. Мудрость заключается в том, чтобы остановить распад разумных и вечных институтов, унаследованных от предков. Давность, традиция служат лучшим подтверждением правильности и в «Законах Ману» и в «Государстве» Платона.
|
|
|
Еще в начале XVII в. борцы с королевским абсолютизмом в Англии искали опору не в идеях свободы, а в национальных традициях, в нормах общего права. «Является принципом политики и подтверждено опытом, что изменение любого важного положения древнего общего права и обычая крайне опасно»,286 – писал Э. Кок. Очень богата верой в незыблемость старых устоев и русская история. Договорные грамоты Великого Новгорода с князьями пестрят выражениями «так пошло», «так не пошло», «по старине», свидетельствующими о том, что авторитет старины и «пошлины» считался неоспоримым.
В новое и новейшее время сакрализация старины расшатывается и подтачивается сознательными усилиями, направленными на преобразование мира. Возникает новая ценность – прогресс, стремление к лучшему, устранение устаревших и несправедливых институтов. Но в смягченной и преображенной форме рядом с прогрессом всегда сохраняется, а временами набирает силу и доминирует уважение к существующим порядкам, уходящим корнями в прошлое. Оно вполне уживается с признанием необходимости некоторых перемен, если только они не чрезмерны, постепенны и не разрушительны. Подобные представления характерны для консерватизма, превращающегося в современной России в модное, если не господствующее, направление политической мысли и пропаганды.
|
|
|
Исторический, преходящий характер многих ценностей демонстрирует отношение к равенству. Ныне равенство обычно рассматривается как благо, неотъемлемое свойство справедливости, прогресса, правового государства. К. Дж. Фридрих (Гарвардский университет) писал, что «эгалитаризм представляет собой не современное понятие, как часто утверждают, а имеет длинную историю»287. Вера в равенство возводится к иудеохристианским религиозным корням, и в подтверждение этой мысли приводится известное положение из Послания Апостола Павла к Галатам: «Нет уже Иудея, ни язычника; нет раба, ни свободного; нет мужеского пола, ни женского: ибо все вы одно во Христе Иисусе» (3,28). Конечно, христианский принцип «нет ни эллина, ни иудея» утверждает определенное равенство, но только в вере. «Нет ни раба, ни свободного» – вовсе не призыв покончить с рабством (по Августину Блаженному христианин не должен быть рабовладельцем, но может быть рабом), а утверждение, что христианство открыто как для свободных, так и для рабов, и только в этом смысле они равны.
|
|
|
Можно найти и более древние истоки идеи равенства, причем вовсе не всегда на религиозной основе. Софисты, для которых характерен рационалистический скептицизм, в утверждении равенства не только предвосхищали, но и превосходили христианство, потому что не ограничивали равенство сферой религиозной жизни. Алкидимант (первая половина IV в. до н.э.) утверждал, что «божество создало всех свободными, а природа никого не сотворила рабом». Ликофрон считал благородство происхождения пустым звуком, так как по правде благородный ничем не отличается от неблагородного. С ним был солидарен Антифонт. Эту традицию в Греции и Риме продолжили стоики. Демократический строй в ряде греческих полисов способствовал признанию равенства.
Если обратиться к Востоку, то и там идеи равенства, в чем-то созвучные христианству, возникли значительно раньше в буддизме. И в нем было свое «нет ни эллина, ни иудея». Буддизм отвергал божественное происхождение варн и признавал в отличие от брахманизма одинаковую способность представителей всех варн к духовному росту. Рассказ Будды о происхождении варн заканчивается словами, что любой человек из любой варны, покончивший в монашестве со своим злом и достигший совершенного знания, становится высшим человеком по добродетели, но, как и в христианстве, эта проповедь равенства между людьми лишена социальных преломлений и ограничивается религиозным, или, чтобы быть более точным по отношению к раннему буддизму, философским сознанием.
|
|
|
Таким образом, равенство в древности и средневековье или сводилось к возможности приобщения к определенному религиозному или общественному движению (буддизм, христианство, впоследствии ислам) или в плане политическом и социальном представляло собой редкое исключение (Афины эпохи Перикла, взгляды софистов и стоиков, не получившие признания). Господствовали не представления Алкидиманта или Ликофрона о равенстве людей, а тезис Платона о справедливости неравенства или его смягченная Аристотелем форма – неравная, т.е. распределяющая справедливость. Общественное неравенство считалось не только нормальным, но и разумным, благотворным. Сословная иерархия, закрепленная во множестве правовых актов, не только признавалась нормальной, но и сакрализировалась.
Демократия, начиная с XIX в., постепенно приобретала характер самостоятельной ценности. Между тем на протяжении веков она рассматривалась всего лишь как одна из форм правления, причем весьма несовершенная. По Платону, худшая из правильных форм правления. Типична вплоть до XIX в., если не считать некоторых городов – государств Греции и Италии, монархия. Ее сторонники подвергали демократическое устройство уничтожающей критике. Ж. Боден полагал, что демократия абсолютизирует равенство, пренебрегает качествами и достоинствами людей, испытывает неприязнь ко всему незаурядному, она капризна, переменчива, не способна на продуманные решения и последовательные действия, поддается страстям и становится жертвой демагогов. Толпа, с которой Боден отождествляет народ, – это «зверь многоголовый и лишенный рассудка». Т. Гоббс, другой принципиальный противник демократии, выделял два ее основных порока. Во-первых, «черни недоступна большая мудрость», во-вторых, при демократии возникают партии, а это ведет к гражданской войне.
Сторонники демократии даже в XVII–XVIII вв. (Б. Спиноза, Ж.-Ж. Руссо) насчитывались единицами и к тому же пытались сочетать демократические и аристократические принципы. Монархические традиции все еще преобладали в общественном сознании.
Либеральные круги отдавали предпочтение смешанной форме правления, к которой относилась и конституционная монархия. Идея смешанного правления, политии, была выдвинута впервые Аристотелем. Он характеризовал политию как сочетание лучших свойств олигархии и демократии. Фома Аквинский включил в смешанное правление и монархический элемент.
Со времени Аристотеля до XIX в. именно смешанная форма правления рассматривалась многими противниками абсолютизма как наилучшая. Но вот североамериканские колонии Британии, завоевав независимость, учредили демократическую республику, произошла Великая французская революция, в Великобритании активизировалась борьба за парламентскую реформу, и основатель утилитаризма И. Бентам провозглашает демократию единственной формой правления, способной обеспечить наибольшее счастье наибольшего числа людей. Он признает, что демократия несовершенна, но не видит никакой другой системы, которая дала бы лучшие результаты.
Именно с этого времени начинается признание демократии как особой ценности, в результате чего в XX в. достоинства общества и политической системы в значительной мере определялись в сознании людей степенью их демократизма.
Разумеется, признание демократии, как и равенства, не стало, да и не может стать всеобщим. У них были и будут противники, прибегающие к аргументам в духе Ж. Бодена и Т. Гоббса. В последнее время наблюдается явное оживление консервативных, элитистских и монархических тенденций в России. Это тревожный симптом, к которому справедливо привлекают внимание исследователи288.
Враждебные принципам равенства, монархические и элитистские настроения служат базой для сплочения определенных политических сил. Однако трудно допустить, что после краха монархических систем в начале XX в., после опыта тоталитаризма они смогут серьезно и надолго поколебать притягательность демократии как перспективы политического развития.
Свобода личности, неотчуждаемые права человека в XIX–XX вв. превратились в важнейшее требование, предъявляемое к политической и правовой системе. В постсоветской России на гребне романтического увлечения свободой и демократией дело дошло даже до утверждения «приоритета прав человека над государственными интересами»289. Традиционному обществу эти идеи, даже в нормальном, неутрированном варианте, глубоко чужды. В древности и средневековье человек считался не самостоятельной единицей, оберегающий свою уникальность и свободу от посягательств, а органической частью общества. Обязанности перед обществом преобладали над правами.
Больше того, само понятие субъективного права как притязания, за исключением элементарных институтов собственности и обмена, представляется сомнительным применительно к традиционному обществу. Речь шла о правильном поведении, о соблюдении правил, и именно это соблюдение правил другими и обществом в целом гарантировало человеку какие-то права.
Такое соотношение права и обязанности нашло яркое воплощение в древних цивилизациях Востока. В священных книгах Индии наиболее близкий к праву термин «дхарма» чаще всего употребляется в значении обязанности, долга290. По слова Дж. Неру, дхарма – это «этическое понятие, включающее кодекс морали, праведность и весь круг обязанностей и ответственности человека»291. Для древних правовых систем Востока характерно понимание права личности не как возможности притязания, а как награды за правильное поведение.
Традиционное общество противопоказано свободе поведения, вернее, свобода чрезвычайно последовательно понимается и практикуется в нем как «познанная необходимость». Жизнь человека определяется обычаями до такой степени, что ему не нужно думать, как вести себя в том или ином случае. Все решения за него давно приняты. От обвинений в подавлении личности спасает естественность этих решений, т.е. обычаев. Пока их одобрение носит безусловный и всеобщий характер, проблема свободы личности не возникает.
На Востоке традиционные устои сохраняются дольше, чем на Западе, но в принципе они носят универсальный характер и до Нового времени господствовали также и на Западе. Вспомним платоновский проект идеального государства, в котором знаменитый философ пытался возродить древние порядки. Человек не свободен у Платона, он всего лишь элемент органического целого. Платон строит свою систему так, чтобы с утра и до ночи, от колыбели до могилы человек не сталкивался с необходимостью выбора поведения. Над ним всегда должен быть начальник, который скажет, что следует делать. Аристотель упрекает Платона в преувеличении единства полиса. Он говорит, что существуют разные степени единства и от полиса вредно требовать такой же меры единства, как от отдельного человека и даже от семьи. Но вопреки современным российским ревнителям свободы, готовым поставить права человека выше столь же законных интересов общества и государства, он утверждает, что целое всегда предшествует части.
Обычай безраздельно господствовал в Европе на протяжении всего Средневековья, сковывая свободу человека. Сознание самоценности человека, его известной независимости от общества возникает на Западе в эпоху Возрождения, на Востоке значительно позже. Именно в рамках этого сознания возникли идеи неотчуждаемых прав человека и свободы как важнейшего из них.
Концепция национального интереса не могла возникнуть раньше формирования наций и национального сознания. Но ей предшествовало сознание интересов того или иного этноса. Кроме того, национальный интерес можно рассматривать как частный случай общего блага, где нация выступает в качестве общности, о благе которой идет речь. То же самое полностью относится и к интересам государства. Когда пользуются этой категорией, имеются в виду не корпоративный интерес чиновничьего сословия, государственного аппарата, а именно благо всего общества.
Групповой, сословный, классовый интерес – явление столь же давнее, как общественная дифференциация. Но о групповых интересах нередко стыдливо умалчивают, во всяком случае они едва ли могут рассматриваться как этическая ценность в той мере, в какой не вяжутся с общим благом. Сословность отошла в прошлое, была вытеснена принципом равенства. А вот интересы угнетенного класса или классов четко артикулируются и получают общественное признание в XIX в. в связи с обострением противоречий капитализма и возникновением радикальных социалистических течений. Тогда же как отклик на социальные противоречия, теорию и практику классовой борьбы возникают идеи солидаризма.
Возвращаясь к приведенному выше перечню ценностей, применимых к государству и праву, отметим, что только справедливость, общее благо и тесно связанные друг с другом порядок и безопасность сопутствуют человеку с незапамятных времен до наших дней, т.е. являются как бы вечными. Проблема лишь в том, что в разные эпохи и даже в одну и ту же эпоху разными группами и людьми они, как и большинство других ценностей, понимаются по-разному.
Исключение в смысле разночтений и интерпретаций составляют порядок и безопасность. Они очень важны как для действия, так и для понимания государства и права. Вряд ли кто-нибудь возьмется оспаривать мысль, что важнейшая функция государства и права состоит как раз в обеспечении порядка и безопасности. «Порядок и есть своего рода закон», – говорил Аристотель. Из этого можно заключить, что там, где нет порядка, где нормы права не реализуются, там нет и права в подлинном смысле этого слова. Но и понимание порядка (безопасности как его важнейшего компонента) представляется бесспорным, только когда речь идет о его наличии, а не свойствах. Порядок, как и право, может быть хорошим и плохим.
Дата добавления: 2018-02-28; просмотров: 962; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!